Гамар чуть свесился с седла, подозвал к себе одного из сотников. Тот подошел, спешно отирая рукавом мокрое лицо. Он виновато улыбнулся, стыдясь своего вида.

– Что угодно вашей милости?

– Вели нескольким солдатам разведать глубину. Может, удастся перейти залив вброд.

Сотник кивнул.

– Возьми с десяток троллей, пусть посмотрят с высоты.

Сотник повернулся, замахал руками, созывая солдат. Часть из них двинулась вдоль берега. Несколько гхалхалтаров взгромоздились на троллей и поднялись в воздух.

Земля, искривившись, подалась на них, развернулась огромным холстом, по которому чьей-то твердой рукой была выведена широкая полоса залива. С высоты были заметны глубокие места, отливавшие синью, и белесое мелководье, словно у художника не хватило на него краски. У берега черными ворсинками кисти копошились солдаты, проводя тонкие белые мазки брызг. Сквозь звенящий свист ветра доносился смутный звук их голосов.

Гхалхалтары на троллях сделали несколько кругов над заливом и стали возвращаться к своим. Ветер, игриво морщивший драпировку воды, стих.

Гамар смотрел на приближавшихся разведчиков из-под руки, щурясь против солнца, и на лице его застыло ожидание.

Тролли приземлились, а их наездники, спрыгнув на землю, указали на залив:

– Есть несколько неглубоких мест, но пройти в брод – вряд ли!

Армия подступила к заливу. Прибывшие воины в нерешительности остановились, с завистью взирая на купание гамаровских гхалхалтаров. Гамар, большой начальник, – он мог, не спросясь, отпустить своих солдат, а остальные зависели от Хамрака. Угадывая желание подданных, бессмертный махнул рукой, объявляя привал. Корпуса радостно дрогнули и, ломая строй, рассыпались по берегу.

Хамрак остался в седле. Для воинов вода казалась благом, но через несколько часов, когда начнется переправа, она превратится в опасную преграду. Эта мысль убила в бессмертном радость, и он видел в заливе лишь смерть, а в синеве его глубин – холодную сталь ножа.

Хамрак перевел взгляд на приближавшегося к нему всадника. Гамар подскакал к королю, осадил единорога. Зверь осел на задние ноги, а военачальник, привстав в стременах, прокричал:

– Брода нет!

Бессмертный, ничуть не удивившись, покачал головой:

– Правильно. И не сердись, Гамар, ибо тем самым ты гневаешься на саму природу, а она нисколько не виновата в том, что нам понадобилось начинать войну и переходить залив именно в этом месте.

– Но нам надо преодолеть это препятствие!

Хамрак кивнул, обернулся назад, к гхалхалтарам, распрягавшим коней, которые через все горы от самого Фортейдена тащили на себе катапульты. Животные сильно измотались, бока запали, туго очертив круги ребер. Многие не выдержали дороги, надорвались. Однако их усилия были не напрасны: гхалхалтары сохранили целую батарею отличнейших катапульт. Взгляд бессмертного задержался на их массивных, хорошо слаженных корпусах из крепкого дерева. Хамрак помедлил и решительно произнес:

– Вели разобрать катапульты. Будем делать плоты.

Брови Гамара дернулись вверх. Он с сожалением посмотрел в сторону орудий.

– Жалко. Хороши больно. А если осада? Пригодятся.

– Может быть, но зачем ждать, если они могут пригодиться нам уже сейчас?

Военачальник странно посмотрел на некроманта, усмехнулся:

– Вы не испытываете жалости к вещам?

– Нет, испытываю. Однако ещё большую жалость во мне вызывают живые существа. Разбирай.

Гамар взглянул на залив, на непреклонное лицо короля, на молчаливые катапульты, на солдат и, смирившись, поехал отдавать приказ.

