— Нет, — откликнулась она. — Здесь уже есть одно.
— Какая жалость, — пробормотал он.
— Я нашла его вместе с простынями, — добавила она единственно потому, что надо было что-то сказать.
— А мыло тебе не нужно?
— Оно прилипло ко дну ванны.
— А есть ты не хочешь? Я купил полдюжины пирожков с мясом.
Виктория проглотила слюну, собрала всю свою волю в кулак и ответила:
— Если не возражаешь, я поем потом.
— Скажи, тебе нужно хоть что-нибудь? — воскликнул Роберт почти в отчаянии.
— Нет-нет, хотя…
— Хотя что? — живо подхватил он. — Что ты хочешь? Я буду счастлив доставить это тебе по твоему первому требованию. Да что там счастлив — просто в восторге. Все, что пожелаешь.
— Ты не забыл купить мне новое платье? Я должна во что-нибудь переодеться. Думаю, от моего старого платья откажутся даже нищие.
— Один момент, — откликнулся он из-за двери. — Только не двигайся. И никуда не уходи.
— Как будто я могу куда-то пойти в таком виде, — буркнула она себе под нос, окинув взглядом свое нагое тело.
Не прошло и минуты, как она услышала, что Роберт бежит по коридору к ее комнате.
— Я здесь! — крикнул он. — Я принес тебе платье. Надеюсь, оно тебе подойдет.
— Да мне все подойдет, если сравнивать с… — Виктория чуть не задохнулась, увидев, что дверная ручка начала медленно поворачиваться. — Что ты делаешь? — испуганно закричала она.
Дверная ручка послушно замерла. Похоже, Роберт все-таки понял, что зашел слишком далеко.
— Я хочу передать тебе платье, — сказал он полувопросительным тоном.
— Приоткрой дверь и брось его в комнату, — приказала она.
Секундная пауза, затем:
— А войти нельзя?
— Нет!
— О! — выдохнул он, словно разочарованный школьник.
— Роберт, ты же не думаешь, что я позволю тебе зайти, пока моюсь.
— Я надеялся… — Конец его фразы утонул в прерывистом вздохе.
— Бросай платье в комнату.
Он сделал, как она просила.
— А теперь прикрой дверь.
— Хочешь, я брошу тебе пирожок?
Виктория смерила взглядом расстояние между ванной и дверью. Ей придется вылезти из ванной, чтобы подобрать пирожок. Нет, не стоит рисковать, подумала она, но ее желудок, по-видимому, придерживался другого мнения на этот счет.
— Ты можешь бросить его так, чтобы он скользнул по полу? — спросила она.
— А он не перепачкается?
— Ах, мне уже все равно.
— Ну хорошо. — Рука его высунулась в полуоткрытую дверь на расстоянии дюйма от пола. — В каком направлении?
— Что?
— В каком направлении я должен бросить пирожок? Не хочу, чтобы он оказался далеко от тебя.
Виктория вдруг заподозрила подвох. С чего бы это он спросил о направлении? А вдруг он отыскал в двери щелку и подглядывает за ней? Что если он увидит ее в ванне? Что если…
— Виктория?
В этот момент Виктория вспомнила о его пристрастии к точным наукам и о том, как он любит рассчитывать все свои действия. Этот сумасшедший, возможно, и в самом деле хочет знать, под каким углом бросить ей пирожок.
— Я нахожусь примерно к юго-западу от тебя, — сказала она, вытянув руку влево от себя.
Роберт повернул руку вправо и бросил пирожок в указанном Викторией направлении. Пирожок прокатился по деревянному полу и ударился о стенку металлической ванны.
— Попал! — радостно воскликнула Виктория. — Теперь можешь закрыть дверь. Желаемой реакции не последовало.
— Я сказала, закрой дверь! — повторила она уже более суровым тоном.
Послышался очередной прерывистый вздох, и дверь захлопнулась.
— Я буду на кухне, — приглушенно прозвучал снаружи голос Роберта.
