Глава третья

По стенам были развешены тяжелые, ворсистые парзийские ковры. Пробивающиеся сквозь узкие стрельчатые окна лучи солнца блуждали по лабиринтам их разноцветных узоров. Свет отражался в пузатой вазе, стоявшей на низеньком столике, и струился по нежным тонким лепесткам настурций.

Осерта сидела рядом с цветами так, что её плечо касалось их склоненных головок. Девушка вышивала. Раньше она никогда этим не занималась, но теперь у неё появилось много свободного времени. К ней приходили гхалхалтарки, которые приплывали в город с Южного континента и искали в ней свою заступницу. Они-то и научили её этому мастерству.

Под иглой прорисовывалось темно-лиловое с перламутровым отливом оперенье птицы. Осерта старательно работала над каждым перышком. Когда птица будет готова, она задумала подарить её Халхидорогу.

За дверью послышались быстрые шаги. Она узнала их и с неловкой поспешностью сделала неровный стежок. Дверь отворилась, и на пороге появился Халхидорог. Его глаза возбужденно блестели, под стать драгоценным камням на дорогих браслетах, обхватывавших его руки от кисти до локтя.

– Прекрасные вести! – воскликнул он, сделав шаг и очутившись в комнате.

Осерта осторожно улыбнулась: неужели произошло главное сражение? Только бы не это.

– Мы взяли Жоговен.

– Хорошо, – кивнула девушка.

Ее волосы выбились из-под платка и скрыли лицо.

– Не волнуйся, мы взяли его без потерь, – предупредил Халхидорог. – Хамрак передает, что люди сами сдали город и никто не погиб. Если не веришь мне, можешь поговорить с гонцом. Я сейчас велел его накормить, так что он пока на кухне.

– Зачем? Я верю тебе, – Осерта рукой заправила пряди.

Сражения не произошло и в тоже время гхалхалтары одержали победу. Чего ещё можно было желать? И все же ей стало обидно за людей. Почему они сдались? Однако она тут же с гневом отогнала эту мысль – если бы они не сдались, они бы сражались и убивали, а что может быть хуже?

Халхидорог подошел к ней, принял из её рук вышивание и взглянул на птицу:

– У тебя талант!

– Спасибо. Я думала подарить эту птицу тебе, а теперь ты все испортил.

– Я не хотел подглядывать, – улыбнулся Халхидорог. – Но знай, что любая вещь, сделанная твоими руками, для меня дороже всего на свете.

Он наклонился и прикоснулся губами к кончикам её пальцев.

– У тебя дрожат руки. Как же ты вышивала?

– Это от известия. У меня кружится голова. Так все неожиданно.

– Согласен.

Осерта потянулась к его лицу, но не смогла забыться даже в поцелуе. Ее неотступно преследовала мысль о том, что людям нельзя так покорно сдаваться, что гхалхалтары должны прекратить наступление, что сражения не должно произойти, что она хочет невозможного.

Лорд Карен пил горячий чай, медленно отходя от тяжелого сна. Ворот его рубахи был расстегнут, обнажая жилистую загорелую шею. Широкий с серебряной бахромой плащ валялся рядом на стуле. Лорд пил, преодолевая ставшую обычной усталость, ибо сон уже не приносил ему отдыха, но лишь поддерживал минимальные силы, необходимые для того, чтоб держаться на ногах. Карен потянулся.

– Какого черта вы здесь делаете? – вдруг услышал он за спиной.

Лорд вздрогнул и обернулся, впившись взглядом в дерзкого пришельца. Он был высок и худ и стоял в тени. Однако, когда лорд обратил на него взгляд, он стремительно, порывисто шагнул на середину комнаты и оказался на свету.

– Лорд Толокамп!

– Да. Я явился, чтобы спросить вас, кто дал вам право сдавать один из крупнейших городов королевства без боя и без позволения на то монарха?

– Совет военачальников и баронов, – произнес Карен.

– Какой совет! На нем присутствовали хотя бы пять лордов? Нет? Почему вы не спросили разрешения короля? Почему я узнаю обо всем в самый последний момент?

– Извините, у меня не было времени предупредить вас, – ощерился лорд Карен.

Он устал казаться спокойным и кричащий Толокамп стал выводить его из себя.

– Я отвожу армию в горы к Грохбундеру, ибо считаю, что давать Хамраку открытое сражение губительно.

