О том, что было раньше…

Он вышел из расплавленной солнцем пустыни через немыслимо долгое время, после того как его семья погибла от рук бандитов. Его имя было Мика аль Рами, но теперь, узрев в себе священное призвание, он стал называть себя Эль Мюридом или — Учеником. Он появился в беспокойное время, в то время, когда людьми овладело отчаяние и все жаждали перемен. И хотя Ученик был всего лишь мальчиком, от его проповедей запылала половина королевства.

Под его знамена встали не только отчаявшиеся мечтатели и бедняки, но и те, кто преследовал свои личные корыстные цели.

Эль Мюрид объявил беспощадную войну силам тьмы, и в этой войне его правой рукой стал Нассеф, или Бич Божий. Хотя Нассеф и был братом жены Ученика, но Эль Мюрид ему до конца никогда не доверял.

Те, кого Эль Мюрид считал служителями тьмы, в свою очередь с ужасом взирали на Эль Мюрида и боролись с ним изо всех сил. Среди этих людей оказался Гарун бин Юсиф — младший сын князя, во владениях которого первоначально обосновался Эль Мюрид. Его судьба переплелась с судьбой Эль Мюрида. Впервые они повстречались, когда Гарун был совсем ребенком. То, что сделал тогда Гарун, было всего лишь ребячьей шалостью, но конь выбросил Эль Мюрида из седла, и тот так и остался на всю жизнь хромым.

Шли годы. Бушевали сражения. Одни Эль Мюрид выиграл, в других потерпел поражение. Но могущество Ученика все возрастало. Ослепленный высокомерием, он приказал Нассефу выступить в поход на Аль-Ремиш — столицу своих врагов, неверных, именуемых также роялистами.

Роялисты встретили войско Эль Мюрида у Вади-эль-Куф, в самом сердце великой пустыни — Хаммад-аль-Накир, что означает Пустыня Смерти (или по-иному Бесплодия или Мерзости). Повстанцы были частично истреблены и частично рассеяны хорошо обученными и дисциплинированными западными наемниками под командованием знаменитого военачальника Тури Хоквинда. Эль Мюрид был ранен и, чтобы уцелеть, вместе с Нассефом укрылся в пещере. Находясь среди мертвецов и утоляя жажду собственной мочой, Ученик и Бич Божий выжидали, когда враги прекратят поиски и уйдут восвояси.

Им удалось выжить, и они снова собрали своих сторонников.

В сражениях участвовал ещё один молодой человек — Браги Рагнарсон. Он бежал из северной страны, и скитания привели его вместе с братом в ряды наемников. Жизнь его тесно переплелась с жизнью Гаруна, которого он несколько раз спасал от верной гибели.

Эль Мюрид извлек уроки из поражения под Вади-эль-Куф. Он понял, что войну должны вести военачальники. Под руководством генералов движение Ученика становилось все сильнее, несмотря на всю изобретательность отца Гаруна Юсифа. Семейство Гаруна со всеми своими сторонниками было вынуждено покинуть свой домен и отправиться в Аль-Ремиш.

По прошествии некоторого времени Эль Мюрид снова отправился в поход против столицы и короля. Но на сей раз его войско передвигалось небольшими отрядами по тайным тропам. Он напал неожиданно средь ночи, и защитников Аль-Ремиша охватила паника.

Браги и Гарун с горсткой бойцов, пытаясь вырваться из смертельной ловушки, встретились лицом к лицу с самим Эль Мюридом, вступающим со своими чадами и домочадцами в Аль-Ремиш.

В завязавшейся схватке получила рану жена Эль Мюрида, а Гарун мельком увидел дочь Ученика. Немногим роялистам удалось скрыться.

Гарун узнает, что остался единственным человеком, имеющим законное право на престол. С помощью магических сил всем обитателям Хаммад-аль-Накира тут же становится известно, что появился новый властелин, носящий титул Король-без-Трона.

Он и Браги бегут по пустыне от Нассефа, жаждущего отомстить за рану своей сестры.

Вера Эль Мюрида стала господствовать по всему Хаммад-аль-Накиру. Однако борьба не закончилась.

Обо всем этом было рассказано в книге «Огонь в его ладонях». Теперь начинается новое повествование — «Без пощады».

ГЛАВА 1

УЧЕНИК

Серебряный свет луны заливал пустыню. Чахлые кусты, напоминающие в ночи притаившихся в неподвижности джиннов, отбрасывали длинные тени. Ни ветерка. Неподвижный воздух был напитан густым запахом давно немытых тел людей и животных. Всадники не двигались, однако их дыхание и нетерпеливое шевеление заглушали отдельные звуки пустыни.

Мика аль Рами, именуемый Эль Мюридом и Учеником, завершил молитву и позволил военачальникам удалиться. Его зять Нассеф, которого Эль Мюрид удостоил титула Бич Божий, поскакал к протянувшейся неподалеку гряде холмов. За холмами в долине, напоминающей по форме чашу, лежал Аль-Ремиш — столица королевства Хаммад-аль-Накир, а в Аль-Ремише находилось Святилище Мразкима — самый почитаемый храм обитателей пустыни.

Мика поставил своего коня рядом с лошадью жены.

— Наконец-то настал решающий момент. После стольких лет ожидания. Не могу в это поверить, — сказал он, обращаясь к Мириам.

Вот уже двенадцать лет он сражается со слугами Властелина Зла. Вот уже двенадцать лет он пытается реформировать религию и снова возжечь пламя веры в сердцах обитателей пустыни. Все эти годы черные силы препятствовали ему создать Королевство Покоя, о котором он так мечтал. Но Эль Мюрид неустанно следует по пути, указанному ему Богом. И вот наконец до окончательной победы остается всего один шаг.

— Не надо бояться, — сказала Мириам, сжимая его руку. — С нами Господь.

— Я не боюсь, — солгал Эль Мюрид.

На самом деле он был охвачен ужасом. Четыре года тому назад под Вади-эль-Куф роялисты истребили две трети его последователей. Он и Нассеф остались в живых только потому, что сумели несколько дней пересидеть в лисьей норе, отравляя себя собственной мочой, которую пришлось пить, обманывая жажду. Кроме того, Ученик страдал от боли: у него была сломана рука. Боль, ужас и изнеможение тех дней навсегда запечатлелись в его душе. Даже теперь, по прошествии стольких лет, вспоминая Вади-эль-Куф, он покрывался холодным потом.

— Бог за нас, — повторила Мириам. — Я видела его ангела.

— Что? — изумленно спросил Эль Мюрид. До сей поры никто, кроме него, не видел ангела, избравшего его Орудием Господа в борьбе за Истину.

— Несколько минут назад он пролетел на фоне луны на своем крылатом коне. Точно так, как ты о нем рассказывал.

— Господь был с нами и в Аль-Асваде, — произнес он, пытаясь подавить горькое чувство. Всего лишь несколько месяцев назад во время осады твердыни, принадлежащей его злейшему врагу Юсифу, валигу Аль-Асвада, Ученик стал жертвой заклятия шагана. Сын валига Гарун наложил на него проклятие вечной боли. И Эль Мюрид не мог избавиться от нее, поскольку основным принципом было не использовать любого рода магию.

— Дети его тоже видели, Мика.

Эль Мюрид посмотрел на своих отпрысков. Его сын Сиди кивнул, как всегда решительно и без каких-либо эмоций. Однако у дочери, которая все ещё не имела имени, от пережитого волнения ярко сверкали глаза.

— Он был там наверху, отец. Мы не могли ошибиться.

Эль Мюрид немного успокоился. Ангел обещал помощь, но в душу Ученика закрадывались сомнения… Он сомневался. Он, Воитель за Дело Господне, сомневается! Неужели червь сомнения смог так глубоко забраться в его сердце? Вслух же он произнес:

— Еще несколько дней, детка, и ты получишь имя.

Ученику уже приходилось бывать в Аль-Ремише. Это случилось давным-давно, когда девочка была ещё совсем маленькая. Он тогда собирался возвестить Слово Божие во время Священного Праздника Дишархун и дать имя дочери в самый важный день празднества — в День Массада. Однако прислужники Властелина Тьмы, роялисты, правящие в Хаммад-аль-Накире, лживо обвинили его в том, что он якобы напал на Гаруна — сына Юсифа. Его приговорили к изгнанию, и Мириам поклялась, что дочь получит имя в иной День Массада, когда Святилище Мразкима будет очищено от еретиков.

До Дишархуна оставалось всего лишь несколько дней.

— Спасибо, папа. Кажется, к нам идет дядя Нассеф.

— Да, вот и он.

Нассеф развернул своего коня, оказавшись бок о бок с Эль Мюридом. Это было его законное место с самого начала. Мириам и Нассеф были первыми, кого он сумел обратить в свою веру. Правда, Ученик замечал, что у Нассефа честолюбие иногда преобладает над приверженностью идеалу.

— Там внизу их собралось великое множество, — сказал Нассеф.

— Мы это предвидели. Дишархун приближается. Что слышно от твоих агентов?

Нассеф вполне заслужил титул Бич Божий. Его тактика отличалась новизной. Как командир он умел заставить воинов биться яростно и до конца. Кроме того, ему удалось создать настолько изощренную систему шпионажа, что даже в шатре короля засел его тайный агент.

— Хм-м-м… — протянул Нассеф, развертывая начертанную на пергаменте карту. — Мы находимся на восточном краю долины. Люди короля Абуда размещены без всякого порядка и ничего не подозревают. Вся знать соберется этой ночью у короля. Наши агенты нападут на них в тот момент, когда мы начнем наступление. Змее отрубят голову в первые мгновения битвы.

Эль Мюрид вгляделся в залитую лунным светом карту.

— А что означают эти пометки? — спросил он.

— Это лагерь Хоквинда на противоположной стороне долины.

Ученик содрогнулся. Наемник Хоквинд командовал вражеским войском под Вади-эль-Куф, и его имя внушало Эль Мюриду чуть ли не патологический ужас.

— Рядом с резиденцией короля помечено расположение людей Юсифа, — продолжал пояснять Нассеф. — Полагаю, что и то, и другое заслуживает особого внимания.

— Бесспорно. Приведи ко мне этого щенка Гаруна. Я хочу, чтобы он снял с меня заклятие.

— Все будет сделано, властитель. К лагерю валига я направляю большой отряд. Никому не удастся скрыться.

— Мириам говорит, что видела моего ангела. Дети тоже его заметили. В эту ночь, Нассеф, он будет с нами.

Бич Божий, который, как подозревал Эль Мюрид, веровал в Бога только на словах, несколько недоуменно взглянул на Ученика и произнес:

— Что ж, в таком случае мы не можем не победить. Разве не так? Теперь скоро, Мика. Очень скоро, — закончил он, крепко сжав плечо Эль Мюрида.

— В таком случае — вперед. Приступай!

— Я пришлю гонца, как только мы захватим Святыню.

Звуки битвы отражались от склонов холмов вокруг долины, и наверху, на плато, их почти не было слышно. Даже голоса ночных птиц звучали громче. Чтобы услышать шум схватки, нужно было подойти к самому краю. Эль Мюрид стоял там, где склон круто уходил вниз, и смотрел на амулет, светившийся на его левом запястье. Ангел вручил ему этот браслет много, много лет назад. При помощи амулета Ученик мог обрушивать на врагов молнии даже с безоблачного неба. Сейчас он размышлял, не стоит ли помочь Нассефу этой могущественной божественной силой.

С того места, где он находился, видно было очень мало. Внизу, во тьме, он мог видеть лишь огни пожаров, казавшиеся с высоты крошечными искрами.

— Мириам, как, по твоему мнению, идут дела? Почему Нассеф не шлет своего гонца? — Эль Мюрид был напуган. Он сделал ход, имея лишь небольшой шанс на выигрыш. У врага было огромное численное преимущество. — Может быть, мне стоит спуститься вниз?

— Нассеф слишком занят и не может посылать людей только для того, чтобы нас успокоить, — ответила Мириам, глядя в небо. Битвы она видела и раньше, а вот ангела, о котором так часто говорил супруг, — никогда. До этой ночи она в его существование даже не очень-то и верила.

Ученик нервничал все больше. Он был уверен, что битва идет не так, как надо. Почему каждый раз, когда он сопровождает воинов, случается беда? Нет, не каждый раз… Давным-давно, когда дочь была совсем крошкой, он и Нассеф сумели захватить Себил-эль-Селиб в ночной битве, похожей на эту. Себил-эль-Селиб был вторым по значению религиозным центром Аль-Ремиша. Из этой победы выросли и все остальные успехи.

— Да успокойся же, — рассердилась Мириам, — ты ничего не можешь сделать, кроме как изводить себя.

Она обняла его за плечи, и их кони бок о бок двинулись через ряды облаченных в белые балахоны телохранителей, именуемых Непобедимыми. Вскоре они оказались у скал, где расположились остальные домочадцы со всем хозяйством. Некоторые спали.

Как они смеют? Может случиться так, что в любой момент надо будет спасаться бегством… Ученик недовольно фыркнул. Видимо, они решили отдохнуть: ведь если битва будет проиграна, времени для сна уже не будет.

Затем он, Мириам и Сиди слезли с седел, а дочь отъехала, чтобы проверить дозоры.

— В ней течет кровь рода эль Хабиб, — сказал он жене. — Ей всего двенадцать, а она уже сейчас — маленький Нассеф.

Мириам уселась на поданный слугой соломенный тюфяк и пригласила супруга сесть рядом.

— Отдохни, — сказала она. — А ты, Сиди, будь добр, узнай, приготовила ли Альтафа лимонад. Какая холодная ночь, — добавила она, теснее прижимаясь в мужу.

К этому времени Эль Мюрид совсем успокоился.

— Что бы я без тебя делал? — с улыбкой произнес он. — Посмотри. Ты видишь над долиной отсветы пламени? — Ученик попытался подняться, но Мириам потянула его вниз.

— Успокойся. От того, что ты суетишься, — ничего не изменится. Скажи лучше, как ты себя чувствуешь.

— Чувствую?

— Болит что-нибудь?

— Совсем немного. Малюсенькие боли там и сям.

— Хорошо. Мне совсем не нравится, как Эсмат травит тебя лекарствами.

Если ему в Мириам что-нибудь и не нравилось, то это её отношение к лекарю. На сей раз он проигнорировал её слова и сказал:

— Поцелуй меня.

— Здесь? На нас смотрят люди.

— Я — Ученик и могу делать все, что захочу, — негромко рассмеялся он.

— Животное. — Она поцеловала его и, сморщив носик, заметила:

— Какая ужасная борода. Интересно, куда подевался Сиди?

— Наверное, ждет, когда приготовят лимонад.

— Альтафа — ленивая девчонка! Я пойду посмотрю.

— Не трать зря времени, — сказал Эль Мюрид, откинулся на спину, и, к своему изумлению, почувствовал, что засыпает.

Его разбудили крики. Где?.. Сколько времени он дремал? Над долиной уже стояло яркое зарево… Крики. Вопли ужаса. Из зарева пожара, словно демоны из пекла, на него мчались, размахивая мечами, всадники…

Не стряхнув с себя сна, он с трудом поднялся на ноги, стараясь припомнить, где он оставил свой меч.

— Мириам! Сиди! Где вы?

Врагов было не менее пятидесяти. И все они мчались прямо на него. Непобедимые были слишком разбросаны и оказались не в силах остановить атакующих. Всадники уже рубили слуг.

В нем проснулся ужас прошлых лет. Ему не оставалось ничего, только драться. Возможности бежать, как в Вади-эль-Куф, не было. От всадника убежать невозможно. Надо было заранее спрятаться…

К нему бежал ребенок.

— Сиди! — взревел Эль Мюрид, забыв страх.

Один из всадников развернул коня в сторону мальчика, и в тот же момент откуда-то сбоку возникла другая лошадь.

— Сумасшедшая девчонка! — выдохнул Эль Мюрид, когда дочь встала на пути врага. Дочь на секунду остановилась лицом к лицу с врагом, а Сиди тем временем успел укрыться в скалах.

