Глава 1

Ветер завывал и бросал нам в спины тучи песка и пыли. Мы пятились назад, передвигаясь спинами вперед и углубляясь в шторм. Эта песчаная буря находила мельчайшие щели в одежде, и пыль, смешиваясь с потом, превращалась в вонючую соленую грязь. Воздух был горячим и сухим, он моментально слизывал влагу с тела, оставляя лишь сухие комки грязи. Губы у всех потрескались и раздулись, языки, как старые шершавые подушки, громоздились во рту и мешали дышать.

Несущий Шторм куда-то умчался, а мы страдали почти так же, как и повстанцы. Видимость не превышала каких-нибудь жалких дюжины ярдов. Я едва мог разглядеть людей слева и справа и двоих ребят из линии арьергарда.

Мысль о том, что нашим врагам приходится гнаться за нами, двигаясь лицом против ветра, не сильно меня бодрила.

Люди из другой линии внезапно разбежались в стороны, взяв луки на изготовку. Из кружащейся пыльной завесы появились какие-то высокие фигуры.

Тени плащей трепыхались вокруг них, взлетая вверх, как огромные крылья. Я схватил свой лук и выпустил стрелу, уверенный, что ее снесет ветром.

Однако нет. Всадник взмахнул руками, а его лошадь заржала и побежала по ветру, последовав за своими сородичами, которые тоже остались без седоков. Они наседали и наседали, держались очень близко. Им надо было достать нас, пока мы не ушли из Ветреной Страны и не добрались до Лестницы Слезы, где обороняться намного легче. Они хотели нас всех перебить и оставить здесь, под беспощадным солнцем пустыни.

Шаг назад, еще назад. Черт, так медленно. Но выбора нет. Если мы повернемся, они набросятся на нас. Мы должны заставить их платить за каждую попытку к нам приблизиться, это поумерит их пыл.

Нашим лучшим оружием было колдовство Несущего Шторм. Ветреная Страна всегда дика и беспокойна. Ее плоская голая поверхность необитаема, такие вещи, как песчаная буря, здесь обычное явление. Но такого шторма здесь еще не было. Он продолжался час за часом, день за днем, утихая только с наступлением темноты. Все это делало Ветреную Страну местом, абсолютно непригодным ни для чего живого. И только благодаря этому Гвардия была еще жива.

Нас было около трех тысяч, тех, кто попал в этот неумолимый поток, захлестнувший Лорды. Наше маленькое братство, отказавшись капитулировать, стало ядром для всех спасшихся в этой катастрофе, которые примкнули к Капитану, когда он проложил себе путь на свободу, прорвав кольцо окружения.

Мы стали мозгом и нервами этой жалкой армии. Сама Леди передала приказ всем офицерам имперской армии подчиняться Капитану. Только Гвардия и смогла добиться каких-то успехов в ходе северной кампании.

Из-за тучи пыли позади меня кто-то вынырнул, что-то завыл и коснулся моего плеча. Я в смятений развернулся. Еще не настало время подменять меня в цепи.

Передо мной стоял Ворон. Капитан выяснял, где я нахожусь.

Вся голова Ворона была обмотана каким-то тряпьем. Я сощурился, одной рукой закрывая лицо от больно бьющего песка. Ворон вскричал что-то типа ты же катау.

Я покачал головой. Он показал назад, схватил меня и заорал прямо в ухо:

– Ты нужен Капитану.

Я в этом и не сомневался. Кивнув, я передал ему лук и стрелы и оперся о ветер и летящий песок. Стрел было мало, да и те, что я отдал, были выпущены повстанцами, когда они в очередной раз появились из коричневатой дымки. Их стрелы подбирали.

Скрип, скрип, скрип, устало тащусь я. Подбородок мой опущен на грудь, и песок бьет меня по макушке. Я иду сгорбившись и зажмурив глаза.

Как не хотелось мне туда идти. Капитан ведь не скажет мне ничего такого, что я хотел бы услышать.

Ко мне приближалось большое облако пыли. Оно крутилось и покачивалось.

Приблизившись, оно чуть не сбило меня с ног. Я засмеялся. С нами был Меняющий Форму. Повстанцы истратят кучу стрел, когда он вломится в их ряды.

Они превосходили нас по численности в десять или пятнадцать раз, но такой перевес все равно не мог уменьшить их страха перед Поверженным.

Я продирался сквозь клыки и когти ветра, пока не убедился, что ушел слишком далеко. Или потерял ориентировку, что было для меня почти одно и то же. Я уже решил остановиться и тут увидел чудесный островок тишины и спокойствия. Я вступил туда, пораженный внезапным отсутствием ветра. В ушах продолжало звенеть. Мой мозг отказывался поверить в тишину.

