Все-таки я обернулся, чтобы еще раз взглянуть на парк. И сделал это вовремя, как раз в тот момент, когда неизвестно откуда появившийся ветер принес из парка запах свежих цветов, такой сильный и пьянящий, которого я никогда там, в реальном мире, не ощущал. Но это было не все. Потому что вслед за запахом ветер принес из парка древесный лист, и тот, словно ставя невидимую печать, на мгновение прилепился к моей щеке, чтобы потом сорваться с нее и, согласно воле ветра, унестись дальше, унестись прочь.
И это прикосновение, и эта оставшаяся на моей щеке невидимая печать вдруг странным образом породили одну простую мысль, совсем не нужную мне в данный момент, но почему-то от этой мысли мне стало легче. Может быть, потому, что от нее, тоже веяло сочным, цветочным запахом.
О чем была эта мысль? Ну конечно, о тех пресловутых, нелепых, совершенно ненужных никому на своей глупой скамейке влюбленных. О них.
Я вдруг подумал, что есть еще одно, до этого не приходившее мне в голову объяснение их существования. Самое нелепое, самое невероятное.
Может быть, эти двое влюбленных вовсе не посетители и даже не творение неизвестного кукарачи, решившего вдруг украсить парк аллегорической, движущейся скульптурой? Может быть, они являются всего лишь отражением, проекцией действительно существующей влюбленной парочки, где-то там, в большом мире, в данный момент сидевшей на скамейке в одном из разбросанных по поверхности Земли парков, и пожиравших друг друга страстными, такими, что, казалось, слаще их не бывает, поцелуями?
Как она возникла, эта проекция, совершенно неважно. Может быть, не без помощи наполнявшей кибер и постоянно меняющейся информации. Об этом мне думать не хотелось вовсе.
Меня заворожила одна вдруг открывшаяся возможность. А если не нужно бегства, стрельбы и поисков укрытия? Может быть, для того чтобы спастись, я должен всего лишь вернуться к памятнику, оторвать этих двух юных идиотов друг от друга и объяснить им, кто я такой, что со мной случилось, а также что им, этим двоим, надлежит сделать.
Всего-навсего.
Я даже сделал шаг или два в сторону парка, а потом одумался. То, что я собирался сделать, не являлось даже хватанием за соломинку. Нельзя схватиться за то, чего нет. И если моя безумная догадка все-таки является правдой, то никакой помощи от двух влюбленных я не получу. Если они проекция, то появились здесь в кибере потому, что испытываемые ими эмоции вошли в резонанс с информационным полем кибера. Очень редкий, практически небывалый случай. Поэтому, стоит мне отвлечь влюбленных друг от друга, как их эмоции изменятся и выйдут из резонанса. В результате проекция исчезнет.
Я вздохнул.
Эти сопляки так никогда и не узнают, что своим существованием, на несколько секунд, подарили надежду на спасение одному человеку с очень большими проблемами. Кстати, насчет проблем. Не пора ли немедленно вернуться к решению одной из них?
Я повернулся к парку спиной и пошел в сторону города. Спасенье надо было искать там. Не исключено, что вместо него я найду в городе бесславный конец. Ну, это как подфартит. Кто не рискует, тот не пьет шампанское.
До первых домов и в самом деле было рукой подать. Ровно через пять минут я попытался открыть дверь дома, показавшегося мне подходящим для проживания в нем человека, своей рассеянностью обязанного меня спасти.
Ага, как же!
Вместо того чтобы гостеприимно распахнуться, дверь выдвинула из себя оснащенную сверх всякой меры острыми зубами препаскуднейшую морду и довольно невежливо осведомилась:
– Тебе чего?
– А твое какое дело? – буркнул я, отправляясь дальше.
– Вот цапну за одно место, тогда узнаешь какое, – прошипела мне вслед дверь.
Я даже не обернулся. Не хотелось тратить на бесполезные препирательства драгоценное время. Его оставалось все меньше и меньше, оно убывало словно кислород в легких тонущего человека.
Следующая дверь выглядела очень заманчиво. В верхней ее половине трудолюбиво махал крыльями розовый, будто только что из парной ангелочек, в нижней самозабвенно уничтожала вновь и вновь выраставшую вокруг нее траву лань с тучным телом и неправдоподобно тонкими ножками. Всю центральную часть двери занимала надпись, каллиграфически выведенная изящными буквами «Милосердие есть единственный путь к праведной жизни».
А вдруг?.. Разве можно пройти мимо такой двери?
И я ее толкнул. И тотчас ангелочек сладким-сладким голоском спросил:
– Ты страждущий?
– Еще бы, – сказал я. – Конечно страждущий.
– Страждущий духом или телом?
– И тем, и другим.
– Отчего же страдает твоя душа? – поинтересовался ангелочек. – Может быть, оттого, что в наше время развелось так много отринувших протянутую им милосердную длань?
– И от этого тоже, – изо всех сил постаравшись придать своей физиономии постное выражение, сказал я. – Но более всего, оттого что она вот-вот расстанется с бренным телом, в котором обитает.
– Ага, – глубокомысленно произнес ангелочек. – Вот так значит?
– Ну конечно. Я из тех, чью душу еще можно спасти. Но прежде надлежит позаботиться о моем теле. Ему угрожает гораздо большая опасность.
Глаза ангелочка вдруг сузились. Добрыми и ласковыми их теперь назвать было трудно.
– Нет ничего важнее души, – металлическим голосом сказал он. – И ошибается тот, кто сначала заботится о теле, а потом уже о душе. Советую тебе хорошенько обдумать эту мысль и встать, наконец, на правильный путь.
– Обдумал, уже обдумал, – поспешно сказал я. – И готов, хоть сейчас, встать на этот самый путь, но только сначала…
Бац!
Ангелочек с громким хлопком исчез и на его месте появился серафим, с сурово сжатым ртом, пылающими глазами и огромным, отливающим золотом мечом в руках.
– Пади грешник перед воином божьим! – прогудел он низким басом. – Пади и покайся.
Я тяжело вздохнул.
Ну вот, и здесь облом. Черт бы побрал всех святош на свете. Черт бы их всех побрал.
– Значит, ты продолжаешь упорствовать? – вопросил серафим и замахнулся на меня мечом.
Лань перестала щипать траву и завопила тонким голоском:
– Покайся! Покайся, пока на тебя не опустилась карающая длань.
Я обречено махнул рукой и двинулся дальше, высматривая следующую дверь. И увидел ее, почти совсем незаметную, украшенную всего лишь одним, похожим на подсолнух, цветком. Мне даже показалось, что она приоткрыта, и стоит к ней подойти…
Да нет, этого не может быть. Какой дурак здесь, в кибере, умудрится не только забыть закрыть на замок дверь своего дома, но даже оставит ее приоткрытой, словно приглашая напрошенных гостей? Мне это всего лишь показалось.
Я сделал еще пару шагов к двери, совершенно четко разглядел, что она приоткрыта, и вдруг остановился.
Слишком легко, слишком просто. Так не бывает. Хотя… Бывает, но при одном условии. Если эта приоткрытая дверь – ловушка. На кого она поставлена? Ну конечно, на меня, на кого же еще?
А если я все-таки ошибаюсь и передо мной единственный шанс на спасение, немыслимая, невероятная удача, из тех, которые выпадают только таким придуркам, как я?
Так удача или ловушка?
И времени оставалось совсем мало. Надо было на что-то решаться, сейчас, немедленно.
Эх, была – не была!
Мысленно перекрестившись, я шагнул к двери, протянул руку, чтобы открыть ее…
И тут на меня снова накатило.
Какая к дьяволу волна? Это было словно удар дубинкой по затылку. Окружающий мир приобрел резкие, неестественные очертания, а потом с тихим, нежным звоном, с каким лопаются елочные игрушки, раскололся на множество мелких квадратиков. Под негромкую, завораживающую мелодию они закружились вокруг меня, превратились в разноцветную метель, потом закрутились смерчем, ударили мне в лицо, да так, что у меня подкосились ноги.
