Согласно русско-английской конвенции 1824 года, британские подданные действительно имели право свободно плавать по рекам, впадавшим в море на русской территории, но одна из статей конвенции устанавливала запрет для британцев закрепляться на земле, где могут быть русские поселения, без дозволения на то главного правителя этих территорий. Итак, размышлял Врангель, если построить редут в низовьях Стикина прежде, чем подобное же поселение организуют англичане в верховьях реки, можно, пользуясь правом первооседлости, запретить им строиться в верховьях.

Эту ответственную миссию — начать торговлю с колошами в районе Стикина и присмотреть место для устройства редута на устье реки — он поручил Адольфу Этолину, произведенному год назад в капитан-лейтенанты и назначенному помощником главного правителя.

— При встречах с колошами, — напутствовал его перед отплытием Врангель, — не скупись, Адольф Карлович, давай за меха в два-три раза больше против наших обычных расценок. Товаров на твоем корабле хватает. И так же щедро одаряй вождей. Пусть поймут, что с русскими иметь дело выгодно. Уступку места для постройки редута также оговори с вождями племен, чтоб к нам не было никаких претензий. Чем более ты сможешь расположить этих людей к нашей компании, тем больше можно рассчитывать, что они предпочтут наше соседство и будут противиться поселению на их земле англичан. И торопись, время дорого, боюсь, как бы англичане нас не опередили.

Почти одновременно с Этолиным, ушедшим в южные проливы на бриге «Чичагов», Врангель послал два корабля на западное побережье Аляски, в залив Нортон, где уже было присмотрено место для закладки редута на небольшом островке недалеко от устья реки Квихпак.

В залив Нортон отправился лейтенант Михаил Тебеньков на шлюпе «Уруп». На корабль погрузили готовый сруб для будущего редута и, с учетом безлесия этого края, необходимые материалы для других строений. Тебенькова сопровождал лейтенант Николай Розенберг на только что спущенной на воду с верфи в Ново-Архангельске шхуне «Квихпак». С ними отправились и двадцать пять человек служащих компании: им предстояло остаться в заливе Нортон для несения службы в новообразованном редуте.

Нашлось дело и для молодого штурмана-креола Александра Кашеварова. Ему Врангель поручил командование ботом «Бобр»: обеспечивать на этом судне транспортное сообщение между островом Кадьяк с поселениями на соседних островах и материке Аляски.

Однако приступить к своим обязанностям Кашеваров смог не сразу. Он объявил главному правителю, что в Ново-Архангельске есть у него невеста, дочь священника Серафима Соколова, он намерен с ней обвенчаться и просит отпуск для устройства семейных дел.

— И очень просил бы вас, Фердинанд Петрович, — краснея, присовокупил Кашеваров, — почтить присутствием наше бракосочетание вместе с супругой, Елизаветой Васильевной, как почетные гости.

Офицерские свадьбы в Ново-Архангельске случались весьма редко, и супруги Врангель с удовольствием отозвались на просьбу молодых.

Вернувшийся в конце мая Этолин принес обнадеживающие новости. По его словам, живущие в проливах колоши поначалу встретили прибытие русского корабля к устью Стикина с подозрением и враждебностью. Но выгодная для них торговля, как и щедрые подарки вождям, свое дело сделали, и они не только согласились и дальше торговать с русскими, но и дали позволение уступить часть своей земли под постоянное русское поселение.

— Что слышно насчет британцев? Появлялись ли они на Стикине в этом году?

— На сей предмет вожди подробно были мною расспрошены, — четко рапортовал Этолин, — и они уверяют, что с прошлого года, когда корабль англичан бросил якорь на устье реки, — вероятно, это был Огден — и две лодки поднимались вверх по Стикину, а потом вернулись назад, англичан у них не было.

— Они вернутся, — уверенно сказал Врангель. — Огден не такой человек, чтобы отступиться от своих планов. Нам же следует поторопиться с постройкой редута. Где предпочтительно устроить его?

