Глава 3

Осень — зима, 995 — 996 годы от основания Империи Ильказара

УСТАМИ ДУРАКА

Человек, прозываемый Салтимбанко, но кое-кому более известный как Насмешник, сидел у Драконовых ворот Прост-Каменца. Кусок грязной земли рядом с ним был захвачен немытой оборванной ребятней: все они смеялись и потешались над ним или просили показать какой-нибудь фокус. Тучный псевдофилософ, претендующий на роль чародея, отчаялся отогнать их и теперь пытался перекричать шум, стирая струйки пота, катившиеся по темному лицу.

— Эгей, великий лорд, — окликнул он проходящего путника. — Сказать твое будущее? Не спеши прочь от славного Прост-Каменца, не узнав, что Судьба держит в загашнике. Вот небогатая тучность, известный как великий некромант, чтобы предсказать твое будущее. Всего только одна крона, лорд, и важное колдовство окутает твою персону. Одна-разъединственная крона — и твое богатство само будет защищено от всякого злого заклинания.

Путник плюнул в сторону толстяка и вышел, не задерживаясь, из Драконовых ворот. Его яркая колесница, окутанная дымом благовоний, миновав статуи крылатых львов и уродливых горгулий, проехала между двумя гигантским драконами зеленого камня — Огненноглазым и Пламяязыким.

Салтимбанко с помощью одного из черепов своей коллекции чревовещательным голосом проклял путника. Несмотря на ругань, ребятня визжала от восторга. Они позвали своих друзей-приятелей. Толстяк продолжил, направив обличительную речь на себя, чтобы привлечь больше хулиганского отродья. Его большие темные глаза зловеще прищурились — совсем как у Огненноглазого дракона у ворот.

Он начал долгое черное колдовство, призывая гром, молнии и огонь с небес обрушиться на маленьких пострелят. Ничего не произошло. Его магия была фальшивой — хоть и впечатляла, — и дети знали, что он мошенник.

— Тьфу! — фыркнул Салтимбанко, поджав толстые губы на круглом как дыня лице. — Тьфу! — Разговаривая с самим собой, он бормотал:

— Великий могучий богатый Прост-Каменец, вожделенный карбункул моей матери. Три холодных дождливых несчастных мня сидения у знаменитых Драконовых ворот — и ни шекеля. Ни одного мелкого прозеленевшего насквозь медяка не бросили этой смиренной, готовой помочь душе. Что это за странный город? Здесь никакой прибыли, разве что плевки и дерьмо мерять в шекелях и талантах. О Салтимбанко, мой самый близкий и мягкотелый, друг из друзей моего сердца, пришло время странствовать, поискать большое зеленое пастбище на другой стороне горизонта, Может быть, есть более суеверный мир, где люди верят в богов и духов и в силы великого некроманта. Сам-друг, следовало бы отправиться в легендарное королевство Ива Сколовды.

— Оу-у! — отвечал сам себе жуликоватый чародей, тряся животом. — Так далеко! По всяком здравом рассуждении эта дородность не способна идти так далеко! Большой и хорошо упитанный вечный студент философии может исчахнуть от перенапряжения, еще даже не отшагав изнурительную двадцатую милю!

Видя, что ленивая натура потребует убеждений, его авантюристская сторона представил свой наиболее важный — и наименее правдивый — аргумент:

— И, тучный, какое ужасное будущее состоится, буде карга-жена сам-друга обнаружит, что ее непокорный супруг вернулся в неблагодарный Прост-Каменец? Произойдет кровавейшее убийство прямо в сердце этих вшивых улиц. — Он выдержал паузу, Давая время на размышление. Из-под ресниц Салтимбанко проверял реакцию наблюдавших за ним пацанов. Они замолкли, впечатленные его словами. Они созрели. — И более того, — объявил он сам себе. — Если человек с нежными ногами, это еще не значит, что сам-друг должен прошагать много миль долгого пути до Ива Сколовды. Разве мы не можем с нашими многими талантами и при поддержке верной нам шайки молодежи случайно умыкнуть какой-нибудь богатый транспорт?

