В 8. 15 поступил доклад о том, что три "Ланкастера" прошли над Мойзеном, - это было ещё далеко, но самолеты определенно шли по направлению к Тирпицу.
      Капитан Вебер немедленно приказал офицеру-сигнальщику связаться с базой Бардуфосс и сообщить об этом командиру соединения истребителей майору Эрлеру. Истребители могли бы после взлета быть над кораблем через десять минут - значительно раньше, чем подлетят первые "Ланкастеры". Затем он приказал привести в состояние боевой готовности все службы и вывесить желтый флаг воздушной тревоги - сигнал для нескольких зенитных батарей на Хаакое и вокруг Тромсе приготовиться к отражению воздушного нападения.
      Вебер и другие офицеры, включая его помощника капитана 3-го ранга Мюллера, лейтенанта Шмитца, офицера-сигнальщика и капеллана пастора Зиберта, поднялись на мостик.
      Ясный солнечный безоблачный день, вода сверкала как зеркало, ни дуновения ветерка, - словом, идеальные условия для нападения. Вокруг не было высоких гор, которые могли бы прикрывать корабль, как это было в Фоеттен фьорде или Каа фьорде, а дымогенераторы, хотя и были уже доставлены на свои места, но ещё не были заправлены и подготовлены к действию.
      Фактически, Тирпиц был так же беззащитен, как в открытом море с отказавшими машинами - тот самый наихудший вариант, который тысячу раз представал пред мысленным взором и командования, и экипажа...
      Время шло; одно за другим поступали сообщения из Мойзена и других пунктов о прохождении все новых и новых самолетов. Вскоре приближение самолетов отметили и операторы радаров дальнего обнаружения.
      Корабль молчал. Каждый, сохраняя спокойствие, находился на своем боевом посту, у больших и малых орудий, в радиорубке, центре связи корабля, у дальномеров и радара на фор-марсе, в центрах электроснабжения и артиллерийских погребах глубоко внизу корабля.
      Наконец, передовые дальномеры засекли самолеты противника в семидесяти километрах на юго-востоке. На таком расстоянии они были похожи на маленькие черные насекомые. Их было около тридцати. Они шли ярусами, группами по четыре самолета, неумолимо приближаясь к цели.
      Где же истребители Эрлера? Офицер-сигнальщик снова связался с Бардуфоссом. Ему ответили, что истребители взлетели.
      И они действительно взлетели; тридцать "мессершмиттов" набрали высоту и начали барражировать над Трёмсе и Бардуфоссом. Конечно же, данные разведки и приказы командования не содержали однозначного указания, куда именно направляются тяжелые бомбардировщики и какие цели следует оборонять прежде всего. В городе, в порту, на военных базах существовало ещё немалое количество объектов, которые и могли быть целью налета и нуждались в защите. Тирпиц был только одним из них - он ведь и в самом деле уже не являлся особой боевой единицей, неким символом германской мощи и прочая, прочая, прочая.
      Да, конечно, основным фактором передислокации истребительной авиагруппы было названо именно прикрытие Тирпица; основным, но не единственным. У пилотов Люфтваффе было собственное мнение о ценности этого корабля - было, даже если они вслух его не высказывали так, как это мог себе позволить их рейхсмаршал.
      Кроме того, и в самом деле до последнего момента было неизвестно, на какую цель выходят бомбардировщики; само собой, никто на немецкой стороне не знал, что вся защита тяжелых машин - кормовые пулеметы калибра 7, 62, против массированного налета "мессеров" оружие малоэффективное.
      Все это так.
      Но ведь наступил момент, когда цель бомбардировки стала совершенно ясна и когда стало понятно окончательно, что "Ланкастеры" идут без истребительного прикрытия. Возможно, предотвратить бомбардировку Тирпица было уже поздно, но вообще не атаковать врага - это не в традициях истребительной авиации. Нечто серьезно изменилось даже в Люфтваффе, где в общем-то до конца войны, равно как в SS-ваффен, сохранялся нацистский дух.
