Соприкосновение губ было легким, но оно будто парализовало Эмму и лишило ее способности дышать.
      Она посмотрела на Алекса так, будто видела его впервые.
      – Ах, Эмма! – Алекс осторожно дотронулся до ее подбородка и посмотрел на нее с такой нежностью, что Эмме показалось, будто единственное, чего ей хочется, – это зарыться в его тепло и растаять в его объятиях. Она небезразлична ему, он страстно желает ее – что могло быть прекраснее! И Бог ей судья, она так же страстно желает его.
      Долгие месяцы Эмма пыталась себя убедить, что не видит ничего особенного в новых чувствах, которые пробудил в ней Алекс, но теперь пора было проявить честность и признаться себе, что она тоже нуждается в его поцелуе.
      Алекс медленно повернул голову и поцеловал ее ладонь.
      – В чем дело, дорогая?
      – Боюсь, у меня в этом… не очень опыт, – пробормотала Эмма. – Я тоже хочу тебя поцеловать, хочу даже больше, чем когда-либо хотела чего-либо в жизни. Но я не знаю, когда следует остановиться. Прошу тебя, дай мне слово джентльмена, что остановишься прежде, чем мы совершим что-нибудь непоправимое.
      В этот момент Алекс чувствовал, что может заняться с Эммой любовью прямо здесь, на этом самом пледе, и что она не станет мешать ему. Но он также понимал, что ее ум и тело не в ладу и сознание против того, чего хочет тело. Вряд ли бы ему удалось в последующем жить в мире с самим собой, если бы он злоупотребил ее доверием.
      – Даю слово, – ответил он твердо.
      – О Алекс!
      Когда он снова наклонился к ней, руки Эммы застенчиво обвились вокруг его шеи.
      – Если бы ты только знала, как давно я ждал этого! – Губы Алекса прижались к ее лицу и осыпали его поцелуями. Потом он осторожно уложил Эмму на спину, а она запустила пальцы в его густые волосы и с отчаянной силой потянула к себе. Что-то в глубине ее существа, казалось, знало, что это тот самый человек, к которому она хочет быть как можно ближе. Эмма прижалась к Алексу так тесно, что почти слилась с его сильным телом.
      От этого невинного движения искра, тлевшая в груди Алекса в течение долгих месяцев, превратилась в пламя небывалой силы.
      – О Господи, – услышала Эмма его стон, – ты хоть понимаешь, что делаешь со мной?
      – Что-нибудь не так? – спросила она, обеспокоенная тем, что, возможно, ее поспешность могла быть ему неприятна.
      Алекс склонился и поцеловал ее.
      – Нет-нет, дорогая, все в порядке. – Его до глубины души тронуло, что для нее так важно доставить ему удовольствие. – Ты обладаешь естественной способностью к такого рода вещам.
      Алекс пытался обуздать себя, он хотел сдержать обещание, но вслух не произнес ни слова, опасаясь нарушить чары, подчинившие себе их обоих в этом уединенном уголке.
      Эмма вспыхнула.
      – Я хочу… – чуть не задохнулась она, потому что в это время рука Алекса принялась ласкать ее грудь. Жар этого прикосновения был настолько обжигающим, что, казалось, мог прожечь ткань амазонки.
      Алекс довольно улыбнулся:
      – Тебе нравится, дорогая?
      Он почувствовал, как, отвердев, ее сосок стал похож на маленький бутон, проросший сквозь ткань ее платья. Сжав нежную плоть, Алекс увидел по лицу Эммы, что она испытывает истинное наслаждение. Мысленно он проклял ряд крошечных пуговичек на ее платье, препятствовавших ему спустить его ниже, чтобы увидеть эту прекрасную грудь и темный сосок, столь опьянивший его; однако эта помеха была отнюдь не лишней, если принять во внимание его обещание, данное несколькими минутами раньше.
      – Все это так странно, – пробормотала Эмма едва слышно.
      Последовал новый сдавленный вздох, и тут его рука поползла под ее юбки, а затем принялась поглаживать крепкие нежные лодыжки.
      Спазм наслаждения распространился вверх по ногам к самой сердцевине ее существа, и Эмма, отдавшись полностью этому новому ощущению, прерывисто вздохнула:
      – Мне так приятно!