Лицо толстяка посветлело при мысли о краже. Он ответил сам себе:

— Эгей! Когда смотришь в лицо клыкозубой необходимости, эта тучность способна на все, что угодно. Жена? Эгей! Какая чудовищная мысль! — Несколько мгновений он молчал, затем поднял; глаза, отобрал полдюжины пацанов и подозвал их поближе.

На следующее утро обитатели Драконовых ворот, среди которых были хозяева, готовые ободрать неосторожных путешественников, увидели необыкновенный спектакль. Смуглый толстяк в роскошной гоночной колеснице, расписанной гербами знатного рода, спешно уносился из города. За колесницей бежала кучка хохочущей оборванной ребятни. Позади них, неотступно преследуя повозку, но задерживаемая мальчишками, следовала добрая дюжина городских стражников. За ними шла банда профессиональных задерживателей воров, ожидавших разумного вознаграждения от владельца колесницы. Последней, слишком далеко, чтобы принять участие в убийстве, шествовала престарелая красотка, рыдающая, как гарпия, упустившая жертву. (Насмешник тоже рыдал, когда она назначила цену за исполнение роли мифической жены.)

Колесница прогремела через ворота и отправилась на север. Толстяк хохотал как сумасшедший.

Наконец, потеряв след вора, раздраженные преследователи воротились. А далеко от города хохочущий толстый негодяй трусил на новой колеснице вверх по дороге на Ива Сколовду.

Как только опасность миновала, Салтимбанко одолели сомнения. Каждый ручей у дороги был поводом для остановки. Первый же попавшийся постоялый двор имел удовольствие обрести его болтливое присутствие аж на неделю, пока хозяин не заподозрил неладное и не вышвырнул гостя вон. На самом деле толстяку не хотелось ехать прямо в Ива Сколовду, хотя он и не осознавал этого.

Позже Салтимбанко остановился поболтать с владельцем процветающего хозяйства. Крестьянин принял его за слабоумного, но решил, что торговля лошадьми имеет свои преимущества. Он получил от Салтимбанко колесницу и лошадей за три куска серебра и костлявого, смешного ослика. Животное казалось смехотворно маленьким под необъятностью Салтимбанко, но как будто не замечало своего груза. Ослик флегматично трусил на север, не размышляя над недостатками своего нового хозяина.

Крестьянин совершил сделку, исподтишка смеясь. Смеялся и Салтимбанко. Он вернул себе деньги, потраченные в Прост-Каменце, и в придачу получил ослика. Ослик был частью плана — как раз то, что нужно, чтобы сделать въезд в Ива Сколовду и достопримечательным, и невинным. Следуя намеченному плану, толстяк создавал себе репутацию сумасшедшего болтливого безвредного дурачка.

В деревнях и селениях по пути следования Салтимбанко щедро раздавал пророческие ответы на задаваемые вопросы, а потом требовал плату за свои консультации и советы. Если денег не давали, он приходил в справедливое негодование. Население долины Серебряной Ленты полюбило его. Ему платили просто ради развлечения. По мере приближения к Ива Сколовде Салтимбанко часто посмеивался, оставаясь один.

Его продвижение на север было достаточно медленным, чтобы слава шла впереди — так, как и планировалось. Вскоре к его появлению каждая деревня заготовила невероятные вопросы. (Обычно связанные с космогонией и космологией: первичный акт творения, форма Земли, происхождение Солнца, Луны и планет. Хотя иногда поступали и серьезные просьбы о совете, и тогда он отвечал еще безумнее, чем обычно.) Когда наконец почти через два месяца толстяк достиг Ива Сколовды, у него уже была устоявшаяся репутация. Почти все принимали его за сумасшедшего — это была основа его плана. Без этого он бы ничего не добился и не получил бы плату за работу, для которой был нанят. Неделю спустя после благополучного и праздничного прибытия, после того, как он снял старое жилье в бедном квартале города, превратив его в причудливый храм, толстяк сказал себе:

— Сам-друг, надо начинать работать.

