Сигизмунд Доминикович Кржижановский
      "Некто"
      Еще в приготовишкины дни моей жизни, возясь с переплетенным в красный коленкор задачником по арифметике, я старался представить себе образ человека, глухо там названного: "Некто". Сотни пронумерованных задач превращались для меня в главы странной повести о жизни и приключениях таинственного "Некто": "Некто" нанял работников; помножил монеты на аршины, поделил все это на фунты; "Некто" приобрел имение; он же вдруг взял и разделил его меж тремя сыновьями, складывая и вычитая почему-то для этого цифры их лет; "Некто" получил прибыль, и он же раздал нищим восемь монет; построил странный бассейн в две трубы: через одну вода втекает, вытекает через другую... Кто он?
      Тянутся долгие зимние вечера. Лампа прикручена. И в вихрастой голове, сонно качающейся над синими клеточками тетради, под слипающимися веками в рамке -из черных цифр возникает будто давно-давно знакомый облик: пожилой господин - глаза спрятаны за синими стеклами очков - щетинится седеющая острая бородка.
      Из первого во второй предстояла "передержка". До экзамена пять дней. Отыскав в одном из городских парков пустую скамью против журчащего фонтана, я стал отгадывать - и так и этак - искомую цифру работникое, нанятых "Некто" для рытья колодца глубиною в две сажени. "Если один раб. вырывает в 1 час 1 ар. земли и если они работали 3 часа, то..." работников было 22/3 человека.
      Я глубоко задумался, стараясь представить себе наглядно ? работника. Тетрадь недоуменно глядела на меня своими серыми цифрами сквозь синие клеточки.
      Вдруг чья-то тень легла на страницу. Шагов я не слышал.
      - Ну, что? Не выхожу? - спросил чуть насмешливо чей-то тихий, но четкий голос. Я поднял глаза.
      - Вы?
      - Я.
      Рядом со мною на скамье сидел, заглядывая в синие клетки тетради сквозь синие стекла очков, пожилой господин с острой щетинистой бородкой, одетый в просторную, поношенную серую пару. Помедлив секунду, незнакомец, вежливо улыбаясь, протянул сухую, с короткими пальцами руку к цифрам.
      - Ну, вот, - сказал он, овладевая моим карандашом. И серые цифры покорно и юрко забегали под его нажимом. - Готово.
      Задача лежала решенной на моих коленях.
      - Надо вам знать, молодой человек,- продолжал мерным голосом господин в серой паре, поправив очки,- что раз я нанимаю рабочих...
      Слова стучали мерно и спокойно.
      - Ну, что, поняли?
      Я молчал.
      В это время к нашей скамье подошла нищенка с двумя оборвышами: один, еще грудной, слипся губами с ее грязной, выставившейся из тряпья грудью; другой - мальчонка лет четырех-пяти,- уцепившись за юбку, волочил кривые ножки по земле.
      - Подайте, Христа ради, что милость...
      "Некто" перевел очки с приготовишки на нищенку; хитро улыбнулся; сунул три пальца правой руки в жилетный карман и, распрямив ладонь, разложил на ней пять новеньких медяшек.
      - У меня,- начал он все так же тихо и четко,- три монеты копеечного достоинства и два двухкопеечника. Спрашивается, - "Некто" повысил голос и поднял голову, как если б обращался не к нищенке, а к цветущим клумбам и разбегающимся по радиусам дорожкам,- спрашивается: сколько я вам дам копеек, если число их равно количеству единиц в цифре, которая получится от умножения числа ваших детей, сударыня, на количество монет низшего достоинства и в результате деления полученного произведения на цифру монет высшего достоинства?
      Водворилось молчание. Женщина стояла, низко опустив голову. Малыш пялил глаза на неподвижно раскрытую ладонь с сверкающими медяками. "Некто", снисходительно улыбаясь, поторопил:
      - Ну.
      И, опустив еще ниже голову, женщина молча пошла прочь.
      Господин в сером, выждав паузу, ссыпал медяшки назад, в карман; улыбка поползала-поползала по лицу и юркнула куда-то внутрь, точно под кожу. Опять молчание; не молчит лишь фонтан.
      - Вы думаете,- вздохнул "Некто", скосив на меня глаза,- вы думаете, мне жаль медяшек? Нет-с. Вы полагаете, вероятно, что мне очень прибыльно связываться с этими вот дармоедами-рабочими из задачи № 1136? А почем вы знаете, молодой человек, может быть, и до воды-то они не дорыли, а деньги плочены. Да, может быть, мне и не такая яма нужна,- "Некто" как-то болезненно улыбнулся,- а я вот рою - рою - рою. Пусть берут, мне цифр не жалко, но нужен порядок. Счет нужен. И чтобы "по ответу". А так, "Христа ради" не могу же я, поймите вы...