— Мириам! — Его жена бежала мимо всадника следом за Сиди.

Всадник объехал девочку и взмахнул клинком. Мириам вскрикнула, ноги стали заплетаться, она рухнула на землю и, напрягая последние силы, поползла к скалам.

— Нет! — закричал Эль Мюрид и, не имея лучшего оружия, метнул в противника камень. Он промахнулся, но всадник тем не менее взглянул в его сторону.

— Гарун бин Юсиф! Кто же еще? — с проклятием выдохнул Ученик. Юсиф и его семейство были главными пособниками Тьмы. А этот мальчишка в шестилетнем возрасте сумел причинить ему зло. Он заставил лошадь выбросить Эль Мюрида из седла. Ученик тогда сломал ногу, и боль в лодыжке до сей поры давала о себе знать.

Амулет на руке запылал ярче, призывая его обрушить молнию на голову юнца и тем самым положить конец этой напасти.

Тем временем Непобедимые успели сомкнуть ряды и начали теснить Гаруна и его прихвостней. Эль Мюрид не мог больше следить за схваткой. Она постепенно отодвигалась куда-то в сторону — Непобедимые числом значительно превосходили нападавших. Тем не менее вокруг него и Мириам осталось лежать полдюжины тел в белых балахонах.

Он прижал Мириам к себе, не обращая внимания на кровь, орошающую его одежду. Эль Мюрид был уверен, что жена умерла. Но она вдруг приоткрыла глаза и прошептала:

— На сей раз я успела… Я спасла Сиди…

— Успела. Конечно, успела. Эсмат! Эсмат, где ты? — рассмеявшись сквозь слезы, произнес Ученик. Он схватил кого-то из Непобедимых за полу балахона и приказал:

— Лекаря сюда! Быстро!

Отыскав Эсмата за кучей багажа, они без всякой нежности поволокли его по земле и затем бросили к ногам властителя.

— Эсмат, Мириам ранена. Одним из служителей ада… Вылечи её, Эсмат!

— Властитель, я…

— Помолчи! Делай, что сказано, — приказал Эль Мюрид ледяным голосом.

Целитель пришел в себя и повернулся к Мириам. Он лишь немногим уступал Бичу Божьему в своей близости к Учителю, а в некоторых вопросах даже превосходил его. Властелин может погибнуть, если потеряет жену. Одной веры в Творца, какой бы великой она ни была, не хватит для того, чтобы заставить Эль Мюрида продолжать начатое дело.

Эль Мюрид безостановочно расхаживал туда-сюда, когда Нассеф, осадив рядом с ним коня, радостно объявил:

— Мы победили, властитель. Аль-Ремиш взят! Святилище Мразкима захвачено! Они превосходили нас численностью в десять раз, но паника овладела ими словно эпидемия чумы. Даже наемники, и те бежали.

— Что? — Ученик впервые заметил военачальника. — Что ты сказал?

Бич Божий соскочил седла. Это был высокий, стройный человек лет тридцати, красивый суровой красотой воина. Его лицо несло на себе шрамы многочисленных битв. Нассеф принадлежал к числу тех полководцев, которые всегда лично возглавляют атаку.

— В чем дело, Мика? Да остановись же ты наконец и поговори со мной!

— Они напали на нас.

— Здесь?

— Щенок валига. Гарун. И этот иностранец Мегелин Радетик. Они точно знали, где мы. — Эль Мюрид повел рукой, указывая на погибших, и добавил:

— Шестьдесят два человека убиты, Нассеф. Самых лучших. Некоторые из них шли с нами с первых дней.

— Судьба — изменчивая сука, Мика. Они бежали и наткнулись на тебя совершенно случайно. Неприятно, конечно, но подобное на войне не редкость.

— Случайностям нет места в мире, Нассеф. Силы Света и Тьмы постоянно ведут сражение, и мы поступаем согласно их воле. Враги хотели убить Сиди. А Мириам… — Его душили слезы. — Что мне делать без нее, Нассеф? Она — моя сила. Моя скала. Скажи, почему Творец требует от меня таких жертв?

Но Нассеф уже не слушал. Он бросился на поиски сестры. Военачальник стремительно шагал, яростно отдавая на ходу приказы. Ученик, спотыкаясь, брел следом.

Мириам была в сознании. Она слабо улыбнулась, но ничего не сказала. Лекарь затрясся от страха, когда Нассеф стал задавать ему вопросы. Эль Мюрид встал на колени и взял жену за руку. По его щекам текли слезы.

— Все не так плохо, я видывал людей, переживших и более серьезные раны, — произнес Нассеф, нежно поглаживая сестру по плечу. Мириам морщилась от боли. Она отказалась принимать болеутоляющие снадобья Эсмата. — Ты, сестренка, будешь в полном порядке к тому дню, когда твоя дочь получит имя, — продолжал Нассеф. Бич Божий опустил руку на плечо Эль Мюрида и сжал так сильно, что Ученик едва не взвыл от боли. — Они дорого заплатят за это, брат. Обещаю. — Он поманил к себе одного из Непобедимых и приказал:

— Найди Хаджа (Хадж командовал телохранителями Эль Мюрида). Я дам ему шанс искупить свою вину.

У Непобедимого от изумления отвисла челюсть.

— Быстро! — Нассеф говорил негромко, но тон его голоса заставил Непобедимого припуститься бегом. Обращаясь к Эль Мюриду, он продолжил:

— Потери слишком велики, и мы не сможем начать преследование. Жаль, что мне не удастся покончить с наемниками. Отправляйся в город, Мика. В Святилище и королевских покоях к твоему приходу успеют навести порядок.

— А ты что намерен делать?

— Гнаться за Гаруном и Мегелином Радетиком. Из всего семейства валига выжить ухитрились лишь они.

— А что случилось с королем Абудом и принцем Ахмедом?

— Ахмед убил Абуда, — с усмешкой сказал Нассеф. — Он был моим человеком. Представляю, как он огорчится, когда я не позволю ему стать королем.

Ученик чувствовал, что за словами Нассефа таятся честолюбивые замыслы. Нассеф никогда искренне не был предан вере. Всем сердцем он служил только одному человеку. И этим человеком был сам Нассеф. Он опасен и в то же время незаменим. На поле битвы у него нет равных — за исключением, пожалуй, Тури Хоквинда. Но и этот наемник уже не имеет работодателя.

— Должен ли ты ехать сам?

— Я хочу своими руками схватить их, — процедил Нассеф все с той же зловещей ухмылкой.

Эль Мюрид попытался возражать. Он не хотел оставаться в одиночестве. Если Мириам умрет…

В разгар спора появились его сын и дочь. Сиди, казалось, скучал. Девочка же, напротив, была суровой и кипела гневом, чем-то напоминая своего дядю. Но в ней имелось нечто такое, чего был лишен Нассеф, — а именно способность к сопереживанию, умение сочувствовать. Бич Божий никогда не мог понять эмоции, которые сам не испытывал. Дочь, не произнося ни слова, взяла отца за руку, и тому мгновенно стало легче, словно Эсмат дал ему свой успокоительный бальзам.

Эль Мюрид понял, что этой ночью без обезболивающих снадобий лекаря ему не обойтись. Психическое напряжение всегда усиливало боль в старых ранах и обостряло действие заклятия, наложенного на него Гаруном.

Валигу было мало столько лет держать Движение взаперти в Себил-эль-Селиб, он вдобавок все это время обучал своего щенка колдовству. Королевство будет очищено от этой ереси! Ждать осталось недолго, ибо этой ночью, пройдя через последние родовые муки, появилось на свет долгожданное Королевство Покоя.

Он посмотрел на Мириам, храбро сражающуюся с болью, и подумал, не слишком ли крута та лестница, что в ведет в небеса.

— Нассеф!

Но Нассеф уже ушел, уведя в погоню за отродьем Валига большинство телохранителей. Это ночью мальчишка остался единственным человеком, в чьих жилах течет кровь Квесани, единственным претендентом на трон Хаммад-аль-Накира — Трон Павлина. Если его не станет, то прислужники Властелина Зла, так называемые роялисты, лишатся своего знамени.

Темная, злобная, мстительная сила поселилась в сердце Ученика, хотя в основе всех его проповедей лежал призыв к любви и всепрощению. Всадники перекликались, уходя в ночь.

— Удачи вам, — прошептал Эль Мюрид, хотя и понимал, что Нассефом движет не только жажда мести.

Дочь сжала руку отца и припала головой к его груди.

— Ведь мама поправится, — тихонько выдохнула она. — Разве не так?

— Обязательно. Вне сомнения, — ответил Эль Мюрид, обращаясь к небу с беззвучной молитвой.

ГЛАВА 2

БЕГЛЕЦЫ

Пустыня полыхала жаром, словно адская печь, солнце безжалостно колотило по голой равнине молотом своих испепеляющих лучей. Обожженная земля в яростном сопротивлении отбрасывала от себя раскаленный воздух и поэтому казалась призраком древних океанов. Лишь далеко на севере виднелись иссиня-черные острова гор, а ещё дальше высокий хребет Капенрунг образовывал побережье этого фантомного океана. Пространство манило путника миражами, и в нем господствовали ифриты — злые демоны ветра. По этой жаре в полной тишине, если не считать скрипа песка под копытами животных, спотыкаясь, брели пятеро молодых людей, почти мальчиков. Они держали путь к горной стране. В пустыне не было никаких запахов, кроме запаха их тел. Они не испытывали никаких чувств, кроме изнеможения, и не ощущали ничего, кроме боли.

Гарун заметил островок тени под козырьком из слоя осадочных пород, выдающегося из небольшого возвышения. Возвышение состояло из голой земли и беспорядочно разбросанных скал, и плоская выпирающая из него поверхность казалась кормой корабля, гибнущего под злым каменным валом. У основания возвышения змеилось русло давно пересохшего ручья. В некотором отдалении стояли четыре высокие оранжево-красных скалы, похожих на печные трубы домов разграбленного и сожженного города. На подножиях скал виднелись зеленоватые пятна — следы случайных поцелуев редких дождей.

— Там мы и отдохнем, — сказал Гарун, указывая на тень. Его спутники даже не подняли глаз.

Они двинулись в указанном направлении — крошечные фигурки на фоне раскаленной бесконечности. Гарун шел первым, за ним тащились трое мальчишек, а замыкал отряд наемник по имени Браги Рагнарсон. Он вел непрерывную борьбу с животными, которые желали одного — лечь на песок и умереть.

А где-то позади по их следу подобно чудовищу из ночного кошмара скакал Бич Божий.

Они доковыляли до тени, до ещё не спаленного солнцем островка, и рухнули, не обращая внимания на то, что постель их состоит из острых камней. Не менее получаса Гарун то впадал в забытье, то просыпался снова. Перед его взором проносились тысячи несвязных образов. Затем он вдруг сел и сказал:

— А под песком здесь может быть вода.

Рагнарсон в ответ буркнул что-то невнятное, а остальные спутники, старшему из которых едва исполнилось двенадцать, не пошевелились.

— Сколько воды у нас осталось?

— Может быть, кварты две. Не хватит.

— Завтра мы будем в горах. Там воды сколько угодно.

— Ты говорил то же самое вчера. И ещё днем раньше. Может быть, ты водишь нас кругами?

Гарун был рожден в пустыне и умел держать направление. Но сейчас он опасался, что Браги прав. Казалось, что горы со вчерашнего дня ближе не стали. Странная земля этот северный край пустыни. Она была голой, словно зуб в старом черепе, и по ней бродили тени и воспоминания темных времен. Наверное, силы зла сбивают нас с пути, думал Гарун. Полосу земли перед хребтом Капенрунг решились заселить лишь самые храбрые северные племена.

— Та башня, где мы встретили старого чародея…

— Где ты встретил старого чародея, — поправил его Рагнарсон. — Я если и видел что, так только призрак. — Молодой наемник казался погруженным в себя и более отчужденным, чем того требовали их отношения.

— Что с тобой? — спросил Гарун.

— Беспокоюсь о брате.

Гарун фыркнул, хотя причины для веселья было мало.

— Ему, во всяком случае, лучше, чем нам. Хоквинд ведет людей по проторенной дороге, и никто не пытается его остановить.

— Но все едино я был бы рад услышать, что он в полном порядке. И было бы хорошо, чтобы он узнал, что я тоже жив.

Нападение на Аль-Ремиш застало Браги вне лагеря и вынудило связать свою судьбу с Гаруном.

— Сколько тебе лет? — Гарун был знаком с наемником уже несколько месяцев, но припомнить его возраст не мог. Множество мелких воспоминаний испарилось из его памяти за время бегства. В голове остались лишь уроки выживания. Может быть, детали прошлого снова всплывут, как только они окажутся в безопасности.

— Семнадцать. Примерно на месяц старше Хаакена. Вообще-то он мне не настоящий брат. Кто-то оставил его в лесу, а мой отец его нашел.

Рагнарсон начал говорить не переставая, стараясь передать словами и тоном свою любовь к далекой северной родине. Гарун, не знавший ничего, кроме Хаммад-аль-Накира, и не видевший растительности более густой, чем чахлые кусты у подножия гор Джебал-аль-Алаф-Дхулкварнеги, не мог представить всего великолепия и величия Тролледингии, которое пытался нарисовать Браги.

— Почему же ты ушел?

— Да по той же причине, что и ты. Мой отец герцогом не был, но тем не менее встал не на ту сторону, когда старый король загнулся, и началась драка за корону. Все погибли, кроме меня и Хаакена. Мы отправились на юг и вступили в Гильдию наемников. Подумать только, куда нас это завело!

— Да, — не мог не улыбнуться Гарун.

— А ты?

— Что я?

— Сколько лет?

— Восемнадцать.

— Этот старик, Мегелин… Он для тебя много значил?

Лицо Гаруна исказилось. Прошла неделя, а боль потери не утихала.

— Он мой учитель. С тех пор, как мне исполнилось четыре. Он был мне отцом больше, чем настоящий отец.

— Прости.

— Он не перенес бы этого, даже если бы его не ранили.

— Как ты себя чувствуешь, став королем?

— Все это похоже на дурацкую шутку. Судьба играет свои игры. Являясь королем самой большой страны в этой части мира, я не управляю даже той землей, которую охватывает взгляд. Мне остается только одно — бежать.

— Что ж, ваше величество, пойдем посмотрим нет ли там действительно воды.

Браги поднялся и взял короткий нож с широким лезвием из вьюка на одном из верблюдов. Верблюды все ещё держались. Гарун снял с пояса свой кинжал. После этого они направились к полоскам песка.

— Надеюсь, ты знаешь, что надо искать? — спросил Браги. — Мои познания ограничиваются тем, что я услышал от твоих воинов в Аль-Асваде.

— Я отыщу воду, если она здесь есть. Помолчи.

В то время как Мегелин Радетик обучал его геометрии, астрономии, ботанике и языкам, таинственные наставники из Джебала учили его искусству шагана, воина-чародея.

Гарун прикрыл глаза рукой, чтобы пригасить горячее сияние пустыни, и ввел себя в состояние легкого транса. Затем он включил свое шестое чувство шагана. Вначале он коснулся твердой поверхности под слоем песка. Она оказалось сухой, словно кость. Дальше, дальше, десять ярдов, пятьдесят… Здесь! Под тем пятном тени, куда редко заглядывает солнце. Там, где иссохший ручей делает петлю… Влага.

Гарун вздрогнул от мгновенно охватившего его холода.

— Пошли! — бросил он.

Рагнарсон удивленно на него посмотрел, но ничего не сказал. Ему приходилось быть свидетелем и более необычных поступков Гаруна.

Размягчив песок ударами ножей, они разгребли его руками и… О чудо! На глубине двух футов они ощутили влагу. Они углубились ещё на фут до твердой породы и стали ждать, когда образуется лужица. Гарун опустил в неё палец и лизнул. Браги последовал его примеру.

— Ужасно грязная, — сказал северянин.

— Не пей много. Пусть напьются лошади. Веди их сюда по одной.

Дело шло страшно медленно. Но они не возражали. Это был предлог задержаться на одном месте в тени, а не тащиться, изнемогая под палящим оком солнца.

