Ветер скулит, завывая с рокочущим придыханием. Грохочет гром, молнии обрушивают на равнину блистающих камней неистовую силу ярости, устрашая даже Тени.

Равнину, знававшую пору мрачного совершенства, избороздили шрамы — следы ужасного катаклизма. Почву рассекает изломанная расщелина, похожая на рубец от удара иззубренным хлыстом молнии. Она не широка: ребенок без труда перешагнет ее в любом месте, — но глубока так, что кажется бездонной. Клубится и стелется туман. В нем просматриваются всевозможные оттенки всех цветов радуги, но все они тонут во множестве вариантов черного и серого.

Всамом центре долины высится таинственная серая цитадель. Огромная и немыслимо древняя — древнее людской летописной памяти. Одна из башен обрушилась поперек расщелины. А из глубины твердыни, нарушая мертвящую тишину, доносится ритмичный, медленный, навевающий дрему стук — словно там бьется сердце мира.

Смерть есть вечность. Вечность есть камень. Камень есть молчание. Говорить камень не может. Но он помнит.

Глава 1

Старик поднял глаза. Перо, которым он что-то царапал, дернулось, выдавая раздражение, вызванное тем, что его прервали.

— В чем дело, Мурген?

— Я прогулялся с духом. Мы ведь тут недавно почувствовали, что земля подрагивает, не так ли?

— Ну, и что дальше? Не вздумай брать пример с Одноглазого и морочить мне голову всяким вздором. У меня на это нет времени.

— Чем дальше на юг, тем ужаснее разрушения.

Старик открыл было рот — и закрыл его, решив поразмышлять, прежде чем скажет что-нибудь еще.

Старик. Костоправ. Капитан Черного Отряда, а нынче еще и полноправный военный диктатор Таглиоса со всеми подвластными ему землями, он отнюдь не казался такой уж большой шишкой. Ему хорошо за пятьдесят, скорее даже ближе к шестидесяти. За последние четыре года он малость погрузнел, потому как почти все это время сиднем просидел в гарнизоне. Лоб у Старика высокий, с залысинами. Недавно он отрастил трогательную бородку с проседью, которой немало и в волосах — там, где они еще остались. А ледяные, глубоко посаженные глаза придают Старику столь суровый вид, что иной раз просто оторопь берет.

Из-за этого взгляда он смахивает на какого-то психопата-убийцу, хотя сам он об этом не догадывается. Вслух об этом никто не говорит, а Старику и невдомек, почему от него, порой люди шарахаются. Даже обидно становится.

А дело-то в его глазах. Главным образом в них. Взгляд у него как у вурдалака, просто в дрожь бросает. Сам он считает себя обычным человеком, так — один из парней. Большую часть времени. Но уж коли догадался бы об этом своем свойстве, то непременно использовал бы его на всю катушку. В то, что морочить людям голову просто необходимо, он верил чуть ли не свято.

— Давай пройдемся, Мурген, — промолвил Старик, поднимаясь на ноги.

Во Дворце, если разговор не предназначен для чужих ушей, лучше всего беседовать на ходу. Он похож на огромные соты, пронизанные лабиринтом бесчисленных тайных ходов и лазов. Это переплетение коридоров я наносил на карту, но обойти все закоулки не смог бы и за всю жизнь — даже если бы нам не предстояло не сегодня завтра выступить на юг.

Впрочем, никогда нельзя было исключить и возможность того, что все сказанное нами будет услышано кем-нибудь из наших друзей. Хорошо еще хоть врагов нам удавалось удерживать в достаточном отдалении.

На пороге нас встретил Тай Дэй. Старик скривился. Личного предубеждения против моего телохранителя и свойственника он не имел, но его просто бесил тот факт, что многие братья Отряда обзавелись подобными спутниками, ни один из коих не подчинялся Капитану напрямую. Он не доверял нюень бао, хотя никогда не мог вразумительно растолковать почему. Да наверняка и не сможет.

Он понимает, что в той адской кузне, где выковывались эти узы, его не было. Но ему довелось побывать в других преисподнях. Он и сейчас томился в одной из них.

Я подал знак, и Тай Дэй отступил на шаг, символически признавая наше право на конфиденциальность. Лишь символически, ибо на самом деле он все равно слышал каждое сказанное нами слово.

Правда, проку в этом для него было немного, ибо звучали эти слова на языке Самоцветных городов. На диалекте Берилла, находившегося в шести тысячах миль от края того мира, который Тай Дэй мог себе хотя бы представить.

Я задумался — с чего это Костоправу пришло в голову шататься по Дворцу, если мы все равно болтаем на языке, не ведомом ни одному таглианцу.

— Выкладывай, — прервал он мои размышления.

— Я блуждал с духом. На юге. Ничего особенного. Обычная проверка. Я следовал заведенному порядку.

До меня наконец дошло, с чего это его понесло болтаться по коридорам, — Душелов. Да, Душелов прекрасно владела всеми диалектами Самоцветных городов, но, пока мы разгуливали, ей было не так-то просто подслушать наш разговор — прежде нас требовалось найти.

— Сдается мне, я велел тебе поубавить прыть. Ты проводишь там слишком много времени, а это затягивает. Там легко стряхнуть все наболевшее. Именно потому я больше туда не суюсь.

— Никаких проблем, командир, — бодро воскликнул я, силясь скрыть свою боль. Но он мне не верил, ибо знал, кем была для меня Сари и как я по ней тосковал. — С этим я справлюсь. Так вот, ты должен знать, чем ближе к югу, тем страшнее ущерб от этого землетрясения.

— Ты полагаешь, что это должно меня интересовать? С какой стати? А могу ли я надеяться, что конура Хозяина Теней ненароком обрушилась ему на башку?

— Надеяться-то можно, это никому не запрещено, но я ничего подобного говорить не собираюсь. Неумение строить никогда не относилось к числу его недостатков.

— Так я и знал. Хоть бы раз услышать от тебя что-нибудь приятное — так ведь не дождешься.

В обязанности Летописца входит время от времени напоминать начальникам, что они не боги.

— Так или иначе, на сей раз этого не случилось. Как раз Вершина-то и осталась неповрежденной. Но Кьяулун разрушен. Тысячи людей погибли, и, судя по тому, как идут дела, еще тысячи умрут от голода, болезней и стужи.

Близилась самая середина зимы.

Кьяулун был самым южным из человеческих городов. Название его означало — Врата Теней. Двадцать лет назад невесть откуда взявшийся Хозяин Теней по имени Длиннотень завладел краем и сменил его название на Тенелов. Однако навязанным поработителем названием пользовались лишь тенеземцы, боявшиеся вызвать неудовольствие Хозяина Теней.

— Следует считать, что это хорошие новости?

— Строительные работы на Вершине непременно замедлятся. Длиннотень будет от этого отнюдь не в восторге, однако ему придется потратить время на то, чтобы помочь своим подданным. В противном случае он попросту останется без работников.

Мы медленно брели по коридорам хозяйственного крыла Дворца, которое сейчас было полностью отдано под военные приготовления. Люди укладывали пожитки, собираясь в дорогу. Вскоре нам предстояло выступить на юг — навстречу неизбежному и, возможно, последнему столкновению с войсками Хозяина Теней. Большая часть наших сил уже находилась в пути, который обещал быть долгим и трудным. Чтобы перемещать большие массы людей на огромные расстояния, требуется уйма времени.

— Ты — хочешь сказать, что нам нет нужды особенно торопиться?

— Сейчас — да. Землетрясение спутало ему карты.

— Ну, настоящей нужды в этом не было и до землетрясения. Мы уж всяко могли попасть туда прежде, чем он достроит свой несуразный песчаный замок.

Верно. Всю эту кампанию мы затеяли главным-образом потому, что Капитану и его милашке не терпелось кое с кем свести счеты. Но не им одним — в числе жаждавших мести стоило упомянуть и имя Мургена. Моя жена погибла совсем недавно, и моя рана — свежая рана — кровоточила сильнее.

Длиннотень и Нарайан Сингх должны заплатить за смерть Сари. Непременно. Особенно Нарайан Сингх.

Слышишь, живой святой Обманников — твой спутник по ночным скитаниям теперь охотится за тобой.

— Однако то, что ему причинен ущерб, по существу ничего не меняет в наших планах.

— Точно, — согласился я, — однако несколько расширяет возможности для маневра.

— А может быть, стоит обрушиться на них поскорее, пока они ошарашены случившимся? Какая территория пострадала? Думаю, не только Кьяулун.

— Естественно. Землетрясение разворотило всю местность к югу от Дана Преш, и чем южнее, тем страшнее. Сейчас у них едва ли достанет прыти остановить вторжение.

— Тем больше оснований придерживаться намеченного плана. Мы прихлопнем их, пока они не очухались.

Старикан жаждал мести и был резок. Оно и понятно: должность у него такая, да и претерпеть ему довелось немало.

— Ты готов пуститься в дорогу? — спросил он.

— И я, и вся моя «семейка». Назови день, и мы выступим немедленно. — На сей раз я дал слабину, и моя горечь прорвалась наружу. Прорвалась, хотя я без конца твердил себе, что не должен позволять жажде мщения пускать корни столь глубоко. Мне вовсе не улыбалось превратиться в одержимого.

На какой-то миг Костоправ кисло поджал губы. В моей «семейке» числился не только Тай Дэн, но и Кы Гота, мать Сари, и дядюшка Дой.

По правде сказать, неизвестно, кому он приходился дядюшкой, но все равно считался членом семьи. Костоправ не доверял никому из них. Но он вообще доверял лишь Тем, кого считал братьями. Тем, кто прослужил в Отряде не один год.

Доказательства справедливости этого умозаключения я получил немедленно.

— Мурген, — промолвил Старик, — я хочу, чтобы ты добавил Радишу к числу тех, кого регулярно проверяешь. Бьюсь об заклад, что, как только мы покинем Дворец, она попытается подстроить какую-нибудь гадость.

Спорить я не стал, ибо это представлялось более чем вероятным. На протяжении своей долгой истории Черному Отряду не раз приходилось сталкиваться с неблагодарностью нанимателей. Однако стоит заметить, что почти всякий раз этим мерзавцам приходилось горько жалеть о своем гнусном предательстве.

На сей же раз нам предоставлялась возможность предотвратить измену со стороны Радиши Драх и ее братца Прабриндраха.

Сейчас и Радише, и князю приходилось обуздывать свои порывы — и придется до тех пор, пока жив Длиинотень. Как ни крути, а Отряд для них — меньшее зло.

— Ты уже просмотрел книги? — спросил я.

— Что еще за книги? — переспросил Костоправ с некоторым раздражением.

— Те самые, — отрезал я, — которые мне, с риском для собственной драгоценной задницы, удалось выкрасть у Душелова. Утраченные, а теперь возвращенные Летописи. Те, из которых, как предполагалось, можно уразуметь, почему всякий паршивый лордишка или святоша в этих краях готов обгадиться от страха при одном упоминании о Черном Отряде.

— А, те книги…

— Ну да, те самые… — Я понял, что он нарочно пытается вывести меня из терпения.

— У меня не было времени, Мурген. К тому же я выяснил, что нам потребуется переводчик. Они написаны не на современном таглианском.

— Я этого опасался.

— Мы возьмем с собой духоходца.

Я малость удивился этому неожиданному повороту. Но в последнее время Старик чуть ли не с маниакальным упрямством отказывался произносить вслух имя Копченого даже на языках, никому в Таглиосе не ведомых. Поблизости всегда могли оказаться вороны.

— Пожалуй, это правильно, — согласился я. — Он слишком ценен, чтобы оставлять его здесь.

— Но по мере возможности мы должны избегать огласки.

— Э-э-э…

— Радиша уже начала задумываться о том, чего ради мы носимся с ее бывшим клоуном как с писаной торбой и пытаемся поддерживать в нем жизнь. Она больше не верит в то, что он когда-нибудь придет в себя. А ежели она как следует пораскинет мозгами, то сумеет кое-что сопоставить и сделать интересные выводы.

Он пожал плечами:

— Я поговорю с Одноглазым. Вдвоем вы, пожалуй, сумеете сплавить его отсюда так, что никто и не заметит.

— Вот те на. Можно подумать, будто мне по ночам делать нечего, а спать так и вовсе не надо.» — Не дури. Я бы на твоем месте только радовался. Вполне возможно, скоро все мы уснем навеки. Да уж, религиозным его не назовешь.

Глава 2

— Как всегда все валят на меня, — ворчал Одноглазый. — Ежели где надо дерьмо разгребать, тут же орут:

«А подать сюда Одноглазого, он все устроит».

— Это если сперва не найдут Мургена, — усмехнулся я.

— Слишком я стар для этого бардака. Малец. Мне давно пора на покой.

В словах черномазого коротышки был определенный резон. Согласно Летописям, ему перевалило за две сотни лет, и он оставался в живых лишь благодаря своему искусному колдовству. И удаче, превосходящей ту, что когда-либо выпадала смертному.

Мы ковыляли по темной винтовой лестнице, спуская на носилках неподвижное тело. Копченый и весил-то всего ничего, однако Одноглазый ухитрился сделать несносной даже эту вроде бы пустячную работенку.

— Ну как, еще не хочешь поменяться? — спросил я. Я находился сзади, выше по лестнице, а росту во мне больше шести футов, тогда как в Одноглазом наберется разве что футов пять, да и то ежели поставить его на толстенную книженцию. Но этот недомерок невесть почему вбил себе в пустую башку, что управляться с нижним концом носилок ему будет легче.

— Ага, — хмыкнул он, — пожалуй. Только вот спустимся еще на пролет.

Я ухмыльнулся, потому как нам всего и остался один пролет, а потом проворчал:

— Надеюсь, этот паршивец Дрема будет на месте вовремя. Дреме всего восемнадцать, но в Отряде он уже четыре года и может считаться ветераном. Вместе с ним мы побывали в огне Дежагора. Правда, в голове у него до сих пор ветер гуляет. Опоздать этому малому ничего не стоит, но, в конце концов, он ведь так молод. Почти мальчишка.

Именно благодаря своей юности он прекрасно, не вызывая подозрений, мог разъезжать посреди ночи по Таглиосу в фургоне, не привлекая особого внимания. Он таглианец из вендаитов и вполне может сойти за подмастерье. А к подмастерью никто не станет цепляться с расспросами, потому как много знать ему не положено. Хозяева редко находят нужным разъяснять работникам, что, как да почему.

Паренька и впрямь никто не предупреждал о том, что его ждет сегодня вечером. Возможно, он вообще никогда не узнает о своей роли, если, конечно, не припрется раньше времени. Предполагалось, что он явится уже после того, как секретный груз будет упрятан в фургон.

Как только мы загрузим Копченого, Одноглазый тоже займет место в фургоне. Ежели припечет — лучше бы, конечно, обойтись без этого, — он скажет, что в фургоне лежит труп Гоблина. Ему поверят: Копченого уже четыре года никто не видел, да и раньше он нечасто появлялся на людях. А Гоблина Старик спровадил отсюда с поручением около месяца назад. Зато уж кого-кого, а Одноглазого каждая собака узнает с первого взгляда. Его ни с кем не спутаешь. Чего стоит одна его поганая старая шляпа, такая грязная, что чуть не светится в темноте. А если я и преувеличиваю, то самую малость. Поверят Одноглазому и потому, что все знают: этот черномазый коротышка почти никогда не расстается с маленьким белым колдуном с лягушачьей мордой, которого называют Гоблином.

Главная трудность заключалась в том, чтобы никто не обратил внимания на цвет кожи Копченого. Но на худой конец Одноглазый мог навести на таглианцев чары, с тем чтобы те приняли Копченого за Гоблина.

Конечно, рано или поздно кто-нибудь все равно обнаружит, что Копченого во Дворце нет. Однако лучше поздно, чем рано. Скорее всего, это произойдет случайно. Кто-нибудь попытается пробраться сквозь сеть сбивающих с толку чар, окружающих комнату, где годами прятали Копченого. И этим «кем-нибудь» наверняка будет Радиша Драх. Не считая Костоправа и меня, только она и дядюшка Дой знали, что Копченый хотя и давным-давно в коме, но до сих пор жив.

Теперь он приносил гораздо больше пользы, чем прежде, когда был здоров и тайно числился придворным кудесником. Копченый всегда был малодушным. Когда мы наконец добрались до лестничной площадки. Одноглазый едва не выпустил из рук носилки. Ему не терпелось сделать передышку.

— Будешь готов, дай мне знать, — сказал я.

— Нечего выпендриваться и корчить из себя умника, Малец, — пробормотал Одноглазый и добавил несколько слов на мертвом наречии. Явно из одного только желания прихвастнуть своими познаниями — произнеси он заклятие по-таглиански, результат был бы тем же. А заключался он в том, что над его препоганой шляпой появился светящийся шар — что-то вроде болотного газа.

— Корчить умника? Да я хоть слово сказал?

— Тебе нет нужды трепаться. Я же вижу, как ты ухмыляешься. Скалишь зубы, как дерьмовая собака.

Одноглазый пыхтел, сопел и вовсе не спешил снова взяться за носилки.

— Старый бездельник тяжелее, чем кажется, верно?

Так оно и было. Возможно, оттого, что он заплыл салом, как боров. Что неудивительно, поскольку этот малый четыре года лежал лежнем, тогда как я кормил его бульонами, подливками и прочей жижей, какую только мог пропихнуть ему в глотку.

Возиться с ним было сущей морокой. Я бросил бы его подыхать, не будь он так чертовски полезен.

Отряд не питал особой любви к этому типу, да и мне, пожалуй, он больше нравился таким, как сейчас, хотя мы с ним никогда особо не бодались. Я наслышался столько ужасных историй о его трусости, что, пожалуй, не мог бы и слова сказать в его пользу. Вообще-то в нормальном состоянии он был средних способностей начальником пожарной команды. В отличие от Хозяев Теней, огонь был для таглианцев врагом близким и хорошо знакомым. Не окажись он таким паршивцем и не переметнись к Длиннотени, так небось теперь и не валялся бы, словно мешок с дерьмом.

По причинам, выяснить которые не удалось даже Одноглазому, дух пребывавшего в коме Копченого был очень слабо связан с плотью. А вступить в контакт с этим духом — в здешних краях его вроде бы называли «ка» — было вовсе не трудно. Разумеется, при наличии определенных познаний. Я мог слиться с ним, отделиться от своей плоти и переместиться чуть ли не куда угодно. Увидеть чуть ли не что угодно. Вот почему он имел для нас такое значение. Вот почему все, что касалось его, следовало сохранять в строжайшей тайне. Если нам удастся одержать в этой зловещей войне победу, то во многом благодаря нашему умению «блуждать с духом».

— Я готов. Малец, — сказал Одноглазый.

— Для такого старого пердуна ты отдышался довольно быстро.

— Ну-ну, Малец, тебе бы только зубоскалить. Сам-то ты черта с два дотянешь до старости, а потому и не узнаешь, каково это, когда вместо заслуженного уважения к своим сединам приходится выслушивать насмешки от пустоголовых молокососов.

— Брось, старина. Ты цепляешься ко мне только потому, что Гоблина под рукой нет.

— И куда только этот поганый коротышка запропастился? Я знал куда. Во всяком случае, думал, что знаю. Я ведь «блуждал с духом». Впрочем, Одноглазому знать об этом не полагалось, и посвящать его в это я не собирался.

— Ладно, шустряк. Берись-ка за эти поганые носилки.

— Я-то знаю, что ты задумал. Малец. Хочешь наслаждаться жизнью, словно хорек.

Мы рывком подняли носилки. Копченый что-то пробулькал, и из уголка его рта потекла пенистая слюна.

— Поторапливайся. Мне надо будет прочистить ему рот, а то он, неровен час, захлебнется.

Одноглазый вздохнул. Тяжело ступая, мы спустились вниз. Копченый хрипел, словно захлебывался. Ударом ноги я распахнул дверь, и мы, даже не взглянув, есть ли кто снаружи, вышли на улицу.

— Кладем его, — резко сказал я. — А потом прикрой нас. Мне придется о нем позаботиться.

Как знать, вдруг кто-то за нами подглядывает. Таглианские ночи полны любопытных глаз. Все хотят знать, чем занимается Черный Отряд. И следует предположить заранее, что среди любопытствующих могут оказаться и те, о ком нам ничего не известно. Сумасшедший дом, да и только.

Опустившись на колени рядом с носилками, я повернул голову Копченого набок. Она кувырнулась так, будто у него не было шейных позвонков.

— Т-с-с, — шикнул Одноглазый.

Я поднял глаза. Караульный — здоровенный шадарит с фонарем в руках — направлялся в нашу сторону. Ночные караулы были одним из нововведений Старика. Предполагалось, что таглиане нацелены на борьбу с вражескими лазутчиками, но сейчас эта задумка оборачивалась против нас.

Солдат в тюрбане прошел так близко, что задел меня своими шароварами. Однако он ничего не заметил.

Вообще-то Одноглазый — колдун посредственный. Но ежели приспичит, у него получается совсем неплохо.

Копченый опять что-то пробулькал.

Шадарит замер и оглянулся. Глазищи у него вылупились так, что между ними и бородой и промежутка не осталось. Знать не знаю, что там ему привиделось, но он торопливо коснулся пальцами лба и прочертил ими полукруг, закончив его над сердцем. Весь Таглиос верил, что этот жест оберегает от зла.

— Что ты сделал? — спросил я.

— Какая разница, — буркнул Одноглазый. — Не забивай башку чепухой. Давай-ка лучше поскорее загрузим эту тушу, пока тот малый не созвал сюда всю ораву.

Фургон дожидался нас именно там, куда должен был доставить его Дрема. Все бы ничего, но караульным выдавали свистки. Вспомнив об этом, наш шадарит принялся дуть в него со всей дурацкой мочи. Через несколько мгновений из темноты донесся ответный свист.

— Он что, так и будет захлебываться этим дерьмом? — поинтересовался Одноглазый.

— Я положу его на бок, и вся мокрота выльется. Но вообще-то предполагается, что ты малость соображаешь в лекарском деле. Советую тебе проследить за тем, чтобы он не подцепил пневмонию.

— Яйца курицу не учат. Малец. Ты только затащи этого ублюдка в фургон, а потом можешь уносить свою задницу — через вон ту дверь.

— Дерьмо! Я, кажется, забыл оставить ее приоткрытой.

— Я бы назвал дерьмом тебя, но дерьмо, оно хотя бы молчит, а ты знай трещишь без умолку… У-ф-ф…

Одноглазый затолкал носилки в кузов фургона. Молодчина Дрема — сделал как было ведено, не забыл откинуть задний борт.

— ..Я что, все за тебя помнить должен? Это ведь ты вылез наружу последним.

Хоть бы Гоблин поскорее вернулся, — подумал я, запихивая свой конец носилок. Гоблин и Одноглазый вечно цеплялись друг к другу, поэтому, когда они были вместе, всем прочим жилось куда спокойнее.

Одноглазый уже вскарабкался на место возчика.

— Не забудь поднять борт. Малец.

Ухватив Копченого за плечи, я повернул тушу набок так, чтобы мокрота вылилась у него изо рта, поднял задний борт и закрепил его дубовыми втулками.

— Смотри приглядывай за ним как следует.

— Заткнись и убирайся отсюда.

Свистки были слышны уже со всех сторон: не иначе как караул в полном составе направлялся к нам. Нужно было поскорее сматываться, пока не поднялся настоящий переполох.

Я побежал к задней двери. Позади меня загрохотали по брусчатке стальные ободья колес.

Одноглазый собирался воспользоваться случаем и проверить легенду, которая могла бы служить для нас прикрытием.

Глава 3

От задней двери до помещения, которое я привык именовать своим домом, путь неблизкий. По дороге я заглянул к Костоправу — доложить ему, как нам удалось вытащить Копченого наружу.

— Кроме того шадарита там кто-нибудь был? — спросил он.

— Нет. Но переполох поднялся изрядный. Шум привлечет внимание, а если кто-нибудь выяснит, что к суматохе причастен Одноглазый, все этим очень даже заинтересуются. Найдутся люди, которые будут вынюхивать, что к чему, даже если Одноглазому удастся одурачить стражу своей выдумкой.

Костоправ что-то буркнул и уставился на бумаги. Он смертельно устал.