      "Некто" повернулся ко мне лицом и вдруг круто оборвал речь: вероятно, вспомнил, что собеседник его слишком мал и глуп.
      - Вот вы мне решите-ка лучше задачку,- заговорил он, меняя тон и мотнув острием бородки в сторону безмятежно урчащего фонтана. - Если, скажем, стенки этого вот водоема да поднять до уровня струи. Если внутрь поместить человека, а трубу, выводящую воду, заколотить, понимаете ли, наглухо заколотить, то, спрашивается, через сколько времени человек утонет? А?
      Я беспомощно перебирал синие клетки тетради.
      - Боюсь, срежетесь на переэкзаменовке, - строго добавил "Некто". - Вам сколько? Двенадцать? Порядком. По два года на восемь классов -2X8= 16, а 12+16 равно 28. Эге, дела ваши плохи. Ну-ну, бросьте моргать глазами, я пошутил. Пока.
      Качнув снисходительно головой, "Некто" медленно поднялся,- и его серая фигура замаячила меж цветущих деревьев парка.
      На переэкзаменовке я срезался.
      Отошло лет десять. Ночь. Сунув руки в карманы студенческой тужурки, я шел пустынными улицами, вслушиваясь в свои шаги и в свои мысли.
      Вдруг у самого уха:
      - А-а, сколько лет, сколько зим...
      Голос знакомо тихий и знакомо четкий. Я обернулся: в блике фонаря очки, острая бородка, насмешливый профиль.
      - Виноват.
      - Забыли?
      - Нет,- отвечал я, стараясь быть развязнее,- правда, года четыре как не заглядывал к вам, под красный коленкор, но... помню. Вам что угодно?
      - Да-да, - рассеянно, как бы не слыша моих слов, ронял "Некто", другие задачи... запросы... проблемы... Я понимаю, конечно.
      Идя вслед за мной, спутник вышел из полосы света, и лица его уже нельзя было рассмотреть. Мы шагали в молчании.
      - Ну, что же вы теперь поделываете? - спросил я резко, стараясь заглушить неприятное чувство.
      - Я? По-старому, все по-старому. Делю капиталы, рою колодцы - помните? - бассейны, там, странствую из города А в город Б, из Б в А помаленьку... Ну а вы, конечно, молодой человек, любите, там... первую "единственную", вторую "единственную", третью "единственную"... Которая сейчас? Религиозные увлечения... как это у Мольера? "Верю, что 2X2=4, а 2X4=8". Тэк-с.
      От тихого и четкого голоса спутника мне стало не по себе. Ускоряя шаги, я бросил через плечо:
      - Если бы даже и так, тут нет ничего смешного: сердце, господин "Некто", не счетная костяшка, вдетая на стержень. Хочу - люблю, хочу - нет. Ударом сердца счета не веду. И вообще, я не понимаю, зачем вы вторично...
      - Тысяча извинений,- проговорил спутник, все не отставая. Голоса наши гулко бились о каменные стены ночной улицы.- Тысяча извинений. Я очень и очень считаюсь с вашим мнением и всегда ценил... Десять лет, два месяца и четырнадцать дней тому назад я имел удовольствие уже беседовать с вами и был чрезвычайно заинтересован уже тогда аматематичностью, если разрешите так сказать, вашего высоколюбопытного мышления. Юность никогда не учитывает ни лет, ни опыта, ни правил, ни трезвого расчета. И я был молод...
      - Вы?
      Мы обменялись взглядами.
      - Не верите? Был. Но сложилось так: видите, если у звезд - орбиты, с которых им - ни-ни, если счетная костяшка, которую вы чрезвычайно остроумно изволили приравнять сердцу, и та вдета на железо стержня, то и... Вы молчите, вы думаете, мне легко: тысячелетие к тысячелетию, век к веку, год к году,- и в каждом, вы только подумайте, 525 600 минут, нет - 31 536 000 секунд, и все они одинаковы, понимаете, одинаковы и пусты. Один - меж миллиардов пустот. Числа - числа - числа: и каждое притворилось дюймом, метром, вехой, верстой, пространством, беспредельностью; работником; сыном, братом, человеком; глубью, высью и ширью. Один, всегда один среди мириады пустот!
      - Кто вы? - спросил я, внезапно остановленный самым смыслом прозвучавших слов.
      Опять луч фонаря пополз, ощупывая желтым бликом серое, спрятавшее свои глаза за стекла очков лицо. Он долго не отвечал.
      - Меня нельзя называть "Кто", - сказал он наконец глухо, прислоняясь спиною к горизонтальному стержню, выступившему впереди какой-то темной витрины, внезапно заблиставшей в свете фонаря.- Меня нельзя называть "Кто", я - "Некто". Одною лишь буквою отделен я от...- И, обхватив цепкими кистями рук медный, цвета желчи, предвитринный стержень, точно пробуя нанизаться на него, он закончил: - Есть одна задача... самая трудная из всех. Я решил: в ответе - 0. Ну, идите, юноша, идите, куда шли: мне сюда,- оборвал "Некто", поворачивая голову к витрине.
      Я глянул по направлению его движения: только теперь я разобрал - это было узкое окно какого-то мелкого книжного магазинчика: среди брошюр, печатного старья, дешевых книг и журналов блеснуло золотом в глаза из красного: "Задачник по арифметике".
      - Мне сюда, - шепнул еще раз спутник. Минуту я колебался.
      - Прощайте,- и я быстро пошел прочь.
      - До свидания,- поправил четкий, но тихий-тихий голос мне вслед.
      Я обернулся: ни у витрины, ни вдоль каменного, с заколоченными дверями коридора улицы никого не было.
      Отошли 31 536000 и еще 31 536000 секунд. Запылали зарева войн. Я не встречал в их свете "Некто", но часто чуялась близость и возможность встречи - ведь сказал же он: "До свидания".
      Приходили в окопы люди, и кто-то говорил им четко, но тихо: "По порядку номеров расч...айсь" - "На пер-вый-второй расч...айсь". Кто-то тихо писал четким почерком: "1000 - 2000-100 000 штыков"; было удобно считать эти торчмя торчащие в воздухе ряды стальных заостренных единиц: там, под штыками, что-то копошилось, крестилось и охало,- но штыки одинаково чернели одинаковыми остриями. Кстати, на них так удобно, как на стержни счетов нанизывать - костяшками - хрустящие тела. И кто-то с утра до вечера (как ясно чувствовалось тогда, что в каждом дне 86 000 секунд, страшно длинных, и что каждая замахнулась на твою жизнь нулем), какой-то некто, таящийся позади, подсчитывал людей: выстрел - выстрел - выстрел. Сбивался. Встряхивал счеты: залп. И снова принимался за подсчет: выстрел - выстрел выстрел. И колонки цифр, одетых в серое, карандашного цвета сукно, сощелкивались прочь с земли; и убитая цифра покорно ложилась под ворсящееся травинками зеленое сукно полей.
      Однажды мне показалось, я видел "Некто". Под вечер пригнали пополнение: здоровые добродушные мужики. Шепчут - вздыхают: "Владычица пречистая!" Звон манерок, щелканье затворов. Загудел автомобиль: "Стройся, по порядку номеров..."
      - Который полк? - раздалось из темноты - тихо, но четко.
      - 178-й стрелковый.
      - Сколько штыков?
      - 2060.
      - Ага. Командира полка.- У автомобиля заговорили вполголоса. Доносилось: "В 4.30 наступать. Участок от высоты 171 до высоты 93. Не щадя..."
      - Но, Вашдиство...
      - Ступайте! - И автомобиль, удаляясь, тихо, но четко прошуршал колесами о песок.
      И еще миллионы секунд. Революция.
      Где "Некто"? Наверное, под переплетом задачника; в подпольи; ночует то в № 1001, то в № 666; боится: найдут, обыщут, отнимут все цифры.
      И вдруг... Правда, то была лишь полувстреча.
      Однажды я, вместе с другими, стоял у дверной щелки на приеме у человека, от серого карандашного росчерка которого зависело решить мою судьбу, как простенькую приготовишкину задачу № ... Мне не удалось добиться аудиенции, но в узкую щель двери мелькнули и для меня - на мгновенье синие стекла очков, серая потертая пара и остро ощетинившаяся бородка. За доской двери мерный и четкий голос чеканил: "Вы вычеркнуты из списка, товарищ; ничего не могу... Следующий". Щель закрылась.
      И все же рано ли, поздно ли, а будет встреча. Последняя. Я помню его "до свидания". Пусть. И тогда: или я - или он.
      1921