Когда лошади напились, Браги привел верблюдов.

— Мальчишки никак не придут в себя. Пустыня их спалила.

— Да. Если бы мы смогли дотащить их до гор…

— А кто они, кстати?

— Их отцы были придворными Абуда, — пожал плечами Гарун.

— Ну не смех ли? Спасаем людей, которых даже не знаем.

— Это значит быть человеком, сказал бы Мегелин.

С того места, где остались мальчишки, донесся крик. Старший размахивал руками и куда-то показывал. Вдалеке, на красноватом фоне холма, виднелось облачко пыли.

— Бич Божий, — сказал Гарун. — Надо уходить.

Рагнарсон поднял мальчиков и составил караван из лошадей. Гарун тем временем засыпал яму, сожалея, что не может отравить воду.

Когда они пустились в путь, Браги весело сказал:

— Что ж, посмотрим, доберемся ли мы сегодня до этих гор.

Гарун состроил недовольную рожу. Настроение наемника было невозможно предсказать. Он обладал способностью веселиться в самый неподходящий момент.

Горы оказались такими же негостеприимными, как и пустыня. Там не было никаких троп, кроме тех, которые протоптали дикие звери. Путники одним за другим теряли своих лошадей. Люди и лошади были настолько истощены, что им редко удавалось пройти более четырех миль в день. Они блуждали, не зная пути, думая лишь о том, чтобы остаться в живых. Дни громоздились на дни, превращаясь в недели.

— Сколько еще? — спросил Браги. С того момента, когда они бежали из Аль-Ремиша, прошел месяц, и вот уже три недели они не видели преследователей.

— Прости, не знаю, — покачал головой Гарун. — Мне известно лишь то, что на другой стороне гор находятся Кавелин и Тамерис.

Теперь они крайне редко пускались в беседы. Были моменты, когда Гарун начинал ненавидеть своих спутников. Ответственность за них лежала на нем. И пока они были живы, бросить их он не имел права.

Истощение. Мышцы, вздувшиеся узлами от постоянного напряжения. Дизентерия от непривычной воды и скверной пищи. Каждый шаг представлялся непосильным предприятием. Каждая пройденная миля казалась бесконечной одиссеей. Постоянное чувство голода. Несчетное число ушибов и царапин от падений, вызванных усталостью. Время не имело ни конца, ни начала, оно было вечностью, за которую следовало сделать очередной шаг. Он перестал отдавать себе отчет в своих действиях, не зная, почему поступает так, а не иначе. Мальчишкам приходилось ещё хуже, и их существование целиком зависело от него.

Браги проявлял себя лучшим образом. Он обошел боль и неудобство, связанные с дизентерией. С младенческих лет он рос в диких предгорьях Тролледингии и приобрел потрясающую выносливость и силу воли. Гарун все слабел, лидерство постепенно переходило к Браги. Наемник взвалил на себя почти всю тяжелую работу.

— Надо бы остановиться, чтобы отдохнуть, — бормотал про себя Гарун. — Следовало бы где-нибудь отлежаться, чтобы восстановить силы.

Но за спиной маячил Нассеф, он надвигался подобно неумолимой стихии — неукротимый и непреклонный в преследовании жертвы. Интересно, почему Нассеф так его ненавидит?

Заржала лошадь. Браги громко вскрикнул. Гарун обернулся.

Лошадь оступилась и случайно ударила копытом мальчишку. И лошадь, и мальчик, покатились вниз по крутому склону. Мальчик лишь слабо вскрикнул, не в силах сопротивляться — случившееся избавляло его от мучений.

Гарун не ощутил даже отзвуков горя в своем сердце. Совсем напротив, он с отвращением понял, что испытывает чуть ли не удовлетворение. Его груз уменьшился на одного человека.

— Если мы будем и дальше тащить с собой животных, они убьют нас всех, — сказал Браги. — Так или иначе.

Гарун смотрел вниз. Может быть, стоит попробовать спуститься и взглянуть, что случилось с мальчишкой? Как же его звали? Этого он не мог вспомнить.

— Брось их, — безразлично сказал он и продолжил путь.

Дни тянулись за днями. Ночи были похожи одна на другую. Теперь они находились глубоко в горах Капенрунг. Гарун не знал, когда они миновали перевал, поскольку ландшафт казался ему совершенно однообразным. Он уже не верил в то, что горы когда-нибудь кончатся. Все карты лгали. Эти проклятые горы тянутся до самого края мира. Однажды утром, проснувшись особенно несчастным, он заявил:

— Сегодня я не сдвинусь с места.

Воля его надломилась.

Браги вскинул одну бровь и ткнул большим пальцем в ту сторону, где должна была находиться пустыня.

— Они сдались, — произнес Гарун. — По-другому не может быть. Если это не так, то они нас давно бы схватили.

Он огляделся по сторонам. Чужая, совершенно чужая страна. Хребет Джебал-аль-Алаф-Дхулкварнеги совсем не был похож на эти горы. Джебал был сух и почти лишен жизни. Вершины там имели закругленную форму. Эти же горы были значительно выше, и их вершины напоминали пилу. На склонах росли деревья такой высоты, которую он прежде даже не мог себе представить. Воздух казался ему ледяным. Снег, который раньше он видел только издали, здесь белел в каждой котловине, в каждом затененном месте. Все здесь провоняло хвоей. Это была совершенно чуждая для него земля, и он тосковал по дому.

Браги же, напротив, все сильнее пробуждался к жизни. Наемник чувствовал себя вполне уютно впервые с того момента, когда его встретил Гарун.

— Это похоже на страну, из которой ты пришел?

— Немного.

— Ты ничего не рассказываешь о своем народе. Почему?

— Просто нечего рассказывать, — ответил Браги и, оглядев окрестности, добавил:

— Если мы сегодня никуда не идем, нам надо найти место, откуда можно было бы скрытно вести наблюдение и где нас не могли бы обнаружить по следам.

— Разведай вокруг, а я пока все здесь уберу.

— Хорошо. — Северянин вернулся через пятнадцать минут и заявил:

— Нашел. Видишь там, чуть выше, сухое дерево? — Он указал вверх в гору. — За ним заросли папоротника и мхи. Там и укроемся. Нас не заметят, а мы зато увидим всех, кто приближается. Обойдешь вон ту скалу, а затем немного поднимешься по склону. Старайся не оставлять следов. Я пойду последним.

Гарун поплелся наверх, и вскоре к нему присоединился Браги. Он тщательно выбрал себе место для лежбища и сказал:

— Жаль, что у нас нет лука. Здесь мы господствуем над тропой. Так ты думаешь, что они бросили преследование? С какой стати, спрашивается? Ведь они были готовы загнать себя до смерти там, в пустыне.

— Может быть, именно это и произошло.

— Ты серьезно?

— Нет. Только не Нассеф. Жизнь не делает мне приятных подарков. А это был бы самый лучший…

Из глаз его брызнули слезы. Итак, вся его семья погибла. Мегелин умер. Гарун вытер слезинки со щек и сказал:

— Расскажи мне о своих родных.

— Я уже рассказывал.

— Расскажи ещё раз.

— У моего отца было поместье, называвшееся Драукенбринг, — начал Браги, поняв, что другу нужно отвлечься. — Наша семья объединялась с другими кланами… — Гарун мало что понимал в повествовании приятеля, но для него было достаточно просто слов. — …Старый король умер, и отец с Таном оказались противниками… Когда мы стали наемниками, Хаакен нашел именно то, что искал.

— А ты разве не нашел? Ведь ты уже получил свое отделение.

— Нет. Я не знаю, чего хочу, но, во всяком случае, не этого. Может быть, мне просто надо вернуться домой.

В уголках глаз Гаруна снова проступила влага. Юноша яростно ударил рукой по стеблям папоротника. Он не имеет права тосковать по дому! Слишком поздно предаваться бесполезным эмоциям! Гарун попросил Браги рассказать о тех городах, где ему удалось побывать. Мегелин Радетик был родом из Хэлин-Деймиеля.

Когда на дне каньона начали сгущаться тени, Рагнарсон сказал:

— Похоже, что сегодня у нас гостей уже не будет. Я пойду поставлю силки. Надеюсь, религия не запрещает тебе есть белок?

Гарун слабо улыбнулся. Диета жителей пустыни всегда ставила Браги в тупик.

— Нет, не запрещает.

— Слава богам. А теперь почему бы тебе не подыскать место для бивака?

Саркастический тон приятеля совершенно не трогал Гаруна. Он поднялся, опершись рукой на поваленное дерево. Поразительно, как меняется жизнь, подумал юноша. Став королем, он вынужден все делать сам. Когда он был четвертым сыном валига, ему никогда не приходилось самому за собой ухаживать.

— Впереди люди, — сказал Рагнарсон и, увидев удивленно поднятые брови приятеля, добавил:

— Разве ты не чувствуешь запаха дыма?

— Нет, — ответил Гарун. — Но тебе верю.

Уже дважды они обходили стороной поселения, Браги не доверял местным жителям. Однако в любом случае присутствие туземцев — враждебных или нет — вдохновляло. Это означало, что цивилизация где-то неподалеку.

— Я пойду на разведку.

— Действуй.

Близко. Уже очень близко. Но к чему, спрашивается? Хотя они не так спешили после того, как Бич Божий прекратил преследование, Гарун тем не менее оставался настолько утомленным и подавленным, что не мог решить, что делать дальше.

Избавиться от Нассефа. Перевалить через горы. Первое уже удалось. Второе вот-вот будет сделано. И далеко в тумане вставала новая задача: перековать идеалы роялистов в оружие, с помощью которого будут уничтожены Ученик и его бандиты-военачальники. Но деталей он пока себе не представлял, конкретных планов действий у него ещё не имелось. Гарун даже испытывал искушение присоединиться к Рагнарсону, когда тот вернется к своим братьям-наемникам.

Браги, по-видимому, действительно чувствовал, что конец их бегству уже близок, и все время говорил, как вернется в свою часть, как встретится с братом или хотя бы узнает в Высоком Крэге, что случилось с отрядом Хоквинда.

Гаруну хотелось стать королем даже меньше, чем Браги оставаться солдатом. Податься в наемники? Это будет жизнь, подчиненная весьма жестким и ясным правилам. Он будет точно знать свое место.

— Глупости, — прошептал Гарун. Его роль уже предначертана судьбой. И он не может отказаться от своего предназначения только потому, что оно ему не по вкусу.

Вернулся Рагнарсон.

— Там примерно двадцать человек из вашего племени, — объявил он. — Не знаю только — враги или друзья. Тебе стоит пойти взглянуть.

— Хм… — Судя по всему, это должны быть друзья. У сторонников Эль Мюрида нет никаких причин пересекать горы. Гарун последовал совету Браги и тайком прислушался к разговору обитателей пустыни.

Те действительно оказались роялистами. Выяснилось, что они ничуть не лучше Рагнарсона и его самого представляют, где находятся. Но им по крайней мере было известно, что где-то рядом существуют лагеря беженцев. Строительство сети лагерей финансировал валиг и его друзья по совету Мегелина Радетика. В то время уже стало ясно, что Ученик представляет серьезную угрозу.

Гарун по-прежнему тайком вернулся к Браги и сказал:

— Это — друзья. Нам следует объединить силы.

Северянин всем своим видом выражал сомнение.

— Теперь нам не придется беспокоиться по поводу туземцев, — продолжил Гарун.

— Возможно. Но после всего того, что мы пережили, я всем перестал доверять.

— Я с ними поговорю.

— Но…

— Я пошел.

— Посмотри! — воскликнул Гарун. — Здесь — один из военачальников отца. Белул! Эй! Сюда! — Он помахал рукой.

Они находились в лагере уже полчаса. Гарун, не веря в то, что им все же удалось спастись, бродил, как во сне, пытаясь отыскать знакомых. Рагнарсон тащился за ним следом, окидывая встречных равнодушным взглядом.

Человек, которого назвали Белул, посмотрел в их сторону и отбросил боевую секиру. Его лицо осветилось радостью.

— Повелитель!

Гарун бросился ему на шею со словами:

— А я-то думал, что все погибли.

— Почти все. Я боялся, что тебя тоже нет в живых. Но в то же время я верил в учителя и оказался прав. Ты здесь.

Лицо Гаруна омрачилось.

— Мегелин не смог спастись, он умер от ран. Да, кстати. Ты помнишь Браги Рагнарсона? Одного из людей Хоквинда. Он спас мне жизнь у соленого озера и во время осады Аль-Асвада. Браги сделал это ещё раз в Аль-Ремише. Его отрезали от основного отряда. Браги, это Белул. — Гарун все никак не мог успокоиться. — Он служил в гарнизоне Себил-эль-Селиба ещё в то время, когда на него напал Эль Мюрид.

— Да, я видел его в Аль-Асваде.

— Белул оказался единственным, кто тогда выжил. Позже он присоединился к моему отцу и стал одним из его лучших военачальников.

— Как мне отсюда добраться до Высокого Крэга? — спросил Браги. — Как только я немного отдохну…

Но его никто не слушал.

— Слушайте все! Слушайте все! — закричал Белул. — Среди нас — король! Слава королю!

— Перестань, — взмолился Гарун и тут же без паузы продолжил:

— Мы заблудились в горах. Думал, что нам уже никогда не выбраться.

Белул, не слушая своего повелителя, продолжал кричать. Вокруг них, не проявляя никакого энтузиазма, начали собираться люди.

— Кто ещё уцелел? — спросил Гарун.

— Пока ещё трудно сказать. Я и сам здесь недавно появился. Но где же учитель?

Гарун недовольно поморщился. Белул его не слушал.

— Он не выжил. Погибли все, кроме двух мальчишек. Сам Бич Божий гнался за нами. Только через месяц мы сумели от него оторваться.

— Очень жаль. Совет старика был бы нам очень кстати.

— Знаю. Никудышный обмен — Мегелин за корону. Он спас меня для королевства. Ну что я за король? У меня ничего нет. Я самый нищий монарх за всю историю.

— Это не так, — возразил Белул. — Расскажите ему, — обратился военачальник к беженцам.

Некоторые из них охотно закивали, другие покачали головами — в зависимости от того, кто как оценивал положение.

— Сторонники твоего отца основали несколько дюжин лагерей, повелитель. У тебя есть народ, есть и армия.

— Армия? Неужели ты, Белул, не устал от сражений?

— Эль Мюрид пока жив.

Для Белула это был вполне исчерпывающий ответ. Пока Эль Мюрид живет, резня под Себил-эль-Селибом и гибель его семьи остаются не отмщенными. Он воевал уже двенадцать лет и будет воевать до тех пор, пока не погибнет Ученик.

— Я направлю гонцов в остальные лагеря, — сказал Белул. — Посмотрим, что имеем, и затем начнем строить планы.

— Если отправите гонца на запад, — сказал Браги, — то отпустите меня вместе с ним. Хорошо?

Ответа не последовало, и Рагнарсон в сердцах сплюнул.

— Сейчас мне вполне достаточно просто быть здесь, — сказал Гарун. — Я, Белул, совершенно обессилел. Уложи меня где-нибудь спать.

Три дня он занимался тем, что спал или просто так валялся на койке. Наконец он поднялся, вышел из хижины и на негнущихся ногах отправился осматривать свои новые владения.

Лагерь был сооружен близ одной из вершин хребта Капенрунг. Как много деревьев! Он так и не смог привыкнуть к деревьям. Вглядываясь в прорубленные топором просеки, он видел лишь бесконечные ряды деревьев. Они выводили его из равновесия точно так же, как пустыня — Браги.

Уже довольно давно он не видел наемника. Интересно, куда он делся?

— Сегодня прибыли ещё сорок три человека, повелитель, — доложил Белул. — Горы кишат беглецами.

— Мы сможем их устроить?

— Друзья учителя знали, что делали. Они оставили нужные инструменты и значительные запасы пищи.

— Несмотря на это, нам придется многих переместить. Здесь всего лишь перевалочный пункт и место отдыха, а вовсе не конец пути. Он посмотрел на склон горы, где по приказу Белула сооружались блокгаузы и возводилась ограда. — Где мой друг? — спросил Гарун.