— Ну, с этим уже ничего не поделаешь. Иди поспи. Через день-другой мы и сами двинемся следом.

Я тяжело вздохнул. Пускаться в дорогу, да еще и посреди зимы, мне вовсе не улыбалось.

Мое недовольство не укрылось от Старика.

— Не дури. Малец. Я старше тебя. И гораздо толще.

— У тебя свои резоны. Госпожа и все такое прочее… Он хмыкнул безо всякого энтузиазма, и мне оставалось лишь еще раз подивиться его странной привязанности к этой женщине. После измены Ножа… Ну да ладно, это не мое дело.

— Доброй ночи, Мурген.

— Ага. Того же и тебе, командир.

Он не был склонен разводить церемонии. Что, впрочем, для меня же и лучше.

Я направился в свои комнаты, хотя там у меня не было ничего, кроме кровати, отнюдь не сулившей мне отдыха. После смерти Сари это место стало пустыней моего сердца.

Закрыв за собой дверь, я огляделся, словно ожидал, что она появится. Выскочит откуда-нибудь, звонко смеясь, и скажет, что все это было неудачной шуткой. Но увы, шутка эта никак не кончалась. Матушка Гота еще не закончила наводить порядок после разгрома, вызванного налетом душил. Прибиралась она тщательно, но, несмотря на всю свою въедливость, пальцем не притронулась к моему рабочему месту, где я все еще пытался рассортировать обгоревшие бумаги, содержащие выдержки из Летописей.

Размышления отвлекли меня от действительности, заставив забыть об осторожности. Но неожиданно я почувствовал, что в помещении кто-то есть. Доля секунды, и в руке моей блеснул нож.

Однако, как выяснилось, мне ничто не угрожало. Ко мне в гости заявились свойственники: брат Сари Тай Дай — рука его висела на перевязи, — дядюшка Дой и матушка Гота. Из всех троих разговорчивостью отличалась лишь старуха, зато трудно было рассчитывать, что услышишь от нее хоть что-то приятное. Она могла обнаружить дурную сторону в чем угодно и жаловаться на это целую вечность.

— В чем дело? — спросил я.

— Опять тебя носило? — ответил вопросом на вопрос дядюшка Дой. — Куда на сей раз? В Дежагор?

— Ничего подобного. Я уже давно никуда не отлучался. Вся троица продолжала таращиться так, словно у меня рог на носу вырос.

— Что такое?

— Ты изменился, — сказал дядюшка Дой.

— Дерьмо! Так оно и есть, пропади все пропадом! Я потерял жену, которая значила для меня больше, чем… — Меня захлестнула ярость. Я повернулся к двери.

Бесполезно. Копченый находился в фургоне, направлявшемся на юг.

Они по-прежнему не сводили с меня глаз.

Это повторялось всякий раз, при каждом моем возвращении из отлучки, о которой Тай Дай не был поставлен в известность. Они не любили терять меня из виду.

От этого избыточного внимания, так же как и от их пристальных взглядов, мне частенько становилось не по себе.

Похоже, Костоправ при виде любого из нюень бао испытывал похожие чувства.

Уйдя из жизни. Сари оставила пустоту не только в моем сердце. Потеряв ее, эта странная компания словно бы лишилась души.

— Хочешь пройти Тропою Меча? — спросил дядюшка Дой.

Тропа Меча представляла собой ритуальный комплекс упражнений, имитирующий бой с невидимым противником с помощью длинного двуручного меча. Это действо позволяло обрести спокойствие, отрешенность и забвение почти так же, как и «блуждание с духом». Правда, мне до сих пор с трудом удавалось входить в необходимое состояние транса, хотя дядюшка Дой учил меня этому с того дня, когда я вошел в семью.

— Не сейчас. И не сегодня вечером. Я слишком устал. У меня каждый мускул ноет.

Сказав это, я вновь почувствовал, как мне недостает Сари. Зеленоглазая чаровница была непревзойденной мастерицей массажа и как никто другой умела снимать накопившиеся за день усталость и напряжение. Говорили мы на нюень бао, которым я владел вполне сносно. Однако когда подошла очередь матушки Готы, она нарочито затарахтела на своем отвратительном таглианском. Ей почему-то казалось, будто выговор у нее как у коренной таглианки, и переубедить ее было свыше человеческих сил.

— Ты чем занимаешься? — спросила она. — Почему прячешься от своих?

— Работаю, — коротко ответил я.

Даже не будь Старик повернут на этом деле, я придержал бы Копченого для себя.

Мать-перемать, а ведь я смертельно рискую, упоминая о нем даже на этих страницах, хотя и царапаю свои закорючки на языке, на котором в этих краях не то чтобы читать, но и говорить-то никто не может.

Но всегда следует помнить о Душелове. Усилия, предпринимавшиеся нами, дабы не позволить ей найти Копченого, превосходили даже меры защиты от любопытства Радиши Драх или Хозяев Теней. Не так давно она побывала во Дворце. И похитила часть Летописей — те, которые Копченый спрятал перед приключившейся с ним бедой. Правда, я не сомневался в том, что самого Копченого ей заметить не удалось. Сеть сбивающих с толку чар была сплетена вокруг него столь искусно, что даже Ловец, при всем ее могуществе, могла распутать их лишь в одном случае — если бы она знала, что искать, и сосредоточилась именно на этом.

— У меня только что был разговор с Капитаном, — промолвил я, обращаясь ко всей компании. — Он сказал, что штаб выступит уже завтра. Вы по-прежнему намерены идти?

Дядюшка Дой кивнул и невозмутимо напомнил:

— Нам тоже нужно уплатить долг.

Скудные пожитки этой троицы были увязаны в узлы и аккуратно сложены у дверей. Их готовность отправиться в путь хоть сейчас не вызывала сомнения. А вот мне — чего бы там ни наплел Костоправ — следовало закончить приготовления.

— Сейчас я лягу спать. И не вздумайте меня будить, если только не наступит конец света.

Глава 4

Сон — это не способ избавиться от боли. Во снах мне случается попадать в места более жуткие, нежели те, где я обычно бываю наяву. Во снах я вновь и вновь возвращаюсь в Дежагор. К голоду, болезням, смертям, людоедству и тьме. Но во снах, как бы они ни были ужасны. Сари по-прежнему жива. Правда, на сей раз сны не дали мне счастья увидеть Сари. Из них мне запомнился лишь один.

Сначала он был похож на полную обволакивающей, игривой жестокости Тень. Впечатление было такое, будто я внедрился в душу паука, которому доставляет удовольствие мучить свои жертвы. Но эта злоба не была направлена на меня — источник ее мною не интересовался. А затем я словно бы вывернулся из тени и оказался по другую ее сторону, в мире, выглядевшем вполне реальным, если не считать того, что в нем не было иных цветов, кроме белого, серого и черного.

В этом мире царили смерть и отчаяние. Надо мною нависало свинцовое небо, вокруг гнили мертвые тела. Вонь стояла такая, что отгоняла даже стервятников. Чахлую растительность покрывала мерзкая слизь, похожая на слюну кузнечиков Все оставалось неподвижным — лишь в отдалении насмешливо каркали вороны.

Несмотря на ужас и отвращение, я чувствовал, что картина эта мне уже знакома, и изо всех сил пытался сообразить — откуда? Почему я узнаю место, где никогда не бывал? Спотыкаясь и падая, я ковылял по усыпанной костями равнине. Сложенные из черепов пирамиды отмечали мой путь, как верстовые столбы. Нога соскользнула, из-под нее вывалился детский череп. Я упал… и очутился в другом месте.

Я здесь. Я сон. Я путь к, жизни.

Там была Сари. Она улыбнулась мне и тут же исчезла, но я ухватился за ее улыбку, как утопающий за соломинку Словно только она позволяла мне удержать голову над волнами моря безумия.

Теперь я находился среди золотистых пещер, в которых восседали замороженные — живые, но неспособные пошевелиться — старцы. Их безумие терзало воздух, вспарывая его, словно миллионы отточенных клинков Некоторых стариков покрывала сверкающая ледяная паутина, как будто миллионы волшебных шелковичных червей закрутили их в кокон тончайших нитей.

Я метнулся вперед, пытаясь убраться подальше от стариков, выбраться из этого места. И побежал, медленно, как бегают во снах. Побежал, сам не зная куда.

В следующий миг я осознал, что некоторые из этих безумных старцев мне знакомы. Ужас мой усилился. Я рванул изо всех сил, увязая на бегу в липком тумане загустевшего, живого и злобного смеха.

Ощутив прикосновение, я мгновенно сунул руку под подушку, туда, где лежал кинжал. В тот же миг на мое запястье обрушился сильный удар и кто-то выкрикнул мое имя: Мурген!

Я проморгался и увидел склонившегося надо мной дядюшку Доя. В изножье постели стоял Тай Дэй — он удержал бы меня, вздумай я спросонья броситься на Доя. В дверях маячила встревоженная матушка Гота.

— Ты кричал, — пояснил дядюшка Дой. — Истошно кричал на языке, которого никто не знает. Мы прибежали сюда и увидели, что ты дерешься с тьмой.

— Мне снился кошмар.

— Знаю.

— Откуда?

— Так ведь ясно же.

— Там была Сари.

На миг лицо матушки Готы превратилось в гневную маску. Она что-то пробормотала — так быстро, что я успел разобрать лишь слова «Хон Трой» и «ведьма». Хон, бабушка Сари, давно умерла, но в свое время лишь благодаря ей семья согласилась с нашим союзом.

Хон Трой дала нам свое благословение.

Кы Дам, дед Сари, тоже отошедший к праотцам, утверждал, что его жена обладает ясновидением. Я и сам видел, как сбывались ее предсказания во время осады Дежагора. Правда, в большинстве случаев они были весьма путаными и туманными.

Раз я слышал, как назвали ведьмой и Сари.

— Что это за запах? — спросил я. Сон ушел окончательно, и детали кошмара я мог бы припомнить лишь с немалым усилием. — Здесь что, дохлая мышь?

Дядюшка Дой нахмурился:

— Это было одно из твоих путешествий во времени?

— Нет. Оно больше походило на прогулку в ад.

— Хочешь пройти Тропою Меча? Тропа Меча была религией Доя. Порой казалось, что именно в ней заключается основной смысл его существования.

— Не сейчас. Мне надо кое с чем разобраться, пока я еще помню подробности. Нечто из увиденного там показалось мне знакомым.

Я опустил ноги на пол, сознавая, что гости по-прежнему буравят меня взглядами.

Я интересовал их гораздо больше, чем до кончины Сари. Но время сосредоточить на этом внимание еще не настало. Я направился к письменному столу и занялся делом. Тай Дай ухватил деревянный меч для упражнений и принялся расслабляться в дальнем углу комнаты. Матушка Гота взялась за уборку, бормоча что-то себе под нос. Я не мешал и порой даже позволял себе давать ей «полезные» советы, так чтобы она булькала, но через край не перекипала.

Глава 5

Огромная темная шероховатая площадка медленно опускалась, непредсказуемо колыхаясь на ледяном ветру. Хриплый крик боли повис над жалобным стоном вьюги. Излохмаченный, прорванный в двух местах ковер пытался опуститься на башню, туда, где дожидался его Длиннотень. Однако вихрь так и норовил ударить летающий ковер о стену. В конце концов хозяин ковра вновь взмыл вверх и опустился в стороне, футах в пятидесяти от предполагаемого места посадки.

Хозяин Теней выругался — погода раздражала его. Этот зябкий сумрак был почти столь же непроглядным, как самая настоящая ночь. К тому же, при всей его неутомимости и при всех его дарованиях. Хозяину Теней не удавалось своевременно устранить все щели и трещины, то и дело возникавшие в самых неожиданных местах. В своем идеальном мире он остановил бы солнце прямо над крепостью, с тем чтобы оно иссушило самое сердце ночи и истребило таившуюся во тьме угрозу.

Длиннотень не стал спускаться вниз, навстречу своему прихвостню Ревуну. В разговорах Длиннотень мог делать вид, будто они держатся на равных, но на деле все обстояло совсем не так. Придет день, когда с Ревуном будет покончено навсегда. Но до этого пока далеко. Сперва следует разобраться с Черным Отрядом — вечным источником досадных неприятностей. Таглиос необходимо покорить огнем и тенью, а тамошних князей и жрецов перебить всех до единого. Сенджак необходимо захватить, выведать все ее темные тайны и покончить с ней навсегда. А заодно выследить и убить ее полоумную сестрицу — Душелова. Убить и бросить труп этой суки на съедение диким псам.

Длиннотень захихикал. Большую часть этого монолога он произнес вслух. Оставаясь наедине с собой, он порой любил облекать мысли в слова. Перечень тех, от кого необходимо избавиться, возрастал с каждым днем. Теперь к нему добавились еще двое.

Два лица, появившиеся из стены, принадлежали душиле Нарайану Сингху и девочке, которую его Обманники именовали Дщерью Ночи. Длиннотень лишь на миг встретился с нею глазами и отвернулся, окидывая взглядом опустошенную местность к северу от Вершины. Кое-где развалины еще дымились. Девочке было всего четыре года, но глаза ее казались окнами в самое сердце тьмы. Создавалось впечатление, будто за пустыми зрачками ребенка притаилась ее духовная мать, богиня Кина. Девочка устрашала, устрашала почти так же, как те живые Тени, умение повелевать которыми дало ему право именоваться Хозяином Теней. Плоть ее была всего лишь плотью ребенка, но в сути своей она нечто несравненно более старое и мрачное, нежели неопрятный костлявый человек, служивший ей стражем.

Нарайан Сингх молча стоял у парапета и ежился на колючем ветру. Девочка пристроилась рядом. Она тоже молчала и не выказывала ни малейшего интереса к разрушенному городу. Все ее внимание было сосредоточено на Хозяине Теней.

В какой-то миг Длиннотень испугался — уж не читает ли она его мысли? Обеспокоенный тем, что Ревун так долго оставляет его наедине с этими странными существами, он повернулся к лазу, за которым находилась ведущая вниз лестница, и встрепенулся, увидев, что следом за маленьким кудесником по ступенькам поднимается нар, генерал Могаба. Его главный военачальник. Колдун и полководец о чем-то оживленно толковали на незнакомом языке.

— Итак?

Паривший в воздухе Ревун — он частенько поступал так, даже когда не сидел на своем ковре, — развернулся на лету.

— Отсюда и до самой долины Чарандапраш картина одна и та же. А также на востоке и на западе. Землетрясение не пощадило никого. Правда, чем севернее, тем меньше ущерб.

Длиннотень обернулся, окидывая взглядом ночной горизонт. Даже в зимнем полумраке казалось, что равнина мерцает.

Она словно насмехалась над ним, и в какой-то миг Длиннотень пожалел о том, что много лет назад поддался порыву и бросил ей вызов. Он обрел вожделенное могущество — но с той поры не знал ни минуты покоя. То, что находилось за Вратами Теней, уязвляло его самим фактом своего существования. Источник его силы являлся одновременно и источником горчайшей отравы.

Но там он не углядел признаков разрушения. Да и как иначе — Врата были несокрушимы. Открыть их снаружи мог лишь один-единственный инструмент.

Длиннотень обернулся и приметил улыбку на лице ребенка. Детские зубки блеснули в сумраке, словно клыки упыря. Эта девчонка унаследовала черты обеих своих матерей.

Ревун издал пронзительный, резко оборвавшийся вопль.

— Землетрясение не оставило нам выбора — работы придется отложить до лучших времен. Иначе люди не выдержат.

Длиннотень поднес к лицу костлявую, затянутую в перчатку руку и поправил маску, которую всегда носил при посторонних.

— Что ты сказал? — Должно быть, он просто ослышался.

— Посмотри на этот город, мой друг. Он лишь для того и существует, чтобы твердыня становилась все прочнее и выше. Но для того, чтобы живущие там людишки могли работать, они должны есть. Им нужны кров, вода и тепло, иначе они все передохнут.

— Я не собираюсь их холить. Их единственное предназначение — служить мне.

— Так-то оно так, но какой службы можно ждать от покойника? — промолвил черный генерал. — Это землетрясение причинило нам больший ущерб, чем все таглианские вояки за все годы войны.

Сказанное им было явным преувеличением. В этой войне уже сложили головы три Хозяина Теней. Но Длиннотень понял главное: обстановка и впрямь сложилась критическая.

— Ты заявился сюда только для того, чтобы сказать мне это?

Со стороны генерала заявиться на Вершину без приглашения было явной дерзостью. Но Длиннотень простил его. Он питал слабость к Могабе, слишком уж напоминавшему его самого в молодости, а потому частенько позволял нару то, что не сошло бы с рук никому другому.

— Я пришел для того, чтобы еще раз попросить тебя пересмотреть приказы, обязывающие меня торчать на Чарандапраше в бездействии. Теперь, после этого несчастья, мне как никогда нужна свобода действий, чтобы выиграть время.

Длиннотень уже устал от этой просьбы, с которой Могаба приставал к нему при каждой встрече.

— Генерал, если вместо того, чтобы просто выполнять приказы, ты и впредь будешь цепляться ко мне со всяким вздором, я найду, кем тебя заменить. Взять хотя бы малого по имени Нож. Кажется, за ним числятся кое-какие заслуги.

Могаба склонил голову и промолчал. Он не был склонен восхищаться достижениями Ножа хотя бы потому, что этому типу была предоставлена та самая свобода действий, которой генерал тщетно добивался для себя уже почти два года.

Раздражение Хозяина Теней не было для Могабы неожиданностью. Он предвидел это, но считал себя обязанным предпринять эту попытку — ради своих солдат.

Неожиданно душила Нарайан Сингх сделал шаг в направлении Хозяина Теней; этому предшествовала волна запаха. Длиннотень подался назад.

— Они выступают, — заявил коротышка, — выступают против нас. Никаких сомнений больше нет.

Длиннотень не поверил ему — потому что не хотел верить.

— С чего бы это? Зима, считай, только что началась… — Он вопросительно взглянул на Ревуна, но маленький уродец кивнул головой, обмотанной тряпицей.

— Это верно, — подтвердил тот, подавляя непроизвольно рвавшийся вопль. — Везде, куда ни кинешь взгляд, таглианцы пришли в движение. Больших армий не видно, но отдельные отряды маршируют по всем дорогам. Похоже, попытка Сингха перебить их правителей и командиров разворошила осиное гнездо.

Длиннотень промолчал: он предпочитал не обсуждать неудачную вылазку Сингха. Сейчас его собственная агентурная сеть была слаба, но лазутчики делали что могли, и порой немало. А союз с душилами был непопулярен, а потому весьма ненадежен. В Тенеземье Обманников любили ничуть не больше, чем в Таглиосе.

Могаба переступил с ноги на ногу, но удержал рвавшееся у него с языка замечание. Однако Длиннотень понял его без слов. Генерал хотел, чтобы ему позволили нанести удар прежде, чем разрозненные таглианские отряды успеют выйти на границу Чарандапраша и объединиться в сильную армию.

— Ревун, найди Ножа. Передай приказ — пусть беспрестанно тревожит эти отряды. Но нападает только на тех из них, с кем может справиться. Генерал…

— Да, сэр.

Голос Могабы звучал нейтрально, что, надо полагать, стоило ему немалых усилий.

— Разрешаю тебе послать часть кавалерии на север, навстречу врагу. Но только часть, и только кавалерии. Если вздумаешь трактовать это так, будто тебе дана полная воля, — пеняй на себя. Я и впрямь выпущу тебя на волю… по ту сторону Врат.

С тех пор как Длиннотень последний раз отсылал кого-то за Врата Теней на неминуемую и мучительную смерть, прошло уже немало времени. Некогда ему было развлекаться. К тому же, по правде сказать, в настоящее время он просто-напросто не мог открыть этот путь без Копья. А единственный запасной ключ был похищен одним из бывших сподвижников, ныне умершим. Не будучи некромантом, Длиннотень не имел возможности вызвать дух похитителя и вынудить его признаться, где погребен этот инструмент.

— Я ясно выразился?

— Абсолютно, — отозвался Могаба, слегка приосанившись. Уступка была невелика, но для него и она значила немало. Правда, местность к северу от Чарандапраша не годилась для кавалерийских маневров, из чего следовало, что ему придется использовать своих всадников как посаженную на коней пехоту. Но даже это открывало определенные возможности. — Премного благодарен, сэр.

Краешком глаза Длиннотень приметил взгляд молчаливой — она почти не разговаривала — девочки. Взгляд, в котором промелькнуло глубочайшее презрение. Правда, уже в следующее мгновение глаза девочки вновь стали пустыми, так что недавняя презрительность могла показаться не более чем игрой воображения.

Хозяин Теней вновь перевел взгляд на равнину блистающих камней. Некогда нужда заставила его познакомиться с этим местом. Теперь оно стало ему ненавистно, но в то же время и необходимо. Без него он был бы слишком слаб, чтобы соперничать с Ревуном — или Душеловом, этой непредсказуемой, сумасбродной бабой, казавшейся воплощением хаоса.

— Где та, кого именуют Душеловом? — спросил он. — Есть какие-нибудь известия?

— Никаких, — солгал Ревун, получивший важное сообщение от тенеплета, возглавлявшего целое сообщество ведьм-лазутчиц. — Хотя в Таглиосе примерно в то же самое время, когда братья Джамадара Сингха пробрались во Дворец, произошло нечто странное. Возможно, тут не обошлось без нее.

У маленького кудесника вырвался вопль, чуть ли не вдвое продолжительнее и пронзительнее обычного. Его затрясло, на губах выступила пена.

Даже Дщерь Ночи отступила на шаг.

Помочь ему никто не вызвался.

Глава 6

Прошло четыре дня, прежде чем Костоправ собрался и смог наконец выехать из Таглиоса. Большую часть этого времени он провел в спорах с Радишей. Меня на эти встречи не приглашали, но, судя по тому, что удавалось узнать от Корди Махера, спорили они ожесточенно. А ведь Корди наверняка не слышал и десятой части сказанного.

Сдается мне, что в последнее время Корди не слишком устраивала отведенная ему роль, поскольку Радиша, кажется, начинала относиться к нему так, как некоторые облеченные властью люди относятся к своим любовникам. С обязанностями командира Тронной Гвардии он справлялся отменно, но Баба, похоже, считала его болваном, которому нельзя доверить ничего существенного.

Впрочем, нет худа без добра: не будь он раздосадован таким отношением, так, наверное, и не стал бы рассказывать мне об этом конфликте.

— Небось опять заведешь старую песню? — сказал я ему. — Расходы, издержки и все такое?

Не один год Костоправ принуждал Радишу закупать миллионы стрел, сотни тысяч копий и дротиков, десятки тысяч пик, седел и сабель. Склады ломились от мечей и щитов. Старик скупал полевые орудия в комплекте с зарядными ящиками. Вьючных и тягловых лошадей, мулов и бычьи упряжки он приобретал тысячами и даже обзавелся слонами — как боевыми, так и рабочими. Хламу накопилось достаточно, чтобы воздвигнуть город, да не один. На подводах в разобранном виде были уложены тысячи бумажных змеев, каждый из которых мог поднять человека.

— Это точно, — согласился Махер. — Все та же песня. — Он досадливо взъерошил спутанные темно-русые волосы. — Кажется, он считает, что все это кончится плохо.

— Все это?..

— Зимнее наступление. То, из-за чего весь сыр-бор разгорелся. Он явно готовит резерв на тот случай, ежели оно обернется пшиком.

Хм. По правде сказать, это было похоже на Старика. Никакие приготовления, никакие запасы не казались ему достаточными. И вполне возможно, что по мере того, как унимался гнев, вызванный нападением душил, ему все меньше и меньше хотелось бросать свои силы в решающий бой. Правда, зная Костоправа, можно было предположить, что за этим кроется какая-нибудь уловка. Не исключено, что он просто пытается приструнить Радишу, чтобы она не вздумала плести у него за спиной интриги да строить козни.

— Он был близок к крайним мерам.

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, есть грань, которую переступать нельзя. За которой Баба уже просто не станет спорить.

— А.

Этим было сказано все. Я понял. Зайди Старик чуть-чуть дальше, ему пришлось бы прибегнуть к военной силе и взять княжну под стражу. А это значило разворошить змеиное гнездо.