Внутри этого оазиса спокойствия плотным строем, колесо к колесу катились тридцать фургонов. Большинство было заполнено ранеными. Тысяча человек, окружив фургоны, упорно тащились на юг, трамбуя пыль. Они смотрели в землю, со страхом ожидая своей очереди идти в арьергард. Никто не разговаривал, не обменивался остротами. Они повидали уже слишком много отступлений и следовали за Капитаном только потому, что он обещал им шанс выжить.

– Костоправ! Сюда!

Заметив меня с самого края колонны, Лейтенант махал мне рукой.

Капитан был похож на разъяренного медведя, которого разбудили во время зимней спячки. Седина у него на висках двигалась, когда он пережевывал слова, прежде чем их выплюнуть. Его лицо осунулось. На месте глаз – только темные впадины, а голос – бесконечно усталый.

– По-моему, я сказал тебе никуда не отходить.

– Была моя очередь…

– Твоей очереди нет, Костоправ. Я попробую объяснить тебе это, чтобы ты понял. У нас – три тысячи человек. Постоянно происходят стычки с повстанцами. И у нас есть знахарь-недоучка и только один нормальный врач, чтобы позаботиться обо всех мальчиках. Половину своих сил Одноглазому приходится тратить на то, чтобы поддерживать этот островок тишины. Тебе остается только лечить людей. Это значит, ты обязан не рисковать собой и не ходить во внешнее оцепление. Что бы ни случилось.

Я уставился в пустоту поверх его левого плеча, хмуро наблюдая за песчаными вихрями вокруг защищенного пятачка.

– Я достаточно ясно выражаюсь, Костоправ? До тебя доходит? Я благодарен тебе за твою преданность Анналам и сильную к ним привязанность, твою решимость почувствовать дух схватки, но…

Я закрутил головой, оглядывая фургоны сих печальным грузом. Раненых так много, а я так мало могу для них сделать. Капитан не замечал то чувство безнадежности, которое возникало у меня при виде этого. Все, что я мог сделать – это залатать раны и молиться. И постараться облегчить участь умирающих, пока они не отойдут и мы не сбросим их, чтобы освободить место для следующих.

Слишком многих мы потеряли. Тех, кто не должен был умереть, будь у меня достаточно времени, обученные помощники и приличная операционная. Почему я выходил на передовую? Потому что там я мог пригодиться. Там я мог расквитаться с нашими мучителями.

– Костоправ, – зарычал Капитан, – у меня такое чувство, что ты не слушаешь.

– Да, сэр. Понял, сэр. Я остаюсь здесь и приступаю к своей работе.

– Не будь таким мрачным, – он тронул меня за плечо. – Ловец сказал, завтра мы будем у Лестницы Слезы. Там мы сможем сделать то, чего все хотим, – расквасить Твердому нос. Твердый стал главнокомандующим повстанцев. – А Ловец не сказал, как нам это удастся? На одного нашего у них целая орава.

Капитан рассердился. Подбирая подходящий ответ, он исполнил свой шаркающий танец маленьких медвежат.

Три тысячи измученных, преследуемых людей опрокинут почуявшую запах победы орду Твердого? Ни за что, даже с тремя из Десяти, Которые Были Повержены.

– Не думаю, – я усмехнулся.

– Это, кажется, не твои дела, а? Ловец не перепроверяет твои хирургические операции, правильно? Тогда откуда такие вопросы о нашей стратегии? Я кисло улыбнулся.

– Неписаный закон всех армий, Капитан. Тот, кто ниже рангом, имеет привилегию оспаривать компетенцию командиров. Это тот известковый раствор, который укрепляет армию.

Капитан был ниже ростом и поэтому смотрел т. меня из-под косматых бровей немного снизу вверх.

– Укрепляет? А ты знаешь, что ею движет?

– Что же?

– Такие ребята, как я, которые дают пинка таким парням, как ты, всякий раз, когда они начинают философствовать. Уловил?

– Думаю, да, сэр.

Я отошел, откопал свою медицинскую сумку в том фургоне, где я ее бросил, и принялся за работу. Поступило несколько новых раненых.

Под непрекращающимся напором Несущего Шторм рвения у повстанцев поубавилось.

Глава 2

Я слонялся без дела, ожидая очередного вызова, и тут заметил, как из тучи пыли появился Элмо. Я не видел его уже несколько дней. Он подскочил к Капитану. Я тоже трусцой подбежал к ним.