Холодным утром он въехал на Рыночную площадь на своем ослике, осмотрел палатки — пока не нашел одну, принадлежащую крестьянину, с которым он встречался раньше.

— Сам-друг, — сказал он, — должен позаимствовать пустой ящик.

— Ящик? — переспросил заинтригованный фермер.

— Да, ящик, в качестве кафедры. — Он произнес это с невозмутимым видом, но достаточно напористо, чтобы убедить человека, что его не вовлекают в чистейшее безумие. Крестьянин ухмыльнулся. Салтимбанко улыбнулся в ответ, мысленно поздравляя себя.

— Этот подойдет?

Салтимбанко посмотрел на пустую полевую подвеску для семян.

— Этот хорош, но коротковат. А еще не найдется?

— Если ты их вернешь.

— Сам-друг, даю самое святое ручательство.

В конце площади возвышалась невысокая гора булыжников, остатки развалившегося здания. Там Салтимбанко возвел шаткое сооружение из своих ящиков, взгромоздился на них и заревел:

— Кайтесь! Грешники, конец света, великий Судный день надвигается на вас! Кайтесь! Слушайте, воспринимайте правду, которая ведет к прощению и вечной жизни!

Люди, стоявшие поблизости, повернулись к нему. Внезапно испугавшись, он почувствовал, как заколотилось сердце, но заставил себя продолжать:

— Идет Судный день. Мир накануне пожирающего огня! О грешники, возопите к любви, предлагаемой вам самой Святой Непорочной Гудрун, Земной Матерью, Пречистой, которая спасет вас ради любви! «Дайте мне любовь, — сказала она, — а я верну ее вечной жизнью». — Он продолжал, сопровождая громадным количеством вздора, предписания правоверной Гудрун для возлюбивших ее, коль скоро они добьются ее милости и пребудут с ней в ее покое, именуемом вечностью. Он усилил нажим описанием ужасных мучений ожидающих тех, кто не получит любви Гудрун. Речи мелькали выражения его приемного отца типа «Полюби меня или хоть кого-нибудь», «зачем ты так ранишь меня» и «ты — жестокое маленькое дитя».

Действительно, когда-то в Малых Королевствах, особенно в Кавелине, был распространен культ Гудрун, но он исчез несколько столетий назад. Ни сам Салтимбанко, ни его слушатели не имели ни малейшего понятия, чему он был посвящен на самом деле. Но все же проповеднику сопутствовал успех. Его страстная, огненная речь и угрозы наступающего Судного дня привлекли внимание. И дальше больше. Вскоре собралась гигантская толпа. По мере того как подходили все новые и новые любопытные, речь Салтимбанко становилась все жизнерадостнее и убедительнее. Через полчаса после начала у оратора были добрые три сотни увлеченных слушателей, и он полностью забыл свои страхи. У него открылось второе дыхание, и он играл на чувствах толпы с уверенным мастерством.

Конечный результат речи был именно таким, как ему и хотелось. Он читал это на лицах слушателей, в улыбках, прикрываемых ладошками, в осторожных кивках людей в первом ряду, которые не хотели своим несогласием ранить чувства явного психически больного. Салтимбанко тщательно скрывал собственную радостную улыбку. Все решили, что он безвредный и милый сумасброд из тех, кто следит, чтобы люди не померли, забыв уйти из-под дождя.

А еще толстяк добился того, чего хотел, обратив на себя внимание властей. В толпе были люди, каких он уже встречал в других королевствах: слишком средние, слишком незаинтересованные, слишком внимательные под маской безразличия, чтобы быть чем-нибудь иным, кроме осведомителей. Осведомители Королей Бурь, которые должны интересоваться любым сборищем людей. Их принцесса Непанта уже доказала свою политическую ловкость. Она уверила своих последователей, однажды предавших прежнего короля, что в случае ее падения они не смогут избежать наказания. Их имена и поступки будут доступны любому последующему правительству, и они умрут. Они вынуждены поддерживать ее и проявлять самый глубокий интерес ко всему, что хоть тенью может коснуться правления принцессы.