— Он отправился на запад вместе с нашим курьером. Очень решительный парень. Торопился вернуться к своим.

На какое-то мгновение Гарун ощутил пустоту. За время бегства между ним и Браги возникли крепкие узы. Ему будет не хватать общества этого северянина.

— Я трижды обязан ему жизнью, Белул. И теперь я не в силах вернуть этот долг.

— Я дал ему лошадь.

Гарун недовольно нахмурился. Не слишком большая награда. Затем, указывая на фортификационные сооружения, он спросил:

— А это зачем?

— Нам потребуются базы, когда мы начнем наносить удары по Хаммад-аль-Накиру. До Аль-Ремиша отсюда не так уж и далеко.

— Если знать туда дорогу.

— Это верно, — улыбнулся Белул.

Гарун посмотрел на деревья и на реку, бегущую у подножия горы. Ему было трудно поверить в то, что родные края лежат неподалеку.

— Здесь все так тихо и мирно, Белул.

— Это ненадолго, повелитель.

— Знаю. Внешний мир нас так просто не отпустит.

ГЛАВА 3

ТОЛСТЫЙ МАЛЬЧИШКА

Заплывший жиром мальчишка истекал потом. Он сидел в пыли и едва слышно посылал проклятия в адрес своего господина. В это время года следовало быть на севере, а не в кипящей, орошаемой тропическими дождями дельте реки Реи. В Некремносе, где они находились весной, было уже плохо, в Тройесе, месяц тому назад, не лучше. Но Аргон летом превращался в сущий ад. Старикан просто свихнулся.

Он приоткрыл один черный глаз, скривил лунообразную смуглую физиономию и покосился на господина.

Ну, где ещё можно встретить такую развалину? Тень стены Квартала чужеземцев несколько скрашивала физиономию старца. Но даже полночная тьма была не в силах скрыть его возраст, следы дебильности на лице и слепоту.

Старик дремал.

Рука мальчика метнулась к потертому кожаному мешку и мгновенно вернулась назад, сжимая твердый, как камень, хлебец.

От удара посоха господина взметнулась пыль.

— Маленький неблагодарный негодяй! Гнусный воришка! Красть у старого человека!

Да, он переступил этот порог. Добывать пропитание становилось все труднее. Вот уже год, как добывание пищи забирает все его силы.

Старик попытался подняться, но ноги его подвели, и он упал на спину, нелепо размахивая посохом.

— Я все слышал. Ты смеялся надо мной. Ты горько пожалеешь об этой минуте…

Прохожие не обращали на них внимания. И это было очень скверное предзнаменование.

В свое время господин умел привлекать горожан помимо их воли. При помощи своих фокусов и веселой болтовни он мог обобрать даже самых хитроумных.

Монотонно напевая: «Скиньте покровы, взгляните в глаза времени, пронзите взором мглу, отворите врата судьбы…», он гадал по руке, используя для этого черную ткань и магический кристалл. И люди платили.

Толстый мальчишка покачал головой. Какой дурак. Пора признаться себе, что он уже давно перерос это.

Мальчишка ненавидел старика. Всю свою жизнь он странствовал вместе с этим бродячим шарлатаном и ни разу за все это время не услышал от него ни единого доброго слова. Старикан постоянно придумывал новые, все более изощренные мучения для ребенка. На это фантазии у него хватало. Он даже не дал ему никакого имени. Но жирный мальчик не убегал. До недавнего времени даже мыслей об этом не было.

Когда старику удавалось раздобыть достаточно денег, чтобы принять изрядное количество вина, он начинал бубнить о том, что в свое время был придворным шутом у одного весьма могущественного человека, и его изгнание каким-то образом связано с мальчишкой. Теперь ребенку приходилось расплачиваться за это. Старик сумел привить мальчику сильный комплекс вины. Шарлатан рассчитывал на то, что мальчишка, повзрослев, станет его опорой и кормильцем.

Юный толстяк, темный, как пыль на улицах восточных городов, потел, бил мух и боролся с искушением. Он был уверен, что сумеет прожить один. За годы скитаний ему удалось многому научиться.

Иногда, когда старец засыпал, мальчик самостоятельно давал представления. Он был первоклассным чревовещателем и заставлял говорить различные принадлежащие господину предметы. Чаще всего это были череп обезьяны или чучело филина. Иногда, осмелев, он заставлял слова звучать из уст спящего старца.

Однажды старик застал его за этим занятием врасплох и избил до полусмерти.

Господин называл себя самыми разными именами в зависимости от того, кто его на сей раз преследует — или ему казалось, что преследует. Любимыми его именами были Фигер и Саджак. Мальчик не сомневался, что оба эти имени вымышленные.

Он упорно пытался узнать подлинное имя старца в надежде, что оно может стать ключом к загадке его собственного происхождения.

Желание узнать, кем он является на самом деле, было главной причиной того, что мальчишка не пытался улучшить свое положение.

Он знал точно, что в родстве с Саджаком не состоит. Старик был светлокожим, тощим и высоким блондином с выцветшими серыми глазами. Одним словом, он был родом с Запада.

Между тем самые ранние воспоминания ребенка были связаны с Востоком. С Матаянгой. С Эскалоном. С легендарными городами Джанин, Немик, Шустал-Ватка и Татарьян. Они взбирались даже на дикий хребет Сегастур, где на высоких утесах стояли монастыри Теон Синга, со стен которых виднелись бесконечные темные равнины Империи Ужаса.

Даже в то время он задавал себе вопросы, почему судьба свела его с Саджаком и какая сила заставляет этого человека пребывать в вечном движении.

Саджак, кажется, снова заснул.

Голод раздирал своими когтями внутренности мальчишки. Он вообще не мог припомнить такого момента, когда был сытым.

Его руки снова метнулись к сумке, но та оказалась пустой.

Старик на попытку кражи не отреагировал. На сей раз он действительно уснул.

Видимо, настало время пополнить опустевшую кладовую.

Добыть деньги честным путем было чрезвычайно трудно даже в самые лучшие времена…

Он шагал вразвалку и казался со стороны медлительным и неуклюжим. Быстрым он действительно не был, но зато был ловок. Ловок и хитроумен. И к тому же смел.

Он украл кошелек у капитана городской охраны так незаметно, что тот завопил лишь после того, как вошел в таверну и заказал себе вина.

Но к тому времени толстый мальчишка уже покупал себе сладости в трех кварталах от места кражи.

Его большим недостатком, однако, была легко запоминающаяся внешность.

Капитан охраны, к сожалению, совершил серьезную тактическую ошибку. Он начал выкрикивать угрозы жестоко наказать воришку до того, как преступник оказался в его руках.

Юный толстяк завопил и бросился бежать. Он боялся, что его заберут в рабство или искалечат. А то и отрубят голову.

Ему удалось скрыться и вернуться к Саджаку ещё до того, как тот проснулся.

Сердце мальчишки продолжало отчаянно колотиться, хотя дыхание уже успокоилось. На этой неделе его едва не схватили трижды. Шансов ускользнуть в следующий раз становилось все меньше. Скоро все начнут искать толстого и смуглого воришку с ловкими руками. Настало время отсюда уходить.

Но старикан двигаться не желал. Он, видимо, решил пустить здесь корни.

Необходимо срочно что-то предпринять.

Саджак неожиданно пробудился.

— Что ты теперь затеял? Опять хочешь украсть мою еду? — выпалил он и протянул руку к сумке. Сумка оказалась полной. — Откуда? — прошамкал старец.

Жирный мальчишка ухмыльнулся. Он всегда покупал черствый хлеб, зная, что зубы у старика никуда не годятся.

— Воруешь? — Саджак с трудом поднялся на ноги. — Я проучу тебя, жалкий прыщ!

Что-то срочно необходимо делать.

Когда старец утомился и экзекуция закончилась, мальчишка заныл:

— Господин, приходил человек, когда ты был спанный.

Итак, время настало.

— Какой человек? Я никого не видел.

— Он приходить, когда господин был в медитации. Знаменитый в городе человек. Предлагать оболов тридцать за гадать по куриным кишкам, чтобы выбрать жениха для дочери. Один богатый, другой бедный. Человек хочет богатого, а дочь любить бедного. Чтобы был секрет от дочери, сказал приходить в полночь. Лично я сказал, что господин иметь суверенные познания преодолеть любовь, которые может употребить за двадцать оболов экстра.

— Лжец! — Его посох бессильно опустился. — Двадцать и тридцать? Значит, в полночь?

Предложение означало изобилие вина и сладостное забытье.

— Истина произнесена мною, господин.

— Где?

— На Верхней улице. У Ближней дороги, неподалеку от Фадема. Ворота стоять открытыми.

— Пятьдесят оболов? — злобно хихикнул Саджак. — Передай-ка мне мои зелья. Я намешаю ему такую отраву, от которой даже на жабе вырастет шерсть.

Жирный подросток мог спать в любых условиях, но сейчас, в ожидании полуночи, он не мог сомкнуть глаз.

Дождь начался, как всегда, через час после наступления темноты. Старик завернулся в плащ, а толстый мальчишка — в свои лохмотья. Наступило время либо признаться во лжи, либо продолжить начатое.

Мальчишка решил продолжить.

Он помог господину взобраться на спину облезлого осла и повел животное по тихим улицам, стараясь выбирать самые темные и делая неожиданные повороты, чтобы сбить старика с толку. Ни грабители, ни стражники их не побеспокоили.

Их путь шел мимо замка Фадем — резиденции королевы Фадемы. И там никто ими не заинтересовался.

Наконец они достигли избранного мальчишкой места.

Аргон расположился на треугольном острове, связанном с другими островами дельты понтонными мостами. Вершиной треугольник был обращен вверх по течению, и оба рукава реки были в этом месте самыми узкими. Поэтому древние строители возвели здесь самые высокие стены, поднимающиеся прямо из воды.

В сотне футов ниже и в четверти мили к югу находился один из понтонных мостов. Он связывал столицу с пригородами, разместившимися на близлежащем острове. Далее за островом в темноте находились рисовые поля — основа благосостояния Аргона.

Но толстому мальчишке было на все это плевать. Экономика его не интересовала.

— С этого места надо идти пешком, — сказал он. — Важный господин бояться, что животные портить сад.

Старик поворчал, но все же позволил мальчишке снять себя со спины осла.

— Сюда, — сказал толстяк, беря Саджака за руку.

— Что б ты сдох! — просипел старец через минуту, поднимаясь из дождевой лужи глубиной несколько дюймов.

— Это уже второй раз! — Бах! — Ты делаешь это нарочно! — Бах! — Следующий раз обходи лужи стороной!

— Приношу нижайшую извинительность, господин. Клянусь быть наивнимательнейшим. — Уголки его губ искривились в ухмылке.

— О горе! На тропе опять лужа.

— Обойди.

— Достижение обхождения нет возможность. С каждой из сторон раскинуться цветники. Важный господин не возрадуется. Лично я свершать прыжок. Поддержу господина, когда он тоже свершать прыжок.

Он тщательно установил старца лицом в нужном направлении, а затем подпрыгнул на месте и, неестественно хрюкнув, произнес:

— Это так просто, господин. Но прыгать подальше, чтобы не замокнуть.

Старец выругался и потыкал пустоту впереди себя посохом.

— Вперед, господин. Прыгать! Важный хозяин сердится, если мы опоздать. Прыгайте. Лично я поймать.

Сердце толстого мальчишки бешено колотилась, кровь стучала в ушах. Старик наверняка слышит шум, который они производят…

Саджак изрыгнул последнее проклятие, чуть присел и прыгнул вперед.

Вопить он начал, лишь оказавшись на полпути к реке.

Напряжение мгновенно исчезло, и жирный мальчишка, воздев кулаки к небу, пустился в пляс.

— Эй! Что здесь происходит?

К краю стены мчался солдат городской стражи. Жирный мальчишка бросился к ослу, но животное отказалось двигаться.

Оставалось только блефовать.

Стражник, приблизившись, чуть не утонул в море слез.

— О горе! — завывал юный толстяк. — Я есть наиглупейший из всех глупцов.

— Что случилось, сынок?

Толстый мальчишка залопотал. В этом деле он был мастер.

— Дедушка лично меня, единственный родной в мире, только что прыгать со стены. Я есть идиот. Поверил, что он хотеть посмотреть на реку в глубокий ночь. — Он сделал вид, будто пытается взять себя в руки. — Единственный родич. Страдать от смертельный болезнь. Страшная боль. Лично я есть дурень из дурней. Надо было знать…

— Успокойся, сынок. Все будет хорошо. А может быть, это и к лучшему? Как ты думаешь? Если боль была настолько невыносимой…

Стражник уже давно патрулировал этот участок стены и видел много прыгунов в реку. Брошенные любовники. Обманутые мужья. Люди, страдавшие от чувства вины. Просто бедняки.

Большинство из них бросались в воду средь бела дня, желая, чтобы их последний жест презрения к миру был этим миром замечен. Но страдающий от рака человек был озлоблен не на весь мир, а всего лишь на его богов. А эти негодяи с извращенным сознанием видели ночью так же хорошо, как и днем. У стражника не возникло никаких подозрений.

— Ступай в казармы. Там переночуешь, а утром посмотрим, что можно для тебя сделать.

Жирный мальчишка не знал чувства меры. Он протестовал, выл, бился в конвульсиях и делал вид, что готов броситься со стены вслед за своим последним родственником.

Страж порядка решил, что парня следует задержать и отвести в казармы.

Если бы юнец не столь рьяно проявлял свое горе, то вполне мог бы удалиться самостоятельно. Стражник не стал бы возражать. Улицы города кишели бездомными сиротами.

Тот же солдат разбудил мальчишку утром после первой в жизни ночи, проведенной им в настоящей постели.

— Доброе утро, сынок. Сейчас самое время поговорить с капитаном.

Толстяком овладели нехорошие предчувствия. Сколько капитанов может быть в городской страже? Видимо, не так много. Рисковать нельзя.

— Лично я оголодавший. Умирать от недоедания.

— Постараемся что-нибудь устроить, — произнес стражник, бросив на мальчишку странный оценивающий взгляд.

Юнец решил, что настало время продемонстрировать неутешное горе. Он зарыдал, словно не сразу поняв, что все происшедшее не было дурным сном.

Стражник, казалось, был вполне удовлетворен.

В солдатской столовой мальчишка набил брюхо, а в те моменты, когда на него никто не смотрел, — карманы. Насытившись до отвала, юный толстяк отправился вслед за стражником к капитану.

Пока солдат докладывал начальству, юнец выскользнул через боковую дверь. Он узнал голос офицера. Предчувствие его не обмануло.

В конюшне он едва не попался. Осел категорически отказывался покинуть место со столь обильной пищей. Но мальчишка все же сумел заставить животное двигаться, и капитан не успел его заметить.

Он решил совсем уйти из Аргона. Капитан, сообразив, кто ускользнул из его рук, наверняка объявит общий розыск. Саджак давным-давно внушил ему, что лучший способ избежать внимания полиции — бежать из города, как только она начнет проявлять беспокойство.

Но сможет ли он уговорить стражу на мосту пропустить его? Охрана наверняка изумится, увидев одинокого ребенка.

Все получилось как надо. Мальчишка был удачливым и изобретательным лгуном.

Юный беглец из Аргона пополнил ряды безработных бродяг, которые каким-то непостижимым образом ухитрялись выживать во враждебном мире. Сам он существовал благодаря многочисленным сомнительным навыкам и трюкам, почерпнутым у Саджака и его приятелей, повстречавшихся им во время странствий.

Несколько лет он бродил между Тройесом, Некремносом и Аргоном, повторяя путь, освоенный им ещё со стариком. Почти в каждом поселении он останавливался. В этот год он добрался до Матаянги и Эскалона. Следующим летом отправился к западным берегами моря Коцюм у подножия горного хребта Джебал-аль-Алаф-Дхулкварнеги. Но этот маршрут оказался бесперспективным. Тот край населяли дикие народы с буйным нравом.

