— Ты решил, что я тебя обманывала, — докончила она за него ровным, безжизненным голосом.
Он отвернулся и посмотрел в окно кареты, потом снова взглянул в ее бледное, напряженное лицо.
— Я не знал, что и думать, — пробормотал он.
— Но ты мог дождаться утра и расспросить меня о том, что случилось, — возразила она. — Тебе не обязательно было думать обо мне самое плохое.
— Я заглянул в твое окно.
— Правда? — ахнула она. — Н-но я тебя не видела.
Роберт продолжал дрогнувшим голосом:
— Ты лежала в кровати, спиной к окну. Казалось, ты крепко спишь, забыв обо всем на свете.
— Я плакала, — глухо промолвила она.
— Я не знал этого.
На лице ее отразились самые противоречивые чувства, и на мгновение Роберту показалось, что она готова потянуться к нему и коснуться его руки, но вместо этого она решительно скрестила руки и сказала:
— Ты вел себя просто отвратительно.
Роберт тут же позабыл свое обещание держать себя в руках.
— А ты разве нет? — гневно возразил он. Она оторопела.
— Ты о чем?
— Мы оба виноваты, Виктория. Мы оба позволили себе усомниться в чувствах друг друга. И ты не имеешь права винить в этом меня одного.
— Что ты имеешь в виду?
— Твоя сестра сказала мне, что ты думала обо мне. Ты думала, что я всегда хотел только соблазнить тебя, что я и не собирался на тебе жениться. — Он наклонился к ней и в последний момент удержался, чтобы не взять ее руки в свои. — Загляни в свое сердце, Виктория. Ты ведь знаешь, я любил тебя. И всегда буду любить.
Виктория тяжело вздохнула, гнев ее разом куда-то пропал.
— Наверное, мне тоже следует извиниться перед тобой.
У Роберта вырвался прерывистый вздох, и волна радостного облегчения затопила его душу. На этот раз он решился-таки взять ее за руки.
— Значит, мы можем начать все сначала, — радостно сказал он.
Виктория попыталась заставить себя отдернуть руки, но его пожатие было таким нежным и ласковым. Его кожа была теплой, и ей захотелось прильнуть к его груди, почувствовать себя в его объятиях. Что плохого в том, что ей хочется снова стать любимой и желанной?
Она встретилась с ним взглядом. Его голубые глаза смотрели на нее в упор, их выражение одновременно пугало и притягивало ее. Она почувствовала, как слезы потекли по ее щекам.
— Роберт, я… — Она умолкла, не зная, что сказать.
Он потянулся к ней, и Виктории стало ясно, что он собирается ее поцеловать. И тут, к ужасу своему, она поняла, что ей хочется ощутить его губы на своих губах.
— Нет! — вскричала она, пытаясь остановить и его, и себя. Она отвела взгляд и отняла у него свои руки.
— Виктория…
— Перестань. — Она всхлипнула и уставилась в окно. — Тебе не понять меня.
— Тогда скажи мне, что я должен знать. Скажи, что я должен сделать, чтобы ты была счастлива.
— Неужели ты не понимаешь? Ты не можешь сделать меня счастливой!
Роберт вздрогнул. Ее слова ранили его гораздо больнее, чем он ожидал.
— Потрудись объясниться, — сдержанно промолвил он.
Она невесело рассмеялась.
— Ты подарил мне луну, Роберт. Да нет, ты сделал даже больше. Ты поднял меня на небо и усадил прямо посреди серебристой лунной равнины. — Виктория уже не замечала катящихся по щекам слез. — А потом я упала с луны вниз. И мне было очень больно, когда я ударилась о землю. И я не хочу, чтобы подобное повторилось еще раз.
— Этого больше не повторится. Я стал старше и мудрее. Мы оба повзрослели и поумнели.
— Но разве ты не понял? Это случилось уже дважды.
— Дважды? — растерянно повторил он, думая о том, что ему придется сейчас услышать нечто не очень для себя приятное.