Халхидорог вместе со всеми принялся за работу. Он рубил точно, стараясь чтобы в щепках не пропадала драгоценная древесина. Топор врезался как раз рядом с железными зажимами, слегка под углом. Скобы с глухим звоном отскакивали от остова машины, падали в траву. Бережливые солдаты, работавшие рядом, ходили и собирали металлические детали: потом понадобятся для наконечников стрел.

Халхидорог не переживал за катапульты, так как не понимал, зачем они вообще нужны. Если бы даже началась осада, то в первую очередь использовалась бы магия, а не неповоротливые махины. А сколько пало коней, когда орудия тащили через горы! Халхидорог привык к потерям, но ему было жалко Осерту, когда она видела умирающих животных, и становилось стыдно за то, что он не смог увезти её "далеко-далеко" от страданий и войны. Халхидорог оторвался от работы, огляделся вокруг и заметил Осерту. Девушка стояла, прищурившись, чуть склонив голову, и внимательно смотрела на него. Он улыбнулся, и с новой силой обрушился на катапульту. Стальной жабой прыгнул в траву сбитый зажим. Пусть она видит, как он уничтожает орудия убийства. Ей станет легче.

Резиденция правителя Парзи размещалась на севере богатого города Кона на берегу Внутреннего моря. Горожане не мешали князю, ибо дворец стоял на густо зазелененной возвышенности далеко от суеты и смрада столицы с её кабаками, рыбными рынками и шумными пристанями. С горы городские постройки казались далекими, а люди, снующие внизу, насекомыми. Князь не задумывался об их жизни, которая текла в стороне от него. Он редко спускался из своей резиденции, ибо очень любил раскинувшиеся на возвышенности сады, нежное щебетание птиц и сам дворец, длинный, не имеющий четких линий, со множеством изогнутых террас и кривых карнизов, которые придавали ему вид слоеного облака.

Армии в Парзи не было. Единственной силой, на которую полагался князь и благодаря которой в княжестве поддерживался порядок, были герои. Их было мало, всего около четырех десятков, но каждый из них мог похвастаться каким-нибудь выдающимся подвигом: кто победил пещерного тролля, а кто разбил отряд в десять кочевников, нагрянувших с севера. Обычно герои только тем и занимались, что хвастались и усмиряли разошедшихся хмельных матросов. В мирное время работы у них больше не было.

Однако в середине мая в Кону прилетела весть о том, что армия, возглавляемая Хамраком, перешла залив, и стало ясно, что скоро дел у героев станет невпроворот. Измаявшись от скуки, они даже обрадовались, принялись начищать боевое снаряжение и оспаривать, кто привезет князю голову гхалхалтарского короля.

– Ему же дарована жизнь без смерти, – урезонивали их расчетливые купцы.

– Вседержитель ещё не свел его с нами. Мы одолеем любого, кто ходит под небом, а будет нужда и смертного так защитим, что бессмертным станет, – гоготали в ответ герои.

– Время рассудит, – не сдавались купцы.

Герой Байдан отправился на битву с "воинством Тьмы" не один. За ним последовали трое: колдун Тулб, лучник Рупин и воительница Китара. Байдан, как самый опытный и сильный, считался за главного и гордо шел впереди.

День клонился к концу, и золотистое сияние потонувшего за горизонтом солнца мягко отсвечивало в сумерках. Переход измотал хилого и тщедушного колдуна Тулба, и он еле-еле переставлял ноги. Видя это, идущий рядом с ним лучник Рупин тихонько, чтобы не услышал Байдан, подшучивал:

– Какой из тебя боец, если ноги твои еле ступают. Плетешься – противно глазу. Отвык от походов. Во дворце у князя предавался невоздержанности вот и распустил брюхо.

Рупин беззвучно смеялся, толкая колдуна в сгорбленную спину. Тулб отмахивался, что-то недовольно бормотал и брел дальше.

Наблюдавшая за ними Китара наконец не выдержала:

– Рупин, тебе даровано святое звание героя. Твой удел помогать, а не оскорблять.