Жители ужасных гор использовали человеческую кожу для изготовления пергамента, чтобы записывать на нем свои мрачные сказания.

Он научился пользоваться ещё несколькими языками. На них он изъяснялся с такими же чудовищными ошибками, как и на тех наречиях, что знал раньше. Он нигде не оставался достаточно долго для того, чтобы углубить свои познания. Ему было на это плевать.

Дурные наклонности, свойственные ему с детства, получили новое развитие. Деньги словно вода текли между его пальцев. Сомнительные девицы, вино…

Но самой большой его страстью стали азартные игры. Он был не в силах бороться с искушением испытать судьбу. В результате молодой человек по уши влез долги, и список мест, где ему было противопоказано появляться, непрерывно увеличивался. Перечень стал настолько длинным, что он не мог его запомнить.

Толстяк продолжал воровать у всех, наживая себе все новых и новых врагов по обе стороны закона.

Беда случилась в Некремносе.

По утрам и вечерам он предавался своей любимой игре, прикидываясь магом.

— Эй! Прекраснейшая из дам! Перед взором женщины, славной своей наружность и мудрость, сидит ученик — лично я, значит, — знаменитого Великого Магистра Иштвана из Матаянги. Я работать на Запад, в горах М'Ханд под руководством сам Великий Магистр, где искать знаний у умов величайших. Я молодой, что есть так, но я знающий все секреты красоты. Я также есть Первостатейный Предсказыватель. Могу учить, как завоевать любовь, как равно и сказать, любит ли тебя человек. Имею редкие и тайные снадобья, дающие красоту. Ими пользоваться только жены Наставника Эскалона, которых и в пятьдесят лет принимать за шестнадцатилетний дев красы необыкновеннейшей.

Подобные причитания продолжались до бесконечности, приспосабливаясь лишь к внешнему виду и общественному положению проявившей интерес женщины. Иногда толстяку удавалось продать изрядное количество болотной жижи и иных дурно пахнущих жидкостей и мазей.

В промежутке между утренней и вечерней сменами он болтался на рынке, очищая карманы.

Ночами же он проматывал дневную добычу.

И вот одна жертва кражи опознала его в тот момент, когда он занимался своим более невинным ремеслом.

Он попытался отболтаться, одновременно пакуя пожитки и нагружая осла. Но, заметив, что стражники начинают верить словам обвинителя, поспешил исчезнуть. Молодой человек не стал более проворным или более ловким, нежели был в Аргоне. Теперь он главным образом полагался на свои сообразительность и хитроумие.

Именно эти качества и подвели его.

Игорный дом, где он решил укрыться, оказался опорным пунктом типа, которого он облапошил прошлой осенью.

Первым признаком катастрофы был крик: «Хватайте его!»

На него двинулась пара типов разбойнического вида. Один из них был тощ и изукрашен шрамами. Второй, напротив, был неимоверно толст, но тоже в шрамах.

За спинами идущих вразвалочку бандитов толстяк заметил человека, который при расставании обещал содрать с него заживо шкуру.

Юнец ударился в панику и вытащил из рукава нож, которым обычно срезал кошельки.

Через мгновение у тощего бандита на горле возник второй зияющий алый рот, в то время как первый открылся в беззвучном крике.

На толстяка брызнула кровь. Кровь оказалась горячей и соленой. Он вырвался из рук второго преследователя, и в тот же миг его желудок вывернулся наизнанку, исторгая завтрак.

Это было совсем не похоже на те ощущения, которые он испытал, заставив старого дурня прыгнуть со стены.

Тип, обещавший содрать с него шкуру, выпучив глаза следил за развитием событий.

Толстый бандит поставил молодому человеку подножку, а затеявший свару хозяин удрал через боковую дверь. Юнец вскочил и увидел, что жирный противник тоже выхватил нож.

Вокруг начали скапливаться зеваки. Настало время уходить.

Но противник не позволял ему сделать это. Видимо, он хотел задержать молодого человека до тех пор, пока его наниматель не вернется с подкреплением.

Ученик Саджака качнулся в сторону, делая вид, что хочет бежать. Его противник поддался на эту уловку, и толстый юнец, стрелой промчавшись мимо него, выскочил через заднюю дверь.

Это была дьявольская ночь. За ним гналась половина города. Повсюду торчали стражники. Сотни наемных бандитов, прельщенных обещанием большой награды, рыскали по улицам.

Настало время искать более тучные пастбища. Но для него оставался открытым только один путь. Путь на запад, с которым он, по его утверждениям, имел такие тесные узы.

Однако он не сделал никаких выводов из преподанного ему урока и, перевалив через горы, продолжил привычный образ жизни.

И там, на западе, он обречен был стать жертвой своего собственного хитроумия.

Но пока, взобравшись на вершину холма, он с безопасного расстояния выкрикивал издевательства в адрес Некремноса.

Ухмыльнувшись, он заявил самому себе:

— Я — великий издеватель. Величайший издеватель. Лучший в мире насмешник. Неплохая идея! С этого момента, господин, — молодой человек трижды ударил себя кулаком в грудь, — ты именоваться Насмешником!

Это уже было очень похоже на настоящее имя.

Потайными тропами он двинулся на юг и через некоторое время добрался до границ Тройеса, где собирались уходящие на запад караваны. Пустив в ход все свое красноречие, он сумел устроиться водоносом в караване, отправляющимся в Форгреберг, столицу Кавелина — одного из Малых Королевств, расположенных к западу от хребта М'Ханд.

Караван вначале пересек обширные безлюдные равнины, окружающие развалины Гог-Алана, а затем поднялся в горы. Таких высоких и неприветливых вершин Насмешнику на востоке видеть не доводилось. Караванная тропа змеилась через теснины прохода Савернейк, мимо мрачной сторожевой крепости Майсак и затем круто спускалась вниз к городу Баксендала.

Там Насмешник развлекся с девицей и, выпив вина, решил сыграть в кости с туземцами.

Его тут же уличили в жульничестве.

На сей раз Насмешнику пришлось скрываться в стране, языка которой он не знал совершенно.

В Форгреберге ему удалось продержаться достаточно долго для того, чтобы ухватить азы некоторых западных наречий. Он запоминал слова быстро, хотя и не очень точно.

ГЛАВА 4

СВЯТИЛИЩЕ МРАЗКИМА

День за днем проводил Эль Мюрид у ложа Мириам.

Иногда к нему присоединялись дочь или Сиди. Тогда они все втроем возносили молитвы. Когда военачальникам Ученика требовались указания, они находили его у постели жены. Именно туда генералы Карим и Эль Кадер принесли радостную весть о сокрушительном разгроме роялистов у развалин Ильказара. Эта победа была даже важнее, чем захват Аль-Ремиша. Хребет роялистов был сломлен. Сопротивление прекратилось. Хаммад-аль-Накир полностью принадлежал ему.

Он сидел у изголовья Мириам, когда перед ним предстал истощенный, обессиленный Нассеф.

— Щенок Юсифа сбежал. Но зато Радетик заплатил сполна.

В ответ Эль Мюрид едва кивнул.

— Как она, Мика?

— Все так же. Пока без сознания. Судьба жестока, Нассеф. Одной рукой она одаривает, а другой что-то отнимает.

— Ты сейчас говоришь совсем как я. Между тем тебе следовало бы сказать: «Бог дает, и Бог берет».

— Наверное, ты прав. Но Властелин Зла вновь овладевает моим разумом. Он не оставляет времени для молитв.

— Да. Такова природа Зверя.

— Господь предначертал для меня трудный путь, Нассеф. Я хотел бы знать, куда он меня ведет. Мириам никому не наносила обид. А если и наносила, то расплатилась за это сполна, став супругой Ученика. Почему это случилось сейчас? Сейчас, когда победа в наших руках. Когда наша дочь наконец должна получить имя. Когда мы могли бы начать жить почти нормальной жизнью.

— Она будет отмщена, Мика!

— Отмщена? Не осталось никого, кто заслуживал бы мщения.

— Гарун, сын Юсифа пока жив. Он претендент на трон.

— Мальчишка так или иначе умрет. Культ Хариша уже начертал его имя на своих кинжалах.

— Хорошо. В таком случае отомстим ещё кому-нибудь. Мика, надо приступать к работе. Дишархун начинается завтра. Ты не можешь оставаться взаперти. Мы много лет обещаем людям это празднество. Ты обязан забыть о своем личном горе.

— Ты, безусловно, прав, — со вздохом отозвался Эль Мюрид. — Я слишком долго предаюсь жалости к самому себе. Но ты действительно выглядишь ужасно. Неужели это было настолько скверно?

— Нет слов, чтобы это описать. Они использовали против нас какое-то колдовство. В живых остался только я. Там бесследно исчезли пять дней моей жизни. Появилась башня… — Нассеф умолк, словно не был уверен в том, что хотел сказать.

— Господь спас тебя, он понял, как ты мне нужен.

— Мне необходимо отдохнуть, Мика. Я полностью опустошен. В течение нескольких дней я тебе не помощник.

— Располагай своим временем столь долго, сколь тебе будет угодно. Исцелись полностью. Если я потеряю Мириам, ты мне будешь нужен, как никогда ранее.

Когда Нассеф удалился, Эль Мюрид снова погрузился в молитву. На сей раз он молил Творца лишь о том, чтобы его жена могла увидеть, как дочь получает имя.

Ведь это так много для Мириам значило.

Это был самый многолюдный и самый радостный Дишархун в истории Хаммад-аль-Накира. Правоверные прибыли из самых отдаленных уголков страны, чтобы разделить с Учеником радость победы. У некоторых путь отнял столько времени, что они появились в Аль-Ремише только в день Машада — последний день празднества. Тем не менее к самым главным событиям они успели. Именно в этот день Эль Мюрид должен был объявить о своей победе и провозгласить создание Королевства Покоя. Таким образом, они не пропустили самого главного события в истории Учения.

Толпа оказалась настолько большой, что пришлось соорудить высокую деревянную платформу, с которой Эль Мюрид обращался к народу. В Святилище допустили лишь немного особо приглашенных людей. Только самым первым последователям Ученика выпала честь наблюдать за тем, как его дочь получает имя.

Незадолго до полудня Эль Мюрид вышел из Святилища и поднялся на платформу. Все с нетерпением ожидали его первого ежегодного обращения к Королевству. Толпа скандировала: «Эль-Мюрид-Эль-Мюрид». Люди топали ногами и ритмично хлопали в ладоши. Ученик поднял руки, требуя тишины.

Яркое солнце озарило амулет, данный ему ангелом. Толпа заохала и заахала.

Вероучение претерпело серьезное изменение, о котором не знал Эль Мюрид. Сам он считал себя всего лишь голосом Всевышнего, учителем, призванным нести слова истины. Но в умах и сердцах последователей он был чем-то гораздо более значимым. В отдаленных местах пустыни ему возносили молитвы как богу во плоти.

Ученик оставался в полном неведении об этой ереси.

В своей первой речи в день Машада он не сказал ничего нового. Ученик провозгласил создание Королевства Покоя, ещё раз подтвердил божественные законы, объявил об амнистии бывшим врагам и повелел всем здоровым мужчинам Хаммад-аль-Накира явиться на военный смотр следующей весной. Творец требовал, чтобы земли неверных были очищены от скверны, а права Империи восстановлены.

Те, кому доводилось бывать в Аль-Ремише в Священные дни ранее, восхищались отсутствием иностранцев вообще и иностранных послов — в частности. Неверные не признавали притязаний Эль Мюрида на светскую власть.

Ученик, сойдя с платформы, почувствовал страшную слабость. Его руки и ноги пронизывала боль. Пророк вызвал своего лекаря, и тот дал повелителю снадобья, которые он пожелал. Эсмат уже давно не смел спорить со своим господином.

На церемонию наречения имени получили приглашение сто человек — естественно, со своими любимыми женами. Эль Мюрид желал, чтобы событие имело особое значение. Его дочь должна подойти к Священному алтарю в белоснежном наряде невесты. Дева не только получит свое имя, но и обручится с Богом.

Это должно послужить бесспорным знаком того, что он, Эль Мюрид, уже выбрал себе наследника. Или наследницу.

— А она у нас красавица, — хрипло прошептала Мириам, взирая на то, как её дочь шествует к алтарю.

— Да. — Его молитвы не остались без ответа. Мириам вышла из комы, но осталась парализованной. Слуги одели её и доставили в Святилище в паланкине.

Эль Мюрид припомнил, как гордо она восседала на своей белой верблюдице, когда они первый раз въезжали в Аль-Ремиш. Смелая, красивая, бросившая вызов всему миру! Теперь прошлое утонуло в тумане. Он взял Мириам за руку и не отпускал до окончания церемонии. Девочка уже почти взрослая и может сама отвечать на все вопросы. В помощи родителей она не нуждалась.

— Каким именем будет зваться это дитя Бога? — спросил только что назначенный Верховный жрец.

Эль Мюрид ещё крепче сжал руку Мириам. Лишь она знала ответ на этот вопрос. Настал момент, ради которого она жила.

— Ясмид, — ответила Мириам. Голос её звучал ясно, как колокол, и у Эль Мюрида появился проблеск надежды. Он видел, как встрепенулся Нассеф. — Назовите её Ясмид, дочь Ученика.

Мириам в свою очередь сжала ладонь супруга. Он знал, как сейчас счастлива жена.

Однако все надежды Эль Мюрида рухнули всего лишь через несколько минут. Она впала в кому ещё до окончания церемонии и умерла перед рассветом.

Кончина казалась настолько неотвратимой, что Нассеф объявил траур в Аль-Ремише ещё вечером.

Эль Мюрид был настолько иссушен ожиданием смерти жены, что само событие оставило его в немом отупении. Он не проронил ни слезинки. Всю энергию, которая у него осталась, он обратил на Ясмид, Сиди и Нассефа.

Всегда спокойный и уверенный в себе Нассеф рыдал, как дитя. Мириам была его единственной драгоценностью, и он любил сестру даже больше, чем Эль Мюрида.

Слова жреца о том, что «она покоится в объятиях Бога» никого не утешили.

Нассеф с головой ушел в работу, как будто хотел с её помощью изгнать свое горе. Случалось так, что он не спал сутками.

Сиди полностью погрузился в себя, а Ясмид начинала походить на мать в юные годы. Она была порывистой и смелой девочкой, обожавшей ставить в тупик помощников отца. Ясмид не терпела помпезности, самодовольства и тупого консерватизма. Религиозные диспуты она вела даже с большим искусством, чем сам Ученик.

В силу последнего обстоятельства новоиспеченное жречество все больше и больше начинало видеть в ней наследницу Эль Мюрида.

Девочка проводила массу времени рядом с дядей, когда тот изучал географические карты и разрабатывал боевую стратегию. Ей больше, чем кому-либо другому, было известно о планах Нассефа. Кто полушутливо, а кто и вполне серьезно начинал поговаривать о том, что она унаследует не только дело отца, но и пост дяди.

Волны идеализма в стране перестали бурлить, но спадать ещё не начали. Люди все ещё искренне беспокоились о целях движения и чистоте веры. Неизбежный после революции наплыв бюрократов пока не начался.

Никто не мог бросить вызов Ясмид до тех пор, пока на смену профессиональным революционерам не пришли профессиональные бюрократы.

Окончательное умиротворение Хаммад-аль-Накира Нассеф взвалил на плечи Эль Кадера. Своего дружка Эль Надима он посадил сатрапом на восточном берегу болот Тройеса. Сам же Бич Божий (вместе с Каримом) сосредоточил свое внимание на землях, лежащих к западу от Сахеля. На тех странах, которые Эль Мюрид решил вернуть под власть Империи. Месяц за месяцем военачальники внимательно просматривали и ещё раз уточняли планы, вынашиваемые Нассефом всю его жизнь.

Эль Мюрид в сопровождении сына иногда участвовал в этих штабных бдениях. У него остались лишь его дети, его высокая миссия и больше ничего. Боль в руках и ногах стала постоянной. Он не мог дальше притворяться — даже перед самим собой, — что может обходиться без лекарств Эсмата.

