— Да-да, мадам, — отвечает тот, — такой господин был здесь! Выпил два бокала виски со льдом. Он беспрерывно смотрел на часы. Ушел четверть часа тому назад. Мне искренне жаль.

Мне тоже!

Покидаю теплый уютный клуб на Елисейских Полях с его ощущением покоя и толстыми коврами, в которых утопает нога, и выхожу наружу, в холод и слякоть, на которые моя одежда никак не рассчитана. Чтобы сделать свое появление более эффектным, я отказалась от куртки и плаща и теперь стою и дрожу.

Стоянка такси напротив пуста. Я ее вижу сквозь серую пелену дождя. Ни одной машины вокруг. Как же я доберусь домой в такую жуткую погоду?

Тут рядом со мной останавливается красный «ягуар». И кто сидит в нем, скорбно склонившись над рулем? Брис Рено. На его физиономии написан укор. Он машет мне. Я прыгаю по мокрой мостовой и вот уже сижу рядом с ним.

— О-ля-ля! Как же вы меня напугали! Я уже десять раз объехал Круглую площадь и отчаялся дождаться вас — На нем светлый костюм и красный жилет того же оттенка, что и машина.

— Такси опоздало, — извиняюсь я, потом мы целуемся, как принято в Париже, в обе щеки.

Прикосновение действует благотворно.

Мы улыбаемся друг другу. И пусть Брис напоминает мне бульдога, мое сердце начинает биться учащенно. От него так хорошо пахнет мужчиной. А мужчины в последнее время стали в моей жизни дефицитом.

— Вы еще красивее, чем запомнились мне, — благоговейно говорит Брис, и его серые глаза скользят по моей тонкой блузке, которая больше показывает, чем скрывает, по узкой юбке со смелым разрезом, по длинным ногам вплоть до новых, слегка намокших туфлей. — Вы вос-хи-ти-тельны, мадам!

Потом он едет под хлещущим дождем по авеню Монтень вниз, к Сене. Мчится на большой скорости и постоянно смотрит на меня.

— Куда вы меня везете? — решаюсь я, наконец, спросить.

— Позвольте преподнести вам сюрприз! Доверьтесь мне! — Он торжествующе улыбается и пожирает меня глазами.

— А вам не следовало бы хоть изредка смотреть на дорогу?

— Главное, я вижу вас, мадам! Вы намного, намного интереснее!

В этот момент раздается чудовищный грохот. Металл скрежещет о металл. Визжат тормоза. К счастью я пристегнута. Мы резко останавливаемся.

— Дьявол! — кричит Брис и выпрыгивает из машины. Дождь барабанит по крыше, он исчезает в этом всемирном потопе. Через пару секунд появляется вновь.

— Что случилось?

— Я сбил мотоциклиста.

— Он ранен?

— Нет! Уже стоит на ногах. Страшно ругается, а теперь звонит в полицию. Из бара театра. Пойду к нему, а то подумает, что я сбежал.

— Я могу чем-нибудь помочь? Может, мне пойти с вами?

— Нет-нет! Сидите спокойно в машине и ждите меня!

Неожиданно пустынная авеню Монтень наполняется шумом. Примчалась «скорая помощь». Откуда-то взялись пожарные, радиопатрульная полицейская машина. Сирены, синие мигалки, гудки, прожектора.

Я все вижу довольно размыто, потому что подробности скрадывает дождь.

Веселенькое начало для первого свидания. А вдруг кому-нибудь вздумается меня допрашивать? Что я делала одна, ночью, в машине производителя зубной пасты? Как я объясню это Сент-Аполлам? Может, лучше уйти? Но одного взгляда на ливень достаточно, чтобы я осталась в сухой машине.

К тому же здесь уютно.

«Ягуар» оборудован для долгих поездок. Он, правда, меньше, чем наш «ролле», но гораздо лучше оснащен. Телефон! Радио! Телевизор и факс! Кофеварка, бар, складной стол, диктофон. Все это я замечаю сразу. И откидывающиеся сиденья! В этом дворце на колесах можно сладко подремать!

Дверь распахивается. Разъяренный мотоциклист? Нет, это Брис.

— Ищу свои бумаги. — Голос у него расстроенный.