— Он на это способен, — сказал я Махеру, полагая, что мои слова несомненно достигнут ушей Бабы. — Правда, не думаю, что он совершил бы такое из-за амуниции да припасов. Но вот ежели Прабриндрах и Радиша не сдержат слова и не помогут Отряду вернуться в Хатовар… Капитан может рассердиться.

У Костоправа был пунктик — уже добрый десяток лет он мечтал вернуть Отряд к истокам, в легендарный Хатовар. Стоило завести разговор на эту тему, и из-под множества масок, в которых представал миру наш командир, проглядывала почти фанатичная решимость.

Я рассчитывал, что Корди непременно передаст мои слова кому следует. И намеренно тыкал палкой в муравейник: вдруг Махер растеряется и проговорится насчет того, что же на самом деле думает о наших намерениях Баба.

Правда, князь и его сестра этот вопрос не обсуждали, но главным образом потому, что Прабриндрах пристрастился к лагерной жизни и с Бабой практически не виделся. Блуждание с духом ничего мне не дало. А вот Копченый являл собой несомненное свидетельство реального существования проблемы. Именно его страх и порожденное этим страхом нежелание допустить Отряд в Хатовар привели к тому, что он переметнулся на сторону Хозяина Теней и тем самым подставил себя под удар. Как справедливо отметила Госпожа, которая тоже внесла свой вклад в Летописи, правители Таглиоса, как миряне, так и духовные, питают к нам не больше любви, чем Хозяин Теней — к ним. Но мы, во всяком случае, вели себя помягче. И ежели мы сойдем со сцены преждевременно, у таглианцев останется немного времени на то, чтобы пожалеть о нашем уходе. Длиннотень не видел в жрецах никакого толку и попросту истреблял всех, попадавшихся в его лапы. Возможно, это было одной из причин, побудивших Ножа стать его приспешником. Старый приятель Махера ненавидел святош, и у него были на то резоны.

— А что ты думаешь насчет Ножа? — спросил я, рассчитывая этим вопросом отвлечь Корди от излишних размышлений о моих делах.

— Я все еще не понимаю. Просто в толк не могу взять. Он что, поймал их на этом?

— Не думаю.

На самом деле я знал. Знал, поскольку блуждал с духом. Копченый мог перенести меня почти куда угодно. Даже в прошлое, вплоть до того самого момента, когда демон обрушился на него и загнал его «я» куда-то на задворки сознания. Но даже после того, как с помощью Копченого я стал свидетелем весьма недвусмысленной беседы между Стариком и Ножом — оба были пьяны, так что разговорчик состоялся еще тот, — я не понимал. Не понимал, даже принимая во внимание слишком уж очевидный интерес Ножа к Госпоже.

— Но скажу при этом, что и князь, и Нож, и Лебедь Лозан — да что там, почитай всякий стоящий мужик в городе распускает слюни при одном только виде Госпожи. Не думаю, что могу винить его за то, что он в конце концов не выдержал.

— Эка невидаль. Твоя жена тоже была писаной красавицей — другой такой я отроду не встречал. Глядя на нее, все мужики облизывались, но ты ведь не психовал.

— Как я понимаю, Корди, это следует считать комплиментом. Благодарю. И от меня, и от Сари. Ну что ж, честно говоря, я думаю, дело не только в Госпоже — мне так кажется. Старик считает, что Ножа нам каким-то образом подсунули.

— Э… э…

— Вот-вот. Принимая во внимание его прошлое… Корди родился в тех же краях, что и я, и имел представление о том, как там обстоят дела.

Он не один год имел дело с Десятью Взятыми. А уж они мастера по части всяких махинаций — чтобы разобраться с ними, потребовались десятилетия.

— Некоторые из них и нынче отираются неподалеку. Но почему именно Нож?

— Хотя бы потому, что мы о нем ничего не знаем. Кроме того, что ты вытащил его изо рва с крокодилами. Или что-то в этом роде.

— Стало быть, обо мне или Лебеде тебе известно больше?

— Да.

Я не стал вдаваться в подробности и распространяться о том, что мои братья по Отряду Масло и Ведьмак мимоходом заглядывали в прошлое дезертиров Лебедя Лозана и Корди Махера. Мой ответ не улучшил Махеру настроения.

Я взглянул на Тай Дэя. Он всегда был рядом, и я никогда об этом не забывал. Пусть он являлся моим телохранителем и свояком, пусть он был обязан мне спасением жизней некоторых своих родственников, пусть даже я относился к нему совсем неплохо, но если в его присутствии речь заходила о вещах существенных, мне представлялось разумным без крайней нужды не использовать разговорный таглианский или нюень бао. Возможно, я подцепил от Старика паранойю. Возможно, она проистекала от знания того, как почти равнодушно отнеслись Тай Дай, дядюшка Дой и матушка Гота к убийству Сари. Они вели себя так, будто смерть сына Тай Дэя, То Тана, была в десять раз важнее… Правда, они предпочли остаться со мной и отправиться на юг, чтобы получить возможность отомстить, но, похоже, на уме у них было и нечто иное.

Для меня же память о Сари была священной. Я вспоминал ее каждый день, что отнюдь не облегчало моего существования. Стоило подумать о ней, как меня подмывало бежать к Копченому, — но теперь до Копченого было не добраться Одноглазый сумел-таки вывезти его из города, и даже при том, что маленький колдун, скорее всего, не торопился, расстояние между мною и духоходцем увеличивалось с каждым днем.

Глава 7

Костоправ дал знать, что хочет меня видеть. Я тут же отправился в его конуру, но, постучав, заслышал доносившиеся изнутри голоса. Замешкавшись, я оглянулся на Тай Дэя. Тот всегда держался настолько бесстрастно, что без толку было и гадать, что у него на уме. Вот и сейчас никто бы не сказал, услышал ли он что-нибудь интересное. Стоял себе да почесывал сломанную руку у наложенного на нее лубка. Из-за дверей послышалось хриплое воронье карканье.

Я постучал громче.

Шум мгновенно стих.

— Заходи.

Я откликнулся на приглашение довольно быстро и успел увидеть, как из маленького окошка каморки Костоправа, хлопая крыльями, вылетела здоровенная ворона. Вторая, точно такая же, нахохлившись, примостилась на вешалке.

— Ты меня звал?

— Да. Есть кое-какие дела.

С самого начала Старик говорил на форсберге. Тай Дэй его понять не мог, а вот Корди Махер, вздумай он подслушивать, — запросто. Не говоря уж о воронах.

— Я решил окончательно — выступим сегодня до рассвета. Некоторые верховные жрецы начинают думать, будто я не обойдусь с ними так, как Госпожа, и пытаются мутить воду. Сдается мне, нам лучше пуститься в дорогу до того, как они завяжут меня в узел.

Это звучало странновато — совсем непохоже на Старика. Но уже в следующее мгновение я увидел, что он сопровождает свои слова жестами языка глухонемых, и понял, что сказанное вслух предназначалось для чужих ушей.

Костоправ подтолкнул ко мне свернутый клочок бумаги.

— Прежде чем мы выступим, разберись с этим. Проверь, чтобы не осталось никаких связанных с нами свидетельств.

— Что-что?

Это звучало не слишком обнадеживающе.

— Собирайся в дорогу. Ежели тебе и впрямь приспичило тащить с собой всю эту ораву родственничков, вели им собираться. И жди дальнейших распоряжений.

— Надо полагать, твои любимцы сообщат тебе все, что необходимо знать.

На самом деле я знал, что эти птицы никакие не его любимцы, а посланницы или лазутчицы Душелова.

— В последнее время — я бы не сказал. Но не бери в голову. Что надо, ты узнаешь первым.

Разговор вертелся вокруг пунктика, буквально сводившего меня с ума. Я понятия не имел, каковы в действительности отношения между Костоправом, Душеловом и этими воронами. Мне оставалось лишь принимать сказанное Стариком на веру, а между тем вера моя подвергалась испытаниям со всех сторон.

— Именно. Ты имеешь в виду это?

— Оно самое. Позаботься о том, чтобы все было подготовлено как следует. Без осечек.

Клочок бумаги я развернул возле одной из немногих ламп, освещавших коридор между норой Костоправа и моей комнатой. От Тай Дэя я не таился: мало того что он неграмотен, так вдобавок и записка была составлена на официальном языке Джунипера. Правда, составлена была так, словно предназначалась для не слишком смышленого шестилетки, — но оно и к лучшему. Язык этот я знал через пень-колоду и познакомился с ним лишь благодаря чтению фрагментов Летописей, записанных в тех краях задолго до моего вступления в Отряд, в те дни, когда Душелов оставалась мертвой. Видимо, оттого-то Костоправ и решил воспользоваться этим наречием. Наречием, которого она, скорее всего, не знала.

Само по себе содержание бумажонки оказалось незамысловатым. Мне предписывалось забрать прихваченные мною у Душелова Летописи оттуда, где их прятал от нас Копченый, и перепрятать — как раз туда, где мы этого Копченого Держали.

Первым моим побуждением было вернуться и попытаться переубедить капитана. Мне хотелось забрать документы с собой. Но, поразмыслив, я решил, что Старик, пожалуй, все-таки прав. Душелов и все прочие, кто предпочел бы, чтобы мы находились подальше от Летописей, а Летописи от нас, наверняка уверены в том, что мы будем таскать бумаги с собой, пока не сумеем их расшифровать. Там, в полевых условиях, мы едва ли сможем обеспечить безопасность архивов. Вот и получается, что лучше спрятать документы в надежном месте, известном только Радише.

— Дерьмо! — тихонько выругался я по-таглиански. Сколько бы языков я ни изучал, это слово представлялось мне самым важным и нужным. Да и звучало оно похоже почти на всех наречиях. Тай Дэй ни о чем меня не спросил. Он никогда ни о чем не спрашивал.

Позади меня растворилась дверь, и из своей комнаты появился Костоправ. На плече его что-то чернело. Надо полагать, ему приспичило встретиться с кем-нибудь из местных. Он считал, что вороны наводят на таглианцев страх.

— Мне надо заняться своими делами, — сказал я Тай Даю. — А ты ступай, скажи дядюшке Дою и своей матери, что мы отправляемся сегодня ночью. Так решил Капитан.

— Тебе придется меня немного проводить. Самому мне ни за что не выбраться из этого громадного склепа.

Судя по тону. Тай Дэй говорил искренне.

Нюень бао не склонны обнаруживать свои чувства, но я не видел причины, по которой человек, выросший на тропическом болоте, должен чувствовать себя как дома внутри огромной груды камней. Особенно если учесть, что всякий раз, когда ему приходилось иметь дело с городами и зданиями, это оборачивалось неприятностью.

Я поспешно довел его до того места, откуда он мог добраться до выхода самостоятельно. Мне надо было попасть в конуру Костоправа, да поживее — до возвращения самого Старика и его пернатого приятеля. В настоящее время наши книги хранились именно там. И мы не хотели, чтобы об этом узнал кто-нибудь еще. Хотя Душелов должна была что-то заподозрить, если она узнала, что записи похищены оттуда, где прятала их она. Что за путаная интрига.

Я потрогал запястье, чтобы проверить, на месте ли веревочный браслетик. То был изготовленный Одноглазым амулет: он позволял мне не поддаваться воздействию сбивающих с толку чар, опутывающих помещение, где мы держали Копченого.

Еще не успев собрать бумаги — но успев приметить, что Костоправ выгнал ворон, закрыл окно и задернул занавеску, — я задумался о том, как лучше всего их спрятать.

Вскоре после нашего ухода Радиша непременно задумается о том, кто же теперь заботится о колдуне. И примется его искать. И у нее достанет упорства найти путь в ту комнату.

Хотя в последнее время Радиша не выказывала особого интереса к Копченому, на самом деле она никогда не оставляла мысли о том, чтобы вернуть его. И чем значительнее будут наши успехи в борьбе против Хозяина Теней, тем больше будет она нуждаться в его помощи.

Похоже, все, что бы мы ни затевали, было чревато неприятными последствиями.

Глава 8

Старик долго запрягает, но едет быстро, и уж ежели он решил двигаться, значит, так тому и быть. Когда я покинул Дворец, на улице было темно, как в могиле. Он дожидался меня рядом с двумя огромными черными скакунами, приведенными Отрядом с севера. Выведенные в эпоху наибольшего могущества Госпожи с помощью магии, они не знали усталости и легко обгоняли любого обычного коня. К тому же и соображали не хуже некоторых остолопов из рода человеческого.

С высоты седла Костоправ с усмешкой поглядывал на моих спутников. Они не выглядели обескураженными таким поворотом событий, хотя я представить себе не мог, как им удастся за нами поспеть. Просто зла не хватает!

— Я с этим справлюсь… — пробурчал я на нюень бао, вручая Тай Даю свои вещички и взбираясь на чудище, приведенное для меня Костоправом. Давненько я на нем не сиживал, но конь, похоже, меня помнил. Даже тряхнул головой и фыркнул в знак приветствия.

— ..и ты тоже, дурашка здоровенная. Я забрал у Тай Дэя свои манатки.

— Где Знамя? — требовательно спросил Костоправ.

— В фургоне у Одноглазого. Дрема положил его туда, перед тем как…

— Вот те на! Тебе не следовало выпускать его из рук.

— Я подумывал о том, чтобы поручить эту должность Дреме.

Помимо всех прочих обязанностей, я числился отрядным Знаменосцем, что меня вовсе не радовало. А теперь, когда я заделался еще и Летописцем, у меня появился прямой резон спихнуть это дело на кого-нибудь другого, благо Костоправ как-то раз и сам заикнулся на сей счет.

— Давай-ка сюда твое барахлишко, — сказал я Тай Дэю, как только пристроил свою поклажу.

Когда бедолага смекнул, что я имею в виду, у него глазенки на лоб полезли.

— А вы, — промолвил я, обращаясь к дядюшке Дою и матушке Готе, — знай себе шагайте по мощеной дороге. Главное, никуда не сворачивайте. Рано или поздно вы нагоните армию. Ежели кто вас остановит, покажите пропуска.

Пропуска представляли собой одно из диковинных нововведений Освободителя. Все больше и больше людей, в той или иной степени причастных к военным приготовлениям, получали писульки, где было указано, кто они такие и кто несет за них ответственность. Но, учитывая, что грамотеев в армии почти не было, затея эта представлялась совершенно бессмысленной. На первый взгляд. Но Старик никогда ничего не делает просто так. У него на все есть свои резоны, хотя уразуметь их зачастую не так-то легко. Увидев руку, протянутую мною Тай Дэю, чтобы помочь тому взобраться на лошадь. Костоправ понял, что я задумал, и уже, готов был разразиться бранью, но я его опередил:

— Все будет в порядке. Не стоит горячиться из-за таких пустяков.

Тай Дэй, чья голова и в лучшие-то времена походила на обтянутый тонюсенькой кожицей череп, сейчас выглядел так, будто только что выслушал смертный приговор.

— Все будет хорошо. — На сей раз я обратился к Тай Дэю, поскольку только сейчас сообразил, что он отроду не ездил на коне. Нюень бао разводят водяных буйволов и изредка слонов. Это тягловые животные, а не верховые, и на спину им взбирались разве что детишки, да и то нечасто.

Тай Дэй не хотел забираться на эту зверюгу. Ох как не хотел. Он затравленно обернулся к дядюшке Дою, но тот промолчал. Деваться было некуда.

Замешательство Тай Дэя явно начинало потешать Костоправа. Приметив это, мой телохранитель поежился и наконец со вздохом протянул мне здоровую руку. Я потащил его вверх. Тай Дэй был жилист, крепок и весьма вынослив, но почти ничего не весил.

Конь одарил меня взглядом почти столь же неодобрительным, как и тот, что я получил от командира. Из того, что он был способен нести огромный вес, отнюдь не следовало, что ему нравилось, когда его нагружали.

— Кончишь ты наконец копаться? — буркнул Костоправ. — Поехали.

И мы поехали. Он рванул с места в карьер и с самого начала задал такой темп, словно его задница вовсе не колошматилась о седло. Железная она, что ли? Стоило мне чуток поотстать, как он принимался ворчать да браниться. А после того как мы собрали кавалерийский эскорт, он разворчался еще пуще. Но ворчи не ворчи, армейские лошадки все едино не могли угнаться за нашими чудищами, так что ему то и дело приходилось останавливаться и поджидать, пока подтянется сопровождение. Обычно же он скакал далеко впереди, в сопровождении, вороньей стаи. Птицы прилетали, улетали — и всякий раз, когда мне удавалось перекинуться с ним словечком, выяснялось, что он знает кучу важных вещей. Вроде того, где сейчас Нож, где наши войска, на каких направлениях противник препятствует нашему продвижению, а на каких нет. Ему было известно, что Могаба, дабы сдержать наш натиск, выслал на север кавалерию.

Это не могло не настораживать. Он знал то, чего не должен был знать, во всяком случае не имея возможности блуждать с духом. А Одноглазый по-прежнему опережал нас. Он выказывал куда больше прыти, чем можно было от него ждать. К концу первого дня настроение Костоправа улучшилось, и его потянуло на разговоры.

— Помнишь, как мы заявились сюда в первый раз? — спросил он, подъезжая к Годжийскому броду.

— Я помню ливень, грязищу и отчаяние. И тенеземцев, которым не терпелось всех нас прикончить.

— Те еще были деньки, Мурген.

— Ага. Мы были почитай что в самом аду. Во всяком случае, оказаться еще ближе к нему мне бы не хотелось. Командир хмыкнул.

— Ну, коли так, ты должен благодарить меня за эту чудесную новую дорогу. Таглианцы называли ее Каменной или Мощеной дорогой. Когда мы проезжали здесь впервые, это еще была полоса непролазной грязи.

— Ты правда считаешь, что Дрема годится в знаменосцы?

— Я подумывал об этом. Но пока, до поры, пожалуй, сохраню эту должность за собой.

— Вот те на. И это говорит тот самый Мурген, который вечно жалуется, будто он в каждой бочке затычка.

— Я же сказал, я об этом думал. И у меня возникли некоторые дополнительные соображения.

Некоторые сослуживцы говорили, что с утратой Сари я справляюсь неплохо. Мне и самому так казалось.

Костоправ оглянулся на Тай Дэя, отчаянно цеплявшегося за шею серой в яблоках кобылы, на которую мы пересадили его миль тридцать назад. Для парня, который мог держаться только одной рукой, он справлялся с тряской совсем неплохо.

— Никогда не позволяй чувствам вставать на пути здравого смысла, — сказал Костоправ. — Когда все прочее сказано и сделано, мы остаемся Черным Отрядом. Пусть другие парни отдают концы — предоставим это им.

— Со мной все нормально. Я был братом Черного Отряда гораздо дольше, чем мужем Сари, и научился владеть собой.

Похоже, Старика мои слова не убедили. И это можно было понять. Его заботило не то, как я держусь сейчас, а что будет, когда начнется заваруха. Когда налетит дерьмовая буря, может оказаться, что судьба всего Отряда зависит от одного человека.

Капитан оглянулся. Несмотря на все усилия, наш эскорт снова начал растягиваться по дороге, но он не удостоил это вниманием и вновь обратился ко мне:

— Узнал что-нибудь о своих родственничках?

— Опять…

Ясно было, что он от меня не отвяжется. А сказать ему мне было нечего.

— Мурген, коли ты вляпаешься в это дерьмо, стало быть, ты распоследний болван. Наверное, тебе стоило бы вернуться назад и перечитать Книги Костоправа.

— Не понял?

— У меня, как ты знаешь, тоже есть женщина. Если предположить, что она еще жива. Мы с ней даже ребенка состряпали. Оно, конечно, дело нехитрое, большого ума не требует, но, что ни говори, это накладывает определенный отпечаток на человеческие отношения. Но все, что связывает нас с Госпожой как мужчину и женщину, как отца и мать, отнюдь не означает, что я доверяю ей в каком-либо ином отношении. И она тоже не может довериться мне. Так уж она устроена. И такова была жизнь, которая ею прожита.

— Командир, у Сари никогда не было никаких амбиций. Если она чего по-настоящему и хотела, так это чтобы я сделал то, о чем без конца ей талдычил, — а именно занялся земледелием. И чтобы я не сложил голову славным и героическим манером, подобающим бравому вояке, — например, не свалился бы по пьянке с лошади и не утонул в какой-нибудь паршивой канаве.

— Так ведь Сари никогда меня и не беспокоила, Мурген. Кто меня тревожит, так это дядюшка. Он не похож ни на одного нюень бао, ни на кого из тех, с кем мне доводилось встречаться.

— Да он просто-напросто старикашка, помешанный на мечах. Его можно считать своего рода жрецом, которому отточенная сталь заменяет священное писание. И он имеет кое на кого зуб. Нам нужно направлять его в ту сторону, где находится Хозяин Теней, только и всего.

Костоправ кивнул, и пробормотал:

— Поживем — увидим. — Вид у него был довольно угрюмый.

Мы пересекли большой каменный мост, выстроенный в Годже по повелению Госпожи. Над вершинами росших на южном берегу деревьев с истошным карканьем вились вороны. Похоже, нас эти твари находили весьма забавными.

— Меня все это больше не беспокоит, — заявил я. Костоправ промолчал. Вскоре он распорядился сделать привал, с тем чтобы дать отдохнуть животным. Перед нами этим путем на юг уже прошли изрядные силы, так что раздобыть свежих коней не было никакой возможности. Я бросил взгляд в этом направлении.

— Наш черномазый колдунишка держит очень даже неплохой темп.

Порасспросив кого надо, я выяснил, что Одноглазый по-прежнему опережает нас на день.

— Мы нагоним его прежде, чем доберемся до Дежагора, — промолвил Костоправ и взглянул на меня так, словно опасался, что название города подействует на меня как страшное заклятие. Но я его разочаровал. Тай Дэй, который мог следить за разговором, поскольку на сей раз мы беседовали по-таглиански, тоже никак не отреагировал, хотя для его соплеменников та осада обернулась не меньшими бедами, чем для Отряда. Впрочем, нюень бао редко обнаруживают свои чувства в присутствии чужаков.

— Отдай свою лошадь конюху, — сказал я Тай Дэю, — пойдем и попробуем раздобыть что-нибудь съедобное.

Сутками не вылезать из седла — отнюдь не мечта гурмана.

С деликатесами в Годжийской крепости дело обстояло ненамного лучше, чем со сменными лошадьми, причем по той же самой причине. Однако поскольку мы принадлежали к свите Освободителя, для нас зарезали бойцового петуха — от этого угощения меня чуть не вывернуло. Кое-как подкрепившись, мы решили остаться в крепости да чуток вздремнуть в тепле. Вообще-то нам следовало находиться возле Костоправа — на тот случай, ежели его переговоры с местными командирами окажутся достойными занесения в Летописи, — но после короткого спора с самим собой я предпочел поспать. Старик сам мне все расскажет — если будет что рассказать. А в крайнем случае я смогу вернуться сюда с Копченым. Попозже.

Мне снились сны, но толком — так, чтобы можно было записать — я ни одного не запомнил. Кажется, они были довольно гадкими, но все же не настолько кошмарными, чтобы меня пришлось будить.

Еще до рассвета мы снова выступили в дорогу.

Уже пересекая холмы, окружающие Дежагор, мы нагнали-таки Одноглазого.

Его фургон я приметил издалека, признал сразу и едва сдержал желание пришпорить коня. Уж больно мне хотелось поскорее добраться до Копченого.

Похоже, проблем у меня было больше, чем мне хотелось признавать.

Однако виду я не подавал.

А Одноглазый так и не сбавил ходу.

С того времени как мне пришлось пережить тот кошмар в Дежагоре — или в Джайкури, как называли его местные, или в Штормграде, как именовался он в качестве резиденции Хозяйки Теней по имени Буретень, ведьмы, оказавшейся бессильной против натиска Черного Отряда, — здесь произошли некоторые перемены.

Окружавшую город равнину осушили и полностью очистили. Все трупы были вывезены, но мне чудилось, будто в воздухе до сих пор витает запах смерти. На городских стенах и в самом городе все еще работали пленные тенеземцы. Самих-то джайкурцев в живых почти не осталось.

— Интересное решение — взять да и посеять на этой равнине хлеб, — заметил я, завидя нечто похожее на пробивавшиеся сквозь прошлогоднюю стерню всходы пшеницы.

