Шаган это не только колдун, но и фокусник. Гарун целыми днями упражнялся, развивая ловкость рук, которая могла бы пригодиться ему в будущем и вызвать восхищение окружающих. Среди его принадлежностей была трубочка, которую он мог легко спрятать в кулаке и, притворившись кашляющим, дунуть огненной таблеткой в костер или острой стрелкой в ничего не подозревающего врага.

На сей раз Гарун выбрал стрелку, вонзив её в круп белой лошади.

Кобыла, заржав, взбрыкнула, и Эль Мюрид выпал из седла к ногам Гаруна. Проповедник и мальчик встретились взглядами. Эль Мюрид ничего не понимал. Он попытался подняться, но тут же снова упал. Носитель Истины сломал лодыжку.

Родные и двоюродные братья Гаруна принялись издеваться над упавшим юношей.

Какой-то сообразительный монах заорал:

— Божественное знамение! Все лжепророки неизбежно рушатся!

Толпа подхватила этот вопль. Некоторые ждали лишь подходящего момента, чтобы начать поношение Эль Мюрида. Сторонники Пророка встали на защиту своего кумира. Кое-где завязались потасовки.

Гарун и Эль Мюрид продолжали смотреть друг на друга, как бы вглядываясь в будущее и словно видя его в мрачном свете.

Нассеф заметил духовую трубку. Его сабля со звоном вылетела из ножен и острие клинка рассекло правое надбровье Гаруна, всего лишь дюймом выше глаза. Мальчик не погиб лишь благодаря решительным действиям Радетика.

Сторонники короля взревели от ярости. Заблестели клинки.

— Начинается побоище. Сюда, маленький глупец! — С этими словами он рванул упавшего Гаруна за руку, кинул мальчишку себе на плечо и заспешил к шатру работодателя. Во время Дишархуна все — как паломники, так и местные жители — должны были всю неделю жить в палатках.

Навстречу им выбежал Фуад. До него уже домчались слухи об убийстве, и он был в ярости. Гигант с репутацией необузданного дикаря являл собой внушающее страх зрелище. В руке он сжимал свой боевой меч — такой большой, что им наверное можно было снести голову быка единым ударом.

— Что случилось, учитель? С ним все в порядке?

— В основном напуган. Я должен поговорить с Юсифом.

Радетик изо всех сил старался не показать рану мальчишки, зная, что своей необузданной яростью Фуад значительно превосходит среднего легковозбудимого туземца.

— Он ждет.

— Чтобы поговорить с ним, мне каждый раз приходится ждать, когда один из его детей покалечится.

Фуад одарил его кислым взглядом.

Крики и сабельный звон вокруг Эль Мюрида становились все громче. В период Дишархуна всякие свары категорически запрещались, но Дети Хаммад-аль-Накира были не из тех, кто позволяет каким-то там законам ограничивать свои эмоции.

На месте схватки появились всадники с черными круглыми щитами, на которых были изображены красные орлы — символы Королевского дома.

Радетик заторопился в жилище валига.

— Что случилось? — спросил Юсиф, убедившись, что рана сына опасности не представляет. Приказав всем своим обычным прихлебателям выйти, он сказал:

— Гарун, говори первым!

Мальчик был слишком напуган, чтобы уклоняться от истины.

— Я… Я использовал духовую трубку. Попал в его лошадь. Я не думал, что он упадет и повредится.

— Мегелин?

— Суть такова. Мы имеем дело с шуткой очень дурного вкуса. Думаю, что виной всему пример, какой подают детям взрослые. Впрочем, мне и раньше приходилось слышать кое-что о Сабах-и-Хасане.

— При чем здесь он?

— Я полагаю, что тогда был использован тот же трюк. Ваши дети, для вашего сведения, просто более примитивны и прямолинейны, чем вы.

— Гарун? Это правда?

— Что?

— Ты так же поступил и с Сабах-и-Хасаном?

Радетик слегка улыбнулся, заметив, как мальчишка борется с ложью, пытающейся вырваться из его уст.

— Да, отец, — наконец выдавил он.

В шатер вернулся Фуад.

— Учитель?

— Да, валиг.

— Как они оказались на улице? Разве они не должны были быть на занятиях?

