Глава 30
Как был уверен в себе адвокат, убежденный, что безо всяких веских доказательств – одним лишь красноречием – смягчит участь своей клиентки! Однако при этом Юри Френкель что-то уж очень рьяно ухватился за соломинку, протянутую ему появлением неожиданного свидетеля!
– Естественно, что положительное свидетельство защиты сильнее простого отсутствия отрицательных свидетельств обвинения, – разглагольствовал адвокат. – Особенно для суда присяжных…
– А почему бы просто не обратиться с просьбой отменить процесс? – спросил его Эллери. – Новые обстоятельства дела… И тогда вообще суд присяжных может не понадобиться.
– Мистер Херман на это не пойдет, – уверенно заявил Френкель. – Не такова репутация моего свидетеля защиты. Это у нас вообще слабое место. Прокурор набросится на Маггера как нищий на рождественского гуся, на благотворительном обеде. Ощиплет, как миленького!
– Но почему мы должны ограничивать наше меню одним этим гусем!
– А что нам еще остается?
– Будем полагаться на Лоретту, Вы же не передумали повлиять на чувства судей?
– Посмотрим… Все зависит от того, как обернутся дела с Маггером, – очень осторожно произнес адвокат, – Вы уверены, что он не потребует никакой компенсации за свои показания? Каких-нибудь обещании, или сразу платы наличными.., или что-нибудь вроде этого?
– Уверен.
– Но отчего же он вдруг так жаждет помочь правосудию? Что-то на него непохоже.
– Во время допроса ему тактично намекнули, что если он не будет сотрудничать с полицией, то ему придется отправиться за решетку. Он условно осужден.
– Значит, на него надавила именно полиция? А не кто-то из заинтересованных в оправдании лиц?
– Нет. Именно полиция.
Френкель был доволен.
Районный прокурор выполнял свои сложные обязанности без обычного воодушевления. Эллери решил, что не столько само дело не по душе Херману, сколько свидетели. За исключением официальных лиц – инспектора Куина и сержанта Велли – все, призванные прояснить обстоятельства случившегося, были или вообще настроены враждебно, или симпатизировали защите. Карлос Армандо, Харри Берк, Роберта Вест, сам Эллери получили повестки в суд. Все они готовились скорее к перекрестному допросу, чем к простым показаниям, под присягой.
К тому моменту, когда представитель государственного обвинения закончил предварительное чтение дела, районный прокурор уже вчерне набросал обвинительное заключение против Лоретты Спейнер. Она была последней, кто оставался наедине с Глори Гидр до смерти певицы. Время ее ухода из квартиры Глори, ее прогулки по Центральному парку и возвращения домой зафиксировано лишь с ее слов, ничем не подкрепленных. Кольт 38 калибра, выстрел из которого оборвал жизнь Глори, был обнаружен в шкафу подсудимой, в принадлежащей ей шляпной коробке. Она является основной наследницей значительного состояния. Убитая пренебрегала (районный прокурор употребил слово «не интересовалась») своей племянницей, когда та была еще ребенком. Ясно намекалось, что мотивом преступления могла явиться как алчность, так и ненависть. Или оба чувства вместе.
Впечатление на присяжных было произведено. Они старательно избегали смотреть в сторону белокурой, почти детской фигурки на скамье подсудимых.
Френкель принялся обрабатывать Маггера. Перед судом предстал совсем не тот Маггер, каким его в последний раз видели друзья Лоретты. Его переодели в вычищенный, выглаженный костюм, белоснежную рубашку с темным строгим галстуком и начищенные до блеска ботинки. Он был выбрит до синевы и абсолютно трезв. Маггер напоминал слесаря-водопроводчика, наработавшегося на неделю и приодевшегося для воскресного похода в церковь. ( – Я уверен, что Херман не преминет попенять нам, что специально приукрасили свидетеля, – встревожено прошептал адвокат Эллери. – Но ему понадобится слишком долго распинаться на эту тему, чтобы преодолеть то благоприятное зрительное впечатление, которое производит на присяжных наш Маггер в своем новом обличье. Я лично думаю, что Херману придется изрядно попотеть. И сам он тоже об этом догадывается. Взгляните только на его нос!) Ноздри районного прокурора напряженно раздувались и опадали, как будто старой судейской ищейке не удавалось, несмотря на богатый опыт, взять нужный след.
Неожиданно оказалось, что Маггера зовут Куртис Перри Хэтвей. Френкель быстро вытянул из мистера Хэтвея сообщение, что «иногда» его зовут Маггер.
(– Зачем вы спросили об этом? – недоумевал позже Эллери. – Затем, – отвечал адвокат, – что иначе об этом спросил бы сам Херман. И обрушил бы на наши головы поток обвинений.., или грязи, на выбор.)
– Каким образом вы получили ваше прозвище, мистер Хэтвей?
