И вот, судя по всему, Чухновский в первый свой полет сразу нашел "группу Мальмгрена", которую полтора месяца безрезультатно искали десятки других пилотов.
      Когда связь "Красина" с самолетом наладилась, летчик сообщил подробности. Льдина, на которой он видел людей, очень мала. С самолета даже не рискнули сбросить несчастным продукты: легче скачущему всаднику попасть горошиной в муху.
      "Красин" пошел туда, где летчик обнаружил "группу Мальмгрена". Десять тысяч лошадиных сил расправлялись со льдом. Пламя гудело в топках. От завываний судовой сирены и отрывистых призывных свистков болели уши. Те, на льдине, не могли не услышать.
      И вот с капитанского мостика заметили черное на белом. Волнение на корабле достигло предела. Все ближе торос и фигурка на нем. Но всего одна фигурка, неистово размахивающая руками.
      Осторожно подходит "Красин" к крохотной льдине. Нет, на ней двое, но второй уже не может подняться и ползет навстречу спасителям. Тут же валяются огромные брезентовые брюки. Не их ли принял Чухновский за третьего?
      Матросы с носилками бегут на льдину. Тот, который размахивал руками, идет самостоятельно. Это здоровяк, незаметно даже, чтобы голод сильно подействовал на него. Одет он в хороший комбинезон. Десятки пар глаз следят за движениями здоровяка, на языке - тысячи вопросов. Но прежде всего - один:
      - Вы - Мальмгрен?
      - Я Цзаппи...
      - А Мальмгрен?
      - Мальмгрен умер, нет Мальмгрена. Мальмгрен далеко на льду. Здесь Цзаппи и Мариано... Я хочу на корабль... Мы хотим есть... Тринадцать суток без пищи...
      Вносят на носилках плачущего Мариано. Он совершенно истощен, на нем какое-то тряпье, сквозь которое проглядывает голое тело.
      Цзаппи куда бодрее. Он разваливается в кресле кают-компании, дает себя раздеть. Под первой парой брюк оказывается вторая.
      - Мальмгрен, - цедит итальянец сквозь зубы.
      Странно!
      На руке итальянца две пары часов.
      - Мальмгрен, - повторяет он, показывая на вторые часы.
      Странно, весьма странно!
      У Цзаппи развязывается язык. Он начинает сбивчивый рассказ:
      - Мы шли втроем. Продуктов у нас было мало, совсем мало. У Мальмгрена разболелась рука. Он причинял столько хлопот! Потом швед попал в полынью, а мы были слишком утомлены, чтобы ему помочь. Он вымок и отморозил себе ноги. Вы не представляете себе, что значит для здоровых людей, стремящихся к жизни, тащиться с больным человеком! Мальмгрен переползал через торосы на четвереньках. Наконец он понял, что его песенка спета. Умирающему ведь не нужны продукты, правда? И платье - тоже. А мы должны были беречь силы... Он попросил нас вырубить во льду могилу. Могли ли мы отказать? Потом... Потом он разделся, совсем разделся. Я забрал его одежду и продукты, и мы пошли. Я сказал ему: "Вы будете лежать в могиле, как глазированный фрукт". Когда мы в последний раз оглянулись, он поднял из ямы руку. Мне было видно, как он слабо скреб ногтями край своей ледяной могилы. Мариано ревел, как девчонка. Нет, пусть русские не думают: Мальмгрен не звал нас назад. Он только смотрел. И мы пошли. Потом у нас кончились продукты. Мариано, мой бедный Мариано, тоже выкупал ноги в воде, как Мальмгрен, и тоже отморозил их. В это время льдина, по которой мы шли, раскололась, и мы остались на маленьком торосе. У Мариано ноги все равно ничего не чувствовали, я взял обрывки одеяла, в которое они были укутаны, и завернул потеплее свои ноги. Этот бедняга Мариано слабел с каждым днем... Да, мы видели ваш самолет со звездами. Но он больше не возвращался. И Мариано, потеряв надежду, говорил мне: "Цзаппи, я прошу вас съесть мое тело, чтобы поддержать ваши силы. Моего трупа вам хватит надолго"... Что вы все уставились на меня? Да, Мариано говорил так, спросите у него... Но тут пришел русский корабль. Мы очень любим русских, очень...
