Подобное уважение — совершенно не-социально. Оно никоим образом не связано со статусом или ролью, с успешностью или безуспешностью в реализации собственной судьбы, с системой оценок и координат в социальном пространстве. Оно отталкивается от универсальной доступности человеческого осознания Абстрактному, Бесконечному. Дон Хуан как-то указал Кастанеде на нищих индейских детей, которые рылись в мусоре, и сказал: "Каждый из них может стать человеком знания". Презрение или жалость здесь неуместны. Перед лицом Реальности все мы равны — вплоть до заключительной схватки со смертью.
      Апофеоз уважения к человеческому духу — Любовь. То, что нагуализм через безупречность культивирует бескорыстную Любовь к миру, Земле, Природе, — совершенно очевидно. Любовь к людям, однако, — дело иное. Ибо социальный человек, как правило, демонстрирует искаженный и уродливый мир эго, мир маленького человеческого тоналя, которому нет никакого дела до прекрасной Реальности-снаружи. Разглядеть за этими деформациями, за этим убожеством сокровище осознания — вот где нужна высокая безупречность. Понять условность ограничения условного мира — это достижение по-настоящему широкого и чистого восприятия. Рано или поздно это чувство приходит, и тогда видение человеческого мира все ставит на свои места. Понятно, что здесь нет ничего от сентиментального умиления и слезливого потакания сирым и убогим. Это — понимание и принятие человеческого уродства наравне с его красотой. Его не объяснить и не описать. Факт осознания свидетельствует сам себя и не нуждается в описании.
      Скованность восприятия и энергии, которую вызывает ЧСВ, поистине масштабна. Здесь, благодаря особому механизму перераспределения психических напряжений, скрывается огромная сила. Поэтому любое потрясение основ системы чувства собственной важности генерирует богатейший спектр эмоций. Из трех базальных комплексов ЧСВ — самое продуктивное. Страх и жалость намного проще.
      Вот лишь небольшая часть из того списка эмоциональных реакций, которые характерны для чувства собственной важности:
      Уважение; гордость; признание; благодарность — инстинкт "приятия".
      Надменность; злоба, ненависть — инстинкт "неприятия".
      Зависть; ревность; жадность; желание владеть — инстинкты "хозяина территории".
      Униженность; ничтожность; преклонение; стеснительность; желание подчиняться — инстинкт "подчинения".
       Честолюбие и тщеславие— инстинкт "борьбы за территорию".
      Весь этот многообразный эмоциональный спектр сильно влияет на восприятие, выполняя роль строительного материала для большей части "матрицы тоналя". Благодаря этой энергетической подпитке существует центр тоналя в виде самого важного элемента — Я, или образа себя. Благодаря ей же формируется стандартная проекция себя во времени. Подумайте: как мы воспринимаем себя в прошлом, настоящем и будущем? Только как череду важности — неважности.
      Перепросмотр особенно ярко обнажает этот принцип.
      Мы существуем во Времени как постоянно возрастающая важность — это оптимальная позиция для личности. Мы исполняем роль, в которой следующая сцена важнее предыдущей, подтверждает наши достижения, закрепляет их и поднимает нас на следующую ступень воображаемой лестницы.
      Если мы осуществили значительную часть своих притязаний, то согласны неопределенное время ограничиться простым подтверждением. Время выступает в роли фиксатора — и чем меньше наша уверенность в исполненности роли, тем чаще мы ищем ее подтверждения. С этой целью мы обращаемся к социальному окружению, совершаем различные поступки и ждем одобрительной реакции. Каждодневная активность такого рода выматывает, требует бесчисленных усилий — но социальный человек не в силах остановиться.
      Третий вариант — это кризис и катастрофа. Если человек вдруг открывает, что его существование во Времени — не возрастающая, а убывающая важность, он становится глубоко несчастным. Утрата социального статуса, изменение роли в сторону менее значительной — все это повергает в шок даже в том случае, если это не связано с выживанием непосредственно. Чем абстрактнее достижения и лишения, тем проще заметить, до какой степени человек порабощен тональным миром символов. Директор становится простым инженером и впадает в тяжелую депрессию. Министра лишают должности и отправляют послом в Уганду. Главного ассенизатора лишают высокого доверия и отправляют чистить обычные нужники, хотя прежде он чистил лишь правительственные уборные. До какого абсурда бы ни дошло, человек искренне страдает.
