Старик поднял голову и отложил свое рукоделие.

Поздоровавшись, Менкар прошел прямо к столу и без лишних слов предъявил визитную карточку и подорожную. Старик, тоже не тратя слов, молча взял подорожную, встал, отошел к одному из шкафов и сверился с какой-то картотекой. Потом достал из ящика стола толстый журнал, за которым тянулся шнурок, открыл где-то в середине, написал, что подорожная номер такой-то сдана такого-то числа в такое-то время, затем, опять же без слов, пододвинул журнал Менкару, протянул ручку и ткнул корявым пальцем в конец строки — мол, распишись.

Менкар на всякий случай глянул на стоящие рядом старинные водяные часы, макнул перо в чернильницу и размашисто подписался.

Аккуратно старик присыпал запись меленьким песочком, стряхнул его на пол, спрятал журнал, не забыл засунуть в ящик и тянущийся за журналом шнурок, закрыл крышечками чернильницу и песочницу, затем достал из другого шкафа довольно большой, но легкий узел и свернутый гамак, вручил их Менкару, а в освободившуюся ячейку жестом указал поставить сумку. После чего проронил первые слова:

— Ужинать будешь? Есть овощной суп и пирожки.

— Неплохо бы, — сказал Менкар.

Менкар положил узел и гамак на скамью, а старик открыл еще один шкаф, и там обнаружился довольно обычный для Таласа горшок-термос: глиняная посудина, засунутая в тапановый мешок, подбитый «морским пухом» — вываренными волокнами одной морской травы, которые отлично сохраняют тепло. Старик ткнул пальцем в стоящие на полке миски и на объемистый короб с пирожками, после чего опять сел в кресло и занялся сетью.

Менкар взял миску, снял с горшка накрывашку и зачерпнул себе половником похлебки, которая вообще-то была ухой, но здесь именовалась овощным супом, так как, помимо даров моря, в нее добавлялись овощи. Пирожки, впрочем, тоже были не пирожками, а таласским представлением об этом предмете. Овощное пюре смешивалось с рыбным фаршем, заворачивалось в большие виноградные или капустные листья, обмазывалось особо приготовленным густым соусом и обваливалось в муке, после чего и запекалось. Получалось вкусно, только к настоящим пирожкам не имело никакого отношения.

Поужинав подобным образом, Менкар посмотрел на старика. Тот опять отложил сеть, встал и, взяв лампу, указал Менкару на узел и гамак, после чего повел по галерее на веранду, где в этом доме, как, впрочем, во многих таласских домах, размещались спальни для гостей. Там уже висело несколько гамаков, но никто из постояльцев не проснулся, пока старик светил, а Мен-кар оборудовал свое спальное место; дело было привычное, во всех таласских гостиницах такие порядки.

Старик ушел и унес лампу, а Менкар впотьмах разулся, разделся, повесил свои вещи у изголовья и лег, стараясь поплотнее завернуться в просторное шелковое одеяло, подбитое тем же морским пухом. Все хорошо в этих одеялах: и легкие, и теплые, и стираются отлично, и с сушкой проблем нет, — только вот скользкие они, и все время норовят при малейшем движении куда-то убежать.

Ночью он сквозь сон еще пару раз слышал, как старик приводил постояльцев, а потом его толкнули в бок:

— Вставай, завтрак проспишь!

Он высунул нос из-под одеяла и огляделся. Веранда просыпалась. Рядом снимала с вбитых в каменные столбы крючьев и сворачивала гамак молодая женщина. Остальные постояльцы кто встал, кто еще только продирал глаза. Всего их здесь было человек семь.

Менкар высвободился из нагретого одеяла и, поеживаясь от сырой прохлады, торопливо натянул штаны и куртку. Было приятно, что в Таласе почти не бывает воровства; во всяком случае, одежду и личные вещи можно было оставлять где угодно на какой угодно срок. Правда, это не касалось металлических предметов, и Менкар старался пореже показывать свою бритву; здесь брились стеклянными лезвиями, акульими зубами или не брились вовсе. Менкар, собрав гамак и одеяло, провел рукой по щетине и решил, что обойдется пока так.