      Хмуро, молча выслушали моряки итальянца. Раздели и бросили на верную смерть товарища! И, кроме того, Цзаппи чего-то не договаривает. Что в действительности произошло с Мальмгреном? А эта фраза, которая прозвучала так ужасно: "Цзаппи, я прошу вас съесть мое тело..."
      Снова вздрагивает корпус корабля. Штурман прокладывает новый курс.
      Ледокол идет к главному лагерю итальянцев. Вильери радирует, что он уже видит дым "Красина". Вскоре с капитанского мостика кинооператор снимает палатку на льду, обломки гондолы, перевернутый самолет Лундборга. Кто-то плачет, кто-то ищет капитана, чтобы обнять его...
      Радист Бьяджи отстукивает последнее известие из лагеря. Выключая передатчик, он говорит:
      - Комедия окончена!
      Итальянцы идут на корабль. На льду чернеет брошенная ими деревянная статуя мадонны. "Красин" медленно отходит от льдины.
      Тысячи ротационных машин во всех уголках мира уже выбрасывают влажные, пахнущие типографской краской газетные листы с жирными заголовками: "Большевики спасли основную группу итальянцев"; "Советский ледокол и советские летчики сделали невозможное"; "Поразительные успехи русских"...
      А в эти часы...
      В Риме в эти часы жирный Муссолини проклинал спутников Нобиле, позволивших, чтобы их спасли посланцы Москвы. С тупой жестокостью отверг фашистский диктатор предложение русских по поводу розысков унесенной дирижаблем группы Алессандрини: "Итальянское правительство считает ненужным продолжать поиски".
      В эти часы мужественный летчик Чухновский и его товарищи потуже затягивали пояса, ожидая, пока к месту их вынужденной посадки сможет подойти ледокол.
      Цзаппи, самоуверенный, наглый, вполне довольный собой, кричал в это время на ломаном русском языке судовому санитару, назвавшего его товарищем:
      - Товалисч?! Нет Цзаппи товалисч! Цзаппи - господин! Цзаппи - офисер!
      Он требовал, чтобы из госпитальной каюты удалили раненого старика Чечиони и заболевшего радиста Бьяджи: разве благородный офицер может дышать одним воздухом с простыми солдатами?
      В эти же часы недалеко от северных берегов Норвегии волны гоняли поплавок с надписью "Латам" - все, что осталось от самолета Амундсена. Седоголовый орел заплатил жизнью за ошибки и промахи людей, притащивших к полюсу деревянный папский крест.
      Гордые красные вымпелы реяли над мачтами "Красина" и "Малыгина". Звезды горели на крыльях самолетов. Алыми флажками на картах мир обозначил первый дальний маршрут советских людей к центру Полярного бассейна.
      ПОДВОДНЫЙ АРХЕОЛОГ
      Подумайте о кладбищах кораблей на дне морей и океанов. А таинственная Атлантида? Вы слышали, разумеется, об этом острове, который населяло могучее племя атлантов? Древнегреческое предание говорит, что Атлантида после страшного землетрясения опустилась на морское дно. Вот поднять бы оттуда образчики ее искусства, утвари...
      Высокий человек с развевающимися седыми волосами произнес все это так, что нельзя было понять - шутит ли он или говорит серьезно. Шум осеннего моря скрадывал оттенки его голоса.
      Слушатели - запоздалые курортники, попавшие на юг в самое неудачное время, - поеживались под ударами норд-оста.
      У моря на камнях лежали мокрые костюмы из прорезиненной парусины, похожие на шкуры неизвестных животных. Накрапывал дождь, и было трудно представить себе мраморные храмы атлантов, лазурное небо, зелень виноградников, пронизанную жгучими солнечными лучами.
      Когда курортники на следующий день снова пришли к бухте, море было спокойно и на его поверхности недалеко от берега лопались пузыри. Тяжело ступая по камням, на берег вышел водолаз. С него стекали струйки. Затем появился второй водолаз, за ним - третий. Они окружили уже знакомого курортникам человека с седыми волосами и что-то говорили ему, показывая на море.
      Уж не напали ли водолазы на следы Атлантиды? Впрочем, что за вздор. Ведь вчера же профессор - как почтительно называли его водолазы - сказал, что по мнению некоторых ученых огромный остров мог, вероятнее всего, погрузиться после сильного землетрясения где-нибудь в Эгейском море. Искать его у берегов Крыма, в Коктебельской бухте, было бы просто смешно.
      Но тут курортники обратили внимание на предмет, лежавший там, где профессор разговаривал с водолазами.
      Это была каменная прямоугольная глыба, массивная и, видимо, очень тяжелая.
      Откуда же она взялась на берегу?
      ***
      Профессор Рубен Абгарович Орбели решил посвятить себя подводной археологии. Не правда ли, эти слова звучат странно? Археолог занимается раскопками древностей. Но разве можно вести раскопки под водой?
      Еще в давние времена человек стремился проникнуть под воду за драгоценными жемчужными раковинами, за лакомыми устрицами, за красивыми кораллами. Потом его стали привлекать золото и драгоценности погибших кораблей; "водолазная лихорадка" началась в Европе после того, как у берегов Шотландии пошел на дно огромный испанский флот, с помощью которого король Филипп II думал покорить Англию.
      А затем человек стал спускаться под воду и ради научных исследований. Лицо нашей планеты не раз менялось. Высоко в горах изумленные туристы наталкиваются ныне на окаменевшие отпечатки ракушек и рыб, а гидрографы, изучая морское дно, неожиданно обнаруживают подводные хребты с ущельями и скалистыми пиками.
      В крепчайших стальных камерах - батисферах, - опускаемых с кораблей на длинном тросе, ученые проникли в такие глубины океана, где царит вечная тьма, а давление колоссальной массы воды достигает многих сотен атмосфер. Но даже там были обнаружены живые существа: рыбы с чудовищными челюстями, гигантские спруты - кальмары, светящиеся черви, а еще ниже - фантастические грязновато-белые раки и крабы.
      Человек проник и ниже дна. Там тоже найдено много интересного. Например, под верхним донным слоем в глубине Черного моря был обнаружен слой темного маслянистого ила - остатки морских животных, погибших давным-давно от какой-то причины.
      Исследователи нашли эту причину: Черное море временами сильно опреснялось, и тогда морские жители начинали массами вымирать.
      В тайны подводного мира постепенно стали проникать гидрологи, биологи, геологи, химики, физики. Но ведь на дне морском есть работа и для тех, кто изучает следы материальной культуры наших предков. Там, где море наступало на сушу, его воды сомкнулись над древними портами, скрыли храмы, в которых приносились жертвы богам торговли и мореплавания.
      Профессору Орбели не пришлось долго доказывать, что подводная археология имеет право называться наукой. В его распоряжение сразу было выделено все, что он попросил. Подводного археолога горячо поддержала Академия наук.
      Профессора особенно привлекало Черное море, у которого человек жил уже многие тысячелетия назад. На черноморских берегах обитали загадочные киммерийцы, разбивали свои шатры скифы, жили древние народы Кавказа, селились греки, шли в пыли военных дорог римские легионеры.
      Профессор Орбели и его помощники, изучившие технику работы под водой, начали разведки. Они приехали в Севастополь и отправились к развалинам Херсонеса. Этот город существовал еще до нашей эры. За многие столетия его приморскую часть постепенно скрыли волны.
      Помощники Орбели спустились на дно - и после недолгих поисков нашли следы древней херсонесской гавани.