      Деструктивные эмоции пораженного ЧСВ ведут к ослаблению осознания и сильному сужению воспринимаемого поля. Пребывая в состоянии угнетенности, вы мало замечаете окружающую реальность. Внешние впечатления вообще теряют значение, становятся бесцветными и унылыми. На это стоит обратить специальное внимание. Дело в том, что обычный человек испытывает сковывающее влияние ЧСВ практически непрерывно. Только отобранные по признаку важности (прежде всего, социальной) сенсорные сигналы достигают осознания. Это — сигналы-символы, это знаки, которыми можно манипулировать и использовать их опять-таки для поддержания чувства собственной важности. Чувственные сигналы либо полностью блокируются, либо вытесняются на периферию собранного мира.
      Энергетически это выражается в культивируемой инертности всей фронтальной пластины кокона. С другой стороны, этим обусловлена крайняя жесткость позиции точки сборки, поскольку важный для нас набор символов может быть собран и интерпретирован исключительно в заданном режиме восприятия. Мы бесчувственны и сосредоточены на сборке собственной важности. В этом крайне узком диапазоне мы постоянно реагируем на пустяки, строим из них все здание своей эмоциональной жизни, здесь — наша судьба. Сюда уходят все наши силы, из-за чего мы так ничтожны и переполнены мыслями о себе.
 
       История базального комплекса "чувство собственной важности".
      Все импринты, составляющие комплекс ЧСВ, — социальны. Это делает их сложными и способствует образованию масштабных констелляций. При перепросмотре в этом отношении наиболее четко различаются "ранние" символы-импринты и "поздние". "Ранние" импринты связаны с наиболее однозначными ситуациями и вызывают самые сильные и неуправляемые эмоции. Их сложнее всего трансформировать, но и число связей, ими образованных в нашем бессознательном, относительно невелико.
      К "ранним" импринтам относятся:
      (1) Импринт "хозяина территории ". Обычно он формируется в первые годы жизни и связан с конкуренцией за внимание родителя (матери или отца). О нем любят говорить фрейдисты, находя здесь причину "эдипового комплекса". Мы не станем, вслед за психоаналитиками, ссылаться на раннюю сексуальность, поскольку личная история индивида чаще всего ни в малейшей степени это не подтверждает.
      Просто ребенок ведет себя, как любое коллективное млекопитающее, обретшее первый опыт роли. Если опыт показывает, что ты — центр группы, которому по статусу положено иметь больше внимания (ласки, ухода, пищи), чем другим, существо впервые на чувственном уровне знакомится с представлением о собственной важности. Какое-то время ребенок находится вне конкуренции — на его крик сбегаются взрослые, чтобы утешить малыша, мать чаще прижимает его к груди, чем мужа или более взрослых детей, за ним ухаживают, его ласкают и успокаивают. Он — хозяин территории.
      В случае явного пренебрежения интересами ребенка еще в период младенчества, у него развивается инверсия импринта, которую можно сформулировать "я — чужой". Это может вызвать социопа-тические отклонения, аутизм в той или иной форме, выявить шизоидные черты, которые выражаются в бессознательном убеждении "я — вне правил". Все это наносит психологический ущерб. Личность с инверсией раннего импринта ЧСВ может быть лишена целого комплекса переживаний, в том числе жалости к себе и жалости к другим. Как правило, это ведет к явной или скрытой психопатологии. Не следует ожидать, что из такого ребенка вырастет личность, более способная к безупречности, безжалостности и Пути Воина. Чтобы трансформировать ЧСВ, его надо сначала вырастить и правильно сформировать.
      Правильное формирование в данном случае — это постижение, что такое "хозяин территории", вместе с прилагающейся к роли системой координат. Иными словами, это установление иерархии важностей. Сначала ребенок находится на вершине пирамиды, но постепенно узнает, что существуют ситуации, когда он может оказаться на втором, третьем и даже последнем месте. Сопоставление позиций делает его тональ упорядоченным, обустраивает структуру.