      Рука Алекса продолжала поглаживать ее ноги, поднимаясь все выше, пока не достигла чувствительного места над чулками, где кожа была особенно нежной. Эмма с трудом удержалась на пледе, чуть не скатившись с него, оттого что, как ей показалось, кончики пальцев Алекса источали необычайную энергию.
      Потом его рука двинулась ещё выше.
      – Алекс? – едва выдохнула она. – Ты… уверен в том, что делаешь? Я не знаю…
      Поцелуй Алекса заставил ее замолчать.
      – Дорогая, обещаю, что не стану… соблазнять тебя прямо здесь, на этом пледе. По-настоящему мы займемся любовью, когда между нами не останется никаких сомнений, колебаний или недомолвок.
      Он продолжал осыпать нежными поцелуями ее лицо, рассеивая ее страхи, в то время как его рука скользнула под нижнее белье и принялась дразнить место, покрытое островком волос, защищавшим женское естество Эммы.
      Горло Эммы сдавило, и ее тело напряглось. Двадцать лет безупречного воспитания убеждали ее в том, что ей не следовало допускать того, что они сейчас делали.
      Она прижала руку к груди Алекса в слабой попытке оттолкнуть его.
      – Подожди, я еще не до конца уверена…
      – Не уверена в чем, дорогая?
      – Не уверена в тебе и…
      – Ты не уверена во мне? – спросил он, пытаясь шуткой отогнать ее страхи. – Хочешь сказать, что предпочла бы общество другого мужчины?
      – Нет. – Эмма поморщилась. – Дело не в этом.
      – Так в чем же?
      – Не знаю!
      Разум твердил Эмме, что ей следует бежать прочь и отказаться от волнующих ощущений, которые дарило каждое его прикосновение. Но несмотря на яростную внутреннюю борьбу, тело ее требовало того, что отвергало сознание.
      – Не волнуйся, любовь моя. – Алекс ощутил облегчение, когда понял, что Эмма признала его власть над собой. – Я сдержу обещание, которое дал тебе. – Он глубоко втянул воздух, стараясь удерживать собственное желание в узде. Его потребность в ней была прискорбно очевидной – отвердевший мужской орган так и рвался на волю. – Я просто хочу быть внутри тебя. Не могу этого объяснить. Просто чувствую потребность в твоей близости.
      При этих словах его палец проскользнул внутрь ее тела Она была разгоряченной и влажной, какой он ее и представлял, но в то же время узкой и тугой. Алекс испытал прилив гордости, ощущая себя первым мужчиной, которому Эмма позволила столь интимные ласки; его тело пульсировало желанием, а мужское естество требовало, чтобы он ощутил ее хотя бы пальцами.
      Эмму омывали волны наслаждения, но у нее возникло ощущение, что она напряжена в ожидании чего-то еще, чему суждено было случиться позже.
      – Алекс! – выкрикнула она. – Помоги мне! Я не могу больше выносить это!
      – Ничего, дорогая, потерпи еще немного.
      Палец Алекса продолжал ласкать ее, а потом нашел самое чувствительное место, скрытое под мягкими завитками.
      – О Алекс!
      В полном самозабвении Эмма выкрикивала его имя. Каждая крошечная частица желания, казалось, сконцентрировалась в одном месте, в нежной точке внизу живота, и тело ее принялось конвульсивно содрогаться, пока весь мир не взорвался, после чего она, обессиленная, оказалась лежащей на мягком фланелевом пледе.
      Алекс осторожно высвободил свой палец и лег рядом с ней.
      – Ш-ш-ш! – Он старался успокоить Эмму и облегчить ей переход к обычному состоянию. Гладя ее волосы, Алекс вглядывался в окружающий пейзаж, сожалея о том, что его телу было не суждено получить такое же облегчение, какое получила Эмма. И все же в том, что он сумел доставить ей наслаждение, крылся некий источник удовлетворения. Хотя Алекс всегда был очень внимательным и щедрым любовником, впервые в жизни его собственные потребности отошли на второй план.
      – О Боже! – выдохнула Эмма, как только обрела способность говорить.
      – Как ты себя чувствуешь, дорогая? – Алекс провел указательным пальцем по ее лицу.