– А я полагаю, что потеря Жоговена губительна! – Советник короля подался вперед. – Вы должны прежде всего исполнять веления монарха.

– То есть ваши, – усмехнулся Карен.

– Не мои, а монарха!

– Не морочьте мне голову. Иоанн уже ни на что не способен. Это горькая, но правда. Он – ширма, которой вы все прикрываетесь, сидя далеко в столице.

– Да как вы смеете!

– Не нравится?

Толокамп отступил в сторону. Его гладко выбритые щеки сделались пунцовыми.

– Предатель! Хуже Мальерона! А я ещё думал оставить вас на посту командующего, но теперь все решено. Вы свободны. Можете с радостью смотреть, как погибает Королевство Трех Мысов и сознавать, что в том большая ваша заслуга.

Карен побледнел, но сдержался. Он выпростал вперед руку и ровно произнес:

– Дайте мне грамоту, в которой король Иоанн подтверждает, что я больше не командую восточной армией.

Толокамп в смятении уставился на вытянутую руку.

– Ну, где грамота? – Лорд Карен нетерпеливо перебирал пальцами воздух. – Если решения Иоанна так много значат для вас, так будем играть до конца. Я отойду от дел лишь тогда, когда получу отставку от самого короля.

Толокамп пошатнулся, отступил назад, ударившись о притолоку, ойкнул и поспешил вон. В дверях он на секунду остановился:

– Будьте уверены, вы получите грамоту!

Карен из окна проследил, как удаляется худая фигура Толокампа. Он не сомневался, что тому удастся достать нужную бумагу. Иоанн подпишет все, что угодно, даже собственный смертный приговор. Лорд Карен поднял чашку остывшего чая и поднес её к губам. А ведь это и правда приговор. После его отставки во главе армии, наверняка, встанет Толокамп, и тогда произойдет главное сражение, и люди будут уничтожены.

Однако пока не все потеряно. У него было ещё несколько дней, прежде чем Толокамп успеет слетать в столицу за грамотой и вернуться обратно. За это время он должен достичь гор, ибо тогда Толокампу ничего не останется, как продолжать уже начатую тактику и, возможно, королевство будет спасено.

В дверь застучали. Торговец услышал и велел дочке сбегать посмотреть, кого принесла нелегкая. В городе после вступления в него гхалхалтарских войск продолжались беспорядки, и потому торговец не без волнения подошел к окну, из которого была видна часть улицы. Как бы нечаянно он сгреб со стола нож и сунул его в складки одежды.

– Папа, там гном Мефиат.

– Сплетник?

Дочка кивнула.

Торговец знал, что гном часто приносит нужные вести, а потому поспешил вниз. Мефиат стоял за дверью, приоткрытой на цепочку, и переминался с ноги на ногу. Торговец впустил его внутрь.

– Кто так обращается с гостями? – воскликнул гном, и его клокастая борода задрожала.

– Извини, батюшка, время-то какое, – принялся успокаивать его торговец, зная, что гном просто хочет лишний раз напомнить о том, какая он значительная персона.

– Ладно, – снисходительно махнул рукой Мефиат. – Я к тебе пришел не твои глупости слушать. Сегодня вечером жди гостей. Ты меня понял?

Торговец кивнул.

– Веди себя с ними хорошо, а то потом хлопот не оберешься, – Мефиат противно засмеялся и, больше ни слова не говоря, выбежал на улицу.

Торговец закрыл за ним дверь и поднялся наверх. Все драгоценности он спрятал ещё неделю назад, когда гхалхалтары были только на подступах к Жоговену. Однако его все равно глодало смутное чувство тревоги.

Жена обеспокоенно взглянула на него:

– Что случилось? Кто это был?

– Мефиат.

– Что он сказал? – в голосе её послышалось волнение.

– Ничего, – торговец замолчал, а потом добавил. – Знаешь что, сегодня тебе лучше переночевать у соседей. Возьми детей и уходи.

– Что он тебе сказал? – властно потребовала женщина.

Торговец огляделся, словно ища кого-то.

– Сегодня к нам придут.

– Господи! – женщина всплеснула руками. – Да что же это! И до нас добрались. Но ты уж не упорствуй. Бог с этими драгоценностями. Ведь убьют же, – она вдруг завыла.

– Успокойся, ничего не случиться. Все будет в порядке.

Он привлек её к себе, чувствуя, как дрожат её плечи.