Виктория, может, и ответила бы ему, но рот у нее был набит мясным пирожком.
Роберт опустился на стул, положил руки на стол и уронил на них голову. Сначала он чертовски замерз. Потом его мучил зверский голод. Но сейчас… Да, если говорить начистоту, сейчас он в полном порядке, а Виктория в ванне, и он…
У Роберта вырвался стон. Сейчас его муки были просто невыносимы.
Он попытался отвлечься от назойливых мыслей и с этой целью принялся раскладывать покупки, которые притащил с собой. Хотя ему почти не приходилось сталкиваться с домашней работой, Роберт предпочитал не брать с собой много слуг, когда отправлялся в коттедж под Рэмсгейтом, и поэтому здесь он чувствовал себя более свободно и по-домашнему, чем в своих особняках в Каслфорде или Лондоне. Кроме того, распаковывать было особенно нечего — он договорился с владельцами продуктовых лавок, что они пришлют к нему своих разносчиков с покупками. Он взял с собой только те продукты, которые можно было сразу съесть.
Роберт быстро разобрал покупки, сунув булочки в корзину для хлеба, и вновь уселся на стуле, изо всех сил стараясь не думать о том, что сейчас делает Виктория.
Попытка не увенчалась успехом, и ему внезапно стало так жарко, что он вынужден был распахнуть окно.
— Перестань о ней думать, — сказал он. — Зачем тебе думать именно о Виктории? На этой планете существуют миллионы людей, и Виктория всего лишь одна из этих миллионов. И планет тоже множество. Меркурий, Венера, Земля, Марс…
Роберт перечислил все планеты по порядку, но их было слишком мало. Так, что еще вспомнить? Ну, например… например, таксономические категории Линнея:
— Царство, тип, затем… что затем?
Он умолк и прислушался. В коридоре раздались шаги… или ему послышалось? Роберт вздохнул и продолжал:
— …класс, отряд, семейство и… и… Дьявол, что же идет следом?
Он замолотил кулаком по столу, с каждым ударом приговаривая: «Черт, черт, черт», — стараясь таким образом напрячь свою память. Его ужасно расстроило, что он не может вспомнить простейший научный термин, но в данный момент это было очень даже непросто: Виктория наверху в ванне и…
— Генуе! — вдруг радостно завопил он. — Генуе и специй! [Род и вид! (лат.)>
— Что ты сказал?
Он резко обернулся. В дверях стояла Виктория, волосы ее были все еще влажные после купания. Платье, что он купил, оказалось ей длинновато, и подол волочился по полу, но в остальном оно было ей почти впору. Он смущенно откашлялся.
— Ты… — Он снова кашлянул. —Ты выглядишь просто восхитительно.
— Спасибо, — машинально обронила она. — Но что ты тут только что кричал?
— Ничего.
— Могу поклясться, я слышала, как ты сказал: «Гений и специи».
Роберт уставился на нее в полном недоумении. Похоже, телесные страдания окончательно иссушили его мозги, поскольку он совершенно не понимал, о чем идет речь.
— Что это значит? — тупо спросил он ее.
— Понятия не имею. А к чему ты это сказал?
— Я этого не говорил. Я сказал: «Генуе и специй».
— А-а. — Она помолчала и добавила:
— Это, вероятно, прояснило бы кое-что, если бы я знала, что это означает.
— Это означает… — Он запнулся. Она смотрела на него выжидательно и чуть насмешливо. — Это просто научный термин.
— Понятно, — протянула она. — А позволь полюбопытствовать, были ли у тебя причины, чтобы так вопить?
— Да, — ответил он, сосредоточив свой взгляд на ее губах. — Да, были причины.
— Правда?
Он сделал к ней шаг, потом другой.
— Правда. Видишь ли, я пытался отвлечься.
Она нервно облизала губы и покраснела.
— Ах, вот как.
Он подошел к ней еще ближе.
— Но это не помогло.
— Совсем не помогло? — сдавленно пискнула она.
Он покачал головой так близко от нее, что они чуть не потерлись носами друг о друга.