Они были людьми, остающимися в тени, на которых держалось правительство, созданное Вальтером для сестры. Привлечение их внимания являлось основной задачей Салтимбанко. Все должны принимать его за безвредного шута, но особенно эти люди и их госпожа.

— Что ты думаешь? — спросил один человек-тень у другого.

— Клоун с новым спектаклем. Мне кажется, он закончит просьбой о деньгах.

В этот момент Салтимбанко так и поступил, объяснив это заботой о душах слушателей. Он внутренне улыбнулся, видя, как соглядатаи обменялись понимающими кивками. На время он был в безопасности.

Он продолжал свои идиотские выступления день за днем, неделю за неделей, передвигаясь по городу, чтобы его услышало как можно больше народу. Каждый день он разглагольствовал на новую тему, перелагая философскую чушь столетий на свою безумную, но невинную репутацию. В какое-то время собралась толпа юных последователей, которые приходили на все его горячие речи. Этих молодых толстяк боялся. Вдруг они испортят его нейтральность? Поскольку все эти молодые — политические идиоты и не выбирают себе мест для сборищ, то они могут воспользоваться его выступлениями для прикрытия своих собраний. Однако со временем оказалось, что опасения были напрасны. Не существовало никаких активистов, а так, просто тешилась скучающая молодежь.

Недели пролетали быстро, потому что он и сам получал большое удовольствие и был удачлив в сборе пожертвований. Оставался всего месяц до весны, когда он решил, что город дозрел для выдающегося произведения — давно подготовленной, а для людей с улицы смехотворной оратории, восхваляющей принцессу Непанту. Политическая обстановка становилась все более угрожающей, и Непанте пришлось столкнуться с постоянно растущим недовольством населения. Речь предстояло отважно произнести на ступенях Башни Луны.

Поскольку большинство ивасколовдцев считали, что эта речь станет новой вершиной развивающегося идиотизма, Салтимбанко был уверен, слушатели последуют за ним повсюду. Естественно они собрались в огромном количестве. Когда оратор добрался до башни, рядом с его невозмутимым осликом собралась большая толпа. Люди приветствовали Салтимбанко радостными криками. Удвоенная стража башни поглядывала на них с опаской.

Увидев Салтимбанко, солдаты расслабились. Теперь они знали, что, кроме раскатов смеха, ничто не грянет. Салтимбанко взмолился, чтобы нечаянно не поднять бунт.

Неторопливо он поднялся по ступеням, ведущим ко входу в башню, приподнимая подол своей монашеской рясы, как это делает старая женщина, переходя реку вброд. (Его опыт подсказал, что аудиторию следует разогреть до начала речи.)

Он остановился на пять ступеней ниже солдат, повернулся и разразился потоком цветистых восхвалений, посвященных Непанте. Вскоре толпа заходилась от хохота.

Принцесса сидела в затемненном кабинете, не думая ни о чем. У нее было дурное настроение. Ее не интересовало, что творится во внешнем мире, она была почти полностью погружена в себя. Ужасные демоны ночных кошмаров начали посещать ее и днем. Теперь Непанта могла заснуть, только изнемогая от усталости. Бегство из Вороньего Грая лить все ухудшило вместо того, чтобы, как она надеялась раньше, улучшить.

Неясно, словно через приглушающую завесу, докатился рокот.

"Ветродуй? — было ее — первой мыслью. Затем:

— Человеческие голоса?»

Принцесса пошла к окну, чтобы взглянуть на улицу. Она шла на негнущихся ногах, как старуха. Из-за занавесок она посмотрела на толпу и ужаснулась: никогда не видела, чтобы столько народу собиралось в одном месте. Дрожь страха полностью вывела ее из полусонного состояния. Она отвернулась от окна, прижав ладони к горлу, схватила шнур звонка и вызвала дежурного капитана охраны.

Он уже ожидал ее зова, постучав в дверь прежде, чем смолк звонок.

— Входите! — приказала она, пытаясь скрыть панику.

— Госпожа? — Она не заметила его любезности.

— Рольф, что там делают эти люди? — Она махнула дрожащей рукой в сторону окна.