– Только уходи. Я не хочу, чтобы дети были здесь.

– Хорошо.

Торговец присел на край кровати. В комнате становилось темно, но он не зажег свеч. Человек внимательно прислушивался, и оттого ночная тишина звенела у него в ушах. Шаги. Он вздрогнул – идут! Торговец осторожно приподнялся, уставившись в темное стекло окна. Улица была пустынна. Лунный свет резко очерчивал тени домов и мазками обозначал полукруги булыжников на мостовой. Никого. Торговец облегченно вздохнул, и тут раздался властный стук. Человек оторвался от окна и подскочил как ужаленный. Они пришли не с той стороны, откуда он ожидал, и это разом низвергло все его попытки быть спокойным. Торговец тяжело спустился с лестницы и подошел к двери. Кто стоял за ней? Его погибель? Руки дрожали, и он с трудом откинул засов.

Лунный свет струился прямо в глаза, огибая стройный силуэт необычайно высокой и красивой женской фигуры, облаченной в дорогое, узко приталенное платье. Торговец отступил от неожиданности, метнул взгляд на лицо незнакомки и неприятно передернулся: её глаза были алыми с большими белыми зрачками. Человек настолько не ожидал увидеть гхалхалтарку, что она сначала поглотила все его внимание, и он не заметил стоявшего рядом с ней гхалхалтара.

– Приветствую тебя, – заговорил тот.

Теперь взгляд торговца обратился к нему. Гхалхалтар выглядел незлобно, с маленькой светлой бородкой и тонкими, криво изогнутыми бровями, однако на боку у него висел длинный меч, а за его спиной человек различил четверых воинов.

– Что угодно вашей светлости? – поинтересовался торговец.

– Я наслышан о твоем мастерстве. Моя жена хочет посмотреть на твои каменья. Если ей что-нибудь понравиться, я куплю.

Однако торговец не поддался на эту уловку – достаточно показать драгоценности, и гхалхалтары просто отберут их. Поэтому человек, внутренне трепеща, твердо сказал:

– Извините, ваша светлость, вы ошиблись. Я не столь хороший мастер. Сейчас тяжелые времена. Почти все богатые люди бежали из города, и мое дело пришло в упадок. У меня остались лишь плохенькие образцы, которые не достойны столь сиятельной особы, как ваша супруга.

– Ты лжешь, – гхалхалтар шагнул внутрь, и за ним последовали остальные.

– Смотрите, – торговец поспешил к прилавку.

Он выдвинул ящик, и барон Ригерг увидел, что в нем валяются в беспорядке медные и коралловые побрякушки. Гахжара презрительно скривилась. Ее тонкие, увитые перстнями пальцы небрежно поигрывали прекрасным золотым ожерельем, украшенным чистыми, как недра океана, изумрудами.

– Вы сами видите, – виновато улыбнулся торговец. – У меня не осталось ничего интересного.

Ригерг прищурился. Его белые зрачки нехорошо заострились.

– А ведь лжешь. Ну лжешь, сознайся.

Барон обещал Гахжаре найти лучшего ювелира в Жоговене, и он не собирался уходить с пустыми руками.

– Признайся. Что у тебя в том ларце?

Торговец обернулся.

– А, здесь камушки.

Он протянул ларец Ригергу. Барон открыл его и зачерпнул рукой разноцветные стекляшки.

– Да они все вместе не стоят и одного золотого!

– Я же говорю, ерунда, – поспешно подтвердил ювелир.

В комнате повисло молчание. Торговец напряженно вгляделся в прищуренные глаза гхалхалтара. Человек прочел в них колебание. Такой взор был у посетителей, которые хотели купить какую-нибудь дорогую вещь, но, узнав о её цене, разводили руками. Чтобы скрыть свою несостоятельность они ещё некоторое время топтались у прилавка, прежде чем уйти, горько сетуя на худой кошелек. Такой же взор был и у гхалхалтара. Еще несколько мгновений – и он повернется и уйдет, уведя за собой грозных молчаливых воинов. И вдруг заговорила гхалхалтарка. Гахжара не знала людского, а потому обратилась к Ригергу на гхалхалтарском, но торговца сразу насторожил её капризный тон. "Стерва", – пронеслось у него в голове.

Ригерг, все так же улыбаясь, повернулся к нему:

– Она недовольна, а я, как любящий муж, должен сделать так, чтобы моя жена получила то, чего хочет. Ты, человек, женат?