      –, Право, не знаю… – Легкая улыбка тронула губы Эммы, и она открыла глаза. – Может, ты знаешь, как я себя чувствую?
      Алекс громко рассмеялся:
      – Ты чувствуешь себя просто восхитительно.
      – Да, пожалуй, ты прав. – Эмма вздохнула, а затем свернулась клубочком рядом с ним. – Скажи, не была ли я слишком требовательной?
      Алекс подавил улыбку.
      – Ты просто великолепна, дорогая.
      – Спасибо за то, что ты это сказал, – поблагодарила Эмма, – а то я совсем растерялась.
      Ей захотелось заглянуть в лицо Алекса, увидеть выражение его глаз, но вдруг она почувствовала смущение.
      – Не волнуйся, в будущем я намерен предоставить тебе огромные возможности для практики.
      – Что?
      Эмма поспешно села и стала оправлять юбки: видимо, слова Алекса стали для нее сигналом возвращения к реальности.
      – Знаешь, Алекс, мы не можем слишком часто этим заниматься.
      – И почему же?
      – Просто не можем, и все, иначе это станет причиной огорчения для очень многих людей.
      Алекс чуть не застонал, заметив, что лицо Эммы исказило раскаяние.
      – Не осуждай себя, – сказала Эмма торопливо. – Я потеряла контроль над собой, и, значит, я одна виновата.
      Алекс мгновенно почувствовал себя негодяем. Эмма была такой юной и невинной, она понятия не имела о том, сколь сильное давление он оказал на нее. А теперь эта отважная девочка пыталась взвалить на себя ответственность за их общее наслаждение.
      Но несмотря на чувство вины, начинавшее пробуждаться в нем, разжалобить Алекса было не так-то легко, тем более что его тело все еще требовало удовлетворения.
      – Эмма, – теперь его голос звучал спокойно, – то, что я собираюсь сказать, будет произнесено лишь раз. Не надо мучиться из-за того, что произошло сегодня. Это было прекрасно и естественно, о таком можно только мечтать.
 
      Домой они ехали в молчании. Эмме казалось, что противоречивые чувства разрывают ее на части. С одной стороны, она не могла отказать себе в удовольствии возвращаться мыслями к испытанному наслаждению; с другой – у нее появилось желание высечь себя за провинность.
      Алекс тоже не был склонен вести беседу. Ему казалось, что тело его готово взорваться; запах Эммы мерещился ему повсюду: на одежде, на руках в воздухе. Он с самого начала понимал, что не испытает удовлетворения, но волнение и возбуждение, оттого что мог доставить наслаждение Эмме, казалось ему достаточным. Так бы и было если бы она не предалась сомнениям, что сразу обесценило его подвиг.
      Когда они прибыли в Уэстонберт, Эмма пребывала в полной растерянности и, едва они вошли в холл, бросилась вверх по длинной извилистой лестнице со скоростью, на которую прежде не считала себя способной.
      Алекс молча смотрел, как видение в синей муслиновой амазонке стремглав мчится от него. Потом он со вздохом провел рукой по волосам, повернулся и пошел прочь, думая, что следует попросить слугу приготовить для него холодную ванну.
      Эмма влетела в свою комнату и бросилась на кровать в полном изнеможении. При этом она больно ударилась о бедро кузины, мирно свернувшейся калачиком с томом Шекспира в руке.
      – Ад и дьяволы! Ты не могла бы читать в другой комнате? – сквозь зубы прошипела Эмма.
      Белл окинула ее внимательным взглядом:
      – Ты знаешь, здесь освещение лучше…
      – Ради всего святого, Белл, постарайся проявить больше смекалки, когда придумываешь объяснения. Твоя комната рядом с моей, и наши окна выходят на ту же сторону.
      – Может, ты поверишь, если я скажу, что твоя постель удобнее моей?
      Эмма готова была взорваться.
      – Ладно-ладно. – Белл поспешила загладить неловкость и стремительно скатилась с постели. – Просто я первой хотела услышать подробности твоей прогулки с Эшборном.
      – Все прошло прекрасно. Ты удовлетворена?
      – Вовсе нет, – возразила Белл пылко. – Полагаю, что ты должна мне все рассказать.
      Что-то в напряженном тоне Белл задело Эмму за живое, и она почувствовала, как по щеке ее сползает горячая слеза.