— Идея принадлежит Госпоже, — отозвался Костоправ. Он все еще присматривался ко мне, словно ожидал, что в любую минуту я могу начать пускать изо рта пену. — Повсюду, где стоит постоянный гарнизон, солдатам не мешает самим позаботиться о своем пропитании.

Во всем, что касалось снабжения войск и материального обеспечения тыла. Госпожа смыслила больше Костоправа. Пока мы не обосновались в Таглиосе, он был не более чем капитаном отряда наемников. Именно она заложила основу для создания империи и обеспечила возможность ведения длительной, рассчитанной на десятилетия войны.

Зачастую Старик просто-напросто следовал задумкам Госпожи. Та же идея с полями была отнюдь не нова — Госпожа засеивала земли вокруг большей части своих опорных пунктов на севере.

Впрочем, важно не кому принадлежит идея, а как она работает. В конце концов, командирам куда легче иметь дело с местными жителями, ежели солдаты не портят их девчонок и не воруют провизию.

— С тобой точно все в порядке? — спросил Костоправ.

Мы находились почти у самого въезда на пандус северной навесной башни. Одноглазый опережал нас не более чем на сто футов и, конечно же, давным-давно нас заметил. Однако и не подумал замедлить ход. Меня так и подмывало пришпорить коня.

— Все под контролем, Капитан. Меня больше не заносит в прошлое, и я почти не ору во сне. Все сводится к тому, что порой меня прошибает пот.

— Я рассчитываю пробыть здесь некоторое время и хочу, чтобы ты докладывал мне обо всем, что станет тебе известно. От тебя потребуется немалая сноровка.

— Уж я не подкачаю.

Глава 9

Тай Дэй и я разместились в одном из тех самых зданий, которые мы занимали и во время осады. До этой части города строители еще не добрались, и хлама повсюду валялось более чем достаточно.

— Ладно, — сказал я, — хорошо еще, что отсюда убрали кости.

Тай Дэй хмыкнул, словно ожидал появления призрака.

— Тебя это место устраивает? — поинтересовался я. Согласно верованиям нюень бао, духи их сородичей, умерших, но не удостоившихся надлежащего погребения, могут преследовать своих соплеменников. Многие паломники из числа нюень бао сложили здесь свои головы, и никто не проводил их в последний путь с соблюдением должных церемоний.

— Я обязан остаться здесь и подготовить все к прибытию Доя, — твердо заявил Тай Дэй.

Дядюшка Дой был кем-то вроде жреца. Следовало предположить, что теперь он воспользуется случаем и завершит то, на что у него не хватило времени четыре года назад.

— Ладно, ступай. А у меня еще есть кое-какие дела. Я собирался осмотреться. И ускользнуть от боли — правда, в этом мне не хотелось признаваться даже самому себе. Тай Дэй отложил в сторону свои скудные пожитки.

— Нет. Этим делом я должен заняться в одиночку. Военная тайна.

Тай Дэй снова хмыкнул, почти довольный тем, что я не посягаю на его время.

Так бывало всегда. Но если я заводил речь о том, что он ничем мне не обязан. Тай Дэй и слушать ничего не желал. Хотя именно из-за меня он лишился и сестры, и сына.

Однако спорить с нюень бао все равно что с водяным буйволом. Что ни тверди — ему как об стенку горох, а через некоторое время он просто перестает воспринимать твои слова. Так что самое лучшее — не портить попусту нервы.

— Интересно, надолго ли это затянется, — сказал Одноглазый, когда мне наконец удалось его отловить. Копченый так и оставался в фургоне, который колдун загнал в узенький переулок. Насколько я понимал, сразу после того, как будут выпряжены кони, фургону предстояло исчезнуть под сетью маскирующих чар.

— Ну-ка, Малец, распряги лошадок да отведи их на конюшню, — велел коротышка, — а я тем временем здесь управлюсь.

Спорить с Одноглазым — все равно что с нюень бао. Ежели что не по нему, он становится глухим. Вот и сейчас колдун занялся своими делами, словно меня рядом и не было. В интересах дела мне пришлось взять на себя заботу о животных. Пожалуй, я не слишком переборщил, высказывая пожелание, чтобы Гоблин поскорее вернулся.

Гоблин, колдун-недомерок, изрядно смахивающий на жабу, — лучший Друг Одноглазого, но на людях они ведут себя будто злейшие враги. Поначалу мне думалось, что найти его будет очень нелегко, так как стоило немалых усилий втолковать Копченому, что, собственно, мы ищем. Но в конце концов я попробовал вернуться туда, где видел Гоблина в последний раз, — в дельту реки на окраине страны нюень бао. Мой план состоял в том, чтобы с этого места проследовать за ним туда, где он находился сейчас. И это сработало. Все было просто замечательно, пока корабль Гоблина не вошел в полосу тумана. Оттуда он не вышел. Копченый не мог его отыскать.

Лишь через некоторое время я сообразил, что на Копченого, скорее всего, было наложено заклятие, мешавшее ему следить за действиями Гоблина. Вероятно, для того, чтобы его не смог найти Одноглазый. Ведь этот паршивый коротышка запросто мог поставить под удар всю операцию ради удовольствия подстроить своему приятелю какую-нибудь мелкую пакость.

Я провел кое-какие изыскания и убедился в своей правоте. Ясное дело, с Копченым основательно поработали. И сделал это не кто иной, как Старик. Оказывается, он не полностью прекратил блуждать с духом. Дальше все было довольно просто. Для меня не составляло особого труда обойти заграждение, установленное Костоправом. А вот Одноглазому, я думаю, предстоит чуть больше хлопот.

Я нашел Гоблина. Он стоял на песчаном пляже, который не был нанесен ни на какие карты. То были прибрежная часть Шиндай Кус, куда выходила ужасная пустыня, занимавшая обширное пространство между северными и южными регионами Земли Теней. В этом краю неприступные горы, известные под названием Данда Преш, становятся все ниже и ниже, пока не погружаются в океан.

Корабль стоял на якоре. Лодки плясали на волнах прибоя. Гоблин смотрел на море и занудливо причитал. Судя по кислым рожам его спутников, все эти жалобы им уже изрядно опостылели.

Интересно, какого хрена Гоблин торчит на этом унылом побережье? Я переместился в прошлое, как раз настолько, чтобы выслушать его стенания с самого начала.

Гоблина прямо-таки распирало от злости. Ну что, скажите на милость, делает Капитан? Кого, спрашивается, посылает он на край света, чтобы нанести на карту какой-то паршивый берег? Не кого иного, как самого Гоблина. Гоблин на дух не переносит болота, и что же? С самого начала его заносит в дельту речки, которая на самом деле, оказывается, никакая не дельта, а непролазная трясина в двести миль в поперечнике, где нет ни единой приличной протоки. Гадостное местечко, совершенно непригодное для проживания человека. Недаром там живут одни нюень бао.

Гоблин ненавидит море и качку почти так же, как Одноглазый. И что же он получает в награду, пробравшись сквозь это поганое болото, для чего ему едва ли не пришлось прорыть канал? Проклятый океан, с волнами выше, чем уважающее себя дерево.

Гоблин терпеть не может пустынь. И куда он попадает после того, как проводит свой флот мимо этого болотистого побережья? В пустыню, да такую бесплодную, что в ней не живут даже скорпионы и песчаные мухи. Днем духота и жарища, ночью зубы стучат от холода, и никуда не деться от этого песка. Песок, песок, повсюду один песок. Вот и сейчас сапоги полны песка…

— Не для того я на свет родился, — нудил Гоблин. — Я такого не заслуживаю. Такого никто не заслуживает, а уж я — меньше, чем кто бы то ни было. И чем я перед Стариком провинился? Ну ладно, бывает, выпьем мы с Одноглазым да малость поцапаемся — так велика ли беда? Небось когда Дрема дурит, ему все с рук сходит — это, дескать, просто мальчишеские шалости.

Сама собой, старый хрен предпочитал не вспоминать о том, что, налакавшись до одури, они с Одноглазым принимались напропалую волхвовать да кудесить, так что всем в округе тошно становилось. Куда уж Дреме до них.

— Мужчине просто необходимо время от времени оттянуться — понимаешь, о чем я толкую? Кому от этого хуже, я ведь отроду мухи не обидел. — Тут Гоблин, мягко говоря, приврал. — Будь в этом дерьмовом мире хотя бы крупица справедливости, я бы давно вышел на покой и поселился в каком-нибудь славном местечке, где подают сладкое винцо, а девчонки способны оценить мужчину с опытом. Я отдал Отряду лучшие века моей жизни!..

Гоблин терпеть не мог командовать. Потому как это означало, что необходимо думать и принимать решения. А еще это означало брать на себя ответственность, что ему и вовсе не улыбалось. Он хотел плыть по жизни, как по течению, ни во что не влезая. А головы пусть ломают другие.

Я заставил Копченого поднять меня на высоту птичьего полета — решил осмотреть окрестности да выяснить, с чего этот Гоблин так взъерепенился.

Насчет пустыни он не преувеличил.

Близ побережья Шиндай Кус представляла собой море золотистого песка, вынесенного прибоем со дна настоящего моря. Сильные ветры несли этот песок в глубь страны, где песчаные бури оголяли вершины холмов. Дальше к востоку они становились все круче и круче, пока не перерастали в горную гряду Данда Преш. Здесь, у берега, лишь немногие холмы возвышались над песком более чем на сто футов. Ни один из них не выказывал ни малейшего признака эрозии. Дождя здесь не было по меньшей мере лет тысячу.

Я поднялся еще выше. Тем временем Гоблин в сопровождении пары парней ковылял по пляжу, обследуя береговую линию. И тут неожиданно песок перед ним взорвался, и оттуда выскочило что-то немыслимое. Невообразимое, Чудовище, которого просто не могло существовать. Больше всего эта тварь походила на мохнатого тарантула размером со слона. Однако у нее вдобавок имелись щупальца, как у спрута, и заканчивающийся жалом хвост наподобие скорпионьего.

Правда, перемещалось это бредовое создание без особой прыти — видать, изголодалось, пока сидело, зарывшись в песок и поджидая добычу. Спутники Гоблина мигом пустились наутек. Маленький колдун выругался.

— Чего я еще терпеть не могу, так это всякой дряни, которая ни с того ни с сего выскакивает из песка и норовит тебя слопать.

Пока чудище соображало, как ему лучше сожрать Гоблина, тот, не будь дурак, пустил в ход один из лучших своих колдовских трюков. В руке у него появилась чудная штуковина, вроде бы из цветного стекла. Она имела добрый ярд в поперечнике и с виду походила на трехлучевую метательную звездочку. Во всяком случае, Гоблин использовал ее именно как метательную звездочку. Чудовище взревело от боли и ярости, когда эта стекляшка разом отсекла ему пару щупалец, да еще и несколько ног с правой стороны туловища. Оно бросилось на Гоблина, который предпочел больше не корчить из себя героя и старался унести задницу подобру-поздорову.

Гнаться за ним тварь не могла. Описав большой полукруг — на золотом песке оставались глубокие следы, — уродец полностью потерял интерес к добыче. Некоторое время она пыталась пристроить на место отсеченные конечности, но они упорно не прирастали. В конце концов тварь задрожала и принялась зарываться в песок с теми ногами, какие у нее еще оставались.

— Ненавижу таких тварей, — посетовал Гоблин, — но еще больше я ненавижу саму мысль о Затененном Пути.

Затененный Путь представлял собой какой-то секретный проект. Такой секретный, что мне о нем не рассказывали.

Пару раз мне удалось услышать это название, да и то лишь краешком уха.

— Я даже начинаю задумываться, — бубнил между тем Гоблин, — так ли уж мне нравится Костоправ. По мне, так старый пердун просто-напросто спятил. Хочется верить, что свое послежизние этот сукин сын проведет в таком же милом местечке.

Надобности проверять Гоблина больше не было. С ним все в полном порядке. Ежели солдат жалуется на службу и материт командира, стало быть, с ним решительно все в порядке.

Я вернулся в Дежагор. И возвратился в свое тело в фургоне Одноглазого. Жрать и пить хотелось отчаянно. Копченый премерзостно смердел.

— Одноглазый! — заорал я. — Где тут полевая кухня? Я с голоду подыхаю.

Черномазый коротышка засунул в фургон свою гадкую шапку. Приглядевшись, я рассмотрел и его рожу — такую же противную. Наверняка снаружи уже начинало темнеть.

— Нас кормят в цитадели.

— Разве это не здорово? Боюсь, у меня кусок мяса в глотке застрянет.

Могаба со своими закадычными приятелями — тогда они еще были на нашей стороне — высидел всю осаду в цитадели, время от времени подкрепляясь каким-нибудь бедолагой из числа жителей Дежагора.

— А ты представь, что это цыпленок, да и жуй на здоровье, — порекомендовал Одноглазый, явно рассчитывая, что меня стошнит. Он сморщил нос. — Ну и вонища здесь.

— Я ж тебе говорил, что его надо мыть. Колдун одарил меня самым ядовитым взглядом, на какой был способен, но это не сработало.

— Тебе придется жить с ним.

Глава 10

Я полагал, что Костоправ захочет поскорее нагнать Госпожу — они не виделись довольно долго. Но ему, похоже, нравилось бездельничать в Дежагоре, все чаще и чаще беседуя с черными пернатыми гонцами. Вороны беспокоили тех ребят из Старой команды, которые, в силу своих обязанностей, были привязаны к Дежагору, о чем и заявили припершиеся ко мне Шандал и Сопатый.

— Он командир, — сказал я, — а у начальства свои причуды. Ежели он любит ворон, то, по-моему, это его дело и никого не колышет.

Я присматривался к Сопатому, дивясь тому, что недуг еще не прикончил его. Теперь бедолага кашлял почти беспрерывно.

— А вот местные думают иначе, — возразил Шандал. — По их мнению, вороны предвещают дурное — всем, кроме душил.

— А мне сдается, что они предвещают дурное только тем, кто попусту мелет языком. Скажи-ка лучше. Сопатый, у тебя здесь постоянные обязанности?

Он прокашлял что-то, означающее положительный ответ.

— Вот и хорошо. Не думаю, что тебе стоит болтаться в поле в такое время года.

— А какой прок оставлять меня здесь подыхать в одиночку?

— Ты еще меня переживешь, упрямая старая задница.

— Так ведь теперь я влип в это по самые уши. Капитан и Летописец без конца рассказывали нам о нашей истории, но только сейчас появилась возможность найти то место, откуда все и пошло… Я эту возможность упускать не собираюсь.

Я кивнул, признавая его право, и невольно задумался о том, насколько наше братство отличается от других шаек наемников. Среди наших солдат почти не встречалось злобных буянов, склонных к грабежу и насилию. В отряде не было места для того дерьма, которому доставляет удовольствие причинять людям страдания. Конечно, попадали к нам и такие сволочи, но они долго не задерживались.

Интерес к истории и традициям, представления об Отрядном братстве прививались довольно быстро, а в душах тех, кто прослужил достаточно долго, укоренялось накрепко.

Костоправ, разумеется, являлся ревностным приверженцем традиций Отряда. В этом ему не было равных — кроме Могабы. Что же до Могабы, то его основная проблема во взаимоотношениях с Отрядом заключалась в том, что он не был его командиром.

По существу все эти соображения не имели отношения к делу. Просто я лишний раз вспомнил о том, что мы не какая-нибудь банда головорезов, а воинское братство, члены которого заботятся друг о друге. По крайней мере большую часть времени.

Тут появился Одноглазый и с ходу влез в разговор. На Сопатого он даже не обратил внимания, хотя чахоточный ветеран вроде бы доводился ему земляком.

— Слышь, Малец, я только что видел Раскоряку-Троллиху. Она ковыляет по улице блистающих рос. Ты точно знаешь, где Гоблин. Было бы не худо свести эту парочку вместе.

Раскорякой-Троллихой матушку Готу именовали ее же соплеменники, разумеется за спиной. Кое-кому из них она нравилась не больше, чем чужеземцы. У тех, по крайней мере, было оправдание — ведь они не родились нюень бао.

— Говорят, — отозвался я, — можно неплохо провести время, любуясь ее походкой.

Поскольку ноги у моей тещи были мало того что колесом, но еще и как будто лишены суставов, походка ее производила неизгладимое впечатление. Она переваливалась с боку на бок, словно перегруженная баржа в сильную качку.

Черномазый коротышка покосился в сторону Тай Дэя, который, как и всегда, когда ему не было ведено держаться в стороне, сшивался поблизости.

Кажется, на сей раз обычная бесстрастность изменила ему, однако Одноглазый надеялся, что Тай Дэй не настолько обижен, чтобы потерять контроль над собой.

— Он и сам порой называет ее Раскорякой. И Троллихой. Но тебе советую поостеречься, — шепнул я Одноглазому, после чего громко и отчетливо спросил:

— Что слышно о дядюшке Дое?

— Я его не видел.

— Тай Дэй, тебе лучше пойти и поискать свою мать. Дядюшка Дой непременно разыщет нас, когда сочтет нужным.

Тай Дэй удалился, окинув всех присутствующих подозрительным взглядом. Когда он скрылся из виду и уже явно не мог ничего услышать, я тихонько пробормотал:

— Не скажу, чтобы я хоть чуточку по ней соскучился. Хочется верить, что Тай Дэй найдет какой-нибудь способ продлить мое счастье и оттянуть момент встречи. Одноглазый гаденько хихикнул.

— Если хочешь знать, — заметил я, — эта баба подошла бы тебе лучше, чем Гоблину.

— Прикуси язык. Малец.

— Я серьезно.

— Хреново у тебя с чувством юмора. Недаром и Старик тобой недоволен.

— Хм. С чего бы это?

— Как я уразумел из его слов, ты уже пару дней тянешь с докладом.

— Вот оно что… — Это было не совсем верно, но близко к истине. — Ладно, займусь прямо сейчас.

— Браслетку-то носишь?

— Само собой. Кое-что стало понятнее.

— Вот и хорошо. Она тебе понадобится.

Шандал и Сопатый понятия не имели, о чем мы толкуем. Что не помешало Шандалу при расставании дать мне неплохой совет:

— Будь поосторожней с этими воронами. Похоже, в последнее время вороны проявляли ко мне особый интерес. Мне это не нравилось, однако с иной, отличной от моей, точки зрения могло иметь определенный смысл. Учитывая мою близость к Костоправу, у Душелова был прямой резон не спускать с меня глаз.

Ну что ж, тут можно вспомнить добрую старую поговорку: предупрежден — значит, вооружен.

Требовалось наверстать упущенное за все то время, когда у меня не было возможности посетить Копченого. Мне следовало осмотреть береговую линию, а вовсе не проверять Гоблина. Костоправ не хотел ничего слышать о Гоблине. Чем бы ни занимался этот паршивый недомерок, его поручение считалось таким секретным, что никому о нем знать не полагалось.

Веревочка на запястье позволяла мне приближаться к фургону Одноглазого, не сбившись с пути под воздействием охранительных чар, точно так же как и в лабиринте Дворца. А вот следовавшие за мной вороны начали путаться, когда до фургона оставалось еще четверть мили. В конце концов они меня потеряли. Мое исчезновение запросто могло привлечь внимание Душелова, если, конечно, у нее нашлось бы время, свободное от других козней.

Вспомнив о Душелове, я невольно задумался о том, будет ли Копченый и здесь относиться к ней так же, как во Дворце. Там его дух упорно отказывался сотрудничать со мной всякий раз, когда я предпринимал попытку выведать хоть что-то относительно сумасшедшей сестрицы Госпожи.

Забравшись в фургон, я устроился поудобнее. Создавалось впечатление, будто Одноглазый малость погуливал с духом самостоятельно, но еды и питья было достаточно. Это немаловажно, ибо, когда возвращаешься, есть и пить хочется страшно. Блуждание с духом вытягивает энергию и буквально иссушает тело. А между тем мир, где витает душа Копченого, настолько притягателен, что пребывающий там может легко угодить в ловушку. Просто-напросто позабыть о том, что время от времени надобно возвращаться и подкреплять силы. И в результате закончить точно так, как Копченый.

Волю напившись и съев сладкую булку, я растянулся на вонючем матраце, закрыл глаза, потянулся и коснулся духа Копченого. Похоже, на сей раз он ощущал смутное беспокойство. Обычно его дух был подобен легко обволакивающей пустоте. В чем причина его неудовольствия, я не знал — возможно. Одноглазый плохо о нем заботился. Надо будет проверить, после того как вернусь.

Слившись с духом Копченого, я наблюдал за тем, как таглианцы то здесь, то там прорывают слабые оборонительные рубежи тенеземцев. Южане еще толком не оправились после землетрясения. Бедствие обрушилось на них столь неожиданно и разрушения были столь сильны, что у них просто не было возможности собраться с силами.

Однако засевший на Чарандапраше Могаба уже начал получать сумбурные донесения. Он передавал их Длиннотени. Хозяин Теней не верил в то, что мы действительно поведем зимнее наступление, и все перемещения наших войск считал отвлекающим маневром.

Донесения Длиннотень получал, минуя Ревуна, безо всякого его участия. Похоже, уродливый кудесник получил отпуск. Во всяком случае, обнаружить его я не мог.

Нарайян Сингх и Дщерь Ночи находились в стане душил, неподалеку от основных сил Могабы на Чарандапраше. Уж не знаю чем, но девчонка привлекла мое внимание. Я принялся вертеться, крутиться, присматриваться, прислушиваться — и приметил-таки кое-что, внушающее беспокойство. То, о чем необходимо было знать Старику. Его дочь умела видеть будущее, словно в магическом кристалле. Правда, видела она лишь отдаленные события, не то что Копченый. Пока еще никто, даже Сингх, не обращал на это внимания. Но рано или поздно Нарайян неизбежно заметит, что все ее даже вроде бы смутные предсказания попадают в точку.

По-видимому, заглядывая в кристалл, она всякий раз впадала в транс. Мне хотелось присмотреться к этому повнимательнее, но Копченый воспротивился, и на сей раз я почувствовал, что не могу его винить. У ребенка была такая аура, что соприкосновение с ней повергало в дрожь. Человек непроизвольно начинал думать о гробницах и прочих вещах, какие лучше бы оставить погребенными. И это в безмятежном, свободном от эмоций пространстве, где пребывала душа Копченого.

Госпожа находилась далеко к югу от Дежагора. Она упорно продвигалась вперед, не давая передышки ни себе, ни своим солдатам. Несмотря на крайнюю усталость, выглядела она для своего возраста совсем неплохо, ведь в сравнении с ней даже Одноглазый мог бы считаться молокососом. Ее сопровождали Лебедь Лозан с Тронной Гвардией и Прабриндрах Драх, утверждавший, что должен находиться там, дабы согласовывать с нею свои действия. Правда, как мне сдается, дурачил он этим только самого себя.

Госпожа пребывала в скверном расположении духа и спуску не давала никому. Лебедь был встревожен, князь озадачен. Правда, ничего вразумительного ни тот ни другой сказать не могли: своей тревогой и болью Госпожа ни с кем не делилась.

Наверное, ей, прожившей столь долгую и нелегкую — ведь когда-то она была женой Властелина — жизнь, представлялась нелепой сама мысль о возможности обратиться за помощью к простым смертным. К тому же, на мой взгляд, она была малость не в себе.

В известном смысле.

Но так или иначе, вопреки всему, что утверждали как дилетанты, так и признанные знатоки, с годами ее утраченные способности постепенно восстанавливались. Конечно, ей было еще далеко до той Госпожи, что правила некогда на севере великой империи, а десятерых кудесников, подобных Ревуну, держала на поводках, точно свору борзых. Но уже сейчас она набрала достаточно сил, чтобы это беспокоило и Ревуна, и Длиннотень, и, не сомневаюсь, ее сестрицу Душелова.

Между нею и Костоправом сама судьба вбила клин. Старик не доверял ей — той ее части, которая тяготела ко тьме. Слишком долго она была близка к самому средоточию мрака. Он боялся потерять ее и, как мне кажется, держал на расстоянии именно потому, что не слишком хорошо справлялся со своим страхом.

Для всех, кто пытался оказать ей сопротивление, продвижение Госпожи оборачивалось кошмаром, худшим, чем любое землетрясение.