Ювелир кивнул.

– Тогда ты должен знать, что значит желание жены.

Торговец снова кивнул.

– Прекрати паясничать. Неси драгоценности. Я тебя по-хорошему прошу.

Человек молчал. Ригерг надвинулся на него, и ювелир почувствовал у себя на лице его дыхание:

– Говори, куда ты их спрятал?

– Все проданы.

– Лжешь.

Цепкие пальцы впились в грудь торговца и, скользнув на шею, оторвали его от пола.

– Говори, – голос Ригерга перешел на хрип.

Ювелир почувствовал, что задыхается. Кровь ударила ему в голову, в глазах потемнело, и вместо лица гхалхалтара он видел только серое пятно с двумя демонически горящими углями зрачков. Но он продолжал молчать.

Тогда барон выпустил его и повернулся к сопровождавшим его воинам. Сначала он и не думал прибегать к их силе, а взял только для охраны на улице. Однако упрек, застывший в глазах Гахжары, заставил его крикнуть:

– Разберитесь с ним!

Человек увидел, как молчаливые верзилы подались к нему…

– Извини, плохо все получилось, – вздохнул Ригерг.

Барон посмотрел на валяющегося у прилавка ювелира. Тот несколько раз терял сознание и наконец даже холодная вода не могла привести его в чувство. Так и не добившись от него признания, гхалхалтары перерыли весь дом, но ничего не нашли.

Ригерг взял жену под локоть и осторожно провел через завалы разбитой мебели. Под ногами у них похрустывали рассыпанные кораллы и стекляшки.

– Я куплю тебе драгоценности другого мастера, – сказал, оправдываясь гхалхалтар.

– Не надо, – надменно произнесла Гахжара. – Мне нужны только работы этого ювелира.

– Но ведь ты их даже не видела!

– Будь уверен, они стоят недешево, иначе этот несчастный не принял бы за них столько мучений.

Ригерг взглянул на красивое, чуть лукавое лицо жены. По её лбу струился черный, серебрящийся в свете луны локон, дуги её алых губ чувственно изогнулись, и барон понял, что ему надо достать драгоценности именно этого ювелира. Он вернется к торговцу ещё раз, но уже когда дома будут его жена и дети…

Отряд Этельреда ещё не успел отдохнуть после двухнедельного перехода от залива до Жоговена, и вновь надо было спешить, бежать, но теперь уже к Грохбундеру.

Этельред хмуро крутил длинный седой ус, покачивался в седле. От долгой езды ноги графа занемели, и он, передав оруженосцу коня, пошел пешком. Под подошвами сапог чувствовались все рытвины и неровности дороги. Вскоре Этельред стал спотыкаться. Его начала мучить отдышка. Граф понимал, что лучше всего ему сейчас поехать в карете вместе с семьей, но воинский долг не позволял старому воину покинуть солдат, и он продолжал идти рядом с колонной, больной и немощный, но подающий пример остальным.

– Дай коня, молодец, – попросил Этельред через полчаса.

Оруженосец быстро исполнил просьбу господина, и граф вновь взгромоздился в седло.

Горы находились уже совсем рядом: завтра отряд начнет подъем. До Грохбундера оставалось идти около двух недель. По армии пронеслась весть о том, что лорда Карена собираются снять с поста командующего. Те, кто были поосторожней, огорчились, но многие, особенно молодые ополченцы и красавцы-дракуны, воспринимавшие войну как забаву, обрадовались, ибо все знали, что, как только уйдет Карен, произойдет грандиозное сражение. Однако упрямый лорд ещё не сдавался и, назло всем рвущимся в бой, гнал войско в горы.

Два солнца отражались в сверкающих, огромных, всеохватывающих зрачках бессмертного. В глазах некроманта стояли длинные, бесконечные улицы людского города и бесчисленные площади, усеянные народом. В его глазах плясали разноцветные отблески, отбрасываемые высокими витражами жоговенских соборов. Он видел удивительные лица в веренице проплывавших мимо него отрядов, лет и событий. Войско выступало из Жоговена, а Хамрак вспоминал, как много веков назад он так же руководил гхалхалтарами и так же они уходили в поход. Однако разве теперь кто-нибудь, кроме него, сохранил память о том времени? "Нет", – отвечал сам себе некромант. Он заранее знал, что все его действия напрасны. Могучие силы, содержащиеся в нем, были направлены в никуда. Они не несли ни зла, ни добра. Хамрак чувствовал, что разобьет людей, что покорит их королевство, подавив все мятежи, но пройдет десять, сто, двести тысяч лет и никто не вспомнит об этом. Его победа совершенно не нужна для вселенского мира. Вот если бы ему удалось выполнить свое главное предназначение – победить Смерть. Это было бы настоящее деяние, которое бы помнили и через тысячу, и через миллион, и через миллиард лет.