Лучник фыркнул, показал воительнице язык. Байдан резко обернулся и, заметив гримасу, грозно прикрикнул:

– Смотри у меня! Ты, право, Рупин, как на праздник идешь.

– Для героя война – праздник.

– Небо наградило тебя острым языком, – не сдержалась Китара.

Байдан раздосадовано отвернулся.

Впрочем, Рупин до самого привала больше не подначивал колдуна, и они двигались молча. Постанывала под ногами иссушенная дорожная земля.

Крича и путаясь друг у друга под ногами, жители деревни выбежали на бамбуковые настилы. Оттуда была хорошо видна белесая, песчаная полоса берега, уходящая в скрытую знойной пеленой даль. В дрожащем мареве различалась ещё одна полоса – темная, идущая вдоль линии берега. Люди галдели, указывали на нее. Она медленно приближалась, рассыпаясь на большие отрезки – корпуса и на маленькие точки – воинов.

Опомнившись, загорелый старик с ожерельем из акульих клыков закричал:

– К оружию!

Несколько жителей кинулись от настилов к хижинам. Большинство осталось стоять, понимая, что сопротивление бесполезно.

Заполонив собой все пространство горизонта, отступая лишь перед морем, армия грозным валом катилась на деревню.

Хамрак, прищурив глаза, смотрел на очертания бамбуковых построек и фигуры людей на выступающих в море настилах. Они, должно быть, были страшно напуганы. Немудрено. Однако, пока он у власти, он не допустит бессмысленных убийств. Некромант подозвал адъютанта, приказывая остановить армию.

Растянувшаяся во весь фронт громада отреагировала не сразу, и несколько корпусов ещё прокатились вперед, но, заметив поведение остальных, замерли. Сотня отбившихся тварей нарушила ровное гхалхалтарское построение, беспомощно заметалась перед войском. Улыбка бессмертного поблекла. Он никак не мог научить низших боевому порядку.

Хамрак повернулся к адъютанту:

– Позови Халхидорога.

– Слушаюсь, – гхалхалтар подстегнул коня, спеша выполнить поручение.

Некромант проследил за его удаляющейся фигурой.

Армия стояла. В общей тишине отчетливо слышалось фырканье лошадей, отдельные разговоры и смех. Воины указывали на сгрудившихся на настилах людей. Хамрак сочувственно улыбнулся: гхалхалтары ещё не научились не радоваться при виде страха и горя других. А ведь каждый из зубоскалов мог оказаться в положении тех, над кем они сейчас смеялись. Только неизвестно, пощадят ли их тогда люди. Бессмертный перевел взгляд на двух всадников, приближавшихся к нему. Адъютант ехал, припадая к шее скакуна, торопясь. Халхидорог, как командир корпуса, не спешил, гарцевал. Он ловил на себе тысячи взоров, но старался делать вид, что не замечает этого, а потому показательно отворачивал голову от глядящих на него солдат. Подъехав к королю, Халхидорог натянул поводья, и конь послушно остановился.

– Что угодно вашему величеству?

– Возьми свой отряд и ступай в деревню. Собери побольше продовольствия. Оно нам очень нужно. А мы двинемся далее – к Коне. После нагонишь.

Халхидорог кивнул, немного подождал на случай, если возникнут ещё какие-нибудь указания, но король больше не сказал ни слова, и военачальник натянул поводья, готовясь вернуться к своему отряду. Хамрак вдруг потянулся вперед, словно хотел окликнуть ученика, но передумал: "Пусть сам решает с деревней, как хочет. Это будет ему проверкой. Судьба деревни будет лежать на его совести".

Осерта напряженно всматривалась в изогнувшийся и сломавшийся строй. Озлобленно шурша, он подался от берега. В общем движении войска резко обозначилась небольшая часть солдат, оставшихся стоять на месте – сотня гхалхалтаров и двести тварей. И в их числе был Халхидорог. Он вертел головой, соотнося свои скромные силы с удаляющейся армией. Постепенно она погружалась в желтоватую дымку и таяла в ней, сливаясь в одну черную полосу.