      Триумф воли...
      Последний бой
      В 9. 38, когда "Ланкастеры" были уже в пятнадцати милях, капитан Вебер отдал приказ открыть огонь орудиями главного калибра. Первыми стрельбу начали орудия башен А и Б, затем к ним в заградительном огне присоединились две других башни. Выстрелы потрясали корабль, оглушали всех своим сконцентрированном гулом.
      Затем загрохотали пушки меньших калибров и лихорадочно задергались высоко задранные стволы зенитных орудий.
      Облачка коричневого дыма от взрыва снарядов отчетливо виднелись на фоне ясного неба, они мгновенным сгустками вспухали по курсу и внутри строя "Ланкастеров", - но бомбардировщики решительно шли вперед.
      Капитан Вебер и вся его команда перешли в бронированную рубку. Перед тем, как задраить верхний люк, они увидели, как громадные бомбы оторвались от самолетов и, набирая скорость, начали свое падение прямо на них.
      Другие тоже видели эти падающие бомбы - Кюнен и Брюннер на берегу у причала, Зоммер в ожидании катера, фермеры на острове, жители Тромсе.
      ...Все поняли, что сейчас произойдет, услышав густое гудение моторов трех десятков "Ланкастеров"...
      Грохот потряс город, стекла повылетали из окон домов, расположенных в полумиле от места падения бомб, окруживших Тирпиц занавесью всплесков воды и грязи, которые поднимались до высоты его главной мачты.
      Одна бомба угодила в башню Б, другая ударила в середину корабля, пробив бронированную палубу и разорвалась внутри, две других попали в левый борт, разворотив его как консервную банку, и пробили огромную дыру, в которую хлынули тысячи тонн воды.
      Слова для истории
      Рассказывает участник налета, бывший штурман "Ланкастера" Терри Плейфорд:
      "Мне кажется, что мы увидели Тирпица на расстоянии в 30 миль. Абсолютно чистое небо над головой, а под нами корабль. Он находился на своей стоянке, совершенно открытый, и мы знали, что на этот раз его достанем. Когда мы приблизились к цели и открыли бомбовые люки, нас всех охватила нервная дрожь - мы сразу забыли о немецких истребителях, о которых нас предупреждали. Уже над целью мы увидели, как бомбы полетели вниз с других самолетов - ведь вы не видите, как падает ваша бомба, видны только другие. Они падали довольно близко друг от друга - всплески были гигантскими - даже на высоте 15 000 футов, нам казалось, что они дотянутся до нас. И тогда наводчик закричал "Мы попали!". Я был в восторге, мы сделали разворот, что бы посмотреть, что нам удалось сделать. И затем, к нашему восторгу, мы увидели, как корабль стал медленно переворачиваться хотя его орудия продолжали стрелять. Это вызвало у нас чувство уважения. И мы поняли, что дело сделано. Наш день настал"...
      Атака длилась всего три минуты. Затем наступила тишина, в воздухе слышались только удаляющиеся звуки моторов "Ланкастеров", уходивших домой в сторону моря.
      Когда дым рассеялся, то наблюдатели увидели, что корабль кренится на левый борт. Казалось, что крен остановится на 20 градусах. Затем внезапно взорвался кормовой склад боеприпасов, который просто поднял башню С в воздух и сбросил её в воду в сорока ярдах от корабля. Из огромного круглого отверстия вслед летящей тысячетонной башне ударила тугая струя пламени и дыма...
      Среди погибших был лейтенант Лейн, который в свое время пытался поймать Х-6 с катера Тирпица.
      Гибель гиганта
      Теперь, когда взгляды всех на берегу снова обратились к кораблю, стало ясно что крен на левый борт, который вроде остановился, стал резко увеличиваться и увеличиваться. Медленно, казалось, очень медленно корабль кренился дальше и дальше, пока из воды не показались бронеплиты киля с правого борта, а надстройки не легли на воду с левого борта.
