Дама с биографией

Пошли очень приличные гонорары. Все деньги артистка вбухивала в квартиру на Чистопрудном бульваре и в дачу, не заморачиваясь тем, что хозяйка всей этой престижной недвижимости вовсе не она, а Каширины, вернее Зинаида Аркадьевна. На корректные предостережения: мало ли что может случиться? – Ляля отмахивалась: «Мам, отстань, пожалуйста, со своими глупостями! Ты что, не видишь, я опаздываю на съемку! Никуда твои Каширины не денутся. От хорошей жизни еще никто не отказывался. Да их теперь за уши не оттащишь от моего банкомата!»

Солнечный диск выплыл из-за облака, стих ветер, и вместе с солнцем вернулось хорошее настроение. Во всяком случае, ощущение надвигавшейся катастрофы исчезло. Посмеявшись над собой: подумаешь, выпил зять винца на станции со смазливой девчонкой, а теща уже делает далеко идущие выводы! – Люся соскочила с качелей и зашагала по узорным плитам дорожки, обсаженной пунцовыми розами, к полукруглому крыльцу полюбившейся и ей дачи, с таким трудом восстановленной в первозданном виде.

Проще было бы все снести и построить заново, однако Ляля с фырканьем заявила, что не собирается строить кирпичный коттедж, как у всех этих новых русских. Той еще выпендрежнице, ей, конечно же, хотелось, чтобы у телевизионщиков и киношников, заезжающих к ней по делам, сложилось устойчивое мнение, что она, Ольга Каширина, – девушка из художественно-интеллигентской среды.

Зинаида с Ростиславом, естественно, пришли в неописуемый восторг от Лялькиной идеи восстановить дачу в соответствии с архитектурным проектом Каширина-старшего. Но как только от слов перешли к делу, Зинаида потеряла покой и сон. Хранительница старины плюс настоящий Плюшкин в юбке, она хваталась буквально за каждую гнилую доску, со скрежетом оторванную от пола, за каждый трухлявый резной столбик. Такой был цирк, будь здоров!

– Куда вы несете их? – со слезами в голосе вопрошала сватья, провожая безумным взглядом старые облупленные рамы, которые рабочие тащили к воротам, чтобы вывезти вместе с остальным хламом.

– Какой смешной тетка! – хохотали тюбетейки. – На тебе рама, не плачь!

Отреставрированный «фамильный замок с привидениями» и начинкой из еврокомфорта на радость Ляльке вызывал всеобщую зависть и восхищение. Реакция ее гостей в немалой степени тешила и Люсино самолюбие. А как же? Ведь и она внесла свою лепту, причем немалую. Пока одна сватья лила слезы, вторая, назначенная командиршей-дочерью главным прорабом, и в дождь, и в холод моталась в Счастливый на электричке, чтобы контролировать строителей – малахольных гастарбайтеров и русских пьяниц, ездила с рабочими по магазинам, по складам, выбирала вагонку, каминный кирпич, паркет, плитку, душевые кабины, ванны, унитазы, биде, линолеум и оплачивала счета.

А сколько травы, сныти, крапивы выдрали они с Нюшей собственными руками, прежде чем перед «замком» зазеленел английский газон, запестрел роскошный цветник, а тенистая сосновая часть участка, по Лялькиной гениальной художественной задумке, заимствованной из западного журнала, превратилась в кусок девственного леса с ландышами, земляникой, немудреными голубыми и лиловыми цветочками…

По каширинской традиции семейство завтракало на восточной, залитой утренним солнцем террасе.

– Всеобщий привет! Приятного аппетита! – бодренько приветствовала всех Люся, заходя на террасу с чашкой кофе и усаживаясь в плетеное кресло поближе к кухне, чтобы подавать желающим такой же кофе с пенкой, горячие тосты и свежевыжатый апельсиновый сок.

– Мам, где ты пропала? – на секунду вскинув глаза, поинтересовалась артистка и снова погрузилась в деловой разговор по мобильнику, состоявший из междометий «да-да», «о, да!» и «оф кос».

