Едва переломы срослись, как Пири вместе с Мэтью Хенсоном отправился в поход через ледяной купол Гренландии. Даже для совершенно здорового человека этот путь был труднейшим испытанием. Пири прошел его. У новичка оказались такие воля и настойчивость, которым могли бы позавидовать многие прославленные арктические путешественники.
      Вернувшись в Америку, Пири стал готовиться к новой экспедиции. Ему нужны были деньги, много денег. Тогда он поехал по городам с лекциями о Гренландии. Пири выступал по нескольку раз в день, затмевая самых неутомимых церковных проповедников. Он прочел 168 лекций и заработал 13 тысяч долларов. Но полярные экспедиции обходятся очень дорого. Дельцы советуют Пири показывать за деньги своего помятого льдами "Коршуна", как показывают разные достопримечательности на ярмарках. Поколебавшись, Пири согласился. А сделав первый шаг, он не удержался и от второго: выгодно запродал нью-йоркской газете "Сэн" свои еще не написанные письма и дневники еще не начатой экспедиции...
      Все эти небольшие сделки с совестью оказались в конце концов напрасными: экспедиция окончилась неудачей.
      Но Пири не из тех людей, которых легко сломить. Раздумывая над тем, где бы достать денег, он вспоминает о метеоритах, обнаруженных много лет назад на мысе Йорк. Норденшельду удалось даже вывезти часть этих метеоритов в шведские музеи. Так не позор ли для национальной чести Америки не иметь хорошего куска межпланетного железа и в своих музеях?
      "Позор, позор!" - подхватывают газеты.
      Пири готов спасти национальную честь. Ему помогают снарядить экспедицию. Он привозит с мыса Йорк несколько осколков и крупный метеорит весом в 90 тонн. На этот последний находится солидный покупатель - любитель редкостей мистер Морис Джезуп. В кармане Пири - чек на 40 тысяч долларов.
      Известность Пири начинает расти. Деловые люди Америки одобрительно отзываются о нем, как о человеке, умеющем "делать деньги". В воскресных журналах появляются портреты Пири. Когда корреспондент газеты спрашивает, какую пользу приносят полярные исследования, Пири говорит:
      - А какую пользу приносят состязания в беге яхт, атлетические состязания, испытания машин и военных судов или какое-нибудь из бесчисленных испытаний, бывших со времени младенчества мира единственным средством определить превосходство одних людей, машин, методов, наций над другими?
      Готовя свою первую экспедицию к Северному полюсу, Пири не скрывает, что научные исследования вовсе не являются главной ее задачей. Главное - прийти первым, доказать свое превосходство.
      Но Пири снова не везет. В пути он обмораживает ноги. Как бы пригодилось ему теперь искусство доктора Фредерика Кука! К сожалению, Кука нет в экспедиции. Часть пальцев приходится ампутировать.
      И снова Пири проявляет недюжинную силу воли. Еще не расставшись с костылями, он плетется за Мэтью Хенсоном дальше на север, создавая в ледяной пустыне запасы провианта для своих будущих экспедиций. Неудача не охлаждает его.
      Вскоре выходит книга Пири о его первых полярных путешествиях. Американец не хочет ждать, пока его оценят другие. Он сам заботливо перечисляет свои заслуги:
      "Я открыл новый способ полярных путешествий".
      "Я могу считать себя инициатором идеи использования самих собак в пищу собакам".
      "Я ввел в первый раз и показал годность различных новых методов выдающейся ценности для полярного путешественника".
      "Влияние моей экспедиции на эскимосов состояло в том, что подняло всю расу до благосостояния".
      Всю расу - никак не меньше! Как видно, скромность - не в числе добродетелей Роберта Пири.
      Но зато сколько в нем упорства, настойчивости, трезвого расчета! Писание книги лишь ненадолго задерживает его в Нью-Йорке. Шаг за шагом он разведывает подступы к полюсу. Экспедиции следуют одна за другой. Путь для небольшого отряда в краю ледяного безмолвия неизменно прокладывает все тот же Мэтью Хенсон. Но, уже не раз упоминая это имя, мы, кажется, забыли рассказать о человеке, который его носил.