      На какое-то мгновение корабль лежал на борту, затем все больше и больше воды стало проникать в его разорванные отсеки, и корабль продолжал кренился и переворачивался до тех пор, пока палубные надстройки не уперлись в дно фьорда, и на поверхности можно было только видеть длинный блестящий киль, похожий на выброшенного на берег кита. Наконец-то жизнь Тирпица завершилась.
      Вниз, то есть наверх
      Но что случилось с командой? Сколько погибло, сколько осталось в живых, сколько попали в ловушку в перевернутом корпусе?
      Катер капитана Зоммера так и не пришел, поэтому он взял лодку и направился к кораблю. Старший морской офицер на берегу в Тромсе, капитан Крюгер, направил спасательную команду вслед за ним. Когда через час они достигли корабля, то увидели сотни людей, часть из которых были раненые. Одни барахтались в полной нефти воде около корпуса корабля, другие цеплялись за окружавшие корабль противолодочные сети.
      Среди них был и лейтенант Бернард Шмитц, все ещё в форменной фуражке. Только он один выжил из всех тех, кто находился в бронированной рубке. Ему удалось через люк перебраться в штурманскую рубку как раз в тот момент, когда корабль стал опрокидываться, и капитан Вебер отдал приказ эвакуировать нижние палубы. Он рассказал, что двери бронированной рубки заклинило, и все, кто там был, оказались в ловушке.
      Вот выдержка из рассказа Бернарда Шмитца:
      "Я обедал в столовой, когда зазвучали сирены, предупреждая о воздушном нападении. Я поднялся на мостик, и мне сказали, что замечена большая эскадра бомбардировщиков. Примерно в 8. 30 я и сам увидел самолеты. Я насчитал 28 или 30 "Ланкастеров". Вскоре открыли огонь 15-дюймовые орудия. Мы перешли в бронированную рубку. Потом посыпались бомбы. Одна из них ударила в носовую часть, другая попала около дымовой трубы. Я стоял у правового борта и старался удержаться на ногах, ухватившись за стойку для противогазов. Но корабль так сильно сотрясало от взрывов, что я вдруг увидел, что стойка оказалась в моей руке, а кронштейны отлетели от брони.
      Корабль уже кренился на левый борт. Офицер-сигнальщик сказал, чтобы открыл одну из бронированных дверей, но её заклинило, и открыть было невозможно. Я попробовал другую. Но её тоже заклинило. Я получил разрешение спуститься в штурманскую рубку, которая была моим боевым постом. Капитан и другие решили остаться в рубке, пока орудия продолжают стрелять. Когда я спускался вниз, матросы спрашивали меня, не может ли корабль перевернуться. Я сказал, что это невозможно, у нас под килем слишком мало воды. Наверное, я был последним, кто видел капитана живым.
      Когда я спустился на палубу, я увидел, что мачты и главная башня клонятся прямо на меня. Мне совсем не хотелось быть под ними похороненным, я прыгнул в воду и поплыл как можно быстрее сторону. На мне были мои морские ботинки и все снаряжение. Вокруг меня было много людей. Они поднимали руки, тонули прямо на глазах, и это было ужасное зрелище. Я проплыл с 150 метров к противоторпедным сетям и ухватился за буй. Повернувшись назад, я увидел, что корабль все больше кренится на борт, наверное уже до 130 градусов. Торпедные аппараты были вровень с водой. Я не помню, сколько времени я оставался там, наверное от полутора до двух часов. Мне удалось спасти только часы и запонки...
      Несколько дней после этого я пролежал в госпитале, и только тогда смог отойти от глубокой депрессии. Ведь корабль был моим домом. На его борту я чувствовал себя в безопасности, и мне хотелось все время оставаться с ним. Теперь я потерял свой дом, мне стало ясно что эта кошмарная война, которая, я думал, кончится для нас благополучно, окончательно нами проиграна."