– …обходят справа, – говорил он. – Наверное, пытаются первыми добраться до Лестницы.

Он бросил взгляд на меня и приветственно поднял руку. Я обалдел. Она вся побелела от соли и высохла от пота. Как и Капитан, он почти не отдыхал с тех пор, как мы вступили в Ветреную Страну.

– Возьми всех, кто в резерве, и ударь им во фланг, – ответил Капитан.

– Врежь им посильнее, и быстро. Они этого не ожидают и всполошатся. Заставь их поразмышлять над тем, что же мы задумали.

– Да, сэр, – Элмо развернулся, чтобы уйти.

– Элмо?

– Сэр?

– Осторожней там, береги силы. Ночью мы хотим продолжать движение.

В глазах Элмо отразилась пытка. Но он не обсуждал приказы, он хороший солдат. И так же, как и я, он знал, что к Капитану они приходят сверху.

Возможно, из самой Башни.

С приходом ночи наступало молчаливое перемирие. Пережив тягость дня, обе армии не испытывали ни малейшего желания сделать хотя бы один лишний шаг после наступления темноты. В ночное время стычки не происходили.

Но даже этих часов передышки, когда буря утихала, было недостаточно, чтобы восстановить силы людей, валящихся с ног после дневного перехода. А теперь наше высокое начальство хотело, чтобы мы предприняли сверхусилие, надеясь достигнуть некоторого тактического преимущества. Добраться до Лестницы еще ночью, врыться в землю и заставить повстанцев идти на штурм, измученных непрекращающейся бурей. Это имело смысл. Но это был тот тип маневра, приказ о котором генерал отдает, находясь в тылу, в трехстах милях от передовой.

– Ты слышал? – спросил меня Капитан.

– Да-а. Просто ошарашило.

– Я согласен с Поверженным, Костоправ. Переход будет легче для нас и тяжелее для повстанцев. Дошло?

– Да.

– Тогда постарайся сейчас передохнуть. Залезай в фургон и вздремни немного.

Я развернулся и побрел, проклиная судьбу, которая лишила нас большинства лошадей. О боги, пешая прогулка начинала надоедать.

Я не последовал совету Капитана, хотя это и звучало заманчиво. Но я был слишком взвинчен, перспектива ночного марша потрясла меня.

Я бродил вокруг, выискивая старых друзей. Гвардия рассеялась среди всей толпы. Наши люди были как бы проводниками воли Капитана. Некоторых я не видел еще со времени Лордов и не знал, живы ли они сейчас.

Мне не удалось найти никого, кроме Гоблина, Одноглазого и Немого.

Гоблин и Одноглазый сегодня были не более разговорчивы, чем Немой, что говорило об их состоянии духа.

Они устало тащились вперед, вперив глаза в сухую землю, и только иногда производили манипуляции руками или бормотали какие-то слова, чтобы наш пузырь тишины не разрушился. Я волочился рядом с ними. Наконец я попытался нарушить молчание, сказав привет.

Гоблин заворчал. Одноглазый одарил меня злым взглядом, а Немой даже не заметил моего присутствия.

– Капитан Сказал, что мы пойдем ночью, – произнес я.

Мне хотелось, чтобы кто-нибудь еще стал таким же прибитым и ошарашенным, каким был я сам.

Взгляд Гоблина спросил, зачем мне понадобилось рассказывать такую чушь.

Одноглазый пробормотал что-то насчет превращения ублюдка в жабу.

– Ублюдок, которого ты собираешься превратить в жабу, – это Ловец Душ, – сказал я с самодовольным видом. Он опять зло на меня посмотрел.

– Может, я тогда потренируюсь на тебе, Костоправ?

• Одноглазый не хотел ночного перехода, и Гоблин немедленно превознес гений того человека, у которого появилась такая идея. Но его энтузиазм был так слаб, что Одноглазый даже не удосужился ответить на этот укус.

Я подумал, что надо попробовать еще раз.

– Вы, ребята, выглядите так же кисло, как я себя чувствую. Бесполезно.

Даже головы не повернули.

– Ну и ладно.

Я тоже сник, в очередной раз переставил вперед ногу, выбросив из головы всякие мысли.

Они пришли за мной, чтобы я занялся ранеными, теми,: кто был с Элмо. Их была целая дюжина, но на сегодня это все. Отчаянная попытка повстанцев захлебнулась.

Буря еще продолжалась, но уже стемнело. Мы делали все как обычно.