Видя, что их покинули, Осерта в тревоге обратилась к Халхидорогу:

– Что такое?

Он указал рукой на деревню:

– Сейчас нам туда. Король полагает, что, разделившись, мы займем княжество быстрее. Трогай!

Услышав команду, корпус двинулся с места.

– Но почему он выбрал для этого именно тебя?

– Не знаю. Впрочем, я не должен задавать вопросов. Мое дело повиноваться. Если, конечно, это не противоречит моим обещаниям, данным тебе, – поспешил добавить Халхидорог. – Задача только занять деревню и взять у жителей немного продовольствия. Это ведь не преступно?

Осерта кивнула, но не успокоилась:

– И все-таки, почему именно ты? Это опасно?

– Отчего же? Или ты думаешь, что горстка перепуганных дикарей сможет противостоять нам?

– Нет, конечно, нет. Но вдруг за ними кто-то есть…

Халхидорог поднял глаза, прищурился, словно видел девушку впервые.

– Ты хочешь сказать, что Хамрак заманил наш корпус в ловушку? Что он предал нас? – наконец спросил он.

– Я ничего не хочу сказать. Я просто волнуюсь.

Халхидорог вдруг вспомнил, что, когда покидал от короля, тот как будто хотел о чем-то предупредить, но смолчал. Предательство? Нет, бессмертный был не способен на такое. Халхидорог был почти уверен, что для победы в войне некромант пожертвовал бы и им, и его корпусом, и ещё тысячами жизней, но, посылая их на смерть, он обязательно сказал бы им об этом. В том-то и заключался его хваленый гуманизм: он не оберегал смертных от несчастий, но предупреждал об опасности, предоставляя им самим искать выход.

– Нет, Хамрак не предаст. Он не может. Все будет хорошо, – изрек Халхидорог.

– Я не сомневаюсь, – поддержала его Осерта, которая была уже не рада, что поделилась своими опасениями.

Люди на настилах заволновались. Кто-то спрыгнул в лодку, колебавшуюся на волнах, попытался отплыть, но его перехватили свои же и с силой выдернули наверх: нехай тоже пропадает.

Гхалхалтары подошли ближе, и Халхидорог уже собирался начать переговоры, как вдруг с тонким жужжанием из окна крайней хижины вырвалась стрела. Она взрыхлила землю у самых ног коня, и прошедший через многие схватки скакун все же осел от неожиданности, попятился назад. Гнев, вскипевший в груди, уже раскрыл Халхидорогу рот, но гхалхалтар вовремя вспомнил об обещании, данном Осерте, и неожиданно воскликнул:

– Нет зла! Нет зла!

В ответ на это несколько человек сорвались с настилов, кинулись в хижину, откуда стреляли. Другие, тыча пальцами, удивленно изучали людскую девушку на белой кобылице рядом с начальником гхалхалтаров.

С криками жители вывели из хижины старика с ожерельем из акульих клыков на шее. Он упирался и ругался, называя схвативших его предателями. Не обращая внимания, "предатели" подвели его к Халхидорогу и заговорили наперебой. За время похода гхалхалтар успел чуть-чуть обучиться у Осерты людскому языку, но его скудных знаний не хватало: бойкая речь парзийцев слилась в неясный гомон. Потеряв надежду добраться до смысла слов, Халхидорог обратился к девушке:

– Что они говорят?

– Что не хотят зла, и что выстрел – не их вина. Старик выжил из ума.

Неудачливый стрелок бесновался, рвался из облепивших его рук и брыкался. Ожерелье на его груди оборвалось, и акульи клыки рассыпались по песку. Халхидорог ухмыльнулся: "Люди явно желают выгородить свои шкуры жизнью несчастного полоумного деда". Вслух же он сказал:

– Передай им, что мы не будем никого трогать, если они разместят нас на несколько дней и обеспечат продовольствием на месяц вперед.