      Зоммер беспокоился о тех сотнях моряков, которые были заперты внутри корпуса поверженного линкора. Многие из них пробивали себе в это время путь наверх, через различные отсеки. Единственная возможность помочь им - это прожечь отверстия в перевернутом днище. К сожалению, ремонтное судно "Неймарк", на котором было достаточное количество газовых резаков, вышло в море.
      Зоммер отослал норвежский катер обратно в Тромсе, чтобы собрать все газовые резаки и доставить лопаты и песок, чтобы соорудить опоры для ног на скользкой покатой поверхности киля. Но он понимал, что пройдет значительное время, прежде чем они смогут начать работу.
      Борьба за жизнь
      ...Боевой пост лейтенанта Хайнца Бернстайна, который служил на линкоре с момента его спуска на воду, находился в главном электроотсеке контрольной рубки, глубоко внизу в стальном чреве корабля, всего в трех палубах от днища. Когда началась атака, и он, и его команда слышали большой шум и чувствовали вибрацию, но не знали, что это такое - стрельба из корабельных орудий или взрывы бомб. Когда корабль начало кренить, он доложил на мостик, что у него прервана связь с турбинным отделением и двумя отделениями электроконтроля, а вскоре получил приказ об эвакуации. Затем свет погас, и команда в темноте вдруг поняла, что не может стоять прямо на ногах; они скользили по сторонам к переборкам, незакрепленные механизмы валились вокруг них. Когда зажглись аварийные лампы, они увидели, что контрольная панель расположилась вверх ногами, а пол поста управления находится у них над головой. Из бывшей палубной переборки, на которой они раньше стояли, сочилась вода. Корабль перевернулся.
      Единственным их шансом на спасение, было двигаться вверх, к килю, который, как они надеялись, возвышался над водой. Они поднялись по лестнице в пункт электроснабжения № 3 (обычно расположенный ниже них), по дороге нашли баллоны с кислородом и дыхательные аппараты, которые конечно же немедленно прихватили с собой. Здесь же они услышали удары по переборке и, умудрившись открыть дверь в генераторное отделение № 3, нашли там ещё тридцать два человека.
      Теперь между ними и голубым небом было, как они надеялись, только двойное дно корабля, темное, труднодоступное пещерное пространство, в котором обычно находилось жидкое топливо, но которое, к счастью, оттуда вытекло.
      Они смогли отвинтить люк, который прикрывал выход, и на них обрушился поток газов. По очереди, друг за другом они пробирались вперед. Теперь над ними была только наружная обшивка, но и спасение могло придти только снаружи. Но придет ли кто-нибудь? Или им суждено здесь и умереть?
      Чтобы сберечь энергию, Бернстайн приказал всем лечь и погасить лампы. Снаружи не было слышно ни звука. Временами люди стучали гаечным ключом по обшивке, но ответа не было. Было чертовски холодно. Вскоре воздух стал таким спертым, что люди почувствовали головокружение и вскоре находились на грани потери сознания. Бернстайн приказал открыть один из спасительных баллонов с кислородом. Воздух немного освежился. Люди спали по очереди и стучали в киль.
      Утро сменилось полуднем. Все ослабли. Открыли ещё один баллон с кислородом. Продолжали стучать. Но ответа не было.
      ...В другой части корабля, немного подальше к носу, матрос Герлах находился на своем боевом посту в трансмиссионном отделении, прямо под бронированной палубой. Герлах почувствовал, что корабль кренится, когда со стола полетела стоявшая на нем фотография его жены.
      Предохранители на контрольной панели выходили из строя один за другим, затем, когда корабль стал крениться ещё больше, со стоек сорвались блоки с предохранителями.