— Брось, Юсиф, — вмешался Фуад. — Не говори мне, что ты постарел настолько, что не помнишь времена, когда сам был мальчишкой. (Валигу было сорок один.) Это же Дишархун. На женщине не оказалось покрывала. Неужели ты полагаешь, что учитель способен творить чудеса?

Радетик был поражен. Фуад неоднократно давал ему понять, что учитель, который не обучает владению оружием, — существо абсолютно никчемное. Вождю воинов никакого образования не требуется. А что касается писцов и счетоводов, то их всегда можно захватить в рабство.

Кроме того, Фуад не любил Радетика как личность.

Почему он вдруг стал таким добродушным? Это внушало беспокойство.

— Гарун.

Мальчик неохотно приблизился к отцу. Наказание он воспринял без слез, но и без раскаяния.

Юсиф был сердит. Он никогда не наказывал детей перед чужаками. И все же… Радетику показалось, что его работодатель не так уж и недоволен.

— Теперь отправляйся к своим братьям и скажи им, чтобы они держались подальше от всяких неприятностей.

Мальчик убежал, а Юсиф, обращаясь к брату, произнес:

— Отчаянный маленький негодяй…

— Сын своего отца, полагаю. Ты был таким же.

Гарун был любимцем Юсифа, хотя тот и пытался это скрыть. Радетик подозревал, что его услуги потребовались только ради этого мальчишки. Остальных отправили учиться в слабой надежде, что и на их разум может лечь патина мудрости.

Гарун любил учиться. Особенно ярко это проявлялось, когда он не находился в обществе своих братьев. Однажды он даже сказал Радетику, что хотел бы стать похожим на него, когда вырастет. Мегелин был польщен и растроган.

Гарун проявлял удивительную для шестилетнего ребенка настойчивость в подготовке к миссии, предназначенной ему от рождения. В этом отношении он не уступал и двенадцатилетнему. Ему был присущ мрачный фатализм, который редко можно встретить даже у тех, кому перевалило за тридцать.

Мегелина очень беспокоила будущая судьба ребенка.

— Юсиф, — забубнил Фуад, — наступил тот момент, которого мы так долго ждали. На этот раз он дал нам хороший, надежный как скала предлог.

Радетик поразился, когда понял, что речь идет об Эль Мюриде. Это было открытие. Он и не подозревал, что столь могущественные люди опасаются Ученика. Опасаются пятнадцатилетнего мальчишку, который подобно им явился в Аль-Ремиш на Дишархун. Явился для того, чтобы над его новорожденной дочерью был исполнен обряд обращения в почитаемом всеми Святилище Мразкима.

Итак, они ему лгали. Так же как, впрочем, и себе. Все тот же старый добрый свист в темноте, которым гонят страх. Именно этим и был вызван весь шум по религиозным проблемам.

— Валиг, но это же нелепо. Это — варварство, — вмешался Радетик. — Мальчик — сумасшедший. Он навлекает на себя страдания после каждой проповеди. Зачем вам выдвигать против него обвинения? Пусть он получит свою Святую Неделю. Пусть говорит. И пусть над ним посмеется весь Аль-Ремиш.

— Позволь мне дать пинка этому сутенеру с плоской рожей! — проревел Фуад.

Юсиф успокаивающе поднял руку и произнес:

— Помолчи. Он имеет право на свое мнение, пусть даже и ложное.

Фуад мгновенно умолк.

Юсиф имел безграничное влияние на младшего брата. Фуад практически не имел собственных амбиций и был почти полностью лишен творческой фантазии. Он был зеркалом Юсифа, его правой и очень длинной рукой, молотом, при помощи которого обретали форму политические мечты валига. Это не означало, что он всегда и во всем соглашался с братом. Фуад и Юсиф иногда спорили. Их споры становились особенно горячими, когда старший из братьев пытался ввести какое-нибудь новшество. Иногда побеждала точка зрения Фуада. Но если решение было принято, то он проводил его в жизнь железной рукой.

— Валиг…

— Помолчи немного, Мегелин. Позволь мне объяснить тебе, в чем ты не прав. — Юсиф поправил подушки и продолжил:

— Это займет некоторое время, так что устраивайся поудобнее.