Осерта перевела. Люди смолкли, и даже старик перестал сопротивляться, резко обессилев и обвиснув на руках державших его парзийцев. Очевидно, требования гхалхалтарского начальника показались людям не столь страшными. Вздох облегчения пронесся над настилами.

– Добродетельнейший, что прикажешь делать с этим? – спросил один из жителей, ткнув в старика.

Тот вновь оживился, зыркнул по лицам гхалхалтаров, ища в них снисхождения. Халхидорог примирительно махнул рукой:

– Отпустите.

Парзийцы стали расходиться по домам. Вслед за ними последовали нежданные гости. Низшие, которым не хватило места в деревне, расположились на настилах и на теплой, пригретой солнцем песчаной полосе.

Небольшой отряд Байдана был в пути уже несколько дней, и плодородные пригороды столицы остались позади. Степь тянулась насколько хватало глаз. Байдан приостановился, щурясь, вгляделся в линию горизонта. Она была размыта в желтоватом мареве, словно краска потекла с вылинявшего в жару неба на разгоряченную землю.

– Так когда Вседержитель пошлет нам встречу с неприятелем? – ехидно поинтересовался лучник Рупин.

– Думаю, скоро.

– Не разминуться бы, – вставила Китара. – Нас ведь могут обойти.

– В твоих устах сама мудрость, – наигранно восхитился Рупин. – Гхалхалтары боятся наших клинков как огня. Им лучше протащиться лишний день под иссушающим солнцем, чем встретиться с нами!

– Эх, чтоб Вседержитель выдрал твой скорый на пустые слова язык, – рыкнул Байдан.

Рупин усмехнулся, но замолчал. Предводитель отряда отер пот со лба и упорно двинулся вперед. Китара, не желая отставать от него, поспешила следом. Выдохнувшийся колдун и лучник потащились сзади. Рупин не мог долго молчать, а потому через минуту, подмигнув, уже обернулся к Тулбу:

– А Китара хороша.

Колдун удивленно оторвал глаза от земли, наткнулся взглядом на стройную, подтянутую фигуру воительницы впереди.

– Стан её походит на кипарис. Сзади она прекрасна, – полусерьезно продолжал лучник.

– Потому ты и плетешься со мной в хвосте?

– Ха, может и потому, – засмеялся Рупин. – А ты поистине умен, Тулб!

Китара недовольно обернулась:

– Что изрекают твои пустые уста?

– Ступай, ступай, – отмахнулся Рупин. – Не твое дело, женщина.

Посреди степи одинокий странник был хорошо заметен. Это был старик в вылинявшей на солнце, расстегнутой рубахе. Через грудь его была перетянута веревка, на которой сзади болтался бурдюк, очевидно, с водой. Старик нисколько не испугался воинственных героев, и, вместо того чтобы свернуть, двинулся прямо навстречу.

– Как тебе имя? – Выкрикнул Байдан.

Белая улыбка разрезала черное лицо старика. Герою показалось это странным: "Чего он зубоскалит?"

– Откуда ты родом? – более воинственно повторил предводитель.

– Род мой исчез, как увядает трава в засуху. Я остался один.

– Куда держишь путь, оставшийся единственным в роду?

– На восток – от хамраковцев.

– А где привелось тебе жить до того, оставшийся единственным?

– Э, добрые воины, дома у меня нет. Я собрался и пошел. Вот все мое богатство, – старик потряс забулькавшим бурдюком.

– Невелико, – подал голос Рупин.

– Затвори свои уста, – оборвал его Байдан. – Ты, старый человек, скажи, знаешь ли, где гхалхалтары?

– О, то открыто лишь светлым очам Вседержителя. А что вам до хамраковцев?

– Бить идем, – погрозился Рупин.

– Э, мала сила ваша, как прутик против речного потока, – покачал головой старик.

– Сила не в числе, а в мастерстве.

– Добрые люди, вам мой совет: поверните, ибо разобьются умелые клинки ваши о воинство Хамрака. Более того, доходили до слуха моего вести, что есть промеж хамраковцев и такие, что каждый сотни стоит.

– Сотни червяков, – усмехнулся Рупин. – Я слышал, у них все войско из червяков неразумных и надо лишь Хамрака убить, чтоб колдовские чары рассеялись и войско по сторонам света расползлось.

– Как же вы надеетесь умертвить Хамрака, если он обрел бессмертие?

– А что, не слышал ли ты, старый человек, слов каких таинственных о зелье колдовском, посохе или мече, которым можно бессмертные чары разрушить? – поинтересовался до того молчавший Тулб.

– Нет. Пока непобедим Хамрак и несокрушимо его неисчислимое воинство. Один гоблин в нашем поселении изрекал такие слова: что однажды отсекли Хамраку голову, а она на тоже место возвернулась.

– Это суждено нам испробовать, – Рупин погладил рукоять кинжала.

– Испробуйте, и да сопутствует вам удача, – кивнул старик.

– Пусть она пребудет и с тобой, оставшийся единственным в роду.

Они разошлись в разные стороны: старик – на восток, к ещё находящейся в безопасности столице; герои – на запад, к заливу, где "ожидала их славная победа над несметным воинством Бессмертного Хамрака, Мага Ночи".

Халхидорог сидел на циновке, поджав ноги под себя. Солнечные лучи пробивались сквозь щели хижины, и золотыми полосками рассыпались по полу. На другой половине дома за занавеской гремела котелками хозяйка – немолодая парзийка. Осерта, бывшая кухарка, старалась помогать ей по работе, но Халхидорог был против: негоже невесте начальника корпуса возиться на кухне.

Он поднял голову и, стряхнув со лба длинную прядь, посмотрел на девушку.

– Ну вот, а ты боялась, что жители не примут нас.

– Я не боялась. Люди не злы. Если относиться к ним по-доброму, они станут друзьями. Ты не казнил старика, стрелявшего в тебя, никого не ограбил, а потому они сами согласились стать подданными короля. Сила в доброте.

– Странно, ты рассуждаешь, как мой учитель Хамрак.

Осерта села рядом с Халхидорогом.

– Расскажи мне про Хамрака. Я видела его, но никогда не разговаривала. А ведь ты его хорошо знаешь. Какой он на самом деле?

Халхидорог задумался и ответил не сразу:

– Ты задала очень сложный вопрос. Нельзя точно охарактеризовать обычного смертного, а Хамрак – бессмертный, и его натура во много раз сложнее и запутаннее. Многие его любят, боготворят, слушаются и видят в нем спасителя. Другие ненавидят его, считая, что он посланник Зла. Хамрак проповедует торжество жизни над смертью, и, когда я его слушаю, мне кажется, что он чистый, светлый пророк. Однако он вместе с тем король, и не просто король, а тот, кто начал Великую Войну.

– Но может он невиновен?

– Ты хочешь сказать, что, возможно, он не хотел войны?

– Да.

– Я бы поверил в то, если бы Хамрак был простым смертным, но он – некромант – повелитель душ. Ему подвластно все. И если его воля одолела смерть, то почему она не смогла повергнуть в ничто прихоть Гамара и горстки его сторонников?

– Горстки? – Осерта пытливо вгляделась в Халхидорога.

Он встретил её внимательный взгляд и вдруг смутился.

– Признайся, когда начиналась война, ты был рад тому. Ты видел в ней возможность проявить себя, применить все, чему обучился за долгие годы в училище воителей?

Гхалхалтар улыбнулся:

– А ведь ты права! Так оно и было. Но теперь это позади, и сейчас я мечтаю только об одном: чтобы все кончилось и чтобы мы поселились вдвоем на каком-нибудь зеленом острове во Внутреннем море.

– Или в Виландоре.

