В течение нескольких следующих недель жизнь Эммы шла вполне обыденно, хотя и не была лишена приятных сюрпризов и всевозможных развлечений.
      Теперь она стала одной из самых приглашаемых представительниц лондонского общества. Правда, особо консервативные матроны осуждали ее, полагая, что Эмма слишком дерзка, но большинство дам считали вполне допустимым говорить с женщиной, способной рассуждать не только о лентах и нижних юбках. В результате кузины вместе посещали один вечер за другим и безмерно наслаждались своим успехом.
      Эмма считала это время восхитительной паузой перед возвращением к отцу в Бостон, где она в качестве единственной его наследницы должна была в конце концов бросить вызов обществу и взять его дело в свои руки.
      Что до герцога Эшборна, после многих лет добровольного изгнания занявшего принадлежавшее ему по праву место в обществе, ни у кого не возникало сомнений окончательной причины его внезапного возвращения к светской жизни.
      – Он просто преследует тебя, дорогая, – ворчала Кэролайн.
      – Возможно, однако мне до сих пор неясно, нравлюсь я ему или же он воспринимает меня как привычный объект охоты.
      Конечно, это заявление было правдой только наполовину. В последние несколько недель Эмма видела Алекса почти каждый день, и их дружба за это время окрепла. Эмма убедилась, что Алекс и в самом деле ценит ее как личность, а не только как престижный приз. И все же эта дружба была чревата определенного рода напряжением, а приручение неподатливой «дикарки» доставляло Алексу особое удовольствие.
      В своих действиях герцог был стремителен, как лев, и часто заставал Эмму врасплох. Однажды она отправилась на музыкальный вечер, который Алекс не собирался почтить своим присутствием. Она праздно стояла у открытого окна, когда чья-то теплая рука завладела ее рукой. Эмма рванулась в сторону, но хватка оказалась слишком крепка, а затем она услышала знакомый шепот:
      – Прошу вас, не устраивайте сцен.
      – Алекс? – Эмма оглянулась. Конечно, мало кто мог заметить руку, змеей проскользнувшую в окно снаружи, тем более что большинство присутствующих были увлечены собственным флиртом и не замечали волнения Эммы.
      – Что вы здесь делаете? – спросила она так же шепотом, стараясь сохранять на лице благожелательную улыбку.
      – А то вы не знаете. Прекратите допрос и выходите в сад, – скомандовал Алекс.
      – Вы с ума сошли?
      – Вовсе нет.
      Кляня себя за глупость, Эмма на ходу сочинила историю о том, что порвала платье, и поспешно покинула музыкальную гостиную.
      Едва она вышла в садик, герцог тут же снова схватил ее за руку и потянул в тень.
      – Я подумал, что вы соскучились без меня, – смеясь, пояснил он.
      – С какой стати?
      Эмма попыталась вырвать руку, но не тут-то было.
      – Да ну же, скажите, что скучали. Нет ничего плохого в том, чтобы признать это.
      Эмма сквозь зубы пробормотала что-то невнятное о самоуверенности некоторых аристократов и вдруг неожиданно для себя задала встречный вопрос:
      – А вы? Вы обо мне скучали?
      – Попробуйте угадать?
      – Думаю, да.
      Тут Алекс посмотрел на ее рот с таким томлением и страстью, что у Эммы не осталось никаких сомнений в том, что он собирается ее поцеловать. Однако в этот самый момент герцог выпустил ее руку и почти официально произнес:
      – До завтра, дорогая.
      И в мгновение ока исчез.
      Эмму охватило недоумение. Что, собственно, между ними происходит? Несколько ночей она, лежа без сна, думала об этом, но так и не смогла ничего придумать.
      С одной стороны, Алекс без конца провоцировал ее своей властностью и пытался верховодить, хотя Эмма догадывалась, что ему уже стало ясно, какое это нелегкое дело. С другой стороны, его присутствие было для нее удобно, потому что он умел отпугнуть самых назойливых поклонников, в чем она очень нуждалась. На званых вечерах ей теперь не приходилось скучать, так как она пользовалась неизменным успехом, но избегать неприятных и неприемлемых для нее предложений брака оказалось не так легко.
      Дело усложняло то, что Алекс превратился в постоянный вызов для ее интеллекта. Хотя он изрекал вопиющие вещи, ей никогда не надоедало его общество. Втайне уговаривала себя никогда не произносить слов похвалы в его присутствии. Впрочем, герцог и не нуждался в похвалах.