— Я все равно хочу тебя. — Он пожал плечами, словно извиняясь. — Ничего не могу с собой поделать.
Она смотрела на него не мигая. Роберт решил, что это уже не так плохо, и положил руку ей на талию.
— Я искал в твоей двери щелочку, — сказал он. Ее, похоже, не очень удивило это признание.
— Ну и как, нашел?
— Нет. Но у меня богатое воображение. Хотя, — он наклонился к ней и запечатлел на ее губах легкий поцелуй, — оно и не идет ни в какое сравнение с действительностью, тем не менее именно по его вине я нахожусь сейчас в таком… нервном состоянии.
— Нервном? — эхом откликнулась она, глядя на него широко раскрытыми глазами.
— Угу. — Он снова поцеловал ее — нежный поцелуй, слегка волнующий, без страстного огня.
И опять она не сделала никаких попыток отстраниться. Роберт почувствовал, как нарастает в нем желание по мере того как оживают его надежды. Но он обуздал его, понимая, что Викторию нужно очаровать словами, а не только поцелуями. Он ласково коснулся ее щеки и прошептал:
— Можно мне тебя поцеловать?
Она удивленно взглянула на него.
— Но ты ведь только что это сделал.
Он медленно усмехнулся.
— Если говорить формально, то это, — он снова потерся губами о ее губы, — вполне можно считать поцелуем. Но то, что я хочу показать тебе сейчас, настолько отличается от моих предыдущих действий, что называть это поцелуем — просто кощунство.
— Ч-что ты хочешь этим сказать?
Ее любопытство показалось ему забавным.
— Я думал, ты помнишь, — улыбнулся он. Но придется, видимо, освежить твою память…
Он захватил ртом ее рот и впился в нее страстным поцелуем, скользнув языком в ее полуоткрытые губы.
— Вот это.
Он всем телом ощущал, как ее уносит потоком страсти. Сердце ее отчаянно колотилось, дыхание стало частым и прерывистым. Его прикосновения воспламеняли ее — он чувствовал это сквозь тонкую ткань ее платья. Она откинула голову, пока он целовал ее в шею, проложив огненный след из поцелуев к впадинке у ее горла.
Она тает в его объятиях. В этом нет никакого сомнения.
Он провел руками вниз по ее телу и сжал ее ягодицы, привлекая к себе. Его возбуждение теперь стало очевидным, и поскольку она не отшатнулась от него, он принял это за молчаливое согласие.
— Пойдем наверх в мою комнату, — прошептал он ей на ухо. — Пойдем, я покажу тебе, как я умею любить.
Она не стала вырываться из его объятий, но внезапно окаменела в его руках.
— Виктория, — простонал он.
— Не проси меня об этом, — сказала она, отвернув голову.
Он мысленно выругался.
— И долго ты собираешься мучить меня?
Она промолчала.
Он еще крепче прижал ее к себе.
— Долго?
— Ты несправедлив ко мне. Ты же знаешь, я не могу так просто. Это не правильно.
Он выпустил ее так внезапно, что она пошатнулась.
— Нет, это как раз самое правильное, Виктория. Ты просто не хочешь в этом признаться. — Какое-то мгновение он просто смотрел на нее, чувствуя себя слишком несчастным, чтобы заметить боль в ее глазах. Затем повернулся и вышел из комнаты.
Глава 19
Виктория зажмурилась, пытаясь спрятаться от неприкрытой горечи в его голосе, но не смогла зажать руками уши. Его тяжелые шаги гулко протопали вверх по лестнице и смолкли, после того как он с грохотом захлопнул дверь своей спальни.
Она устало прислонилась к стене кухни. Почему она так боится? Она ведь не может себя больше обманывать — ей нужен Роберт, и от этого никуда не деться. Ее сердце сладко замирает в груди, стоит ему только улыбнуться. Но позволить ему любить себя — это означает очень многое. Ей придется расстаться с той застарелой, затаенной обидой, которую она хранила в своей душе все эти годы. В каком-то смысле злость на него стала частью ее самой, а ничто так не пугало ее, как возможность потерять себя. И мысль об этом поддерживала ее все то время, пока она служила гувернанткой. «Я Виктория Мэри Линдон, — говорила она самой себе, когда ей становилось совсем уж невмоготу. — Никто у меня этого не отнимет».
Виктория прижала ладони к лицу и горестно вздохнула. Глаза ее были закрыты, но перед ее мысленным взором стояло лицо Роберта. Он смотрел на нее нежно и серьезно, и она слышала его голос, который без конца повторял: «Я люблю тебя». Виктория потянула носом воздух — ее ладони пахнут сандаловым деревом и кожей. Его запах. Нет, это просто невыносимо!
— Я не могу больше здесь оставаться, — пробормотала она и решительно направилась к двери черного хода, которая вела в маленький палисадник у задней стены дома. Очутившись на улице, Виктория глубоко втянула в себя свежий морской воздух. Опустившись на траву, она потрогала цветы и прошептала:
— Мама, ты слышишь меня?
В небе не полыхнула молния, но, повинуясь шестому чувству, присущему всем женщинам, она обернулась и, подняв глаза, увидела в окне спальни Роберта, сидевшего на подоконнике спиной к ней. Он выглядел несчастным и одиноким.
Она обидела его, причинила ему боль своим отказом. Она так цеплялась за свою злость, стараясь спасти часть себя, а в результате сделала несчастным единственного человека, которого она…
Неужели она собиралась сказать «любит» ?
Виктория вскочила на ноги, словно ее подняла с земли невидимая сила. В сердце ее родилось какое-то новое чувство. Она не могла сказать, была ли это любовь, но это было что-то доброе, нежное, и оно победило обиду и гнев. Сейчас она ощущала себя более свободной и сильной, чем все эти годы.
Она вновь взглянула на окно. Роберт сидел, охватив себя руками, словно ему очень холодно. Нет, так больше не может продолжаться. Хватит мучить его! Он ведь совсем не злодей. Порой, правда, он ведет себя чересчур властно, подумала она, слегка улыбнувшись, но все равно он вовсе не так плох, как она старается себе внушить.
Виктория вернулась в дом и неслышно поднялась в свою спальню.
Минуту или две она неподвижно сидела на постели. Хватит ли у нее на это решимости? Она зажмурилась и кивнула. Затем, глубоко вздохнув, принялась дрожащими пальцами расстегивать пуговки платья.
Виктория влезла в шелковую ночную рубашку, провела ладонями вдоль складок. Рубашка полностью ее преобразила.
И в этот момент она наконец призналась себе в том, что всегда чувствовала в глубине сердца — она хочет Роберта. Она хочет его и хочет убедиться, что он тоже ее хочет. О любви она думать пока боялась, но ее желание было таким сильным, что отрицать его не имело смысла. С решимостью, которой она сама от себя не ожидала, Виктория подошла к двери его спальни и повернула дверную ручку. Дверь была заперта.
Виктория не поверила своим глазам. Она снова попыталась повернуть ручку. Да, дверь заперта на ключ.
Виктория едва не задохнулась от нахлынувшей злости. Она приняла самое важное решение в своей жизни, а он запер эту чертову дверь!
Она хотела уже развернуться и уйти к себе в комнату, где она сможет дать волю своему гневу. Он никогда не узнает, что он потерял, — ну и поделом ему! Но в тот же момент она вдруг поняла, что и она сама тоже этого не узнает. А ей так хотелось почувствовать себя любимой и желанной.
И Виктория решительно постучала в закрытую дверь.
Роберт удивленно вскинул голову. Ему послышалось, что кто-то дергает ручку двери, но он решил, что это просто скрипят стены старого дома. Он и мысли не допускал, что это Виктория.
Но тут он услышал уже не скрип, а отчетливый стук. Что ей может быть нужно?
Он быстрыми шагами пересек комнату и распахнул дверь.
— Что тебе… — У него перехватило дыхание.
Он не мог сказать, что именно он ожидал увидеть, но во всяком случае не то, что предстало его глазам. Виктория облачилась в соблазнительную шелковую рубашку, которую он ей подарил, и на этот раз не прикрывалась одеялом. Темно-голубой шелк облегал каждый изгиб ее тела, глубокий вырез наполовину обнажал грудь, а сквозь боковой разрез виднелась стройная ножка.
Роберт почувствовал, как тело его в одно мгновение натянулось, как струна. Каким-то образом ему удалось-таки выговорить ее имя. Это было нелегко — в горле у него стало сухо, как в пустыне.
Она стояла перед ним, гордо выпрямившись, но руки ее чуть заметно дрожали.
— Я приняла решение, — тихо сказала она.
Он потянулся к ней, не в силах вымолвить ни слова.
— Я хочу тебя, — продолжала она. — Если ты все еще меня хочешь — я твоя.
Роберт замер как вкопанный не веря своим ушам. Лицо ее потускнело.
— Прости, — пробормотала она, по-своему расценив его молчание. — Это очень… Какая же я… Пожалуйста, забудь, что я…
Она не успела договорить — Роберт прижал ее к себе, руки его исступленно гладили ее тело. Казалось, он хочет проглотить ее целиком, стиснуть в объятиях и никогда не отпускать. Виктория испуганно вздрогнула, и только тогда Роберт опомнился. Тяжело дыша, он отстранился от нее.
Она вопросительно смотрела на него огромными голубыми глазами.
Он выдавил из себя улыбку.
— Да, я все еще тебя хочу, — ответил он. Она на мгновение оторопела, потом вдруг рассмеялась. Ее смех был для него сладчайшей музыкой и сделал для спасения его души гораздо больше, чем все проповедники Англии вместе взятые. Он с благоговейной нежностью провел пальцем по ее лицу.
— Я люблю тебя, Тори, — промолвил он. — И всегда буду любить.
Она долго молчала, потом приподнялась на цыпочки и легко коснулась губами его губ.
— Не говори мне пока о «всегда», — прошептала она. — Прошу тебя, не…
Он понял и избавил ее от необходимости заканчивать фразу, завладев ее губами в жадном поцелуе. Его нисколько не обидело то, что она еще не готова к «всегда». Это наверняка скоро случится. Он убедит ее, что их любовь — вечное и нерушимое чувство. Теперь, когда она позволила, это будет легко.
Он провел руками вверх по ее телу, собирая в складки темно-голубой шелк. Сквозь тонкую ткань он чувствовал ее трепетавшее тело.
— Я покажу тебе, что такое любовь, — шепнул он, прижимаясь губами к нежной коже ее груди. — Я буду любить тебя здесь.
Губы его продвинулись вверх по ее шее.
— И здесь.
Он сжал ее ягодицы.
— И здесь.
Она застонала в ответ — из груди ее вырвался хриплый, низкий звук. Роберт внезапно засомневался, сможет ли он устоять на ногах. Он подхватил ее на руки и отнес в постель. Опустив ее на кровать, он добавил:
— Я буду любить тебя везде, где только можно. У Виктории перехватило дыхание. Его взгляд прожигал ее насквозь, и она чувствовала себя так, словно он мог видеть, что творится в ее душе. Затем он опустился рядом с ней, и вихрь страсти закружил ее. Его тело было сильным, крепким, горячим — ей казалось, что ее уносит жаркой волной.
— Я хочу дотронуться до тебя, — шепнула она, несколько испуганная собственной смелостью.
Он схватил ее руку и прижал к своей груди. Кожа его была горячей, и Виктория чувствовала, как бьется сердце под ее ладонью.
— Потрогай меня, — пробормотал он. — И ты увидишь, что со мной делают твои прикосновения.
Пальцы ее скользнули по упругой коже его живота, и она зачарованно следила за тем, как напрягаются его мышцы там, где она касается его. Лицо его было спокойным, но по лбу катился пот. Он еле сдерживался. Какое это было волнующее и одновременно пугающее ощущение — знать, что от одного ее прикосновения он сходит с ума. От любви к ней.
Виктория отбросила страх. Она чувствовала себя смелой и безрассудной. Ей хотелось обнять весь мир — сейчас, сию минуту. Она качнулась к нему, потом у нее закружилась голова и она отпрянула назад. Ее рука продвинулась ниже, пока не коснулась пояса его панталон.
Роберт резко втянул в себя воздух и быстро накрыл ладонью ее руку.
— Не сейчас, — хрипло промолвил он. — Я не могу… Не сейчас.
Виктория отняла руку.
— Скажи, что мне сделать, — попросила она. — Я сделаю все, что ты захочешь.
Он замер, онемев от изумления. Она еще ближе придвинулась к нему.
— Все, что ты захочешь, — прошептала она. — Все что угодно.
— Я хочу, чтобы ты снова меня коснулась, — наконец вымолвил он. — Обеими руками.
Она потянулась к нему, и пальцы ее замерли в нерешительности у его плеча.
— Здесь?
Он кивнул и задержал дыхание, когда ее ладонь скользнула к его предплечью. Она обхватила его бицепс и удивленно сказала:
— Какой ты сильный.
— Это ты делаешь меня таким, — сказал он. — Все что есть во мне хорошего — это благодаря тебе. С тобой рядом я становлюсь лучше, чем я есть на самом деле. — Он беспомощно пожал плечами. — Я говори чепуху. Не знаю, как это объяснить.
Глаза Виктории наполнились слезами, и то чувство, которое она так долго отвергала, заполнило ее сердце. Она обняла его за шею.
— Поцелуй меня.
И он поцеловал ее. О, как он ее целовал! Сначала он был нежен и немилосердно дразнил ее, заставляя ее тело трепетать от предвкушения. И в тот момент, когда Виктория была уверена, что не выдержит больше ни секунды этой сладостной пытки, его руки обвились вокруг ее тела и сжали в стальном объятии.
Роберт отбросил свою сдержанность, движения его стали лихорадочными. Он поднял ей подол рубашки выше талии, и шелк складками собрался у нее под грудью. Потом раздвинул ее ноги бедром, и Виктория почувствовала, как ткань его панталон трется о ее женское естество. Это ощущение было таким головокружительным, что она наверняка упала бы на спину, если бы Роберт не прижимал ее к себе
— Я хочу тебя, — простонал он. — Господи, как я хочу тебя.
— Прошу тебя, — произнесла она умоляющим тоном.
Он сдернул ее рубашку через голову, и голубой шелк упал на пол рядом с постелью. Викторию внезапно охватило смущение, и она отвела глаза, не в силах встретиться с ним взглядом. Он взял ее за подбородок и мягко повернул ее голову лицом к себе.
— Я люблю тебя, — сказал он негромко, но твердо.
Она промолчала.
— Вскоре ты тоже скажешь мне это, — добавил он, заключив ее в объятия и опуская на постель. — Меня не тревожит твое молчание. Я могу ждать. Ради тебя я готов ждать вечно.
Виктория не заметила, как это произошло, но через секунду она уже не чувствовала ткань его панталон. Она ощущала его всем телом — так близко, как только может быть.
— Бог мой, как ты прекрасна, — промолвил Роберт, приподнимаясь на локтях, чтобы посмотреть на нее.
Она ласково коснулась его щеки.
— И ты тоже.
— Прекрасен? — переспросил он, улыбнувшись.
Она кивнула.
— Знаешь, я всегда мечтала о тебе. Все эти годы.
— Правда?
Виктория охнула, как только его пальцы сомкнулись вокруг ее груди и слегка ее сжали.
— Я никак не могла побороть это в себе, — призналась она. — А потом поняла, что и не хочу.
Роберт прерывисто вздохнул.
— Я тоже мечтал о тебе. Но я даже представить себе^не мог, что наяву это будет так хорошо. — Он опустил голову, почти касаясь губами ее груди, и добавил:
— В мечтах я даже не мог к тебе прикоснуться.
Он припал губами к ее соску, целуя его со сводящей с ума страстью, и ее бедра выгнулись ему навстречу. Ее пальцы сами собой зарылись в его густые волосы.
— О Роберт, — простонала она.
Он что-то прошептал у ее груди. Она не разобрала, что именно, а потом поняла, что это и не важно. Его язык выводил на ее теле горячие дорожки, дыхание щекотало кожу. Он продвинулся губами вверх по ее шее и пробормотал:
— Я хочу большего, Тори. Я хочу всю тебя. Он раздвинул ее ноги, и она почувствовала, как он расположился на ней. Он был такой твердый, горячий — он пугал и притягивал ее одновременно. Его руки обхватили ее, прижимая еще крепче.
— Я не хочу спешить, — прошептал он. — Я хочу насладиться каждым мгновением.
В его голосе Виктории послышалось еле сдерживаемое желание, и она поняла, каких усилий ему стоило вымолвить эти слова. Она потянулась к нему и провела пальцами по его бровям.
— Ты все делаешь в совершенстве, — прошептала она. — Иначе просто быть не может.
Роберт взглянул на нее сверху вниз, его тело трепетало от желания и сгорало от любви. Он не переставал удивляться, как доверчиво и безропотно она приняла его в свои объятия. Она была с ним открытой и честной — он всегда хотел этого не только от женщины, но и от самой жизни.
Господи, да она и есть его жизнь. И пусть об этом узнает хоть весь мир. Сейчас, перед тем как наконец сделать ее своей, он готов был крикнуть во весь голос:
«Я люблю эту женщину! Я люблю ее!»
— Тебе будет немного больно.
Она погладила его по щеке:
— Ты не можешь причинить мне боли.
— Я бы никогда этого не сделал, но… — Он не смог закончить фразу. Он вошел в нее — всего на дюйм, но это было так хорошо, что он потерял дар речи.
— О Господи! — выдохнула Виктория.
Роберт промычал что-то неразборчивое — он не мог говорить. Он усилием воли заставил себя остановиться и подождать, пока она расслабится, и лишь потом погрузился в нее еще глубже. Черт, сдерживать себя становилось уже невозможным — каждая клеточка его тела молила об облегчении. Ему понадобилось стиснуть зубы, напрячь каждый мускул, чтобы сдержать свою страсть, но он сделал это.
И все потому, что он любил ее. Какое непривычное, возвышающее ощущение.
Наконец он продвинулся на последний дюйм и вздрогнул от наслаждения. Это было самое сладостное ощущение. Его переполняло самое сильное желание в его жизни, и в то же время он еще никогда не чувствовал себя таким удовлетворенным.
— Мы с тобой одно, — прошептал он, осторожно откинув влажную прядь у нее со лба. — Ты и я. Мы единое целое.
Виктория закрыла глаза и глубоко вздохнула. Ее охватило странное чувство полноты и завершенности. Роберт был внутри нее — она едва могла это осознать. Это было самое необычное и самое естественное ощущение, какое ей когда-либо приходилось испытывать. Ей казалось, что она взорвется, если он углубится в нее еще хоть немного, и в то же время ей хотелось большего. Она шевельнулась.
— Я сделал тебе больно? — прошептал он. Она покачала головой.
— Это так… необычно. Он негромко рассмеялся.
— Сейчас будет еще лучше, обещаю тебе.
— О я не хотела сказать, что мне плохо, — горячо возразила она, стараясь убедить его. — Пожалуйста, не думай…
Он усмехнулся и прижал палец к ее губам.
— Ш-ш-ш. Позволь, я покажу тебе. — С этими словами ,он прижался губами к ее губам, отвлекая ее, чтобы она не заметила, когда он начнет двигаться в ней.
Но она заметила. При первом же его движении она вскрикнула, и ноги ее сами собой крепко стиснули его бедра.