      Опыт этого импринта и следующих за ним констелляций обучает человека самому понятию "территории". Здесь (в данный момент, в данном окружении, в данной ситуации) я — самый важный, поскольку это "моя территория". Но меняется ситуация, приходят новые люди — взрослые и сверстники — и это уже другая "территория". Все это крайне важно, потому что из этих, казалось бы, простейших впечатлений формируется социальная сеть, пленником которой мы оказываемся во взрослой жизни.
      (2)Импринт "подтверждения роли". Он формируется в момент борьбы за внимание, в момент посягательства на "территорию", узаконенную предыдущими импринтами. Констелляция импринтов на почве подтверждения роли может называться "импринтом манипуляции".
      Это своего рода исполнение закона и справедливости. Проще всего объяснить на примере. Скажем, у ребенка 4 лет его сверстник отбирает любимую игрушку. Ребенок уже знает, что игрушка — это его территория. Он также знает, что сверстник, в отличие, например, от отца или иного авторитетного вожака, не имеет никакого права на данную игрушку (территорию). Его первая реакция обусловлена предыдущим импринтом — он попросту начинает кричать и плакать, призывая авторитетную фигуру навести порядок, восстановить его попранные права, его собственную важность. Однако поблизости никого нет. Ребенок понимает, что справедливости не дождешься, и начинает драться с самозванцем. В конце концов он возвращает себе отнятую игрушку, и с этого момента импринт подтверждения роли начинает работать. Отныне он всегда будет выражаться в гневе и агрессии, активном противостоянии сопернику -самозванцу.
      Это лишь один из возможных вариантов. Бывают случаи, когда подтверждение роли впервые достигается хитростью, интеллектуальным превосходством, убеждением и т. п. Кондиционирование импринта может быть разным, но в любом случае подтверждение роли оставляет эмоциональный след на всю жизнь. Предпочитаемая модель поведения уменьшает число выборов, вынуждая действовать автоматически. Гнев и агрессия возникают раньше, чем осознание и планирование. Эмоция, источник которой давно забылся, импульс, успешность которого доказана мимолетной дракой в трех-четырехлетнем возрасте, продолжает давить на наши ощущения через 10, 20 и 30 лет.
      (3)Импринт "ценность себя". Последний из ранних импринтов ЧСВ. Его смысл сводится к простому лозунгу — "мое существование доставляет радость ближним, я нужен им, без меня они несчастны".
      Как правило, это принципиальное открытие собственной важности делает ребенок, у которого уже сложился начальный уровень самосознания. Для этого достаточно простой наблюдательности.
      Тривиальные ситуации могут послужить триггером для такого импринтирования. Достаточно ребенку потеряться и вызвать этим серьезную тревогу у родителей, заболеть, даже просто надолго уехать (например, к бабушке), а потом увидеть, как радуются близкие его возвращению или выздоровлению, увидеть их тревогу, озабоченность или страдания. "Я ценен", "я любим", "я важен" — эти идеи могут затем беспощадно эксплуатироваться при малейшем посягательстве на чувство собственной важности. Депрессия, "уход в болезнь", угроза "уйти и все бросить", истерика и подчеркнутая несчастность — вот лишь немногие способы удовлетворить ЧСВ, которые часто бывают порождены импринтом ценности себя.
      Конечно, ценность себя, как и импринт хозяина территории, может в определенных условиях превратиться в собственную противоположность, стать инверсией. Частичная инверсия ("я ничтожен", "меня никто не любит") — почва для затаенной и непрерывной жалости к себе. Такая инверсия возникает в том случае, если предыдущие импринты формировались нормально и подтверждались окружающими. Это так называемое "позднее разочарование". Оно всегда заключает в себе неосознаваемую надежду найти кого-то, кто завершит гештальт, подтвердит, наконец, вашу ценность.
      "Позднее разочарование" часто приводит к необдуманным бракам, неразборчивости в отношении друзей, поиску безусловной реализации собственной важности в любой сфере жизни (т.е. там, где нет конкурентов, поскольку частичная инверсия импринта ценности себя, как правило, ведет к бессознательному страху перед любым соперничеством — не дай бог вновь убедиться в том, что ваша ценность невелика!).