— Дурак произносит речь, госпожа.

— Кто? — требовательно спросила Непанта. Она была уверена, что голос ее подводит. Но даже если и так, капитан не подал виду, что заметил что-нибудь. Он спокойно ждал. — Давайте послушаем, — решила она.

Они встали у окна, но ничего не расслышали, кроме смеха толпы, хотя Непанте казалось, что несколько раз прозвучало ее имя. Робко, как маленькая девочка, она спросила:

— Над чем они смеются?

— О, принцесса, они считают его великим клоуном и дурачком. — Рольф хмыкнул, оперевшись на подоконник.

— И ты тоже, да? Он улыбнулся:

— Конечно. Ива Сколовде давно нужен был такой. Слишком все степенно.

— Кто он? Откуда взялся?

— Тут вы верно прихватили меня, ваше высочество. Поскольку люди его слушают, мы попытались его проверить. Известно, что он появился некоторое время назад, после того как проповедовал в селениях на юге. Есть свидетельства, что до этого он жил в Прост-Каменце. После прибытия он провел некоторое время один, а потом начал эти свои речи. Сейчас он народный герой. Я уверен, что он безвреден, ваше высочество. Люди собираются, чтобы посмеяться над ним. Не похоже, что это его заботит. Он по-доброму обходится с ними.

"Ясно. Он увидел, что я испугалась, — подумала Непанта, — и пытается успокоить меня». Вслух она сказала:

— О чем же он говорит? Почему собралась такая огромная толпа?

Капитан внезапно показался расстроенным. Он попытался уклониться от разговора.

— Давай выкладывай, Рольф. Я слышала, как он произносил мое имя. Что он говорит обо мне?

— Как ваше высочество пожелает, — пробормотал он. Явно он боялся потерять свою должность. — Он восхваляет вас, принцесса.

В глазах Непанты вспыхнули искры, из которых легко мог разгореться пожар гнева.

— И поэтому они считают его дураком? Но почему?

Поведение Рольфа явно показывало, что он сейчас предпочел бы оказаться где-нибудь подальше отсюда. Он запинался и мямлил, откашливался, глядел по сторонам и бормотал что-то неразборчивое.

— Капитан! — отрезала Непанта. — Ваше молчание вызывает мое неудовольствие! — А затем уже мягче добавила:

— Назовите мне случай, когда я наказывала солдата за его мнение или за то, что он принес дурные вести?

— Не могу припомнить такого, принцесса.

— Если вы подумаете более старательно, — прошептала она, показывая в сторону окна, — то вспомните, что все наказания были за нарушение дисциплины, а не за выполнение обязанностей, даже если они неприятны мне. А теперь выкладывай! Почему народ смеется, когда этот человек восхваляет меня?

— Они презирают вас, госпожа.

Казалось, по комнате пронесся холодный ветер. Безусловно, стремительно надвигающиеся с севера тучи обещали зимние бури.

— Презирают меня! Но почему? — За ее спокойным любопытством угадывались раненые чувства.

— Потому что вы есть, кто вы есть, — мягко объяснил капитан. — Потому что вы женщина, по тому что вы власть, потому что вы свергли их короля. Почему люди презирают своих правителей? По всем этим причинам и, может быть, еще потому, что вы из Вороньего Грая, из старой вражды, и потому, что советники, которых вы по глупости освободили, продолжают подстрекать их. — Холодный ветер свистел вокруг башни, спустившись с Крачнодианских гор, хватающий за душу, обжигающий ознобом.

Неужели отголоски падения империи никогда не затихнут? Ильказар стал пылью и прахом, но эхо ужаса от его падения до сих пор мстит его разбросанным правнукам. Крылья ненависти все еще осеняют их жизни словно голодные стервятники.

Внизу у башни еще шумела толпа.

— Скажи мне, Рольф, только честно: разве не стало людям лучше с тех пор, как я пришла? Разве не стали ниже налоги? Разве я не забочусь о бедных? Разве я не заменила продажное, ленивое, безразличное правительство на честное, деятельное и ответственное? Разве я не задавила преступные организации, которые, по сути, до моего прибытия были вторым правительством? — Она содрогнулась, вспомнив ряды голов на пиках, выставленные над городскими воротами. — И денежная помощь торговле с Итаскией и Прост-Каменцем?