— Тогда, у Холлингвудов, помнишь? — продолжала она спокойным, бесстрастным тоном. — Ты предложил мне стать твоей…
— Не говори этого, — оборвал он ее.
— Не говорить чего? Тебя смущает слово «любовница»? С каких это пор ты стал таким щепетильным в выражениях?
Кровь отхлынула от его лица.
— Я и не знал, что ты такая злопамятная.
— Я не злопамятная. Я просто говорю все как есть. И в тот раз я не сама свалилась с луны — ты меня столкнул.
Роберт с трудом перевел дух. Не в его правилах было просить, и он чувствовал необходимость защитить себя. Но Виктория была ему дороже, и поэтому он сказал:
— Тогда дай мне возможность загладить свою вину, Тори. Позволь мне жениться на тебе и стать отцом твоих детей. Позволь мне каждый день боготворить землю, по которой ты ступаешь.
— Роберт, не надо. — Голос ее дрожал, и от Роберта не укрылось, как вспыхнули ее глаза, когда он упомянул о детях.
— Что не надо? — попробовал он отшутиться. — Боготворить землю, по которой ты ступаешь? Слишком поздно — я уже ее боготворю.
— Не будь таким настойчивым, — прошептала она.
Губы его изумленно приоткрылись.
— Но почему, черт возьми, мне нельзя быть настойчивым? Интересно, с какой стати я позволю тебе снова меня бросить?
— Я никогда тебя не бросала! — воскликнула она. — Ты меня бросил, ты!
— — Мы оба виноваты. Ты тоже с легкостью поверила самому худшему обо мне.
На это Виктории нечего было сказать. Он придвинулся к ней и пристально посмотрел ей в глаза.
— Я не сдамся, Виктория. Я буду преследовать тебя днем и ночью. Я заставлю тебя признать, что ты любишь меня.
— Но я не люблю тебя, — прошептала она. В этот момент карета остановилась, и Роберт сказал:
— Должно быть, мы подъехали к твоему дому.
Виктория мигом собрала свои вещи и потянулась к двери кареты. Но не успела она коснуться полированной деревянной ручки двери, как рука Роберта твердо легла на ее руку.
— Еще одну минуту, — хрипло произнес он.
— Что ты хочешь, Роберт?
— — Поцелуй.
— Нет.
— Только один поцелуй — чтобы я смог пережить эту ночь.
Виктория посмотрела ему в глаза. Они были похожи на голубые льдинки, но взгляд их обжигал, как огонь. Она облизала пересохшие губы.
Рука Роберта мягко легла ей на затылок. Прикосновение его было мучительно нежным. Если бы он попытался применить силу, она бы стала сопротивляться. Но его нежность обезоружила ее, и она не смогла отклонить его ласку.
Роберт приблизил свои губы к ее лицу и потерся ими о ее губы, пока не почувствовал, что они дрогнули и потянулись к его губам. Тогда он коснулся языком сначала одного, потом другого уголка ее рта, а затем провел кончиком языка по краю ее милых губок. Виктории казалось, что она сейчас растает. Но в следующее мгновение он резко отпрянул от нее. Руки его тряслись. Виктория взглянула на свои руки и увидела, что они тоже дрожат.
— Я знаю, когда мне следует остановиться, — глухо промолвил он.
Виктория часто заморгала — ей вдруг стало ясно, что про себя она этого сказать не может. Еще одна секунда этой чувственной пытки — и она была бы уже на полу кареты, умоляя его взять ее. Краска стыда залила ей щеки, она открыла дверцу кареты и протянула Макдугалу дрожащую руку, чтобы он помог ей выйти. Роберт вышел тотчас вслед за ней и, оглянувшись вокруг, не смог сдержать проклятий.
Виктория жила в одном из беднейших кварталов Лондона. Роберт не сразу пришел в себя. Он промолвил почти умоляюще:
— Прошу тебя, скажи, что ты не здесь живешь.
Она как-то странно на него посмотрела и указала на окно четвертого этажа.
— Я живу вон там.
— Ты… здесь… не останешься, — вымолвил он, запинаясь и с трудом выговаривая слова.