– Нет, в Виландоре холодно.

– Я согрею тебя, – Осерта прижалась к Халхидорогу.

Он вдруг вспомнил Лукавого и его рассуждения про девушек и теплые плащи. Это воспоминание перенесло Халхидорога в далекое Грохбундерское ущелье.

– Отчего ты молчишь, – Осерта взглянула на гхалхалтара.

– Просто задумался. Помнишь, как мы с тобой гуляли по равнине, а попадавшиеся солдаты смотрели и завидовали нам?

– Помню. Они, кажется, и сейчас завидуют нам.

– Пусть, ведь, пока мы вместе, нам ничего не страшно и все будет хорошо.

– Я знаю, ибо люди, и гхалхалтары, и даже твари не злы, если относиться к ним с добром.

Герои расположились на ночлег в одной из деревенек, затерянных в степи. Открытая всем ветрам, она казалась одинокой и жалкой. Испуганные жители, узнав в воинах своих защитников, приняли их радушно, отвели одну хижину, хорошо накормили: зачем жалеть еду, если придут хамраковцы и отберут все?

Повеселевший от хорошей трапезы Рупин бойко разглагольствовал:

– Я видел – страх просочился в ваши души. Герой не должен бояться.

Гхалхалтары слабы и ничтожны, и вы убедились в справедливости моих слов сегодня, когда умертвили десяток из них.

– Уйми свою неразумную радость. Сегодня наши клинки испили кровь тварей, но не гхалхалтаров, – возразил Байдан.

– Какая разница? Твари, гхалхалтары – все они порождения тьмы.

– Это так, равно как ты и простой пастух являетесь порождениями света, – согласился Байдан. – Только ответь на такой вопрос: кто лучше владеет оружием ты или человек, который всю свою жизнь пас скот?

– В бою я стою ровно столько пастухов, сколько есть стрел в моем колчане, – гордо произнес лучник.

– Да. Равно и гхалхалтар стоит столько тварей, сколько волос у него на голове.

– А коли гхалхалтар лыс?

– Я говорю серьезно, – повысил голос Байдан.

– Вам осталось только скрестить клинки. Ваши языки скоро доведут вас до этого, – вмешалась Китара.

Байдан, как предводитель отряда, сдержано замолчал, Рупин тоже отступил, посчитав спор выигранным и ища новую тему для разговора.

– Лучше бы вы направили умы ваши на размышления о дне завтрашнем, – продолжала воительница.

– День, как день.

– У тебя, Рупин, все легко, как будто мы идем разнимать матросов, замутивших разум свой вином. Подумай, мы же можем завтра столкнуться с гхалхалтарами. А у тебя "день, как день".

– Видно, Вседержитель благоволит ко мне.

Китара ничего не ответила, но метнула на лучника испепеляющий взгляд.

– Гхалхалтары разбросались отрядами по степи, – заговорил неожиданно Байдан. – Сегодня встретились мы с отбившимися от войска тварями. Основные силы должны быть неподалеку. Ночью нет от них опасности. Не зная окрестностей, они не станут двигаться по темноте.

– Как будто ты хорошо знаешь степь, – фыркнул Рупин.

– Не перебивай, – назидательно проговорила Китара.

– Сама правота глаголит твоими устами. Мои уши не приемлют подобных обращений, – лучник поднялся и двинулся к койке.

Байдан посмотрел на него и резонно сказал:

– Завтра рано вставать. Надо будет выйти до того, как покажется над степью солнце и Хамрак нагрянет в деревню. Поэтому последуем единственному за сегодняшний день разумному поступку Рупина и ляжем спать.

– Спать, значит, спать, – молчаливый Тулб безропотно улегся на лавке.

– Пойду затворю дверь, – отозвалась Китара. – Вседержитель всемогущ, но лучше приготовиться к худшему.

Днем молчаливая, степь ожила к ночи. Шелест иссушенной горячим солнцем травы, стрекот насекомых просачивались сквозь тонкие стены хижины. Басовито рокотал храп Байдана.