Несмотря на то что Бич Божий действовал у него на глазах, Эль Мюрид все чаще и чаще испытывал к Нассефу двойственное отношение. Шурин по-прежнему оставался для него загадкой. Возможно, что Нассеф и сам не до конца осознавал свои истинные устремления.

Штаб Нассефа превратился в своеобразную картинную галерею. Несколько лет назад он направил на Запад искусных художников. Те чертили для него подробные планы местности, рисовали фортификационные сооружения, портреты выдающихся политических и военных деятелей с детальной характеристикой их сильных и слабых мест. По мере поступления информации он совершенствовал план своих действий.

— План в общем виде выглядит так, — сказал он Эль Мюриду. — Сахель как бы взрывается во всех направлениях. Затем из неорганизованной массы материализуется сильная армия, которая направляется в сторону Хэлин-Деймиеля. Когда все будут уверены, что Хэлин-Деймиель — наша цель, мы резко поворачиваемся и захватываем Симбалавейн, чтобы обезопасить тыл на то время, когда мы станем двигаться на север.

— Ипопотам…

— Ипопотам легко ублажить. Он останется нейтральным до тех пор, когда предпринимать что-либо будет уже поздно. Захватив Симбалавейн, мы снова пойдем на Хэлин-Деймиель. Когда защитники города укроются за стенами, мы опять минуем его и выйдем скорым маршем на реку Скарлотти. Там мы установим контроль над всеми бродами и паромными переправами, чтобы не допустить подхода помощи с севера. Все это время мы будем организовывать конные рейды в Малые Королевства. Таким образом, руки у них будут связаны, и они не смогут ударить на нас с фланга. Короче говоря, когда все взоры обратятся в мою сторону, Эль Надим, пройдя через территорию Тройеса, нападет на Кавелин через горный проход Савернейк. Если он сумеет прорваться, то мы захватим Малые Королевства в клещи, и все земли к югу от Скарлотти к концу лета окажутся в наших руках.

Эль Мюрид изучил карты и сказал:

— Это огромная территория, Нассеф.

— Знаю. Риск, конечно, имеется. Все будет зависеть от скорости наших коней и от неразберихи, царящей в стане врага. Мы не можем сражаться по их правилам. Вади-эль-Куф доказал это. Мы станем диктовать свои условия войны.

— Ты мой генерал, Нассеф. Тебе не надо оправдывать свои решения.

— До тех пор, пока я побеждаю.

Эль Мюрид насупился. Он не понял, что хотел сказать Нассеф.

Позже в тот же день он призвал к себе Мауфакка Хали — одного из командиров Непобедимых, частенько выполняющего тайные задания Эль Мюрида.

— Что ж, Мауфакк, общий сбор приближается. Скажи, я действительно оказался в лапах бандитов?

Хали был фанатиком, но он старался быть честным и, отвечая, не пытался предугадать желаний господина.

— Ничего предосудительного, повелитель. Они перестали грабить свой народ, что, как я считаю, является добрым знаком. Теперь они мечтают о том, как начнут грабить неверных. За всем отправленным на Запад золотом я уследить не сумел. Часть его, видимо, пошла на оплату шпионам. Какое-то количество было потрачено на закупки оружия. Что-то осело в банках Хэлин-Деймиеля. Однако огромное количество исчезло без следа. Больше я ничего не могу сказать.

— Но каковы твои ощущения, Мауфакк?

— Я в полной растерянности, повелитель. Один день я думаю так, другой — совершенно иначе. Свое личное отношение я пытаюсь не принимать во внимание.

— Я десятки раз испытывал те же чувства, Мауфакк, — с улыбкой произнес Эль Мюрид. — И каждый раз мои размышления кончаются одним и тем же. Я оставляю все как есть в надежде, что Нассеф в конце концов проявит свою истинную суть. Спрашивая тебя, я надеялся, что со стороны заметно то, что я мог упустить.

— Мы не наказываем свою руку, если она что-то роняет. Я не люблю Нассефа и, так же как и ты, не доверяю ему до конца. Но Бич Божий не имеет себе равных. Карим хорош. Эль Кадер тоже хорош. И в то же время они — всего-навсего лишь бледные тени своего господина. Творец поступил мудро, сведя вас вместе. Да не разлучит Он вас и в будущем.

— И все же…

— Тот день, когда он станет для тебя обузой, будет последним днем его жизни. Серебряный кинжал отыщет сердце предателя.

— Это утешает, Мауфакк. Иногда я думаю, неужели я действительно достоин такой беззаветной любви Непобедимых.

Мауфакк, казалось, был изумлен.

— Если бы не был достоин, повелитель, то любви бы не было, — просто сказал он.

— Благодарю тебя, Мауфакк. Ты меня успокоил, хотя сомнений и не разрешил.

Наступил очередной Дишархун. С каждым новым днем Эль Мюрид все сильнее нервничал. Момент, после которого не будет возврата, мчался на него словно падающая звезда. Когда дети Хаммад-аль-Накира пересекут Сахель, менять что-либо будет поздно. Великая война продолжится до тех пор, пока величие Империи не будет восстановлено или его народ не низвергнется во прах.

Воины уже прибывали, когда он решился сказать Нассефу:

— Не лучше ли будет отложить все на год? Это даст нам время лучше подготовиться.

— Нет. Не надо трястись без причины. Время — наш главный враг. Запад слаб и пребывает в замешательстве. Там пока не знают точно, нанесем мы удар или нет. Но тем не менее продолжают готовиться. Хотя и лениво. Через год они все будут знать точно и смогут собраться.

В день Машада Эль Мюрид произнес речь перед войском. Он был поражен его численностью. На него взирали не менее пятидесяти тысяч человек. Все эти люди собрались по его приказу. И по меньшей мере столько же уже двигались в направлении Сахеля.

Видимо, этим летом дома не останется ни одного здорового взрослого мужчины.

Он возложил на них миссию нести слово Творца и вернулся в Святилище. Он вознамерился остаться рядом со Святым алтарем, чтобы возносить молитвы до тех пор, пока ход военной кампании окончательно не прояснится.

Первые сообщения были даже слишком хороши для того, чтобы оказаться правдой. Ясмид сказала ему, что дела идут гораздо лучше, чем надеялся Нассеф. Но затем к нему явился Мауфакк Хали.

— Повелитель, — начал он, — мне нужен твой совет.

— Что случилось?

— Человек по имени Аллаф Шахид, один из командиров Непобедимых, совершил опасную ошибку. Вопрос в том, как нам реагировать.

— Поясни.

— Отряд Непобедимых повстречал войска Хоквинда во владениях Хэлин-Деймиеля и по глупости затеял схватку. Наемники нас разгромили.

— И какое это имеет отношение к Шахиду?

— Он принял командование над теми, кто выжил. Во время бегства Непобедимые наткнулись на земли одного из арендаторов гильдии и вырезали всех — мужчин, женщин и детей.

— Ну и что?

— Мы не воюем с гильдией как таковой, повелитель. Мы находимся в состоянии войны с людьми, которые за плату прибегают к её услугам. Это весьма существенное различие. Они требует, чтобы мы учитывали это обстоятельство.

— Требуют? У меня, Мауфакк? Лишь Бог может требовать что-то у Эль Мюрида. Только Творец, а не люди.

— Наверное, ты прав, повелитель. Но зачем нам без нужды возбуждать ненависть десяти тысяч человек, не менее преданных своему делу, чем служители культа Хариша? Дважды за свою историю гильдия прибегала к так называемым санкциям справедливости, начиная войну самостоятельно, как Орден. И каждый раз они уничтожали своих врагов окончательно и бесповоротно. Если они решат собрать все свои силы и обрушить их на Аль-Ремиш, то даже Бич Божий не сможет их остановить.

— Думаю, что ты преувеличиваешь, Мауфакк. И я не потерплю никакого диктата со стороны неверных.

— Я только предлагаю не увеличивать наших тягот, повелитель. Было бы лучше сделать жест примирения, чтобы утешить старцев из Высокого Крэга. Если силы гильдии разбиты на отдельные отряды, они менее опасны, чем когда выступают единым целым.

Эль Мюрид задумался. В доводах Хали был определенный смысл. Вади-эль-Куф преподал Ученику впечатляющий урок. Но с другой стороны, обращение к гильдии на любом уровне явилось бы демонстрацией слабости.

У Бога слабостей быть не должно.

— Сними с командования и верни в Аль-Ремиш Шахида. Больше ничего не предпринимай, однако прикажи командирам впредь подобного не допускать.

— Как скажешь, повелитель, — побледнев, ответил Мауфакк. Он пережил Вади-эль-Куф и надеялся, что ему никогда не придется ещё раз стать свидетелем подобной бойни.

Весь следующий день он вел спор с самим с собой, прежде чем нашел оправдания для неповиновения.

Он направил трех гонцов тремя разными путями. Каждый из посланников нес письмо, в котором содержалась мольба о прощении и предлагалась большая компенсация. Однако Бог на сей раз оказался не на его стороне. Все три гонца погибли в пути.

ГЛАВА 5

ПРЕДГРОЗОВЫЕ ОБЛАКА

Браги добрался до Высокого Крэга после четырех месяцев скитаний по разбросанным в Малых Королевствах лагерям беженцев. Каменная твердыня стояла на битом всеми ветрами и волнами утесе, выступающем в море чуть севернее реки Дунно-Скуттари. Браги поднял глаза на длинный, ведущий к воротам подъем, и в его памяти всплыли те мучения, которые он здесь претерпел в свою бытность новобранцем. Воспоминания оказались настолько яркими, что Браги едва не повернул назад. Только беспокойство о брате заставило его продолжить путь.

Он объяснил все часовому у ворот. Часовой направил его к сержанту — начальнику караула. Сержант послал его к лейтенанту, который, в свою очередь, отправил Браги к капитану. Капитан приказал молодому человеку переночевать в казармах и быть готовым к тому, что ему придется много раз повторить свой рассказ, прежде чем будет принято решение, как с ним поступить. Он считался пропавшим без вести — предположительно погибшим. Денежная компенсация за смерть уже была выплачена его брату. Деньги предстояло вернуть.

— Мне на все это плевать, — заявил Браги. — Я хочу всего лишь вернуться к брату и в свою роту. Где они?

— Рота Сангинета? Неподалеку от Хэлин-Деймиеля. Симбалавейн ведет переговоры о возможности укрепления гарнизона гильдии. Говорят, что Эль Мюрид готов начать священную войну. Хочет воссоздать Империю.

— Почему я не могу отправиться к ним?

— Отправишься, как только пройдешь здесь все нужные процедуры.

Браги задержался в Высоком Крэге на три месяца.

— Не верю, — широко открыв глаза, заявил Хаакен. — Откуда ты, дьявол тебя побери, взялся?

Хаакен был молодым человеком весьма крепкого телосложения, а ростом, пожалуй, превосходил своего названого брата.

Он нарочито осторожно приблизился к Браги и, обойдя вокруг него, объявил:

— Это действительно ты. Будь я проклят. И у тебя хватило наглости явиться после всех тех страданий, которые мне пришлось пережить?

— Ах ты, лживый сукин сын! — заорал кто-то среди палаток, и на плац выбежал ещё один солдат — высокий тощий загорелый парень с имбирного цвета шевелюрой. — Ну и дела! Это и вправду он. Что ты здесь делаешь, Браги?

Это был Рискерд Драконоборец — дружок Хаакена и единственный в роте — кроме них двоих — уроженец Тролледингии.

— Так это действительно ты, — обняв Браги за плечи, продолжил Хаакен. — Чтоб я сдох! Мы были уверены, что ты убит.

— И чего тебе вздумалось вернуться? Ездил бы себе где-нибудь и ездил. Хаакен, нам с тобой теперь ни в жизнь не рассчитаться за похоронную компенсацию.

— Совсем не изменился, — рассмеялся Браги, обращаясь к Хаакену.

— На удивление туп, — ответил тот. — Не могу вколотить в него даже малую крупицу разума. Скажи ребятам, Рискерд.

— В момент. — Драконоборец подмигнул Рагнарсону.

— Итак, рассказывай, — произнес Хаакен. — Как ты сумел выбраться из Аль-Ремиша? Где ты болтался? Может быть, тебе лучше было бы отправиться в другое место? Нам скорее всего придется топать в Симбаллавейн. Ученик что-то затевает, и мы, наверное, опять окажемся в самой гуще. Ну как? Тебе есть что сказать?

— Наверное, — с ухмылкой ответил Браги. — Если ты на некоторое время заткнешься. Ты за последние пять минут сказал больше, чем обычно произносишь за год.

Появились остальные солдаты из отделения Браги. Они несли что-то несвязное, проявляя более чем умеренное любопытство к похождениям своего командира.

— Ого, — произнес Хаакен. — К нам движется лейтенант Трубачик.

— Лейтенант?

— Прошла масса повышений. Сангинет уже капитан.

Браги непроизвольно поцокал языком, он почему-то заволновался.

— Ты опоздал Рагнарсон, — бросил Трубачик сходу. — Тебе следовало заступить в караул десять месяцев тому назад. — Он хихикнул, явно довольный собственной шуткой, и добавил:

— Тебя хочет видеть капитан.

На взмыленной лошади прискакал курьер. Сангинет приказал закрыть ворота лагеря и построил роту.

— Началось, господа, — объявил он. — Мы выступаем в Симбаллавейн. Там к нам присоединится генерал Хоквинд.

Пять адских дней марша по сорок-пятьдесят миль в день. Затем их догнал курьер и сообщил, что полк Непобедимых, вступив в бой с частями Хоквинда, нашел свой быстрый и бесславный конец. Спастись смогла лишь горстка врагов.

Вдали замаячили стены Симбаллавейна.

— По-моему, он такой же большой, как Итаския, — пробурчал Браги, обращаясь у Хаакену.

— Даже, пожалуй, больше. — У ворот их радостно приветствовала толпа. — Думаю, что мы уже выиграли войну. Ведь город — это на самом деле просто здоровенная мышеловка.

— Откуда такая тоска и грусть? Откуда столь несчастный тон? — затараторил Драконоборец. — Глянь-ка лучше на девчонок. Посмотри, каким огнем горят их глаза. Я вижу, что они готовы к наступлению. — Он приветственно помахал ближайшей.

— Сангинет намерен…

Девица бросилась к Рискерду. Сунув ему в руки букет цветов, она зашагала рядом с солдатом, что-то весело щебеча. Драконоборец отвечал ей столь же радостно-взволнованно. Взаимное незнание языка, кажется, совершенно не мешало беседе.

У Хаакена отвисла челюсть. Не его физиономии возникла весьма зловещая ухмылка, и, не очень уверенно помахивая рукой, он прохрипел:

— Привет, привет…

— Легче, легче — посоветовал ему Браги. — Иначе ты, братишка, всех их соблазнишь своим красноречием.

Рагнарсон поправил на спине ранец и выпрямился, стараясь выглядеть привлекательным, но без рисовки, как и положено капралу. Ему временно вернули отделение, так как Хаакен не захотел оставаться командиром.

Он поймал на себе насмешливо-благожелательный взгляд капитана. Браги не знал, почему сразу после вступления в гильдию он привлек к себе внимание Сангинета, а затем стал его любимцем. Это отравляло Браги жизнь, так как Сангинет гонял его гораздо больше, чем всех остальных новобранцев.

Оказалось, что они попали в солдатский рай. Выпивка дармовая, женщин доступных сколько угодно — только руку протяни, служба легкая… Обыватели во всем стремились угодить воинам гильдии. Впервые за все время Браги понравилось быть солдатом.

Идиллия продлилась две недели.

Густой дым застилал горизонт. Воинов Нассефа никак нельзя было назвать благородными завоевателями. Они сжигали все, что не могли унести, а людей убивали. Бич Божий делал все, чтобы внушить обывателям ужас.

— Готов спорить, что у него большое войско, — заметил Браги.

— Боюсь, что даже слишком большое, — откликнулся Хаакен.

Бич Божий свирепствовал уже много дней. В его руки попала вся страна за исключением столицы и нескольких отдаленных небольших крепостей.