— Все это правда, но такие вещи ничего не значат для глупцов, принцесса. Я знаю. Я вырос здесь. Ваши реформы нашли поддержку у мелких торговцев, ремесленников, особенно у меховщиков и скорняков, у гильдий и у способных думать тружеников. Все они были в ужасном положении при старом правительстве и преступных синдикатах. Но большинство людей не хотят оказаться одураченными крючкотворством ваших указов. И богачи, и смещенные советники продолжают говорить, что это так. А кроме программ, на которые не обращают внимания, вы еще иностранка и узурпаторша. — Он слабо улыбнулся, пытаясь прояснить суть дела.

Но в комнате все еще висел холод.

Непанта ослабила напряженность Рольфа одной из своих редких улыбок.

— Иностранка, следовательно — тиран, да? Даже если их неблагодарные животы, заполнены в первый раз за многие годы? Ладно, не важно. Их мнение не заботит меня, пока они ведут себя прилично.

Какое-то время она размышляла. Рольф молча ожидал, не обращая внимания на ту боль, которую вызвали его объяснения. Наконец Непанта сказала.

— Я помню слова древнего мудреца, они записаны на старом свитке у нас дома. Он писал: «Человек мудр только тогда, когда он боится потерять разум», а дальше выводил, что народные массы — ослы, поскольку они не понимают, что уже знают все, что стоит знать.

Рольф ничего не ответил и казался необычно задумчивым возможно, потому, что принцесса была необычно разговорчивой… Она раздражала его сменой тем.

— Что, у этого человека привычка говорить обо мне?

— Нет, принцесса. Каждый день это что-нибудь новое и, прошу вашего прощения, всегда нечто идиотское. Насколько я знаю, сегодня его первое политическое выступление, хотя это можно и оспорить.

Холодный ветер дул, набирая силу.

— Ну, например.

Рольф, почувствовав себя на безопасной территории, расслабился и хмыкнул, вспоминая образцы самой несусветной чуши.

— Вот только вчера он заверял, что Земля — круглая.

Непанта, которая знала, посмотрела с осторожным изумлением.

— Еще пример!

Без усмешки Рольф торопливо сказал:

— Перед этим он говорил, что Солнце — просто звезда, только близко от нас. Философ Скаане оспорил его утверждение. У них была настоящая дискуссия психов, и Скаане утверждал, что Земля вращается вокруг Солнца…

— Что он говорил за день до этого? Рольф с трудом сохранял выдержку.

— Что-то религиозное — вроде того, что при каждом седьмом перевоплощении душа переселяется в животное, которое ему больше всего подходит по характеру. Так, он объявил, что его осел — это Вилис, последний король Ильказара.

По губам Непанты скользнула тень улыбки. — Продолжай.

Рольф ухмыльнулся. Он уже вспомнил прекрасный образчик.

— Ну, за последнюю неделю Земля изменила форму. Она стала большой лодкой, плывущей по морю эскалонианского вина, при этом судно движется гигантской уткой, которая гребет за кормой. В тот день он был пьян, может, поэтому он видел вселенную как море вина.

Еще одна из редких улыбок мелькнула на лице Непанты.

— Приведи его сюда!

— Госпожа, если мы его сейчас остановим, они пойдут на штурм дворца!

— Хорошо, подожди, пока он закончит.

— Слушаюсь.

Она пересекла комнату и подошла к северному окну. В отдалении неясно вырисовывались одетые снегом вершины Крачнодианских гор. Северный ветер ворчал, грозя снегом.

Салтимбанко понял важность появления Рольфа, как только тот показался в дверях башни. Еще через пять минут Салтимбанко успешно закруглил свою безумную речь, приведя ее к шумному и веселому заключению. Через четверть часа площадь перед башней опустела, толпа схлынула, освободив место для ослика и ящика для пожертвований. Ящик был переполнен.