      Предоставим же слово для рекомендации самому Пири: "Мэтью Хенсон - мой слуга; смелый чернокожий, родом из Виргинии, 23 лет. Его ум и преданность, в связи с отвагой, выказанные им в течение нескольких лет, проведенных со мною в различных экспедициях и в джунглях Никарагуа, заставили меня смотреть на него, как на ценного члена экспедиции".
      Чем сильнее затягивает Пири "великая полярная игра", тем заметнее игрок вытесняет в нем исследователя. Теперь он уже не стал бы раздумывать над тем, хорошо ли запродавать свои письма или торговать метеоритами. В азартной игре - свои законы.
      Далеко на севере американец встречает норвежца Отто Свердрупа. Свердруп рад: вот великолепный случай отправить близким письма, отчет о результатах научной работы.
      - Письма? С удовольствием, - говорит Пири. - Но отчет... К сожалению, я не могу это взять на себя.
      Пири предполагает, что норвежец успел сделать больше, чем он. А если это так, то пусть, по крайней мере, мир узнает об этом как можно позже. Или не узнает вовсе: ведь сколько экспедиций гибнут в Арктике...
      Когда Пири удается открыть самый северный мыс Гренландии, он не перебирает в памяти имена достойнейших полярных исследователей, еще не увековеченных на карте. Чем плохо название: "Мыс Мориса Джезупа"? У Джезупа водятся деньги. Он щедро заплатил за метеорит и может пригодиться в дальнейшем.
      Еще не достигнув полюса, Пири становится знаменитым не менее чемпионов бокса. Организован "Арктический клуб Пири" во главе с мистером Морисом Джезупом. Для Пири специально построено судно "Рузвельт", на котором нет разве только птичьего молока. Существуют "сани Пири". Есть "мыло Пири". Наконец известен "метод Пири", который в конце концов обязательно должен принести победу в скачках к полюсу. В чем заключается этот метод?
      - В том, - отвечает Пири, - что два человека будут существовать последние четыре или пять дней своего обратного путешествия от полюса мясом своей последней собаки, которая предварительно съест всех своих товарок.
      Не теряя даром времени, Пири готовится к решающему ходу в игре. Он вынужден торопиться: у него много конкурентов. Тщеславный американский миллионер Циглер отправляет на полюс экспедицию; правда, вряд ли ей удастся сделать многое, потому что возглавляет ее бывший кавалерист Фиала, искушенный не столько в арктических исследованиях, сколько в скачках с препятствиями.
      Журналист Уэльман собирается к полюсу на воздушном шаре. Газеты сообщают, что за шаром будет волочиться по льду пятидесятиметровая чудо-колбаса, начиненная смесью сушеного мяса и гороха. Она устроена так, что в пути от нее будут отрываться куски - готовые склады продовольствия на обратном пути Уэльмана...
      Хотя незадачливый журналист пролетает всего несколько километров, шумиха вокруг его полета неприятна Роберту Пири: он любит, чтобы говорили только о Роберте Пири.
      И вот начатая в 1908 году его новая экспедиция заставляет забыть и о Циглере, и о Фиала, и об Уэльмане, и о всех прочих.
      Для решающей игры Пири выбрал себе отличных помощников. Вот они:
      Цветущий, полный сил Роберт Бартлетт - "капитан Боб". Молодые ученые: не раз побывавший в Арктике профессор Марвин и доцент физических наук, отличный спортсмен Мак-Миллан. Неизменный победитель университетских состязаний силач Боруп. Разумеется, Мэтью Хенсон. Доктор Гудсэл, которому, правда, далеко до милейшего доктора Фредерика Кука, но все же он знает свое дело. Наконец, много эскимосов; из них можно выбирать самых здоровых и неприхотливых.