      Что касается полной инверсии импринта "ценность себя", то она выражает себя крайне деструктивно — мизантропия, злоба, патологическая завистливость, часто тотальное неверие в духовную и физическую любовь, мрачный цинизм и показное безразличие к мнению окружающих.
      Если люди, страдающие частичной инверсией импринта "ценность себя", вопреки множеству психологических затруднений способны уравновесить свою личность, найти собственную нишу и, в конечном счете, даже направить свои усилия на Трансформацию, то полная инверсия импринта порождает неприятие себя в такой степени, что лишь два сценария удовлетворяют подобных субъектов: 1) разрушение окружающих и 2) разрушение себя. Они замкнуты на себе, полагают свое мрачное описание завершенным и неизменным; они не способны к самотрансформации. К несчастью, человеческая история иногда складывается настолько причудливо, что позволяет этим ущербным личностям возглавлять целые народы. Как известно, это приносит человечеству неисчислимые беды.
      К поздним импринтам, формирующим чувство собственной важности, относятся сложные структуры и цепочки (констелляции импринтов). История ЧСВ во многом подобна истории самого описания. Начиная с некоторого уровня развития личности, единичные импринты осуществляют себя исключительно в рамках масштабных блоков описания. Если же учитывать, что каждый импринт и каждая констелляция импринтов в процессе личной истории обретает собственное кондиционирование, нагружается сопровождающими условными рефлексами и их последовательностями, то мы осознаем, что ЧСВ — самый объемный пакет поведенческих программ, построенных тоналем для осуществления личности в присущей человеку среде.
      Поздние импринты ЧСВ — это две огромные группы констелляций: "роль" и "образ себя". В некоторых случаях они пересекаются, бывают тождественны друг другу, обмениваются схожими компонентами. Отдельные психологические школы по-разному толкуют сущность этих явлений и формулируют отличия между ними.
      Ничуть не претендуя на исследование по психологии личности в академическом стиле, мы, тем не менее, вынуждены учитывать наличие самих феноменов и различать их — так как в практике перепросмотра это влияет на характер работы по трансформации чувства собственной важности.
      Прежде всего, роль — это проекция ситуации межличностного взаимодействия. Это поведенческий сценарий, следование которому важно только в определенных рамках (также оговоренных ролью). Поэтому импринты роли часто обусловлены коллективными представлениями. Они могут опираться на традицию (этническую, культурную, социальную, гендерную или семейную). Личность, ее неповторимое своеобразие, здесь отступает на второй план.
      Исторически роль древнее, чем образ себя. Скажем, первобытная община — это прежде всего совокупность ролей. То же самое можно сказать про целый ряд традиционалистских культур — средневековый феодализм, общины и страны, сосредоточенные на фундаментальном следовании религиозной морали и кодексу поведения. На этом уровне чувство собственной важности полностью сосредоточено на совокупности условных требований. Выбор роли часто не зависит от человека — роль достается либо по наследству, в связи с происхождением, либо автоматически следует из некоторых ритуальных действий.
      "Ролевое" общество, которое по сей день большая часть человечества автоматически воспроизводит, — это общество, можно сказать, ритуальное. Эмоции и сам характер поведения регламентирован традицией и освящен доминирующей религией. Здесь чувство собственной важности привязано к человеку самым жестким и примитивным способом. Надлежащее исполнение ритуала — единственный способ реализации чувства собственной важности. Нарушение ритуала — самое страшное унижение, смерть личности, изгнание и позор.
      В ролевом обществе трансформация ЧСВ возможна лишь на фоне тщательной маскировки, иначе она грозит практику смертельной опасностью. И в этом нет никакого преувеличения. Только на самых ранних этапах формирования социума можно было безопасно выходить из роли, и позволялось это одним шаманам — ибо они были посредниками между племенем и "миром потустороннего".
      Современный мир (та цивилизация, в которой мы живем) отошел от жесткого исполнения ритуала, но переполнен атавизмами. Роль не исчезла, она стала условностью. Если в прежние века требовалась определенная смелость, чтобы просто признать — есть "пространство роли" и есть мое "личное пространство", то теперь это банальность, общее положение, которое никому не приходит в голову опровергать.