      Но куда больше Эмму смущал отклик ее тела на этого человека. Один его вид вызывал у нее ощущение напряженного томительного ожидания. Однажды, когда она открыла свои чувства Белл, та ответила, что единственный способ описать ее реакцию – сказать, что в его присутствии ее охватило «острейшее ощущение жизни».
      – Так оно и есть. – Эмма вздохнула. – Знаю, что это звучит как нечто избитое и затасканное, но в его присутствии я действительно все ощущаю острее. Запах цветов становится сильнее, лимонад слаще, а шампанское кажется более опьяняющим. А тут еще эти его зеленые глаза – когда я в них смотрю, у меня прерывается дыхание, а по коже бегут мурашки. Надеюсь, ты меня понимаешь.
      Белл ответила не раздумывая:
      – Ему бы следовало быть котом. И думаю, дорогая, ты влюблена в этого кота.
      – Ничего подобного! – возмутилась Эмма.
      – А я говорю – да. Увы, в наше время трудно найти человека, который верит в любовь: все ищут кого-то с достаточным количеством денег и вступают в брак ради семьи.
      – Не говори глупостей! Я вовсе не хочу замуж за герцога. Жить с ним – все равно что попасть в ад. Он непробиваемый, надменный и…
      – И все же от него у тебя бегут мурашки по коже.
      – Да, но это мои мурашки и моя кожа, а он вообще не хочет жениться.
      Хотя это было истинной правдой, отсутствие интереса к браку ничуть не мешало герцогу Эшборну флиртовать с Эммой при каждом удобном случае. Откровенно говоря, Эмма охотно принимала участие во флирте, хотя и вполовину не была так искусна в этом деле, как он. В свете стало чем-то вроде спорта наблюдать за тем, как Эмма и Алекс состязаются в остроумии, и многие даже заключали пари насчет того, когда наконец эта пара поженится.
      Тем не менее, если какой-нибудь молодой лорд, заключивший подобное пари, спрашивал Эмму напрямик о положении дел, она с готовностью сообщала ему, что в обозримом будущем для нее не зазвонят свадебные колокола. Во-первых, она не хочет замуж, а во-вторых, Алекс не собирается жениться.
      Алекс и правда даже не пытался поцеловать ее с той первой ночи, когда прокрался в спальню, и это вызывало у Эммы недоумение. Она не сомневалась, что он все еще желает ее и теперь осуществляет какой-то заранее придуманный им план.
      Время от времени Эмма ловила на себе взгляд герцога, от которого по всему ее телу пробегала дрожь; однако уже через минуту герцог отворачивался, и, когда в следующий раз Эмма видела его лицо, дрожь повторялась, но уже по совсем другой причине. Его холодный, непроницаемый взгляд не допускал никаких вольных мыслей относительно надежд на будущее.
      Такие отношения продолжались между ними до ночи, когда состоялся бал у Линдуортов.
      Эмма не подозревала, что этот вечер будет чем-то отличаться от остальных; она с нетерпением ожидала его, потому что Нед только что вернулся после месячного путешествия с университетскими друзьями в Амстердам и ей его очень недоставало. Теперь же весь Блайдон-Мэншн был похож на взбудораженный улей – все готовились к чему-то совершенно грандиозному.
      – Эмма Данстер, не ты ли взяла мои жемчужные сережки? – Белл внезапно появилась в двери комнаты Эммы, блистательная в своем платье цвета голубого льда.
      Эмма, сидя за туалетным столиком, спокойно оглянулась, затем потянулась к флакону с духами.
      – Отец тебя убьет, если увидит в этом платье.
      Белл не спеша оправила корсаж.
      – Ничего подобного: оно ничуть не хуже твоего.
      – Да, но поверх своего я надеваю шаль, – снисходительно улыбнулась Эмма.
      – Которую ты, несомненно, снимешь, как только мы прибудем в дом Линдуортов.
      – Вне всякого сомнения. – Эмма нанесла на шею несколько капель духов.
      – Но у меня нет шали, подходящей по цвету к этому платью. А у тебя?
      – Только та, что на мне. – Эмма указала на шаль цвета слоновой кости, которой задрапировала обнаженные плечи. Бледная ткань светилась на фоне темно-зеленого шелка платья, которое она надела в этот вечер.
      – Гром и молния! – воскликнула Белл, пожалуй, слишком громко.
      – Я все слышу! – крикнула Кэролайн из холла этажом ниже.
      Белл издала стон:
      – Готова поклясться, что у мамы шесть пар ушей, если она так хорошо слышит.
      – Я и это слышала!
      Белл скорчила гримасу.
      – А что касается этих сережек…
      – Не понимаю, почему ты вообразила, что я выберу их, когда у меня есть прекрасная пара собственных. Вероятно, ты их сама положила не на место.
      Белл вздохнула с подчеркнуто трагическим видом:
      – Ума не приложу, куда…
      – А, вот вы где! – послышался голос Неда, и он просунул голову в комнату Эммы. – Вы обе выглядите, как всегда, потрясающе!
      Внезапно его взгляд остановился на сестре:
      – Белл, ты уверена, что тебе стоит выходить в этом платье? Если я вытягиваю шею, – с этими словами он вытянул шею, чтобы наглядно продемонстрировать свою мысль, – мне удается увидеть твой пупок.
      Белл сразу сжалась.
      – Не может быть! – Она негодующе ударила брата по руке.
      – Возможно, я слегка преувеличил, но лишь слегка. – Усмехнулся Нед. – К тому же отец никогда не выпустит тебя из дома в таком виде.
      – Большинство светских женщин носят такие платья. Этот стиль вполне приемлем.
      – Для нас с тобой возможно, – охотно согласился Нед, – но не для наших родителей.
      Белл уперлась руками в бедра:
      – Ты явился сюда по какой-нибудь веской причине или специально мучить меня?
      – Я хотел удостовериться, действительно ли Кларисса Трент пропустит сегодняшний бал.
      – Если она появится, то ты это заслужил. Так тебе и надо, ничтожное создание! – Белл грозно нахмурилась, но вдруг рассмеялась: – Ладно, можешь расслабиться: я совершенно уверена, что Кларисса уехала за город.
      – А ты как считаешь, Эмма?
      – Насколько мне известно, Клариссы действительно нет в Лондоне, – ответила Эмма с полной искренностью, оглядывая свое отражение в зеркале и пытаясь решить, насколько ей нравится прическа, которую сотворила Мег.
      – Должно быть, она отправилась зализывать раны, – высказала догадку Белл, усаживаясь на постель Эммы.
      – Что ты хочешь этим сказать? – Нед шагнул в комнату.
      – Боюсь, Кларисса уязвлена тем, что Эшборн неравнодушен к Эмме. – Белл фыркнула. – Эта девушка бесстыдно вешалась ему на шею, и должна заметить, что его светлость поначалу был с ней очень учтив, что совсем не в его правилах. Должно быть, он старался поразить Эмму хорошими манерами.
      – В чем я очень сомневаюсь, – сухо отозвалась Эмма.
      Белл злорадно усмехнулась:
      А я говорю, все было именно так. Неделю назад она просто прилипла к нему, и, веришь ли, вырез ее платья был намного больше моего.
      – И что случилось потом? – нетерпеливо спросил Нед.
      – А потом Эшборн бросил на нее ледяной взгляд, которым он столь славится, и сказал… – Белл понизила голос. – Мисс Трент, я вижу вас всю до пупа.
      – Не может быть!
      – Ну конечно, нет, но я хотела бы, чтобы так и случилось. – Белл оглушительно расхохоталась.
      – Так что он сказал на самом деле? – продолжил допрос Нед.
      – Что-то вроде: «Мисс Трент, будьте любезны отлипнуть от меня». И тут мне показалось, что Кларисса сейчас упадет в обморок. Правда, потом она всем говорила, что сама отшила его. Как бы там ни было, тогда она выбежала из зала и с тех пор никто ее не видел. Полагаю, теперь она проведет не менее месяца в сельской глуши, а потом вернется назад, чтобы запустить коготки в герцога Стэнтона.
      – Но ему далеко за шестьдесят! – в недоумении воскликнул Нед.
      – И к тому же он трижды вдовец, – торжествующе добавила Эмма.
      – Вы не знаете Клариссу. – Белл вздохнула. – Эта дура вбила себе в голову, что хочет выйти за герцога. Эшборн стал ее первой целью, но сомневаюсь, что теперь Кларисса сдалась. Она хочет получить титул во что бы то ни стало, и получить его немедленно. Если ей не удастся выйти за герцога, помяните мое слово, она откроет охоту на маркизов и графов. И. тогда, Нед, держись!
      – Но я всего лишь виконт.
      – Не будь таким тупицей: когда-нибудь ты станешь графом, и Кларисса это знает.
      – Да, но теперь я тоже про нее кое-что знаю и стану избегать ее всеми силами.
      – Следовательно, – объявила Эмма, – ты мне обязан. Кстати, ты все еще сох бы по ней, если бы я не послала тебе фальшивую любовную записку.
      При напоминании о том, что он у Эммы в долгу, Нед поморщился.
      – Как ни неприятно это признавать, но, похоже, ты права. Только не вздумай снова вмешиваться в мои дела.
      – Что ты, что ты, я даже и не помышляю об этом! – воскликнула Эмма с притворным возмущением. – Ладно, нам пора отправляться. – Она поднялась.
      Как бы в ответ на ее слова в комнату впорхнула Кэролайн. Она была одета в платье цвета синей полуночи, удачно сочетавшееся с ослепительно-синими глазами, унаследованными обоими ее детьми. Каштановые волосы ее были зачесаны наверх, и она никак не выглядела матерью двух взрослых детей.
      – Нам в самом деле пора, – подтвердила она.
      Кэролайн оглядела комнату, и ее взгляд задержался на дочери.
      – Арабелла Блайдон! – воскликнула она в ужасе. – Что, ради всего святого, ты на себя нацепила? Не припоминаю, чтобы я тебе разрешала носить платья со столь низким вырезом.
      – Разве тебе не нравится? – невольно спросила Белл. – По-моему, этот фасон льстит моей внешности.
      – Я сказал ей, что особо желающие сумеют увидеть ее прелести до самого пупа, – отчаянно пытался не расхохотаться Нед.
      – Эдвард! – одернула его Кэролайн, а Эмма толкнула кузена в плечо ридикюлем. Кэролайн снова принялась отчитывать дочь: – Не знаю, о чем ты думаешь. Это платье может внушить мужчинам ложные надежды.
      – Мама, теперь все носят такие платья.
      – Все, кроме моей дочери. Откуда оно у тебя?
      – Я купила его в магазине мадам Ламбер.
      Кэролайн обернулась к племяннице и беспомощно развела руками:
      – Эмма, тебе тоже следовало бы вести себя разумнее.
      – Но я и правда считаю, что Белл платье очень идет. – Произнося эти слова, Эмма ничуть не кривила душой.
      Кэролайн тут же повернулась к дочери.
      – Ты сможешь его носить, когда выйдешь замуж, – решительно вынесла она свой вердикт.
      – Но, мама! – запротестовала Белл.
      – Нечего валить все на меня, – откликнулась Кэролайн. – Сейчас мы спросим у отца. Генри!
      – Сейчас я упаду в обморок, – пробормотала Белл.
      – Да, дорогая? – В комнату не спеша вошел Генри Блайдон, граф Уэрт, темно-каштановые волосы которого были щедро усеяны серебряными нитями. Тем не менее ему все еще был присущ тот дух элегантности и благодушия, который помог завоевать сердце Кэролайн четверть века назад.
      Граф нежно улыбнулся жене, затем перевел взгляд на дочь.
      – Белл, – сказал он строго, – ты почти голая.
      – Ах так? Прекрасно! Я сейчас переоденусь! – Шурша оборками, Белл выбежала из комнаты.
      – Ну вот, как ты видишь, это оказалось совсем нетрудно. – Генри посмотрел на жену и улыбнулся: – Жду тебя внизу.
      Повернувшись, граф не оглядываясь направился к двери, и Кэролайн не мешкая последовала за ним.
      – Могу я сопровождать тебя, дорогая? – спросил Нед у Эммы и тут же предложил ей руку.
      – Разумеется, Эдвард.
      Они начали спускаться вниз по лестнице, а вскоре их догнала Белл, которая уже ухитрилась молниеносно сменить платье.
      Через пятнадцать минут вся семья была на пути к дому Линдуортов, а когда они прибыли, Белл, одетая теперь в розовый шелк, увлекла Эмму в сторону.
      – Лучше тебе держаться подальше от мамы и папы, когда ты снимешь шаль, – посоветовала она.
      – Мне ли этого не знать!
      Эмма подождала, пока Генри и Кэролайн исчезнут из поля зрения, и только потом повернулась к Неду:
      – Дорогой Эдвард, не поможешь ли ты мне снять шаль.
      – Ну разумеется…
      Нед ловко освободил Эмму от шали и передал шаль одному из лакеев Линдуортов.
      – Послушай, – обратился он к кузине шепотом, – ты хоть сознаешь, что вырез твоего платья такой же глубокий, как у Белл?
      – Разумеется. Мы купили наши платья одновременно. А теперь скажи: видишь ли ты меня всю до пупка? – спросила она дерзко.