      Много лет назад на арктический лед впервые ступил полный надежд молодой человек, волевой и мужественный. Он пронес эти качества через нелегкую жизнь полярного путешественника. Но в том мире, где власть золота уродует человека, к ним, словно ракушки к днищу корабля, налипла всяческая дрянь, принижающая самые сильные натуры.
      Теперь покорить полюс собирается опытный делец, взвесивший, сколько стоит в игре любой из его спутников.
      Он не открывает им свои карты. Никто, кроме самого Пири, не должен знать, как далеко по дороге к полюсу пойдет каждый из них. Такое условие было поставлено сразу.
      Пусть стараются изо всех сил, пусть каждый надеется, что именно он будет спутником Пири на последних этапах и разделит с ним славу открывателя полюса.
      22 февраля 1909 года санные партии уходят на штурм. Пири, в своем меховом костюме, сшитом так, что человек кажется обросшим теплой мохнатой шерстью, пропускает мимо себя упряжку за упряжкой. Он должен идти последним, по проторенной дороге, сберегая силы.
      Мучительная прокладка пути поручается сначала отряду Бартлетта. "Капитан Боб" ломает торосы, протаптывает колею, строит "иглу" - эскимосские снежные хижины для отдыха отряда Пири.
      Полыньи дымят паром. Мороз таков, что керосин становится белым и вязким. Ветер валит с ног. Но то ли еще видели Пири и его спутники в прошлые свои экспедиции!
      Постепенно Пири отсылает назад поодиночке тех людей, которые, по его мнению, сделали свой нужный ход в игре.
      Уходят доктор и опечаленный Мак-Миллан.
      За ними отправляется Боруп, только что спасший с риском для жизни сорвавшуюся в полынью собачью упряжку, и, по общему мнению, не уступавший эскимосам в выносливости и ловкости.
      Затем, выполняя приказ, повернул назад Марвин, нашедший на обратном пути смерть в одной из полыней.
      "Капитан Боб" и Мэтью Хенсон, сменяя друг друга, протаптывают путь дальше к полюсу. Пири ночует в готовых снежных хижинах. Он чувствует себя бодрым, полным сил. Все сулит ему удачу. Мороз перебросил ледяные мосты через полыньи. Эскимосы рвутся вперед: Пири пообещал, что тем, кто дойдет с ним до полюса, он даст лодку, ружье и патроны. Ради такого несметного сокровища любой эскимосский охотник готов заложить душу дьяволу!
      Утром 30 марта в снежном лагере на широте 84° 47' Пири выбирает себе спутников для последнего броска к полюсу.
      Перед ним стоит отряд Бартлетта: сам "капитан Боб" - великолепный астроном и опытнейший полярный путешественник, рядом - молодой, легкомысленный эскимос Укеа, впервые участвующий в полярной экспедиции, и еще два эскимоса постарше.
      - Укеа, ты пойдешь со мной, - медленно говорит Пири, не глядя на "капитана Боба". - И ты, Хенсон.
      Бартлетт бледнеет. Как, Пири берет с собой неопытного Укеа и отсылает назад его, Бартлетта?! Нет, он ослышался, не может быть...
      - Мне бесконечно жаль... - говорит Пири. Внезапная догадка осеняет Бартлетта: Пири не хочет делить славу и деньги с другим белым человеком! Он берет с собой негра и эскимосов - а кто же из дельцов в Америке считает их за людей...
      Уже не бравый "капитан Боб", а усталый, ссутулившийся человек, придавленный вопиющей несправедливостью, вяло бредет на юг, размышляя о цене дружбы.
      Что думает в эти часы Пири? Просыпается ли в нем раскаяние, испытывает ли он угрызения совести или душа его уже так очерствела, что такие чувства ей недоступны? Мы никогда не узнаем этого. В свой заранее проданный газетам дневник Пири записывает о Бартлетте строки, в которых нет правды:
      "Мы с ним сердечно простились. Я долго смотрел вслед могучей фигуре капитана... Мне было невыразимо грустно, что пришлось расстаться с лучшим товарищем и бесценным спутником, всегда жизнерадостным, спокойным и мудрым, на долю которого выпала самая тяжелая работа по проложению пути для наших партий. Но делать было нечего..."