– Еще мальцом я играл в бейсбол, упал и разбил себе нос, – серьезно отвечал Маггер. – Вот и сделалась у меня такая жуткая морда, значитца. Ну я и начал всякие разные рожи корчить, как клоуны там или детишки кривляются. Уж больно мне стыдно было за свою физиономию. Вот они и стали дразнить меня Маггером. Чего я кривляюсь, значитца.
(– О, Господи Боже мой! Что он несет! – тихо простонал Харри Берк.)
– Сейчас, мистер Хэтвей, – провозгласил Юри Френкель, – вас приведут к присяге в качестве свидетеля защиты, важного свидетеля. Я даже осмелюсь утверждать – наиважнейшего И мы должны полностью разъяснить суду и присяжным заседателям: кто вы и какое отношение имеете к происходящему. Чтобы никто потом не смог заявить, что мы постарались скрыть или исказить факты…
– Это намек в мою сторону! – всполошился районный прокурор, – Я заявляю протест!
– Мистер Френкель, у вас есть вопросы непосредственно к свидетелю? – вмешался судья.
– Множество вопросов, Ваша Честь!
– Вот их и задавайте!
– Мистер Хэтвей, вы только что рассказали нам, как вы получили прозвище Маггер. Но нет ли каких-либо иных оснований для него?
– Для чего?
– Для вашего прозвища?
– Да нет, сэр, – заявил Маггер.
– Мистер Хэтвей… – начал было Френкель.
– Это давление на свидетеля! – завопил районный прокурор.
– Не понимаю, как можно давить на свидетеля, просто произнося его имя, – вставил судья. – Продолжайте, мистер Френкель. Но избегайте давления на свидетеля.
– Мистер Хэтвей, привлекались ли вы к уголовной ответственности?
Маггер страшно смутился:
– А чего это вы вдруг спрашиваете, Господи?!
– Неважно. Просто ответьте на этот вопрос.
– Ну.., бывало порой. Случалось.
В голосе Маггера звучало: с кем не бывало!
– А по какой статье?
– Ну они вешали мне разбой. Слушайте, да я еще в жизни никого не грабанул по-крупному! А они все: убийца ты, ты разбойник. Никого я не бил, не резал! Никогда! Вот один раз прилепят статью и век не отвяжешься…
– Свидетель, отвечайте на вопросы коротко и ясно, – прервал его излияния судья, – Мистер Френкель, я не склонен выслушивать речи ваших свидетелей.
– Мистер Хэтвей, просто отвечайте на вопросы и не уклоняйтесь от существа дела, – сказал Френкель.
– Но они вечно шьют мне…
– Не потому ли кличка Маггер закрепилась за вами, мистер Хэтвей, что полиции несколько раз удавалось поймать вас с поличным в якобы приписываемых вам случаях присвоения чужого имущества?
– Я ж говорю вам. Они шьют мне…
– Все ясно, мистер Хэтвей, мы поняли вас. Но основной причиной появления такой клички, конечно же, является несчастный случай в детстве, когда вы разбили себе нос, играя в бейсбол, и потом кривлялись и корчили гримасы из-за сильного смущения?
– Да-да, сэр.
– Я полагаю, что свидетель предстал перед судом, чтобы дать показания по поводу подсудимой, а не себя самого, – заметил судья Юри Френкелю, – Будьте добры, ближе к существу дела.
– Да, Ваша Честь, но мы просто не хотим, чтобы от суда и присяжных ускользнул хотя бы самомалейший факт… – Адвокат, сейчас не время для речей!
– Конечно, сэр. Теперь, мистер Хэтвей, скажите: вы знали человека по имени Джон Тамелти?
– Кого-кого? – переспросил Маггер.
– Более широко известного как Спотти?
– Ах, Спотти! Ну да, конечно. Он мой дружок был. Закадычный, свой парняга!
– Где теперь ваш приятель Спотти?
– В морозилке.
– Вы хотите сказать – в городском морге?
– Ну да. Кто-то давеча здорово его приморозил! Сунул перышко, не успел тот чуток вздремнуть! – Голос Маггера задрожал от негодования, как будто он желал для Спотти более достойного конца и был бы не прочь встретиться с его последним обидчиком лицом к лицу и свести с ним счеты.
– Именно поэтому Спотти не может присутствовать сейчас на суде в качестве свидетеля в защиту мисс Спейнер?
– Протестую! – закричал районный прокурор, захлопав жирными ладошками.
– Конечно! – недовольно заявил судья. – Мистер Френкель, вы сами знаете, что к чему. Снимаю вопрос. Присяжные не примут его во внимание. – Маггер открыл было рот. – Свидетель, вас не спрашивают! – Маггер захлопнул рот. – Продолжайте, адвокат.