— О Виктория, — простонал он. Но это был счастливый стон. Он снова задвигался, постепенно входя в ритм столь же простой, сколь и прекрасный.
Виктория двигалась вместе с ним — инстинкт вел ее там, где недоставало опыта. Что-то поднималось, росло внутри нее. Она не могла сказать, была ли это боль или наслаждение. Она как будто находилась на подступах к чему-то неизведанному, готовая вот-вот взорваться от переполнявших ее ощущений.
И когда накопившееся в ней напряжение хлынуло наружу, она в первый раз в жизни поняла, что значит чувствовать себя по-настоящему умиротворенной.
Движения Роберта сделались еще более яростными и неистовыми. Вслед за тем у него вырвался крик, и он упал на нее, обессиленный. Несколько минут никто из них не мог вымолвить ни слова.
Роберт повернулся на бок, прижал к себе Викторию и нежно поцеловал ее в губы.
— Тебе было больно? Она покачала головой.
— Я не слишком тяжелый для тебя?
— Нет. Мне нравится чувствовать твою тяжесть. — Она покраснела, смущенная собственной откровенностью. — А почему ты закрыл дверь?
— М-м?
— Дверь — она была закрыта. Он повернулся и взглянул на нее нежно и задумчиво.
— Привычка, я думаю. Я всегда запираю дверь. Я совсем не хотел запираться именно от тебя. — По его 'губам лениво проползла довольная улыбка. — Мне нравится твое общество.
Она засмеялась.
— Да, ты это только что доказал.
Лицо его внезапно посерьезнело.
— Между нами больше не будет закрытых дверей. В наших отношениях не должно быть никаких преград — будь то двери, ложь или непонимание.
Виктория проглотила комок, подступивший к горлу. Она была слишком растрогана и только молча кивнула в ответ.
Роберт еще крепче прижал ее к себе.
— Ты никуда не уйдешь? Сейчас день, но мы можем немного подремать.
— Да, — сонно сказала она. Потом свернулась калачиком в его объятиях, закрыла глаза и заснула.
Глава 20
Когда час спустя Виктория проснулась, первое, что она увидела, открыв глаза, была сияющая физиономия Роберта. Он лежал рядом, опершись на локоть, и у нее возникло подозрение, что он наблюдал за ней все то время, пока она спала.
— Сегодня, — радостно объявил он, — самый подходящий день для того, чтобы пожениться.
Виктория решила, что ослышалась.
— Что ты сказал?
— Пожениться. Муж и жена, понимаешь?
— Ты и я?
— Нет, на самом деле я пекусь о ежиках, живущих в саду, — их непременно следует соединить священными узами брака. Страшно подумать, сколько лет они прожили во грехе! Сердце кровью обливается.
— Роберт, — сказала Виктория, давясь от смеха.
— А их потомство, все эти маленькие ежата, они ведь незаконнорожденные. Подумай, какой позор! Их родители плодились и размножались, прямо как кролики. Или как ежики, если уж на то пошло.
— Роберт, это серьезный вопрос.
Легкомысленная усмешка исчезла из его глаз, и Роберт бросил на нее страстный взгляд.
— Я сейчас серьезен, как никогда. Виктория сказала, тщательно подбирая слова:
— А тебе не кажется, что сегодня еще рано? Брак — это очень серьезно. Мы должны хорошенько все обдумать.
— Я уже целый месяц только об этом и думаю.
Виктория села на постели, натянув на себя простыню, чтобы прикрыть наготу.
— Но я-то еще не думала. Сейчас я не готова к такому решению.
Лицо его окаменело.
— Ты должна была подумать об этом перед тем, как постучать в мою дверь.
— Тогда я ни о чем не думала, кроме…
— Кроме чего? — резко спросил он.
— — Я обидела тебя, — прошептала она. — И я хотела…
Он вскочил с постели. Скрестив руки на груди, он гневно глянул на нее сверху вниз, совершенно забыв о том, что на нем совсем ничего не надето.
— Ты занималась со мной любовью из жалости? — прошипел он.