      А что делается под водой у основанной на берегах Днепро-Бугского лимана почти две с половиной тысячи лет назад Ольвии - того самого города, где некогда, бывал "отец истории" Геродот?
      В ложбине на берегу "наземные" археологи занимались раскопками городских кварталов. Ученые обрадовались приезду Орбели:
      - Видите, кварталы обрываются у самой воды. Мы тут бессильны...
      Перед подводными разведчиками в зеленоватом полумраке открылись очертания каких-то развалин. Свинцовые башмаки коснулись каменных ступеней полуразрушенной лестницы. Очевидно, это был парадный въезд в Ольвию, ее "морские ворота". Еще дальше, как и в Херсонесе, тянулись остатки древних портовых сооружений. Нижняя часть Ольвии, видимо, постепенно сползла в воду - берега здесь подвержены оползням. Льды и волны за долгие столетия разрушили, истерли сооружения, но водолазы все же нащупали часть стены, у которой причаливали за кольца челны и корабли.
      Слух о том, что приезжие люди ищут подводные древности, заинтересовал многих краеведов. Один старик рассказал Орбели, что еще от отца он слышал, будто запорожцы затопили в бугских омутах суда с золотым оружием. Другой утверждал, что в хорошую погоду рыбаки видели в море возле Феодосии сложенную из камней подводную стену. С особенным вниманием выслушал профессор человека, который сказал, что ребята, купаясь в Буге, нашли под водой какую-то лодку, грубо сделанную из одного куска дерева.
      - Э-э, друзья, этот челн может оказаться драгоценнее золотого оружия запорожцев! Как бы только нам не опоздать!
      И профессор волновался не зря: нашлись любители, которые сами попытались достать челн и... оторвали его корму.
      Осторожно расчищая наносы, Орбели и его помощники извлекли нечто, с первого взгляда напоминавшее колоду.
      Челн был сделан из целого дубового ствола. К стволу не прикасалась пила: вероятно, его терпеливо выдалбливали и выжигали.
      Находку доставили в Ленинград. Знатоки установили, что бугский челн сделан две с половиной - три тысячи лет назад. Его накрыли стеклянным колпаком и выставили в Центральном Военно-Морском музее, чтобы каждый мог видеть одно из древнейших в мире судов.
      Профессору Орбели шлют письма из разных концов страны. Вот, например, открытка с берегов Ладоги: в засушливые годы из болот около реки Сясь слегка выступает остов странного судна с высоким носом. Топи мешают пробраться к нему, но ребятам это иногда удавалось, и они даже добывали из остова медные гвозди.
      Каспийский рыбак пишет об остатках подводной стены вблизи Дербента.
      Но не только письма говорят о местах, где стоит потрудиться подводным археологам. Профессор просматривает кипы книг и рукописей. "С полуострова Таманя, древнего Тмутараканского княжества, открылись мне брега Крыма, - с волнением читает он, - морем приехали мы в Керчь. Здесь увижу я развалины Митридатова гроба, здесь увижу я следы Пантикапеи... Нет сомнения, что много драгоценного скрывается под землею, насыпанной веками..."
      Это писал Пушкин. В те годы, когда он был в Керчи, там работал археолог Дюброкс. Дюброкс видел какие-то развилины под водой Керченского пролива, и не с древним ли Тмутараканским княжеством связаны они?
      В облаках пыли пришли некогда к проливу воины в кольчугах, с красными щитами, перепоясанные тяжелыми мечами - рать князя Святослава. Далеко от стен родного Киева, на Таманском полуострове, Святослав основал русское княжество, и в летописях появилось слово "Тмутаракань". Этот русский город упомянут и в знаменитом "Слове о полку Игореве".
      А потом Тмутаракань бесследно исчезла, и предпринятые многие сотни лет спустя раскопки не дали никаких результатов. Обнаружен лишь камень, на котором выбита надпись о том, что в тысяча шестьдесят восьмом году князь Глеб от Тмутаракани измерял по льду ширину Керченского пролива.
