- Подобрать и подготовить, - уточнил Самохин. - Три-четыре часа.
      - Эти три-четыре часа я, с вашего разрешения, отдохну.
      - Устраивайтесь здесь. - Самохин показал на диван с подушкой и пледом. - Вам, товарищ майор, я предложу...
      - Успею. Мне в разведку не идти. - Шихов поднялся. - Схожу посмотрю, как устроились мои люди.
      - Я пройду с вами, - Самохин тоже встал.
      Люся проводила их взглядом до двери и взяла чайник.
      - Вам покрепче? - спросила она.
      - Погорячее. - Крестовников внимательно следил за бегущей из чайника струйкой. - Спасибо.
      Он пил чай молча, смакуя каждый глоток.
      - Олег Михайлович! - не выдержала Люся. - Возможно, я буду полезна в вашей группе?
      - Не думаю.
      - Хотя бы в эти трудные минуты не переносите на меня ваши счеты с отцом...
      - О чем вы говорите? - Крестовников приподнял брови. - Какие счеты? Разговор о справедливых и несправедливых преподавателях очень стар. Я тоже когда-то делил учителей на злых и добрых.
      - Вы не хотите понять меня. - Голос Люси задрожал. - В такое время одна я, здоровая студентка, сижу без дела.
      - Вынужденное бездействие тягостно. Понимаю. - Тон Крестовникова стал мягче. - Но это не повод, чтобы идти в горы. Разведка не времяпрепровождение, а необходимость. А если вы вспомните, сколько времени нам отпущено на разведку, то поймете, что это тяжкая, даже рискованная необходимость. В таких условиях в горах нужны мужчины. А теперь... Не примите мои слова за новое проявление моего плохого отношения к вам, но на отдых мне осталось меньше четырех часов.
      Весть о прорвавшемся в поселок танке бежала от дома к дому. Люди спешили в управление комбината, набились в коридоре, в приемной, обступили Анну Павловну.
      Стоило Самохину выйти с Шиховым из кабинета, как негромкий говор в приемной затих.
      - Позвоните в комитет комсомола, - сказал Самохин Анне Павловне. Надо подобрать двух-трех крепких лыжников для группы Крестовникова. - И обернулся к сидящему в углу трактористу: - Поедем.
      Самохин вышел из управления и поднялся в кабину тягача.
      Разрывая сугробы, грузная машина двигалась по улице, оставляя за собой широкую голубоватую канаву.
      У обогатительной фабрики тягач остановился. За стеной ее, обращенной к Кекуру, выделялась на снегу уложенная углом высокая гряда крупных валунов. Промежутки между ними были забиты камнями, местами заполнены цементом.
      Увиденное успокоило Самохина ненадолго. Так защитить можно лишь основные промышленные сооружения. А жилье, дома? Ремонтно-механическая мастерская? Склады, гаражи, стоящие на отшибе от поселка, амбулатория и детский сад? Все это растянулось на добрый километр. Не прикроешь.
      - В клуб, - отрывисто бросил Самохин водителю тягача.
      По пути он мрачнел все больше. Парниковые рамы - гордость подсобного хозяйства - несколько дней не обметались. Некоторые из них не выдержали тяжести снега, провалились. Скотный двор замело с наветренной стороны по окна, а местами и по застреху. В снегу мягко голубела траншея, промятая к силосной башне.
      У входа в клуб Самохин увидел Фетисову и Шихова.
      - Ждем вас, - встретила его Фетисова. - Хотим вместе с вами потолковать с людьми.
      - Очень хорошо, - ответил Самохин и первым вошел в клуб.
      В ярко освещенном зрительном зале было шумно. Люди сидели в верхней одежде, в шапках и походили на пассажиров, ожидающих посадки в поезд. Воздух был напитан устоявшимся табачным чадом.
      - Вербованные. - Фетисова показала глазами на зал. - Почти все здесь собрались.
      - Не только вербованные. - Самохин всмотрелся в державшихся особняком женщин. Некоторые из них пришли с детьми и узлами. - Не только...