— С севера устье Стикина прикрыто грядой рифов и небольших островов. Самое удобное место для входа в реку с южной стороны, и там, супротив устья, тоже есть остров. На его берегу, полагаю, и надобно возводить редут. Остров лесистый, великолепная строевая сосна. Значит, и с материалами проблем не будет. О том месте я и столковался с колошами. Я прошел по пути к Стикину проливами, подробно изучая побережье материка. Там лежат глубоко вдающиеся в сушу фьорды, масса ледников, и они весьма величественны. На солнце слепят глаза. В глубине же фьордов, как говорят колоши, к северу от Стикина, находятся устья еще двух крупных рек, впадающих в проливы. Туземцы называют их Таку и Чилкат. И если, Фердинанд Петрович, мы устроим свои поселения и там, на устьях этих рек, мы почти полностью блокируем англичанам все возможности торговать с туземцами на юго-востоке Аляски.

— Неплохо задумано! — похвалил Врангель. — Но начать надо все же с постройки редута у Стикина.

Его внимание привлек еще один пункт доклада Этолина:

— Ты упоминал об островах в проливах. Много ли их там?

— По собственным моим наблюдениям и по словам колошей, между этим островом, Баранова, и материком лежит целая группа островов. Мне даже странно, что мы до сих пор не удосужились исследовать их.

— До всего сразу и руки не доходят, — усмехнулся Врангель. — Построим редут у Стикина, тогда и придет время изучить острова. Впрочем, редут, Адольф Карлович, придется строить не тебе. Думаю поручить это лейтенанту Зарембо. А ты как мой помощник на пару месяцев заменишь меня здесь, в Ново-Архангельске. Я собираюсь, как давно планировал, посетить нашу колонию Росс, чтобы на месте вникнуть во все тамошние проблемы. В августе готовь экспедицию Зарембо к устью Стикина и, ежели я не вернусь до конца этого месяца, отправь его на «Чичагове» строить редут.

К незамедлительной поездке в Росс Врангеля подтолкнуло и недавно полученное им личное послание из Монтерея от губернатора Верхней Калифорнии генерала Хосе Фигероа. В нем говорилось, что правительство Мексики изъявляет желание войти, «через почтенное посредничество Ваше», в дружеские отношения с санкт-петербургским кабинетом. Фигероа писал, что мексиканская нация, утвердив свою независимость, следует правилам благоразумной политики и уже заключила договоры с некоторыми государствами Европы и Америки, и хотелось бы знать, признает ли Россия независимость сей Республики. В заключение выражалась надежда, что установление переписки между губернатором Калифорнии и главным правителем Врангелем поможет началу переговоров между правительствами России и Мексики.

Ввиду исключительной политической важности послания и принимая во внимание, что Фигероа рассматривает его как полезного посредника в таких переговорах, Врангель немедленно отправил перевод письма в Петербург. Свой ответ Фигероа он решил отправить из Росса после хотя бы беглого ознакомления с местной ситуацией. Дипломатическое чутье подсказывало ему, что столь важную переписку можно обратить и на пользу колонии Росс: у правителей Росса возникали иной раз конфликты с новой мексиканской властью. Пользуясь установлением с Фигероа прямой связи, все конфликты можно решить полюбовно и сообща подумать, как дальше развивать добрососедство.

Между тем прибыла из залива Нортон посланная туда для строительства редута экспедиция — шлюп «Уруп» и шхуна «Квихпак». Со своей миссией лейтенант Тебеньков справился успешно. Он доложил, что редут, получивший название Михайловского, построен близ устья реки Квихпак, обнесен тыном и при нем оставлена команда служащих компании. Местные туземцы соседство русских приняли спокойно и тут же начали торговлю.