      После ухода Бартлетта головную упряжку повел Хенсон. Эскимосы Эгингва, Сиглу, Ута и Укеа помогали ему. Утром 6 апреля Пири определил широту: до полюса осталось три мили.
      Сказалось нервное напряжение последних дней: Пири еле передвигал ноги. Хенсон и эскимосы поспешно построили хижину.
      Немного отдохнув, Пири сделал несколько поездок в разных направлениях, определяя широту. Убедившись, что его отряд находится в районе полюса, он велел воткнуть в снег флаги, затем сочинил записки о достижении северного конца земной оси и положил их в стеклянную бутылку. После этого все трижды прокричали "ура". Пири пожал руку эскимосам и особенно поблагодарил верного Хенсона.
      А позже в своей книге он написал, что белые спутники могли оказаться на последнем этапе к полюсу в роли пассажиров (это Бартлетт-то пассажир!), "Хенсон же являлся как бы частью транспортного механизма".
      И, словно подчеркивая смысл этой отвратительной фразы, приписал тут же, связывая одно с другим: "В большинстве наши собаки были сильные самцы, крепкие, как кремень, но без единого грамма лишнего жира".
      Человека, самоотверженно и бескорыстно делившего с ним все опасности полярных путешествий, Роберт Пири уравнял с собаками, как две части одного транспортного механизма...
      * * *
      Пири возвращается с триумфом. Его ждут слава и крупный денежный приз. Навстречу "Рузвельту" выходит пароход с корреспондентами чуть не всех нью-йоркских газет. Журналисты окружают Пири. И первый вопрос после поздравлений:
      - Что господин Пири думает по поводу открытия доктора Кука?
      Доктор Кук? А-а, Фредерик Кук, старый дружище! Но что же он такое открыл, этот славный малый, доктор Кук?
      Корреспонденты в замешательстве. Как, разве господин Пири не знает? Доктор Кук открыл Северный полюс!
      Пири потрясен. Его опередили. Не может быть! Только не это...
      - Я еще не знаю подробностей, но убежден, что ваш доктор Кук - лжец и мошенник, каких не видел свет, - говорит он.
      Корреспонденты в восторге. Сенсация! Жирные заголовки: "Пири против Кука", "Еще одна загадка полюса", "Пири говорит: нет!", "Пири обещает вывести Кука на чистую воду".
      А доктор Фредерик Кук в это время разъезжал по Америке с лекциями о том, как ему удалось покорить полюс. Газеты называли его не иначе, как "великим доктором Куком". Взрослые и дети зачитывались книгой об его арктическом походе.
      Благодаря щедрой помощи просвещенного миллионера мистера Брадлея, рассказывал доктор в этой книге, ему удалось снарядить полярную экспедицию. Путь к полюсу он, Кук, вместе с несколькими эскимосами начал 18 марта 1908 года. Через некоторое время ему удалось обнаружить неизвестную землю. Кук назвал ее в честь своего благодетеля землей Брадлея. Преодолевая бури и морозы, питаясь собачьим мясом, доктор Кук и два эскимоса добрались до 89° 59' 46" северной широты. Тут доктор свалился от усталости, но на следующий день дошел до полюса и водрузил американский флаг. Эскимосы построили снежную хижину. Фотография этой хижины украшала книгу.
      Когда Куку сообщили, что Пири обозвал его лжецом и мошенником, "великий доктор" не снизошел до ответной брани.
      - Да, - заявил он представителям печати, - у меня нет сомнения, что мой друг Пири, которого я бесконечно уважаю, действительно достиг полюса. Но я был на полюсе 21 апреля 1908 года, а мой друг Пири - 6 апреля 1909 года. Годом позже. Я понимаю его состояние и не сержусь на его выходки.
      Однако Пири не собирался признать себя побежденным. Он нашел подозрительные противоречия в книге Кука и неустанно повторял везде и всюду, что тот наглый обманщик.