Оторвавшись немного от повстанцев, мы разбили лагерь и зажгли костры, бросив туда все, что еще могли наскрести. Но только в этот раз отдых был коротким, до появления звезд на небе. Они зажглись и смотрели вниз, насмешливо мерцая, говоря о том, что все наши кровь и пот не имеют никакого значения в сравнении с их вечностью. О том, что мы сейчас делаем, через тысячу лет никто и не вспомнит.

Такие мысли посещали нас всех. Ни у кого не осталось ни жажды славы, ни идеалов. Мы хотели просто попасть туда, где можно лечь и забыть о войне.

Но война о нас не забудет. Как только Капитан решил, будто повстанцы убедились в том, что мы стали лагерем, он скомандовал подъем, и бесконечная колонна зазмеилась по залитой лунным светом бесплодной земле.

Прошли часы, а мы еще никуда не пришли. Пейзаж был все тот же. Я случайно взглянул назад и увидел, что Несущий Шторм послал очередную бурю на лагерь повстанцев. Там пульсировали и трещали вспышки молний. Такой яростной атаки они еще не видели.

Погруженная в темноту Лестница Слезы возникала так медленно, что сначала я решил, будто вижу край низкой облачности. Звезды начали меркнуть, восток засветился, и над горизонтом начала вырастать земля.

Лестница Слезы – это практически непроходимый, дикий район с сильно пересеченной местностью. Есть только одна, очень тяжелая дорога, от которой и берет название эта земля. Она постепенно поднимается, пока неожиданно не начинаются нагромождения утесов и обрывов из красного песчаника, потом и столовые горы. Такой ландшафт тянется во все стороны на сотни миль. В свете утреннего солнца они кажутся разрушенными временем стенами гигантской крепости.

Колонна углубилась в каньон, перегороженный каменной осыпью, и остановилась; мы ждали, пока расчистят дорогу для фургонов. Я вполз на вершину красной скалы и наблюдал за бурей. Она двигалась в нашу сторону.

Успеем ли мы пробиться до подхода Твердого? Дорогу перегородила свежая осыпь. Она тянулась только на четверть мили. Под ней лежал караванный путь, который действовал, пока война не прервала торговлю.

Я – опять повернулся лицом к шторму. Твердый показывал хорошее время.

Им, наверное, двигала злость, и он не собирался проигрывать. Мы убили его шурина и осуществили Повержение его кузины…

Мое внимание привлекло движение на западе. На Твердого шла широкая полоса свирепых грозовых туч, грохоча и скандаля между собой. От них отделилось черное облако и понеслось вперед, к песчаной буре. Поверженный играл грубо. Твердый был упрям. Он выдерживал все.

– Эй, Костоправ! – закричал кто-то. – Давай! Я посмотрел вниз. Самый тяжелый участок фургоны уже преодолели. Пора идти.

Грозовые облака исторгли из своих недр еще одну чернющую тучу. Мне стало почти жалко людей Твердого.

Вскоре после того, как я снова присоединился к колонне, земля вздрогнула. Скала, на которую я забирался, колыхнулась, застонала и опрокинулась, неуклюже развалившись поперек дороги. Еще один маленький подарок Твердому.

Мы остановились незадолго до наступления ночи. Наконец приличная земля!

Настоящие деревья, журчит ручей. Те, у кого оставались еще какие-то силы, начали окапываться и готовить еду. Остальные упали там, где стояли. Капитан не давил на них. Лучшим лечением в тот момент было дать им спокойно отдохнуть. Я спал, что твое бревно. Одноглазый разбудил меня с петухами.

– Давай приниматься за работу, – сказал он. – Капитан хочет организовать госпиталь. – Он скорчил гримасу. Одноглазый выглядел как отборный чернослив. – Ожидается подмога из Амулета.

Со стонами, жалобами и тяжелыми вздохами я поднялся. Все мышцы задеревенели, все кости болели.

– В следующий раз, когда мы окажемся в достаточно цивилизованном месте, где будет таверна, напомни мне, чтобы я выпил за вечный мир, проворчал я. – Одноглазый, я готов уйти в отставку.

– А кто не готов? Но ты же хранитель Анналов, Костоправ. Ты постоянно тычешь, нас носом в традиции.

Ты же знаешь, что у тебя есть только две возможности уйти из Гвардии: умереть от старости или вперед ногами с поля боя. Затолкай в свой отвратительный рот какой-нибудь жратвы, и поковыляли. У меня есть дела поважнее, чем игры в медсестру.

– Какое прекрасное утро, да?

– Просто радужное настроение. – Он раздраженно отвернулся, пока я приводил себя в подобие порядка.