Он понес постель в дежурку, но остановился, проходя мимо все еще спящего постояльца, похоже, прибывшего этой ночью самым последним. Над гамаком была повешена ярко-красная кисть — знак, повсеместно принятый в таласских гостиницах и означающий «Не будить!».

В гамаке, высунувшись из одеяла по грудь, спал и похрапывал, сунув обе руки за голову, Волантис. Он опять изменился: отрастил за две недели куцую бородку.

В дежурке вместо старика Менкара встретила женщина средних лет, показала на шкаф для спальных принадлежностей, спросила имя и, заглянув в какие-то записи, велела посидеть, пока не позовут, в трапезной. В помещение то и дело входили какие-то люди; одни предъявляли подорожные, другие, кивнув дежурной, сразу проходили в глубь дома. До Менкара никому не было дела, и он, оглядевшись, пошел искать трапезную.

По логике таласской архитектуры, если спальня размещается на веранде справа, то кухня и столовая располагаются слева. Та-ласары вообще стараются в хорошую погоду проводить все время вне дома, а уж кухню сам бог велел выносить на открытый воздух. Здесь ведь топят не дровами — кто же в Таласе сожжет хоть щепку? — а осмоленными поленьями спрессованных сухих водорослей; коптят такие поленья немилосердно, и запашок от них заметный, поэтому легко можно понять стремление таласар не разжигать огонь в комнатах.

На завтрак подавали жареную рыбу, пирожки и жидкость, называемую в Таласе молоком; «молоко» представляло собой разболтанную в кипятке муку из бобов какого-то неизвестного Менкару растения, щедро сдобренную рыбьим жиром. Когда-то Менкара блевать тянуло от этого «молока», потом как-то притерпелся и даже начал находить в напитке своеобразный вкус, так что сейчас он от «молока» отказываться не стал.

Завтракал он не спеша, так что к концу остался на веранде один, если не считать поварихи, которой он помог разобрать стол, снести козлы и столешницу из слоенки в кладовку и помыть посуду. В награду он получил благодарность за помощь, стакан довольно приличного, на его взгляд, вина, и сел на подвешенную к. потолку на манер качелей скамью пить вино и любоваться окрестным пейзажем, насквозь промокшим под нескончаемым дождем.

Кроме пейзажа, Менкар привычно присматривался к происходящему вокруг, делая из увиденного немудрящие выводы.

Например, было похоже, что трапезная работает бесплатно только во время завтрака. Время от времени появлялись покупавшие у поварихи какую-то снедь люди, которые расплачивались глиняными клеймеными фишками, игравшими в Таласе роль мелких монет. А ближе к полудню в трапезную завалилась целая компания из четырех парней. Они купили у поварихи бутылку вина, расселись на скамьи возле перил, передавая бутыль из рук в руки. Менкар прислушался — говорили что-то о ярмарке в Третьем Форту, но что конкретно, из разрозненных реплик, перемежающихся весьма специфическими выражениями, понять было трудно. Постепенно веранда заполнялась народом, так что мест на подвешенных скамьях стало не хватать, и прибывшие рассаживались прямо на широких перилах веранды. Менкар догадался, что веранда служит не столько местом пропитания, сколько чем-то вроде зала ожидания. Изредка в дверях трапезной возникали деловитые личности и громко выкликали имена, после чего выкликаемые покидали веранду вместе с посыльными. По случайно оброненной фразе, донесшейся из все той же компании, Менкар наконец понял, куда он попал. А поняв, не очень-то удивился, хотя на душе стало несколько неуютно. И было с чего.

Согласитесь, одно дело предполагать, и совсем другое — действительно очутиться не где-нибудь, а в штаб-квартире самого адмирала Ариетиса, личности в Таласе столь популярной, сколь и таинственной. В ведении Чрезвычайного Кабинета, шефом которой являлся адмирал, находилось не только предотвращение всевозможных непредвиденных обстоятельств, будь то стихийное бедствие или иная напасть, а равно организация и координация помощи в случае, если таковое все-таки произойдет; ей также вменялся надзор за безопасностью Таласа и в непредвиденных обстоятельствах иного рода, происходящих не столько от стихий, сколько от врагов страны, как внешних, так и внутренних. Вероятно, именно по этой причине ведомство адмирала негласно, но очень активно занималось сбором разведывательных данных об Империи и Крае Земли. Именно на него работала армия контрабандистов, промышляющих на Краю Земли, среди которых был и давнишний партнер по мелким грешкам молодости — золотарь-контрабандист и, как выясняется, по совместительству шпион и вербовщик.

Становилось интереснее и интереснее.

Тем более, что ожидаемый Менкаром посыльный оказался никем иным, как знакомым матросом, с которым он не раз встречался на Отмелях. Он не стал выкликать имя Менкара во всеуслышание, а подошел к нему со спины и, похлопав по плечу, позвал:

— Пошли, тебя ждут.

Менкар в веселом изумлении поднял брови, сказал: «А, так и ты тут?» и пошел вслед за знакомцем к лестнице.

В молчании они поднялись на несколько пролетов, прошли по длинному коридору казенного вида мимо множества дверей и на мгновение остановились у одной из них, ничем среди прочих не выделяющейся. Провожатый без стука открыл ее и кивнул Менкару — входи.

Менкар вошел, матрос прикрыл за ним дверь — и больше Менкар его никогда не видел, — а стоящий у открытого окна господин поздоровался с Менкаром, назвав его по имени, и пригласил пройти на широкий балкон, где стояли стол и несколько плетеных кресел.

Сели.

Менкар искоса разглядывал хозяина кабинета и, как он не без основания полагал, всего этого здания. Адмирал, если это действительно был он, оказался неожиданно молод для своего звания и положения. На вид ему было не более тридцати — тридцати пяти лет. Был он невысок и не то чтобы коренаст, но и не тощ; скорее в его достаточно сильном и гибком теле чувствовалась скрытая быстрота и ловкость, хотя двигался он скупо, экономно. Менкару невольно вспомнилось: про адмирала говорили, что он дослужился до своего чина с простых матросов и плавал чуть ли не с пеленок. Поглядывая сейчас на него, Менкар готов был с этим согласиться, хотя наверняка никто толком не знал о происхождении главы Чрезвычайного Кабинета — легенд ходило много, но за достоверность их никто не смог бы поручиться головой. На своем посту он появился довольно неожиданно для всех около десяти лет назад, когда скончался прежний глава Кабинета, адмирал Каприкорн.

Между тем на веранде появился другой матрос, незнакомый, и поставил на стол большой фаянсовый чайник с глинтвейном и поднос с фруктами и печеньем; Менкара принимали как важную персону и это ему нравилось. Когда матрос так же незаметно исчез, хозяин сам разлил вино по чашкам и, подняв свою, представился:

— Меня зовут Ариетис. Вы, вероятно, слыхали обо мне. Это прозвучало как утверждение. Менкар не стал разочаровывать адмирала.

— Да, ваше превосходительство, — ответил он.

— Мы не в Империи, — заметил Ариетис. — Господин адмирал — будет вполне достаточно.

Менкар с военной четкостью склонил голову. Несмотря на удобное кресло и вольный разговор, он весь подобрался; показывать себя распустехой и невежей перед адмиралом не хотелось. «Все же надо было побриться», — мелькнуло в голове сожаление.

— Ваше появление здесь я расцениваю как согласие на наше предложение, — продолжал адмирал, не тратя времени даром.

— Да, господин адмирал, — подтвердил Менкар. — За мою работу предложена весьма солидная плата. И я намерен ее отработать, однако же при том условии, что ко мне не будут относиться как к разменной фишке. Я согласен рискнуть головой — за соответствующее вознаграждение, но должен настоять на том, чтобы в деле учитывались мои соображения. Волантис сказал, вам нужен проводник для того, чтобы переправить в Империю вашего человека. А имперские нравы я знаю несколько лучше, чем ваши… специалисты. — Он уловил, как при этих его словах губы адмирала чуть дернулись в усмешке, а в уголках глаз залегли озорные морщинки, и поспешил поправиться: — Чем большинство ваших специалистов. Иначе бы вам не имело смысла меня Тгриглашать.

— Совершенно верно, — кивнул адмирал. — К тому же вас рекомендовали именно как специалиста по выживанию в условиях теперешней Империи. История вашего побега из замка Ри-шад и Появления здесь, в Таласе, говорит о ваших способностях лучше всяких рекомендаций.

— Благодарю вас, ваше… э-э… господин адмирал, — ответил Менкар. — Тогда тем более я вынужден требовать от того человека, которого я должен сопровождать, безусловного мне подчинения, иначе за это дело я не возьмусь.

Адмирал Ариетис испытующе посмотрел на него.

— Хорошо. В том, что касается его поведения за Краем — этот человек будет слушаться вас безусловно, — сказал он. — Но вы в свою очередь несете полную ответственность за его безопасность.

Менкар кивнул. Это само собой разумелось.

— Хорошо, — кивнул в ответ адмирал. — У вас уже есть предложения о том, каким образом следует готовить и проводить эту операцию? — спросил он.

— Самые общие. Ведь я не знаю деталей… .. — Конечно, вы их узнаете, — заверил адмирал. — И у вас будет время подготовиться. В общих же чертах… — Он помолчал, будто раздумывая, и продолжил: — Вашим спутником будет юноша примерно ваших лет из Гильдии Стеновых перевозчиков. Целью путешествия будет Столица — скажем пока так. Возможно, по дороге вам придется посетить и другие места, вам скорее всего знакомые. Примерный список вам предоставят сегодня же.

— Деньги на расходы? — спросил Менкар.

— Вы получите мешочек с жемчугом, которого должно хватить на все с избытком.

— Тут существуют кое-какие трудности… — Менкар сосредоточенно потер подбородок.

— Уверен, что вы сможете их преодолеть, — перебил его адмирал. — Я бы хотел получить от вас… ну, скажем, доклад с вашими соображениями, касающимися этой операции. Трех дней вам хватит?

— На доклад? Так точно. Но я должен познакомиться с моим подопечным.

— Разумеется. — Адмирал встал, явно давая этим понять, что аудиенция окончена.

Менкар тоже встал.

Адмирал жестом пропустил его вперед себя; Менкар автоматически подчинился и только потом сообразил, что это он должен был пропустить адмирала вперед, а не наоборот. Сам адмирал вошел в комнату следом, словно бы не заметив неловкого положения, в которое поставил гостя, прошел к своему столу и дернул за сонетку.

Мигом в комнате появился уже известный матрос.

— Сетус, — обратился к нему Ариетис. — Проводи господина Менкара в его комнату, устрой поудобнее… Да, коммодор Волантис вернулся?

«Ого!» — чуть было не вырвалось у Менкара.

— Только что. Завтракает, — коротко ответил Сетус.

— Ладно, пусть часок-другой отдохнет. Позовешь его ко мне сразу после обеда.

— Слушаю, шеф. — Сетус склонил голову, отворил дверь и пригласил Менкара выйти.

Менкар, по-военному коротко боднув головой, вышел из кабинета адмирала. Краем глаза он успел поймать его внимательный взгляд, в котором светились все те же озорные морщинки. «А кажется, я ему приглянулся, — подумал он не без удовольствия, следуя за матросом на галерею. — Во всяком случае, произвел впечатление. Да и он на меня тоже. Как он меня поддел…» Он невольно усмехнулся. Не прост адмирал, ох не прост… Да и грех на его месте простым-то быть. Долго не просидишь.

Когда они прошли десяток шагов, Менкар вдруг вспомнил.

— Значит, Волантис уже проснулся? — спросил он проводника безразличным тоном.

Сетус хмыкнул и ничего не ответил. «И этот тоже не прост, — подумал Менкар с неудовольствием. — Все они тут шибко умные», — решил он и дал себе слово впредь вести себя посдержаннее.

Сетус, однако, в дальнейшем повел себя с вышколенностью хорошего слуги.

— Прошу вас сюда, сударь. — Он открыл дверь в маленькую, примерно ярда три на четыре, комнату.

Менкар вошел и остановился, оглядываясь, — по таласским понятиям если не роскошно, то вполне достойно. Рядом с входной дверью, у окна, выходящего на галерею, — стол и стул, у противоположной стены — диван; над диваном рисунок цветной тушью в резной костяной рамке. Вдоль одной из стен — шкафы. В ближнем за стеклянной дверцей виднелась какая-то посуда.

Сетус тем временем распахнул ставни, в комнате стало светлее.

— Обед через час, сударь, после второго удара гонга. Это ваш единственный костюм?

В доме, где проживали офицеры князя Сабика, у Менкара еще остался офицерский мундир, но выглядел он куда хуже, чем матросские штаны. Однако объяснять это Сетусу не стоило, поэтому Менкар просто покачал головой.

— Думаю, я смогу достать для вас подходящую одежду. Вы предпочитаете брюки или килт? Брюки, я полагаю…

Менкар рассеянно кивнул, и Сетус вышел.

Менкар прошелся по комнате, открыл шкаф с тонкими дверцами из слоенки. Шкаф предназначался для одежды и был пуст, если не считать лежащих на верхней полке гамака и одеяла — совершенно таких же, как те, с которыми Менкар провел сегодняшнюю ночь. В застекленном шкафу стоял большой кувшин с водой, бутыль вина, коробка с печеньем, плотно закрытые баночки с травяными чаями, специями, чайник из огнеупорного стекла, стеклянные чашки и тарелки. Тут же стояла спиртовка с ажурной подставкой под чайник.

Менкар отошел к столу. Совершенно простой стол — панель на четырех ножках. Письменный прибор, масляная лампа, крохотная пузатая стеклянная вазочка с букетиком огуречной травы. Картонная коробка с писчей бумагой.

— Они что, думают, что я роман писать собираюсь? — спросил себя Менкар вслух.

Он отошел от стола, решительно достал из шкафа спиртовку, зажег, налил в чайник воды и, пока она закипала, приготовил все, что положено.

— А то неудобно как-то получилось, — бормотал он, раскладывая бритвенные принадлежности. — Небритым и к адмиралу. Совсем распустился. Как-никак, а теперь я на государственной службе. Должен соответствовать, — сказал он сам себе, проверяя остроту бритвы.

— Разрази тебя сорок молний! — орал Менкар, глядя на то, как Аподис сидит в седле. — Тебя учишь… Ты понимаешь то, что тебе говорят? Тюха! Да ты же в седле, а не верхом на… — Он осекся, потому что у него чуть не вырвались слова «верхом на корове», а вот этого как раз говорить было нельзя, так как Аподис и сидел на корове.

Редкие прохожие, идущие по дороге, пролегающей по дамбе между поселками Аквила и Муска, могли видеть занятную картину. На зеленой траве польдера бегала коровенка, на корове было кое-как закреплено седло, а в седле неловко мотался парень, весь вид которого выражал страдание. Корове, впрочем, было не легче. Отвлеченная от исконного занятия — пережевывания сочной травки, она вовсе не была обрадована появлением на своей спине сначала неудобной конструкции, пребольно стягивающей полное брюхо, а потом и взгромоздившегося в нее седока. Время от времени бедное животное неумело взбрыкивало задом, стараясь избавиться от утомительной тяжести, и иногда это ему удавалось. А судя по изрядно перепачканному костюму парня и распространяемому им благоуханию, неездовому по рождению животному удавалось и вывалять при этом новоявленного наездника в навозе. Тот, однако, несмотря ни на что, своего занятия упорно не оставлял, хотя и занимался им без явной охоты.

А что было делать, если в Таласе о верховой езде знали только понаслышке? Да и с гужевыми животными в Таласе было туговато.

Торговля с Таласом лошадьми и другими домашними животными, способными находиться под седлом, была строжайше запрещена Договором наравне с торговлей металлом. Возможно, уже тогда Империя страховалась от возможности реванша со стороны потенциального противника; в самом деле невозможно представить себе выход из-за Края Земли и захват хотя бы Пограничья без использования кавалерии. Пункт этот таласарами неукоснительно соблюдался, точно так же как пункт того же Договора о запрете иметь тяжелое огнестрельное оружие — то есть таласары просто-напросто не стали напрягаться по этому поводу, а пошли своим путем. За пять сотен лет Отмели были изрыты вдоль и поперек каналами, которые выполняли роль транспортных артерий Таласа, а водометные катера, лодки и плоты вполне заменили животных. Самодвижущихся повозок они, правда, еще не изобрели, но для подобных целей здесь разводились низкорослые коротконогие неторопливые бычки, способные тащить тяжелогруженые телеги на небольшие расстояния — да еще временами работать женихами соплеменницы нынешней скакуньи Аподиса; да ездовые собаки, развивающие, правда, порядочную скорость с грузом или используемые в качестве почтальонов и курьеров, — но можно ли себе представить собаку под седлом?

Поэтому, когда решился вопрос о дальней тайной экспедиции в Империю, в которой без хоть какого-то подобия умения ездить верхом просто было не обойтись, эта проблема стала едва ли не главной для Менкара. Впрочем, он совершенно был уверен, что стоило ему намекнуть адмиралу Ариетису, и проблема разрешилась бы. Но Менкар решил действовать по давнему правилу контрабандистов — «тяжело в учении — легко на работе» — и обойтись местными ресурсами. Более всего из местных животных — по норову, скорости и некоторым другим параметрам — подошли бы свиньи специальных ездовых пород, которые культивировались в поселках на Стене, но попробуйте оседлать это гордое своенравное животное и поскакать на нем! В конце концов, Менкару не было надобности готовить из Аподиса настоящего наездника, достаточно было просто приучить его к седлу — вот он и остановился на корове. Впрочем, сначала при-шлось приучать к седлу ее…

— Ты, похоже, ждешь, чтобы я шею себе сломал, — сказал наконец Аподис, потирая загривок после очередного падения.

Менкар, стараясь не подходить к корове особенно близко и вообще держаться с подветренной стороны, подошел и посмотрел на Аподиса сверху вниз.

Тот перекатился со спины на живот и с ненавистью посмотрел на несчастное животное.

— Ну научусь я на ней ездить, — с надломом в голосе сказал он. — Но ведь я научусь ездить верхом на корове, а не на лошади!

Менкар стоял над ним, меланхолично покусывая нижнюю губу.

— Ты никогда не научишься ездить верхом, — сказал он. — Даже на корове. Ездюк из тебя…

— Ездок, — поправил его Аподис. — Всадник!

Менкар хотел произнести одно словечко, которому его вчера научил Аподис, но передумал. Аподис знал слишком много разных слов, не следовало пока давать ему повод ругаться.

— И всадник тоже, — только и сказал он. И разрешил: — Иди мойся.

Аподис встал с земли и бегом направился к каналу.

— Стоп! — осадил его прыть Менкар. — Седло!

Вполголоса проклиная Менкара, адмирала Ариетиса и всех копытных разом, Аподис поплелся расседлывать корову. Несчастное животное не поняло его благих намерений и нервно шарахалось в сторону. Наконец, загнав глупое животное в угол, Аподису удалось справиться с уздечкой и прочей упряжью, и, освободив корову от ее ярма, он понес седло к стоящему на краю поля сараю. Менкар шел следом, зябко кутаясь в куртку. Гнилая талас-ская якобы зима ему уже изрядно надоела.

Аподис закинул седло в сарай, разделся и бросил туда же всю свою одежду, взбежал по хлипкой лесенке на дамбу и солдатиком прыгнул вниз; внизу плюхнуло, и раздался его отчаянный крик.

Менкар не спеша взошел на дамбу. Аподис плескался в воде канала, смывая с себя грязь и ошметки навоза. Менкар еще раз передернул плечами.

— К ужину не опоздаем? — спросил Менкар.

— У нас еще уйма времени, — заверил его Аподис. По торчащим из кладки камням он вскарабкался наверх, сбежал к сараю и минуту-другую спустя выскочил оттуда одетым в чистое — точную копию той одежды, что только что снял. Для таласара он выглядел экзотически: высокие сапоги, кожаный колет, заправленный за широкий пояс кожаных же штанов. Оленьи перчатки он держал в руках, собираясь натягивать.

Менкар окликнул его и легонько постучал костяшками пальцев по своему виску.

—Чего?! — возмутился было Аподис, но, догадавшись: — А-а-а! — опять скрылся в сарае и вернулся с роскошной лисьей шапкой. Он надел ее на голову с видимым отвращением и наконец, натянув перчатки, поднялся наверх.

Менкар был одет так же, за исключением мелких деталей. Различие состояло в том, что на нем кожаный костюм сидел как влитой, а на Аподисе топорщился и выглядел почти так же неуместно, как седло на корове.

Они спустились к каяку и отправились в недалекий университетский городок. Аподис работал веслом куда ловчее Менкара, однако меховой малахай мешал ему, то и дело сползая на глаза. В конце концов он стащил его с головы и бросил перед собой на дно лодки.

— Верни на место, — лениво прикрикнул на него Менкар.

— Сам-то… — крикнул в ответ Аподис. Сам Менкар вместо малахая носил типичный таласский суконный берет.

— А кто в этом виноват? — возразил он. Аподис сейчас носил малахай Менкара, а свой собственный он позавчера утопил в канале. Потеря, конечно, невелика — он его тут же выловил, однако шапка изрядно промокла и вторые сутки неторопливо сохла на влажном «зимнем» воздухе. Но Аподис должен был привыкать к тому, как одеваются краевики, вот Менкар и отдал ему свою шапку. А сейчас они ехали в Университет только для того, чтобы под надуманным предлогом забрать там сверток — и заодно приучить Аподиса не смущаться, когда на его костюм обращают внимание посторонние люди. Аподис, правда, утверждал, что смущаться не собирается. Однако Менкар измучился, постоянно корректируя его поведение. Так, например, недели две назад он в самую последнюю минуту отвел от головы Аподиса ножницы цирюльника. Менкар предупреждал Аподиса, что тот должен сохранить свою шевелюру, но тот в полном восторге, что удалось вырваться из-за Столбов, пропустил все мимо ушей. В глубине душа Менкар его вполне понимал: еще бы, получить свободу после каторжных работ, только вот этот малый должен был сообразить, что если он окажется непригодным для целей адмирала Ариетиса, его непременно вернет обратно.

Университетский адрес был указан нарочито путано, чтобы пришлось расспрашивать людей, и Менкар должен был признать, что несуразная здесь одежда не стесняла Аподиса, насмешливые и едкие реплики отскакивали от него, как горох, он был деловит и расторопен, пустяки его не отвлекали. В общем, держался Аподис хорошо.

Наконец они оказались в доме весьма достойной дамы, килт и жакет которой были расшиты гербами и девизами Университета, что определенно указывало на ее официальный здесь статус. В университетском городке она представляла одновременно судейскую и полицейскую власть; она никому не подчинялась, за исключением, естественно, периодов объявленного чрезвычайного положения во время стихийных бедствий, когда она, как все прочие начальники, подчинялась указаниям адмирала Ариетиса; под ее руководством состояла команда добровольцев из числа молодежи — студентов и преподавателей, — которая была в силах поддерживать порядок и закон на территории Университета.

Приняв записку от адмирала, дама прочла ее и смерила гостей таким взглядом, что обоих будто обдало холодом, повернулась и вышла. В открытых дверях тут же замельтешили шушукающиеся любопытные физиономии, привлеченные смехом и возгласами молоденькой девушки, которая пустила посланцев адмирала в дом, — девушка сочла их костюмы маскарадными. Потом шушуканье вмиг стихло и любопытствующие исчезли.

Вернулась дама, принесла запаянный в шелковую пленку пакет и вручила Аподису.

— Аподис, если не ошибаюсь? — спросила она.

— Он самый, сударыня, — учтиво поклонился Аподис. Дама стала еще более холодной.

— Вам запрещено появляться на территории Университета.

— Совершенно верно, сударыня, — подтвердил Аподис.

— Тем не менее вы здесь. Аподис напомнил:

— По приказу адмирала Ариетиса.

— Он мог не знать о запрете.

Аподис позволил себе усмехнуться:

— Весьма в этом сомневаюсь.

— Надеюсь, я больше не увижу вас здесь, — сказала дама и отвернулась.

Но Аподис оставил последнее слово за собой:

— Это в зависимости от обстоятельств, сударыня.

Они поклонились хозяйке в спину и вышли из дома. Менкару было любопытно, что означал услышанный им диалог, но он не стал спешить с расспросами.

К лодке они подошли молча, молча отвязали и молча взялись за весла.

Только тут Аподис пробормотал себе под нос:

— Вот стервоза, надзирателей к нам приставила.

— Что?

— Проверяет, точно ли я покину территорию Университета, нигде не задерживаясь.

Менкар сделал вид, что что-то ищет на дне лодки, и незаметно огляделся; трюк старый, но надежный. Трое весьма крепких парнишек — явные студенты — тоже садились в лодку и без стеснения поглядывали в их сторону.

— А если задержишься?

— Постараются ускорить отъезд, — ухмыльнулся Аподис. — Вон какие шкафы.

— Ну это не проблема, — тоже усмехнулся Менкар. В голове мелькнула.мысль из принципа попробовать задержаться и заодно проверить Аподиса в драке, но он передумал: — Серьезная дама. Не любит, значит, мошенников?

— Игроков, — поправил Аподис. — На территории Университета строжайше запрещены азартные игры.

— А мошенничать можно?

— Сколько хочешь.

Аподис угодил за Столбы как раз за мошенничество — по законам Таласа для этого достаточно попасться на серьезном правонарушении три раза; исключение составляли убийства и умышленное нанесение тяжких телесных повреждений — за это на каторгу отправляли сразу же.

Два первых раза задержания у Аподиса были за азартные игры, хотя азартные игры в Таласе вообще-то преступлением не являются. Аподис ухитрился угодить в два единственных исключения.

Первый раз он попался на игре, когда ему еще не исполнилось двенадцати, а малолеткам закон играть запрещает. Его отец тогда заплатил большой штраф, высек правонарушителя так, что тот потом неделю не мог сидеть, и послал теребить ушки, чтобы отработать деньги, потраченные на штраф. Пожалуй, наука не пошла Аподису на пользу. Играть он продолжал, а заодно занимался и мелким надувательством окружающих. Да и грех было пацану не играть и не мошенничать, если с одного перелиста колоды он мог запомнить мельчайшие погрехи на узоре рубашки каждой карты, и стоило сыграть ими кон — знал, у кого какая карта на руках; если он запоминал, сколько раз за кон выпадает какая комбинация в кости, и в уме мог угадать, какая выпадет с большей долей вероятности; как не облапошить партнера, если, сыграв с ним две-три партии хоть в карты, хоть даже в обвальные шашки или шашки фигурные, ты узнаешь его манеру игры и легко под нее подлаживаешься…