      Тогда "великий доктор Кук" ожесточился. Он направил президенту телеграмму, обвиняя Пири... в похищении денег с целью распространения в Арктике многоженства. "В данное время, - заключал Кук свою кляузу, - на безотрадном севере есть по крайней мере двое детей, которые кричат о хлебе, молоке и своем отце. Они являются живыми свидетелями пакостей Пири, который покрыт паршою невыразимого порока".
      Не будем приводить здесь дальнейших подробностей ссоры, которую американская печать раздувала несколько лет. Расскажем, чем она кончилась.
      "Великого доктора Кука" разоблачили эскимосы. Кук считал их наивными дикарями. Но эскимосы неплохо разбирались в карте и великолепно ориентировались на льду. Они рассказали, что построили Куку хижину в 12 милях от одного из островов. Эскимосы сразу узнали ее снимок, под которым Кук написал: "На Северном полюсе". В действительности от хижины до полюса оставалось 900 километров!
      Когда все это выяснилось, некоторые газеты объявили Кука "психологической загадкой". В самом деле, доктор имел солидную практику, положение в обществе и вдруг - такой конфуз!
      Какая там психологическая загадка! - возражали другие газеты. Просто этот ловкач Кук сумел захватить приз под самым носом у Пири, да еще заработать кучу денег лекциями и книжкой. А его афера с ученым Рассмусеном тоже психологическая загадка? У этого Рассмусена где-то там, во льдах, не хватило продовольствия, и он собирался жевать лямки от собачьей упряжки. Тут ему и подвернулся доктор Кук. Он дал Рассмусену провизии, но лишь в обмен на кучу голубых песцов, колоссально заработав на этом деле. Слушайте дальше! На обратном пути Кук нашел в хижине Рассмусена проданные этому простофиле свои продукты и сам же воспользовался ими. Нет, что ни говорите, а этот Кук парень с головой, он вполне мог бы стать миллионером!
      Нам остается в заключение сказать несколько слов о Пири. После победы на скачках к полюсу он перестал путешествовать в Арктику. Научные результаты его последней экспедиции были ничтожными: несколько измерений глубин океана на высоких широтах - и только.
      Что же, скажете вы, зато Пири все-таки достиг Северного полюса.
      Но и это не бесспорно. Сомнения возникли вскоре после того, как были изучены представленные Пири материалы. И настолько сильные сомнения, что когда Пири присвоили звание адмирала, то в грамоте, которую ему вручили при этом, слова "за открытие Северного полюса" были вычеркнуты.
      Заподозрить Пири в обмане нет оснований. Но его могли подвести астрономические наблюдения. Некоторые зарубежные ученые считают, что Пири не дошел до полюса на полтора градуса широты и воткнул свои флаги в 167 километрах от цели.
      ДВА КАПИТАНА
      Штурману Вал. Ив. Альбанову. Предлагаю Вам и всем нижепоименованным, согласно Вашего и их желания, покинуть судно, с целью достижения обитаемой земли, сделать это 10-го сего апреля, следуя пешком по льду, везя за собой нарты с каяками и провизией, взяв таковой с расчетом на два месяца. Покинув судно, следовать на юг до тех пор, пока не увидите земли. Увидав же землю, действовать сообразно с обстоятельствами, но предпочтительно стараться достигнуть Британского канала, между островами Земли Франца-Иосифа, следовать им, как наиболее известным, к мысу Флора, где, я предполагаю, можно найти провизию и постройки. Далее, если время и обстоятельства позволят, направиться к Шпицбергену, не удаляясь из виду берегов Земли Франца-Иосифа. Достигнув Шпицбергена, представится Вам чрезвычайно трудная задача найти там людей, о месте пребывания которых мы не знаем, но, надеюсь, на южной части его - это Вам удастся, если не живущих на берегу, то застать где-нибудь промысловое судно. С Вами пойдут, согласно желания, следующие тринадцать человек из команды...
      Капитан судна "Св. Анна" лейтенант Брусилов. 10 апреля 1914 г. в Северном Ледовитом океане".