Лагерь оживал. Люди ели и смывали со своих тел пустыню. Они ругались, ссорились, жаловались на судьбу. Некоторые даже разговаривали друг с другом.

Выздоровление началось.

Сержанты и офицеры осматривали окрестности, подыскивая наиболее удобные позиции для обороны. Здесь было то место, где Поверженные хотели остановить врага.

Это было подходящее место, отрезок того пути, который и дал Лестнице ее название, гора, возвышающаяся на двенадцать сотен футов над лабиринтом каньонов. Старая дорога прорезала склон горы бесчисленными поворотами так, что издалека она была похожа на гигантскую кривобокую лестницу.

Мы с Одноглазым взяли с собой дюжину человек и начали переносить раненых в тихий лесок, подальше наверх от предполагаемого места сражения. Мы потратили час, устраивая их поудобнее и готовясь к предстоящей работе.

– Что это? – неожиданно спросил Одноглазый. Я прислушался. Шум подготовки затих.

– Что-то происходит, – сказал я.

– Гениально, – ответил Гоблин. – Вероятно, люди из Амулета.

– Давай посмотрим. Тяжело ступая, я выбрался из леска и пошел дальше вниз, к месту, где расположился Капитан. Новоприбывшие показались как раз в тот момент, когда я вышел из-за деревьев. Я бы сказал, что их было около тысячи, половина, в сверкающей униформе, из личной Охраны Леди, остальные, по-видимому, возницы фургонов. Колонна фургонов выглядела даже более внушительно, чем пополнение.

– Сегодня будем пировать. – Прокричал я Одноглазому, который шел за мной следом.

Он посмотрел на фургоны, и его лицо расплылось в улыбке. Удовольствие на лице Одноглазого – почти такое же необычное дело, как мифические куриные зубы. Такие улыбки определенно заслуживают того, чтобы занести их в Анналы.

С батальоном Охраны был Поверженный, которого зовут Повещенный. Он был невероятно длинным и тощим. Голова у него была сдвинута набок, а вздутая шея побагровела от петли. Распухшее лицо застыло в выражении человека, который был задушен. На мой взгляд, ему, должно быть, трудно говорить.

Он был пятым Поверженным, которого я видел. До него это были Ловец Душ, Хромой, Меняющий Форму и Шелест. Ночную Ящерицу я упустил в Лордах и до сих пор не видел Несущего Шторм, несмотря на то что он совсем близко. Повешенный отличался от других. Остальные обычно носили что-нибудь, чтобы скрыть голову и лицо. За исключением Шелест, они целые столетия провели в земле, и могила не была к ним особенно милосердна.

Повешенного встречали Ловец Душ и Меняющий Форму. Капитан тоже был рядом, позади них. Он слушал командира прибывшего батальона. Я подобрался поближе, надеясь что-нибудь подслушать.

Командир батальона был мрачен, потому что ему пришлось перейти в распоряжение Капитана. Никому из регулярной армии не хочется исполнять приказы заморских новичков-наемников. Я уселся поближе к Поверженным и обнаружил, что не могу понять ни слова из их разговора. Они говорили на Телле-Курре, языке, умершем вместе с падением Правления.

Чья-то рука легко коснулась моей. Удивленный, я посмотрел вниз, в большие карие глаза Душечки, которую не видел несколько дней. Душечка быстро жестикулировала пальцами… Я изучал ее язык. Девочка хотела мне что-то показать.

Она привела меня к палатке Ворона, стоявшей недалеко от капитанской, забралась внутрь и вернулась с деревянной куклой. Это было с любовью сделанное творение рук человеческих. Я не мог себе представить, сколько часов Ворону для этого понадобилось. И я не мог представить, где он нашел столько времени.

Душечка замедлила движение пальцев так, чтобы я смог ее понимать Я еще не совсем освоил ее знаки. Она рассказала, что это Ворон сделал ей куклу, как я и предполагал, и что сейчас он шьет ей гардероб. Ей казалось, что в руках у нее огромное сокровище. Вспомнив ту деревню, где мы ее нашли, я не сомневался, что это – самая лучшая игрушка, которой она когда-либо владела.

Удивительное дело, если говорить о Вороне, таком резком, холодном, молчаливом, использующем свой нож, казалось, только в очень зловещих целях.

Мы проболтали с Душечкой несколько минут. Ее мысли были такими ясными и непосредственными, что сильно контрастировали с миром, полным разброда, лицемерия, непредсказуемости и интриг. Мое плечо стиснула рука, наполовину зло, наполовину дружески.