      В одной из летописей упоминается, что Тмутаракань находилась на острове. А в Керченском проливе море поглотило немало островов...
      Зимой профессор - частый гость в хранилищах старинных документов. Из Ленинграда он едет в Москву, из Москвы - в Киев. Он хочет написать историю водолазного дела с древних времен до наших дней - особенно историю русского водолазного дела.
      После кропотливых поисков в астраханском архиве профессор находит наконец в одном из старинных документов то, что ищет.
      Этот документ - судебное дело, обычная тяжба из-за дворового участка, затеянная триста лет назад. Казалось бы, никакого отношения к тому, что интересовало Орбели, она не имеет. Но архивные розыски - занятие, требующее невероятного терпения и настойчивости. Просматривая листы судебного дела, Орбели читает в списке свидетелей: "посадский человек Офонька Степанов Огородников и патриарша домового водолаза Янкина жена..."
      Водолаза! Значит, уже тогда были люди, кормившиеся водолазным делом, считавшие его своей основной профессией.
      Перебрав еще тысячи пыльных страниц, профессор вскоре окончательно устанавливает, что по крайней мере три века назад в устье Волги работали русские водолазы. Они сооружали крепчайшие подводные частоколы для ловли рыбы. И трудились там не одиночки, а целые отряды подводников во главе со своими атаманами.
      Труд этих людей считался очень важным. Им даже разрешалось курить, хотя всех других за это строго наказывали: табак церковь объявила греховным зельем. Разрешение давал сам патриарх; зато к его столу курильщики посылали много рыбы с волжского устья.
      В одном из документов Орбели прочел, как святой старец Иосиф привез в Астрахань по распоряжению патриарха 40 ведер "зелена вина" - все для тех же водолазов, без которых, как видно, рыбка в "учугах" - так назывались подводные частоколы - ловилась плохо...
      Шаг за шагом Орбели выяснил, что водолазы действовали под водой топорами, ножами и другим инструментом, выполняя довольно сложные работы. Не мог он установить только, дышали ли водолазы под водой через длинные камышовые трубки, как это делали воины-славяне, или пользовались каким-нибудь другим приспособлением.
      Зато профессору Орбели выпала честь полностью разгадать другую тайну. Она занимала западноевропейских ученых почти четыре столетия. Известно, что после великого мыслителя, художника и инженера Леонардо да Винчи остались такие рукописи, содержание которых так и не удалось постигнуть.
      Леонардо был левшой. Он часто писал справа налево, не дописывал слов, соединял два слова в одно, перевертывал некоторые буквы, пользовался значками, смысл которых оставался понятным только ему одному. Наконец, он делал на рукописи рисунки, разбрасывая их как попало.
      Профессор Орбели, заинтересовавшись некоторыми из этих рисунков, с обычной своей настойчивостью пересмотрел рукописное наследство Леонардо. Вооружившись лупой и зеркалом, отражавшим перевернутый текст так, что он становился похожим на написанный обычно, слева направо, профессор расшифровал отрывочные записи и наброски: на заре XVI века Леонардо изобретал водолазный костюм и снаряжение для подводных работ!
      Открытие Орбели поразило зарубежных ученых. Из Парижа, из Лондона, из Италии, где хранятся подлинники Леонардо да Винчи, посыпались запросы: не обнаружены ли в Советском Союзе новые рукописи великого мыслителя? Пришлось разъяснять, что открытие сделано путем внимательнейшего изучения копий давно всем известных рукописей.
      * * *
      А теперь вернемся в Коктебельскую бухту, с которой начинается наш рассказ, вернемся к курортникам, окружившим Орбели и его помощников.
      Было похоже, что подводных археологов можно поздравить с удачей. Профессор гордо поглядывал на темную и скользкую глыбу у своих ног.
      - Это, возможно, камень с пристани скифо-тавров, - многозначительно сказал он курортникам.
      Но такое разъяснение никого не удовлетворило.
      Тогда профессор пояснил, что греки любили описывать берега так, как человек видит их с борта корабля. Эти описания назывались периплами. В одном из периплов, написанных восемнадцать веков назад, упомянуто об "опустевшей пристани скифо-тавров", находящейся недалеко от Феодосии.
      Как же было не заинтересоваться этим упоминанием! Ведь скифы, населявшие Крымский полуостров задолго до появления на нем греческих колоний, - одни из предков славян. Но где искать "опустевшую пристань"? Пришлось не только сличать разные периоды, но и осмотреть побережье Крыма с моря - так, как его видели древние греки. И все данные больше всего подходили вот к этой Коктебельской бухте.
      - Поднимитесь повыше и в тихий, солнечный день посмотрите на бухту. Жаль, что сегодня тучи... Под водой вы увидите темное пятно отмели, уходящей вглубь моря. Но это не просто отмель...
      Высокий, в рабочей блузе, с непокрытой головой, профессор напоминал художника или мыслителя древности. Ветер шевелил пряди его длинных седых волос.
      Водолазы почтительно смотрели на камень, который сами же достали. Им показалось сначала там, в глубине, что перед ними - подводная скала. Однако ее трещины были подозрительно правильно расположены. Удары железного лома и каменная глыба, несомненно отесанная рукой человека, отделилась от "скалы".
      - Тут еще надо ждать открытий. И в море и повыше, на горе Тепсень. Надо искать сразу и здесь и там. Связать раскопки и подводную разведку.
      Но профессору Орбели не удалось этого сделать. В тот год, когда он должен был продолжить работу в Крыму, началась война. В осажденном Ленинграде, в холодном, нетопленном кабинете, при свете коптилки профессор Орбели работал над книгой по истории водолазного труда и мечтал о том времени, когда снова можно будет искать под водой следы эпох и культур. Это время для него не пришло. Весной 1943 года профессор Орбели умер, склонившись над рукописями. Но в науке эстафета открытий, выпавшая из одних рук, подхватывается другими.
      На дне Каспия, около Дербента, недавно найдены остатки стены, сложенной более тысячи лет назад. Ее камни для тяжести залиты свинцом. Поблизости обнаружены другие древние постройки.
      Раскрыта загадка Тмутаракани. Древний город находился на месте нынешней станицы Таманской. Это была крепость и крупный порт на берегу моря. Археологи нашли остатки его стен, храмов, жилищ. Не исключается, что на островах пролива, поглощенных морем, существовали постройки времен Тмутараканского княжества.
      И в древней Ольвии и в других городах древнего Причерноморья найдены многочисленные следы скифской культуры. Возле Севастополя раскопаны руины Новгорода-Скифского, существовавшего задолго до нашей эры. В Керчи советские археологи под развалинами городов Боспорского царства напали на следы тех, кто населял берега Черного моря в эпоху бронзы, - видимо, на следы киммерийцев.
      А в Коктебеле? На горе Тепсень раскопаны постройки и храмы славянского типа, остатки стенной росписи VII века. Возможно, что здесь удастся найти и памятники тех времен, когда пристань скифо-тавров еще не была опустевшей...
      ПИК СТАЛИНА
      Есть на земном шаре место, где природа словно решила сбить с толку географа.
      Оно расположено рядом с Индией, но здесь иногда так же холодно, как в Арктике. Тут не бывает теплого лета, и лишь один месяц в году можно не опасаться морозов.
      В этом уголке нет песчаных пустынь, и, однако, влаги здесь еще меньше, чем в Сахаре или Кара-Кумах. Снег, выпавший ночью, днем не тает, а испаряется: необыкновенно сухой воздух впитывает влагу, как губка.
      Солнце светит здесь так ярко, как нигде на земном шаре, и человек, рискнувший загорать в течение часа, может получить страшные ожоги, угрожающие жизни. Но зато тут очень просто спастись от жары: достаточно с солнцепека, где термометр показывает больше 20 градусов тепла, сделать несколько шагов в тень - и ртуть опустится до черточки, показывающей 5 градусов холода.