      Жрец (монарх, военачальник) в древнем мире хранит свою роль, как святыню. Он не будет тайком есть мясо (если его религия проповедует вегетарианство), он не напьется (если его роль включает в правила жизни абсолютную трезвость), не станет проводить время в сомнительной и неблагородной компании. Когда такие вещи начали случаться, это послужило одним из первых знамений того, что "время близко" — ролевое общество разваливается изнутри.
      Иными словами, именно роль была главным, и, по сути, единственным содержанием чувства собственной важности в течение веков или даже тысячелетий. С наступлением нового времени пространство, внутри которого роль оставалась безоговорочно важной, сокращалось. Принимая "либеральные ценности", европейский мир расширял "личность" и сокращал "роль". Сегодня роль, за исключением редких случаев, привязана к тщательно отобранному минимальному списку ситуаций.
      Можно подумать, что в результате трансформация чувства собственной важности стала доступнее. Ничего подобного. Ситуация, напротив, заметно осложнилась, поскольку энергия ЧСВ перенаправила себя на поддержание "образа себя". Тональ в очередной раз проявил гибкость и этим еще больше закрепил описание мира.
      Поскольку образ себя — это, так сказать, метароль, метапрограмма. Он работает в любой ситуации и свободно использует роли (незыблемые и абсолютные в прошлом) в качестве сиюминутных инструментов. Сталкиваясь с образом себя — этой вершиной психологической изощренности человека в методах собственного порабощения, начинаешь понимать, насколько проще работать с ролью.
      Те толтеки, что полагают себя сталкерами, часто склоняются к ролевой игре. Ибо они инстинктивно чувствуют, что так проще, что здесь можно достичь более быстрого и очевидного успеха. Конечно! Ведь условность и ограниченность роли в современном обществе западного образца не требует доказательств. Она лежит на поверхности, и сталкеру остается лишь выследить некоторые автоматизмы, до которых еще не добралось его дремлющее осознание.
      Но сущность трансформации ЧСВ сегодня лежит глубже. Основная масса психической энергии теперь расположена в "личном пространстве", или в пространстве личности, — там, где социальный человек, находясь в это время вне социума, продолжает думать о себе как центре системы социальных координат. "Образ себя" для себя и "образ себя" для других — вот любимые области размышлений. Вот ядро комплекса.
      Вы можете сыграть юродивого, патологического лжеца, тупого забулдыгу или обычного бандита. Вы можете испытать окружающих и изучить их реагирование на различные роли — и все это не будет иметь никакого отношения к трансформации чувства собственной важности.
      Потому что образ себя для себя и образ себя для других останутся неизменными. Вы скажете — ладно, образ-для-себя — дело тонкое, интимное, но образ-для-других должен измениться! Увы, нет. Ибо это не роль, а образ. Образ (кому бы он ни предназначался) никогда не бывает снаружи, он всегда внутри. Невидимый наблюдатель (абсолютное воплощение наших высших, экзистенциальных ожиданий) — тот самый "другой". И наш образ — для него. Если хотите, можно назвать его личным Богом, выросшим из тысячелетий человеческой социальности. Если вы практикуете толтекское знание, то Он — Единственный, Кто может оценить ваши усилия в сновидении, стал-кинге и безупречности. Проблема заключается в том, что пока Он существует у вас в голове, безупречность недостижима.
      Однако, рассмотрим поздние импринты ЧСВ по порядку. Этот порядок не имеет отношения к перепросмотру (ни прямого, ни обратного). Как я уже сказал, эти психологические структуры настолько сложны, что опутывают наше энергетическое тело настоящей сетью. Индивидуальные взаимосвязи и ассоциации обнажаются в процессе перепросмотра в собственном порядке. Общие законы существуют лишь для самых простых и ранних образований — будь-то импринты-символы или рефлексы. Поздние психологические образования возникают на протяжении всей личной истории субъекта — для них нет возрастных границ. Они могут видоизменяться и подвергаться многочисленным коррекциям даже в зрелом возрасте.
       "Роль ".