      Не правда ли, очень знакомое письмо? Ведь именно его прочел Саня Григорьев, герой романа писателя Каверина "Два капитана", разбирая в городе Заполярье старые дневники, сохранившиеся у милого доктора Ивана Ивановича.
      Но если раскрыть седьмую главу четвертой части романа, то легко убедиться, что письмо списано оттуда неточно. Там сказано: "Штурману Ив. Дм. Климову", а вовсе не "Вал. Ив. Альбанову". И потом, письмо подписано в романе капитаном судна "Св. Мария" Иваном Львовичем Татариновым. Здесь же судно почему-то названо "Св. Анной" и подписано лейтенантом Брусиловым.
      В чем же дело?
      А в том, что предписание Георгия Львовича Брусилова штурману Валериану Ивановичу Альбанову действительно существовало. Оно попало в роман "Два капитана" из подлинных документов морского архива, и Вениамин Александрович Каверин изменил только фамилии. Даже дата совершенно точна: письмо было написано, как и сказано в романе, 10 апреля 1914 года далеко во льдах океана...
      * * *
      Корабль, привлекший внимание петербуржцев своей белой окраской и благородством линий, покинул место стоянки у Николаевского моста в начале августа 1912 года. Когда он шел по Неве, можно было прочесть на его рассекающем воду носу золотые буквы: "Св. Анна".
      На другой день газеты коротко сообщили, что еще один русский полярный путешественник, лейтенант Георгий Львович Брусилов покинул родные берега и намеревается пройти через весь Северный Ледовитый океан из Петербурга во Владивосток. В заметках добавлялось, что экспедицию путешественник снарядил на средства своего богатого дядюшки.
      Тот год, в который "Св. Анна" начала рейс, был исключительно неблагоприятным для плавания в Арктике: тяжелые льды забили все главные проливы.
      Был закрыт ими и выход из пролива Югорский Шар в Карское море. Несколько пароходов, изрядно помятых при попытках пробиться на восток, дымили у кромки непроходимых льдов. Капитаны собирались уже возвращаться назад, когда в проливе показалась белая "Св. Анна".
      Как раз к ее приходу ветер немного разредил льды. Образовался узкий и ненадежный проход. Капитаны побоялись вести свои суда в ледовую западню. Но "Св. Анна" хмурым рассветом смело прошла в Карское море. Почти тотчас же ледяные поля медленно сомкнулись за кормой корабля.
      Это было 16 сентября 1912 года. С тех пор "Св. Анну" никто и никогда не видел. И, может быть, все, что произошло дальше, так и осталось бы неизвестным - мало ли трагедий разыгрывается в ледяной пустыне, мало ли экспедиций исчезает там бесследно, - если бы два года спустя к одному из скалистых мысов Земли Франца-Иосифа не подошел корабль "Св. Фока".
      В густом тумане с капитанского мостика "Св. Фоки" заметили среди огромных прибрежных камней человеческую фигурку. Это было так неожиданно, что вахтенный не поверил своим глазам. Но, протерев стекла бинокля и снова взглянув на берег, он увидел, что фигурка столкнула крохотную лодочку и плывет к "Св. Фоке".
      Вскоре неизвестный моряк в потрепанном кителе уже карабкался по штормовому трапу, что-то крича сиплым слабым голосом. Его бледное лицо, заросшее русой бородой, появилось над бортом.
      - Я прошу помощи... Четыре человека на мысе Гранта.... Они остались там... помогите... - только и мог произнести моряк.
      * * *
      "Св. Анна", войдя в ледяной мешок Карского моря, все же пробилась под парусами и под парами довольно далеко, до берегов полуострова Ямал. Здесь она вмерзла в лед и вместе с ним во мраке наступившей полярной ночи начала дрейф - медленное движение к северу.