– Перед тем как перейти к основному содержанию ваших показаний, мистер Хэтвей, – заявил Френкель, – я хотел бы прояснить еще кое-что для уважаемых господ присяжных. Я спрашиваю вас – помните, что вы отвечаете под присягой! – не предлагалось ли вам денежное или какое-либо иное вознаграждение за свидетельство в суде?
– Да ни цента! – с явным сожалением заявил Маггер.
– Вы уверены?
– Ага.
– А со стороны подсудимой?
– Кого-кого?
– Леди, которую сейчас судят?
– Нее-а, сэр.
– А с моей?
– От вас? Неа-а…
– А со стороны кого-либо из друзей мисс Спейнер?
– Мне – ничего.
– А со…
– Сколько раз можно задавать один и тот же вопрос? – язвительно поинтересовался районный прокурор.
– ..стороны кого-нибудь, заинтересованного в оправдании леди?
– Я же говорю вам – никто ничего не платил!
– Но почему тогда вы согласились дать показания, мистер Хэтвей?
– Из-за полиции, – заявил Маггер.
– Из-за полиции?
– Я уперся, говорить не хотел. А полицейские и говорят – ежели до конца не расколюсь, то они настучат моему участковому офицеру.
– О! Полиция заявила вам это, когда допрашивала вас? Когда это происходило?
– В ночь, когда замочили Спотти.
– Значит, именно под давлением полиции вы даете свои показания – чистосердечные показания – по данному делу?
– Заявляю протест! – взвыл районный прокурор. – Недобросовестный намек! Еще немного, и он начнет расписывать жестокие методы полиции при самом заурядном допросе!
– Сядьте на свое место, господин прокурор! – вздохнул судья. – Мистер Френкель, будьте добры должным образом формулировать свои вопросы. Я уже устал напоминать вам. Никакие показания, полученные под давлением на свидетеля со стороны полиции, учитываться не могут.
– Прошу прощения, Ваша Честь, – смиренно заявил Юри Френкель. – Я только хотел подчеркнуть, что свидетель дает показания не в результате подкупа со стороны защиты, а в результате допроса с пристрастием в…
– Зачем употреблять такие слова, как «допрос с пристрастием»?! Задавайте свои вопросы, задавайте!
– Слушаюсь, Ваша Честь! А теперь, мистер Хэтвей, я хотел бы попросить вас припомнить некие события, случившиеся в ночь со среды на четверг, тридцатого декабря прошедшего года.
Все присутствующие в зале суда – присяжные, пресса, зрители – настороженно встрепенулись, как будто каждый сказал себе: «Вот оно! Начинается!» Однако толком еще нельзя было догадаться – что именно… Но, подготовленные намеками Френкеля, все уже предвкушали нечто роковое, способное оказаться для обвиняющей стороны чем-то вроде удара ниже пояса. Даже судья вытянул шею. Ведь среди «неких событий» в ночь со среды тридцатого декабря на четверг был и неожиданный переход Джи-Джи Гилд в мир иной.
– Припоминаете ту ночь, мистер Хэтвей?
– Ну да! – с готовностью подтвердил Маггер, словно стоял на исповеди.
– С тех пор прошло уже довольно много времени. Что заставляло вас все это время помнить события вышеупомянутой ночи?
– Крупно поживиться удалось, – ответил Маггер, облизывая губы, как будто припоминая свои былые радости, – Думал – вот удача привалила! Никогда такой не бывала Все в ту самую ночь!
– И что же такого необыкновенного случилось в ту знаменательную ночь, мистер Хэтвей?
Мистер Хэтвей заволновался, губы его беззвучно зашевелились, как бы повторяя про себя события звездного часа его жизни.
– Ну что же вы, мистер Хэтвей, мы ждем! – снисходительно поторопил его Френкель. А глаза его буквально кричали: Да прекрати, болван, мяться, словно репетируешь затверженный с чужих слов урок!
– Э-э.., ну-у… – заговорил наконец мистер Хэтвей. – Ну вроде все вышло-то… Ночка была холодная, а я совсем на мели… Тут натыкаюсь на этого парня и говорю – выручай, брат! О'кей, говорит он мне, сей момент поможем. Ну он засуетился, пошарил по кармашкам и нашел бумажку. Сует мне в руку. Я глянул – и чуть не окочурился! Пятьдесят! Пятьдесят баксов[20]! Пока я ахал, да охал – не снятся ли мне такие бешеные бабки, он и говорит: «Старина, нынче все должны веселиться! Но не стоит забывать, что сейчас гораздо позже, чем мы оба думаем! Вот, возьми и это!» Он достает свои часы и тоже сует их мне. «Каждый мужчина, – сказал он, – должен всегда помнить, что и его час пробьет и Отец небесный потребует его к себе!..» или что-то такое вроде этого… Я и глазом не успел моргнуть, как он, пошатываясь, двинул дальше.