Покачнувшись и все же каким-то образом не упав, я шагнул вперед, нечеловеческим усилием освободился от пут сна, снова увидел ручку той самый спасительной двери, уже не думая о том, что за ней может оказаться ловушка, дернул на себя…
Пелена квадратиков снова отрезала меня от окружающего мира.
Я еще успел услышать, как сквозь убаюкивающую мелодию пробился скрип открываемой двери, снова шагнул, уже не видя, куда именно, споткнулся и стал падать.
И конечно, падение было бесконечным, сопутствовало ему тихое, почти робкое сожаление о том, что мне так и не удалось спастись, а закончилось оно, как и следовало ожидать, полной, окончательной темнотой.
6.
Свет. Сполохи. Движущаяся в тумане девушка. Похоже – красивая. Танцующая.
Зачем она это делает? И вообще, причем тут какая-то девица, если я уже умер? Умер? Но почему тогда я ее вижу, почему способен думать? Этого не может быть, ведь там, за границей жизни и смерти нет ничего: ни мыслей, ни чувств, ни девиц. Или все-таки – есть? Например – гурии магометанского рая. Вероятно, я попал именно туда. Но как это могло быть? Фантастическое, чудесное, немыслимое стечение обстоятельств? Да нет, так не бывает.
А раз не бывает, то ничего не остается, как найти происходящему более реальное объяснение. И сделать это, как оказывается, не очень трудно. Особенно сейчас, в данную минуту, поскольку пелена уже спала с моих глаз, поскольку я способен ясно мыслить, поскольку…
Да, все верно.
Какой там, к черту, потусторонний мир? Я вдруг понял, что лежу на спине в небольшой комнате, потолок которой украшен изображением танцующей девушки, и в самом деле очень красивой, здорово похожей на журналистку, пытавшуюся меня заарканить перед тем, как я скрылся от преследователей в рекламном шаре.
И еще – я был жив, каким-то чудом умудрившись во время сна не попасть в руки преследователей.
Кстати, а как это произошло? Кто меня спрятал и зачем ему это было нужно?
Для того, чтобы получить ответ на этот вопрос, мне достаточно было слегка повернуть голову вбок.
Оба-на! Это кто же такой знакомый маячит в поле моего зрения? Уж не Ноббин ли? Ну, конечно, он самый.
– Ага, проснулся, урод, – ласково сказал Ноббин. – Выдрыхся, скотина. Теперь можно и поговорить.
Чем-то он смахивал, произнося эти слова, на старого, доброго папашу, вдруг случайно обнаружившего, что его сын, единственная надежда и гордость рода, на самом деле является жутким остолопом, которого надлежит нещадно выпороть, причем чем скорее, тем лучше.
– Сам ты урод, – буркнул я. – Причем, из всех виденных мной уродов, ты – самый мерзкий и противный.
Ноббин задумчиво покрутил головой и попытался уточнить:
– Так все-таки мерзкий или противный?
– И то и другое вместе. А еще – лупоглазый, толстоногий, тупой, злобный, жадный, подлый, поганый и задрипанный.
– Задрипанный-то почему? – ошарашено спросил Ноббин.
– Потому что, – веско сказал я и попытался встать.
Как же! Ничего у меня не вышло. Да и не могло выйти. Скосив глаза, я обнаружил, что лежу на какой-то платформе, в позе распятого. Роль гвоздей, которыми обычно прикрепляю распинаемых к кресту, на этот раз играли четыре сильные, мускулистые руки, выраставшие прямо из поверхности платформы и надежно сжимавшие мои запястья и лодыжки.
– Прах забери, – сказал я. – Это-то зачем?
– А затем, что ты, как мы недавно убедились, очень прыткий парень. Нам бы не хотелось, чтобы ты выкинул какое-нибудь коленце, прежде чем мы с тобой поговорим.
Нам?
Я быстро огляделся.
Так и есть! Они были здесь все. Ноббин, Хоббин, Сплетник и еще около десятка бродячих программ. Вид у них был довольно неприветливый. На плече у Сплетника сидел взгляд, с надписью через весь живот: «Очень озабоченный».
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.