      – Не уверена, что сейчас мне хочется рассказывать.
      Белл достаточно было одного взгляда на лицо кузины, чтобы все понять. Она тотчас же уронила книгу и со свойственным ей присутствием духа захлопнула дверь спальни.
      – Боже, Эмма, что случилось? Неужели…
      – Неужели что?
      – Скажи, он соблазнил тебя?
      Эмма поморщилась.
      – Кажется, я говорила тебе, что терпеть не могу это слово.
      – Так он сделал это или нет?
      – Нет, не сделал. За кого ты меня принимаешь?
      – Прости, но… Я слышала, что мужчины бывают очень настойчивы, когда понимают, что женщина в них влюблена.
      – Ну, положим, я не влюблена, – поспешно возразила Эмма.
      – Неужели?
      Эмма ничего не ответила, и Белл продолжила допрос:
      – Во всяком случае, я вижу, что ты об этом думаешь и это только начало. Я, конечно, не должна тебе говорить, как счастливы будем мы все, если вы наконец поженитесь.
      – Да уж, я и так догадывалась о ваших чувствах.
      – Дорогая, едва ли стоит нас за это осуждать: мы все очень хотим, чтобы ты осталась в Англии, а я в особенности. – Лицо Белл стало серьезным. – Плохо, когда океан отделяет тебя от твоего лучшего друга.
      Эмма разразилась слезами, и Белл поспешно принялась ее утешать. Теперь уже она не сомневалась, что произошло нечто серьезное.
      – Мне так жаль. – Она вздохнула. – Я вовсе не хотела тебя огорчать. В любом случае окончательное решение остается за тобой.
      Эмма ничего не ответила; она старалась дышать глубоко, а слезы продолжали литься из ее глаз и стекать на подушку.
      – Тебе станет легче, если ты расскажешь об этом, – заметила Белл. – Почему бы тебе не подойти к туалетному столику и не позволить мне причесать тебя?
      Поднявшись, Эмма медленно прошла через комнату, на ходу вытирая нос тыльной стороной руки. Опустившись на плюшевый пуфик, она печально оглядела свое отражение в зеркале. Ну и вид! Глаза ее опухли и покраснели, а волосы торчали во все стороны…
      Глубоко вздохнув, Эмма постаралась восстановить равновесие, с восхищением думая о светских женщинах, умеющих плакать изящно. Ничего похожего на душераздирающие рыдания: одна-две слезинки, легкое всхлипывание – и все. Повернувшись к Белл, она не удержалась и снова громко всхлипнула.
      – Знаешь, я словно побывала в шкуре кого-то другого.
      – Что ты хочешь этим сказать?
      – Ну, прежде у меня была репутация особенной женщины…
      Белл внимательно слушала.
      – Я никогда не хихикала, – продолжала Эмма со все большей горячностью. – Избегала глупой болтовни. У меня острый ум, и это всем известно.
      Продолжая сочувственно кивать, Белл принялась осторожно водить гребнем по волосам Эммы.
      – Я обладала уверенностью в себе.
      – А теперь ты утратила ее?
      Эмма со вздохом пожала плечами:
      – Не знаю. Я привыкла действовать решительно, а теперь мне совсем не ясно, что делать.
      – И ты полагаешь, что все это связано с Эшборном?
      – Еще как связано. Он всю мою жизнь перевернул вверх дном.
      – Но ты в него не влюблена, – спокойно констатировала Белл.
      Эмма сжала губы.
      – В этом-то и проблема.
      Белл решила прибегнуть к иной тактике:
      – А как ты себя чувствуешь, когда бываешь с ним?
      – О, это чистое безумие! То мы шутим и смеемся, как старые друзья, а уже в следующую минуту я теряю дар речи, в горле у меня образуется комок величиной с яйцо, и я чувствую себя такой неуклюжей, будто мне снова двенадцать лет.
      – При этом ты не знаешь, что сказать, не так ли? – высказала догадку Белл.
      – Нет, не так: у меня такое чувство, будто я разучилась говорить.
      – Ну и ну! – Белл продолжала расчесывать спутанные волосы кузины. – Это звучит весьма загадочно.
      – Знаешь, я еще никогда не испытывала подобных чувств к мужчине. – Эмма на мгновение задумалась.