Виктория пропустила его реплику мимо ушей и направилась было к дому, но Роберт обхватил ее за талию.
— Я не желаю больше ничего слышать, — крикнул он. — Ты сию же минуту поедешь ко мне домой.
— Пусти меня! — Виктория попыталась вырваться из его рук, но Роберт держал ее крепко.
— Я не позволю тебе оставаться в таком опасном месте.
— Не думаю, что с тобой я буду в большей безопасности! — едко возразила она.
Роберт немного ослабил хватку, но не выпустил ее руки. И вдруг он почувствовал, как что-то скользнуло по его ноге.
— О растреклятый дьявол! — Он яростно дернул ногой, и огромная крыса шлепнулась на мостовую.
Виктория воспользовалась его замешательством, вырвала у него свою руку и бросилась к дому, где она могла от него укрыться.
— Виктория! — взревел Роберт, кидаясь за ней. Но когда он рванул на себя входную дверь, перед ним как из-под земли выросла старуха с отвратительными гнилыми зубами.
— И кто вы такой, смею спросить? — прошамкала она.
— Я граф Макклсфилд. Прочь с дороги!
Старуха толкнула его рукой в грудь.
— Полегче, ваша милость.
— Уберите от меня ваши руки, будьте любезны.
— А вы, будьте любезны, уберите свою паршивую задницу из моего дома, — проскрипела она. — У нас здесь мужчинам разгуливать не позволено. Это порядочный дом.
— Мисс Линдон — моя невеста, — отрезал Роберт.
— Навряд ли. Сдается мне, она с вами и знаться не хочет.
Роберт поднял голову и заметил в окне Викторию, которая сверху наблюдала всю эту сцену. Гнев захлестнул его с новой силой.
— Меня это не остановит, Виктория! — крикнул он.
Она с грохотом захлопнула окно.
Вот тут-то Роберт впервые в жизни понял, что означает выражение, «света не взвидеть от ярости». Когда семь лет назад Виктория, как он думал, предала его, он был слишком несчастен, чтобы так злиться. Но сейчас… Черт возьми, он две недели места себе не находил от беспокойства, гадая, куда запропастилась Виктория. И теперь, когда он наконец нашел ее, она не только с пренебрежением отвергла его предложение руки и сердца, но и с присущим ей упрямством отказалась покинуть этот омерзительный дом, где с ней соседствуют пьяницы, воры и шлюхи. И крысы.
Роберт оглянулся и заметил, как уличный воришка залез в карман ничего не подозревающего прохожего, и чуть не задохнулся от злости. Нет, он вытащит Викторию отсюда во что бы то ни стало — если не для ее безопасности, так для собственного спокойствия.
Это просто чудо, что ее здесь до сих пор не изнасиловали или, того хуже, не убили.
Он повернулся к хозяйке дома, но та захлопнула дверь у него перед носом, и в замке повернулся ключ. Роберт остановился под окном Виктории и принялся внимательно разглядывать стену, прикидывая, где удобнее было бы взобраться наверх и проникнуть в ее комнату.
— Милорд, — послышался у него за спиной негромкий, но настойчивый голос Макдугала.
— Если поставить ногу на подоконник, то, пожалуй, можно добраться и до ее окна, — пробормотал Роберт себе под нос.
— Милорд, сегодня ей здесь ничего не грозит.
Роберт гневно повернулся к нему и воскликнул:
— Да ты хоть понимаешь, что это за место?
Макдугал обиженно заметил:
— Прошу прощения, Милорд, но я сам вырос в таком квартале, как этот.
Роберт тут же смягчился.
— О черт! Прости, Макдугал, я не имел в виду…
— Да знаю, знаю. — Макдугал взял его за локоть и решительно потянул прочь от дома. — Пусть ваша леди маленько поостынет да поразмыслит в одиночестве. А вы с ней можете и завтра переговорить.
Роберт в последний раз оглянулся на мрачный дом, и нахмурился.
— Ты уверен, что здесь она в безопасности?
— Вы же слышали — дверь заперли на ключ. Ей тут так же спокойно, как будь она в Мейфэре вместе с вами. А возможно, даже спокойнее.
Роберт бросил на него суровый взгляд.
— Я заеду за ней завтра.
— Само собой, милорд.
Роберт взялся за ручку дверцы кареты и тяжело вздохнул.
— Как ты думаешь, я сумасшедший, Макдугал? Может, я попросту спятил?
— Ну, милорд, не мне об этом судить.
— Как это забавно, что именно сейчас ты вдруг решил стать более осмотрительным в выражениях.
Макдугал расхохотался в ответ.
* * *
Виктория села на узенькую кровать и обхватила себя руками за плечи, как будто это могло избавить ее от смятения и беспокойства.
Ее жизнь только-только начала налаживаться — наконец-то она была довольна своим положением и своей работой. Наконец-то! Неужели это так много — стремиться к спокойной, уравновешенной жизни? Семь лет она терпела грубое обращение хозяев и их бесконечные угрозы вышвырнуть ее. В магазинчике мадам Ламбер Виктория нашла надежность и дружеское участие. Мадам напоминала заботливую наседку — она всегда опекала своих работниц, и Виктории нравился дух товарищества и взаимопомощи, царивший среди продавщиц.
Виктория вдруг поняла, что плачет. У нее все эти годы не было ни одной подруги. Сколько раз она засыпала, прижав к груди письма Элли! Но письма ведь не могут нежно похлопать по руке и никогда не улыбаются.
И Виктории было очень одиноко.
Семь лет назад Роберт был для нее не только первой и единственной любовью. Он был ее самым лучшим другом. И теперь он вернулся и говорит, что любит ее. Виктория горько всхлипнула, захлебываясь рыданиями. Зачем он это делает? Почему не хочет оставить все так, как есть?
И почему она никак не может успокоиться? Она же не хочет иметь с ним никакого дела, а тем более выходить за него замуж, и все равно сердце ее бешено колотится от каждого его прикосновения. Она замирает, когда слышит его голос, и стоит ему посмотреть в ее сторону этим своим особенным взглядом из-под полуприкрытых век, как у нее в горле все пересыхает от волнения.
А когда он поцеловал ее…
В глубине души Виктория была почти уверена, что Роберт способен подарить такое счастье, какое ей и не снилось. Но разбить сердце девушки тоже было в его власти, и он уже сделал это один раз… нет, дважды.
А Виктория устала от боли и разочарований.
Глава 13
На следующее утро, когда она вышла из дома, Роберт уже ждал ее у крыльца. Виктория не очень удивилась, увидев его, — она знала, что упрямства ему не занимать. Он наверняка всю ночь планировал, как лучше перехватить ее по пути в магазин.
Она испустила усталый вздох и процедила сквозь зубы:
— Доброе утро, Роберт. — Было бы глупо делать вид, что она его не заметила.
— Я явился сопровождать тебя к мадам Ламбер, — сказал он.
— Это очень мило с твоей стороны, но совершенно напрасно.
Он загородил ей дорогу, и она вынуждена была взглянуть ему в лицо.
— Я с тобой не соглашусь. Молодой женщине небезопасно разгуливать по Лондону без провожатого, а в этом квартале особенно.
— Вот уже целый месяц я каждый день хожу в магазин одна, — возразила она.
Он мрачно усмехнулся.
— Уверяю тебя, это меня отнюдь не успокаивает.
— Уверяю тебя, меня это совершенно не волнует.
— Ах-ах, какой у нас сегодня острый язычок, — насмешливо хмыкнул он.
Его снисходительный тон окончательно ее взбесил.
— А знаешь ли ты, как я ненавижу, когда говорят «мы» и «у нас», как будто речь идет о королевской персоне? Это напоминает мне всех отвратительных и высокомерных хозяев, которые помыкали мной все эти годы. Говоря «мы», они стремились таким образом поставить меня на место.
— Виктория, мы обсуждаем сейчас не тяготы положения гувернантки, да и местоимения лучше оставить в покое.
Она попыталась обойти его, но Роберт преградил ей дорогу.