Радетик считал, что убранство шатра Юсифа являет собой прекрасный образчик варварского вкуса. Дети Хаммад-аль-Накира по возможности окружали себя кричаще яркими красками. Красные, зеленые, желтые и синие тона, окружающие Юсифа, настолько не гармонировали, что Радетику казалось — краски, ссорясь, кричат друг на друга.

— Фуад, поищи чего-нибудь освежающего, пока я буду учить нашего учителя. Мегелин, ты ошибаешься потому, что полностью уверен в правильности своей точки зрения. Оглядываясь вокруг, ты не видишь культуры. Ты замечаешь лишь варваров. Ты слышишь наши религиозные диспуты и не веришь в то, что мы воспринимаем все это всерьез. Ты не веришь в это только потому, что сам подобные диспуты серьезно не воспринимаешь. Могу тебя обрадовать — многие из моих людей тоже не воспринимают эти проблемы серьезно. Но большинство населения воспринимает.

Что же касается Эль Мюрида и его подручных, то ты видишь в них всего лишь ненормального мальчика и шайку бандитов. Я же вижу огромную проблему. Мальчик говорит такие вещи, которые все хотят услышать. И ему верят. У Нассефа достаточно ума и энергии, чтобы создать для Эль Мюрида новую империю. В паре они обладают огромной привлекательностью для детей. Наши дети не видят иного пути возврата к нашему славному прошлому.

Ты считаешь Нассефа бандитом потому, что он нападал на караваны. Однако опасным его делают не сами преступления, а то искусство и эффективность, с которыми он их совершал. Да поможет нам Бог, если он поднимется выше грабежей и развяжет войну во имя своего Бога. Скорее всего он сумеет нас уничтожить.

Мегелин, никто не станет смеяться, когда начнет говорить Эль Мюрид. Ни один человек. А как оратор он не менее опасен, чем Нассеф в битве. Его речи куют оружие, которое вознесет Нассефа над обычным бандитизмом.

Сейчас движение, которое возглавляет мальчик, находится на распутье. И он это знает. Именно поэтому он и появился в этом году в Аль-Ремише. Когда Дишархун закончится, движение либо исчезнет, дискредитировав себя, либо помчится по пустыне подобно песчаной буре. Если для того, чтобы остановить Эль Мюрида, необходимо предъявить обвинения, мы их предъявим.

Вернулся Фуад с напитком, напоминающим лимонад. Мегелин и Юсиф взяли свои стаканы, а Фуад тихо уселся в сторонке.

Радетик развалился на алой подушке, сделал глоток и сказал:

— А Фуад постоянно удивляется, почему я считаю вас варварским народом.

— Мой брат никогда не бывал в Хэлин-Деймиеле. Мне же там бывать доводилось. Я верю, что вы там способны высмеять любого мессию и оставить его не у дел. Вы все — циники, и подобного рода вожди вам не требуются.

А нам они нужны, Мегелин. Мое сердце рвется к Эль Мюриду. Он говорит мне именно то, чего желает мое сердце. Я хочу верить, что мы Избранные. Я хочу верить, что наше призвание — править миром. Я желаю слышать нечто такое, что наполняет смыслом пробежавшие после Падения столетия.

Я хочу верить в то, что и само падение империи было делом рук Властелина Зла. Фуад жаждет верить в это. Мой двоюродный брат король был бы рад в это поверить. Но к сожалению, мы достаточно стары для того, чтобы увидеть тонкую осеннюю паутину, витающую в воздухе. Смертельную паутину.

Этот мальчик, Мегелин, — торговец смертью. Он продает её в красивой упаковке, но тем не менее это не что иное, как путь к очередному Падению. Если мы прислушаемся к нему и покинем Хаммад-аль-Накира, чтобы обратить в свою веру язычников и возродить Империю, нас уничтожат. Каждый из тех, кто пересекал Сахель, понимает, что лежащий за ним мир совсем не тот, что когда-то был покорен Ильказаром.

Мы уступаем западным королевствам числом, ресурсами, оружием и, что самое главное, дисциплиной.

Радетик кивнул. Он понимал, что эти люди потерпят сокрушительное поражение в любой войне с западом. Военное искусство, как и все остальное, с течением времени совершенствуется. Развитие стратегии и тактики у Детей Хаммад-аль-Накира шло в направлении, пригодном лишь для сражения в пустыне.