      – Жду не дождусь возможности перечитать «Ромео и Джульетту», когда доберусь до этой пьесы. – Белл выразительно вздохнула.
      Эмма скорчила гримасу:
      – Пожалуйста, не забывай, что кончили они довольно плачевно. Не хотела бы, чтобы ты сравнивала нас с кем-то из них.
      – Прошу прощения. – Белл принялась причесывать волосы Эммы на затылке. – Почему бы тебе не рассказать мне о сегодняшнем дне? Наверняка случилось что-то, что вызвало твое нынешнее состояние.
      Щеки Эммы обдало жаром.
      – Право же, ничего: мы просто проехались по полям. Здешняя природа прекрасна, и…
      Белл изо всей силы всадила гребень в волосы Эммы, потом рванула его в сторону.
      – Ты что, с ума сошла? – взвизгнула Эмма. – Так я совсем облысею к тому времени, когда ты закончишь…
      – Ты собиралась что-то рассказать мне о сегодняшнем дне… – напомнила Белл сладким голосом.
      – Лучше отдай мне гребень! – Эмма протянула руку, но Белл тут же потянула ее за волосы, намекая кузине на то, какие пытки ей предстоит испытать в случае отказа.
      – Ну ладно, – сдалась Эмма. – Мы остановились и устроили пикник.
      – И?
      – И чудесно провели время. Рассказывали друг другу истории из времен нашего детства.
      – И?
      – И он меня поцеловал. Надеюсь, теперь ты удовлетворена?
      – Вероятно, поцелуем дело не ограничилось, – предположила Белл. – Ты и прежде целовалась с Алексом, но никогда после этого не плакала.
      – Ну может быть, на этот раз он позволил себе чуточку больше обычного.
      Эмма подумала, что ей не хочется сидеть перед зеркалом, в котором она могла видеть, как кожа ее медленно краснеет, приобретая цвет волос.
      – Но неужели он тебя не изнасиловал? – Теперь Белл выглядела почти огорченной.
      Эмма возмущенно посмотрела на кузину:
      – Кажется, ты разочарована, что я провела весь день с мужчиной и сохранила свою добродетель неприкосновенной?
      – Ну конечно, нет, – поспешно ответила Белл. – Хотя должна заметить, меня очень интересует сам акт и все подробности, а мама никак не хочет рассказать мне об этом.
      Эмма невольно хмыкнула.
      – Сочувствую, но от меня ты тоже не узнаешь подробностей, потому что я так же невинна, как и ты.
      – Ну, не совсем так. Между поцелуем и актом должно быть что-то еще.
      Сказать, что эти слова ошеломили Эмму, значило не сказать ничего.
      – Ну так что? – настаивала Белл.
      – Да, верно, – промямлила Эмма.
      – Итак, что случилось между вашими поцелуями и актом?
      – Ты перестанешь наконец произносить это гнусное слово «акт»? – неожиданно взорвалась Эмма. – В твоих устах оно обретает грязный оттенок.
      – Ты предпочитаешь, чтобы я называла это как-то иначе?
      – Я предпочитаю, чтобы ты это никак не называла.
      Но Белл было уже не остановить.
      – Так ты это делала?
      – Ты сознаешь, что говоришь?
      – Да, а ты? – Белл снова потянула Эмму за волосы.
      – Ладно, черт с тобой! – прошипела Эмма, понимая, что при такой прыти к ужину Белл ухитрится выдрать ей все волосы. – Да, да, да! Ты удовлетворена?
      Белл медленно опустилась на стул.
      – О Боже! – выдохнула она.
      – Может быть, ты перестанешь глазеть на меня так, будто теперь я стала шлюхой?
      Белл растерянно заморгала.
      – Что? О, прошу прощения, это всего лишь… Господи, да что это такое!
      – Ради всего святого, Белл, мне бы хотелось, чтобы ты перестала пытать меня. Во всем этом нет ничего необычного.
      «Неужели? – тут же спросила Эмма себя. – Тогда почему всего несколько минут назад я рыдала так, будто у меня разрывается сердце?»
      Впрочем, ей довольно быстро удалось заглушить свой внутренний голос. Скорее всего, она все преувеличила. В конце концов, она не позволила себя соблазнить и даже получила от этого удовольствие. Разве не так?
      Тем временем Белл тщательно взвешивала все услышанное в своем сверхпрагматичном уме. Втайне она решила, что свадьбы кузины и Эшборна не избежать, а небольшая нескромность до брака может быть легко забыта. И все же это не значило, что любопытство Белл не было до крайности возбуждено происшедшим.
      – Скажи мне только одно, дорогая, – попросила она умоляюще. – Как все было?
      – Ах, Белл. – Эмма вздохнула. – Это было восхитительно!

      Несмотря на всю решимость Эммы держаться независимо при встрече с Алексом, она тут же снова превратилась в заикающуюся дуру.
      Правда, начался вечер довольно невинно: после того, как Белл ухитрилась выудить все подробности пикника, Эмма отправилась в гардеробную, чтобы переодеться к ужину. Белл настояла на том, чтобы она надела темно-фиолетовое платье, отлично сочетавшееся с необычным цветом ее глаз.
      – Это как раз тот цвет, который ты выбрала для своего дебюта, – пояснила Белл. – И Алекс был им весьма впечатлен.
      – Сомневаюсь, что он запомнил цвет моего платья, – насмешливо ответила Эмма, но все же позволила кузине уговорить себя и надела платье из лилового шелка в надежде на то, что яркий цвет придаст ей отваги.
      Белл надела платье из шелка бледно-персикового цвета, столь хорошо гармонировавшего с ее нежной бело-розовой кожей, а когда они кончили одеваться, Эмма принесла себя в жертву на алтарь мастера парикмахерского дела и, позволив Мег заниматься ее волосами, не проронила при этом ни единой жалобы. К тому же после сурового обращения Белл Мег можно было счесть настоящей богиней.
      Глядя в зеркало на манипуляции Мег, Эмма поняла, что у нее еще есть время, чтобы подумать о своей ситуации.
      Любила ли она Алекса? Похоже, Белл считает, что это именно так. Но как она могла его любить и по-прежнему мечтать управлять «Данстер шиппинг»? Даже если она позволит себе полюбить его хоть немного, то все равно не сможет отдаться этому чувству всем сердцем, каждой частицей своего существа. С другой стороны, мысль о том, что она рискует все же потерять себя, раствориться в этой любви, пугала ее.
      Всего полчаса назад она сказала Белл, что рядом с Алексом становится другой. Его нежный взгляд лишал ее способности разумно мыслить, и ей с трудом удавалось произнести пару фраз. Если бы она вышла замуж за Алекса, то, вероятно, разучилась бы говорить вообще.
      К счастью, Алекс вовсе и не собирался на ней жениться: он обладал неискоренимым упрямством – и Эмма не думала, что даже нажим семьи, как бы силен он ни был, заставит его попросить ее руки. А что, если заставит? Что тогда? Сказала бы она «да»?
      Эмма устало вздохнула. Возможно. Все может быть. Или не быть. Но как она могла помочь себе? «Данстер шиппинг» перейдет под начало кого-нибудь другого, если она не сможет выжить без Алекса.
      Но и брак с ним вряд ли станет гарантией счастья. В свете очень немногие браки заключались по любви, и Эмма знала, что такой брак никогда не был целью Алекса.
      Вполне возможно, что он мог прийти к решению попросить ее выйти за него замуж, основываясь только на чувственности и страсти. Эмма представила герцога сидящим в кабинете, закинув ноги на письменный стол, и размышляющим о возможности женитьбы на ней. И во что превратилась бы ее жизнь, если бы она вышла замуж за мужчину, который ее не любит? Будет ли для нее достаточно только того, что он рядом, или день за днем она начнет терять себя, пока от нее и ее души не останется одна хрупкая раковина?
      Впрочем, вряд ли у нее есть выбор. К этому моменту она уже начала сознавать, что возможность счастья без Алекса для нее весьма сомнительна. Эмма любила его отчаянно, но не знала, как найти способ, чтобы заставить его полюбить себя.
      Вот почему перспектива встретиться с ним за обедом показалась ей устрашающей, но едва ли она смогла бы объяснить свое отсутствие. На ее платье распоролся шов, и на лице появилось еще несколько веснушек, пока она была на воздухе, но все это выглядело слишком несерьезно.