— Спасибо за службу, Михаил Дмитриевич, — поблагодарил Врангель, — и прошу после ремонта судна, ежели таковой требуется, сразу готовить его к отплытию в Калифорнию. Отправитесь, как обычно, на закупку зерна в миссиях. Заодно доставите и меня в селение Росс. Возвращаться будем вместе.

В эту поездку Врангель решил взять жену и сына: и себе спокойнее будет, да и Лизоньке не повредит смена обстановки и впечатлений.

Плавание в Калифорнию прошло без особых приключений, и в начале июля «Уруп» бросил якорь в заливе Бодего, где приставали корабли, следующие в Росс. Высадив на берег главного правителя с семьей и сопровождавшими их людьми, Тебеньков направил судно дальше на юг, к заливу Сан-Франциско.

Во время первого кругосветного плавания Врангелю как и другим членам экипажа «Камчатки», побывать в Россе из-за штормовой погоды не довелось, хотя корабль и подходил к этим берегам. Тогда ограничились лишь знакомством с приплывшим на корабль коммерции советником Кусковым, заложившим крепость по указанию Баранова в 1812 году.

Ныне уже три года колонией Росс управлял Петр Степанович Костромитинов, из купцов. При знакомстве пару лет назад в Ново-Архангельске он произвел на Врангеля самое благоприятное впечатление основательностью суждений и проявившейся в его докладе истинно деловой хваткой. Но сейчас, осматривая в сопровождении Костромитинова селение с хозяйственными постройками, Врангель не мог не обратить внимание, что, несмотря на внешне приличный вид, многие здания при более внимательном взгляде обнаруживали свою изношенность, ветхость и явно требовали ремонта.

Крепость была построена в форме обнесенного деревянным палисадом квадрата с двумя сторожевыми башнями на противоположных углах. Внутри укрепления дом правителя фактории, бараки, магазины, небольшая церковь.

Подле форта, уже не защищенные тыном, стоят два коровника и помещение для хранения молока и изготовления масла, большой жилой дом для работающих при крепости туземцев, два ряда частных домов служащих компании с разбитыми садами и цветниками. В некотором отдалении лениво машет лопастями ветряная мельница, поставленная при небольшой речке, а внизу, у байдарочной пристани, расположены мастерские, бондарная и кожевенная, и баня.

В самом же заливе Бодего, который русские называли портом Румянцева, к югу от крепости, построены еще несколько домов, кирпичный завод, склады для зерна и мехов и загоны для скота.

Докладывая о состоянии дел, Костромитинов посетовал, что, будь на то его воля, он бы при основании селения подыскал для него другое место. А здесь и гавань в Бодего неудобна для якорных стоянок, и климат неблагоприятен для сельского хозяйства: часто накрывающие землю сырые туманы препятствуют нормальному росту всякой зелени.

— Но вы, помнится, собирались расширить посевы в более благодатных местах? — прервал его Врангель.

— Как было намечено, все так и устроено, — степенно отозвался Костромитинов. — Зерновые плантации разбиты и по реке Славянка, к югу от Росса, и в долине, кою туземцы называют Таламания, милях в восьми к востоку от порта Румянцева. И, судя по всходам, урожай там нынешним летом можно ожидать неплохой. Как-нибудь, ежели не возражаете, мы с вами во время конной экскурсии те места осмотрим. А может, и другие, где, по моему разумению, хорошие урожаи получать можно.

— Вы так рассуждаете, Петр Степанович, — лукаво взглянул на него Врангель, — словно вся ближайшая земля, миль на двадцать окрест, находится в нашей, российской, собственности. Но в действительности, насколько я осведомлен, это не совсем так.

— Здесь пахотной земли на всех хватит, — усмехнулся Костромитинов. — И не туземцам же за нами следить. Из Монтерея же чиновники редко бывают. У них есть дела поважнее, чем контролировать, как ведут себя в Калифорнии русские колонисты.

— Нет уж, — возразил Врангель — не согласен. Они о нас помнят.

Говорить Костромитинову о содержании письма, полученного от губернатора Хосе Фигероа, он счел излишним: не купеческие это заботы. Но с ответным посланием тянуть не стоило, и, не откладывая в долгий ящик, Врангель направил депешу в Монтерей на имя Фигероа, составленную в самом осторожном, дипломатическом тоне, выразив надежду, что «дружественные сношения кои между Российско-Американскими колониями и Верхней Калифорнией существуют, к обоюдным пользам утверждаться и расширяться будут».

Что же касалось до вопроса о признании Россией независимости Мексиканской Республики, то это, тонко дал понять Врангель, не его компетенция. От себя же может добавить, что польские события и война с Турцией отклонили на некоторое время внимание санкт-петербургского кабинета от республик Южной Америки.

Для начала хватит и этого, а позже, если переписка продолжится, можно затронуть в ней и вопросы, более актуальные для калифорнийской колонии России.

В последующие дни Врангель в сопровождении Костромитинова совершил несколько поездок по окрестностям, в те районы, где были заложены новые зерновые плантации. Он наслаждался великолепной солнечной погодой и щедрой природой Калифорнии: дубовые и сосновые рощи, величественные секвойи сменялись тучными пастбищами с множеством луговых цветов.

Баронессе и малышу Вилли тоже полюбились эти места. Малыш даже пытался с помощью мамы отловить сачком во время прогулок стрекоз, кузнечиков и бабочек, гонялся за собиравшими нектар пчелками. С целью обезопасить такие прогулки Елизавету Васильевну с сыном опекали, по указанию Врангеля, на лошадях два вооруженных служащих из персонала крепости.

Предосторожности не были излишними. По словам Костромитинова, с прошлого года, когда индейцы, содержавшиеся в миссии Сан-Рафаэль в районе залива Сан-Франциско, восстали против своих хозяев и устроили в миссии погром, осмелели и местные индейцы, работавшие при Россе, и уже вынашивают планы нападения на все миссии по северному побережью залива. Грозятся свести счеты и с русскими.

— За что же сводить им счеты? — сурово спросил Врангель. — Или обхождение с ними неласковое?

— Да уж поласковее, чем у гишпанцев, — уверил Костромитинов. — А вся штука в том, что они нашу кротость и незлобивость к ним за проявление слабости и трусости принимают. Такая вот у них испорченная жестокостями натура.

Но в Россе далеко не все в отношениях с туземцами обстояло гладко. Случалось, индейцы пропадали с полей, на которых работали, и более в селение не возвращались. Однажды Врангель в отсутствие Костромитинова, уехавшего по делам в порт Румянцева, стал свидетелем картины, возмутившей его до глубины души. В селение пригнали, как скот, партию связанных индейцев с женами и детьми под охраной нескольких конных промышленников. В партии насчитывалось более семидесяти человек. Выйдя из дома, он резко спросил, откуда пригнаны эти люди и кто о том распорядился.

— Пришлось, ваше благородие, на стойбище их отловить, у кряжа гор. Распоряжение о поимке отдал Петр Степанович, потому как самая страдная пора наступает, а работников мало, — с сознанием выполненного долга ответил загорелый, средних лет старший «отловочной партии», из старожилов Росса.

По возвращении Костромитинова Врангель прочел ему суровую проповедь о пагубных последствиях, к коим неизбежно приведут подобные насильственные действия.

— Это таково-то ваше «ласковое» обращение с туземцами? — негодующе говорил Врангель. — И надеетесь, что после этого они друзей и покровителей будут в нас видеть? Да чем же мы в их глазах лучше притесняющих те же племена католических миссионеров? Не пора ли, задумаются, и против русских бунтовать?

— Работники нам нужны, а добровольно не идут, — хмуро оправдывался Костромитинов.

— Силой многого не добьетесь, лишь озлобите диких. Надо менять систему оплаты труда, вводить иные поощрения. Особливо для сезонных рабочих. Кормить нормально. Не только похлебку жидкую, но и мясную пищу давать. И соответствующие мои распоряжения, дабы не запамятовать, вы получите в письменной форме.

— Дороговато это нам, Фердинанд Петрович, обойдется, — высказал сомнение Костромитинов.

— Разорение селения в случае бунта обойдется куда дороже! — поставил точку на неприятном для него разговоре Врангель.

Уже наступил сентябрь, и скоро подойдет шлюп «Уруп» из Сан-Франциско с грузом закупленного зерна. В Россе тоже урожай зерновых собран и даже обмолочен. Не дожидаясь прибытия судна, Врангель намерился вместе с Костромитиновым исследовать долину реки Славянки, чтобы подыскать места, удобные для разбивки в будущем новых плантаций.

Четвертые сутки выехавший из Росса отряд в двадцать человек путешествовал на лошадях по лугам и рощам вдоль течения реки Славянки. В него были включены не только служащие компании, русские и алеуты, но и работавшие при крепости индейские пастухи-бакеры и два переводчика. Из-за жаркого лета река местами пересохла, даже устье ее затянуло песком, и всадники без труда переезжали через водный поток.

В сравнении с суровым, скупым на краски пейзажем окрестностей Ново-Архангельска здешняя природа пленяла истинно южной щедростью всего живого. Тучность пестревших цветами черноземных лугов соперничала с пышностью рощ, в которых преобладали дуб, лавр и земляничное дерево. Иногда встречали пугливо скрывавшихся от опасности диких коз и мохнатых хищников росомах. Ночной лагерь устраивали обычно на лесной поляне, вблизи впадающего в Славянку ручья. Покой расположившихся у костра путников нарушали лишь крики филинов да тоскливый вой изливающих печаль изголодавшихся шакалов. Иногда эти трусливые создания пытались подобраться к свободно пасущимся лошадям, и тогда тишину ночи взрывали резкий окрик охранника и подобный выстрелу звук щелкнувшего кнута. В одной из рощ встретили группу диких индейцев. Врангель, чтобы расположить туземцев к себе, приказал одарить их табаком, сухарями и бисером и попросил проводить в селение, где живут сородичи. Наутро просьба была исполнена. Индейцы пригласили следовать за ними и устремились вперед с таким проворством, что Врангелю с Костромитиновым и сопровождавшими их двумя промышленниками пришлось пустить лошадей вскачь.

Летний лагерь туземцев представлял из себя сплетенные из ивовых и тальниковых прутьев хижины, крытые листвой. Несколько шалашей одной семьи соединялись проходами друг с другом. Внутри чисто, опрятно. В плетеных корзинах хранятся нехитрые съестные припасы тесто из толченых желудей, зерна дикой ржи и дикий лук, недавно пойманная в реке рыба. Костромитинов, успевший за годы жизни здесь изучить обычаи местных племен, пояснил, что рыбу индейцы ловят весьма остроумным способом — посыпая в воду растительный порошок из «мыльного корня», как называли его русские. Рыба от него дуреет и бессильно всплывает на поверхность, где ее можно собирать практически голыми руками.

Врангель отметил, что женщины племени выглядят крепче и сильнее мужчин.

— Так они, Фердинанд Петрович, — ответил на его замечание Костромитинов, — основная в племени «тягловая сила». Мужчины лишь рыбачат и охотятся, а женщины и ткут, и стирают, и строят жилье, и вновь разбирают его, и таскают при переходах разные тяжести. И видите, как они все улыбаются нам, стараются услужить в этом вся их природа проявляется. Народ это благодушный, привычки содержать рабов не имеет, за оружие берутся лишь при крайней необходимости, когда их жестоко обидят. В жизни племени полная царствует демократия: кому надоело среди сородичей, волен примкнуть к другому племени, и никто ему препятствий чинить не будет.