— Их, наверное, тысяч сто, — высказал предположение Рискерд.

Если он и ошибся, то ненамного. Военный азарт и стремление на дармовщинку разжиться грабежом проникли даже в самые отдаленные уголки Хаммад-аль-Накира. Многие тысячи тех, кого ни на йоту не интересовали религиозные идеи Эль Мюрида, откликнулись на призыв встать под его знамена.

Они ставили под сомнение его социальные воззрения и претензии на духовную власть, но им была по вкусу мысль о восстановлении Империи во всем её величии. Запад разрушил Ильказар, но теперь молот истории попал в другие руки.

Рискерд делал все, чтобы скрыть свой страх.

— Палаток так много, что вся округа напоминает мне волнующееся море и волны с белыми гребнями, — пробормотал он.

— Кони не могут взбираться на стены, — напомнил Браги. — А если люди пойдут на штурм, мы их изрубим на котлеты.

Защитники Симбаллавейна насчитывали в своих рядах две с половиной тысячи солдат гильдии и примерно десять тысяч хорошо обученных местных бойцов. Великий Совет призвал к оружию и городских жителей. Польза от них была весьма сомнительной. Но генерал Хоквинд считал, что даже в столь неблагоприятных обстоятельствах сможет отстоять город.

— Что-нибудь обязательно пойдет не так, как надо, — мрачно пророчествовал Хаакен.

На сей раз его пессимизм оказался вполне обоснованным.

Нассеф прекрасно провел подготовительную работу. Его агенты потрудились на славу. Штурм начался с южных стен, обороняемых местными войсками и городской милицией. Орда жителей пустыни устремилась в атаку лишь для того, чтобы полечь под стенами. Как заметил Браги, это была не их война. Те немногие осадные механизмы, которыми они располагали, были чрезвычайно примитивны и легкоуязвимы.

Однако Нассеф, зная недостатки своего войска, начал прокладывать ему путь задолго до начала вторжения.

В Симбаллавейне, как и в любом ином месте, имелась порода людей, преданных лишь золоту. Была там и группа, готовая пойти на все, чтобы получить власть. Из их числа агентам Эль Мюрида удалось сформировать тайное теневое правительство. Изменники, используя золото пустыни, нашли достаточное число отчаявшихся людей, готовых предать свой город.

Они напали на Южные ворота с тыла в тот момент, когда обороняющиеся отражали атаку извне. Предатели распахнули ворота.

Сверкнули кривые сабли, и всадники с воем ворвались в город. Стальные подковы высекали искры из камней мостовой. Зазвенели тетивы седельных луков.

Из окон и с крыш в них полетели стрелы и дротики, но неопытные бойцы-горожане не могли остановить захватчиков. Предатели, проникшие в ополчение, отдавали противоречивые приказы. Наскоро сформированные роты поспешно отступили в спокойную часть города. Началась паника. А всадники, ворвавшись в открытые ворота, растекались по улицам так, как растекается масло по поверхности воды.

Паника охватила весь город.

Во время военных кампаний на Востоке паника была любимым оружием Нассефа. Он использовал её при захвате Аль-Ремиша. И сейчас он хотел продемонстрировать Западу мощь быстрых словно молния всадников. Всадников, которые, то появляясь, то исчезая, наносят удар в том месте, где их меньше всего ждут.

Симбаллавейн напоминал динозавра. Он был настолько огромен, что умер не сразу.

Молодые люди на северной стене видели отраженное в облаках зарево и слышали стон гибнущего города.

— Похоже, что шум приближается, — сказал Рискерд.

Они понимали, что происходит. Это была последняя ночь независимого Симбаллавейна. Молодые люди не скрывали своего страха.

— Почему мы здесь торчим? — поинтересовался один из солдат.

— Понятия не имею, — ответил Браги. — Капитан скажет, что нам делать.

— До чего же жарко, — буркнул Хаакен. Даже здесь ощущался жар полыхающего пожарами города.

— Я не хочу ничего сказать, но Хоквинд…

— А раз не хочешь, Рискерд, то заткнись! — рявкнул Хаакен.

— Я всего лишь…

— Рагнарсон? — К ним приближался Трубачик, осторожно переступая через вытянутые ноги сидящих солдат. Стена в этом месте была узкой.

— Здесь, сэр.

— Явись к капитану.

— Слушаюсь, сэр.

Трубачик двинулся к следующему отделению.

— Хейвен?

Браги отправился на командный пункт Сангинета.

— Подойдите ближе, — сказал капитан, когда все собрались. — И постарайтесь не шуметь. Вот так. Теперь слушайте. Положение резко ухудшилось. Генерал передал Великому Совету, что в полночь мы уходим.

В ответ послышался гул голосов.

— Тише. Там внизу кто-нибудь может понимать итаскийский. Господа, я хочу, чтобы вы поговорили со своими людьми. Главные силы противника сосредоточены на юге. Но нам все же предстоит сражение. На марше. Нам придется постараться. Не забывайте, что мы ещё новички. Впереди и в тылу пойдут ветераны, но нам следует сделать все, чтобы удержать отведенный нам участок.

Рагнарсону все это крайне не нравилось. Неужели Хоквинд верит в то, что ему удастся провести свое войско через ряды армии, превосходящей его численностью и мобильностью?

— Самое главное для нас — дисциплина. Мы забираем с собой и гражданских лиц. Членов Великого Совета, их семьи и самого Тирана. У Тирана имеется собственный эскорт, но, если дело примет скверный оборот, рассчитывать на него не придется. Переход будет трудным, и полагаться мы сможем только на своих братьев.

Рагнарсон начинал понимать, что значит быть солдатом гильдии.

Он также видел, на каком основании Хоквинд оставляет город. Генерал просто следовал за тем, кто обратился за услугами гильдии и являлся его работодателем.

— Переход будет коротким. Наша цель — залив на побережье в двенадцати милях отсюда. Там нас ждет флот.

— Почему бы нам не отплыть прямо отсюда? — поинтересовался кто-то.

— Гавань в руках противника. Это, господа, все. Времени у нас в обрез. Разъясните все своим людям. Дисциплина и тишина. Тишина и дисциплина.

Командиры разошлись по подразделениям.

— Безумие, — заявил Рискерд. — Они добьются лишь того, что нас всех укокошат.

— Нет, с ним надо что-то делать, — вздохнул Браги. — Хаакен, у тебя найдется грязный носок?

— Что?

— Дай мне носок, говорю. Я заткну им Рискерду пасть и не позволю вынуть до тех пор, пока мы не окажемся на борту корабля.

— Эй, перестань! — возмутился Рискерд.

— Пусть это будет последний звук, который я слышу от тебя этой ночью. Собирайте пожитки. Идет Трубачик.

— Ты готов, Рагнарсон?

— Готов, сэр.

— Веди их вниз на улицу. Капитан там произведет построение.

Ожидание на темной улице за воротами показалось им вечностью. Даже Сангинет начал проявлять нетерпение. Несколько советников опаздывали.

Местные солдаты продолжали прибывать, пополняя отряд телохранителей Тирана. Солдаты гильдии заметно нервничали. Им стало известно о прорыве обороны. Враг вот-вот должен был появиться и здесь.

Хоквинд, воспользовавшись временной задержкой, осмотрел свое войско. Он оказался невысоким худощавым человеком лет пятидесяти. Генерал скорее походил на безобидного торговца, чем на самого грозного полководца своего времени. Но это ощущение тут же исчезало, стоило лишь заглянуть в его глаза.

Рагнарсон увидел в генерале неукротимую силу. Силу и волю. Только смерть способна остановить человека, подобного сэру Тури Хоквинду.

Хоквинд закончил смотр и объявил Тирану, что ждать больше не может. Ворота распахнулись. Рагнарсон был удивлен тем, насколько легко и бесшумно двигались их створки.

Через мгновение Браги бросился бегом навстречу опасности. Сторожевые костры врага созвездиями рассыпались по склонам холмов и по равнине. Он придерживал руками оружие и ранец, чтобы не гремели, и очень-очень старался прогнать страх.

Но Браги боялся. Очень боялся. Боялся снова. Он зря надеялся, что после всего, им пережитого, все резервы страха уже исчерпаны.

Они двигались на север той же дорогой, которая привела роту Сангинета на юг. Но вскоре они её оставили и свернули на путь, ведущий к побережью.

Первая схватка не заставила себя ждать. Люди Нассефа были начеку. Но они оказались не готовы сгруппироваться большими силами. Солдаты гильдии без труда рассекли их ряды.

Браги неожиданно понял, почему Хоквинд решил выступить в полночь. Темнота сводила на нет превосходство врага в скорости и маневренности. Только самоубийцы могут пуститься в галоп, не видя ничего вокруг себя.

Тем не менее воины Нассефа продолжали вставать на их пути. А когда им удалось задержать продвижение колонны, идущие в тылу братья ударили по ним сзади.

Битва редко достигала роты Браги. Он и Хаакен были заняты тем, что несли раненого солдата гильдии, который упал и которого едва не забыли. Молодым людям было не до разговоров.

Прошел час, и они прошагали несколько миль. И ещё час прошел. Хоквинд продолжал марш. Противник так и не сумел собрать на его пути достаточно мощные силы.

Часы и мили. Мили и часы. Небо начинало светлеть.

— Я слышу прибой, — едва дыша, выдавил Хаакен. Их груз почему-то стал неимоверно тяжелым.

— Даже если море и близко, — фыркнул Браги, — то прибоя мы не услышим за тем шумом, который производим.

Но Хаакен не ошибся. Они протопали через оливковую рощу, и перед ними открылось море. На воде сверкала целая галактика огней. Это суда подавали сигналы.

— Корабли, — прошептал Хаакен. — Я вижу корабли.

Бегство завершилось через несколько минут. Солдаты тут же начали окапываться. Весельные лодки начали переправлять советников и их семьи на суда.

Это был большой флот. Некоторым кораблям удалось удрать из Симбаллавейна, но большую часть прислал Хэлин-Деймиель, исходя в основном из своих собственных соображений. Деймиельцы спасали солдат гильдии, чтобы впоследствии укрепить ими собственную оборону.

Люди Эль Мюрида продолжали атаки, но делали это беспорядочно и без всякого энтузиазма. Это были не фанатики, а грабители, которые не видели для себя никакой выгоды в окончательном истреблении уже побежденного врага. Солдаты гильдии без труда отбили все атаки.

Рота Браги погрузилась на суда одной из последних.

Когда он выковыривал наконечник стрелы из плеча Рискерда, к ним подошел Сангинет и сказал:

— Теперь я вижу, парни, что у вас есть кое-какие задатки.

Браги удивленно поднял глаза: он не видел, как капитан поднимался на борт.

— Сэр?

— Я заметил, что вы подняли раненого и несли его до побережья.

— Он был одним из наших.

— Из тебя получится солдат, Рагнарсон. И из твоего брата тоже. А парень, которого вы волокли, был мертв последние три мили.

— Что? Я не заметил.

— А что случилось с вашим дружком? Он не бывает таким тихим даже во сне.

— Я приказал ему заткнуться, он мне действовал на нервы.

— И он повиновался? В таком случае из него тоже может получиться солдат.

— Возможно. Можешь разговаривать. Ты все сумел доказать.

Но Драконоборец продолжал молчать. Он был смертельно обижен.

Через три дня флот прибыл в Хэлин-Деймиель.

Орды Нассефа двинулись на север и перекрыли все ведущие из города дороги. Петля затягивалась все туже, и через несколько дней море должно было стать единственным путем, связывающим город с внешним миром.

Хэлин-Деймиель не походил на Симбаллавейн. Наймитов Нассефа удалось схватить и повесить до того, как они успели причинить какой-либо вред.

Рота Рагнарсона провела в городе шесть недель — до тех пор, пока Хоквинд и правящий совет не убедились в том, что Хэлин-Деймиелю сиюминутная опасность не грозит.

Как-то утром лейтенант Трубачик сказал Браги:

— Сангинет собирает роту. Слухи подтвердились. Мы уходим.

Сангинет был мрачнее тучи.

— Цитадель направляет нас в Малые Королевства, — объявил он. — В данный момент Хэлин-Деймиель Нассефа не интересует. Итаския и другие государства на севере формируют армии. Наша задача держать в напряжении восточный фланг Нассефа, вынуждая его оставаться к югу от реки Скарлотти до тех пор, пока не подойдут войска с севера. Нам придется туго. Особенно тяжко будет в том случае, если кавелинцы не смогут удержать горного прохода Савернейк.

Мы направляемся в Алтею. Это скорее всего символический жест. Одна рота мало на что способна. По моему мнению, это бесполезная трата сил. Цитадель должна мобилизовать все Братство и взять инициативу ведения войны в свои руки. Но Высокий Крэг мыслями капитана не интересуется.

Утром мы грузимся на корабли, которые доставляют нас в Дунно-Скуттари. Там мы пересядем на речные суда. Высадка где-то в восточной Алтее. Там нам предстоит начать игру в догонялки.

Господа, мы — лучшие в мире воины. Но сейчас мне кажется, что кто-то нас немножко переоценивает. Передайте мои слова своим людям, но делайте это спокойно.

Сангинет позволил задать несколько вопросов. Ответов на них у него не оказалось.

Рискерд, оставив свою обиду в тавернах и борделях города, вновь стал самим собой.

— Ты смотришься как смерть на палочке, — заявил он Браги. — Что с тобой?

— Они отправляют нас в Малые Королевства.

— Ну и что?

— В Алтею. Мы там будем одни. Остается надеяться, что Сангинет окажется таким же хорошим капитаном, каким был сержантом.

Хаакен промолчал. Он лишь мрачно покачал головой.

ГЛАВА 6

БРОДЯГА

Руки и ноги жирного юнца работали со страшной скоростью. Он снова нарвался на неприятность, а гнавшиеся за ним типы, видимо, не имели представления о таком понятии, как жалость.

Его осел на сей раз решил проявить взаимопонимание и рысил рядом, кося глазом на хозяина и как бы спрашивая: «Ты когда-нибудь чему-нибудь научишься?» Беглецу, видимо, предстояла схватка с возможным смертельным исходом.

Дела Насмешника явно катились под откос. Город, который он столь поспешно покидал, именовался Лиенеке. Скорее это был даже не город, а большая деревня. Счастливое скопище недотеп. Но даже они уличили его в жульничестве.

Впрочем, кое-что он начинал понимать. Видимо, впредь ему следует вести свои дела по-иному. Если, конечно, ему удастся и на сей раз спастись.

Преследователи из Лиенеке были ребятами решительными и упорными, но им, по правде говоря, не хватало мотивации, а Насмешник поставил на кон свою жизнь. Несмотря на тучность и лень, он обладал удивительной выносливостью. Он продолжал молотить ногами до тех пор, пока преследователям гонка не надоела и они не отстали.

Потеряв их из виду, он рухнул на обочину дороги и провалялся без движения двое суток.

За это время Насмешник все хорошенько продумал и убедил себя в том, что ему не хватает способностей пройти по жизни, зарабатывая игрой и кражами.

Но что ещё он умеет делать? Все свои познания он приобрел у Саджака и его приятелей.

Хорошо бы найти себе патрона, думал он. Человека безмерно глупого, но при этом необычайно богатого. Уныло улыбнувшись, он дал себе слово всеми силами избегать азартных игр и открытого воровства.

Его постоянное занятие с точки зрения общества было вполне приемлемым. Конечно, и в этом случае он добывал деньги обманом. Но ведь, что ни говори, клиенты сами себя оставляли в дураках. Легковерные простаки, обращающиеся к продавцу воздуха за советом или приворотным зельем, заслуживают того, чтобы быть обманутыми.

В конце концов он, подгоняемый голодом и страхом, продолжил путь. Страх на него нагнала проезжавшая мимо группа рыцарей.

Похожую банду он повстречал несколько недель назад недалеко от Форгреберга. Оруженосцы поколотили его только за то, что он был чужеземцем. Насмешник воспринял избиение без благодарности, но это не помогло. Когда толстяка загоняли в угол, он превращался в отчаянного, умелого и злобного бойца. В итоге он ранил несколько человек, а самого его едва не убили. И убили бы наверняка, не вмешайся вовремя один из рыцарей.