      Хмурые лица, недобрая тишина насторожили Самохина.
      - Почему в помещении в верхней одежде? - громко спросил он. - В шапках! С вещами! Как на вокзале!..
      - Что ж, выходит, нам и помощи не будет никакой? - перебила его женщина с ребенком на руках.
      - Будет, - ответил Самохин. - Сами себе поможем.
      - Нечего нас уговаривать! - злобно бросил кряжистый детина в потертой стеганке. - Не маленькие. Видим, что на дворе творится.
      - Зачем уговаривать? - спокойно возразил Самохин. - Придет время, прикажу выйти на работы...
      - Прежде чем приказывать, обеспечьте нас! - закричали в зале. Валенки дайте! Стеганки!
      - Какой из меня работник в пальтушке? - подскочил к Самохину курчавый парень в узконосых туфлях. - Полы путаются в ногах, снег гребут.
      - Вас завербовали для работы на обогатительной фабрике, - по-прежнему сдержанно ответил Самохин. - На работающих в цехах валенок на комбинате нет. Тут и спорить не о чем. Надо будет - пойдете работать.
      - Без валенок? - спросил курчавый. - На улице?
      - Что ж, по-вашему, когда буря бьет корабль, матросы калоши требуют, чтобы ноги не промочить?
      Самохин увидел, что вместо делового разговора его затягивают в ненужные и лишь раздражающие рабочих препирательства. Сопровождаемый недовольным гулом, он поднялся на сцену, выждал, пока затих шум, и обратился к притихшему залу:
      - Одни трудятся на морозе по двенадцать часов в сутки, а кое-кто тут... санаторий устроил.
      - А ты посиди в этом санатории! - закричали из зала. - Давай к нам! Разговаривать легко, сверху-то!
      Самохин понял, что начал неудачно, хотел поправиться.
      - Минуточку!
      Договорить ему не дали.
      - Прежде чем требовать, обеспечьте людей!
      - Мы тоже знаем свои права!
      Чьи-то руки взяли его за плечи и отодвинули в сторону. Самохин оглянулся и увидел Фетисову. Ее в поселке любили. Старожилы помнили, как она штукатурила первые здания, мерзла в палатках и всегда оставалась спокойной и ровной в обращении с товарищами. Рослая, по-мужски широкая в кости, с красным, обветренным лицом, она не боялась острого спора, умела озадачить противника неожиданным доводом, простецкой на первый взгляд репликой.
      Фетисова вышла вперед.
      Шум в зале быстро спал.
      - Давай! - озорно крикнул кто-то. - Агитируй!
      В недружном хохоте неожиданно прозвучал вопрос Фетисовой:
      - У кого есть дети ясельного и дошкольного возраста? Над головами торопливо взметнулись руки.
      - Пройдите к сцене. - Фетисова показала, куда пройти, и снова обратилась к залу: - У кого дети школьного возраста?..
      На этот раз она не успела закончить фразу, как женщины торопливо направились к сцене. Некоторые подталкивали перед собой детей.
      - Я понимаю, почему вы пришли сюда, - обратилась к ним Фетисова. Работать в такое время, да еще и болеть душой за ребят...
      - Ишь заливает! - закричали из задних рядов. - Охмуряет православных!
      Выкрики утонули в гуле, из которого выделялись злые голоса женщин, возмущенно одергивающих крикунов.
      - Начальник комбината принял правильное решение, - Фетисова выждала, пока зал затих, - укрыть детей в безопасном месте. Тогда и родители смогут трудиться, не оглядываясь на дом. Кончим нашу беседу, пройдете со мной в фойе. Там я объясню, как собрать ребят и что дать им с собой.
      Фетисова отошла в сторону. Неподалеку от нее надежной опорой сбились в плотную кучку женщины.
      На место Фетисовой вышел Шихов.
      - Демобилизованные по последнему приказу министра обороны... встать!
      В зале послышался неровный грохот. Поднялось человек тридцать.
      - Старшины, в проход.
      Из рядов вышел коренастый крепыш в ладно пригнанной шинели.
      - Постройте демобилизованных и выведите сюда. - Шихов показал рукой влево от сцены.
      - Выходи строиться! - привычно подал команду парень в шинели. Разобраться по два.
      Он подровнял группу, вывел к сцене и доложил:
      - Товарищ майор! Демобилизованные в количестве двадцати шести человек построены.
      - Вольно! - Шихов осмотрел стоящих парней и обернулся к залу. - А теперь потолкуем с остальными. Вернее, с теми, кто не желает работать.
      - Да в чем работать-то! - вскочил с узла курчавый парень и выставил ногу в узконосой туфле: - Гляди!
      - Полно тебе, - громко вмешалась Фетисова. - Который год живу тут, а не видела еще дурачка, чтоб приехал на Север в таких-то бареточках. - И, не давая возразить себе, закончила под одобрительный смех: - Развяжи сидор свой. Развяжи! Если не будет в нем другой обуви, сниму с себя валенки и отдам тебе. При всех говорю. Сниму! Босая по снегу пойду!
      - Давай, давай! - закричали со всех сторон опешившему от неожиданности парню. - Разуй ее! Развязывай сидор!
      - Да идите вы!.. - Парень злобно выругался, и это прозвучало признанием своей собственной вины.
      Пока в зале угасал озорной шумок, Фетисова быстро сказала Самохину:
      - Решайте с эвакуацией ребят. Нельзя оставлять их в клубе. Какой здесь покой! Матери будут бегать сюда надо и не надо...
      "Ты сама за меня решила, - подумал Самохин, - а теперь подкидываешь мне свое решение".
      - Делайте, - согласился он. - Вы отвечаете за эвакуацию детей. - И обратился к залу: - Вечером все незанятые на работах будут разбиты на аварийные бригады. Я убежден, что все честные люди помогут сохранить предприятие...
      - А если найдутся нечестные? - Курчавый парень нагло уставился на начальника комбината. - Сачки? Будут сидеть в клубе. Что с ними делать? Вот вопрос!
      - Пускай сидят, - с неожиданным для всех спокойствием согласился Самохин. - Все работающие будут жить и питаться побригадно, в домах. Рабочему человеку надо не только отдохнуть, обогреться, но и обсушиться. А где тут обсохнешь?
      Слова его были встречены одобрительным гулом, в котором потонули голоса недовольных.
      ГЛАВА ВТОРАЯ
      Самохин вышел на крыльцо. Морщась от бьющего в лицо резкого ветра, поднял меховой воротник куртки.
      По широкой безлюдной улице привольно скользили мутные волны поземки. Края крыш курились снежком.
      За сверкающим изморозью танком с налипшими на лобовой броне и опорных катках комьями мерзлого снега стоял гусеничный трактор с прицепом-санями. Возле него трое в лыжных костюмах увязывали покрытую зеленой парусиной горную лодочку, привезенную Крестовниковым. Несколько в стороне от них стояла Люся.
      Из танка, источающего резкие запахи горелого масла и стылого металла, выбрался Крестовников, вытащил из люка охотничьи лыжи, подбитые серебристым мехом нерпы.
      Люся увидела его и отвернулась. Лицо у нее стало отчужденным, безучастным.
      Самохин присмотрелся к дочери, после короткого раздумья подошел к ней.
      - Ты знаешь его? - Он показал легким движением головы на Крестовникова.
      - Столько слышала от тебя...
      - Я не о том, - перебил отец. - Ты с ним знакома?
      - Олег Михайлович у нас преподает, - ответила Люся как можно безразличнее.
      - Ты никогда мне о нем не говорила.
      - Зачем? И без того ваши отношения...
      Она увидела подходившего к ним Крестовникова и оборвала фразу.
      - Итак, - сказал Крестовников, - выходим. Маршрут вам известен. Возвращение в восемнадцать ноль-ноль.
      Спутники Крестовникова надели поверх лыжных костюмов теплые куртки и проворно забрались в кузов саней. Танкисты подали им горную лодочку, лыжи.
      Маленький плотный лыжник деловито проверил имущество и неожиданно звонким девичьим голосом поблагодарил танкистов:
      - Спасибо, хлопцы!
      - Буркова! - Самохин узнал в маленьком лыжнике секретаря комитета комсомола. - Я просил тебя подобрать парней.
      - У нее второй разряд по альпинизму, - мягко вмешался Крестовников. Да и не время сейчас заменять кого-либо в группе.
      - Кекур не Белуха. - Буркова посмотрела на Самохина спокойными серыми глазами. - Если я уйду на несколько часов, ничего тут без меня не случится. - И для большей убедительности добавила: - Не на вершину поднимаемся.
      - Поехали! - поспешно крикнул Крестовников, заметив, что Самохин хочет что-то возразить.
      Трактор выстрелил синим клубком дыма и двинулся по улице.
      Вслед ему махали руками, платками и шапками, пока он не свернул в проулок. Люся тоже помахала рукой. Потом она сбежала с крыльца и быстро направилась к дому.
      Почему она утаила от отца, что знакома с Крестовниковым?
      Впервые она встретилась с ним два года назад в спортивно-оздоровительном лагере и стала с недоброжелательным любопытством присматриваться к человеку, причинившему отцу столько огорчений. Однако скоро поняла, что студенты его любят. Общительный и подвижный в лагере и неутомимый в горах, он сразу стал душой молодой компании. Спортивная закалка, утверждал он, - одна из особенностей профессии географа. При сдаче кандидатского минимума необходимо требовать от будущего лавиноведа не только знаний по избранному предмету, но и сдачи норм по альпинизму или хотя бы по горному туризму.
      Недоброжелательность Люси быстро таяла, тем более что Крестовников явно выделял ее: звал на тренировки, ставил в пример другим.
      Близился день отъезда из лагеря, когда Люся и Крестовников отправились вдвоем в горы. Отдыхая, он начал рассказывать, как стал лавиноведом. В памяти его студенческая пора поблекла, зато отчетливо, в мельчайших подробностях сохранились перипетии сложной борьбы, которую он вел последние годы.
      Едва получив диплом, Крестовников принялся за диссертацию "Противолавинная служба". Защита прошла блестяще. Оппоненты особенно выделяли практическую ценность труда молодого ученого. Окрыленный успехом, он стал добиваться ассигнований на организацию опытной станции лавинного прогноза.
      Ему не отказывали. Говорили о ценности его предложения, но просили более доказательно обосновать возможность прогнозирования. "Более доказательно"! Какие резиновые слова! А время шло.
      Работая в университетской лаборатории, Крестовников вел наблюдение над тремя горными районами. За минувшие годы он восемь раз предупреждал о лавинной опасности. Все эти лавины сошли на пастбища, горные дороги. А один раз он вмешался в действительно серьезное дело: принял бой с начальником будущего комбината...
      Сейчас Крестовников заговорит об отце, станет осуждать его. Этого допускать нельзя.
      - Знаю, знаю, - поспешно перебила она собеседника. - Как вы с отцом похожи... Словно два одинаковых портрета, только в разных рамках.
      - С отцом? - растерянно переспросил Крестовников. Он снял очки. Излишне старательно протер стекла. Странно, ему раньше не приходило в голову, что Люся имеет какое-то отношение к начальнику комбината.
      С этого дня отношение его к Люсе заметно изменилось. Крестовников не сторонился ее, по-прежнему называл по имени, но вот простота в общении с девушкой исчезла. Исчезло и дружелюбие.
      Обидное превращение Крестовникова из внимательного и доброго старшего товарища в человека, способного оттолкнуть и даже обидеть другого, стало очевиднее, когда он пришел преподавать на четвертый курс: теперь он попросту не замечал Люсю, а, принимая у нее зачеты, останавливал, не дослушав до конца, и лишь легким кивком головы показывал, что удовлетворен ответом.
      Самохин долго не мог отвести взгляда от удаляющегося тягача.
      Вывела его из оцепенения Фетисова.
      - Дети собраны, - сказала она.
      Самохин вопросительно посмотрел на Шихова.
      - Мои люди готовы, - ответил Шихов. - Где ваши машины?
      И, словно отвечая ему, вдалеке зародился глухой рокот. Разваливая перед собой пушистые снежные усы, из проулка появился тягач, потом второй. За ними двигались крытые грузовики.
      Шихов легко поднялся на танк и скрылся в люке. Мотор глухо заворчал. Танк в голове колонны направился к клубу.
      Когда Самохин подошел к клубу, посадка ребят в грузовики заканчивалась. Матери торопливо помогали ребятам подняться по лесенке, совали им в руки узелки, сумки.
      - Все сели? - спросила Фетисова и подняла руку: - Поехали!
      Танк, медленно переваливая сверкающие траки, свернул на шоссе. За ним двинулись оба тягача, автомашины, женщины. На шоссе матери, увязая в снегу, ускорили шаг.
      Фетисова забралась с крыльца на грузного рыжего коня. Придерживаясь обеими руками за луку седла, она рысью догоняла колонну.
      За поселком крутой утес прижал шоссе к речке. Справа от него темнел окаймляющий берег Тулвы голый ивняк, слева поднималась почти отвесная каменная стена, кое-где припорошенная снежком.
      Широкие гусеницы танка легко приминали рыхлые сугробы. Двигался он осторожно, так как местами шоссе приходилось угадывать под снегом.
      Высокая снежная гряда пересекла дорогу.
      - Начинается! - Водитель взялся за рычаг.
      Танк задержался у гряды, словно всматриваясь в противника, оценивая его силы, и с нарастающим грозным рычанием врезался в крутой склон.
      Шихов закрыл люк. В машине стало темно. Тускло светили лампочки приборов.
      - Назад! - приказал Шихов и поднялся к верхней смотровой щели.
      - Как там? - крикнул водитель, голос его еле слышался в гуле мотора.
      - По башню засыпало, - ответил Шихов. - Еще назад!.. Еще немного!.. Прямо!
      Танк попеременно то передним, то задним ходом старательно уминал снег. А тот упорно стекал со склонов, заваливая промятый гусеницами проход.
      Утомительная качка вперед-назад, вперед-назад продолжалась, пока снег не стал стекать с высившихся по сторонам бугров устало, вялыми струйками.
      Шихов открыл люк, посмотрел назад. За машиной оставалась широкая бугристая колея.
      Раздался низкий басовый гудок танка. Тягач, утюжа гусеницами примятый снег, двинулся за ним.
      Пока гусеничные машины пробивали путь, к колонне подтянулось стадо коров. Привыкшие к теплым стойлам, животные шли плохо, часто останавливались. Испуганное мычание, даже не мычание, а истошный рев, отдаваясь от стен лощины, оглушал и закутанных в платки доярок. Раскатистое эхо повторяло звуки, искажало их, и оттого казалось, что не только коровы, но и сами горы испуганно кричат со всех сторон об опасности.
      Танк оторвался от колонны. Но Шихов не заметил этого. Он беспокойно всматривался в подступивший к самому шоссе крутой обрыв. Вчера на этом месте рухнувшая с откоса небольшая лавина завалила машину по башню. Пришлось выбираться из снега почти вслепую.
      Запомнилось это место и водителю. Он вел танк на первой скорости, почти не отрывая взгляда от смотровой щели, с одеревеневшим от напряжения потным лицом.
      - Резче! - отрывисто приказал Шихов. - Рывком вперед!
      Танк дернулся и с воем врезался в сугроб. Разрывая рыхлый снег, танк пробивался к гребню завала, когда с обрыва словно сбросили колышущийся белый занавес. Он прикрыл и каменные выступы, и одинокие кусты. От промятой гусеницами колеи остался лишь еле приметный след.
      - Легонько назад, - приказал Шихов, - а потом тряхни горушку еще раз!
      После второго рывка с обрыва потекли узкие, тающие в воздухе струйки снега.
      - И откуда только он берется! - воскликнул водитель.
      - Ты другое скажи. - Шихов положил руку на его плечо. - Хорошо, что присыпало нас, а не их. - Он показал взглядом назад, в сторону отставшей колонны.
      - Да-а! - Водитель понимающе кивнул и взялся за рычаг.
      Обрушившегося с обрыва снега было достаточно, чтобы сбросить с шоссе грузовик. Грузовик, но не танк!
      Колонна давно подтянулась к завалу, а танк с изматывающим однообразием все двигался вперед-назад, вперед-назад.
      В хвосте застрявшей колонны теснились перепуганные коровы. Ворочая молочно-синими глазами, они уже не мычали, а хрипели, оттесняя измученных доярок в глубокий снег. Сзади напирали лошади. Молодая горячая кобыла вклинилась между коровами и, вытягивая тонкую упругую шею, пронзительно ржала, еще более усиливая сумятицу.
      Фетисова не выдержала. Нахлестывая рыжего, она с трудом пробилась к танку. Но конь испугался режущих глаза отработанных газов и звучных, похожих на выстрелы, выхлопов мотора, шарахнулся в сторону и увяз по плечи в сугробе. Всхрапывая и дрожа всем телом, он не желал двигаться в сторону страшной машины.
      Шихов не видел ни Фетисову, ни колонну. Внимание его было поглощено маневрами танка. Утомительная, однообразная качка вперед-назад, вперед-назад изнуряла больше тяжелого физического труда, а главное требовала огромного напряжения: ведь рядом был откос, а за ним скрытая снегом Тулва...
      Потный водитель вопросительно посматривал на командира.
      - Хватит, - решился наконец Шихов. - Дальше давай.
      Он посмотрел на часы. Сколько прошла колонна? Много ли осталось до дорожной дистанции?
      - Место вроде знакомое. - Водитель приподнялся с, сиденья и заглянул в смотровую щель.
      - Не спеши, - охладил его Шихов. - Свалишься в речку... тут вытаскивать некому.
      Он открыл передний люк. Свет ударил в глаза. Шихов прищурился. Укрывшие дорогу однообразно белые, с лёгкими сизыми тенями горбы и камни по сторонам и редкие деревца медленно скользили в ярко освещенном прямоугольнике люка, как на экране.
      Шихов поднялся в башню. Впереди ничего похожего на жилье. Позади ни тракторов, ни автомашин. Колонна отстала. Что там случилось?
      Снежные заструги укрыли шоссе и кюветы. Разворачиваться здесь было опасно. Пришлось осторожно пятиться, пока из-за поворота не появился головной трактор.
      Помощь танкистов запоздала. Водители второго тягача уже успели завести трос к буксующему грузовику.
      Трактор осторожно взял с места. Трос натянулся, заскрипел. Задние колеса грузовика вращались с бешеной скоростью в вырытых ими ямах, поднимая клубы снега. Рывок троса - и грузовик, надрывно завывая, вырвался из рытвины. Трос ослабел, провис.
      Связанные машины, покачиваясь на буграх, а порой и заваливаясь набок, тянулись за тракторами. Усталые шоферы смотрели вперед слезящимися от напряжения глазами, не чувствуя прилипших к спине мокрых от пота рубашек.
      Вплотную за грузовиками топтались, порой забираясь по брюхо в снег, кони. Коровы отстали, рассеялись по дороге. Некоторые отказывались идти. Доярки обнимали упрямиц, гладили заиндевевшие морды и уговаривали животных:
      - Ну полно тебе реветь-то! Чего испугалась? Пойдем помаленьку. Совсем немного осталось идти-то. Сенца там вдосталь. Ступай, родная, ступай. Вот так. Еще немного. Видишь? Не страшно вовсе.
      Успокаивая животных, как детей, доярки тянули понемногу стадо вперед.
      ...Здание дорожной дистанции открылось неожиданно. Укрытое от ветра высокой скалой с пестрыми разводами лишайников, оно выглядело спокойным, надежно защищенным от метели. За высоким дощатым забором виднелись крыши сараев, бульдозеры. Из высокой трубы лениво вился дымок.
      Обрадованный водитель танка включил вторую скорость и, далеко опередив колонну, затормозил у вытянувшегося вдоль шоссе одноэтажного дома.
      ...С утра Самохин не находил себе места. Оставаться в управлении он не мог. Давила тишина в кабинете. В сдержанном говоре за стеной звучало что-то тревожное. Тянуло туда, где слышались лязг тракторных кранов, грохот подтаскиваемых тягачами валунов, голоса осипших от усталости и долгого пребывания на морозном ветру рабочих.
      Самохин понимал, что помощь его здесь не нужна (руководил наращиванием противолавинного вала, прикрывающего обогатительную фабрику, опытный инженер), но уйти отсюда не мог. В прошлом он и сам немало полазил по горам, а потому живо представлял, как работают наверху разведчики и как злой, леденящий ветер режет глаза, выбивая на ресницы слезу за слезой, и как они, падая на грудь, застывают мутными льдинками. Мысли об этом мешали сосредоточиться, отвлекали от того, что делалось на площадке. Порой хотелось самому взяться за ручки носилок и тяжкой физической усталостью заглушить растущее беспокойство.
      Внимание Самохина привлекла группа новичков, работающих у тракторного крана.
      - Кто так стропит рельс? - Он крупными шагами направился к рабочим. Это же не дерево, а металл. Сорвется рельс - мокрое место останется от человека.
      Самохин стал увлеченно показывать, как следует стропить. Наконец-то понадобилось его вмешательство.
      Стальной трос надежно прихватил рельс, когда Самохин заметил пробирающуюся по торной стежке курьершу. Женщина согнулась в глубоком поклоне порывистому встречному ветру.
      - Приехали!.. - крикнула она издали.
      Дальше Самохин не слушал. Он сорвал с головы шапку и, размахивая ею, побежал наперерез проходившему стороной тягачу.
      Тракторист затормозил.
      - К управлению! - Самохин поднялся в кабину. - Быстро!
      Еще издали он увидел темную глыбу танка. Шихов вернулся. А Крестовников?
      Шихов рассказывал о нелегком пути к дорожникам, а Самохин нетерпеливо посматривал на часы. Шестой час! Мог бы и Крестовников уже вернуться. А если с ним что-то случилось?..
      Самохин гнал недобрые мысли, а они становились все более назойливыми. Разведчики могли провалиться в укрытую снегом расселину, соскользнуть с кручи, попасть в небольшую "местную" лавину. Да мало ли что может случиться в горах!
      Самохин с досадой тряхнул головой. Что с ним? Шести часов еще нет, а он не может отделаться от зловещих предположений.
      Время тянулось медленно, невыносимо медленно! Но вот минуло шесть часов. Четверть седьмого, половина...
      - Надо было снять с танка рацию и дать ее Крестовникову, - с досадой произнес Шихов, - тогда бы мы могли получать с горы информацию о ходе разведки.
      Самохин молча достал из ящика письменного стола пистолет с толстым стволом, банку с ракетами и вышел на крыльцо.
      Звонко щелкнул выстрел. Ракета прочертила в воздухе дымную полосу и повисла над поселком.
      Прошла минута, вторая.
      Самохин нетерпеливо прошелся около управления. Достал вторую ракету. Неторопливо загнал ее в ствол пистолета, но выстрелить не успел. Над склоном Кекура, совсем, казалось, недалеко от поселка, взвился ответный белый огонек. Он коротко завис вверху, разгорелся и с нарастающей скоростью устремился вниз.
      Крестовников вернулся в начале девятого. Пока его продрогшие помощники сгружали с прицепа заснеженную горную лодочку, он устало сидел на крыльце.
      - Пройдемте ко мне, - пригласил Самохин. - Имущество приберут. Все будет в сохранности.
      Он ни о чем не спросил промерзших до костей разведчиков. Прежде всего надо было обогреть их, накормить.
      На столе появилась бутылка коньяка. Люся внесла сковородку со шкворчащей - только с плиты - колбасой.
      - Садитесь, садитесь, - торопил Самохин неловко замявшихся парней. Ждать никого не будем.
      И стал разливать коньяк.
      - Не откажусь. - Шихов поднял рюмку, полюбовался на свет золотистым напитком. - Хорош!
      - А ты что смотришь? - обратился Самохин к притихшей в непривычной обстановке Клаве Бурковой. - После такого похода рюмка коньяку не помешает.
      Разведчики ели молча, даже сосредоточенно, наслаждаясь отдыхом, теплом. Никогда еще горячая колбаса не казалась такой вкусной. Не успели покончить с нею, как подоспела яичница. Снова поплыла над столом бутылка. Ничто в эти счастливые минуты не напоминало об опасности.
      Первым заговорил Крестовников:
      - Вам, понятно, хочется знать, с чем мы вернулись оттуда. - Он кивнул в сторону Кекура. - Я не могу точно определить, когда сойдет лавина. Но в том, что она сойдет, нет никаких сомнений. Она может обрушиться ночью или протянет еще неделю-две. Хуже другое! Чем позднее она сойдет, тем сильнее будет ее удар.
      - Утренний прогноз обещает прекращение осадков, - вставил Самохин.
      - Это ничего не изменит, - ответил Крестовников. - Слишком много снегу навалило на горе. В особенности на восточной части склона. Под воздействием солнца и ветра на снежной поверхности со временем образуется толстая корка, или, как принято говорить у нас, гляциологов, "снежные доски". К весне, когда корку пригреет солнце, она может достигнуть метровой толщины и больше. Лавина обрушится, как масса рассыпного кирпича, несущегося со скоростью пятьдесят - шестьдесят километров в час. Представьте себе ударную мощь такого тарана!
      Самохин не разбирался в тонкостях лавиноведения. Но как инженер он живо представил себе несущуюся по склону со стремительно нарастающей скоростью массу огромных кирпичей из слежавшегося крепкого снега.
      Непрочный покой в доме сразу развеялся.
      - Что вы предлагаете? - спросил Самохин.
      - Прежде чем предлагать, придется сделать кое-какие расчеты, - ответил Крестовников.
      - Все же? - настаивал Самохин. - Не эвакуировать же предприятие?
      - Что вы! - воскликнул Крестовников. - Надо сделать все возможное, чтобы не допустить этого.
      Горячность, с какой ответил Крестовников, несколько успокоила Самохина. Он достал из шкафа карту и, сдвинув посуду, разостлал ее на столе.
      Все поднялись с мест, стеснились у карты.
      С севера на юг карту разделяла темная гряда Кекура. Выделялась над нею скала со странным названием Петушиный Гребень и отметкой 1682 метра. Внизу, в лощине, голубой тесьмой вилась Тулва и уходила в продолговатое озерко запруду гидроэлектростанции. От озерка отделялись уже две тесемки. Слева тоненькая - отводный канал, по которому в весенний паводок спускали лишнюю воду, не проходившую через рабочую часть плотины. Тулва вырывалась из-под плотины и круто сворачивала на запад. Впрочем, все, что было за поворотом реки и на западном склоне Кекура, никого в кабинете сейчас не интересовало.
      - Обратите внимание на это место. - Крестовников взял карандаш и, пользуясь им, как указкой, обвел продолговатый круг под Петушиным Гребнем. - Здесь метелевый снег образовал длинную складку толщиной до трех метров. Несколько выше навис снежный мешок, представляющий наибольшую угрозу. Основа его - крупнозернистый сухой снег - лежит на голом камне и практически не имеет сцепления. Достаточно незначительного увеличения тяжести снежного мешка или легкого толчка - и он скользнет вниз, приведет в движение снежный покров на склоне. Лавина сойдет широким фронтом. Крестовников помолчал и добавил: - Значительно более широким, чем я предполагал.
      - А точнее? - спросил Шихов.
      - Для точного определения возможного фронта лавины следовало сделать не десяток замеров и проб снежного горизонта, а много больше. Я исследовал лишь вероятную точку отрыва лавины.
      - Времени нет заниматься исследованиями, - поддержал его Самохин.