Всюду, где действовали разрозненные таглианские подразделения, во главе их стояли братья из нашего Отряда.

Они находились в самой гуще событий, и их телохранителям из числа нюень бао тоже не приходилось сидеть сложа руки. Конечно, годы преследований со стороны Костоправа и Госпожи изрядно ослабили Обманников, но они не зря получили свое прозвание. В живых сумели остаться самые изворотливые и хитрые, самые опасные — и каждый из них никогда не упустил бы возможности нанести удар во славу своей богини.

Хотя у Могабы имелось несколько тысяч всадников, они еще не участвовали в стычках. Из всех тенеземских сил на затопленных землях лишь вояки Ножа не были застигнуты врасплох. Но и Нож, даже после пары стремительных и вполне удачных для него стычек с полками, набранными таглианскими жрецами, не предпринимал попыток удержать за собой какой-либо плацдарм. Он отступал к равнине Чарандапраш со скоростью, достаточной для того, чтобы не дать святошам усесться ему на хвост. В тех краях действовали исключительно отряды религиозных лидеров. Костоправ предоставлял им возможность осуществлять налеты на Ножа фактически независимо от остальных войск. Нож ненавидел святош и никогда этого не скрывал. Служба у Хозяина Теней предоставила ему возможность дать этой ненависти выход. Жрецы, в свою очередь, были решительно настроены заставить его умолкнуть навеки. Что же до Старика, то он, похоже, с немалым удовольствием позволял поднаторевшим в интригах и привыкшим вмешиваться в мирские дела святошам напрягаться, растрачивать деньжата и клясть самых преданных своих приверженцев в попытках уничтожить того, к кому он сам испытывал ненависть.

Отступая, Нож продолжал оттягивать на себя этих парней. Преследуя его, они вроде бы побеждали, но все время несли потери. Для генерала-самоучки он проявлял превосходное умение использовать каждую промашку противника.

Армия продвигалась через южные земли к равнине Чарандапраш. Там-то и следовало ожидать большого представления, и наверняка до исхода зимы.

Я вновь и вновь приходил и блуждал с Копченым. Время шло, но почти ничего не прояснялось. Костоправу не нравилось, что я без конца пропадаю в фургоне, но в самых разных местах происходило столько событий, что он вынужден был мириться с этим, чтобы получить информацию, в которой нуждался. Правда, настроение его было переменчиво, как бриз.

Некоторое время я делал вид, будто захворал, что должно было объяснить воронам и моим свойственникам, почему я днюю и ночую в фургоне. Вороны — птицы дурные, они соображают туго. А вот дядюшка Дой, как мне показалось, еще до того, как мы прошли сквозь южные ворота Дежагора, смекнул: что-то затевается.

Глава 11

Я никогда не испытывал особой тяги ни к спиртному, ни к наркотикам. В здешних краях основные религии порицали пьянство, и раздобыть здесь хмельное было не так-то просто, хотя Одноглазый справлялся с этой задачей. Меня же всю мою жизнь пагубные пристрастия отвращали и даже пугали до смерти. Всякий раз, когда мне попадается малый, привыкший заглушать свою боль, затуманивая рассудок, я начинаю бояться, как бы и мне самому не поддаться подобной слабости.

Тем паче что я пристрастился к наркотику иного рода — к той свободе от горя и страдания, которую давало мне блуждание с духом. Когда я пребывал там, в мире Копченого, все ужасы осады Дежагора и неизбывная тоска по Сари становились не более чем пусть печальными, но отдаленными и тусклыми воспоминаниями. И слабая, уступчивая часть моего «я» упорно соблазняла меня, суля — если, конечно, я продолжу работать с Копченым — окончательное избавление от боли.

Я был одновременно и счастлив, и глубоко несчастен. От родственников помощи ждать не приходилось. Тай Дай по большей части отмалчивался, а дядюшка Дой знай твердил одно — что я должен держаться.

— Смерть и отчаяние сопутствуют нам всю жизнь, — говорил он. — Мир состоит из утрат и боли, и лишь изредка его освещают краткие, чудесные мгновения счастья. Мы должны жить ради таких мгновений и не скорбеть, когда они проходят.

— Мы должны жить ради отмщения, старый ты дурень, — возражала ему матушка Гота, бросая на меня взгляд, полный презрения. Мои чувства она щадить не собиралась. — Незадолго до смерти моя мать лишилась рассудка. Нам было бы не худо избавиться и от этого слабака.

Будучи «слабаком», я не чувствовал себя обязанным сохранять тишь да гладь.

— Держу пари, что, снова оказавшись в болоте, они каждую ночь благодарят счастливую звезду за принятое вами решение не возвращаться домой.

Тай Дэй набычился. Дядюшка Дой хихикнул и похлопал Тай Дэя по плечу.

— Что, парнишка, никак стрела угодила в цель. А тебе, Гота, я должен напомнить: нас здесь только терпят. Каменный Воин мирится с нами ради Сари. Он, но не его командир.

За последнее время я научился неплохо понимать нюень бао, но сейчас чувствовал, что упустил нечто существенное. Нетрудно было понять, что он пытается быть поосторожнее с Костоправом, потому как, ежели его допечь, он может вышвырнуть их вон. Старик вполне был на это способен. Он относился к ним ненамного лучше, чем ко всему тому отребью, что вечно таскается за войсками. А этот сорт людей Костоправ считал чем-то вроде пиявок.

Но я не мог отделаться от мысли, что дядюшку Доя интересует отнюдь не только возмездие за смерть Сари и сына Тай Дэя То Тана.

Глава 12

Точного нашего местоположения я не знал. По-видимому, мы находились милях в восьмидесяти к югу от Дежагора и двигались по территории, лишь недавно отбитой у противника. Население относилось к нашему присутствию с тем же стоицизмом, с каким переносило последствия землетрясения. Нам пришлось произвести некоторую зачистку местности, так как подручные Хозяина Теней использовали местных жителей в тщетных попытках остановить наше продвижение. В итоге этих храбрых дуралеев некому было хоронить.

Именно тут у меня мозги набекрень и съехали. Я не осознавал этого факта, поскольку находился в фургоне: как раз в это время мы разбивали лагерь. Я занимался разведкой — следил за маневрами кавалерии Могабы, незримо присутствовал на штабных совещаниях, где он и его командиры пытались изыскать способы сделать наше продвижение по равнине Чарандапраш как можно менее приятным. У меня все их потуги вызывали усмешку — им нечего было противопоставить объединенным силам Костоправа и Госпожи. Впрочем, человека сообразительного, каким безусловно являлся Могаба, такой поворот событий наверняка не удивлял. Он неплохо изучил Костоправа, прежде чем перешел на сторону неприятеля.

Но в какой-то момент я ошалел. Уверенности в себе как не бывало. Меня словно ледяной водой окатили.

Я был не один.

Лишь благодаря некоторой «притупленности» всех чувств мне удалось не удариться в панику. Я резко обернулся — если можно так сказать о бесплотном духе — и, как мне показалось, приметил обращенное в мою сторону лицо.

Оно появилось передо мной лишь на миг, но и этого было более чем достаточно. Этакая рожа могла привидеться разве что в кошмаре. Огромная, словно коровья морда, цвета спелого баклажана, эта физиономия улыбалась всему окружающему, обнажая в усмешке чудовищные клыки. Глаза полыхали пламенем, но в то же самое время казались озерами мрака, способными утопить душу.

Я попятился — поначалу медленно и осторожно, но, заметив, что лицо оборачивается в мою сторону, устремился прочь, ища спасения в реальном мире. Испуг был столь силен, что, оказавшись в своем теле, я не испытывал ни голода, ни жажды. И не мог ничего толком объяснить — нес какую-то околесицу, лишенную всякого смысла. Старик находился неподалеку, и Одноглазый привел его в фургон как раз к тому моменту, когда я начал приходить в себя.

— Мурген, что с тобой? — закричал он. — У тебя припадок? Ты опять собрался уйти?

Коснувшись меня рукой. Костоправ ощутил неистовое биение сердца.

— Одноглазый…

Мне только что привиделась Кина, — прохрипел я. — Не знаю, заметила ли она меня.

Смерть есть вечность. Вечность есть камень. Камень есть молчание. Говорить камень не может. Но он помнит.

Глубоко в недрах мрачной цитадели высится массивный трон из подточенного червем черного дерева. На троне восседает темная фигура, пригвожденная к нему серебряными кинжалами. Восседающий на нем погружен в магический сон, но его некогда бесстрастное лицо искажено нестерпимой мукой. В этом заключено своего рода бессмертие, за которое уплачено сполна.

Ночью, когда стихает ветер и маленькие Тени больше не прокрадываются внутрь, в крепость возвращается молчание.

Молчание есть камень. Камень есть вечность. Вечность есть смерть.

К югу от Бесплотия земля становилась кроваво-красной, каменистой и сморщенной, словно физиономия моей тещи. В лощинах, куда не падали солнечные лучи, лежал снег. Деревья попадались нечасто, но зато в основном такие, которые старались плодоносить даже зимой. Плоды, конечно же, были жесткими и сухими, но по мере того, как мы забирались все дальше в глушь, где не приходилось и думать о том, чтобы разжиться приличной снедью, их вкус начинал казаться вполне приемлемым. Избранный Капитаном маршрут пролегал по совершенно безлюдной местности, что не могло не сказаться на качестве снабжения. К тому же поблизости не было ни рек, ни каналов — никаких водных путей, что позволяли бы доставлять припасы баржами. Скот мы гнали с собой. Животные худо-бедно могли существовать на подножном корму, так что любителям пожевать жилистое мясо голод не грозил. Но поход только начинался, и я все более убеждался в том, что Костоправ выбрал не самое лучшее время для наступления.

Хуже всего приходилось тем солдатам, которым их верования запрещали есть мясо.

Утренний ветер пронизывал насквозь. Это время года явно не годилось для долгого марша. Если Могаба сумеет потянуть время, дело может обернуться для нас настоящей бедой.

Возможно, избранная им стратегия сулила успех. Ему требовалось лишь дождаться, когда наши войска с обозами, припасами и всей лагерной швалью соберутся на равнине Чарандапраш, да продержать нас там, покуда не иссякнут ресурсы. Когда изголодавшаяся армия начнет разбегаться, головорезы Могабы смогут устроить настоящую резню.

Впрочем, Костоправ, хотя он и предпочитал не распространяться о своих планах, явно намеревался пополнить наши припасы, наложив руку на обозы Могабы. Капитан твердо рассчитывал на победу, хотя говорил об этом с осторожностью. Он поставил нас в положение, из которого просто не было другого выхода.

Земля вокруг Бесплотия не была полностью опустошена даже землетрясением, однако по мере продвижения мы проедали по меньшей мере половину того, что собирали наши фуражиры. Длиннотень отказывался верить в то, что предпринятое нами наступление не является лишь отвлекающим маневром. Он просто не мог представить себе ум, работающий иначе, чем его собственный. Могаба и то испытывал сомнения, несмотря на то что и Обманники, и собственные лазутчики информировали его обо всех невзгодах, обрушившихся на владения Хозяина Теней. Пострадавшие от землетрясения города, и большие и малые, фактически не оказывали сопротивления.

Да, пожалуй, хотя Капитан и руководствовался эмоциями, время для начала боевых действий он выбрал верно.

На южном горизонте маячила мрачная фиолетовая гора. До Чарандапраша оставалось не более двух дней пути. Капитан намеренно замедлял продвижение армии, с тем чтобы дать солдатам возможность пополнить запасы съестного с помощью охоты. Подтягивались все новые и новые силы — численность наших войск неуклонно возрастала. Кавалерия Могабы пока не выказывала особого стремления завязывать с нами стычки. То и дело впереди поднимались к небу узенькие струйки дыма. Это происходило там, где обозам бегущего неприятеля не удавалось оторваться от высланных нами вперед конных разъездов.

Наш штабной конвой, понятное дело, не съезжал с дороги; рядом с нею теперь нередко валялись трупы, но наших среди них попадалось немного.

Костоправ вытряхнул меня из фургона Одноглазого и велел, пока мы на марше, больше не совать туда нос. Поэтому я, как и подобает Знаменосцу Черного Отряда, ехал впереди штабной колонны верхом на огромном черном жеребце — в сопровождении вороньей стаи. Полагаю, что полученные пташками сведения вызвали у Душелова немалое удивление. Так, например, наше Знамя весьма походило на тот самый штандарт, который несколько десятилетий назад Отряд получил из ее рук. На нем красовалась ее собственная эмблема — изрыгающий пламя звериный череп.

Дядюшка Дой с пикой и Бледным Жезлом — своим священным мечом — вышагивал рядом со мной. Он принял на себя обязанности телохранителя, поскольку Тай Дай не отходил от своей матери. А так как мы возглавляли колонну, то и трупы первыми видели именно мы.

— Вот еще один малый, определенно смахивающий на Обманника, — заметил я, указывая на искромсанное тело.

Хотя стояла Зима, на покойнике не было ничего, кроме драной набедренной повязки.

— Вот и прекрасно, — отозвался дядюшка Дой и перевернул труп.

Этого парня явно изловил кто-то, питающий ненависть к его секте. Характер ранений указывал на то, что убивали его с особой жестокостью.

Это не пробудило во мне ни крупицы жалости. Такие, как он, убили мою Сари.

Пока все, что нам встречалось, являлось неоспоримым свидетельством нашего успеха. Но эти свидетельства почему-то не внушали уверенности. Дороги сходились. Силы накапливались и концентрировались. С каждым часом мы все ближе подступали к Чарандапрашу, а стало быть, и к Могабе с его четырьмя прекрасно обученными дивизиями, состоящими из ветеранов, готовых сражаться до последней капли крови. Все ближе к солдатам, которых он годами готовил к этой встрече. К настоящим солдатам, а не к бестолковым ополченцам, по большей части противостоявшим нам до сих пор. В присутствии таглианцев Старик держался бодро, однако я знал, что и он не свободен от сомнений.

Мы имели численное превосходство, но наши солдаты не были вымуштрованы до автоматизма. И смерти они боялись больше, чем своих командиров. Ибо, в отличие от защитников Чарандапраша, не знали, какую цену приходится платить всякому, кто разгневает Хозяина Теней. И наши солдаты не проводили время в бесконечных учениях, запоминая каждый валун на земле, где им предстояло сражаться.

Глава 13

Ветер, дувший прямо в лицо, доносил запах дыма и смерти. Какой-то солдат выкрикнул мое имя, и я обернулся. Ко мне направлялся Капитан в устрашающих черных доспехах Вдоводела, изготовленных для него Госпожой. Его сопровождали вороны. В тысячный раз я призадумался о его отношениях с Душеловом.

— Ты посылал за мной?

— Мне кажется, есть кое-что, о чем тебе следует знать. Сам я этого пока не видел, но о чем речь — догадывался. Он махнул рукой:

— Поехали.

Мы поднялись по пологому склону и остановились у лежавших неподалеку шести мертвых тел. Все они были низкорослыми темнокожими людьми, слишком старыми для того, чтобы быть солдатами. Они валялись вокруг костра, укрытого в выкопанной в твердой земле яме. Костер еще дымился.

— Где люди, которые их убили?

— Уж во всяком случае не отираются поблизости. Ежели имеешь дело с такими, как эти, лучше поостеречься.

Костоправ недовольно хмыкнул, однако ход мысли простого солдата был ему понятен. Он снял свой безобразный крылатый шлем, и вороны, словно обрадовавшись предоставившейся возможности, тут же уселись ему на плечи. Старик, похоже, их просто не заметил.

— Кажется, мы привлекаем чье-то внимание. Мне уже доводилось видеть таких же смуглых карликов — и давно, когда мы только пришли на юг, и позднее, в священном Роковом Перелеске Обманников, где я заманил в засаду многих их вожаков. Тенеплеты скринса имели несчастье оказаться там по милости Хозяина Теней.

Эти карлики занимались тем же, что и те, в роще, — шпионили и строили козни с помощью стаи маленьких Теней.

Костоправ жестом указал на раны — у многих тенеплетов были вырваны целые куски плоти — и заметил:

— Недаром Госпожа предупреждала, что лучше держаться подальше от ее бамбуковых игрушек.

Госпожу мы уже почти нагнали. Она наступала в том же направлении, на несколько миль левее нас. Однако если она и Костоправ украдкой обменивались поцелуями, то разве что с помощью магии. Костоправ торопился и не намеревался замедлять продвижение даже ради того, чтобы объединить все силы под своим командованием.

За спиной у него висел бамбуковый шест — как и у меня. Как и у всех прочих в основном корпусе. Некоторые таскали их целыми связками.

— О?

— Ее хватит удар, если это превратится в привычку. — Костоправ явно забавлялся. — Она никогда не была склонна разносить все в пух и прах.

Так или иначе, обычному пехотинцу нет дела до конструкции оружия. Главное, чтобы оно позволяло ему делать свое дело с наименьшим риском для жизни. Бамбуковые трубки предназначались для истребления губительных Теней. Ну и что с того? Ежели парень знает, что эта хреновина помогает против паршивых маленьких колдунишек, что он, по-вашему, станет делать?

Шпок!

Глава 14

Озеро Тангаш мы углядели примерно за час до наступления ночи. Неожиданно открывшийся вид был столь ошеломляющим, что я замер на месте.

Холодное, серое, озеро имело в поперечнике не одну милю. Справа от нас, где проходила наша дорога, оно становилось несколько уже. Слева берег был гористым, холмы сбегали к самой воде. Казалось, будто Данда Преш вырастает прямо из воды: дальний берег обрамляли серые горы, темные у подножия и более светлые у вершин, где лежал вечный снег. Какой-то игривый бог накинул на горный массив тонкое покрывало облаков так, что казалось, будто скалистые пики поддерживают волшебный ковер. И серым-серо.

— Впечатляет? — спросил Костоправ.

— Не то слово. Глазами Копченого все видится совсем по-другому. — Он нахмурился, хотя подслушать нас никто не мог. Поблизости не было даже ворон.

— Посмотри-ка туда.

В нескольких милях впереди полыхала прибрежная деревушка. Взметнувшийся из пламени яркий голубой шар пролетел над водой, едва не угодив в утлую лодчонку. Гребцы попытались подналечь на весла, но с перепугу только мешали друг другу. И тут на них брызнул дождь светящихся точек — не только голубых, но и зеленых, желтых, розовых и фиолетовых — каких-то невообразимых оттенков. Одному из гребцов летающий огонек угодил прямо в горло. Тот подскочил и свалился за борт. Лодка накренилась и зачерпнула воду. Корма ее моментально поднялась вверх.

Сверкающий шар пропорол днище, оставив зияющую дыру. Правда, по большей части огненные шары в цель не попадали. Они пролетали над озером, постепенно теряя скорость.

В конце концов их подхватывал и уносил прочь ветер. На лету ни блекли и растворялись, в воздухе.

Происходившее не могло не привлечь ворон. Целая их стая с карканьем закружилась над нашими головами. Потом две самые здоровенные птицы уселись на плечи Костоправа, а остальные разбились на пары и рассеялись по окрестности.

Лодка затонула.

Судя по всему, она направлялась к каменистому островку, на котором красовалась дюжина чахлых сосенок да скудная поросль столь же убогих кустов. Подлетевшая поближе ворона неожиданно сложилась и упала в воду. Она осталась на плаву, но больше не трепыхалась.

Капитан нахмурился.

— Мурген, — распорядился он, — спускайся вниз по склону, туда, где можно укрыться от ветра. Найди подходящее местечко, чтобы окопаться на ночь. Люди должны быть размещены только по эту сторону кряжа. Я хочу, чтобы был выставлен удвоенный караул. И чтобы два батарейных фургона держали этот остров под постоянным прицелом.

Вороны на его плечах пришли в возбуждение, но я не обращал на них внимания. Мне казалось, что в последнее время Старик становился похожим на привидение. И не был склонен отвечать на какие-либо вопросы.

Одна из ворон закаркала. Костоправ огрызнулся в ответ. Затем он спешился, забрал у ближайшего солдата бамбуковый шест и зашагал вниз по склону. Его скакун следовал за ним по пятам.

Подтянувшиеся солдаты двинулись за Капитаном, на ходу разворачиваясь в стрелковую цепь. Я не мог отстегнуть свой шест, потому что ехал верхом да еще и держал Знамя, так что мне оставалось лишь следовать за пехотой. Дядюшка Дой образовал тыловое охранение, состоявшее из него одного.

Неожиданно из укрытия выскочили два тенеземца. Они метнулись к воде, но уже в следующее мгновение были буквально утыканы стрелами. Полученный нами приказ предписывал не брать пленных. Тенеземцев предупреждали. На размышления им было дано четыре года, и они сами сделали свой выбор.

Тем временем солдаты принялись устраиваться на ночлег — подыскивать удобные местечки и разводить костры. Подтягивались все новые и новые силы. Наша штабная команда пристроилась с подветренной стороны здоровенного утеса. Все изрядно промерзли и недовольно ворчали. Отдельные пессимисты начали поговаривать о том, что вот-вот выпадет снег. Я укрепил Знамя и вместе с дядюшкой Доем принялся готовить ужин. Слуг в нашем войске не имелось ни у кого. Потому как слуги имеют обыкновение уплетать за двоих, а провиант нужен солдатам.

На ужин предлагался рис и сушеные фрукты. Мы с Костоправом намеревались добавить к этому несколько ломтиков вяленой говядины, а дядюшка Дой — чуток сушеной рыбы. Но многим солдатам их верования запрещали употреблять в пищу плоть живых существ.

— Не худо бы выяснить, водится ли в этом озере рыбешка, — заметил, я.

— Как мне кажется, здесь может ловиться форель, — отозвался Старик, бросая взгляд на воду. Но даже не заикнулся насчет того, чтобы взять да чуток порыбачить.

Подошли батарейные фургоны. В каждом из них на походившей на кровать раме в четыре фута шириной и десять длиной были установлены бамбуковые трубки. Эти батареи представляли собой одно из лучших военных измышлений Госпожи. За расположением фургонов Капитан надзирал лично: им он придавал особое значение. Это и понятно — при такой облачности стемнеет достаточно быстро. А как только стемнеет, начнут шнырять Тени.

К востоку от озера, где по пересеченной местности наступало левое крыло корпуса Госпожи, в воздух взмыл единственный светящийся шар.

Пролетев некоторое расстояние в южном направлении, он потерял скорость и начал медленно терять высоту. Следом за ним взлетело еще несколько шаров: все разных цветов.

Солдаты задергались.

Из ближайшего фургона донесся хлопок. Зеленый огненный шар, отражаясь в воде, прочертил воздух над озером. Ветер стих, и поверхность озера почти не рябила. Я нервничал куда больше, чем большинство наших солдат, потому что мне доводилось видеть, на что способны эти вонючие коротышки — тенеплеты. И слышать, как истошно вопят пожираемые изнутри люди.

Впрочем, рассказов об этом солдаты наслушались вдосталь. Уж сегодня-то ночью часовые наверняка не сомкнут глаз.

Зеленый шар устремился к тому островку, и я перевел дух. Может, все дело в том, что у страха глаза велики, а на самом деле никакой опасности нет?

Расчеты бамбуковых батарей с определенными интервалами выпускали один шар за другим. К острову шары не летели. Люди начали успокаиваться, да и ко мне стала возвращаться уверенность. В конце концов я завернулся в одеяло и, улегшись на спину, стал любоваться тем, как прочерчивают небо светящиеся шары. Приятно было знать, что Тени не смогут застать нас врасплох.

Я слышал, как парни из батарейных расчетов заключали пари на то, какого цвета шар вылетит следующим. Строгой последовательности в этом не было. Стрельба безо всякой цели расхолаживала. Существовала опасность того, что скоро вояки устанут и примутся ворчать — чего ради им приходится обстреливать озеро, тогда как все прочие давно завалились на боковую.

Глава 15

Когда кто-то толкнул меня в бок, мне снился довольно причудливый сон, в котором фигурировали Радиша и Корди Махер. Я застонал и приподнял веко. Зная, что мне, как готовившему ужин, не положено заступать в караул, я выругался, натянул на голову одеяло и попытался вернуться во Дворец, где Махер спорил с Радишей по поводу ее намерения навесить на Черный Отряд хомут, как только будет покончено с Хозяином Теней. Создавалось впечатление, будто я не просто видел сон, но каким-то образом присутствовал при самой настоящей беседе.

— Просыпайся! — Дядюшка Дой снова толкнул меня в бок. Я попытался удержаться за сон. Было в нем что-то важное, неуловимо опасное. Что-то имевшее отношение к Радише и огорчавшее Махера. Казалось, еще чуть-чуть, и я разберусь, в чем дело.

— Просыпайся, Костяной Воин.

Этим он меня достал. Я терпеть не мог, когда нюень бао называли меня так, тем паче что они не считали нужным объяснить мне значение этого прозвища.

— Кой черт? — проворчал я.

— Вставай. Тревога!

Из темноты выступил Тай Дай.

— Одноглазый велел предупредить тебя, — сказал он.

— Ты-то зачем сюда приперся?

Рука его еще не зажила.

Я обернулся к Капитану. Тот уже не спал. На одном его плече сидела птица, клюв ее шевелился возле самого его уха. Он окинул взглядом Тай Дэя и дядюшку Доя, но ничего не сказал, а устало поднялся на ноги, подхватил пару бамбуковых шестов и потащился туда, откуда можно было видеть озеро. Я последовал за ним, дядюшка Дой — за мной. Стоило подивиться тому, как бесшумно и ловко двигается этот приземистый и грузный старикашка. В темноте я не увидел ничего нового. Светящиеся точки то и дело прошивали гобелен ночи. Они походили на светлячков. Небо усеивали миллионы звезд. Тех ребят, которые поставили на снегопад, ждало разочарование.

— Тише, — прошептал Костоправ. Он к чему-то прислушивался, не иначе как к сидевшей на плече птице.

Интересно, а куда подевалась вторая?

Из фургона вылетел огненный шар — точно такой же, как и десятки до него. Однако неподалеку от острова он резко уклонился вправо, снизился и разлетелся огненными брызгами.

В подернутой рябью воде ничто не отразилось.

— Тени!

В воздух взмыло еще с полдюжины шаров, что позволило определить границы двигавшегося через озеро извилистого темного потока.

Затем шары замелькали над развалинами деревни, той самой, что горела, когда затонула лодка.

Беспорядочная стрельба наводила на мысль о панике.

— Развернуть фургон, — приказал Капитан. — Надо поддержать наших огнем. И посмотрим, вдруг да удастся поднять сюда еще парочку фургонов.

— А вы, — обратился Костоправ к расчету второго фургона, — займитесь этим островом. Мурген, мне потребуются все стрелки до единого. Пусть поднимаются сюда.

Я растолкал парочку все еще храпевших горнистов, и они сыграли общую тревогу.

Обе батареи открыли огонь одновременно. Расшатанные поворотные механизмы скрипели и дребезжали, бамбуковые трубки яростно выбрасывали в ночь вереницы огней. Интересно, сколько шаров может выпустить фургон?

Наверняка чертову прорву.

Кавалерийская трубка была рассчитана на пятнадцать зарядов. Легкие и тяжелые пехотинцы снабжались орясинами, способными произвести соответственно тридцать и сорок выстрелов. В фургонах же сотни трубок, и они гораздо длиннее переносных.

Светляки заметались с безумной скоростью. Каждый выпущенный шар устремлялся вперед, навстречу Теням. И каждый последующий угасал все ближе к берегу.

— Уйма Теней, — лаконично заметил Костоправ.

Это было в новинку, хотя чего-то подобного мы опасались уже давно. Опасались Теней, которые не шпионят и не убивают исподтишка, а нападают открыто, волна за волной.

Старик казался спокойным. А вот я, чтоб мне провалиться, чуть портки не обмочил. И даже отбежал назад, правда недалеко. Ровно настолько, чтобы прихватить отрядный штандарт и связку бамбука. Воткнув Знамя в землю рядом со Стариком, навел шест на юг, нащупал спусковой механизм и потянул за рычаг.

При каждом повороте на четверть окружности с конца шеста срывался очередной огненный шар.

— Давай-ка, братец, хватай и ты какой-нибудь бамбук, — крикнул я Тай Даю. — Да и ты, дядюшка. Похоже, эту хренотень мечом не отгонишь.

Проносившиеся дугой шары позволяли наблюдать за продвижением направляющегося в нашу сторону темного вала. Светящиеся разряды, словно град рассекавшие непроглядный мрак, вспыхивали, а затем тускнели и гасли.

Черная стена являла собой то, чего мы так долго боялись, — выпущенную на волю адскую мощь Хозяина Теней.

Шары поглощали Тени тысячами, но угасали и сами, а темный поток неуклонно продвигался вперед. В отличие от смертных солдат. Тени, невзирая ни на какие потери, не могли обратиться в бегство. Колдовство вынуждало их двигаться только вперед.

Мой шест иссяк, и я схватил другой. Тай Дай и дядюшка Дой сообразили наконец, что к чему, ухватились за трубки и занялись делом. Правда, Тай Дэй действовал не слишком ловко, но одной рукой много не настреляешь.

Темный прилив схлынул с поверхности озера и направился вверх по склону. По мере его приближения я начинал различать отдельные Тени. Впервые я столкнулся с этой гадостью, когда мы только-только вступили в Таглиос. В те времена Хозяев Теней было четверо, и они могли дотянуться куда дальше, чем один Длиннотень теперь. Тогда тенеплеты скринса явились на север, чтобы уничтожить нас. Но ни хрена у них не вышло. Правда, в то время они использовали маленькие Тени, немногим больше моего кулака. В те дни мне не доводилось увидеть Тень крупнее кота. Нынешние же превосходили размером рогатый скот. Огненные шары растворялись в них безо всякого эффекта. Я собственными глазами видел, как некоторые сгустки тьмы выдерживали по множеству ударов.

— Может, Госпожа не так уж предусмотрительна, — пробормотал я.

— Лучше подумай, каково бы всем нам пришлось, если бы не ее предусмотрительность, — возразил Костоправ. Мы уже давно отдали бы концы.

— И то правда.

Ближе. Ближе. Темная стена находилась теперь всего в ста ярдах. Тени изрядно поредели, число их поубавилось, но двигались они все так же неумолимо.

Наводить бамбуковые батареи вниз было невозможно, и фургонам пришлось перенести огонь на остров.

Дядюшка Дой закричал и схватился за свой Бледный Жезл. Не представляю, каким образом он рассчитывал с помощью меча нанести урон надвигавшемуся на нас сгустку тьмы. Мелкие Тени уже шныряли вокруг нас.

Силясь не поддаться панике, я попытался прожечь дыру в приближавшейся Тени. Смерть подступала все ближе и ближе.

Все больше мелких Теней мелькало среди валунов. Огненные шары начали падать в расположении наших войск. Раздались истошные крики.

Шквал огненных шаров ударил в темную массу, и она превратилась в пылающий костер. Движение волны замедлилось, но все же не остановилось совсем, она лишь вздыбилась, словно готовый напасть медведь. С силой крутанув спуск, я заорал что-то нечленораздельное. Смертоносный сгусток адского дыхания силился дотянуться до меня, но не мог. Создавалось впечатление, будто в последний момент эта хреновина натолкнулась на какую-то невидимую, но неодолимую преграду.

Тьма воздействовала на психику, внушая подавляющий волю замогильный ужас. Я ощущал голод, ведомый лишь неумершим, чуял запах душ, ведомый мне по кошмарным снам об усыпанных костями пустынях и старцах, заключенных в ледяные коконы. Ужас крепчал. Я дергал и дергал за рычаг, не замечая, что мой шест давно разрядился.

Тень продолжала тянуться ко мне до тех пор, пока очередной шквал огненных шаров не развеял тьму, заставив смолкнуть ее леденящий шепот. Атака захлебнулась. Теперь лишь шары, выпущенные в сторону острова, находили себе цели.

Последовал мощный обстрел со стороны корпуса Госпожи: ее ребята быстро сообразили, что происходит. Огонь был настолько плотен, что казался способным испепелить не только Тени, но и сам остров.

Через некоторое время Костоправ приказал снизить интенсивность обстрела до уровня предупредительного огня.

— Не стоит тратить заряды попусту, — пояснил он. — Нам еще не раз предстоит встретиться с этим дерьмом.

С полминуты он задумчиво таращился на меня, а потом спросил:

— Как вышло, что это оказалось для нас неожиданностью? Сказал он это по-джуниперски.

— С меня-то какой спрос, — отозвался я на форсберге, поскольку по-джуниперски говорил не слишком-то бойко. — Мне было ведено таскать Знамя.

— Дерьмо! — выругался он без особой злости. — Дерьмо поганое. Тоже мне, умник выискался…

Над озером разнесся дикий, истошный вопль. Солдаты Госпожи выпустили множество огненных шаров в какую-то летящую цель, сорвавшуюся с острова и устремившуюся в южном направлении.

— Ревун!

— Никак нам удалось нагнать на них страху, командир. Хозяин Теней пустил в дело серьезных ребят.

Костоправ скривил губу. Но не шибко. В последнее время с чувством юмора у него слабовато. Возможно, он утратил его, когда был в плену у Душелова. Или когда вернулся и узнал, что стал папашей, только вот увидеть свое чадо едва ли сподобится.

Ревун ускользнул.

В конечном счете в лагере объявили отбой. Но в эту ночь толком не поспал никто.

Глава 16

Рассвет все-таки наступил. К этому времени солдаты, которые не смогли заснуть, успели предать земле или огню тела павших, так что мне не пришлось смотреть на искаженные мукой лица.

Зато я видел искаженный мукой ландшафт. Окрестности озера выглядели так, словно здесь целый год напролет бушевала гроза и берега исколошматили молнии. Некоторые из наших солдат осмелели настолько, что стали спускаться к озеру и подбирать мертвую рыбу. От той хреноты, что насела на нас ночью, не осталось и следа.

— Ты мог бы проводить с Копченым малость побольше времени, — предложил Костоправ. По сути, это было не предложение, а приказ, хотя и отданный весьма неохотно. Старик больше не рассчитывал на Одноглазого.

— Одноглазый все-таки послал предупреждение, — сказал я, оглядевшись по сторонам и убедившись, что никого из родственничков поблизости нет.

— Но я бы не назвал это предупреждение своевременным. Длиннотень и Ревун не могли подготовить эту ночную атаку за один день. Нам следовало быть готовыми.

— А может, наше ротозейство обернулось к лучшему?

— Это как?

— Устрой мы засаду, они бы поняли, что мы предупреждены, и уж наверняка задумались бы о том, как это у нас получилось. А после случившегося они будут просто-напросто клясть Госпожу за ее догадливость.

— Пожалуй, ты прав. Но сведения нам все равно нужны. Чем больше, тем лучше. Займись этим, только не зацикливайся на блуждании с духом.

— А как насчет Знамени? Я не знаю, где сейчас Дрема, а другого подходящего брата под рукой нет.

Тому, кто не входил в Отряд, не полагалось касаться наших священных реликвий. Знамя — а точнее пика, на которой был укреплен штандарт, — являлось единственным реликтом, сохранившимся со времени возникновения Черного Отряда. Даже самые древние Летописи переписывались, переводились с языка на язык, и до нас дошли лишь позднейшие копии.

— Я все устрою, — сказал Костоправ. — Ты чуток прихворнешь, и тебе придется некоторое время ехать в фургоне.

Сказано — сделано.

В жутковатых доспехах Вдоводела и со Знаменем в руках Костоправ выглядел устрашающе. Казалось, что его окружает мрачная аура. В значительной степени это впечатление вызывалось чарами, той магией, что год за годом, слой за слоем запечатлевала Госпожа в этой броне. Хотя при всем том Вдоводел представлял собой не более чем пугало, лишенное реальной силы. Предполагалось, что этот образ должен наводить суеверных остолопов на мысль о чем-то сверхъестественном.

Таков же был и образ Жизнедава, избранный Госпожой для себя. Но ее доспех вошел в легенду. А может быть, и с самого начала представлял собой нечто большее, чем просто пугало?

Когда Госпожа облачалась в эту броню, она становилась похожей на одно из воплощений богини Кины. Многие солдаты — ее собственные, не говоря уж о неприятельских, — искренне верили в то, что, принимая облик Жизнедава, она и впрямь становится одержимой этой мрачной богиней. Мне эта идея совсем не нравилась, но Госпожу подобное предположение отнюдь не обескураживало.

Это заставляло вспомнить о подозрении, возникшем у меня при прочтении добытого у нее тома Летописей.

Возможно ли, чтобы она служила орудием Матери Ночи? И если да — то осознанно ли? По доброй ли воле?

Когда я заявил, что занедужил и некоторое время вынужден буду ехать в фургоне, дядюшка Дой и Тай Дэй посмотрели на меня с подозрением. Дядюшка Дой наверняка знал, что в фургоне везут Копченого, и хотел бы выяснить, чего ради мы потащили с собой на войну обморочного кудесника. Впрочем, нажимать на меня он не стал. И продолжил внимательно присматриваться к Костоправу.

— Как дела. Малец? — спросил Одноглазый, когда я залез в фургон. Голос его звучал уныло. Не иначе как Старик устроил ему основательную выволочку. И не в первый раз.

— Сегодня ночью ты пропустил изрядную забаву.

— Не думаю. Староват я для таких переделок. Ежели Старик живехонько не доставит нас в Хатовар, я, пожалуй, пошлю все это подальше и займусь выращиванием лука.

— У меня есть семена хорошей репы. И брюквы. Пожалуй, мне потребуется управляющий…

— Что? Работать на тебя? Хрена лысого, не дождешься! Но я знаю местечко, где можно недорого разжиться клочком недурной землицы. В Доджан Прайн. Пожалуй, стоило бы взять с собой Гоблина. Пусть-ка поковыряется на грядках.

Он просто трепался, и мы оба прекрасно это понимали.

— Коли ты собрался заняться хозяйством, тебе без бабы не сдюжить. Моя теща подошла бы тебе в самый раз.

— Я хотел свести ее с Гоблином, — с кислой миной отозвался Одноглазый. — Задумка была что надо, а он, гад, взял да и смылся. Теперь о нем ни слуху ни духу.

— Небось богам твои дурацкие шутки не глянулись.

— Ни хрена подобного. Но тебе не мешало бы на боковую. А то выглядишь так, будто всю ночь глаз не смыкал.

И тут, словно демон, вызванный заклинанием, из-за угла, переваливаясь с боку на бок, появилась матушка Гота. Одноглазый содрогнулся. У меня перехватило дыхание. Предполагалось, что она находится где-то на дороге, далеко отсюда. Впрочем, и Тай Дай должен был отдыхать и залечивать руку.

Старуха тащила столько оружия, словно собралась им торговать. Она подняла глаза. И, вместо того чтобы привычно насупить брови, улыбнулась Одноглазому, показав редкие зубы.

Одноглазый устремил на меня взгляд, полный безнадежной мольбы.

— Боги шуток не понимают. Им не понять даже одну-единственную шутку, один-единственный раз… Не напрягай его. Малец.

— Мне удалось унять его кашель, но вот супчик свой он ест плоховато.

Стараясь не смотреть на матушку Готу, Одноглазый взобрался на козлы и щелкнул кнутом.

Не теряя времени попусту, я устроился поудобнее и отправился в путешествие с духом.

Нравится мне слово «переполох» хотя бы тем, что его звучание как нельзя лучше соответствует смыслу.

Когда я прибыл в лагерь Могабы, в его окружении царил самый настоящий переполох, вызванный как сумасбродными донесениями Ревуна, так и тем, что на Чарандапраш колдун заявился отнюдь не в лучшем виде. Меткие стрелки Госпожи задали хорошую трепку и его ковру, и ему самому.

Существенным было то, что Ревун и Хозяин Теней, затевая свою ночную забаву, и не подумали посоветоваться с Могабой. Он просто бесился, как и должен беситься генерал, видя пренебрежение к его знаниям и опыту.

Вояки Ножа присоединились к силам Могабы. Костоправ поговаривал о том, что не худо бы вбить между ними клин, но дальше разговоров дело так и не пошло. Чтобы разработать подобную операцию и задействовать в ней достаточно сил, у него просто не было времени.

Как обычно, именно командир, независимо от своих чувств, сумел в нужный момент отделить желаемое от возможного.

По прибытии Нож взял на себя командование левым флангом. Таким образом получалось, что на поле боя ему предстояло встретиться лицом к лицу с Прабриндрахом Драхом. Любопытно, что все военачальники основных сил тенеземцев, в том числе и командующий, являлись перебежчиками с нашей стороны.

Все они были толковыми солдатами, но Длиннотень едва ли придавал этому значение. Главное для него заключалось в том, чтобы у них имелись веские основания избегать поражения и плена.

Я поспешил к Вершине, чтобы оказаться там в то время, когда Ревун станет докладывать последние новости с поля боя. Зрелище ожидалось препотешное.

Длиннотень терпеть не мог дурных вестей — он начинал орать, брызгать слюной и вообще вести себя как чокнутый.

Слегка подправив свое положение во времени, я оказался на месте как раз тогда, когда голосистый колдун прибыл туда на своем изодранном — дырка на дырке — ковре. Удивительно, как эта штуковина не расползлась на нитки прямо в воздухе.

Длиннотень выслушал донесение Ревуна. И разозлился, однако винить своего союзника не стал. Что было странно, поскольку Хозяин Теней не отличался склонностью брать вину на себя.

— На сей раз она оказалась на шаг впереди нас, — заметил Ревун.

— Кто-нибудь из наших пережил эту стычку?

— Нет.

— Пожалуй, теперь следует держать их за Данда Преш и использовать только для разведки и связи. А как насчет скринса? Из них кто-нибудь остался?

— В живых — нет.

— Ну и ладно.

Все это звучало жутковато. Ведь прежде Длиннотень не мог выслушивать плохие новости, не впадая в бешенство.

— Займись теми, кто еще жив, — порекомендовал Ревун. — Прикажи им учить своему мастерству всякого, кто проявит хотя бы крупицу способностей. Если твой бравый генералишка подведет и Отряд прорвется через Чарандапраш, этим тенеплетам цены не будет.

Длиннотень что-то пробурчал, поправляя маску, а потом спросил:

— Ты ведь знаешь эту бабу, Сенджак. У нее и вправду достанет мощи, чтобы совершить прорыв?

— В прежние времена хватило бы, и с избытком. Не исключено, что она достаточно сильна и сейчас. Может и прорваться, ежели мы первыми не ввяжемся в дело и не отвлечем ее, до тех пор пока наши войска не истребят ее солдатню.

Мне показался любопытным тот факт, что, говоря о нас, они полагали, что заправляет всем именно Госпожа. Что, впрочем, и не диво. Тот же Ревун так долго служил у нее на побегушках — по существу, являлся ее рабом, — что не мог думать о ней иначе чем о повелительнице. К тому же им трудно было поверить, что наша армия могла расколошматить их воинство, не прибегая к помощи сверхъестественных сил.

— И много их наступает? — спросил Длиннотень.

— Немало. Правда, они уже не те, что прежде. Среди них полно всякого отребья. А попытки прокормиться с земли, уже опустошенной фуражирами, не добавляют им сил.

Так оно и было. Я бы не поручился за то, что наша орда на сто процентов состоит из настоящих бойцов. К тому же, сколько бы дорог мы ни проложили, завершающий участок пути придется проделать по бесплодной, пустынной местности.

— Их больше, чем нас?

— Да, бойцов у них больше. Все говорит о том, что они предприняли это наступление из политических соображений. Таглианские святоши уже оправились от удара, который мы нанесли им четыре года назад. Они начинают присматриваться к обстановке и оценивать возможности. Вот она и предприняла отвлекающий маневр. Лазутчики Сингха в один голос утверждают, что никто из таглианской знати и высших жрецов не верит в успех этой кампании.

— Отдохни немного и подготовь другой ковер. Видимо, мне придется рискнуть и отправиться туда. Я хочу оказаться там прежде, чем Могаба поддастся искушению и затеет драку со своими врагами.

Даже теперь, когда катастрофа на неопределенное время приостановила строительство Вершины, Длиннотень не собирался предпринимать контрнаступление.

Я, конечно, не великий полководец, но мне довелось несколько раз перечитать Летописи. Так вот, я ни разу не встретил там упоминания о военачальнике, который бы выиграл войну, не отрывая задницу от стула.

И хоть я на дух не переношу Могабу, в профессиональном смысле мне стоило бы его пожалеть. Чуточку. Перед тем как я перережу ему глотку.

Глава 17

Вернувшись с Вершины, я обнаружил, что с Копченым все в порядке. Я покинул мир духов и использовал это время для того, чтобы покормить и напоить его и подкрепиться самому. Он был невероятно грязен. Одноглазому и в голову не приходило его помыть, так что заняться этим пришлось мне. Фургон дребезжал, его швыряло из стороны в сторону. Покончив с этой паршивой работенкой, я решил облегчиться и выглянул наружу.

На расстоянии броска камня от фургона тащилась вся компания Кы. Одноглазый бросил на меня хмурый взгляд. Ему не нравилось, когда они отирались поблизости. Особенно матушка Гота, которая все время пыталась завязать с ним разговор. Я ухмыльнулся и отправился в кусты. Меня едва не приняли за отбившегося от своих тенеземского вояку, но удача мне не изменила, и в фургон я вернулся целым и невредимым.

— Хотел бы я, — ворчал Одноглазый, — наложить лапы на того придурка, которому пришло в голову назвать ту дерьмовую канаву, по которой мы едем, дорогой. От этой тряски у меня скоро задница в синяк превратится.

— Ты бы мог выйти в отставку, жениться да выращивать репу…

— Типун тебе на язык, Малец. Скажи лучше, нашел ли что-нибудь интересное.

— Не то чтобы особо интересное. Но я собираюсь в дорогу. Как только ты закончишь трепаться…

— Сукины дети. Ты с ними по-хорошему, а они… Левое колесо угодило в выбоину, фургон тряхануло, и Одноглазый заткнулся. А когда открыл рот снова, то забыл обо мне и принялся материть свою упряжку. Я пристроился к Копченому.

Поскольку пребывавший в бессознательном состоянии колдун сегодня казался особенно податливым, я решил, что пришло время испытать границы его возможностей. Проверить, не удастся ли подтолкнуть его поближе к тому, к чему он сам до сих пор отказывался приближаться.

Для начала я решил бросить взгляд на местность к югу от Вершины — удостовериться, не затеяли ли Длиннотень и Ревун что-нибудь новенькое. Кьяулун после катастрофы особого интереса к себе не вызывал. Вершина казалась олицетворением безумия и отчаяния. Дорога из города проходила мимо Вершины и поднималась вверх по усеянному валунами склону, Ездили по ней редко, однако она до сих пор сохраняла четкие очертания. И не зарастала: лишь кое-где пробивались самые упрямые сорняки.

Я попытался подтолкнуть Копченого в том направлении и добился не большего успеха, чем обычно. Иными словами, успел проделать половину расстояния между Вершиной и перевалом, прежде чем Копченый отказался двигаться дальше.

Когда-нибудь Черный Отряд поднимется по этой дороге. Никто никогда не проходил ее до конца, но мы пройдем. Потому что она ведет в Хатовар. По ней мы вернемся к нашим истокам.

Из Кьяулуна я направил Копченого на север, на поиски Душелова — злобной, свихнувшейся сестрицы нашей Госпожи Но и тут не вышло. Кто-кто, а уж она умела заметать следы.

Я опустился на самого Старика и использовал способность Копченого перемещаться не только в пространстве, но и во времени, чтобы проследить за воронами, повсюду следовавшими за войском.

Одурачить трусоватого колдуна мне удалось лишь на миг. Но этого хватило для того, чтобы я смог увидеть проклятие Госпожи воочию.

Она находилась посреди пустыни, совсем одна, если не считать ее пернатых любимцев Она ела: никто никогда не заставал ее за едой. Многие полагали, что Душелов вообще обходится без пищи. Выглядела она превосходно. На миг я ощутил острую боль, ту же, что испытал при первой встрече с Сарой. Мысль о Саре заставила меня встрепенуться. Здесь, вне тела, я был избавлен от боли…

В тот миг, когда я позволил себе расслабиться, трусливая душонка Копченого, по всей видимости, смекнула, насколько близко подобрались мы к Душелову. Он отскочил прочь, словно его отшвырнуло. Я не противился. Мне и самому не мешало убраться оттуда подальше.

Душелов была безумной, и, может быть, потому безрассудно смелой. Ей ничего не стоило решиться на любой риск ради забавы. А сейчас, кажется, она пребывала в веселом расположении духа.

Если верить глазам Копченого — и моим, — она находилась всего в нескольких милях от центра наших маршевых колонн. Торчала чуть ли не посреди войска, и никто ее не видел. А ведь ей запросто могло прийти в голову нанести удар. Надо срочно дать знать Старику.

Или нет?..

Он и сам мог додуматься до того, что ворона не перелетная птица. На дальний полет ей не хватает терпения.

Я направил дух Копченого в Таглиос, во Дворец. Похоже, мой выбор его устроил. Мы оказались в той самой комнате, где долгое время содержали его. Повсюду лежала пыль. Летописи оставались на месте, там, куда я их положил.

В другом крыле Дворца Радиша решала повседневные вопросы государственного управления. Ее окружали жрецы, вожди и чиновники, по-прежнему делавшие вид, будто она замещает своего брата, Прабриндраха Драха. Пока все соглашались не замечать продолжительного , отсутствия князя в государстве. Все шло нормально. По правде сказать, хотя вслух об этом никто не заикался, без князя государственный механизм функционировал гораздо эффективнее.

Я нашел Бабу и принялся виться вокруг нее, как въедливый комар, смещаясь во времени то назад, то вперед с тем, чтобы сунуть свой длинный нос в каждый ее разговор, за исключением тех, что она вела с Корди Махером, когда они оставались наедине.

Я и так услышал достаточно, чтобы понять: Махер привыкает к тому, что его используют. Но с такого рода использованием мужики, как правило, мирятся — во всяком случае, до поры до времени.

А вот ее беседы с некоторыми из верховных жрецов были довольно интересны, хотя и не так содержательны, как мне хотелось. Что поделаешь: Радиша выросла в отнюдь не располагающей к откровенности атмосфере Дворца, где постоянно плелись интриги, строились козни и приходилось следить за каждым словом.

Держать слово, данное Капитану и Отряду, она не собиралась. Вот те на. Правда, и на путь явного предательства Радиша еще не встала. Как и все прочие, она была уверена в том, что зимняя кампания или всего лишь отвлекающий маневр, в действительности вовсе не направленный против Хозяина Теней, или же, коли наступление все же настоящее, глупость, которая непременно закончится разгромом таглианских войск.

И это при том, что после нескольких неудач мы добились несомненного успеха. Ну что ж, возможно, мм еще заставим ее пожалеть о своем коварстве.

Вроде бы больше выведывать было нечего Гоблин не нуждался в присмотре. Со своим делом он вполне мог справиться без меня.

Отчасти из любопытства, отчасти же просто из нежелания возвращаться в реальный мир я решил заглянуть в недавнее прошлое моих родственников. Ничего, что оправдывало бы подозрительность Старика, обнаружить не удалось. Правда, нюень бао народ скрытный и не склонный откровенничать, особенно когда они находятся среди чужаков, к которым не испытывают ни любви, ни доверия. Тай Дай и Дой наедине были столь же немногословны, как и в моем присутствии. Матушка Гота тоже. Если она и открывала рот, то лишь для того, чтобы в очередной раз посетовать на, свою долю. Обо мне она придерживалась отнюдь не лучшего мнения. И не было часа, чтобы она хотя бы раз не помянула недобрым словом свою мать, за то что та согласилась принять меня в семью Кы. Бывали моменты, когда и я не жаловал Хон Трой за то, что она навязала мне эту семейку.

Ну а что дальше? Возвращаться мне все еще не хотелось. Может, взглянуть на Нарайана Сингха и Дщерь Ночи? Они торчали на Чарандапраше с Могабой и собирали под знамена Хозяина Теней остатки приверженцев паршивого культа Обманников. Едва ли они были способны устроить нам крупную пакость. Стало быть, я навещу Госпожу. О чем, само собой, потом доложу Костоправу.

Я не выискивал ее специально — просто, где бы она ни находилась, поблизости всегда оказывался кто-нибудь, за кем Отряду требовалось приглядывать — вроде Прабриндраха Драха или Лебедя Лозана.

На сей раз князя в лагере Госпожи не было. Чувство долга порой пересиливало в нем даже склонность принимать желаемое за действительное. Он находился среди своих солдат и занимался делом.

До Чарандапраша было уже не слишком далеко. Нам предстояло обогнуть озеро, пройти холмами и долинами и оказаться у горловины единственного прохода через Данда Преш.

Лебедь, конечно же, находился рядом с Госпожой. И выглядел озабоченным, как когда я всматривался в прошлое, так и когда заглядывал в настоящее. У Госпожи имелись проблемы, которыми она не хотела делиться ни с кем. Выглядела она так, словно не ложилась спать невесть сколько времени. Правда, привычки спать подолгу за ней не замечалось и в лучшие времена. Но то, что она забыла обо сне сейчас, в преддверии решающего сражения, которое могло стать поворотным пунктом в истории Отряда, наводило на мысль об отсутствии у нее веры в будущее.

Однако, перемещаясь во времени, я смог раскопать нечто похожее на объяснение. Госпожа действительно не спала. Возможно, из-за того, что сны ее были не лучше некоторых моих. Вороны к ней почему-то не приближались, хотя она не обращала на них внимания, поскольку была настолько поглощена делом, что даже не следила за своей внешностью — не то что ее сестрица. Неужто она из тех баб, которые, заполучив мужика, перестают следить за собой?

Впрочем, она все равно оставалась прекрасной — во всяком случае, в глазах Лебедя Лозана. Этот малый был безнадежно влюблен в нее уже целых четыре года и, пусть даже безо всякой надежды на успех, использовал свое положение командира Тронной Гвардии как предлог для того, чтобы неотлучно находиться при ней.

Итак, о чем же мне докладывать? О том, что Госпоже необходимо малость отдохнуть? Возможно, и так. Изнеможение способно сказаться в критический момент, когда исход дела будет зависеть от ясности ее ума. Покинув лагерь Госпожи, я пролетел над озером Тангаш, выглядевшим впечатляюще даже с точки зрения Копченого, где не было ни тепла, ни холода, ни голода, ни боли. Ничего, кроме факта существования и способности созерцать.

А также страха.

Из сгущавшейся тьмы над южной оконечностью озера поднялся жуткий призрак — многорукая, многогрудая женщина с вывернутыми черными губами, обнажавшими усмешку вурдалака. От такого зрелища немудрено было трухнуть.

Я и испугался.

Глава 18

— Ты в порядке? — спросил Одноглазый, когда я высунулся из фургона. На улице было темно. Он уже распряг лошадей, отпустил их пощипать травки у обочины, развел костер и теперь, устроившись на козлах, полировал копье. Гладкое, словно выточенное из слоновой кости древко украшала серебряная инкрустация — гротескные рельефные фигурки. — Ты метался и вопил что есть мочи.

— Спасибо, что ты обратил внимание.

— Не за что. Как я понимаю, мне не стоило беспокоиться. Старуха сказала, что ты каждую ночь орешь как очумелый.

— Пожалуй, так и есть. Мне просто-напросто наминают бока детали твоего самогонного аппарата.

Я, конечно, соврал, но лишь отчасти, ибо не сомневался в том, что Одноглазый прячет где-то в фургоне нечто вроде перегонного куба. Даже в Дежагоре, в самые тяжкие дни осады, он и Гоблин ухитрялись добывать некую бурду, которую сами гордо именовали пивом.

Вот и сейчас он не сразу сообразил, что ответить, и тем самым подтвердил мою правоту. Да и то сказать, стоило этому паршивому фургону хоть ненадолго задержаться на одном месте, как фуражное зерно волшебным образом превращалось в мутное, вонючее, но определенно хмельное пойло.

— Зачем ты копье-то вытащил? — поинтересовался я. — Давненько оно мне на глаза не попадалось.

Это было не простое оружие. Одноглазый изготовил его специально для того, чтобы поражать Хозяев Теней.

— Я тут потолковал кое с кем из братьев, которые сшивались возле Госпожи. С Бадьей и с Рыжим. Пока ты дрых и храпел. Так вот, парни сказали, что за последнее время аж три раза замечали здоровенную черную кошку. Вот я и решил, что на всякий случай не помешает иметь под рукой подходящую железяку.

Говорил он совершенно спокойно, но спокойствие это было деланным. Раз уж он взялся за копье, которое считал шедевром своего колдовского искусства, значит, угроза представлялась ему нешуточной.

По всей вероятности, «кошка» являлась оборотнем по имени Лиза Боулак — женщиной, превратившейся в пантеру и потерявшей возможность вернуть себе человеческий облик, поскольку Одноглазый укокошил ее наставника прежде, чем тот успел обучить ее этому фокусу. Она уже пыталась добраться до Одноглазого, и он не без основания полагал, что попытается снова.

— Попробуй ее поймать, — предложил я, — думаю, ежели Госпожа поработает с ней как следует, мы сможем использовать эту киску в своих целях.

— Дельная мысль, буду иметь это в виду.

— Я собираюсь встретиться со Стариком.

— Скажи ему, что я хочу вернуться домой. Здесь чертовски холодно, во всяком случае для такого старика, как я. Я хихикнул, чего он от меня и ждал, и, разминая онемевшие ноги, потопал туда, где, по моим прикидкам, основанным главным образом на плотности лагерных костров, должен был находиться Костоправ.

Как хорошо, что у нас с Одноглазым вошло в обычай беседовать на древних наречиях. Я не успел пройти и двадцати футов, как из темноты выступил Тай Дэй. Он ничего не говорил, просто находился рядом и оберегал меня. Хотел я того или нет.

Глава 19

Марш продолжался. Фургоны и подводы переломались. Лошади охромели. Люди сбили ноги. Слонам явно не нравилась погода. Как, впрочем, и мне. Пару раз пошел снег, но падал он не мягкими хлопьями, как положено нормальному снегу, а какими-то колючими и кусачими, мгновенно таявшими дробинками.

До сих пор конница Могабы не предпринимала серьезных попыток преградить нам путь. Его всадники не доставляли нам хлопот до тех пор, пока наши фуражиры в поисках провианта не забирались слишком далеко от основных сил. По мне, так Могабу интересовали лишь сведения о продвижении нашей армии и он вовсе не собирался попусту терять солдат, пытаясь остановить нас в чистом поле, прежде чем мы доберемся до его укрепленных позиций.

Дело шло к вечеру, но никто почему-то и не думал отдавать приказ сделать привал. Солдаты угрюмо ковыляли по разбитой дороге, кляня пронизывающий ветер и обмениваясь мнениями насчет генералов, которые все как один чокнутые и сукины дети.

Я пошел искать Капитана. И нашел. На плечах у него сидели вороны, целая стая вилась над головой. Он улыбался: единственный счастливый дурак во всей армии. Вот уж воистину всем генералам генерал.

— Привет, командир. Мы что, собираемся тащиться без передыху всю ночь?

— Так ведь до Чаранки осталось всего-то с десяток миль. Будет совсем не худо, если мы остановимся там. Поутру Могаба протрет глаза и увидит наш лагерь у себя под носом.

Что ни говори, а Старик жил в своем, вымышленном мире. Ему просто на роду было написано стать генералом. Он для этого созрел — коли и вправду считал себя способным перемудрить Могабу Он не видел Могабы в Дежагоре. И вообще не присмотрелся к нему как следует.

— Мы притащимся туда в таком состоянии, — заметил я, — что он запросто сможет сплясать на наших костях — Сможет, да не станет Длиннотень связал его по рукам и ногам — Он надерет нам задницу, а хозяину своему наврет с три короба — Ты-то наверняка так бы и сделал — Хм., очень может быть.

— Так вот, Длиннотень сам будет здесь и воли Могабе не даст. Ступай малость сосни. Я хочу, чтобы с восходом солнца ты уже сидел у Могабы на плече.

Дядюшка Дой находился всего в нескольких шагах от нас. Вид у него был такой, словно он все слышит и мотает на ус. Говорили мы на форсберге, но я не был уверен в достаточности этой меры предосторожности.

Вороны никогда не отлетали далеко.

Из этого разговора я уразумел одно — у Костоправа все-таки имелся план. Хотя поверить в это было нелегко.

— Я не устал и спать не хочу.

Это было правдой. Вот есть и пить, как всегда после прогулок с Копченым, мне хотелось отчаянно. Но я имел возможность воспользоваться штабной кухней.

Прибывали все новые и новые посланцы.

— Думаю, — проворчал Костоправ, — подошло время объяснить людям, что они должны делать.

— С ума сойти, до чего оригинальная мысль. После стольких лет — Мурген, тебе не кажется, что Отряд может найти и другого пройдоху летописца. Сказано тебе отдыхать — вот и иди.

Старшие офицеры начинали собираться к нему на совет. Меня не пригласили, так что волей-неволей пришлось тащиться обратно в фургон. Там я набил пузо, вдоволь налакался воды и вновь отправился гулять с духом. Первым делом мы с ним поинтересовались, о чем толкует Костоправ со своими командирами, но это оказалось пустой тратой времени. Узнал я очень мало. Говорил в основном сам Костоправ: развернув весьма подробную карту, он указывал каждому офицеру место, которое его подразделению предстояло занять перед встречей с Могабой. Удивило меня одно — Старик настаивал на том, чтобы Прабриндрах Драх занял позицию в центре, тогда как свои войска он намеревался поместить на правом фланге — все, кроме особо обученной боевой группы, которую он решил расположить за левым крылом Госпожи.

Любопытно. При такой диспозиции выходило, что наше правое крыло оказывалось лицом к лицу с той группировкой сил Хозяина Теней, которую возглавлял Нож.

Костоправ был полон решимости во что бы то ни стало заполучить Ножа со всеми потрохами.

— Почему это ты вдруг вздумал расположить войска таким образом? — сузив глаза, спросила Госпожа. — Мы обсуждали это три года, и…

— Потому, что ты нужна мне вся, — прервал ее Костоправ. За всю ее долгую жизнь Госпоже не часто приходилось сдерживаться. Вот и сейчас Костоправ почуял, что запахло жареным. — Если уж я не объясняю тебе, то и никто другой не узнает, в чем секрет моего плана.

Он предложил лакомый кусочек одной из своих ворон. Это помогло. Немного. Но Прабриндрах Драх и прочие командиры не догадывались о значении ворон для Костоправа.

Я покинул Копченого, подкрепился, да и ему дал немного супу Для поддержания жизни Копченому требовалось совсем мало пищи. Возможно, он просто высасывает энергию из меня, как вампир. Затем я заснул и, как это бывало и раньше, видел сны, от которых по пробуждении в памяти оставались одни лишь обрывки. Кажется, там была Радиша. И Душелов. И замороженные старики вроде бы тоже были, но помнилось все смутно. Где-то вдалеке, кажется, маячила туманная крепость.

Бросив попытки собрать воедино обрывки снов, я вновь соединился с Копченым, решив проследить за реакцией неприятеля на наше продвижение.

В ночи вспыхивала жемчужная россыпь светящихся шаров. По склонам змеились огненные линии: множество факелов освещало путь наших маршевых колонн. Тенеземские полководцы созерцали все это молча. Один лишь Нож высказал предположение, что Костоправ жжет такую уйму факелов для того, чтобы его войско казалось внушительнее, чем оно есть на самом деле.

Они не выглядели встревоженными. Многие молодые офицеры уже предвкушали победу. Они надеялись, что после того, как мы будем разгромлены, Длиннотень даст им волю и по весне они выступят на север, дабы провести лето, разоряя вражеские земли.

Правда, командиры постарше — те, кому уже приходилось иметь с нами дело — были настроены иначе. Они тоже верили в победу, но не рассчитывали, что одержать ее будет легко. И тем сильнее хотели нанести нам как можно больший урон.

И все же это море огней производило впечатление. Сам Могаба, похоже, больше думал о собственном наступлении, чем о том, как остановить нас здесь.

Так или иначе, все эти огромные армии были приведены в движение Черным Отрядом. А ведь всего пять лет назад весь он состоял из семерых оборванцев. Я хорошо помнил это время. Что бы ни случалось, триумф или катастрофа. Отряд продолжал существовать. Как продолжали вестись Летописи.

Вернувшись в свое тело, я заснул. А когда проснулся, наши передовые части уже подходили к равнине Чарандапраш. Во всех низинах, лощинах и оврагах клубился туман.

Глава 20

Фургон остановился. Вокруг царила суматоха. Я высунулся наружу. Туман. Все было затянуто густым, плотным туманом. Люди сновали туда-сюда с факелами в руках, но светлее от этого не становилось. За стеной тумана факелы казались тусклыми, как обманные болотные огни. В этом столпотворении никто не обращал на меня внимания.

Неожиданно появился Костоправ.

— Привет, командир. Ты выглядишь не лучшим образом.

— И то сказать. Так замотался, того и гляди задница отвалится.

Он забрался в фургон, бегло осмотрел Копченого и закрыл глаза.

— Ну и…

— Что еще за «ну и»?

— Ты здесь. С чего бы это? И где твои пташки? Все высматривают?

На миг мне показалось, что Старик уснул. Он ответил не сразу. Но уж ответил так ответил:

— Я прячусь. И от птиц тоже. Одноглазый их распугал. — Помолчав еще пару минут, он добавил:

— Не нравится мне это, Мурген.

— Что не нравится?

— Быть Капитаном, вот что. Я предпочел бы остаться лекарем и летописцем. Оно как-то спокойнее.

— Ты неплохо справляешься.

— Не так, как бы мне хотелось. К тому же, не будь я Капитаном, у меня не было бы никаких дорогостоящих обязательств.

— О черт! А я-то думал, будто ты нашел себя в этом деле — выковыривать из дерьма всех и каждого.

— Единственное, чего мне когда-либо по-настоящему хотелось, — это отвести Отряд домой. Но они ни в какую не настроены помогать мне в этом.

— Наверняка никто не собирается открывать для нас какие бы то ни было двери. И уж Радиша меньше всех. В последнее время она частенько размышляет о том, что делать с нами.

— Так и должно быть, — улыбнулся Костоправ. — Я о ней тоже не забываю.

Помолчав миг, он продолжил:

— Ты ведь знаешь Летописи, Мурген. Ну-ка скажи, где у нас была самая кровавая битва?

— Догадываюсь, что именно здесь. Лет четыреста назад, в самом начале нашей истории. Но в сохранившихся Летописях об этом нет ничего, кроме туманных намеков.

— История может повторяться.

Он говорил без воодушевления. Без малейшего. Костоправ не был кровожаден.

Как и я, несмотря на свою озлобленность. Впрочем, нет. Мне очень хотелось, чтобы несколько тысяч мерзавцев поплатились за то, что случилось с Сари.

— Знаешь ли ты какой-нибудь способ удостовериться в подлинности тех фрагментов из утраченных Летописей, что забраны тобою у Душелова?

— Что?

Вопрос меня прямо-таки ошарашил. Ничего подобного мне и в голову не приходило.

— Ты хочешь сказать, что они могут оказаться фальшивыми?

— Я не мог прочесть их, но и без того понял, что это не подлинники, а всего лишь копии.

— Но значит ли это, что в них перевираются факты?

— Копченый верил каждому слову в тех текстах, которые имелись у него. Да и устная традиция подтверждает его взгляд на Отряд как на извечное пугало, хотя никаких определенных фактов в этих рассказах не содержится. Но изрядно удивляет то, что никаких других сведений о тогдашних событиях вообще нет. Словно у них не было свидетелей, не имевших отношения к Отряду.

— Что-то произошло? Но неужели все наши книги попросту фальсификация?

На какой-то миг мне показалось, что Костоправ устал от борьбы.

— Что-то произошло, Мурген. И происходит. Такое, в чем замешано нечто большее, чем мы с тобой, и Госпожа, и Хозяева Теней, и все такое прочее. Творятся странные вещи, и ничем другим их не объяснить. Я начал задумываться об этом с тех пор, как ты стал заглядывать в прошлое.

— Наверняка тут не обошлось без Душелова.

— Очень может быть — она ведь повсюду сует свой нос. Но, на мой взгляд, дело не только в ней. Кто-то манипулирует нами, всеми нами, включая и Душелова. И я начинаю думать, что это происходит — и происходило — веками. Думаю, будь у нас начальные главы Летописей, имей мы возможность их прочесть, у нас сложилось бы совершенно иное представление о происходящем и о нашей роли в этих событиях.

— Как я понимаю, ты говоришь о том, на что намекала в своих книгах и Госпожа. О Кине. Дело в том, что я и сам пару раз видел ее во время своих блужданий с духом. Или же мне втемяшилось в башку, будто это Кина, именно из-за писаний Госпожи.

— Кина? Да, она. Или некто, желающий, чтобы мы сочли его Киной.

— Нам-то не все ли равно?

— Хм…. Кажется, ей опять видятся эти паршивые сны. Я и сам придерживался того же мнения.

— Мне тоже так кажется. Выглядит она вконец измученной.

— Я много размышлял об этом по дороге сюда. Что еще делать, когда целые дни напролет трясешься в седле. Мне кажется, события стали разворачиваться слишком быстро для Кины. Те комбинации в игре Теней, которые разыгрывает она, рассчитаны на десятилетия. А то и на поколения, как в нашем случае. Возможно, одна из таких масштабных комбинаций начала действовать еще до того, как наши братья двинулись на север. Но теперь мы возвращаемся к истокам, и все происходит слишком быстро для нее. Чем сильнее она старается не выпускать события из-под контроля, тем более неуклюжими становятся все ее потуги.

— Например?

— Например, то, что она сделала с Копченым.

— А я думал, что это работа Душелова. По правде сказать, веских оснований для такого предположения у меня не было.

— Может, и так. Возможно даже, что они обе охотятся за нами и при этом мешают одна другой.

Припомнив все, что можно было извлечь из книг Госпожи, я все же счел версию с Душеловом более правдоподобной. С точки зрения мифологии Обманников, Кина не обладала столь широкими возможностями для вмешательства в земные дела. Согласно их учению, для того чтобы она смогла коснуться мира, людей, разделяющий миры барьер должен быть разрушен с нашей стороны.

Я рассказал это Костоправу.

Тот пожал плечами:

— Послушай, я почти уверен в том, что Черный Отряд по чьему-то умыслу должен был полностью полечь в Дежагоре. До последнего человека, если не считать Госпожи. Предполагалось, что в живых останется лишь она. Ей предстояло умереть, когда душилы заберут наше дитя.

Я задумался.

— Стало быть, если бы тот малый. Рам, не увлекся Госпожой…

— Все было бы кончено. Кина заполучила бы Дщерь Ночи по эту сторону. С этого должен был начаться Год Черепов… — Я изображал заинтересованность, что, признаться, было совсем не трудно. Мне хотелось, чтобы Костоправ продолжал, так как хотелось верить, что прежде, чем он закончит, я успею сообразить, почему он поступал именно так. — ..но случайные карты спутали ей всю игру, — завершил он.

— Случайные карты? Ты имеешь в виду Душелова? Она — козырная. Но есть еще и Ревун. Был Меняющий Облик — его ученица и сейчас где-то скрывается. Все они не были частью этого плана.

Это предположение никак не соответствовало ходу моих мыслей. Видать, мозг у меня работали не в том направлении.

— Будь осторожнее, Мурген. Не теряй связи со своими истинными чувствами. Не позволяй себе чрезмерно пристраститься к блужданию с духом. Эта хреновина — чем или кем бы она ни была — манипулирует нами, воздействуя на наши эмоции.

— Мне-то с какой стати беспокоиться? Я всего-навсего записываю происходящее.

Ответ Старика прозвучал загадочно.

— Прежде чем все это закончится. Знаменосец может оказаться даже более важной фигурой, чем Дщерь Ночи.

— Как так? Он сменил тему:

— Скажи-ка лучше, в последнее время ты искал форвалаку? Он имел в виду оборотня, ту самую не сумевшую сбросить звериное обличье ученицу Меняющего Облик, которую помянул минуту назад.

— Искал, — ответил я, — но не видел с тех пор, как по собственным следам вернулся на бойню в Ведна-Бота.

— Понятно. Спешить не стоит, но, когда представится случай, выясни, где она теперь. Сама себя она едва ли прикончит. На такое везение рассчитывать не стоит.

— О, это уж точно. Она жива-живехонька. Одноглазый уверяет, что она следует за нами. Мы с ним как раз на днях о ней толковали. Он считает, что она живет ради того, чтобы поквитаться с ним. За то, что он укокошил Меняющего Облик прежде, чем она научилась возвращать себе людское обличье.

Костоправ хихикнул.

— Ясно. Ничего, скоро старикан убедится в том, что он вовсе не пуп земли. Ладно, пусть нас ждут только приятные сюрпризы. А у Могабы — кишки наружу.

Он снова рассмеялся, на сей раз злорадно, и, уже вылезая из фургона, бросил:

— Скоро начнется представление. Он и впрямь рассматривал военные действия как представление, нечто вроде игры. Не думая о том, что это игра со смертью.

Глава 21

Я вновь вился над головою Могабы. Я, Мурген, ангел шпионажа. Ревун и Длиннотень прибыли вскоре после рассвета. Оба полагали, что для противодействия Госпоже потребуются их совместные усилия. Похоже, по мере продвижения Госпожи на юг силы ее росли как на дрожжах.

И тут меня осенило — это походило на религиозное откровение. Я понял, что за страх не давал покоя Капитану. Он опасался, что Госпожа вернула себе былую мощь, заключив соглашение с Киной.

Мне и самому порой приходило на ум нечто подобное. Согласно всему, что я знал о чарах и колдовстве, утрата ею магической мощи после битвы в Курганье должна была стать окончательной и бесповоротной. Вся эта довольно путаная и невразумительная история была связана с истинными именами. Гуннитская мифология полна рассказов о богах, демонах и бесах, которые только тем и заняты, что скрывают свои подлинные имена в песках, ветрах и тому подобном с тем, чтобы враги не могли их опознать. Потому что узнавший имя вроде бы получал власть над тем, кто его носит. Все это казалось сущей бредятиной, но, как ни странно, срабатывало. Истинное имя Госпожи было объявлено, когда она в последний раз улаживала отношения с бывшим муженьком. Она осталась в живых, но, согласно всем мистическим канонам, превратилась в простую смертную. Которой многие желали смерти. Для бывших собратьев по ремеслу она представляла интерес как ходячая кладовая темных колдовских секретов. Знания остались при ней, хотя она и лишилась способности их использовать.

Ее имя больше не имело над нею власти. Но сама она, лишившись магической силы, видимо, не могла воспользоваться известными ей именами. Иначе давным-давно разделалась бы и с Ревуном, и со своей сестрицей. И не раскрыла бы их имена даже Одноглазому и Гоблину. Скорее бы умерла. Все-таки колдуны и кудесники — люди особого склада. Уверен, что Госпожа по-прежнему хранила немало важных секретов. Из подслушанных разговоров я знал, что Длиннотень готов был пожертвовать тремя или четырьмя пальцами, лишь бы только заполучить возможность воспользоваться знаниями Госпожи. И всякий раз, когда Длиннотень посылал Ревуна с заданием захватить Госпожу, что-нибудь не срабатывало. Уж не потому ли, что Ревун не желал еще большего усиления своего старшего партнера?

Когда-нибудь мне придется убедить Госпожу растолковать всю эту историю с именами так, чтобы это стало понятно даже такому тупице, как я. Может быть, я смогу выудить из нее столько сведений об этом волшебстве, что тем из нас, кто заглядывает в Летописи, удастся получить хотя бы смутное представление о том, что же собственно происходит.

Когда сталкиваешься с колдовством, запросто можно обделать подштанники — тут уж никакое знание не убережет. Но в любом случае не вредно знать, что же скрывается за этими смертоносными светочами.

Тенеземские солдаты находились на своих позициях. Они сонно жевали полевой паек и занимались тем, чем всегда занимаются солдаты: поносили начальство. Я вертелся среди них, прислушиваясь к разговорам на тех языках, какие понимал. Некоторые окопные философы весьма красочно описывали характер и умственные способности генералов, которые выстроили войска в боевой порядок и заставляют людей торчать в полной готовности невесть сколько времени, тогда как последнему остолопу ясно, что в ближайшее время ничего не произойдет. Ничего. Потому как чертовы талы слишком устали для каких-либо действий. Ведь они всю эту чертову ночь провели на марше.

«Тал» — самое подходящее словечко, своего рода каламбур. Будучи уничижительным сокращением от «таглианец», оно на некоторых диалектах, бытующих к югу от Данда Преш, означает еще и дерьмо.

Ощущение было такое, словно я не один год прослужил бок о бок с этими парнями. Мы говорили на одном языке.

На безопасном расстоянии от передовой линии Могаба возвел для себя здоровенную наблюдательную вышку. Деревянную. По моему убогому разумению, ему довольно скоро предстояло счесть ее не слишком удобной. Длиннотень и Ревун присоединились к нему на смотровой площадке. Атмосфера была не праздничной, но и далеко не мрачной. По нашему поводу никто особо не беспокоился.

Длиннотень казался чуть ли не добродушным. Эта битва должна была стать кульминацией всех его замыслов. По ее окончании ему предстояло стать властелином мира, не имеющим соперников — кроме, возможно, некоторых союзников, не вполне разделявших его амбиции.

Я был задет тем, что нас, похоже, не принимали всерьез. Могаба сумел внушить всем этим людям уверенность в том, что они непобедимы. А солдаты зачастую именно таковы, какими себя считают. Уверенность ведет к победе. За все время, пока я наблюдал за ними. Ревун ни разу не завопил. Длиннотень ни разу не вышел из себя. Госпожа их, конечно, беспокоила, но особого волнения, какого можно было ожидать, — не наблюдалось.

Глава 22

Восходящее солнце уже начинало выжигать туман — повсюду, кроме нашего лагеря. С правого фланга Госпожи веял слабый ветерок. Там тлели костры, затягивая стоянку дымом. Тенеземцы могли видеть только лагерную обслугу, беспрерывно подносившую хворост, да вздымавшиеся над туманом и дымом осадные башни. Детали, из которых эти башни собрали, доставили с баржи, с реки Нагир, что стоило немалых усилий и еще большей брани.

На кой хрен их приволокли сюда, я решительно не понимал. Это не имело никакого смысла. Мы ведь не собирались штурмовать крепость. Правда, зная Костоправа, можно было предположить, что он затеял все это с одной целью — сбить Могабу с толку и заставить его теряться в догадках.

Вместе с духом Копченого я скользнул под дымовую завесу. Внутри все выглядело вовсе не так, как я ожидал. Солдаты спали. Только лагерные прихлебатели поддерживали огонь, собирали башни и выравнивали тропы, ведущие к позициям Могабы, проклиная тот день и час, когда родился Костоправ.

Солдаты, надзиравшие за их работой, не отличались снисходительностью. У Костоправа хватило ума сформировать рабочие команды из приверженцев одних конфессий, а в начальники им дать воинов, придерживающихся других религиозных учений и верований своих подчиненных отнюдь не поощряющих.

Некоторые детали плана Костоправа начинали проясняться, но собрать эти фрагменты воедино не было никакой возможности. Теперь задача заключалась в том, чтобы единственный человек, знавший все, оставался в живых до тех пор, пока… Эх, Мурген, Мурген… И где же хваленое взаимное доверие, свойственное Черному Отряду? Все это одна показуха. Ха. Вот Лебедь Лозан — рослый, красивый блондин, старающийся разобраться во всем еще активнее, чем я. Возможно, иногда интуиция помогала ему в какой-то мере понимать Госпожу. Но сейчас ему оставалось только растерянно ворчать.

Саму Госпожу я обнаружил неподалеку. Все происходящее ничуть ее не беспокоило. Заняв позицию на выступавшем над туманом холме, она сосредоточенно и спокойно наблюдала за проходом на тот случай, если Могаба что-то предпримет.

Я оставил ее и вернул Копченого в фургон. Настало время перекусить.

— Малец, — заворчал Одноглазый, как только я открыл глаза. — Опять ты пропадал чертову уйму времени. Эдак ты когда-нибудь останешься там навсегда.

Мне это без конца твердили. Но ничего не случалось и, похоже, не должно было случиться. Мои опасения на сей счет потихоньку улетучивались.

— Есть что-нибудь интересное? — спросил я.

— Война, вот что. Так что давай не путайся под ногами. Чтобы исполнить свою роль, мне потребуется старый пердун. А ты разомнись, поешь чего-нибудь да свари ему супчику. Покормишь его, когда я закончу.

— Сам и корми его, «когда закончишь». Твоя работа, ты ее и делай. И нечего на меня перегаром дышать.

— Нет, не умеешь ты, Малец, с людьми ладить.

— Ладно. Скажи лучше, мы собираемся что-то предпринимать?

— Нет. Хватит того, что мы протопали без передыху пятьсот дерьмовых миль посреди дерьмовой зимы ради того, что здесь, говорят, валежник шибко хорош для костров, чтобы готовить жратву на открытом воздухе. Все ребята ведут себя так, словно их опоили. Может, их и впрямь опоили. Точно не знаю. Это просто предположение. Я могу ошибаться. Отвязался бы ты лучше. Малец. У меня дел по горло.

Все было затянуто дымом. И чем ближе к передовой линии, тем плотнее, буквально с каждым ярдом, он становился. Но я уже побывал там и теперь решил, что с любопытством можно и повременить. А потому болтался около фургона и ел. Ел, ел и ел. И пил. Выдул едва ли не весь запас Одноглазого. И поделом ему, потому что он грубиян и невежа. Я вспомнил Сари. И понял, что теперь буду думать о ней непрерывно. Близкая опасность заставляет человека сосредоточиваться на самом главном.

Кроме того, меня беспокоила близость Нарайана Сингха. Живой святой Обманников находился всего в миле отсюда. Он поддерживал огонь в походном костре. Дщерь Ночи, плотно укутанная в одеяло, сонно озиралась по сторонам.

— Дерьмо! — спохватился я. — Пропади все пропадом!

Я едва не впал в забытье, почти не отличимое от реальности. Теперь я просто места себе не находил, ожидая, когда можно будет вернуться к Копченому. И проверить, действительно ли Сингх готовит завтрак. Мне было необходимо убежать от мучительных воспоминаний о Сари. И когда же наконец зарубцуются эти шрамы? Когда боль стихнет, хотя бы настолько, чтобы мне не приходилось от нее убегать?

Я уставился на костер, пытаясь отогнать прочь горькие мысли. Это было все равно что отдирать присохшие струпья. Чем старательнее пытался я сосредоточиться на чем-нибудь другом, тем больше думал о Сари. В конце концов костер закрыл передо мной весь горизонт, и мне показалось, что по другую сторону пламени я увидел свою жену: бледная, взъерошенная, но как всегда прекрасная, она, кажется, готовила рис. Создавалось впечатление, будто я заглядываю в собственное прошлое. У меня перехватило дыхание, и я вскочил на ноги.

Нет, только не это! Ведь я уже пережил эти провалы в прошлое, покончил с ними… разве не так?

Из фургона вылез Одноглазый.

— Эй, Малец, все сделано. Он в твоем распоряжении, ежели нужен. Но тебе необходимо сделать перерыв. В ближайшее время все равно ничего не произойдет.

— Слушай, что за дерьмо жгут в наших кострах? У меня от этого дыма стали появляться видения.

Одноглазый всосал в себя пару галлонов воздуха, чуток попридержал дыхание, а потом выдохнул и разочарованно покачал головой:

— Вечно тебе что-то мерещится.

— Ничего подобного. Со мной такого отроду не бывало.

За мной и вправду такого не водилось. А стало быть, об этом стоило поразмыслить. Я огляделся по сторонам, чтобы узнать, кто мог меня слышать. Матушка Гота хлопотала у семейного костра, но она не столь хорошо владела форсбергом, чтобы услышанное заставило ее насторожиться.

Она сама назначила себя семейною поварихой — а это означало, что мне, несмотря на сгоняющие жирок путешествия с Копченым, предстояло заметно растолстеть. Эта женщина по-прежнему таскала с собой весь свой арсенал. И в тех редких случаях, когда брала на себя труд попрактиковаться с дядюшкой Доем или Тай Даем, выказывала свое умение всем этим пользоваться. Со мной матушка Гота говорила мало. Она находилась здесь не из-за меня. Я представлял собой лишь досадную помеху. Она считала, что ничего этого не случилось бы, не встань тогда Хон Трой на пути здравого смысла и исконных обычаев.

Я бывал просто счастлив, когда матушка Гота не попадалась мне на глаза. Так как только один ее вид пробуждал во мне чувства, которые требовалось укрощать. Так, например, я не мог отделаться от мысли, что все могло сложиться не в пример лучше, когда бы матери Сари не приспичило остаться с нами. Возможно, тогда Сари осталась бы в живых. Так мне казалось, хотя, по правде сказать, никакой логики в этих предположениях не было.

Как бы ни манил меня Копченый, я решил терпеть боль. Когда-нибудь все равно придется к этому привыкать. В конце концов я решил прогуляться вокруг лагеря своим ходом. Там, по крайней мере, не придется дышать дымом. Едва я успел двинуться, как из тумана материализовался Тай Дэй.

— Гляжу, ты уже снял лубок и повязку, — заметил я. — Решил вернуться к своим обязанностям? Он кивнул.

— А не рано ли? Если рука не зажила как следует, ты запросто можешь сломать ее в том же месте.

Тай Дэй пожал плечами. Ему осточертело быть калекой, и в этом он, вероятно, был прав.

— А что с дядюшкой Доем?

За последнее время старина Дой мне опостылел. С возвращением Тай Дэя появлялась вероятность того, что дядюшка поддастся порыву и попытается сам свершить отмщение.

С точки зрения Тропы Меча, такое решение представлялось бы вполне разумным.

Тай Дай снова пожал плечами.

Просто счастье, что этому малому не приходится молоть языком, чтобы заработать себе на жизнь. Боюсь, он окочурился бы с голодухи.

— Лучше помоги мне здесь, брат. Я буду весьма опечален, если этот достойный старец погибнет.

Дядюшка Дой отнюдь не являлся дряхлым стариком. Будучи старше Костоправа лет на десять, он отличался куда большей бодростью и прытью.

— Он этого не сделает.

— Рад это слышать. Но беда в том, что на это способен любой. Так что лучше напомни ему, чтобы он постарался не выглядеть слишком уж чудно перед людьми, которые нас не знают. Капитан не был с нами в Дежагоре.

Ни с того ни с сего Тай Дэй сделался словоохотлив.

— То, что он пережил, — ад.

Что верно, то верно. Правда, никак не ожидал такого замечания от нюень бао.

— Так оно и есть. И это изувечило его, точно так же как Дежагор изувечил нас. Он больше никому не доверяет. Его путь — путь одиночества, тут уж ничего не поделаешь. А в особенности он не доверяет людям, чьи верования, побуждения и поступки ему непонятны.

— Дядюшке?

— Ты должен признать, что дядюшка Дой чудной человек, даже по меркам нюень бао.

Тай Дэй хмыкнул, втайне соглашаясь с этим определением.

— Он заставляет Капитана нервничать. А Капитан — человек весьма могущественный.

— Понятно.

— Надеюсь.

Обычно даже Дою приходилось клещами вытягивать из Тай Дэя слова, так что на сей раз я мог чувствовать себя польщенным его столь неожиданной разговорчивостью.

Я довольно много узнал о его детстве, в котором не было ничего примечательного, кроме того, что он рос вместе с Сари.

Сам Тай Дэй считал, что над его родом тяготеет проклятие. Отец его умер, когда он и Сари были еще детишками. My, его жена, утонула спустя всего несколько месяцев после рождения их сына. То Тана, в самом начале паломничества, которое привело нюень бао в Дежагор как раз ко времени осады. Сари вышла замуж за Сам Дан Кы, который на несколько лет — пока не умер от лихорадки — превратил ее жизнь в ад. Все дети Сари полегли в Дежагоре под мечами людей Могабы. И наконец, То Тан погиб во время набега душил, когда убили Сари и сломали руку Тай Дэю.

Похоже, в этой семье никто не умирал от старости. А вот сама семья умирала. Матушке Готе уже явно не иметь детей.

Правда, Тай Дэй еще мог стать отцом, но мне это представлялось маловероятным. Я полагал, что скорее он сложит голову при попытке отомстить за сестру и сына.

Стоило помянуть имя То Тана, как к Тай Дэю вернулась обычная замкнутость.

Армия выстроилась следующим образом: слева Госпожа, в центре князь, а на правом фланге, одна за другой, — две дивизии Костоправа. В промежутке между передовой и тыловой дивизиями собралась вся наша кавалерия. Почему? Кавалерийский резерв всегда располагается позади центра позиции. Так повелось испокон веков.

И почему Костоправ разместил свой отборный, специально обученный отряд позади дивизии Госпожи?

Либо Старик считал, что, сбив Могабу с толку, он ввергнет его в безумие, либо эта тактика определялась его ненавистью к Ножу и его паранойей.

И почему все лагерное отребье согнали к передовой линии? Костоправ терпеть не мог таскавшихся за войсками прихлебателей. Все, кто его знал, дивились, как это он до сих пор не разогнал всю эту ораву. И куда подевался дядюшка Дой? Я никак не мог его найти.

Глава 23

Начинается! Я ощутил это прежде, чем взревели трубы и загрохотали барабаны. И со всех ног, перепрыгивая через камни и тлеющие костры, помчался к фургону.

Позволив Копченому поднять меня к смотровой площадке Могабы, я сразу ощутил некоторую неуверенность генерала. Он знал Костоправа как облупленного и прекрасно понимал, что половина наших маневров имеет целью сбить его, Могабу, с толку. Но вот незадача — он понятия не имел, какая это половина. Полагалось, что знание, само по себе, только вредило ему, заставляя колебаться перед принятием любого мало-мальски значимого решения. Я испытывал отвращение к предательству Могабы, но при этом не мог не отдавать ему должного. То был рослый, красивый, умный мужчина — ну совсем как я. И к тому же превосходный военачальник. Рядом с ним не было никого, кроме вестовых и двоих вазу, ловко имитировавших спящих парней. Задача их заключалась в том, чтобы отвлечь и заграбастать Госпожу.

Со смотровой площадки Могабы открывался почти идеальный обзор — лучшего, наверное, просто невозможно было добиться. Левый фланг его армии маскировало нагромождение валунов, тогда как справа крутой откос загораживал и его крыло, и часть расположения таглианцев. Теперь я понял, почему бойцам раздавали «чеснок». Хитрая это штуковина — стальной шипастый шарик, с виду похожий на детскую игрушку. Только шипы у него острющие, а порой еще и отравленные. Вещь полезная, особенно ежели приходится драпать, а по пятам гонится конница. Ежели коням придется скакать по узким тропам, разбросав по ним эти железяки, можно не только обеспечить себе благополучный отход, но и, при случае, устроить подленькую засаду.

Ага! Я приметил недостающего родственничка.

Дядюшка Дой напялил на себя лучшее платье: ритуальное облачение меченосца. Не иначе как решил не вводить нас в расходы на похороны. О черт! Надо будет поговорить с Тай Дэем о погребальных обрядах нюень бао. Я был свидетелем смерти множества нюень бао, но никогда не принимал участия в том, что происходило потом. Не мог простить им того, что, провожая в последний путь То Тана и Сари, они предпочли обойтись без моего участия.

Дядюшка Дой с весьма напыщенным видом поднимался по склону, пока не оказался шагах в пятидесяти от передовой линии тенеземцев. Там он остановился и громогласно объявил вызов Нарайану Сингху.

Догадайтесь, кто вышел на поединок? То-то и оно — никто даже не откликнулся. И никому не пришло в голову передать послание в лагерь Обманников.

Дядюшка принялся выкрикивать ритуальные оскорбления, всячески понося Обманников и их союзников. Беда заключалась в том, что ритуал предусматривал перебранку противников, взаимный обмен проклятиями. Но о какой перебранке могла идти речь, когда его слушатели не говорили на нюень бао.

Бедный дядюшка. Он столько лет ждал этого мгновения, неустанно готовился к нему — а каков результат? Все эти ребята видели перед собой не более чем ополоумевшего старика.

Через некоторое время это дошло и до Доя. Он взбесился по-настоящему. И принялся заново выкликать свои оскорбления, на сей раз по-таглиански. Некоторые тенеземцы его поняли. Вскоре и до Обманников дошло, о чем речь.

Им услышанное не понравилось.

Я находил это представление весьма забавным. В частности, потому, что оно явно не предусматривалось планами Капитана.

Дядюшка продолжал орать.

В лагере Обманников низкорослый мессия душил промолвил, обращаясь к своим приверженцам:

— Отвечать не будем. Мы подождем. Тьма — вот наше время. Оно придет. Тьма приходит всегда.

Он помолчал и спросил:

— Кто этот человек?

— Один из паломников нюень бао, побывавший в Дежагоре, — пояснил коренастый, мерзкого вида малый. Звали этого гада Синдху. Он заявился в Дежагор во время осады, шпионить да вынюхивать в пользу Обманников. А мы-то считали сукина сына мертвым.

Такие, как Сари, умирают, а Синдху и Нарайаны Сингхи продолжают жить. Вот почему я не могу стать религиозным человеком. Разве что правы гунниты, верящие, что существует колесо жизни и в конечном счете каждому воздается по заслугам.

— Он слыл у них знатоком церемоний, кем-то вроде жреца. Женщина из его семьи в конце концов вышла замуж за Знаменосца Черного Отряда.

— Это несколько проясняет дело. Богиня небрежным росчерком пера пишет одну из своих утонченных пьес о смерти.

Он бросил взгляд на Дщерь Ночи. Малышка сидела совершенно недвижно и походила на призрак. Больше, чем когда бы то ни было. Четырехлетняя девочка не должна была, просто не могла выглядеть так.

Кажется, Нарайан Сингх испытывал смутное беспокойство. Он знал, что его богиня порой находит забавной случайную смерть одного из своих самых преданных почитателей, и вовсе не хотел, чтобы она сыграла такого рода шутку с ним.

— Тьма, вот наше время, — повторил Сингх. — Тьма приходит всегда.

Тьма приходит всегда. Это звучало как девиз Кины. Я вновь пригляделся в дочери Госпожи и Костоправа. Очень уж она меня беспокоила — с каждым разом все больше походила на призрак. При виде ее мне хотелось кричать, взывая к Госпоже и Старику.

По существу я чуть ли не мог это сделать. Кажется, я обретал способность чувствовать, даже когда блуждаю с Копченым.

Сместившись в сторону, я приметил, что Могаба воспринимает потуги Доя серьезнее, чем Нарайан Сингх. И то сказать, он помнил дядюшку по былым, не слишком приятным дням.

— Заставьте его умолкнуть, — приказал генерал. — Солдаты пялятся на него вместо того, чтобы следить за противником.

Не дождавшись отклика от Обманников, дядюшка Дой принялся поносить тенеземцев. В его сторону полетело копье. Неуловимым движением Дой выхватил Бледный Жезл и отбил копье в сторону. Отмахнулся, словно от мухи.

— Трусы! — вскричал он. — Предатели! Неужели никто из вас не осмелится ответить на вызов?

Он с презрение повернулся к врагам спиной и неторопливо зашагал к нашим позициям. Как раз за миг до того, как на него обрушился град копий и стрел, дядюшка оказался за пределами досягаемости противника. Ловко это у него получилось, ничего не скажешь. Его уход ничуть не походил на отступление.

Глава 24

И тут словно все демоны сорвались с цепи. Загрохотали барабаны. Неуклюжий, необученный, плохо вооруженный, озлобленный сброд с диким завыванием ринулся вверх по склону. Шестьдесят тысяч голодных ободранцев из лагерной обслуги навалились на приспешников Хозяина Теней. Наши солдаты подгоняли их остриями мечей.

Я был озадачен. И растерян. Конечно, Капитан был человеком суровым, но я никак не ожидал, что он так, запросто, погонит весь этот сброд на убой. Однако, пораскинув мозгами, я понял, что удивляться особенно нечему. Он всю дорогу твердил солдатам, что тех ребят из обслуги, которые им почему-то нравятся, они гнали из лагеря поганой метлой, да поживей. Вот, стало быть, в чем дело. А парни-то думали, что он не надеется на успех.