      Вместе с товарищами Герлах решил, что пора убираться. Сначала они думали, что надежда на спасение в том, чтобы двигаться вверх, к главной палубе, но когда они добрались до столовой оркестрантов и обнаружили, что столы, скамейки, инструменты и оружие лежат на потолке, а кубрик заполнялось водой, они поняли, что должны идти туда, откуда пришли.
      По пути к ним присоединилось ещё пять человек, выбравшихся из полузатопленного отсека.
      Вскоре погас свет. Вода быстро поднималась, и вскоре дошла до бедер. Казалось, что выхода нет. У одного был пистолет и моряки начали думать о том, чтобы пристрелить друг друга, прекратив последние мучения, но никак не могли решиться, кто должен будет начать.
      Потом Герлах вспомнил, что у него в кармане брюк есть фонарик. Хотя он и побывал в воде, но зажегся. При свете фонарика они подплыли к водонепроницаемой двери, открыли её и затем нашли ведущую вверх к днищу лестницу. По ней они выкарабкались из воды.
      Затем добрались до носового холодильника, потом прошли в машинное отделение, где встретили ещё двенадцать человек. Над ними было двойное дно носовой части, но в отличие от группы Бернстайна, им не удалось найти люк в межобшивочное пространство. Они стояли на потолке машинного отделения и начали стучать по внутренней обшивке. Звуки были достаточно гулкими - нефть вытекла в громадные пробоины и растеклась по воде далеко вокруг линкора, но, к счастью для моряков, не загорелась.
      ...В группе Бернстайна стучали уже несколько часов, больше для того, чтобы чем-то занять себя, на что-то надеяться. Некоторые уже отказались от надежды на спасение и готовили себя к смерти. Затем внезапно они услышали звуки, о которых так мечтали, - услышали шаги людей по килю, а затем и ответы снаружи на их стуки - простой морзянкой выстукивали: "Ждите. Идем на помощь"..
      Все встали, смотрели, ждали.
      Вскоре красный огонек газовой горелки показался в днище, а расплавленный металл закапал вниз. Конечно, была опасность пожара или взрыва газов, но на такой риск надо было идти. Вспыхнул небольшой пожар, но его быстро загасили огнетушителем. Затем раздалось легкое шипение - это свежий воздух проник в помещение.
      Круглая плита дюймовой стали свалилась вниз, и моряки увидели небо.
      "Я Зоммер, - раздался сверху знакомый голос. - Кто там внутри?"
      "Бернстайн и ещё тридцать шесть человек."
      "Ладно, мы вас сейчас вызволим".
      Изможденных людей вытаскивали по одному, сажали в лодки и отвозили на берег.
      Таким же образом спасли и группу Герлаха.
      За ночь спасатели прорезали ещё несколько отверстий в стальной обшивке в поисках других людей. На следующий день спасатели услышали слабые стуки, пробились через хаос искореженных переборок, и ещё одна группа в шесть человек была поднята на поверхность. Один из них был на грани сумасшествия. Он не хотел уходить, и его вытаскивали силой.
      Был установлен контакт с ещё одной группой из трех человек. Лейтенант Меттеганг, Штурм и Дикман попали в ловушку - оказались в отсеке ниже ватерлинии, с заклиненными дверями. Пол (а теперь "потолок") отсека был герметичным, но кислорода в воздушном мешке было не так много. Чтобы спасти троих офицеров, нужно было подобраться с газорезаком через несколько затопленных отсеков и стальных переборок и нужна была, как выяснилось, специальная аппаратура для резки под водой. Такая аппаратура была на "Неймарке", но у спасателей её не было, и люди остались умирать под кораблем.
      Всего через прорези в днище было вызволено восемьдесят семь человек. Шестьсот были спасены из воды, 900 были убиты, утонули или задохнулись в стальной душегубке...
      Еще до того, как "Ланкастеры" повернули домой, они заметили, что корабль начал переворачиваться и были уверены, что их миссия выполнена.