— Какие-нибудь осложнения? — участливо спрашиваю я.

— Нет-нет! Но я ненавижу такие вещи!

— Я должна давать показания?

— Упаси господь! Ни в коем случае! Вас в это не втянут. Не бойтесь, мадам!

Я облегченно вздыхаю. Брис усилием воли заставляет себя послать мне нежный взгляд.

— Не беспокойтесь, я скоро вернусь!

Через четверть часа он действительно возвращается. Вымокший до нитки и весьма раздосадованный.

— Все в порядке? — робко спрашиваю я.

— Все идет своим чередом!

Он снимает мокрый пиджак и кладет его на заднее сиденье. Красный жилет идет ему. Тонким белым носовым платком Брис вытирает капли дождя со лба.

— Знаете, — говорит он со страдальческим лицом, — я не могу идти куда-то ужинать. У меня не ресторанное настроение. — Рено смотрит на меня, словно побитый Щенок, и протягивает мне свою правую руку. Я беру ее и глажу.

— Что вы предлагаете?

— Поедем ко мне в мою новую квартиру. По дороге купим что-нибудь поесть и уютно посидим.

— Выпить у вас дома найдется?

— Все что душе угодно! Я выпускаю его руку.

— А ваша семья?

Я намеренно не спрашиваю его о жене. «Семья» звучит нейтрально.

— Ваша семья еще не въехала?

— Мы переедем на Троицу. А пока они все в загородном доме.

— Сколько у вас детей? — спрашиваю я, чтобы закрыть тему.

— Две дочери, три сына. Старший заканчивает школу. А ваши дети, мадам? Они еще маленькие, не так ли?

— Еще не родились, — односложно отвечаю я. — Я всего год замужем.

— Разумеется. Вы еще так молоды. Я бы сказал, вы лет на десять-двенадцать моложе меня. Или больше? У вас такое молодое лицо! Вам, наверно, меньше тридцати. Я прав?

— А вам сколько? — спрашиваю я в ответ.

— На будущей неделе исполнится сорок два!

Я с трудом сдерживаю смех. Действительно забавно. Я его на шесть месяцев старше, а он считает, что на пятнадцать лет моложе. Ах, будь благословен тот день, когда я перестала есть мясо! Вот награждение за несъеденные бифштексы, жирные паштеты, которыми я пренебрегла, за оставленные на тарелке сало, ветчину, колбасы, рыбу.

Поэтому я вдвойне наслаждаюсь серединой своей жизни: с искушенностью, присущей зрелой женщине, и в то же время не ощущая недостатка в поклонении, которое выпадает на долю молодых.

— У вас изумительные волосы, — меланхолично говорит Брис Рено, нежно касаясь моих локонов, — такие густые и пышные. Я свои уже в тридцать лет потерял. И боюсь, мой сын унаследовал эту предрасположенность.

— Тем не менее вы смотритесь великолепно, — решаю я подбодрить его.

— Вы находите? Я киваю:

— У вас мускулы, как у мистера Вселенная. Как вам это удается?

— Бодибилдинг! — Он напрягает свою правую руку и играет мускулами. От этого умопомрачительного зрелища я широко раскрываю глаза. Он довольно хохочет.

— Надо регулярно тренироваться, иначе все моментально опять исчезает. Постоянно быть в форме.

Он подносит мою руку к своим губам.

— Мне очень жаль, что я втянул вас в эту аварию. Вы прощаете меня?

— Конечно. Ведь ничего страшного не случилось. Машина не пострадала?

— Всего лишь маленькая царапина, пустяк.

Брис заводит мотор. В половине одиннадцатого мы приезжаем на авеню Жорж Мандел.

Квартира прибрана, в ней тепло и чисто. Кровати застелены, холодильники наполнены.

— Тут побывала моя экономка, — объясняет Брис. — Идите пока в салон и, полюбуйтесь своим творением. А я ненадолго исчезну на кухне и сооружу нам ужин. Мы поедим, а потом я покажу вам свои картины!

На этот раз я осматриваюсь получше. У Глории это славно получилось. Пусть не в моем вкусе (и не в ее), все слишком холодно и отдает парвеню, но цвета хорошо подобраны, а шторы просто класс: на дорогой подкладке, драпированы безукоризненными складками. Весь интерьер отмечен талантом Глории. Находиться в удачно и только-только отремонтированной квартире — истинное удовольствие.

По толстым мягким белым коврам, которыми застелен весь пол, направляюсь в салон. В самом деле, храмовый стул — роскошь! От блестящего дерева с резьбой веет уютом и благородством. Вопреки холодным белым кожаным диванам, вопреки металлическим лампам, маленьким столикам из стекла и гранита здесь тепло и приятно. Белый мраморный трон превратил бы этот зал в холодильник.

Кроме того, месье Рено последовал моему совету и разместил за стулом растения, точнее, буйно разросшуюся двухметровую стену из папируса, а это смотрится волшебно! Стул стоит посреди зеленого оазиса, на него так и тянет сесть, что я и делаю в ожидании Бриса. Куда он запропастился?

Наконец он появляется. В синем переливающемся халате, слегка пригнувшись, потому что катит перед собой стеклянный сервировочный столик, уставленный яствами: паштет с трюфелями, баклажановое пюре, салат из ананасов, яблоки, грибы, орехи. Артишоки с майонезом, красный перец, дивный сыр, масло, хлеб, торт-мороженое, сливы в арманьяке. Он купил только то, что могу есть и я. Как мило!

— Давайте устроим пикник, — приглашает Брис. — В этой квартире еще никто не ел. — Он садится рядом и сует мне в руки тарелку и вилку.

Ах, эти французы! Тарелка из благороднейшего синего лиможского фарфора, старинная серебряная вилка с украшениями. Салфетки из тончайшего батиста, с вышитыми монограммами. Вода подана в граненом хрустальном графине. Да, у мужчин «великой нации» есть вкус. Даже если они импровизируют, то с размахом!

Мы, не стесняясь, угощаемся прямо со столика. Все потрясающе вкусно. Говорим о чем угодно, только не об архитектуре. Потом поглощаем полторта и осушаем бутылку отменного шампанского «Мадам Клико» 1977 года.

В приподнятом настроении Брис показывает мне потом готовую квартиру. Да, я ошиблась в этом мужчине. Он совсем не стремится к поспешной акции на храмовом стуле. Хочет быть рядом, хочет говорить со мной, может, и вправду влюблен, время от времени его рука как бы невзначай ложится мне на плечо. От его тела я таю, и мне приходится сдерживаться, чтобы не броситься ему на шею.

Частная коллекция, однако, оставляет меня равнодушной. Картины второсортные, посредственный модерн, за который явно переплачено втридорога. Большинство картин через пятьдесят лет ничего не будет стоить. Но это его дело. Зачем портить человеку настроение? Главное, ему нравится!

— Хотите взглянуть и на мою спальню? — неожиданно, как бы между прочим, спрашивает Брис, будто это его вовсе не интересует. — Ее оборудовала моя жена, абсолютно самостоятельно, без помощи нашей общей знакомой Глории Мане. Ведь мы хотели поговорить об архитектуре, вы не забыли?

— С удовольствием, — соглашаюсь я и кладу ладонь на его руку. — Ваша спальня меня даже очень интересует!

И я не кривлю душой. Во-первых, я хочу посмотреть, что там натворила мадам Рено, а во-вторых, меня всегда притягивало таинство отношений между мужчиной и женщиной. Стоит бросить взгляд на постель — и мне все будет ясно. Моя профессия сделала из меня эксперта. В данном случае я предполагаю обычную кровать шириной метр сорок и нормальную половую жизнь два-три раза в неделю. Думаю, Брис на большее не потянет. Он медленно, выразительно глядя на меня, открывает дверь.

Боже! Что это? Такой гигантской кровати я в своей жизни не видела! Она смотрится почти вульгарно: широкая и плоская, как пустыня Гоби, занимает треть всей комнаты. И повсюду розы! Красные, желтые, розовые, белые. В изголовье и в ногах, на подушках и покрывале из набивного хлопка. Справа и слева от кровати стоит по круглой тумбочке, расписанной розами. На каждой — фотография в белой рамке: слева Брис, справа его жена.

Блестящая идея!

Кровать, видимо, так велика, что забываешь, кто на другом конце. Бедного Бриса можно только пожалеть! На такой кровати не может быть истинной близости.

— Красиво? — спрашивает хозяин и подходит почти вплотную ко мне. Я молча киваю и разглядываю желтые шторы с розовым узором. Взгляд падает на ковер: сотни роз на желтом фоне. Миллионы чайных роз на обоях. Лишь потолок белый. Правда, на нем большое мокрое пятно. Что? Мыслимо ли такое в сверкающей стерильностью и новизной квартире?

— Надо мной монтировали ванну, — поясняет Брис, перехвативший мой взгляд, — и прорвало трубу.

Но сегодня, как утверждает консьержка, уже все починили!

Молча киваю. Я будто в каком-то дурмане. От всех этих бесконечных роз у меня кружится голова, и я опускаюсь на край постели. Брис тут же садится рядом и обнимает меня за талию, крепко прижимая к себе. Ощущать его стальные мускулы непривычно, но в этом что-то есть.

— Тиция! — жарко шепчет он мне в волосы. — Наконец-то! Вчера я всю ночь думал о вас, лежа в этой постели. И вот вы здесь, я не верю своему счастью!

Он опрокидывает меня на покрывало с розами. Оно новое, мягкое и еще пахнет фабрикой. Подносит свои губы к моим и начинает меня целовать. Неплохо! Сердце его громко колотится, однако язык твердый и острый, губы тоже не слишком мягкие. Целуется он не очень искусно, как-то лихорадочно. Видно, мало практики у славного рыцаря.

К тому же все происходит слишком стремительно. Не успев поцеловать, уже ложится на меня. Брис тяжелый, и его твердый предмет упирается мне в бедро. Он выше Томми, но ниже Фаусто и вполне прилично оснащен.

— Брис, — подаю я голос и делаю попытку встать, что мне не удается, — не пойти ли нам лучше в комнату для гостей?

— Почему? — удивленно спрашивает Брис и отпускает меня.

— Потому что скоро вы будете спать здесь со своей женой. Я нахожу это непорядочным по отношению к ней. Мой отец всегда говорит: не надо гадить в собственном гнезде.

— Гадить? — возмущенно восклицает Брис. — Тиция, богиня! Что за безобразное слово? О чем вы? — Он неистово целует меня в шею. — Мы не гадим! Мы освящаем это ложе! Мы привносим в эту кровать частичку божественного, райского, и я хочу…

— Вы хотите вспоминать об этом, когда рядом буду лежать не я, а снова ваша жена!

— Точно, — с обезоруживающей прямотой подтверждает Брис. — Откуда вы знаете?

— Просто я знаю мужчин! — отвечаю я с загадочной улыбкой.

— Пожалуйста, не думайте дурно обо мне, Тиция! Не судите поспешно. Позвольте вам объяснить: я страстная натура. Люблю все прекрасное, возвышенное. А моя жена… Поймите, мы женаты девятнадцать лет. Страсть не живет так долго. Нет взлетов, нет исступления… Я вам признаюсь честно: между мной и ею ничего нет. Мы больше, не занимаемся любовью!

— С какого времени? — ошеломленно спрашиваю я.

— С рождения нашего последнего ребенка. Уже пять лет.

— Пять лет! Но почему?

— Потому что она больше не хочет. Детей у нее достаточно, по ее словам, и она не хочет больше рисковать,

— А любовь?

— Любовь прошла.

— Как вы это выносите? — сочувственно спрашиваю я. Бедняга. Пять лет презрения. А я волнуюсь из-за пары недель. Брис гладит меня по голове.

— Плохо! Вначале это было чудовищно. Весь первый год был для меня катастрофой! Каждую ночь я спрашивал ее и каждую ночь слышал в ответ «нет. Всегда „нет“! Можно я тебя хотя бы обниму? — Нет! Можно лечь к тебе? — Нет! Можно поцеловать? — Нет! Оставь меня в покое!

— А потом что?

— Потом я больше не спрашивал. Никогда! Вам не из-за чего терзаться угрызениями совести! Вы ничего не разрушаете. Это наша постель. Она принадлежит вам, Тиция! Вам и мне! Это наше розовое ложе. Теперь вы меня понимаете?