— Повторяю еще раз, — сказал он. — Я больше ни дня не позволю тебе оставаться в этой дыре. Она мысленно сосчитала до трех, потом заметила:
— Роберт, ты вовсе не обязан обо мне заботиться,
— А кто еще будет это делать? Сама ты не сможешь о себе позаботиться — это очевидно. Виктория сосчитала до пяти и процедила:
— Я лучше промолчу.
— Никак не могу поверить, что ты снимаешь комнату в этом доме! — Роберта передернуло от отвращения.
На сей раз она старательно сосчитала до десяти и только потом сказала:
— Это лучшее, что я могу себе позволить, Роберт, и меня это вполне устраивает.
— А вот меня это совсем не устраивает. Хочешь, расскажу, как я провел эту ночь, Виктория?
— Ха, как будто если я скажу «нет», ты замолчишь.
— Всю ночь я не сомкнул глаз, мучаясь вопросом: как часто приходилось тебе отбиваться от всяких негодяев за последний месяц?
— Да ни разу после того случая с Эверсли, — съязвила она.
Он не расслышал или сделал вид, что не расслышал.
— А как часто ты переходила на другую сторону улицы, чтобы не сталкиваться с проститутками, которые разгуливают по тротуарам?
Она лукаво улыбнулась.
— Большинство из них, между прочим, весьма милые и приятные в обхождении дамы. На днях беседовала с одной из них за чашечкой чая. — Это была не правда, но Виктория не смогла удержаться.
Он вздрогнул.
— А эти мерзкие крысы — сколько их живет в твоей комнате?
Виктория пыталась мысленно сосчитать до двадцати, прежде чем ответить, но терпение у нее иссякло. Вообразил себе черт знает что! Насильники, проститутки, а теперь вот и крысы спят с ней под одним одеялом.
— — Можешь прогрызть пол и посмотреть, если тебя это так интересует, — прошипела она.
— Не сомневаюсь, крысы так и сделают, — заметил он с гримасой отвращения. — Виктория, ты не можешь оставаться на этой свалке. Это очень опасное место.
Всему есть предел! Виктория была готова вцепиться ему в лицо.
— Роберт, неужели ты не видишь, что надоел мне до умопомрачения? Но он и ухом не повел.
— Я дал тебе одну ночь на размышления, Виктория. Все, время истекло. Сегодня вечером ты едешь ко мне домой.
— Нет.
— — Тогда поедешь к моей тетушке.
— Больше всего на свете я дорожу своей независимостью, — гордо отчеканила она.
— Ну а я превыше всего ценю твою жизнь и твою добродетель, — вспылил он, — и ты, несомненно, лишишься и того, и другого, если останешься в этой грязной дыре.
— Роберт, я здесь в полной безопасности. Я стараюсь не привлекать к себе внимания, и никто меня не трогает,
— Виктория, ты красивая и благовоспитанная девушка и уже этим невольно привлекаешь к себе внимание.
— Да, спорить ты горазд, — хмыкнула она. — А сам-то каков!
Он скрестил руки на груди в Ожидании разъяснений.
— Я отлично со всем справлялась, пока не появился ты. — Она махнула рукой в сторону его кареты. — В этом квартале отродясь не видывали такого шикарного экипажа. Уверена, не меньше дюжины негодяев уже разрабатывают план, как бы половчее изъять у тебя твой кошелек.
— Значит, ты признаешь, что здесь небезопасно?
— Ну конечно, признаю. Думаешь, я слепая? Но это лишний раз доказывает, что я не нуждаюсь в твоем обществе.
— Что, черт возьми, ты имеешь в виду?
— Ради Бога, Роберт, да я лучше буду жить в этих трущобах, чем вместе с тобой! Понятно?
Он вздрогнул, и она поняла, что задела его больнее, чем предполагала. Но, к своему немалому удивлению, она вынуждена была признать, что и ей самой тяжело было видеть боль в его глазах. Вопреки данному себе обещанию она ласково коснулась его руки.