Хамрак увидел неприступное лицо Гамара. Брови черными тучами нависли над глазами военачальника, в складках век застыла скрытая угроза. "Гамар хочет достичь всеобщего благоденствия. Он готов умереть, лишь бы его потомки увидели это золотое время. Однако, по его мнению, счастье возможно только тогда, когда гхалхалтары получат власть над миром, а для этого надо уничтожить людей и сочувствующих им. Во благо Смерти".

Взгляд Хамрака перенесся на предводителя следующего корпуса. Бессмертный узнал это доброе, округлое лицо со светлой, мягкой бородкой и крутыми изломами бровей – барон Ригерг. "Вряд ли можно найти гхалхалтара, столь любящего свою жену. Ригергу скоро исполнится двести пятьдесят лет – половина жизни позади, а он, как мальчишка, желает угодить каждой прихоти своей ненаглядной суженой. Как пылкий юноша, он готов совершать ради неё подвиги, бросаться на превосходящие силы, стоять под стрелами. Он играет с огнем и вместе с собой заставляет рисковать ни в чем неповинных солдат. Во благо Смерти".

Хамрак заметил Гархагоха – Верховного Мага гхалхалтаров. Облаченный в просторные фиолетовые одеяния, верхом на длинноногом единороге, с головой, увенчаной золотым обручем, маг выглядел величественно. Морщины, исчертившие его лицо, хранили в себе печать мудрости. "Гархагох стар, а потому разумнее многих смертных. Разум дает ему величайшую силу. Он может обратить в пепел гору, может разверзнуть бездонную пропасть, может уничтожить десятки людей. Он сделает это во время главного сражения. Во благо Смерти".

Хамрак отвел взгляд от проезжавших, и два солнца погасли в его померкнувших зрачках. Он стоял на плоской крыше великолепного дворца лорда Карена, в котором жил последнюю неделю. Ветер, дувший с моря, налетал на бессмертного, рвал его волосы. Некромант одиноким изваянием стоял между землей, небом и водой и сознавал свое одиночество и слабость, ибо он ничего не мог изменить и вынужден был безучастно смотреть, как уходят из города войска. Во благо Смерти.

Зеленым ковром с роскошной вышивкой лесов и узорами рек земля раскинулась внизу. Ветер, птицей трепетал, запутавшись в кожистых складках перепончатых крыльев дракона, что двумя парусами плыли по воздуху.

Поток, бивший в лицо был настолько силен, что лорд Карен одел специальные защитные очки, через которые мир стал казаться ему окутанным голубоватой дымкой. Горы покрылись прозрачной сиреневой вуалью. Туман совсем близких облаков приобрел странную объемность, как будто достаточно протянуть руку, чтобы ухватиться за его призрачную плоть.

Лорд обратил свой взор на землю. Маленькими, едва заметными песчинками, струились по дорогам Жоговенской долины люди. Они сливались в большие корпуса, потом разъединялись и вновь двигались дальше. Со всех концов долины армия стягивалась к прибрежным скалам, где можно было с наименьшими затратами достичь Грохбундера. Передовые отряды уже начали подъем, и лорд видел, как они улитками скребутся вверх по склону.

Теперь Карен был уверен, что успеет завести войско в горы прежде, чем Толокампу удастся отстранить его от командования. В распоряжении у него оставалось еще, по крайней мере, два дня – время достаточное для того, чтобы рассеяться по ущельям и возвышенностям и в укрытии ожидать появления гхалхалтаров. И все же Карену хотелось доказать Толокампу правильность разработанного им плана. Если бы Толокамп согласился и продолжил отвод войск к Грохбундеру, у них появился бы реальный шанс разбить неприятеля. В горах гхалхалтары потеряли бы свое численное превосходство и одни засадные полки могли бы уничтожить половину вражеской армии.