Кавелин был типичным государством из числа Малых Королевств. Эти крошечные образования были мешаниной безумных княжеств и королевств, в которых хаос являлся нормой. Это был край слабых монархов, могучих баронов и хитроумных политических интриг. Многие границы не были определены, а те, которые удалось обозначить, вовсе не служили гарантией лояльности живущих в их пределах подданных. Войны между аристократами шли непрерывно. Неконтролируемая феодальная раздробленность стала просто чудовищной. Грабители-бароны превратились в страшную социальную болезнь. Рыцари со щитами без гербов, промышляющие разбоем на больших дорогах, встречались чуть ли не на каждом перекрестке.

Одним словом, этот край был просто создан для Насмешника.

В данный момент в западном Кавелине царила полная неразбериха. Бароны вцепились друг другу в глотки. Их крошечные армии не столько дрались между собой, сколько грабили мирных жителей. Из рук в руки переходила огромная добыча.

Насмешник решил, что город Дамхорст, казавшийся тихой гаванью в штормовом море, будет подходящим местом для возобновления столь неожиданно прерванной карьеры.

Дамхорст насчитывал десять тысяч жителей и выглядел процветающим, спокойным и приятным поселением. Старинный мрачный замок на скале над городом внушал уважение и заставлял обывателей вести себя пристойно. Барон Брайтбарт славился крутым нравом и жестоко наказывал нарушителей порядка.

Благосостояние Дамхорста частично объяснялось тем, что солдаты грабительских армий сбывали здесь свою добычу по нелепо низким ценам.

Довольно внушительное число коллег Насмешника располагалось вокруг городской площади. Тучный молодой человек без труда вписался в их общество. Даже смуглый цвет его лица и ломаная речь не привлекли внимания.

Однако судьба тут же подвергла испытанию его решимость зажить честной жизнью. Его мало интересовали солдаты, ищущие отдохновения от вчерашнего дня и дня завтрашнего. Насмешник, как правило, искал клиентов среди тщеславных женщин. Но в Дамхорсте ему все время попадались многоопытные дамы сомнительной репутации. В отличие от его обычных клиенток эти леди без всяких дополнительных ухищрений успешно реализовывали свои прелести.

Но время от времени судьба ему все же улыбалась. А один раз для разнообразия рок подарил ему поистине сказочную возможность сменить торговлю фокусами на респектабельную жизнь до конца дней.

День был прекрасным. Насмешник не мог не признать того, что Кавелин большую часть времени является довольно привлекательным местом. Климат в маленьком королевстве отравляла лишь мерзкая политика его правителей.

Листва на деревьях начинала менять цвет. И это явление его весьма занимало. В тех местах, откуда пришел Насмешник, деревьев почти не было. Леса Кавелина пылали многоцветием красок, и Насмешник иногда жалел о том, что он не художник и не может навсегда запечатлеть исчезающую красоту листвы.

Одним словом, это был теплый, ленивый день. Он сидел на циновке среди своих рабочих принадлежностей и поглядывал на мир вполглаза. У него не осталось ни единого медяка. Но даже и этот печальный факт его не беспокоил. Насмешник пребывал в мире как с самим собой, так и со всей вселенной. Он испытывал один из редких моментов полной жизненной гармонии.

И тут он узрел её.

Она была красавицей. Юная, прекрасная и преисполненная печали. И потерянная. Девушка бесцельно бродила по площади, словно не зная, куда направиться. Она казалась очень хрупкой и совершенно беззащитной.

Насмешник ощутил какое-то весьма странное чувство. Возможно, это была простая жалость. Определить, что с ним, он так и не смог.

Тем не менее незнакомое чувство присутствовало, и Насмешник на него откликнулся. Когда девушка к нему приблизилась, он негромко произнес:

— Госпожа?

Она посмотрела в его сторону и по обе стороны круглого, смуглого лица увидела две надетые на руки куклы.

Правая кукла отвесила грациозный поклон.

Левая восхищенно присвистнула.

— Как ты смеешь, Поло? — возмутилась правая. — Дубина ты неотесаная! — Отвесив свистуну звонкую оплеуху, она добавила:

— Веди себя пристойно, когда иметь дело с достойной дамой.

Насмешник подмигнул. На его физиономии заиграла веселая улыбка.

Она была моложе, чем ему показалось вначале. Не старше восемнадцати.

Первая кукла поклонилась ещё раз и произнесла:

— Лично я умолять тысячу пардон у прекрасной дама. Деревенщина Поло был родившийся в хлеве и выращенный диким кошка и теперь имеет низменные воспитанность и мораль. — Отвесив ещё несколько оплеух второй кукле, он добавил:

— Варвар!

Когда правая кукла вернулась на свое место, Поло снова свистнул.

— Эй! Что приказать делать с дикарцем подобным? Надо вколотить манеры в указанного!

— А мне кажется, что он милый, — улыбнулась девушка.

Поло застеснялся, а первая кукла изумленно возопила:

— О горе! Не стать цивилизованный, когда прекрасная леди вознаграждать грубость улыбкой, от которой сердце остановиться!

— Вы здесь, наверное, недавно? — спросила девушка, обращаясь к Насмешнику.

— Прибыть город три прошедших дня. Недавно с востока, из-за гор М'Ханд.

— О, это так далеко. А я никогда не была даже в Форгреберге. Думала, что когда выйду замуж за Вульф… Но глупо расстраиваться из-за того, что могло случиться и не случилось. Разве не так?

— Абсолютность глупейшая. Завтра будет полный возможностей, который упустить вчера.

Первая кукла спрятала личико за ручонками и спросила:

— Ты слышал, Поло? Большой дурень опять нести философский чушь.

— Из его мысль, Тубал, получиться первый класс удобрение, если размазать на грядке капустной, — ответил Поло. — Мы его игнорировать. Эй, леди, а вы слыхать анекдот о жреце и магическая субстанция?

— Поло, деревня чурбанная. Ты можешь произвести отвращение у сам дьявол! — воскликнул Тубал. — Вести себя пристойно! Или я просить большого дурня скормить тебя череп.

— Череп не кусаться, — заявил один из стоящих рядом с Насмешником предметов. — Череп на диета. Думать худеть.

— Являясь уличный фигляр, не сметь спрашивать. Но лично я впасть в огромный тоска, когда дама в отчаянности. В опечаленности. День есть слишком хороший для это.

— О, мой супруг… сэр Вульф Хирбот… Он скончался этой ночью.

Тубал и Поло обменялись взглядами, а затем уставились на Насмешника. Тот пожал плечами, не зная, что ответить.

— Это огромный жалость, что человек столь прекрасной наружность овдоветь в такую ранность возраста.

— Мы так прекрасно проводили время… Впрочем, что я мелю? Я почти рада. Он был грубым животным. Нашу женитьбу устроил мой папенька. Мне пришлось пережить два мучительных года. Теперь я наконец свободна.

Насмешник начал разбираться в обстановке. Частично он горевала потому, что ей положено было горевать. Одновременно она чувствовала вину за то, что ощутила себя свободной. Кроме того, она понимала, что одинокую, потерявшую защитника женщину подстерегает множество опасностей.

— Красивый леди, как вы, благородная дама… Все знатные люди толпиться у порога, когда закончится время траурства. Лично я это гарантировать. Это так же правда, как и правда то, что лично я есть наипервейший маг из Круга Окклидиана. И маг этот не испытывать угрызений от радости, что столь прекрасная дама получить свободность от злобного мужа. Никогда, никогда не надо делать, что желать семья или друзья. Это верный дорога к несчастью. Лично я говорить в результате некоторый опытность.

— Ого! — заявил Поло. — Настать время надуваться важность.

— Для своего возраста вы высказываете на удивление глубокие мысли.

Насмешник был уверен, что она не больше чем на год старше его, но протестовать не стал.

В дело вступил Тубал.

— Большой дурень быть рожден в нора в земле. Очень глубокий нора…

— И что дальше? — улыбнулась девушка.

— Это есть сложное предметство. И глубокий тоже. В Шустал-Вотка…

— Как тебя зовут, фокусник?

Сразу он ничего не смог сообразить и поэтому сказал правду:

— Лично я смущенный. Имя не ведомо. Называть лично себя Насмешник. Сам себя так назвать.

— А кто твои родители?

— Подобных никогда не ведать.

— Ты сирота?

В ответ он лишь пожал плечами. В глубине души он так не считал. Ему хотелось верить, что Саджак похитил его из-за ненависти к его родителям и что те до сих пор разыскивают его. Он мог быть исчезнувшим принцем или наследником большого торгового дома.

— Допускаемо.

— Как это ужасно. Неужели у тебя никого нет?

— Старик когда-то быть. Путешествовать с ним некоторое время. Он умереть.

Внутренний голос негромко подсказывал ему, что он нарывается на новые неприятности. Для него все люди в этом мире делились на две категории. На жертвы и на тех, кого он оставлял в покое ввиду того, что они грозили ему опасностью, с которой он был не в силах совладать. Девица полностью не подпадала ни под одну из этих категорий, что делало её опасной вдвойне. Насмешник не знал, в какую сторону следует двинуться.

— Это крайне печально, — сказала она. — Мой папаша все ещё жив, и это в некотором роде тоже грустно. Я уверена, что он готов наложить руку на все, что мне осталось от Вульфа.

Банг!

В глубинах сознания Насмешника зазвенел гонг.

— Этот папаша… Прекрасная дева есть подозревающая? Лично я известнейший специалист в распознавать всякие трюки и способный…

— Но я не могу причинить вред собственному отцу! Пусть он и отдал меня замуж в тайной надежде, что Вульф позволит себя укокошить. Это было бы не правильно…

— Недавно замечание быть произнесено, — прервал её Тубал, — нельзя позволять родственникам и друзьям диктовать твоя жизнь. Большой дурень как никогда иметь близость к истине.

— Ты не знаешь моего отца.

— Истина подлинная. Но указанный равно не знать тучный распространитель учености. Итак. Если одно равен другому, то указанные есть равенство. Или что-то вроде. Эй! Леди. Лично я, легко смущаемый, не сметь все время называть вас «прекрасный дама». Имя должно иметься в существовании.

— Ах да. Конечно. Кристен. Кристен Хирбот.

— Кристен! Сколь прекрасности в его звучании. Как колокольчик. Весьма подходит. Кристен, если это допускаемо, мы заключить согласие. За крошечный вознаграждение, лично я — величайший придумщик — отвращу хищность жестокого родителя. А также поползновенность всех на него похожих. Я без труда удовлетворенный путешественник — с целью видеть разные страны — нуждаться только в постель, хлеб и крыша над головой. Готов начать с последнего.

— Не знаю… Это не совсем… Ты действительно голоден?

— Голоден? — вмешался Поло. — Большой дурень с жадностью смотреть на конь на той сторона площадь, а указанный конь есть призовой скакун главный судья Дамхорста.

— Что же. В таком случае пошли. Думаю, что в этом не будет ничего предосудительного, если я накормлю тебя. Но ты мне должен кое-что обещать.

— Придется, — вздохнул Насмешник.

— Разреши Поло рассказать мне анекдот о жреце и магии.

— Какая отвратительность! — возопил Тубал, когда Насмешник стал класть его в мешок. — Омерзение из омерзеностей! — продолжал он возмущаться, оказавшись внутри.

Насмешник ухмыльнулся.

Кристен владела небольшим домом на окраине Дамхорста, в тени старинного мрачного замка барона Брейтбарта. Вся прислуга состояла из престарелой служанки, бывшей по совместительству и поварихой. Сэр Вульф при жизни являлся одним из рыцарей-разбойников и при этом не очень удачливым. После себя он оставил жене дом, один золотой нобл и небольшой кожаный мешочек с драгоценными камнями, который она обнаружила под рубашкой супруга, когда тот испускал последний вздох у неё на руках. Золотой давал ей возможность продержаться пару месяцев, а драгоценности — ещё несколько лет. Однако на всю жизнь она была явно не обеспечена.

Насмешник ещё раз сказал, что красота является её главным достоянием.

Визит на обед превратился в месячное пребывание. Насмешник ежедневно расстилал циновку на площади (он твердил, что у него есть гордость) и занимался там привычным делом. Иногда ему везло. Людям больше всего нравились его шутки. Кристен часто появлялась на площади, чтобы полюбоваться Насмешником, который был неистощим на выдумки.

По вечерам он забавлял её россказнями о жизни на Востоке. Особенно ей нравились Тубал и Поло, которые были знаменитыми типажами кукольных представлений к востоку от хребта М'Ханд. Состязание городского хитреца с деревенским простаком, похоже, находило отклик во всех странах. По традиции спектакли постоянно адаптировались к вкусам городской или сельской аудитории.

Время, близость и одиночество произвели свое магическое действие. Сначала Насмешник и Кристин стали более чем единомышленники, а затем — более чем друзья.

Укрощение строптивого папаши потребовало применить некоторую долю воображения. На заработанные на площади деньги Насмешник нанял пару бандитов, и те выдворили папочку из города. Шишки и синяки, полученные в процессе выдворения, помогли ему понять намек. Одним словом, он предпочел продолжить путешествие.

Кристен об этом, естественно, так и не узнала. Она была немало изумлена тем, что старик нанес им всего лишь один дружеский визит.

Насмешник начал испытывать странную, необъяснимую тоску. Раньше он строил для себя какие-то планы. Пусть это были воздушные замки, но тем не менее они сулили определенные перспективы. Теперь все замыслы отправились за борт только потому, что случай свел его с этой женщиной.

Он впервые в жизни установил отношения с другим человеческим существом не как с противником или жертвой и не знал, что делать дальше. Раньше с ним ничего подобного не происходило.

Чем глубже он увязал в этих отношениях, тем сквернее себя чувствовал.

Он едва не ударился в панику после того, как Кристен сказала, что встречалась со жрецом и тот пожелал увидеть Насмешника. У него начали возникать мысли о побеге, и он лишь с большим трудом смог их отогнать.

— Проклятие! — воскликнула Кристен. — У тебя есть деньги? Мои кончились.

— Это была отвратительный недель, — соврал он, покачав головой. — Осенние дожди. Становится холодать. Туман.

— Это означает, что надо продавать камешки. На той неделе я успела поговорить с Товларом. Это — ювелир с Верхней улицы. Он сказал, что готов предложить хорошую цену. Почему бы тебе не сбегать к нему и не узнать, что он дает?

— Лично я? В глубокой ночь? В городе, где киша кишмят воры и грабители?

Его сердце бешено колотилось. Он знал, что не останется здесь и пяти минут, заполучив в свои руки целое состояние.

Вследствие своего взгляда на мир Насмешник стал моральным уродом — он в каждом видел такого же вора, которым был сам.

— Ты справишься, дорогой. Я тебя знаю. Кроме того, никто не знает, что ты несешь драгоценности.

— Все узнать. Лично я выражать беспокойство столь громкогласно, что все понять…

— Не глупи. — Она сунула кожаный мешочек в его пухлые руки. — Отправляйся. Иначе нам завтра нечего будет есть.

Он ушел, преисполненный самыми благородными намерениями. Как-никак Кристен была его первой любовью. Искушение овладело им только тогда, когда он дошагал до Верхней улицы.

Насмешник замер.

Перед его мысленным взором предстало все, что можно было купить на эти драгоценности. Он подумал о Кристен и о неизбежном визите к жрецу. Об успехе в игре, который рано или поздно придет, если он станет непрерывно удваивать ставки. А этот проклятый жрец…

Его снова охватила паника, и на сей раз он бежал.

Лишь оказавшись в королевстве Алтея, Насмешник сообразил, что оставил в Дамхорсте осла и все пожитки.

Слишком поздно. Пути назад нет. Кристен теперь проклянет его навсегда.

Он страдал. Страдал сильно. Эта боль на несколько недель заставила его уйти в себя и таким образом спасла от неприятностей внешнего мира.