— Роберт, — мягко сказала она, — выслушай меня. Я вполне довольна своим положением. Может, здесь не так хорошо, как дома или у всех этих… но впервые в жизни я вновь обрела независимость. И гордость.
— О чем ты говоришь?
— Ты же знаешь, я ненавидела свою работу. Унижения и оскорбления — вот и все, что я получала от моих хозяев.
Роберт плотно сжал губы.
— Посетители магазина дамского платья тоже не всегда любезны, но мадам Ламбер относится ко мне с уважением. И если я хорошо справляюсь со своей работой, она не скупится на похвалу. А ты можешь представить, как давно я не слышала ни от кого доброго слова?
— О Виктория… — В этих двух словах была заключена неподдельная горечь.
— У меня появились подруги. И мне очень нравится работать в магазине. И никто больше не решает за меня мою судьбу. — Она беспомощно пожала плечами. — Я знаю, это, конечно, не Бог весть что, но мне дороги эти маленькие радости, и я не хочу от них отказываться.
— Я и не думал, — прошептал он. — Мне и в голову это не приходило.
— Да и как ты мог подумать об этом? — В ее голосе не чувствовалось насмешки. — Ты всегда мог распоряжаться своей жизнью. Ты делал все, что хотел. — Она грустно улыбнулась. — Твои планы… Как я любила, когда ты начинал строить планы на будущее.
Роберт быстро взглянул на нее. Любила… Вряд ли она заметила, что ненароком обронила это слово.
— А как ты подходил к решению проблемы, — задумчиво продолжала она, и слабая улыбка появилась на ее лице. — Так забавно было за этим наблюдать. Ты исследовал проблему со всех сторон, как ученый-первооткрыватель. И ты неизменно находил самый короткий путь к ее решению, а потом приступал к исполнению задуманного. Ты всегда добивался того, чего хотел.
— Кроме тебя.
Его слова повисли в воздухе. Они молча смотрели друг на друга. Наконец Виктория отвела взгляд и сказала:
— Я должна идти.
— Позволь мне подвезти тебя.
— Нет. — Голос ее звучал как-то странно, как будто она готова была вот-вот заплакать. — Не думаю, что это хорошая идея.
— Виктория, прошу, не заставляй меня волноваться за тебя. Я чувствую себя таким беспомощным. Она покачала головой.
— Я чувствовала себя беспомощной целых семь лет. А теперь я сама себе хозяйка. Пожалуйста, не лишай меня этого. — Она распрямила плечи и пошла вдоль по улице.
Роберт двинулся вслед за ней на небольшом расстоянии. Макдугал, с минуту подождав, натянул поводья и покатил следом за хозяином.
Так они следовали друг за другом вплоть до магазина мадам Ламбер, являя собой весьма необычное зрелище.
В тот же день, когда Виктория стояла на коленях перед манекеном, зажав в зубах три булавки, над дверью магазина звякнул колокольчик. Она вскинула голову.
Это, конечно, был Роберт. Она почти не удивилась, увидев его. Он держал в руках коробку, и на лице его было хорошо знакомое ей хитрое выражение. Она прекрасно знала, что это означает. Он что-то замышляет. Наверное, целое утро строил планы.
Он неторопливо подошел к ней.
— Добрый день, Виктория, — сказал он, добродушно улыбаясь. —Должен сказать, ты выглядишь устрашающе с этими булавками: они торчат у тебя изо рта, словно клыки.
Виктория пожалела, что не может вынуть один из этих «клыков» и пребольно его уколоть.
— Но все-таки недостаточно страшно, — пробормотала она.
— Прошу прощения?
— Роберт, ну зачем ты здесь? Я думала, мы уже все обсудили сегодня утром и пришли к взаимопониманию.
— Ну да.
— Тогда почему ты вновь сюда явился? — простонала она.
Он наклонился к ней и доверительно сказал:
— Мне кажется, что мое понимание существенно отличается от твоего.
«Совсем сдурел!» — подумала Виктория, а вслух сказала:
— Роберт, я очень занята.
— Я принес тебе подарок, — сказал он, протягивая ей коробку.