      Моряки не сидели без дела, скучать было некогда. Делали через прорубь промеры дна, ремонтировали судно, возили с берега плавник, доставали драгой со дна морские звезды, рачков, рыб для коллекций. В свободные часы бегали на лыжах и коньках, а по вечерам собирались в уютной кают-компании: играли на пианино, слушали граммофон и однажды устроили даже любительский спектакль. Судовой повар Калмыков сочинил стихи, которые так понравились, что их постоянно распевали хором:
      Под флагом матушки-России
      Мы с капитаном в путь пойдем
      И обогнем брега Сибири
      Своим красавцем-кораблем.
      Но к середине зимы на судне уже не все было ладно.
      Как-то в лютый мороз моряки вздумали охотиться за белым медведем. Гнали его чуть не десять километров, но медведь ушел, а разгоряченные охотники простудились.
      Единственная женщина на корабле, Ерминия Александровна Жданко, исполнявшая обязанности врача, сбивалась с ног, ухаживая за больными. Возможно, что простуда ослабила людей, и тогда какое-то странное заболевание, похожее на цынгу, постепенно превратило корабль в лазарет. Хуже всех чувствовал себя Брусилов, который пластом лежал в постели.
      Болезнь пошла на убыль лишь к весне, когда стало ненадолго появляться солнце, а свежее, пахнущее рыбой мясо белых медведей не сходило со стола.
      На корабле готовились продолжать плавание. Вокруг уже синели разводья чистой воды.
      Но льдина, в которую вмерз корабль, плохо таяла и попрежнему цепко держала его.
      Море, желанное открытое море, с редкими, не страшными пятнами ледяных полей, словно дразнило моряков. Оно было и близким и недосягаемо далеким, как улица под тюремным окном, на которую из-за решетки жадно смотрит узник.
      Моряки пытались вырваться. Они закладывали заряды пороха, пилили, кололи, долбили лед, прокладывая канал.
      Но дело едва подвигалось. А дни уже снова стали укорачиваться. Вместе с полярным летом уходила надежда на освобождение.
      К середине августа моряки начали готовиться ко второй зимовке. Их судно находилось в это время у 80-й параллели, в недоступных местах Полярного бассейна. Его медленно несло все дальше и дальше на север.
      Когда снова пришла ночная тьма, никто уже не открывал крышку пианино. Граммофон заржавел. В кают-компании пар дыхания оседал холодными каплями на закопченном потолке. Кончился керосин, кончились свечи. В самодельных коптилках, потрескивая, чадил медвежий жир. Печки топили корабельными переборками.
      Но страшнее всего был разлад, начавшийся на корабле. Нервного, вспыльчивого Брусилова долгая болезнь сделала особенно раздражительным и придирчивым. Он не поладил со штурманом Альбановым, отличным, знающим моряком, но тоже не очень выдержанным человеком. Дошло до того, что Брусилов, по просьбе штурмана, отстранил его от исполнения служебных обязанностей.
      Альбанов, размышляя над дрейфом "Св. Анны" и вспоминая знаменитый дрейф "Фрама", корабля Фритьофа Нансена, пришел к выводу, что об освобождении из ледового плена раньше осени 1915 года бесполезно и мечтать. Но продовольствия на корабле для всех едва могло хватить до начала 1915 года. Значит - голодная смерть.
      А что, думалось Альбанову, если часть экипажа уйдет с. корабля? Ближе всего от "Св. Анны" Земля Франца-Иосифа. Этот архипелаг почти необитаем, но там, возможно, сохранились базы продовольствия, оставленные разными полярными экспедициями, удачными и неудачными.
      В январе 1914 года, когда корабль был уже за 82-й параллелью, Альбанов пришел к Брусилову и попросил разрешения покинуть "Св. Анну". Брусилов разрешил. Не возражал он и тогда, когда к Альбанову присоединилась большая часть экипажа. На остававшихся могло хватить провизии до конца дрейфа. Для управления же кораблем на чистой воде было достаточно нескольких человек.
      Штурман стал энергично готовиться к походу через весенние движущиеся льды. Тут нужны были сразу и лодки и сани. Легкие лодки - каяки - сделали из парусины, натянутой на деревянный каркас. На полозья пошел буфетный стол. Работали в холодном трюме, при коптилках, в полутьме.
      На судне не было надежной карты тех мест, куда думал пойти штурман. Хорошо еще, что в судовой библиотеке нашлась книжка Фритьофа Нансена, к которой для удобства читателей прилагалась маленькая схема. На ней приблизительно была нанесена Земля Франца-Иосифа, севернее ее - Земля Петермана и северо-западнее - Земля короля Оскара.
      Но теперь "Св. Анна" находилась как раз там, где полагалось быть Земле Петермана, а кругом попрежнему были самые безотрадные льды. Значит, "земля" существовала лишь в воображении участников "открывшей" ее австрийской экспедиции. Карта Нансена не точна. Но пусть хоть такая карта, чем никакой. И Альбанов тщательно перерисовал ее в записную книжку, а подлинник отдал Брусилову.
      Приближалась весна. Заканчивались приготовления к походу. Все чаще поднимался штурман в "воронье гнездо" - в бочку, прикрепленную высоко на мачте корабля. В январе оттуда на начавшей розоветь половине неба недолго видели нечто похожее на очень отдаленный остров. Теперь же нигде не было даже признаков земли. Только льды.
      Многое передумал штурман, часами просиживая высоко на мачте, и свои мысли доверил лишь дневнику:
      "Чуть слышно шепчет ветерок в снастях, покрытых серебристым пушистым инеем. Как в белом одеянии, лежит и спит красавица "Св. Анна", убранная прихотливой рукой мороза и по самый планширь засыпанная снегом. Временами гирлянды инея срываются с такелажа и с тихим шуршанием, как цветы, обсыпаются вниз на спящую... Полтора года уже спокойно спит она на своем ледяном ложе. Суждено ли тебе и дальше спокойно проспать тяжелое время, чтобы в одно прекрасное утро незаметно вместе с ложем твоим, на котором ты почила далеко в Карском море, у берегов Ямала, очутиться где-нибудь между Шпицбергеном и Гренландией?.. Или в холодную, бурную полярную ночь, когда кругом завывает метель, когда не видно ни луны, ни звезд, ни северного сияния, ты внезапно будешь грубо пробуждена от своего сна ужасным треском, злобным визгом, шипением и содроганием твоего спокойного до сего времени ложа, с грохотом полетят вниз твои мачты, стеньги и реи, ломаясь сами и ломая все на палубе?
      В предсмертных конвульсиях затрепещет твой корпус, затрещат, ломаясь, все суставы твои, и через некоторое время лишь куча бесформенных обломков да лишний свежий ледяной холм укажут твою могилу. Вьюга будет петь над тобой погребальную песню и скоро запорошит свежим снегом место катастрофы. А у ближайших ропаков кучка людей в темноте будет в отчаянии спасать что можно из своего имущества, все еще хватаясь за жизнь, все еще не теряя надежды..."
      С горьким чувством готовился Альбанов к походу. Его беспокоила не только судьба остающихся. Люди, которые пойдут с ним, веря ему, представляют ли они, как далек путь, как мучительно трудно карабкаться больными ногами на торосы, волоча за собой санки с грузом? Не слишком ли большую ответственность берет он на себя?
      Но передумывать было поздно.
      Настает день ухода. Нарты с уложенными каяками стоят у борта судна. Начинается прощальный обед. Кто-то пробует шутить. Деланый смех тотчас обрывается. Скорей бы уж из-за стола...
      На льду, у корабля, Брусилов вручает штурману то самое предписание, которое можно найти и в морских архивах и на страницах романа "Два капитана". Альбанов снимает шапку. Кто-то несмело кричит "ура", другие подхватывают. Уходящие налегают на лямки. Остающиеся идут их проводить. Шагают молча, только снег повизгивает под полозьями.
      В палатке, на месте первой ночевки санной экспедиции, Брусилов достает бутылку шампанского - последнюю из корабельных запасов. На каждого приходится по наперстку. Да не в том дело: в последние минуты забыты все раздоры, а хорошие, сердечные слова лучше любого вина согревают человека.