      В ту же ночь пришло подтверждение в сообщении по радио от агента Эгиля Линдберга, которое он послал с чердака морга (морг всю ночь принимал тела с Тирпица, даже тогда, когда Линдберг передавал свое сообщение).
      На следующий день это подтвердил и пролетевший над Тромсе самолет-разведчик "Москито". Дальнейших доказательств уже не требовалось, но капитан Деннинг в центре оперативной разведки Адмиралтейства все-таки не мог удержаться, чтобы не узнать, не было ли по этому поводу перехвата "Ультра". Конечно, сообщение было и его перехватили.
      "От офицера морской связи в Тромсе
      Морской группе Север, флагманскому офицеру, Норвегия.
      Тирпиц взорван и затонул.
      0946/12/44.
      ЭПИЛОГ
      Такова история великого и ужасного "Тирпица". Его карьера, столь непохожая на корабль-близнец "Бисмарк" (путь которого был славным и коротким) была долгой, агония мучительной и кончина непроизвольно вызывала сочувствие даже у противников. Правда, корабль выполнял свою нелегкую роль, сковывая своим присутствием вражеские силы, которые могли бы быть использованы в другом месте. Но, в конечном итоге, войны выигрываются наступательными, а не пассивными действиями.
      Ни по калибру орудий, ни по боевому духу моряков немецкий флот не уступал английскому - все дело было в существенной слабости разведывательного обеспечения, в несбалансорованности морских соединений, в отвратительной нескоординированности действий родов войск и отдельных соединений, в остром дефиците топлива и, как следствие, недостаточной морской практике, в нерешительности высшего командования и лично Гитлера, который сковывал действия моряков, и во все более отчетливом военно-техническом отставании Германии. Огромный корабль, сооруженный для уничтожения противника, жил жизнью прикованного к месту инвалида и погиб уродливой смертью.
      Политическое руководство Германии чуть ли не до последних дней войны уповало на "вундерваффе", на чудо-оружие, которое могло бы изменить ход войны. Достаточно много в этом направлении было сделано. Немецкие ученые и инженеры создали крылатые и баллистические ракеты, в боевых действиях были применены и самонаводящиеся торпеды, и реактивные истребители и, как всем известно, в Рейхе напряженно работали над созданием оружия массового уничтожения. Вполне достойными были характеристики и "обычного", массового вооружения - стрелковое оружие, последние модели танков, катера, подлодки; передовыми были некоторые модели самолетов и, конечно, великие линкоры. Но все это было, в большем или меньшем приближении, эквивалентным по обе стороны фронта. Войну выиграло или проиграло не оружие, а люди, сосредоточенная воля народов, которые не могли сосуществовать с фашизмом.
      Мнение англичан
      Тирпиц слишком поздно появился на сцене театра военных действий, чтобы оказать влияние на ход сражения в Атлантике, но если бы его флагманы, Цилиакс, Шнеевинд и Кюммец поощрялись в нападениях на арктические конвои, как это делалось для подводных лодок, даже учитывая риск возможных потерь, то тогда ход войны в Арктике мог бы измениться. Уничтожение надводными силами хотя бы одного конвоя не только произвело бы существенный эффект на поднятие боевого духа германского флота и во всей стране. Последствия могли бы быть далеко идущими, и могли бы, в частности, окончательно убедить Британское Адмиралтейство, что направление атлантических конвоев представляет собой неоправданный риск...
      И все же:
      Да, ещё большая нагрузка легла бы на Тихоокеанские поставки (а по ним и так перевезено было около половины ленд-лизовских грузов) или, как знать, на приближение сроков прямого участия Союзников в сухопутных военных действиях в Европе - или же к увеличению трудностей (и потерь) на Восточном фронте. Но конечного итога войны это бы не изменило - хотя, как знать, многим из нас, чьи отцы и деды прошли через Вторую мировую, не пришлось бы появиться на свет...