«Бай-бай!» – «раскладушка» защелкнулась, и главнокомандующий обвел строгим взглядом подчиненных, тихо, как мышки, грызущих что кому Бог послал.

– Значит, так. Сегодня в восемь вечера у нас фотосессия. Репортаж с празднования дня рождения Ольги Кашириной в тесном семейном кругу. Для журнала «Неделя со звездами».

Чашки, звякнув, опустились на блюдца.

– Внучк, я чегой-то не поняла? – первой смело подала голос Нюша. – У тебе ж деньрожденье сямнадцатого…

Лакомившаяся икоркой Зинаида отложила масляный нож и закудахтала масленым голоском подлизы, что отмечать день рождения заранее, конечно, не принято, но в то же время это условность, и раз Лялечке так хочется… Ростислав, вне всякого сомнения, растерялся. Стряхнув салфеткой с окладистой поповской бороды и с живота крошки ветчины, яиц и рыночного творога, коими усердно разговлялся по случаю окончания поста, он, красный то ли от смущения, то ли от вчерашних возлияний, для которых и пост не помеха, объявил, что вечером собирается на службу в храм, затем в гости к батюшке. На чашку чая. Люся затаила дыхание: интересно, что он услышит в ответ?

Ляля ответила всем сразу и тоном, не терпящим никаких возражений:

– Семнадцатого я буду на съемках в Ярославле. Поэтому празднуем сегодня, – открыв блокнот, она начала зачитывать: – В три приедет стилист… Женя Стук, вы его знаете. Приведет всех в порядок. В четыре привезут цветы, именинный торт, шампанское и прочее. К семи вы все должны быть готовы. Фотографируемся следующим образом. Зинаида Аркадьевна – в коричневом льняном платье, которое я привезла ей из Италии, за роялем. Не забудьте фамильные кольца и дутый золотой браслет. Бабуля, в синем платье с белым воротничком, ставит на стол пирог. Мама, ты, как королева-мать, в длинной юбке и белой блузке из Парижа, разливаешь из самовара чай…

– Здрасьте, приехали! – насмешливо перебила ее Люся, чтобы слегка осадить чересчур развыступавшуюся девчонку. – Как хочешь, но самовар – неподходящий реквизит для королевы-матери. И если уж я в блузке из Парижа, то рядом должен быть импозантный мужчина во фраке. Предлагаю вызвать Кузьмича. Фото будет – зашибись! «Мама, Людмила Сергеевна, с другом Анатолием».

Живо представив себе Кузьмича во фраке с бабочкой, Лялька фыркнула от смеха, и дальнейшие ее распоряжения: бабуля с мамой ставят тесто, Ростислав – на пленэр, стричь газон, Зинаида Аркадьевна – к роялю, репетировать «Времена года» Чайковского – прозвучали уже повежливее и завершились чарующе-ласковой улыбкой, той самой, которую она здорово насобачилась изображать перед многомиллионной аудиторией телезрителй.

– Ладно, ребята, разбегаемся! Кому что неясно, обращайтесь.

Если кто-то и тяготился полученным заданием, то только не Нюша, обожавшая принимать гостей. Когда гости наперебой хвалили ее необыкновенные пироги с капустой или с мясом, она чувствовала себя по-прежнему незаменимой: а правда, вот помрет бабка, и кто тогда будет Лялечке пироги печь? Конечно, Люсинка кой-чего умеет, но такого пышного теста у ей никогда не получится.

– Мучицы, Люсинк, подсыпь малость, постного маслица подлей-ка… ой, много! Куды ты?.. Мучки дай еще, – на свой лад командовала Нюша, энергично мешая тесто морщинистой, узловатой рукой. И, как всегда в последнее время, быстро выдохлась. – Теперь ты мешай, а я сяду, посижу. Поясницу чегой-то разламывает. – Обессиленная, она опустилась на стул, однако зорко следила за каждым Люсиным движением. До тех пор, пока с западной террасы не раздались звуки рояля.

– Слышь, как барыня-то наша старается! Знать, зубы свои отрабатывает! – с ехидством зашептала Нюша, намекая на Зинаидины новые фарфоровые зубы на имплантах, сделанные в одной из самых дорогих клиник, естественно, на Лялькины средства.

В саду застрекотала газонокосилка, и Нюша переключилась на Ростислава:

– Вона, и барчук за дело взялся! Пусть подрастрясется, Бог труды любит! И что у их в академии за работа такая? Цельно лето мужик на даче прохлаждается… Чего молчишь-то, Люсинк, разе я не права? Лялечка совсем умаялась, исхудала вся, одни ребрышки остались, а у ученого нашего пузо к бороде подбирается.

– Права, права, – согласилась Люся, особенно не вслушиваясь – репертуар известный – и думая о своем: надо бы полы внизу протереть, почистить раковину и унитаз в гостевом туалете, поменять полотенца, состричь отцветшие розы вдоль дорожки.

Домесив тесто и закутав кастрюлю старым шерстяным платком, она поставила ее на горячий от солнца подоконник, чтобы подходило быстрее, и вдруг услышала за спиной жалобное всхлипывание.

– Мам, ты что? Что случилось?

– Ой, жалко мене Лялечку-то как! Ведь он уж до того обленился, что и спать с ей не спит… Не будет у нашей Лялечки деток, помяни мое слово…

– Тише, тише! – шикнула на нее Люся, закрыла дверь и подсела рядом. – А ты откуда знаешь, что он… не спит?

– Бессонница, вот и знаю. Раньше, бывалыча, кажную ночь лестница скрипела, а нынче не скрипит. Он у себе наверхю со своим треклятым Интирнетом, а Лялечка у себе.

Что тут ответишь? Что Ляля сама не хочет спать с Ростиславом? Такой ответ страшно расстроил бы Нюшу, которая ждет не дождется правнуков, надеется, что еще успеет понянчиться с ними, и часто повторяет с мечтательным вздохом: «Парнишку бы нам! Девки-то уж больно надоели. И так уж, поди, в доме одно бабье». Поэтому Люся обняла мать за плечи и стала ласково тормошить и похлопывать.

– Мартышка к старости слаба глазами стала! Вернее, ушами. Скрипит лесенка, скрипит, авторитетно тебе заявляю! Не переживай. У твоей ненаглядной Лялечки, как известно, все по плану, а наше с тобой дело десятое. Скажут качать, будем качать!.. А сейчас, мам, давай капусту рубить на начинку.

Увлеченность – великая сила! Моментально подскочив: «Ой, батюшки, уж полвторого!» – Нюша взялась за дело. Тук-тук-тук-тук… – застучал по доске длинный нож. Хитренько подмигнув, она по-деревенски озорно затянула: «Где-то поезд катится точками огня, где-то под рябинушкой…» – стараясь перекрыть Зинаидины музыкальные экзерсисы.

– «…парни ждут меня!» – подхватила Люся и, прикинув, что более подходящей минуты сегодня может и не представиться – скоро начнется суета и продолжится до ночи, сказала, как будто между прочим, продолжая кромсать капусту: – Мам, подкинь мне тысчонок пять, а? Во вторник получу зарплату и отдам.

Еще говорят, что молодежь помешана на деньгах. На деньгах помешаны старые, которые ни за что не хотят расставаться с хрусткими бумажками, припрятанными в комоде: в самом деле, как можно лишить себя радости пересчитывать их каждый вечер и, перевязав резинкой, снова прятать под белье? И не важно, собственные это денежки, пенсионные, или выданные внучкой на хозяйство.

Как и следовало ожидать, песня про рябинушку кудрявую оборвалась, а Нюша сморщилась, будто от кислого.

– А зачем тебе деньги-то? Мы ж здеся на всем готовом. Как у Христа за пазухой.

– Завтра собираюсь в город. Надо проверить, цела ли наша с тобой квартира, и обязательно заплатить за телефон. Отключат, дороже обойдется. – Люся отлично знала, на какие клавиши следует нажимать. – Кроме того, мне нужно отвезти Нонке деньги за работу. Она делает Ростиславу генеалогическое древо.

Мать застыла с ножом в руке и так густо покраснела, что Люся не выдержала и расхохоталась.

– Ну ты и дурочка! – рассердилась Нюша и, надутая, еще долго отворачивалась, не желая слушать, что именно делает Нонка для Ростислава. Когда же до нее дошло, она снова вспыхнула, смущенная своим неприличным предположением, прыснула в пригоршню и замотала головой: – Ну я и дурочка!

Две шустрые, разбитные девицы и простецкого вида длинноволосый парень с весьма подходящим именем Герасим, который таскал аппаратуру и устанавливал свет, уехали в полночь. Люся убрала в холодильник даже не ополовиненный именинный торт – все девушки нынче худеют, – сложила в пакет с мусором три бутылки из-под шампанского, опустошенные преимущественно Ростиславом Владимировичем, что, к счастью, усколь-знуло от внимания корреспонденток желтой прессы, и включила посудомоечную машину.

Под Лялиной дверью виднелась тонкая полоска света. Вероятно, артистка читала присланный ей вчера сценарий или учила роль для съемок в Ярославле… Из-за двери на втором этаже раздавался мощный храп зятя.

За балконной дверью в собственной комнате была нежная летняя ночь. Внизу, на кузьмичевских угодьях, не светилось ни одного огонька. Скопытился дедок. Упахался. Впрочем, чтобы упахаться в дым, не обязательно весь день возить навоз. Достаточно, к примеру, четыре часа подряд улыбаться, держать спину, изображая королеву-мать, и, что давалось особенно тяжело, помалкивать. Шлепать губами позволили лишь Зинаиде, да и то исключительно в рамках каширинской саги. К великому огорчению сказительницы, сегодня ее сольный номер успеха не имел: пресная история про дачу и ее доисторических обитателей – жареным там, понятное дело, и не пахло – быстро наскучила пронырливым корреспонденткам. Не дослушав и половины, они переключились на Нюшу, решив, что у недалекой деревенской бабушки им уж точно удастся выудить какую-нибудь пикантную информацию. Не тут-то было. Прикинувшись глухой, Нюша по десять раз переспрашивала: ась? – и кивала головой: ага!.. ага!.. – будто китайский болванчик, а как только ее вместе с пирогом сфотографировали с разных ракурсов, сразу же удрала к себе и заперлась на ключ.

Прочие статисты тоже не подвели. Спектакль домашнего театра с незаметным для зрителей нервом к финалу, когда зятек «сухое горло» чересчур увлекся шампанским, в очередной раз удался на славу. А исполнительница главной роли, та просто превзошла себя: какие великосветские манеры! какие трогательные отношения с мужем! Какое обожание мамы, бабушки и свекрови!

Меж занавесок в черном бархатном небе серебрился тонкий серпик луны. Стоящий на рожке, он был приметой по-прежнему солнечной погоды и, стало быть, гарантировал возможность выглядеть завтра наилучшим образом – по-летнему нарядно и раскрепощенно. Забравшись под легкое пуховое одеяло, Люся постаралась выбросить из головы прозу жизни и наконец-то переключиться на себя любимую: стала прикидывать, во что бы такое нарядиться, чтобы быть неотразимой. Повторяться вроде не хотелось, но в то же время не следовало слишком демонстрировать свою так называемую зажиточность. Ни перед Нонкой, ни перед ним. Он и так сказал: «Вы похожи на жену олигарха».

– Вы похожи на жену олигарха, – ответил он, после того как заявил, что обратил на нее внимание еще на станции и очень удивился: такая женщина, и ездит на электричке! – а она буркнула, не поднимая головы от книжки: «Какая такая?»

Она уже собралась пересесть на другую скамейку, благо пустых в вагоне хватало, но, взглянув на приставучего мужика, увидела совсем не того, кого ожидала увидеть. Перед ней, улыбаясь, сидел не потрепанный, поддатый ловелас из тех, что клеятся к бабам в электричке, а тот самый длинноногий, интересный мужчина, которого она заприметила еще на платформе. Кстати, там, на платформе, она тоже подумала: и что это такой приличный мужичок таскается с дачи в Москву на электричке?

Совпадение показалось многообещающим – за болтовней с себе подобным можно было неплохо скоротать время и минут на тридцать-сорок забыть о генеральном: не успеешь войти, этот шизик опять начнет брызгать слюной и топать копытами.

– Лично я экстремалю, а вы? – с кокетливым вызовом сказала Люся и не ошиблась в расчетах: симпатичный, модно-бородатенький незнакомец лет под пятьдесят, плюс-минус два года, рассмеялся, а затем пояснил:

– У меня все проще. Жаль тратить на пробки прекрасное летнее утро.

Ого, он еще и романтик! Редкий случай! – снова приятно удивилась она.

– Меня зовут Константин, а вас?.. Если, конечно, это не великая тайна.

– Великая, но не очень. Людмила Сергеевна.

– Сергеевна?.. Вы учительница?

– Почему учительница?

– Ну, если молодая красивая женщина отвечает так, как ответили вы, то, скорее всего, она учительница… либо большой руководитель.

На ловко завуалированный вопрос о профессии Люся предпочла промолчать – много будет знать, скоро состарится! – и сделала вид, что любуется веселеньким солнечным пейзажем: за окном мелькала не характерная для здешних мест, с их сосняком и ельником, радующая глаз светлая березовая роща.

– А как вас называет ваш олигарх?.. Милочка? Людочка?

– Люсенька, – шутливо, в тон ему, отозвалась она, но, спохватившись, что ведет себя чересчур уж фривольно, строго взглянула на своего визави – ни дать ни взять самая настоящая училка. – В том смысле что друзья и знакомые зовут меня Люсей, а не Людой или Милой.

Под строгим, пронизывающим взглядом попутчик стушевался. Потом попросил разрешения взглянуть на книжку, лежавшую поверх сумки у нее на коленях, пробежал глазами аннотацию на обложке, еле слышно хмыкнул, с сомнением поведя бровями, и уже безо всякого интереса, из чистой вежливости перелистал несколько страниц. Протянул без комментариев, и вдруг его словно осенило:

– А-а-а, так вы, вероятно, главный редактор этого издательства? Иначе данный бестселлер с вами никак не корреспондируется.

Одно дело – поддерживать версию о жене олигарха, тут особо много ума не надо: шурши себе великоватой Ляльке юбкой за энное количество евро, закидывай ногу на ногу в ее же почти не ношенных классных босоножках, щелкай замком на шикарной сумке фирмы «Фурла» – и порядок. Но выдавать себя за главного редактора Люся была как-то не готова. Да и, собственно, зачем?

– Нет, я корректор.

– Правда? – искренне изумился он.

Его изумление, так не похожее на обычную кисло-пренебрежительную реакцию, она расценила как безусловный комплимент. А как же! Проговорив с ней каких-нибудь десять-пятнадцать минут, вполне интеллигентный – по крайней мере на вид – и уж точно неглупый мужчина посчитал, что она способна на большее, чем исправлять грамматические ошибки и расставлять запятые. Интересно, как бы он отреагировал, если б узнал, что по совместительству «олигархиня» служит еще и поломойкой у господ Кашириных и не за горами тот день – нет, лучше застрелиться! – когда перейдет к ним на полную ставку? На чем категорически настаивает Лялька, опять вопившая сегодня утром: «Дома бардак, дел полно, а ты прешься на свою идиотскую работу за три копейки! Завязывай давай! Кому это надо?» – «Мне надо!» – прошипела Люся и хлопнула дверью. Разве известной артистке с ее мерилом всего и всех «хау мач?» объяснишь, что есть еще и такое понятие, как любимая работа, где тебя уважают и ценят? Конечно, и в издательстве тоже иногда норовят опустить ниже плинтуса, но, как правило, лишь в случае ЧП вроде последнего…

При одной лишь мысли о предстоящем разборе полетов настроение сделалось наифиговейшим, и это не ускользнуло от внимания чуткого попутчика.

– У вас неприятности? На работе? Впрочем, что я говорю? Такого не может быть. Насколько я понимаю, вы трудитесь вовсе не из-за денег, а потому, что жить не можете без любимого дела. То есть вы очень ценный сотрудник, начальство носит вас на руках и сдувает с вас пылинки. Поэтому вариант с работой отпадает… Неужели поссорились с олигархом?! – И он в шутливом испуге округлил глаза: мол, вот это трагедия так трагедия!

– Нет, с олигархом все в порядке, – усмехнулась Люся, чуть подалась вперед и понизила голос: – Хотите, открою секрет?.. Знаете, что самое ценное в корректорской работе? Чувство глубокого удовлетворения, которое наполняет душу, когда находишь ошибки за автором, редактором, а иногда и за главным редактором, если он соизволит просмотреть рукопись. В такие мгновения я кажусь себе умнее их всех, вместе взятых. Но, увы, и на старуху бывает проруха. Короче, в книжке, которую вы оценили совершенно верно, я пропустила опечатку, искажающую, как выразился автор, смысл всего произведения. Более того, слово из-за опечатки получилось весьма нелитературным, и теперь надо мной потешается все издательство. Вот еду на ковер, объясняться с начальством.

– Должен вас огорчить, мы приехали. Вы на метро? И я на метро. Пойдемте. Жаль, что не смогу сопроводить вас на ковер и защитить от начальственного гнева. Как раз сегодня я очень спешу на работу. Но в следующий раз – обязательно, обещаю.

– Нет уж, спасибо. В следующий раз буду читать внимательнее.

– То есть вы отказываетесь от моей защиты?

– Защита предполагает опасность, а я хочу исключительно покоя.

– В вашем юном возрасте рано думать о покое.

– По-моему, вы меня с кем-то путаете!

Так, перекидываясь шутливыми репликами, они спустились в метро с его неистовой толпой и шумом, где уже едва слышали друг друга, втиснулись в битком набитый вагон – и замерли, оказавшись так близко, как бывают только любовники.

Э-ге-ге, а ведь это мой мужчина! – скорее почувствовала, чем подумала Люся, моментально ошалев от его жаркой близости, и с большим трудом подавила сумасшедшее желание прижаться к нему еще крепче. Когда же шепотом, почти касаясь губами ее волос и уха, он назначил ей свидание в воскресенье, в шесть часов, по старинке у памятника Тимирязеву, она ответила с невольным придыханием: «Хорошо… постараюсь не опаздывать».

Из метро на улицу – ну, полная идиотка! – она выползла на ватных ногах и с плывущей, как после крепкой поддачи, головой. Не доходя до стеклянного здания бывшего НИИ, где третий этаж занимало издательство, а остальные – офисы непонятного назначения, села, вернее, упала на скамейку в жалком сквере из трех дохлых кустов и пыльных деревьев и выдохнула: уф-ф-ф! Ну и дела! Проветрилась на горячих выхлопных газах громыхающих машин, груженных панельными блоками, и наконец-то ощутила всю степень своего падения: подумать только, четыре остановки она, старая дура, фактически обнималась и чуть ли не целовалась с первым попавшимся мужиком!

Не-не, он не первый попавшийся, а очень даже ничего гражданин, подмигнула себе Люся. Подкрашенный глаз в зеркальце сверкнул в ответ все еще нездоровым блеском, а время уже поджимало. Слегка подновив макияж, она закинула «Фурлу» на плечо и направилась в издательство походкой знающей себе цену женщины. Сегодня походка получилась особенно легкой и независимой…

В корректорской, сдвинув два стола, Алина, Райка, Элеонора Петровна и Катюшка пили чай с тортом, сплетничали и хохотали. Редкий летний день обходился без какого-нибудь торжества: то именины, то крестины, то начало отпуска, то его конец.

– Привет. По какому поводу гуляем?

– Ой, Людмила Сергеевна, присоединяйтесь! – радостно подскочив, уступила свое место Катюшка. – Я, Людмила Сергеевна, иду на повышение! Младшим редактором в «Эксмо»!

– Правда? Молодец, Катерина. Но ты нас не бросай, ладно? Заходи. Без жизнерадостной молодежи мы, старушки, совсем зачахнем от тоски.

– Какая же вы старушка, Людмила Сергеевна? Вы у нас в издательстве самая красивая! Самая стильная! Честное слово.

– Спасибо, дорогая, – улыбнулась своей восторженной поклоннице Люся, присела на краешек стула и, склонившись к заведующей, шепнула: – Меня еще не вызывали?

– Пока молчат, – так же шепотом отозвалась Алина и потянулась к торту. – Тебе положить? Или опять худеешь?

– И худею, и настроение не то… Извини, Катюш. Может быть, после.

Элеонора Петровна, бабушка трех внуков, которая вырывается на работу раз в неделю, а вырвавшись, весь день корпит над не дочитанной дома корректурой и поэтому всегда «не в курсе», обвела притихшую компанию пристальным взглядом поверх очков с сильнейшими диоптриями – уделом всех, кто честно проработает корректором лет сорок, – и снова повернулась к Алине:

– Случилось что-нибудь? Что вы там с Люсенькой шепчетесь? Алин, расскажите, я же не в курсе.

– Чего вы к Алине Владимировне пристаете? Пусть Люська сама и расскажет! – встряла хриплым прокуренным баском Раиса, порядочная, между прочим, зараза, единственная из присутствующих, с кем при всем желании невозможно было наладить контакт. Разговаривала эта стервозина подчеркнуто хамски, очевидно, таким образом самоутверждаясь, а за глаза, как доложили люди добрые, не уставала нести «Люську» по кочкам за «шикарные шмотки, холеную рожу и аристократские замашки». Других аргументов вроде не было.

После настойчивых просьб хором Люся все-таки сдалась.

– Ваша взяла. В общем, Элеонора Петровна, я пропустила опечатку, одну-единственную, но роковую для сюжета. Сюжет такой: некий Влад Громкин, бизнесмен… Кстати, я так и не поняла, где он кует бабки. Сферу его деятельности автор оставил за скобками, сосредоточившись на хобби бизнесмена – изобразительном искусстве и, соответственно, на посещении мировых сокровищниц. Тут вам и Эрмитаж, и Лувр, и Прадо, и Третьяковка. Описание картин великих мастеров занимает треть текста. Однако господин Громкин запросто может перепутать Флавицкого, извиняюсь, с Суриковым. Читаю и думаю: или я сошла с ума, или… Сколько времени у меня ушло на проверку, ужас! Алина знает…

– А я тебе говорила: нечего потакать бездельникам. Пусть бы и Карпенко немножко поднапрягся. В конце концов, проверка – обязанность редактора.

– Бог с ним, с Карпенко, он еще молодой и неопытный. Честно говоря, мне и самой хотелось кое-что освежить в памяти. Просто обидно, понимаешь? Проверила весь фактический материал, можно сказать, неделю засыпала в обнимку с энциклопедией, а прокололась на какой-то несчастной опечатке.

– Тебе чего, уже засыпать больше не с кем?! – заржала Райка, но Люся, что называется, сделала глухое ухо – ничего обиднее, чем ее безразличие, для Райки быть не могло – и, чтобы достать темную Раису Рыбину окончательно, продолжила с еще большим словесным выпендрежем:

– Помимо музеев эстет-бизнесмен мечется между двумя барышнями. Первая, жена, – хрестоматийная стерва с Рублевки. Вторая – особа высокодуховная, экскурсовод в Эрмитаже, а кроме того, первая любовь Влада. У нее от Громкина сын-подросток, но это секрет Полишинеля. После бесконечных сомнений, метаний и страстных свиданий под полотнами Веласкеса и Караваджо он все-таки решает вернуться в лоно семьи. Несется на джипе по ледяной дороге к себе на Рублевку. На повороте джип заносит и разворачивает в обратную сторону…

– Как интересно! – хихикнула Элеонора Петровна.

– Очень. После разворота, этакого перста судьбы, следует финальная фраза: «На вокзале Влад быстро взял билет и сел в питерский поезд». А в слове «питерский» вместо «т» «д»…

Отреагировать никто не успел – в дверь влетела секретарша Марина:

– Артемьева, к генеральному, срочно!..

Взмокший от трудов и горячего июльского солнца, беспощадно лупившего в огромное ниишное окно, генералиссимус нависал над столом, как скала над пропастью, и водил глазами по бумагам, коих в его кабинете было не меньше, чем в прежние времена на пункте приема макулатуры.

– Здравствуйте, Руслан Евгеньевич.

Предгрозовое молчание. Страшно, аж жуть.

– Вы велели зайти.

– Вы кто? – рявкнул он, все так же не отрываясь от рукописи. Можно подумать, не помнил, кого вызывал к себе, причем срочно. Однако правила игры требовали от проколовшегося подчиненного глаза долу и тихого ответа:

– Артемьева, из корректорской.

– Ага, явилась! – И началось, стандартным блоком: – Продажи падают! Платежи не идут! Бумага дорожает! Художники обнаглели! Кругом – одни саботажники! Никого не найдешь – все загорают! Бездельники, бездари, диверсанты!..

До изощренно-унизительной конкретики, когда внутри все кричит: «Да пошел ты!» – дело нынче не дошло: на столе зазвонил телефон. К нему, как по команде свыше, добавились из-под бумаг призывные сигналы мобильника.

– Идите, идите отсюда! – затряс растопыренными лапищами, будто отбивая шквал волейбольных подач, задыхающийся от гнева Руслан и в изнеможении откинулся в кресле. – Сил моих больше нет, как вы все мне надоели… Да, слушаю… Алло!

В общем, отделалась легким испугом. Выбросила неприятности из башки и, вспомнив о своем симпатичном попутчике и предстоящем в воскресенье свидании, с глупой блуждающей улыбкой на устах подалась обратно в корректорскую…

От этой дурацкой улыбки она никак не могла избавиться и сейчас, лежа под уютной невесомой перинкой и обдумывая, во что бы такое ей нарядиться завтра.

Глава вторая

Крашенная суриком дверь в квартиру на четвертом этаже была приоткрыта. По сумрачной даже в солнечное утро прихожей гулял сквозняк из кухонного окна, выходившего во двор – такой же пустынный сегодня, как и весь воскресный раскаленный летний город.

– Эй, Нонн, ты дома?.. Нонка, ты где?!

Грохнул водопад в туалете, и оттуда появилась Заболоцкая, на ходу застегивая брюки.

– Приветик.

– Честное слово, с тобой инфаркт можно заработать! Почему у тебя дверь нараспашку?

– Не хватало еще, чтобы ты на лестнице толклась, пока я там заседаю. А вдруг заседание бы сильно затянулось?! – захохотала Нонка, заправляя безразмерную майку в едва сходившиеся на пузе штаны. – Не дергайся, ворам у меня брать абсолютно не фига, а для сексуальных маньяков я уже не представляю интереса.

Да уж… Каждый раз после долгого перерыва Люся в смятении отводила глаза, боясь выдать свое впечатление от кошмарного внешнего вида совершенно наплевавшей на себя Заболоцкой – еще больше потолстевшей, мятой, нечесаной, пего-седой.

– Ох, и шикарная ты женщина, Люська! – Отступив на шаг, лишенная такого мерзкого качества, как примитивная бабская зависть, Нонка смерила ее восторженным взглядом и присвистнула: – Фью-ю-ю! Откуда такой зашибенный прикид? Опять Лялька привезла из-за бугра? Повезло тебе с дочерью!

Из личной ненависти к организации под названием телевидение, откуда ее так несправедливо выперли, Заболоцкая никогда не смотрела ящик, и это делало общение с ней гораздо более легким и приятным, чем могло бы быть. Иначе она не отказала бы себе в удовольствии пройтись насчет говенных мыльных опер и Лялькиного в них участия.

– Да, крупно. Особенно по части обуви, – отозвалась Люся, переобуваясь из босоножек в видавшие виды хозяйские шлепанцы. – Ляля помешана на хорошей обуви. Наденет раз-другой и тащит мне. Уже шкаф не закрывается. – Спохватившись, не чересчур ли расхвасталась, она поспешила протянуть Нонке пакет с только что вышедшим из типографии чтивом и полезла в кошелек. – Вот, возьми. Две тысячи от Ляли за работу и две – от меня. Хотела купить что-нибудь вкусное, но в «Седьмой континент» на Смоленке не сообразила зайти, а у вас тут не осталось ни одного нормального магазина.