      В уголке земного шара, о котором идет речь, очень трудно, почти невозможно бегать: непривычный человек начинает задыхаться, пробежав всего десяток шагов. Кипяток там не горяч, и вода кипит уже при 80 градусах: настолько разрежен воздух и невелико давление.
      В странном крае не растут обычные деревья и травы. Здесь можно встретить сухие, хилые кусты с необычайно толстыми корнями и серыми ветвями или яркие цветы, поднимающиеся совсем невысоко над землей, - мохнатые, с массивными, словно отлитыми из какого-то сплава, листьями.
      А животные! Наиболее распространенное из них обладает широченной, могучей грудью. Похоже, что это создание позаимствовало от многих, хорошо известных человечеству видов всего понемногу. У него рогатая голова быка, пышный хвост лошади, теплая шерсть козы. Но оно не ржет, не мычит, не блеет. Кутас - так называется это животное - хрюкает.
      Странный край, где причудливо переплетаются признаки тундры и пустыни, где можно в один и тот же день, даже в один и тот же час, замерзнуть на морозе и получить опасные солнечные ожоги, где все необычно и своеобразно, расположен на самой южной окраине нашей страны.
      Это - Памир, "крыша мира".
      Плоскогорья Памира в среднем на 4 тысячи метров выше уровня моря. Их окружают либо бездонные ущелья, либо хребты, поднимающиеся уже на совсем немыслимую высоту. Такие же хребты местами вздымаются над самими плоскогорьями.
      Памир издавна притягивал ученых и путешественников. Его отроги еще семь веков назад видел неутомимый Марко Поло. Экспедиции Федченко, Северцева и других выдающихся русских ученых открыли Памир для науки.
      В советское время началось исследование его наименее доступной части. Она находилась в центре Западного Памира, где медленно течет величайший в стране ледник Федченко и где на головокружительной высоте сходятся вечноснежные хребты.
      Изучить ее нужно было не только для того, чтобы стереть "белое пятно" с географической карты. Ведь ледники Памира питают реки, орошающие хлопковые поля таджиков. Здесь зарождается погода, от которой зависят урожаи во многих районах, далеких от Памира. Изучение памирских хребтов тесно связывалось с бурным расцветом хозяйства нашей Средней Азии. Наконец, нужно было осваивать и самые плоскогорья, помочь горцам в борьбе с жестокой природой.
      Первая большая экспедиция на Памир была снаряжена советским правительством в 1928 году. Ее участники прошли весь ледник Федченко. Они достигли места, откуда был виден стык хребта Петра Первого с неизвестным хребтом, которому дали название хребта Академии Наук.
      Перед учеными и альпинистами высились в синеве неба ослепительно белые пики. Один из них массивной пирамидой возвышался над всеми другими. Далекий, недоступный, загадочный, он, казалось, обладал какой-то притягательной силой. Был ли то пик Гармо, который удавалось видеть с другой стороны, из долины реки Гармо, или экспедиции задалось открыть новую, еще неизвестную вершину?
      И как пробраться к этому пику? Что за хребет венчает он? Как вообще расположены в этом месте гряды заоблачных гор и могучих ледников, "завязанные" в сложный узел?
      Возникла трудная географическая задача - загадка узла Гармо.
      Достоверно было лишь одно: вершина, которую увидели издалека участники экспедиции и высоту которой удалось определить с помощью геодезических инструментов, превосходила все другие горы страны. Она поднималась ввысь на 7495 метров.
      В последующие годы отряды Памирской экспедиции продолжали работу на "крыше мира". Альпинисты всё ближе пробирались к узлу Гармо. Три группы смельчаков начали искать пути к высочайшей вершине страны. Они шли с различных сторон. Одна группа поднялась довольно высоко по северному гребню пика, другая разведала восточное ребро, третья на северо-западе уткнулась в отвесную стену скал и льда. Ни одна из групп не достигла цели.
      Но когда исследователи собрались вместе и нанесли на карту свои маршруты, то выяснилось, что они поднимались... к двум разным вершинам!
      Высочайший пик, открывшийся перед первой Памирской экспедицией, не был пиком Гармо. Это действительно была новая, неизвестная вершина, расположенная там, где к хребту Академии Наук примыкал хребет Петра Первого. Пик Гармо остался в стороне.
      Загадка была разгадана. Горный узел Гармо лег на карту. Теперь внимание исследователей было обращено на новый пик. Эту "гору гор", высочайшую вершину страны, назвали пиком Сталина.
      Нужно было найти пути подъема по скалам и ледникам горного исполина и попытаться достигнуть его вершины.
      Штурм пика Сталина назначили на 1933 год.
      * * *
      Медленно сняв с плеч тяжелые рюкзаки, альпинисты сели на землю. Один из них, плотный, коренастый, широкоплечий, вынул карманный альтиметр и определил высоту.
      - Четыре тысячи шестьсот метров. На такой высоте, Данила Иванович, летчики уже надевают кислородную маску, - сказал он спутнику.
      Альпинисты осмотрелись: да, во время первой разведки они выбрали самое подходящее место для лагеря. Отсюда можно по леднику, покрытому глыбами и трещинами, выйти на острое восточное ребро пика Сталина. Вот оно, это восточное ребро - единственный путь к вершине.
      Высоко на склоне пика задымилось вдруг белое облачко. Оно не поднималось вверх, а, быстро увеличиваясь, катилось вниз. За ним сорвалось еще одно. Донесся глухой грохот лавин. Альпинисты молча проследили, как снежные потоки, увлекая за собой тяжелые камни, пересекли их будущий путь к вершине...
      К ледниковому лагерю подошла вторая группа альпинистов и за ней носильщики. Это были горцы, привычные и к холоду, и к разреженному воздуху, и к ходьбе по крутым склонам. Но и они были сильно утомлены.
      - Пришли? Конец? - спросил один из них, обращаясь к альпинистам.
      Коренастый рассмеялся:
      - Видишь? Вон туда пойдем!
      Он показал на ребро пика, полузакрытое облаками. Ребро чернело отвесными скалами, нависшими над пропастями.
      - Ух! - зажмурился носильщик.
      Другие покачали головой: наверно, Евген шутит. Как можно туда подняться? Разве у людей есть крылья?
      - Данила Иванович! - обернулся Евгений Абалаков к своему спутнику. Как по-твоему: дойдут они до "пять шестьсот"?
      Данила Иванович Гущин утвердительно кивнул и принялся развязывать рюкзак. Носильщики собрались в кружок и оживленно заговорили на своем гортанном языке, временами поглядывая на страшные ребра скалы. Там, наверху, - "тяжелый воздух", он давит грудь, им нельзя дышать. Да что говорить - Евген с Данилой сами убедятся в этом, если попробуют подниматься выше!
      Носильщики и не подозревали, что альпинисты во время первой разведки уже побывали на ребре и там, где альтиметр показал 5600 метров, выбрали место для высокогорного лагеря.
      До вершины от ледникового лагеря оставалось около трех километров. Чем выше, тем труднее будет идти. Кроме "5600", понадобятся еще другие промежуточные лагери. Успешность восхождения будет зависеть от хорошей подготовки, точного расчета, дальновидной предусмотрительности. Одной смелости тут мало: нужны выдержка, умение выждать.
      Альпинисты использовали короткий отдых для того, чтобы научить носильщиков самым основным приемам горовосхождения.
      Подъем к лагерю "5600" начался утром. На полдороге у многих появились признаки горной болезни - головная боль, сильная одышка, рвота. В разреженном воздухе уже не хватало кислорода, а до вершины оставалось больше двух километров, и путь к ней был неведом.