      Долгие годы безобразные останки корабля торчали в разных местах в районе его гибели. После войны норвежское правительство продало все, что осталось от линкора, компании по подъему затонувших судов, и за несколько лет она разобрала и продала на переплавку весь громадный остов. Но ещё спустя тридцать пять лет обломки ржавого железа - все, что осталось от последнего линкора Гитлера, - кое-где валялись на тихом безлюдном берегу.
      Капут
      Весной 1945 года были уничтожены последние крупные военные корабли нацистов. Незадолго до освобождения польской Гдыни Советской армией 28 марта 1945 года немцы сами затопили в её порту так и не отремонтированный окончательно линкор "Гнейзенау", брат-близнец потопленного в Норвежском море "Шарнхорста"; в апреле советская и союзная авиация разбомбила карманные линкоры "Адмирал Шеер" и "Лютцов" и повредила, практически до полного выхода из строя, тяжелый крейсер "Адмирал Хиппер". Так что конец войны пережил лишь тяжелый крейсер "Принц Ойген".
      Последний путь
      Какое-то время, пока союзники делили военные трофеи, крейсер, удивительно похожий - только поменьше - на "Бисмарка" и "Тирпица", находился в южной Норвегии, где была произведена капитуляция большей части остатков Кригсмарине.
      Затем американцы перегнали его на свою военно-морскую базу и старательно "вычистили" все ценное оборудование, прежде всего гидроакустическую систему, которая, возможно, на то время была одной из лучших в мире.
      Затем с крейсера сняли вооружение - стволы орудий ещё далеко не отработали свой ресурс, - напичкали всевозможными датчиками и отправили в плавание по тропическим тихоокеанским водам. Несколько недель крейсер простоял на якорной стоянке возле неприметного атолла; неподалеку от него становились на якорь эсминцы, тральщики и транспорты, многие - с заметными шрамами, полученными в недавно отшумевшей войне.
      Людей на атолле становилось то больше, то меньше и в одно тихое теплое утро не осталось ни одного.
      У кораблей есть души. Несомненно, была она и у "Принца Ойгена", и те, кто обладает мистическим сознанием, возможно поддержат мысль, что находилась она в некоей невыразимой словами связи с душой славного полководца, бравого вояки, храбреца и остроумца Евгения Савойского. Возможно, существует и память корабля - и в ней были, дрейфовали по своим неведомым законам, воспоминания о крутых ледяных волнах северных морей и о злой балтийской волне, о сокрушительной мощи вражеских снарядов и неумолимом приближении торпедоносцев, о буро-голубых фонтанах вздыбленной бомбами воды и о самом тяжелом увечии, которое ему нанес не кто иной как собрат "Лютцов" на рейде Гдыни...
      Но и связь, и эти воспоминания прервались. Ударил гром... нет, звук, громовой удар, равного которому давно - а может, никогда ещё прежде - не было на Земле, донесся позже. А сначала воссиял ярче тысячи солнц огненный шар, стремительно расширилось вокруг него кольцо ясности - это растаяли от непереносимо-пламенного сияния утренние облака; а под огненным шаром в кратчайшее мгновение вскипела поверхность великого океана; а потом поднялась крутая волна и ударила, в считанные секунды после сокрушительного удара волны воздушной, в серый стальной бок последней жертвы уже завершенной войны...
      Вундерваффе, о котором так мечтали нацисты, сожгло последний большой корабль Рейха.
      Но это было не приговором кораблям как воду вооружений - мы все знаем, что атомное оружие не отменило ничего из вооружений. Но, судя по тому, как мы все прожили в последней половине столетия, отменило Мировую Войну.
      Роман одного из блестящих английских разведчиков Яна Флеминга называется "...как я престал бояться и научился любить атомную бомбу". Роман, как вся "бондиана", забавный и не о том - и все же в нем присутствует выражение некоей подсознательной дуальности, которая присутствует в умах современников.