Китара лежала, думая о предстоящем дне. Через несколько часов они двинутся в путь и встретятся с воинством Хамрака. Задача их не из легких: убить бессмертного некроманта. Воительница была уверена, что, оставшись без предводителя, гхалхалтары разбегутся или, по крайней мере, отступят. Ведь именно в Хамраке, Маге Ночи, заключено главное зло…

Китара услышала шорох, словно какое-то насекомое вдруг застрекотало не снаружи, а в доме. Звук затих. И повторился снова. Теперь воительница различила в нем осторожные шаги. Рука потянулась к кинжалу, и в это время Китара увидела выросшую над ней фигуру.

– Рупин?

В темноте блеснули глаза стоящего.

– Тише, – лучник сел в ногах воительницы.

Она поднялась.

– Что ты здесь делаешь? Почему не спишь?

– Такой же вопрос могу я задать и тебе.

– Бессовестный!

– Тише. Своими криками ты можешь вырвать остальных из сладких объятий целительного сна. А бедному Тулбу так нужен отдых.

– Хорошо, – Китара смягчила голос. – Что тебе нужно?

– Я запомнил, как заколола ты сегодня тварь. Твои движения понравились мне. Ты сражалась умело.

– Благодарю. Этому умению я посвятила всю жизнь. Это все?

– Нет. Ответь, разве никогда не хотелось тебе оказаться в объятиях мужчины? – Рупин приблизился к воительнице.

– Осторожнее.

В темноте мертвенной синевой сверкнуло лезвие кинжала.

– Придержи свой сквернословный язык, если не хочешь оказаться на месте той твари, – Китара повела клинком у самого горла лучника.

– Ты идеальная женщина! Ты всегда так горяча ночью?

– Смотри, не обожгись.

– Но-но, я ведь герой – меня кинжалом не запугаешь.

Китара в нерешительности посмотрела на улыбающегося Рупина, который и не думал отстраняться. За стеной шелестела на ветру трава и стрекотали насекомые. Его рука мягко, но властно обхватила её кисть, и пальцы безвольно разжались. Кинжал упал на пол, и его отзвон ещё не успел затихнуть, как раздался кашель. Тулб беспокойно заворочался во сне, закашлялся.

– Ступай, завтра предстоит сложное дело. Надо восстановить силы, а не успеет черепаха обползти вокруг этого дома, наступит рассвет.

Досадуя на некстати напомнившего о себе колдуна, Рупин медленно поднялся:

– А после "сложного дела"?

– После поговорим, – Китара подняла и спрятала кинжал. – Ложись, а то расскажу Байдану.

– Герою не престало жаловаться, – беззвучно засмеялся лучник, удаляясь.

В хижине вновь стало тихо, только шелестела за стеной трава и стрекотали насекомые.

Было рано, и солнце ещё не встало. За ночь земля успела беззаботно растратить накопленное днем тепло, и даже в доме было нежарко. Халхидорог вытянул рубашку из вороха одежды, накинул её на плечи. Ткань была сыроватой, и по коже пробежал зыбкий холодок. Застегнувшись и заправившись, Халхидорог надел поверх кожаную куртку со стальными пластинами. Ею он заменил золотую кирасу, которая в Парзи была неудобна, так как быстро накалялась.

Одевшись, Халхидорог взглянул на спящую Осерту, улыбнулся и, стараясь не шуметь, вышел. Покрывало предрассветных сумерек лежало на земле, слабо колыхалось на воде. Ветра не было – день обещал быть жарким. Однако, несмотря на это, надо было выступать. Провизию они собрали, солдаты получили небольшую передышку, а войско Хамрака продолжало вгрызаться в сердцевину парзийского княжества и удаляться все дальше. Уходить было решено до восхода солнца, чтобы к полудню сделать уже большой переход и иметь возможность не идти по самой жаре.