Впрочем, этнографические наблюдения в этой экспедиции имели для Врангеля лишь попутный интерес. Он воочию увидел в долине Славянки, верстах в двадцати пяти от побережья моря, плодороднейшие лощины, способные щедро родить хлеб и другие полезные культуры. Расспрошенные через толмача индейцы рассказали, что солнечная погода здесь преобладает, всегда тепло, но туманов нет. Зимой же нередки дожди.

— Вот где пашни надо бы устроить! — восхищенно сказал Костромитинову Врангель.

— Лучше мест не найдешь, — согласился тот. — Жаль лишь, что это уже не наши владения.

— Да, — вздохнул Врангель. — И все же, Петр Степанович, попробуйте засеять одну из долин к югу от Славянки, возле ее устья. Кажется, это еще наша земля, и почва там, как мне представляется, весьма богатая.

По пути к Россу проехали к морскому берегу у порта Румянцева, и Врангель, как и надеялся, увидел стоящий на якоре в полумиле от берега «Уруп».

В отличие от Этолина, разведавшего путь к Стикину с северной стороны, лейтенант Дионисий Зарембо вел бриг «Чичагов» иным маршрутом, огибая с юга остров Принца Уэльского и приближаясь к материковому берегу там, где ранее проходили в поисках реки служащие Компании Гудзонова залива Эмилиус Симпсон и Питер Огден.

Как и англичан, его тоже поразила картина изрезавших берег узких фьордов с обрамленными ледниковыми тапками вершинами гор. Земля высилась и справа, и слева по курсу движения корабля — в этом районе, как уже предположил Этолин, на некотором расстоянии от материка, лежали еще не исследованные русскими острова. На одном из них, против устья Стикина, должен стоять на заметном с моря мысу деревянный крест, поставленный Этолиным. Там и советовал он строить редут.

Стоя на мостике, Зарембо пристально изучал в зрительную трубу лесистые берега, и окуляр изредка выхватывал поднимающиеся средь яркой зелени дымки костров, а то и конусообразные хижины индейских становищ.

Вот, прямо впереди, очередной фьорд, и сползающий с гор ледник отражает, слепя глаза, солнце. По всем признакам, там в горловине фьорда, и должно быть устье Стикина. Зарембо скомандовал медленно обходить лежащий по левому борту остров.

— Крест! На мысе, слева по борту! — радостно крикнул один из матросов.

Теперь его увидел и Зарембо. Крест стоял на холме посреди обширной поляны, обращенной к морю.

— Убрать паруса! Бросить якорь! — звонко крикнул Зарембо.

Когда команда была выполнена, последовал приказ спустить шлюпки. В них погрузили товары, приготовленные в подарок местным вождям.

Группа индейцев уже ждала их на берегу. С той стороны пролива, от фьорда, к острову спешили два заполненных людьми каноэ. Предстояла весьма ответственная часть операции — столковаться с вождями, ублажить их дарами и договориться об уступке земли для возведения на острове укрепленной фактории.

Лейтенант Дионисий Зарембо служил в Русской Америке уже пять лет, но до сих пор ему никогда не доверялось такое ответственное дело, как строительство редута в малоисследованном краю. Направляясь к берегу на передней шлюпке, он уже подумывал о том, не назвать ли новое поселение в честь святого, именем которого был крещен и он сам, Дионисьевским. Пора в память пребывания здесь оставить на этой земле и свой след.

По возвращении в Ново-Архангельск Врангель выслушал доклад заменявшего его Адольфа Этолина. Все шло своим чередом. Бриг «Чичагов» под командой Дионисия Зарембо направлен в устье Стикина для постройки форта. При отплытии командир корабля был проинструктирован немедленно, как только высадится на остров, противолежащий устью реки, и договорится с вождями, приступать к работе и положить хотя бы первые бревна. Это даст ему основания в случае появления англичан заявить им, что здесь строится русское поселение, и, следуя букве русско-английской конвенции, главный правитель запретил британским подданным подниматься вверх по реке.

— Все правильно, — похвалил Врангель. — А четко ли понял Зарембо свою задачу на случай, если британцы все же попытаются, вопреки предупреждению, пройти вверх по Стикину?

— Я строго предупредил его, Фердинанд Петрович, дабы не нарушать конвенцию, не предпринимать насильственных действий и поставить англичан в такое положение, чтобы они, если запрет не подействует, первыми отважились проявить силу. Тогда, в случае вооруженного конфликта, вся вина ляжет на их головы.

— План совершенно верный, — согласился Врангель. — Ежели к Стикину вновь придет Питер Огден, Дионисию Федоровичу придется с ним нелегко. Этот англичанин оставил у меня впечатление человека, привыкшего идти напролом, дерзкого и наглого, не терпящего возражений.

— Дионисий тоже упрям, — усмехнулся Этолин, — и наглость противника лишь укрепит его в желании не уступать. Не сомневаюсь, что в лице Зарембо Огден встретит крепкий орешек.

Врангель подошел к шкафчику, достал бутылку коньяку, наполнил рюмки:

— Что ж, давай выпьем, Адольф Карлович, за успех миссии Зарембо! Чтоб он не сплоховал.

Закусить было предложено привезенными из Росса персиками, и Этолин счел нужным спросить:

— Как малыш Вилли, Елизавета Васильевна? Им понравилось там?

— Они в полном восторге. Вдоволь полакомились и виноградом, и вишней, яблоками, грушами. Сынок как-то оживился там, прибавилось энергии, да и Лизонька призналась мне, что предпочла бы жить в Россе.

— А как нынче урожай зерновых?

— Опять неважный. По всем расчетам получается, что Росс с каждым годом становится все убыточней для компании. Я уже подумал о том, что, ежели нам не удастся договориться с мексиканскими властями о расширении территории, занимаемой Россом, эту колонию ждет незавидная судьба. Совет директоров компании едва ли будет долго терпеть ее убыточность.

— А закупки хлеба у миссионеров, как с этим?

— С этим-то все в порядке. Тебеньков закупил в Сан-Франциско даже на две тысячи пудов больше, чем в прошлом году, да еще и говядину, сало... Цена на пшеницу в Калифорнии заметно упала, и теперь нам уже нет никакой необходимости закупать в Чили. Тут, Адольф Карлович, действует еще один фактор — рост конкуренции производителей зерна. После того как для иностранцев был снят запрет селиться в Калифорнии, многие граждане Соединенных Штатов завели там сельскохозяйственные фермы, и некоторые из них весьма процветают. Так что, кроме нас, в миссиях толпы покупателей зерна не наблюдается. Однако открытие калифорнийских портов для всех иностранных судов привело к немалым проблемам для Росса. Теперь и мы, из-за конкуренции американских и европейских товаров, вынуждены снижать цены на изделия, производимые в Россе. И это, увы, опять же повышает убыточность нашей калифорнийской колонии.

— Словом, как ни крути, Адольф Карлович, — заключил беседу Врангель, — а придется нам, чтобы спасти Росс, рано или поздно идти на поклон к губернатору Верхней Калифорнии Хосе Фигероа. А ежели этот вопрос не в его компетенции, так и к верховным властям Мексиканской Республики. Для торгов относительно Росса у нас есть один важный козырь — желание мексиканских властей, чтобы Россия признала наконец независимость их республики. Об этой проблеме я уже поставил в известность главное правление компании. Теперь их черед двигать вопрос дальше, на уровень правительства. Если нам не помогут, самые мрачные мои предположения относительно судьбы Росса, могут, увы, оправдаться. Но пока я и думать об этом не хочу. За Росс я готов бороться до конца, пока будет хоть малейшая возможность спасти для России и компании эту колонию.