      Никто не сомневается, что наци, заполучив Бомбу, непременно бы её применили.
      Тысячи талантливых и высокоинтеллигентных людей в десятке стран и успешно разрабатывали Бомбу, и тщательно, порой с элементами сладкого безумия, прорабатывали её боевое применение.
      Но никто и никогда Бомбу не применил.
      Очень хочется верить, что нацистский режим был единственным, способным на это преступление.
      А это значит, что весь героизм и самопожертвование, проявленное
      ...сначала в неравной борьбе,
      ...в том, чтобы её выровнять
      ...и не ослаблять натиска ни на мгновение, даже когда военная победа очевидна - не напрасны, жизненно необходимы по самому большому счету.
      Не ради славы,
      Ради жизни на Земле.
      КОММЕНТАРИЙ
      Стало давно уже общим местом говорить о том, насколько сложны и многообразны события в том уникальном взаимосплетении, которое предшествовало самой большой войне в истории человечества и реализовалось в её ходе. Об этом говорили, более или менее пространно, едва ли не все, кто брался за эту тему. В то же время не намного меньше существует попыток проанализировать эту ситуацию в целом, иначе, если не нарисовать модель, то по крайней мере определить её основные элементы, механизмы, приводные силы. По сути, каждое историческое исследование, даже посвященное локальному эпизоду, опиралось на наличие некоторой авторской концепции общих событий; далеко не всегда эта концепция озвучивалась, зачатую даже не осознавалась на вербальном уровне самими исследователями, историками, аналитиками, но предопределяла быть может главный стимул к исследованию.
      В самом деле, обязательно спрашиваешь себя: ну как же так могло получиться, что нацистская Германия в считанные годы создала могучие линкоры и сильнейший воздушный флот, тысячи подводных лодок и сотни танковых дивизий - вооруженные силы, достаточные если не для завоевания мирового господства, то для того, чтобы верхушка Третьего Рейха поверила в такую возможность - и навязала свою веру миллионам немцев и австрийцев, и ещё сотням тысяч граждан союзных, а затем и оккупированных стран?
      Обязательно спрашиваешь себя, почему несомненно существующее даже до начала войны, и все нарастающее в её ходе превосходство Союзников (прежде всего Западных) нарастало и реализовывалось так медленно, что эта война превратилась в чудовищное, беспрецедентное побоище - и лишь затем "развернулось" в кратчайшие сроки, оставив только дымящиеся руины и от безумных амбиций нацистов, и от средств их воплощения.
      Обязательно спрашиваешь себя, с чем связан уникальный отрыв советского руководства от реальности - не только реальности последнего предвоенного времени, но и предыдущего и даже последующего, уже собственно военного периода, - так, что у очень и очень многих, и у непосредственных участников трагических событий, и у позднейших аналитиков складывалось впечатление, что Победа была завоевана поистине вопреки сталинской верхушке, а не благодаря ей...
      Очень и очень много раздумывая над перипетиями борьбы на море и, неизбежно, войны в целом, я все чаще и чаще приходил к выводу, что все произошедшее со стороны наци было колоссальной и всеохватной авантюрой.
      Кажется, что в истории борьбы и гибели флагманов отразилось все то, что, по большому счету и с учетом конкретно-исторического своеобразия, происходило в Германии вообще. Создавались величайшими усилиями страны бронированные гиганты - но не создавалась необходимая для них система разведывательного обеспечения, с жутким торможениям продвигались необходимые технические новшества, медленно или никак не решалось взаимодействие различных сил и средств, вдруг совершенно постыдно упускались элементарные вопросы практической подготовки и материально-технического снабжения. И все это при том, что ни германских судостроителей, ни военных инженеров и ученых, ни флотоводцев, ни, тем более, просто моряков по большому счету упрекнуть просто не в чем.