Я понимаю его.

Жена стала его матерью, а мать не спит со своим ребенком.

Девятнадцать лет в браке! Да, это непросто. Иногда все идет хорошо, но чаще — нет. Обычно любовь уходит, тело хиреет, душа охладевает. Глаза больше не блестят. Чувствуешь себя непривлекательным. И если такое состояние продолжается, заболеваешь. Или становишься импотентом!

Если только ты не сопротивляешься и не любишь на стороне.

Очевидно, это и проделывает мадам Рено. Потому что на фотографии где-то далеко-далеко, на другом конце увитой розами кровати, она смотрится свежей и бодрой. И смотрит на меня очень бойко сверху вниз карими, совсем не глупыми глазами. У нее красивые белокурые волосы и алый чувственный рот. Смотрите-ка, она того же типа женщина, что и я!

И точно так же она не сдается!

Теперь все прояснилось. Брис переходит к делу.

Он садится рядом и начинает меня раздевать. Медленно, с видимым удовольствием!

— Ах, мои маленькие, сладкие ножки! — придыхает он и снимает туфли. Потом кладет меня на кровать и запускает руку под юбку.

— О-о-о! Пояс с резинками! — восторженно вскрикивает он, точно ребенок, нашедший пасхальные яйца в саду. — Сейчас опять носят пояса с резинками? Он красный, под цвет туфель! Шарман!

Он опять осыпает меня поцелуями, уже не так лихорадочно орудуя своим маленьким, острым языком. Очевидно, он способный ученик. Потом он снимает юбку. И начинает громко сопеть!

На мне малюсенькие кружевные трусики такого же красного цвета, что и туфли. Они лишь чуть-чуть прикрывают светлые завитки внизу, и больше ничего. По бокам они высоко вырезаны, и мои ноги кажутся еще длиннее!

Брис не может оторвать от меня глаз.

Ясно, что он давно не получал такого удовольствия. Трепетным восторгом сияют его глаза, и я наслаждаюсь этим мигом, словно весенним днем после долгой, холодной зимней ночи. Я поднимаю голову.

— Брис, я должна вам что-то сказать.

Он вздрагивает, будто прервали его дивный сон.

— Что? — испуганно спрашивает он. — Что вы должны сказать? Надеюсь, вы не хотите уйти домой?

— Нет, я остаюсь у вас. Но я не предполагала, что мы… что мы так быстро… как бы это сказать… сблизимся. Я не принимала пилюли. А сегодня опасный день. Вы не могли бы взять это на себя?

Брис вздыхает с облегчением.

— Конечно! — Он ласково проводит рукой по моим бедрам. — Конечно, я прослежу. Это не проблема. С огромным удовольствием. У меня это хорошо получается. Не волнуйтесь, дорогая. А потом я покажу вам кое-что, это должно вам непременно понравиться.

— Что вы собираетесь мне показать? — Меня забирает любопытство.

— Культ Исиды, — таинственно шепчет он. — Вы же знаете, я люблю все божественное, возвышенное. Люблю поклоняться женщине…

— А что такое «культ Исиды»? — недоверчиво перебиваю я.

— Гимн женскому телу, — театрально отвечает он, — служение той, которую любишь. Тем самым сохраняются ее красота и молодость. Ты жертвуешь ей лучшее из того, что имеешь!

Э, нет! Может, все же лучше уйти домой? Такой поворот мне не по вкусу! Я против культов, магии, ритуальных служений, против истерии. Я за нормальную любовь между мужчиной и женщиной, без колдовства, чертовщины, заклинаний и прочей ерунды. Все искусственное убивает эротику, во всяком случае у меня. Мужчина, которому нужны такие вещи, не вызывает во мне желания.

— Не бойтесь, это не больно, — шепчет Брис. — Вам не придется ничего делать, просто лежать. Это совсем просто! А теперь, моя богиня, мой ангел, моя любовь, теперь я освобожу вас от этой одежды.

Он расстегивает мою шелковую блузку и от неожиданности вновь запахивает ее. Под ней ничего нет.

— Вы не носите белья? — прыскает Брис и начинает хохотать. — Мадам Сент-Аполл выходит из дома полуголой? Прелестно! Вы всегда так ходите?

— Нет, только в крайних случаях, — отвечаю я, — когда это необходимо! (Чтобы чувствовать себя увереннее, — думаю я про себя.)

— А сегодня это было необходимо? — спрашивает он напыщенно.

Я киваю.

— Я люблю вас! По-настоящему! — Он гладит меня по щеке, по лбу, по волосам. Потом, медленно и нежно, по груди. Удивительно, какие мягкие ладони у этого отягощенного мускулами мужчины.

Неожиданно он вскакивает и сбрасывает халат на пол.

— Вчера, лежа в этой кровати, я представлял себе вас. Но таких красивых ног я еще никогда не видел. У вас тело, как… как… как у сильфиды! Такое узкое и нежное. И в то же время такое женственное. Вы женщина до кончиков пальцев! Посмотрите на меня! — Он молниеносно срывает с себя белье. — Я вам нравлюсь?

Брис с гордостью становится в театральную позу. За ним — море роз. Зрелище весьма внушительное. Но из-за сплошных мускулов почти не видно тела. Места, ровные у других мужчин, у этого выпуклые. Он весь покрыт загаром. А это еще что такое?

Его член достает до пупка! Этого он тоже достиг тренировкой?!

Я удивленно взираю на рвущийся ввысь фаллос. Опять раритет. Да, в Париже тебя просто балуют. Каких только трюков не таит природа в своих запасниках, никогда не угадаешь.

Скорее я представляла себе его член маленьким и жилистым, кривым и с острой верхушкой. На такой мощный агрегат я никак не рассчитывала. Ибо длина носа и толщина пальцев (по которым все якобы можно рассчитать) указывали на средние размеры. Сантиметров одиннадцать, от силы двенадцать. Брис поворачивается, и теперь я вижу его в профиль. Блеск! Он напрягает мускулы живота, и пенис раскачивается в такт. Это уже лишнее! Мог бы обойтись и без фокусов, инструмент и так впечатляет.

Я в умилении приподнимаюсь на кровати и внимательно рассматриваю предмет его гордости. Не зря же я родилась в семье художников, люблю все неординарное, а такой прямой, словно по линейке вычерченный член мне никогда не попадался. Он — само совершенство, без малейшего намека на изгиб. Головка тоже не выступает, он ровный и гладкий, как труба, и до самого кончика покрыт шелковистой кожей. С художественной точки зрения он не кажется мне красивым — не хватает барочной вычурности, особенно наверху. Но член безукоризненно подходит к стальному телу и, чего греха таить, возбуждает меня. Он заставляет меня даже забыть канаты мускулов на бедрах и вздувшиеся вены на икрах, которые не в моем вкусе.

Под моим взглядом Брис краснеет до корней волос. Такого я тоже никогда не встречала, и это меня глубоко трогает. Неужели под этой горой мускулов скрывается мягкое сердце?

— Ты находишь меня красивым? — робко спрашивает он и боязливо поднимает на меня свои серые глаза (мы неожиданно перешли на ты).

— Не просто красивым, а потрясающим! — Брис чувствует себя польщенным.

— Иди ко мне, сладкая моя! Заберемся под одеяла! Он поднимает меня, я обвиваю руками его шею.

Едва дышу. Дело принимает серьезный оборот! Ах, до чего же хорошо чувствовать большое, сильное мужское тело, снедаемое страстью! Я тоже хочу его. Брис крепко держит меня одной рукой, без малейшего усилия. Другой откидывает покрывало. Простыни лимонно-желтые, без всяких роз, скромно-однотонные. Мне становится легче. Постельное белье с рисунком вызывает у меня отвращение. Хотя бы тут я буду избавлена от пытки розами!

— Последний штрих. — Брис нежно кладет меня на кровать, становится рядом на корточки и с видимым наслаждением бережно снимает с меня трусики и чулки. Потом осыпает поцелуями все мое тело. Мне становится жутко жарко, и я бы предпочла, чтобы он вошел в меня.

Но Брис действует по учебнику. Его голова уже между моих ног.

— Можно? — спрашивает он, затаив дыхание. — Я только поприветствую это сладкое маленькое гнездышко.

Я чувствую его горячее дыхание на самом интимном месте. Потом его язык. Именно там, где нужно ни на миллиметр выше или ниже. Это так упоительно, что у меня вырывается вскрик.

Фаусто в последнее время делал это неправильно. Целовал меня то слишком низко, то там, где волосы, но только не посередине, где полагается. Чем же я недовольна? Но ведь там я и сама могу себя поласкать, а ночь проходит быстро. Зачем терять время зря?

Вот Брис насладился, пристраивается между моих ляжек и наконец ввинчивает самый прямой из всех членов в мое нетерпеливое лоно. На секунду мы замираем. Ради этого стоило вытерпеть все: аварию, ливень, неразбериху в начале вечера! Наш первый контакт феноменален! Брис тяжело дышит. Розарий оглашается его стоном.

Он начинает двигаться. Рывками, нерешительно, не слишком глубоко. Почему не до конца? Боится? На его лысине выступает пот. Или начнет сейчас скрести? Боже упаси! Нет-нет, он только приноравливается! Ага, теперь отваживается вглубь, пока все еще сдержанно, на ощупь, но все быстрее и быстрее. Соответственно растет и наслаждение. Теперь вошел в ритм.

— Тиция! А-а-а-х! Это прекрасно! С тобой совсем по-другому! У тебя такая славная… маленькая… узкая… норка! — Конец я не понимаю, мы погружаемся в блаженство.

Мы занимаемся любовью целую вечность. В классической позе. Я лежа на спине, он сверху. Позиция, которую я люблю меньше всего. Но я не жалуюсь. После длительной засухи я так изголодалась по ночи любви, что согласна на все. Лишь бы это не кончалось!

Брис закрыл глаза. Я наслаждаюсь его силой, стонами, прерывистым дыханием, вожделением, исходящим от его мощного тела. Брис действительно уникален. Чаще всего спортсмены ни на что не годятся в постели, но это случай особый, он спасает репутацию всей братии.

Теперь надо бы перевернуться. Жду, когда Брис заметит это и поменяет позицию. Но этого нет в учебнике, и он методично продолжает, ничего не меняя (причем слишком быстро для меня). Когда же он сменит такт? Это слишком монотонно. Чего-то не хватает! Он может слишком долго!

И вдруг мне начинает надоедать!

Желание идет на убыль. Все вдруг ломается, магия улетучивается. Я хочу Фаусто! Прямо хоть плачь!

Брис кажется мне чересчур механическим, его мускулы все время движутся. Они слишком твердые, на них просто натыкаешься. Как же я раньше этого не замечала? Ведь не слепая. Меня вдруг начинает раздражать его лысый череп. Хочу Фаусто с его львиной гривой! Такое ощущение, что меня любит боксерская груша: снаружи кожа, внутри песок! Я сыта этим жестким телом, этой неудобной позицией. Не хочу больше лежать тут с задранными ногами, как младенец на столе для пеленания!

Хочу своего мужа! Четыре коротких, один долгий.

Хочу Фаусто, который сразу понимает, что мне нужно, и при этом не надо произносить ни слова. Прочь отсюда!

Брис, наконец, что-то замечает и открывает глаза:

— Ты не можешь кончить?

— Нет!

— Ах, моя крошка! Я знаю, что тебе, нужно!

Он легко становится на колени, не отделяясь от меня и поднимая меня вместе с собой. Закидывает мои ноги себе на плечи. Теперь у него свободны руки, чтобы поласкать меня там, где вначале был его язык.

По учебнику сейчас все идеально. Брис ждет, чтобы я растаяла от восторга. Но я чувствую себя несчастной курицей на рынке, подвешенной за ноги, головой вниз, и это убивает всякое желание. Вижу перевернутое море роз. Все пестрит! Но мое положение от этого не становится лучше. Ненавижу вывихи в постели! И еще этот культ Исиды! Что меня ждет?!

— Кончай, моя богиня! Кончай, любовь моя! — Брис действительно старается изо всех сил. Его высокий лоб весь покрыт капельками пота, и мне надо что-то сделать ему в угоду. Остается только притворный оргазм! Выбора у меня нет! Правда, это противоречит моим принципам, я не люблю лгать в постели. Но все равно уже начала с Томми, а разом больше, разом меньше — погоды не сделает!

— Ты кончаешь?

— Да!

— О, радость моя!

Я начинаю судорожно подергиваться и сучить ногами, лучшего не могу придумать, сказывается отсутствие опыта. Но это действует, да еще как!

— Да! Да! Да! — кричит Брис, отнимает руку, обхватывает меня за бедра. Теперь он по-настоящему вошел в раж. Лишь бы не забыл, что должен быть начеку. Он широко открывает глаза и смотрит поверх меня на обои в розах.

— Это сверх-естест-венно! — хрипит он с остекленевшим взором. — Это… это…

Последние толчки перед оргазмом. Мне страшно! Скорость нарастает. Сейчас свершится!

Брис исторгает громкий стон и выходит из меня в последнюю секунду. На мое тело извергается белый поток. Я лежу, будто парализованная, и наблюдаю за ним из-под полуопущенных ресниц.

— О-о-х, это было так упоительно! — Брис вытирает пот со лба. Жду, когда он схватится за носовой платок, однако напрасно.

— Не двигайся, — говорит он и начинает натирать меня своей спермой, словно ценным кремом. — Вот что я хотел тебе показать! Это и есть культ Исиды!

Круговыми движениями, весьма, кстати, приятными, он массирует мою грудь, живот, пока кожа не становится абсолютно сухой. Я настолько ошарашена, что не могу вымолвить ни слова.

— Это сохраняет женщине молодость и красоту, — заявляет он потом с гордостью, — если делать так один — два раза каждую неделю, то в сорок лет ты будешь выглядеть так же, как сейчас, и ни на день старше. И знаешь, лучше всего действует трехдневная сперма.

— Кто это тебе сказал?

— Я знаю одну даму, — таинственно сообщает Брис, — это совершенно замечательная женщина. У нее трое мужчин, которые делают это для нее. Они сменяют друг друга, и каждый день приходит новый. Она старше меня, ее красота не подвластна времени. Безумно соблазнительная особа, с волшебным телом. Все по ней с ума сходят!

Брис поднимается.

— Полежи, я сейчас вернусь. — С довольным вздохом он отправляется в ванную. Я бы тоже не отказалась от душа. Он уже возвращается.

— Думаю, мне пора домой, — говорю я, приподнимаясь.

— Нет! Ни в коем случае! Это было бы жестоко, любовь моя. Ты останешься у меня! — Он укладывается поуютней, тесно прижимается ко мне и нежно целует в губы. — Поспим до пяти, — зевок, — а потом оба встанем, потому что в шесть приедет мой шофер. Мне надо в Шербур, на фабрику. Там будет заседание правления. Который час? Что? Половина третьего? Значит, спим два с половиной часа. А потом я отвезу тебя домой, если хочешь!

— Не надо, — подаю я голос, — я живу прямо за углом.

— Точно, — сонно бормочет Брис, — я совсем забыл. Мы же соседи! Какое счастье! — Он уже спит.

Я лежу на спине и смотрю в потолок. Мокрое пятно, похоже, стало больше. А может, я ошибаюсь.

Чудовищно хочется помыться. Так и кажется, что грудь липкая. Брис лежит рядом и ровно дышит, как младенец. Я вдруг чувствую огромную усталость и потихонечку засыпаю.

Мне снится тропический лес. Пальмы, лианы, попугаи, орхидеи, а посередине — чудный водопад. Я становлюсь под струи воды. Ах, как хорошо! Теплая, приятная вода с шумом плещется на меня и омывает все тело. Я с наслаждением подставляю то один, то другой бок, но что это?

Вода хлещет все сильнее и становится все холоднее. Она уже просто ледяная! Капли стучат мне по носу, по лбу, попадают в рот и прогоняют сон.

Бултых! По щеке, по шее. Где я? В эпицентре водопада, если не ошибаюсь. Вскакиваю, на улице уже светло. А здесь в полном разгаре катастрофа. Вода низвергается с потолка, с шумом обрушивается на белый кожаный пуфик возле кровати, капли разлетаются в разные стороны и брызжут мне прямо в лицо. Я окончательно просыпаюсь. Это уже не сон, а холодная, мокрая действительность! Прорвало трубу! Великий боже!