— Я не могу принять от тебя никаких подарков. Он ухмыльнулся.
— Это съедобный подарок.
В животе у Виктории тотчас предательски заурчало. Пробормотав вполголоса проклятие, она повернулась спиной к Роберту и ожесточенно ухватилась за подол платья, которое подшивала на манекене.
— У-у, вкуснота, — протянул Роберт, дразня ее. Он открыл коробку и сунул ее Виктории под нос. — Пирожные.
Рот у Виктории тут же наполнился слюной. Пирожные! Ее самая большая слабость. И уж конечно, Роберт прекрасно об этом помнил.
— Я постарался найти без орехов, — добавил он. Без орехов? Черт его возьми — он помнит все до мелочей. Тут Виктория заметила, что Кейти, вытянув шею, уставилась на коробку через плечо Роберта. Кейти смотрела на пирожные с выражением, которое можно было бы определить как страстное вожделение.
Вне всякого сомнения, бедняжке вряд ли доводилось до этого видеть изделия знаменитых лондонских кондитеров.
Виктория одарила Роберта очаровательной улыбкой и выхватила коробку.
— Благодарю, — вежливо промолвила она. — Кейти, хочешь пирожное?
Кейти в мгновение ока очутилась рядом. Виктория вручила ей всю коробку и продолжила работу над подолом платья, стараясь не обращать внимания на соблазнительный запах шоколада, поплывший по комнате.
Роберт придвинул стул и сел рядом.
— Это платье было бы тебе очень к лицу, — заметил он.
— Увы, — откликнулась Виктория, яростно втыкая булавки в подол. — Его уже заказала одна графиня.
— Я бы сказал, что непременно куплю тебе нечто подобное, но вряд ли это поможет мне заслужить твое одобрение.
— Как вы проницательны, милорд.
— Я вижу, ты на меня сердишься, — заявил он. Виктория вскинула брови в преувеличенном удивлении:
— С чего ты взял?
— Это, верно, потому, что ты думала избавиться от меня сегодня утром, но у тебя ничего не вышло.
— Как вы проницательны, милорд!
— Ты стремишься вернуть свою жизнь в нормальную, привычную колею.
Виктория издала звук, который можно было определить как нечто среднее между смехом, вздохом и фырканьем.
— Ты намерен и дальше столь же глубокомысленно изрекать прописные истины?
— Хм. — Роберт снисходительно посмотрел на нее сверху вниз и сел поудобнее. — Я понял, в чем твоя ошибка.
Виктория не удостоила его ответом.
— Видишь ли, тебе только кажется, что это нормальная жизнь.
Виктория заколола еще несколько булавок, затем обнаружила, что воткнула их совсем не туда, и вынуждена была вынуть и переколоть заново.
— Но это не нормальная жизнь. Как она может быть нормальной? Ты живешь так всего месяц.
— Ты ухаживал за мной всего два месяца, — не выдержала она.
— Да, но все последующие семь лет ты только обо мне и думала.
Виктория мысленно согласилась с ним, но вслух сказала совсем другое:
— А ты слышал, что я говорила тебе сегодня утром?
Роберт склонился к ней и пристально посмотрел ей в глаза.
— Я внимательно выслушал все, что ты сказала. И потом все утро думал над твоими словами. Мне кажется, я понимаю, что ты чувствуешь.
— Тогда зачем ты здесь? — пробурчала она.
— Потому что мне кажется, что ты ошибаешься. Виктория от неожиданности выронила булавки.
— Жить — не значит забиться под камень и настороженно смотреть оттуда на мир, отчаянно молясь, чтобы твой покой никто не нарушил. — Он опустился на колени и принялся помогать ей собирать булавки, рассыпавшиеся по полу. — Жить — это значит рисковать, значит пытаться достать луну.
— Однажды я уже рискнула, — хмуро заметила она. — И проиграла.
— И ты позволишь неудачам править твоей судьбой? Виктория, тебе же всего двадцать четыре. У тебя впереди годы. Неужели ты собираешься ходить по безопасной тропке всю свою жизнь?
— Что касается тебя, то да.
Он встал.
— Я думаю, тебе надо дать время поразмыслить над тем, что я сказал.
Она сердито взглянула на него, надеясь, что он не заметил, как дрожат ее руки.
— Я вернусь к концу дня, чтобы проводить тебя домой, — сказал он, и не ясно было, какой дом он имеет в виду — ее или свой.
— Меня здесь уже не будет, — буркнула она
Он пожал плечами.
— Я тебя разыщу. Я разыщу тебя, где бы ты ни пряталась.
У Виктории не было времени обдумать эти зловещие слова, поскольку в эту минуту снова звякнул дверной колокольчик.
— Мне нужно к покупателям, — пробормотала она.
Роберт склонился в поклоне и протянул руку к двери. Но вся его изысканная галантность мигом улетучилась, как только он узрел посетительниц магазинчика.
Миссис Брайтбилл ворвалась в магазин, таща за собой Харриет.
— А, вы уже здесь, мисс Линдон, — проворковала она.
— И вы тоже, дорогой кузен, — добавила Харриет.
Виктория поспешно вскочила и присела перед ними в реверансе.
— Миссис Брайтбилл, мисс Брайтбилл.
Харриет беспечно махнула рукой.
— О прошу вас, зовите меня просто Харриет. Мы же скоро станем близкими родственницами.
Роберт одарил свою кузину сияющей улыбкой. Виктория нахмурилась и быстро перевела взгляд на манекен. Этот яростный взгляд, конечно же, предназначался Харриет, но правила вежливости, принятые в магазине, предписывали быть полюбезнее с клиентами. А ведь она все утро пыталась убедить Роберта, как она дорожит своей новой работой, разве не так?
— Мы хотим пригласить вас на чашечку чая, — объявила Харриет.
— Мне очень жаль, но я должна отказаться, — натянуто улыбнулась Виктория. — Это не совсем удобно.
— Чепуха, — заявила миссис Брайтбилл.
— Моя матушка лучше других знает, что удобно, а что нет, — выпалила Харриет. — Если она говорит, что это удобно, значит, так оно и есть.
Виктория часто заморгала, не зная, что сказать.
— Боюсь, я должен согласиться с Харриет, хотя мне это будет нелегко, — вмешался Роберт. — У меня никогда не получалось соответствовать тетушкиным понятиям о приличиях.
— Как ни странно, я вполне тебе верю, — едко заметила Виктория.
— О, Роберт может быть таким повесой, — вставила Харриет.
Виктория живо повернулась к девушке и с интересом спросила:
— Неужели?
— Конечно. Мне кажется, всему виной его разбитое сердце, но у него было столько женщин! У Виктории неприятно засосало под ложечкой.
— А сколько их было, если не секрет?
— Сотни, — убежденно заявила Харриет. — Тысячи.
Роберт захихикал.
— Не смейтесь, — прошипела Харриет. — Я пытаюсь заставить ее ревновать для вашей же пользы.
Виктория закашлялась и отвернулась, чтобы скрыть улыбку. Что за прелесть эта Харриет!
Миссис Брайтбилл, которая в это время разговаривала с мадам Ламбер, повернулась к Виктории.
— Вы готовы, мисс Линдон? — Ее тон ясно давал понять, что она больше не потерпит никаких отговорок.
— Вы очень добры, миссис Брайтбилл, но я ужасно занята сегодня и…
— Я только что говорила с мадам Ламбер, и она заверила меня, что вполне может отпустить вас на часок.
— Тебе лучше подчиниться, — с улыбкой заметил Роберт. — Тетушка все равно своего добьется.
— Наверное, это у вас фамильная черта, — пробормотала Виктория себе под нос.
— Надеюсь, что так. — Когда нужно, слух у него отличный.
— Ну, что ж, прекрасно, — сказала Виктория. — С удовольствием принимаю ваше приглашение на чай.
— Вот и отлично, — заключила миссис Брайтбилл, потирая пухлые ручки. — Нам надо многое обсудить.