      Относительно простая социальная программа. В процессе перепросмотра вы можете обнаружить в себе несколько десятков ролей. Универсальной ролью можно назвать только гендерную (социопо-ловую). Но даже она пострадала от того, что социум оставил роль и перешел к личности. Мало кто задумывается, что тенденция к неопределенности половой роли (гомосексуальность, бисексуальность, унисексуальность) — естественный элемент развития мирового тоналя, бегущего от любых ролей. Всего столетие назад гендерная роль считалась императивом, а редкие отклонения от биологической сексуальности — тяжким недугом. Сегодня социум склонен рассматривать это как варианты естественного (!) полового поведения.
      В норме социополовая роль имеет лишь три модуса. Первый — подготовительный, два — актуальных.
      Подготовительный модус:
      мальчик — девочка (до наступления половой зрелости).
      Актуальные:
      мужчина — женщина отец — мать
      Социум налагает на эти роли огромное количество требований. Подтверждение удовлетворительного исполнения какого-нибудь требования, входящего в роль, вызывает удовлетворение и порождает чувство собственной важности. Несоответствие (реальное или мнимое) даже самым простым (наиболее биологическим) требованиям вызывают сильное ущемление ЧСВ. Только у человека момент сексуальной близости является не только (порой даже не столько) наслаждением, сколько испытанием роли. Раньше этот груз ответственности нес по большей части мужчина, теперь к нему присоединились женщины. И те и другие обязаны быть сексуальными, активными, способными "дарить наслаждение и получать его". Это превратилось в часть роли, иногда это превращается в ритуал, пустую формальность и притворство. Биосоциальное поведение становится все менее биологическим и все более социальным — условным, регламентированным, искусственным.
      "Материнство" и "отцовство" — это роли, возведенные на пьедестал социума. Обвинение в том, что вы "плохой отец" или "плохая мать", — это классическое оскорбление, унижение и уязвление ЧСВ, пришедшее из глубины веков. Другой вид уязвления, теперь более распространенный, — обвинение в том, что супружеская пара не желает иметь детей. Таким образом, приказ общества звучит однозначно: "Плодитесь и размножайтесь, кормите, растите и воспитывайте потомков."
      Обратите внимание на то, что это изначально естественное, биологическое стремление превратилось в лозунг, требование, приказ, повод для восхваления или осуждения. Посягнуть на социопо-ловую роль — значит, ударить в самое уязвимое место общественного человека. Импринты и рефлексы, лежащие в основе этих проявлений, давным-давно ушли на второй план и утратили актуальность. Их место теперь занимают социальные символы и сигналы, импринтированные относительно недавно. Их импринтирование может случиться и в 12, и в 20, и в 30 лет.
      У этой роли есть один немаловажный аспект, связанный с моногамностью данного типа цивилизации:
      Всякое посягательство на моногамность ваших отношений с партнером рассматривается как нападение на личность и крайняя степень ее унижения.
      Это не биологическая проблема, возникшая из инстинкта борьбы за самку (самца). Это — проблема собственной важности. То, что вызывает ревность и все сопутствующие ей разрушительные эмоции, — по сути, вызвано отрицанием вашей гендерной (социополовой) роли тем или иным способом. Человек испытывает ревность именно потому, что бессознательно полагает — Я не "спра-вился(лась)" с ролью любовника (любовницы), мужа (жены), отца (матери). Вот причина гнева, униженности, желания мстить, подавленности, а порой даже суицидных настроений.
      Поскольку речь идет о самом важном (согласно импринтам), мы мгновенно забываем, что всего лишь играем роль. Мы начинаем верить, что это и есть жизнь.
      По сравнению с гендерными, остальные роли — частности. Они состоят из элементов, которые могут быть доминирующими или вторичными, могут иметь разную степень сочетаемости (валентности) между собой, могут быть производными от половой роли и ситуативными, возникшими почти случайно в первые годы активной социализации.
      Когда мы рассматриваем свои автоматические реакции, мгновенные эмоции, то всегда натыкаемся на подобные кирпичики. Каждый из них, взятый отдельно, кажется незначительным, но они складываются в целые здания, определяя этим конкретную судьбу конкретного человека. Качества в определенном соотношении становятся стилем поведения, способом решения задач, причиной внутренних и внешних конфликтов. Например:
      ведущий — ведомый сильный — слабый открытый — закрытый зависимый — независимый уверенный в себе — неуверенный в себе И т. д. и т. п.