— Но более всего меня приводит в ужас даже не объявленный им джихад — до него ещё очень долго, — продолжал Юсиф. — Меня ужасает та борьба, которая может развернуться здесь. Ему прежде всего необходимо завоевать свою страну. А для этого ему придется вспороть брюхо Хаммад-аль-Накира. Вот так. Именно поэтому я хочу сейчас вырвать у него клыки. Любым способом.

— Да, вы живете по иным законам, — заметил Радетик (в последнее время это стало его любимой присказкой). — Мне надо обдумать все то, что вы сказали.

Радетик допил лимонад, поднялся, кивнул Фуаду и, выйдя из шатра, уселся в позе медитации неподалеку от входа. Он слышал, как Юсиф поручил брату сообщить королю Абуду об открывающихся возможностях. Огорченный глупостью происходящего и возмущенный готовящейся несправедливостью, он отключился от всего окружающего и погрузился в себя. Королевский Сад занимал пять акров земли рядом с юго-западной стороной Святилища Мразкима — сердца религиозной жизни Хаммад-аль-Накира. Сейчас, во время Дишархуна, Сад кишел родственниками короля, искателями монаршей милости и обыкновенными лизоблюдами. Многие военачальники, шейхи и валиги притащились в столицу со всем своим хозяйством. Разнообразные торговцы и ремесленники, пытаясь получить хотя бы малейшее преимущество над своими конкурентами, практически держали королевские владения в осаде. В Саду постоянно появлялись послы из соседних стран и представители могущественных иностранных торговых домов. Запах стоял невообразимый. Люди, животные, механизмы и насекомые издавали шумы, сливающиеся в общий всепоглощающий гул.

А за безумным муравейником Королевского Сада раскинулся огромный лагерь простых паломников. Их палатки заполонили склоны похожей на чашу долины, в которой, собственно, и находились как столица, так и Святилище. В этом году пилигримов было значительно больше, чем обычно, так как слухи о предстоящем появлении на празднестве Эль Мюрида циркулировали уже несколько месяцев. Множество паломников явились только потому, что не желали пропустить неизбежные схватки между властями и проповедником новых идей.

Глядя вслед торопящемуся к королевскому шатру Фуаду, Радетик подумал, что Юсиф играет с огнем. Эта монархия, в отличие от Ильказара, не имела достаточно власти, чтобы править простым изданием указов. Сейчас даже самый отъявленный возмутитель спокойствия имел право предстать перед судом и произнести там речь в свою защиту.

Появился Гарун и, с пристыженным видом сев рядом с Радетиком, вложил ручонку в ладонь учителя.

— Иногда, Гарун, твоя изобретательность тебя губит, — сказал Радетик, впрочем, без особого укора. Жест ребенка тронул его.

— Я поступил плохо, Мегелин?

— На этот счет есть разные мнения. — Радетик мысленно оценил существующие позиции. — Дело в том, что ты должен научиться думать, Гарун. Нельзя действовать бездумно. Это — основной недостаток твоего народа. Они поступают импульсивно, не задумываясь о возможных последствиях.

— Я очень сожалею, Мегелин.

— Не выдумывай! Ты жалеешь лишь о том, что тебя поймали. Тебя нисколько не трогает то, что ты причинил боль этому человеку.

— Он — наш враг.

— Откуда тебе это известно? Ты раньше его не видел. Никогда с ним не говорил. Он тебя ничем не обижал.

— Али сказал…

— Али похож на твоего дядю Фуада. Он очень много болтает. Рот у него никогда не закрывается. В результате когда-нибудь кто-нибудь заткнет глотку Али кулаком. Часто ли он оказывается прав? Насколько часто с его языка срывается очевидная глупость?

Радетик дал волю своему отчаянию. В жизни ему не приходилось встречать ученика более неподатливого, чем Али бин Юсиф.

— Значит, он не наш враг?

— Этого я не говорил. Конечно, он враг. Причем самый злейший. Но вовсе не потому, что так утверждает Али. Эль Мюрид враждебен вам своими идеями. Не думаю, что он нанесет тебе физический вред, даже получив для этого возможность. Но он отнимет у тебя все, что тебе дорого. Со временем, надеюсь, ты поймешь, какой непростительной ошибкой была твоя выходка.

— Фуад возвращается.

— Верно. Он похож на кота, слизывающего сливки с усов. Аудиенция прошла удачно?

— Просто превосходно, учитель. Старый Абуд оказался не так глуп, как я думал. Он мгновенно смог оценить представившуюся возможность. — Улыбка исчезла с лица Фуада, и он добавил:

— Тебя могут вызвать в качестве свидетеля.

— Это может положить конец нашей дружбе. Я из Ребсамена, Фуад, и не способен лгать.

— Не знал, что мы были друзьями, — бросил Фуад, входя в шатер.

По спине Радетика пробежал холодок, хотя он и не считал себя трусом.

Мегелин испытывал к себе сильнейшее отвращение, так как знал, что солжет, если Юсиф на него хорошенько надавит.

Суд собрался, как традиционный Суд Девяти Дишархуна. Он считался высшим трибуналом Хаммад-аль-Накира. Три судьи представляли Королевский дом, три — жречество и оставшиеся три назначались методом случайного отбора из простых паломников, прибывших на празднование Святой Недели.

Исход слушания был предрешен. Восемь человек оказались против Эль Мюрида ещё до того, как закончили выступать основные свидетели.

Кто-то наложил на голову Гаруна тяжелую повязку. Его успели хорошенько научить, и мальчишка врал с каменным лицом, бросая вызывающие взгляды на Эль Мюрида и Нассефа.

Радетик чуть было не завопил от возмущения, когда суд подавляющим большинством отказал обвиняемому в праве на перекрестный допрос.

Когда Гарун сошел с возвышения, показание один за другим начали давать паломники. Их свидетельства не имели ничего общего с истиной. Создавалось впечатление, что все они руководствовались своими религиозными взглядами. Ни о духовой трубке, ни о стрелке никто даже не упомянул.

Радетик уже хорошо знал, как действует юстиция в этой части пустыни. Ему приходилось присутствовать на судебных заседаниях в Эль Асваде. Решение суда в основном зависело от того, какой из сторон удавалось собрать больше родственников, способных врать в её пользу.

Мегелин с ужасом думал о том, что ему, возможно, тоже придется давать показания. Совесть безжалостно держала его за горло, и он опасался, что не сможет соврать.

Однако в конечном итоге ему удалось избежать душевного кризиса. Юсиф шепнул нужное слово, и его не пригласили на возвышение. Радетик ерзал на своем месте и дымился от ярости. Какая пародия на судопроизводство! Решение с самого начала не вызывало сомнения. Более того, оно было принято ещё до того, как судьи выслушали обвинения…

Да а в чем, собственно, состояли обвинения? Радетик вдруг сообразил, что формально их не предъявляли.

Они судили Эль Мюрида. Обвинения не играли никакой роли.

Эль Мюрид поднялся и произнес:

— У меня имеется просьба, милорды.

Главный судья, один из братьев Абуда, поинтересовался с утомленным видом:

— Ну что еще?

— Я прошу разрешения пригласить дополнительных свидетелей.

Председательствующий вздохнул и потер лоб ладонью. «Это же может затянуться на весь день», — подумал он. Но публика совершенно ясно услышала эти слова.

— Кого? — поинтересовался он вслух.

— Мою жену.

— Женщину?

По рядам зрителей прокатился изумленный ропот.

— Она дочь вождя. Дочь главы рода аль Хабиб, в жилах которого течет кровь Квесани.

— Тем не менее это женщина. Кроме того, её семья от неё отказалась. Ты издеваешься над судом. Усугубляешь свои преступления тем, что превращаешь судебное заседание в фарс. Твоя просьба отклоняется.

Негодование Радетика достигло крайней точки. Но… к своему изумлению, он увидел, что даже у сторонников Эль Мюрида (а они среди зрителей имелись) предложение пророка вызвало отвращение.

Мегелин печально покачал головой. Да, это действительно безнадежные дикари.

Фуад ткнул пальцем в бок Радетика и шепнул:

— Не ерзайте, учитель!

Главный судья поднялся со своего места, когда с момента открытия процесса не прошло и двух часов. Без каких-либо предварительных консультаций со своими коллегами, он объявил:

— Мика аль Рами. Нассеф, в прошлом ибн Мустафа аль Хабиб. Суд признает вас виновными. В силу этого Суд Девяти приговаривает вас к изгнанию из всех королевских владений и протекторатов. Вы также подлежите изгнанию из всех святых мест и лишаетесь милостей Божьих до тех пор, когда Суд Девяти в будущем не найдет нужным смягчить приговор или предоставить вам помилование.

Радетик ухмыльнулся. Приговор — это ничто иное, как политическое и церковное отлучение. Но в то же время он давал Эль Мюриду шанс. Ему всего лишь следовало публично отречься от своего учения.

Если бы обвиняемые действительно были виновны, то приговор подвергся бы всеобщему осмеянию за удивительную мягкость. Эта страна знаменита тем, что здесь даже за небольшие провинности отрубают руки, ноги, половые органы, а чаще всего головы. Но этот приговор отвечал целям короля. Приведенный в исполнение немедленно, он не позволит Эль Мюриду проповедовать перед огромной аудиторией во время Дишархуна.

Радетик негромко фыркнул. Кто-то здесь до смерти боится этого мальчишки.

Фуад ещё раз ткнул его в ребра.

— Господи, чем я Тебя оскорбил? — спросил Эль Мюрид, наклонив голову.

Это было сыграно превосходно и наверняка принесло пророку ещё несколько сторонников.

Затем он неожиданно гордо выпрямился и произнес, глядя в глаза судье:

— О Закон, твои слуги слушают тебя и повинуются. Разве не говорит нам Творец: «Повинуйтесь закону, ибо Я есть этот закон!» Как только закончится Дишархун, Эль Мюрид тотчас удалится в пустыню.

В толпе раздались вздохи. Создавалось впечатление, что старый порядок одержал полную победу.

Нассеф метнул в сторону Эль Мюрида наполненный ядом взгляд.

Но почему, спрашивал себя Радетик, Нассеф не произнес ни одного слова в их защиту? Какую игру он вел? И какую игру ведет в данный момент Эль Мюрид? Он, похоже, вовсе не огорчен тем, что подвергает себя дальнейшему унижению.

— Суд Девяти приказывает, чтобы приговор был приведен в исполнение немедленно!

Это никого не удивило. Каким другим способом можно лишить Эль Мюрида возможности проповедовать?

— Через час, отсчитывая от настоящего момента, все шерифы короля обязаны арестовать преступников или их родственников, если те окажутся на запретных для них территориях.

— Ну, это уж чересчур, — пробормотал Радетик.

Фуад снова ткнул его в бок.

Очень редко ученому удается точно определить момент поворота в ходе истории. Радетик знал, что сейчас он является свидетелем именно такого момента. Группа испуганных людей, заботясь о самозащите, дополняла эту заботу мелкой злобностью.

Они лишали Эль Мюрида священного и неотъемлемого права отца получить благословение своего ребенка в Святилище Мразкима во время Дишархуна. Эль Мюрид уже успел публично объявить, что проведет обряд во время Машада — последнего и самого важного дня празднества.

Не надо быть некромантом, думал Радетик, чтобы увидеть отдаленные последствия подобных действий. Самый ничтожный из жителей пустыни не мог не высказать своего мнения по поводу низости властей.

Позже сторонники Эль Мюрида станут говорить, что именно в этот момент пелена идеализма спала с глаз юноши, и перед ним во всей своей мерзости предстало лицемерие этого мира.

Радетик подозревал, что это прозрение наступило значительно раньше, так как молодой человек, судя по всему, был весьма доволен вынесенным ему приговором.

Тем не менее лицо пророка залилось краской, и на шее вздулись жилы.

— Такова воля Божья, — произнес Эль Мюрид. — Позволь мне, Создатель, молить, чтобы Ты вернул мне свою милость.

Его голос звучал мягко, но в нем можно было уловить угрозу и обещание раскола. С этого момента Королевство Покоя объявляло войну еретикам и всем тем, кто пытался лишить его будущего.

Радетик всем своим существом ощутил запах крови и почувствовал запах пожарищ, которым предстояло полыхать на этой земле многие годы. Ученый не мог взять в толк, как враги Эль Мюрида не замечают того, что натворили. Будучи прожженным циником, Радетик, наблюдая за Эль Мюридом, прекрасно понимал, что тот, несмотря на искренний гнев, предвидел ход событий, и этот ход его вполне устраивал.

Взглянув на Нассефа, Мегелин увидел, что тот почти не скрывал своего ликования.

Эль Мюрид в полном смирении покинул Аль-Ремиш. Но Мириам объявила, что её дочь не будет иметь имени до тех пор, пока не получит его пред алтарем Святилища Мразкима.

Услыхав об этом, Фуад расхохотался.

— Неужели нам угрожает женщина? — спросил он. — Верблюды научатся летать, прежде чем она снова увидит Аль-Ремиш.

Юсиф не был в этом столь уверен. Постоянные придирки Мегелина вынуждали его думать. И сейчас ему не нравились пришедшие ему на ум мысли.

Бунт начался, когда ещё не успела осесть пыль после отъезда Эль Мюрида. Погибло более сотни паломников. До окончания Дишархуна сторонники Эль Мюрида даже успели осквернить несколько Святилищ.

Юсиф и Фуад были потрясены.

— Это только начало, — сказал Мегелин своему работодателю. — Вам следовало убить его. Тогда мятеж прекратился бы за неделю, а через год об Эль Мюриде все уже забыли бы.

Несмотря на недавнюю речь об эмоциональной стороне дела, Юсиф был поражен реакцией последователей Ученика. Он не понимал, за что его так ненавидят вовсе не знающие его люди. Именно так и развиваются все человеческие трагедии: одни не знают, почему ненавидят, а другие не могут понять, почему они столь ненавидимы.

Несколько позже на той же неделе Радетик предупредил своего хозяина:

— За всем этим стоит хорошо продуманный план. Они предвидели ход ваших действий. Вы обратили внимание, что ни один из них не пытался по-настоящему защищаться? Особенно Нассеф. Во время суда он не проронил ни слова. Мне кажется, что вам удалось создать пару мучеников. Создается впечатление, что именно этого они от вас и хотели.

— Ты слушаешь, Гарун? — спросил валиг. Он держал мальчика рядом с собой, так как на улице его могли запросто прикончить. — Запомни: Нассеф. Он наиболее опасен.

— Мятеж разрастается, — предсказывал Радетик. — В нем начали появляться элементы классовой борьбы. Простые люди, ремесленники и мелкие торговцы против знати и жрецов.

Юсиф бросил на него удивленный взгляд.

— Может быть, я ничего не смыслю в религии, Юсиф. Но зато хорошо разбираюсь в политике, групповых интересах и надеждах на будущее.

— Что они могут сделать? — вмешался Фуад. — Горстка людей, объявленных вне закона? Отдельные сторонники Маленького Дьявола? Да мы прикончим их всех по одному, как раненых шакалов.

— Боюсь, Фуад, что Мегелин может оказаться прав. Думаю, что Абуд перестарался. Он их унизил. Так с мужчинами поступать не должно. Теперь он должен спасать свое лицо. Мы прогнали их, как побитых псов. Они просто обязаны нанести ответный удар. По крайней мере Нассеф. Это человек с огромным эго. Подумай, что бы ты сделал, если бы мы так поступили с тобой?

— Теперь понимаю, — ответил не очень задумываясь Фуад.

— Все мессии покорно принимают свою судьбу, — добавил Радетик. — Когда их унижают, они смотрят на это как на часть своей миссии. Я начинаю думать, что когда Эль Мюрид говорит о джихаде, то это всего лишь метафора. Однако боюсь, что Нассеф видит это совсем по-иному.

— Тем не менее, — не унимался Фуад, — мы можем их убить, если они что-нибудь затеют.

— Могу гарантировать, что Нассеф не уймется, — сказал Юсиф. — Нам необходимо как следует оценить его силы и быть ко всему готовыми. Ну и конечно, постараться его прикончить. Но я нутром чую, что он нам этого сделать не позволит. Сегодня вечером у меня аудиенция с Абудом. Пожалуй, стоит его немного расшевелить.

Король, к сожалению, разделял образ мыслей Фуада. Для него вопрос Эль Мюрида был закрыт.

Юсиф и Радетик продолжали суетиться и беспокоиться. Но и они тем не менее были ошеломлены, когда грянул гром.

Даже они чудовищно недооценили Нассефа.