      Каждое из этих условных качеств может быть выбрано как предпочитаемый способ поведения в момент импринтной уязвимости. Каждое из них может быть причиной для самооправдания, самодовольства и даже самовосхищения. Когда-то мы убедили себя, что цепляемся за привычные качества и манеры по ОЧЕНЬ ВАЖНОЙ причине. Еще более убедительно мы внушили себе, что любой иной способ (реагирования, поведения, решения) НЕПРИЕМЛЕМ ДЛЯ НАС, так как — опять же — помешает чему-то крайне важному.
      Важно быть слабым, потому что так мы имеем больше безопасности. Важно быть закрытым, потому что вокруг полно негодяев, которые пытаются вас обмануть или выставить вас в дурном свете. Важно быть зависимым, потому что тогда к тебе не станут предъявлять претензий, с которыми ты БОИШЬСЯ не справиться. Важно быть неуверенным в себе, тогда тебе простят возможные ошибки.
      Я специально перечислил не лучшие из человеческих качеств. Как видите, за каждым из них стоит своя важность. Иначе и не может быть — роль (какой бы мелкой она ни была) выбирается с целью подтвердить собственную важность (важность своих предпочтений, мнений, выбора, положения). Точно так же оправдываются добродетели. Они могут отлично выглядеть, но за кулисами та же пыль и пустота.
      Обычно общественный человек отождествляет себя с набором выбранных ролей. Он редко остается один. Каждый день насыщен играми — вот он муж, вот сын, вот начальник, а вот — профессионал за работой. У каждой роли свои правила, свои автоматизмы, рефлексы, сценарии. И всякий раз его интересует только одно — подтверждение, подтверждение и еще раз подтверждение правоты (важности) своего восприятия, эмоций, чувств, мнений, идей и отношений.
      Можно ли вырваться на свободу из этой грандиозной клетки? Можно ли просто сказать себе "Все в одинаковой степени важно и неважно. Я — ничто в этом равнозначном мире, и я — всё, поскольку это МОЁ осознание свидетельствует неважность и важность мира"?
      Когда мы уединяемся, роли на время исчезают. Это облегчение делает отшельничество соблазнительной штукой для искателей Трансформации. Но тут мы быстро открываем, что социум поселился у нас в голове. Это — "образ себя".
 
       " Образ себя".
 
      О нем уже было упомянуто. Можно сказать, что это наше идеальное представление о себе, сформированное из тех элементов ролей, которые кажутся нам самыми типичными или лучшими для нас. "Образ себя" — не просто фантазия или совокупность умозрительных соображений на свой счет. Если бы этим все и ограничивалось, "образ себя" являлся бы исключительно объектом дисциплины по остановке внутреннего диалоге. Но это не просто внутренний диалог.
      Можно сказать, что образ себя — это зона "отсроченных (или вытесненных) реакций". Например, некто полагает себя талантливым (терпеливым, усердным, тщательным) ученым. Он ходит в институт, где играет роль скромного, но усердного лаборанта (аспиранта, младшего научного сотрудника и т.п.). И так — в течение многих лет. Наконец, он совершает открытие, получает степень и становится профессором. Он счастлив, ибо его образ себя реализовался. Теперь новоиспеченный профессор будет всячески пытать студентов и подчиненных, каждый день тыкая им в нос, какой он крупный ученый, и насколько те — ничтожны. Отсроченные реакции вступили в силу.
      Бывает гораздо хуже. Все тот же усердный лаборант (по причине бесталанности или из-за интриг "друзей" по науке) лет через двадцать окончательно понимает, что не суждено ему стать профессором. Хватает он колбу с кислотой и разбивает об голову любимого учителя: А почему бы и нет? Это — тоже отсроченная реакция. И наконец, в случае, если бедняга сдерживается и не выходит из скрытой депрессии, мы имеем дело уже не с отсроченной, а с вытесненной реакцией.
      "Образ себя" — это некая совокупность идеальных (умственных) ролей, моделей поведения, которые когда-нибудь получат свое воплощение. Если же это невозможно, их вытеснение завершится инсультом либо язвой желудка.
      В образе себя мы находим основные экзистенциальные координаты личного бытия:
      Я для себя.
      Я для других. Здесь есть подпункты: