Полковник притронулся к каким-то приборам на доске и тотчас же сказал в микрофон:
      - Есть. Могикан, теперь они твои...
      Прямо в отрогах желто-серых лунных гор Платон Григорьевич увидел такую же систему колодцев, как и на Земле. Кольцо цистерн застыло неподвижно, и вдруг один из цилиндров как бы соскользнул вниз, сразу исчезнув в тени лунного хребта. За ним второй, третий...
      - Вот и все... Теперь наша очередь, - сказал Ушаков. Он вновь взялся за ручку. Каждому его движению отвечал шум тележки за спиной.
      - Балласт вперед, и мы вперед,- объяснил Ушаков, - балласт назад, и мы назад... Я меняю центр тяжести аппарата, вы понимаете, Платон Григорьевич? Этого достаточно, чтобы компенсатор дал ту или иную составляющую для полета по горизонтали.
      - Неужели тележка так тяжела? - спросил Платон Григорьевич.
      - Она налита свинцом, Платон Григорьевич. Приходится возить за собой лишнюю тяжесть, но что поделаешь... Иду на посадку! - громко сказал он в микрофон, и тень горы накрыла самолет. Только там, куда попадал луч сильного прожектора, укрепленного над фонарем, были видны скалы, но вот раскрылось бездонное окно в глубь горы, и самолет плавно вошел в него, и побежали вдоль стен такие знакомые Платону Григорьевичу цепочки сияющих ламп.
      ТАИНСТВЕННОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ
      В те далекие времена, когда поверхность Луны была еще достаточно пластичной, нередко случалось, что раскаленные вулканические газы в поисках выхода пробивали себе путь в толще гор. Иногда это были прямые, как жерло орудия, вертикальные колодцы, иногда искривленные зигзагообразные коридоры, отшлифованные каменными осколками, оплавленные глубинным жаром. В одной из таких разветвленных пещер и обосновалась исследовательская группа Могикана.
      Пройдя вслед за Ушаковым через три или четыре бункера с постепенно повышающимся внешним давлением, Платон Григорьевич попал в узкий коридор явно искусственного происхождения. Коридор был строго прямоугольный, а не овальный, как до сих пор. На равных расстояниях друг от друга светились какие-то указатели. Ушаков остановился и, внимательно посмотрев на показания круглого вмонтированного прямо в стену прибора, поднял прозрачный щиток своего шлема. Платон Григорьевич последовал его примеру.
      - Что за прибор? - спросил он.
      - Не узнали? Барометр-анероид... Здесь всегда семьсот шестьдесят миллиметров ртутного столба, если все системы работают нормально.
      Блестящая дверь из дюраля, на черной табличке - надпись: "Лаборатория химии Луны". Ушаков нажал на ручку двери, распахнул ее.
      - Входите, Платон Григорьевич, - сказал он.
      - Да полно, на Луне ли мы? - спросил, смеясь, Платон Григорьевич. - Если бы не ощущение необычной легкости во всем теле, ни за что не поверил бы... Но зачем табличка? Табличка на двери зачем?
      - Дмитрий - человек со странностями. Педантичен до смешного.
      - Он по образованию химик?
      - Химик-аналитик.
      - Тогда это понятно. Чистоплотность и педантичность Чугаева вошла в поговорку даже среди врачей.
      Лаборатория химии Луны помещалась в просторной естественной пещере. При свете электрических ламп потолок пещеры, уходящий стрельчатой аркой куда-то далеко вверх, отливал нежно блекло-зеленым; темно-красные прожилки камня, сплетаясь на стенах, походили на прихотливый, продуманный орнамент. Внизу стояли столы, самые обыкновенные земные лабораторные столы, на полочках банки с реактивами и стекло, масса стекла... Здесь, должно быть, работало немало народу. Платон Григорьевич насчитал двадцать рабочих мест. Но сейчас комната была пуста. Ушаков приоткрыл маленькую дверь в соседнюю комнату и позвал:
      - Дмитрий! Ты здесь? - и, обернувшись к Платону Григорьевичу, сказал удивленно: - Никого!
      И вдруг под сводами лаборатории глухо зарокотал звонок.
      - Это аврал! - обеспокоенно сказал Ушаков.- У них что-то случилось. Скорее, Платон Григорьевич, пройдемте в комнату связи.
      Они вновь вышли в узкий проход, Ушаков тщательно закрыл за собой дверь. Завернув за угол, они сразу же столкнулись с низкорослым человеком в скафандре.
      - Дмитрий! А мы тебя ищем! Что у тебя случилось?
      - Потом, потом, - сказал Дмитрий. - Пройдите в мой кабинет. Поверь, Полковник, нет ни секунды времени.
      - Придется вернуться, - сказал Полковник. - Начальство не в себе... Что же у них могло произойти?
      - Здесь такая тишина, такой покой, что кажется ничего и не может произойти, - сказал Платон Григорьевич, когда они расположились в маленькой комнатке, примыкавшей к лаборатории.
      - Это не совсем так, - сказал Полковник. - Конечно, здесь относительно тихо, но у Дмитрия главное хозяйство снаружи, в кратере Колумба. Там у них своеобразный "полигон" для практического испытания всего того, что рождается в этой лаборатории.
      - Я думал, что они попросту изучают состав лунных пород, определяют, из чего они состоят, чем отличаются от земных...
      - Нет, Платон Григорьевич, вы ошибаетесь. Дмитрий самый большой фантазер, какого я когда-либо встречал.
      - А как же его педантичность?
      - Она-то и придает его мечтаниям неотразимый оттенок реальности, достижимости. Он задумал сделать Луну пригодной для жизни. Создать, так сказать, "филиал Земли".
      - Он и сейчас неплохо устроился, - заметил Платон Григорьевич.
      - Это только начало. Оказывается, Платон Григорьевич, атмосфера вокруг Луны - дело в принципе возможное...
      - Эта теория вашего Дмитрия как-то связана с устройством компенсатора, с вашими достижениями в области тяготения?
      - Да, связана, - коротко подтвердил Ушаков. - Но что же у них такое?
      Под сводами лаборатории раздался шум. Один за другим входили люди, люди в самой обычной земной одежде, подходили к Ушакову, здоровались с ним.
      - Ну, как там на Земле? - спрашивали они Ушакова. - По радио передавали: дожди у вас там.
      - Не было дождя, - сказал Платон Григорьевич.
      - Нет, дождь был, - ответил Ушаков.
      - Ну как же? Никакого дождя...
      - Их не база интересует, а Москва, а в Москве был дождь, и сильный, - сказал Ушаков.
      - Наши часы идут по московскому времени, - сказал кто-то в лаборатории. - А вот и Могикан идет.
      Дмитрий был без комбинезона и шлема, и Платон Григорьевич смог рассмотреть его внимательней. Узкое мальчишеское лицо, покрытое красноватым загаром, тонкие руки с длинными пальцами. Рядом с Ушаковым он производил впечатление подростка. Но вот его зеленые яркие глаза встретились со взглядом Платона Григорьевича. От этого "подростка" исходила какая-то удивительно дерзкая, насмешливая сила. "С детства, с отроческих лет остро переживал свой маленький рост, - подумал Платон Григорьевич. - Смелостью, дерзостью стремился сравняться со сверстниками..."
      - Да, было дело, - сказал Дмитрий, доставая из кармана пиджака свернутую трубочкой ленту. - Понимаешь, Валя, получили предупреждение из центра, что идет какая-то крупная серия метеоритов, ожидается выпадение в нашем кратере. Пришлось втянуть внутрь целую оранжерею... Еле-еле успели...
      - Я так и подумал, - сказал Ушаков. - А грузы вы сняли?
      - Сейчас снимаем. Ребята пошли за ними, - качнул головой Дмитрий. - Ну, как там Диспетчер? Небось завидует, что мы тут делом занимаемся?
      - Завидует, Дима, завидует, - ответил Ушаков, и Платон Григорьевич почувствовал, что между этими, такими разными людьми есть нечто большее, чем просто добрые отношения. Он ясно видел, как узкое лицо Дмитрия меняется, когда он смотрит на Ушакова, становится сразу добрее, мягче.
      - Пойдемте посмотрим на метеоритный дождь, - предложил Дмитрий. - Выходить не будем, так, из окошка.
      Они прошли лабораторию, по узенькой лестнице, вырубленной в скале, поднялись на гладкую площадку. Там уже стояло человек пять сотрудников лаборатории. Платона Григорьевича пропустили поближе к темному квадрату окна. Кратер Колумба был хорошо виден отсюда почти весь. Вдали, у гряды кольцевых гор высились какие-то странные сооружения из блестящего металла.
      - Вон там и была наша оранжерея, - сказал Дмитрий, - да пришлось уносить ноги.
      - Как странно отсвечивает солнце на скалах, - сказал Ушаков. - Так никогда не было, будто тонкая дымка...
      - А, заметил! - засмеялся кто-то из сотрудников лаборатории.
      - Это наша работа, - пояснил Дмитрий. - Что ж вы хотите, люди стали здесь жить, люди! И чтобы все осталось по-прежнему?
      - А все-таки, - сказал Ушаков, - дымка-то есть...
      - Мы выпустили в чашу кратера тонны водяного пара, сотни тонн... И вот дымка, и держится... Проверили: почти во всех кратерах наблюдаются такие же явления. Держится пар над Луной, не улетает...
      - И атмосфера будет держаться, - уверенно сказал кто-то. - Вопреки всему будет.
      - Но водяной пар не воздух, - сказал Ушаков.
      - Главное - водяной пар, главное, - наставительно сказал Дмитрий. - Солнце и жизнь сделают остальное. Вот жаль, что пришлось убирать оранжерею, мы бы тебе показали. У нас растет плесень, понимаешь, Валентин, растет плесень в атмосфере водяного пара.
      - Но чем же она дышит? Ведь нужен не пар, нужен кислород? - спросил Ушаков.
      - Тебе же сказано: солнце и жизнь; солнце немедленно ионизирует водяной пар и отщепит атомарный кислород, жизнь включит его в круговорот. Да у нас уже все получалось, Валентин.
      - А водяной пар откуда вы берете? - спросил Платон Григорьевич. - Неужели вам его доставляют с Земли?
      - Нет, не с Земли, - ответил Дмитрий. - Здесь, на Луне, мы открыли ряд замечательных источников...
      - Они извлекают каким-то способом кристаллизационную воду, - пояснил Ушаков. - Здесь у них целое производство...
      - Вот они, первые! - воскликнул Дмитрий. - Смотрите!
      На дне кратера сразу в нескольких местах вспыхнули фонтанчики взрывов, и вдруг мощный удар глухо передался через почву, и все вздрогнули и притихли; стремительно расползлось по дну кратера ослепительное бурое облако, еще секунда, другая, и перед глазами предстала картина хаоса и разрушения. Металлические фермы, служившие сводами оранжереи, были скрючены, частично разломаны, блестящий металлический осколок взвился кверху и стремительно понесся к окну. Все невольно отшатнулись, но осколок, войдя в тень горы, ушел вниз.
      - Не долетел,. - сказал Дмитрий. - А ведь не было бы предупреждения, от оранжереи остались бы одни воспоминания.
      - Да и сейчас работы недели на две, а то и на три, - сказал один из сотрудников.
      В кабинете Могикана Ушаков развернул телеграфную ленту, содержавшую сообщение о метеоритном дожде. Лента была усеяна отверстиями в три ряда.
      - Вы умеете читать с ленты? - спросил он Платона Григорьевича.
      - Нет, не умею, а что здесь написано?
      - Здесь координаты и скорость метеоритов... "Ожидается, начал медленно читать Ушаков, просматривая ленту, - выпадение массы метеоритов в шесть часов ноль-ноль минут по московскому времени..."
      Что-то заставило Платона Григорьевича встать со стула и подойти ближе. Отрезок ленты, который держал в руках Ушаков, был совершенно гладкий. Перфорационные отверстия были на самом конце ленты, потом они обрывались, и дальше лента была тоже свободна от отверстий.
      - Так где эта надпись? - спросил Платон Григорьевич.
      - Вот здесь, - Ушаков показал на гладкий отрезок и свернул ленту в рулон.
      - А вы, товарищ Могикан, - обратился Платон Григорьевич к Дмитрию, - вы тоже видите эту надпись?
      - Конечно, - ответил Дмитрий. Он подошел к Ушакову, развернул ленту. - Здесь, - показал он пальцами на усеянный отверстиями конец ленты, - здесь сообщение о заготовленных для нашей лаборатории грузах, - и по мере того как Могикан разворачивал ленту, к горлу Платона Григорьевича стал подкатываться какой-то ком, - а потом... "выпадение массы метеоритов в шесть часов ноль-ноль минут по московскому времени".
      - Но ведь на этом участке ленты нет никаких отверстий! неожиданно громко сказал Платон Григорьевич.
      - Как нет? - рассмеялся Ушаков. - Да что с вами, Платон Григорьевич?
      - Вам, батенька, лечиться нужно, - наставительно добавил Дмитрий. - К психиатру обратиться не мешает. Вот здесь нет отверстий? - Он поднес к глазам Платона Григорьевича гладкую ленту.
      - Да, теперь я вижу, - глухо сказал Платон Григорьевич, хотя он ровным счетом ничего не видел, перед его глазами была совершенно ровная бумажная лента. - Теперь вижу, хотя моя специальность психиатрия...
      - Вы психиатр? - спросил Дмитрий. - Но тогда тем лучше. Как говорится в таких случаях? "Врачу исцелися сам"?
      "Значит, прав был Василий Тимофеевич, тысячу раз прав! думал Платон Григорьевич. - Но как уживается предельная четкость в работе, сложнейшей, удивительной работе с безумием, с этой странной галлюцинацией?"
      - Вы послали на Землю ответную радиограмму? - спросил он Дмитрия.
      - Да, сейчас пошлем, конечно...
      Он быстро вышел из комнаты, а когда он вернулся, лицо его выражало растерянность.
      - Я поблагодарил Диспетчера по линии оптической связи, и он, он ответил...
      - Что он ответил? - твердо спросил Платон Григорьевич.
      - Что никаких предупреждений ни он, ни кто-либо другой не посылали... Вот его ответ... - Дмитрий протянул ленту Ушакову. - Читай!
      - "Никто вас не предупреждал... Задача такого рода предупреждений еще не решена нами. Брось шутки шутить. Великий вождь..."
      - Великий вождь - это вы? - спросил Платон Григорьевич Дмитрия.
      Тот кивнул и задумчиво ответил:
      - Был вождь, да весь вышел... Опять начинается какая-то неразбериха... Надо что-то предпринимать, как думаешь, Полковник?
      ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА
      Это случилось прежде, чем самолет достиг точки поворота. Ушаков застыл, уставившись в правое стекло фонаря.
      - Вы видите? - спросил он.
      Платон Григорьевич хотел было сказать, что он ничего не видит, но вдруг он действительно увидел: прямо на них надвигался светящийся красный диск. Он возник перед глазами как-то неожиданно, медленно пронесся над их самолетом и скрылся за темным козырьком, закрывавшим левую сторону кабины!
      - Что это? - прошептал Платон Григорьевич.- Какой большой... Это тоже ваш?
      - Нет, Платон Григорьевич, не наш...
      - А чей же?
      - Они стали появляться, как только мы высадились на Луне. Могикан увидел первым. Потом два или три раза видел и я... Были и другие встречи... Но эту голубую махину я вижу впервые, еще никогда таких не встречал...
      - Вы сказали "голубую"?
      - А вы что, так ничего и не видели?
      - Придется заняться вашим зрением, товарищ полковник. Я ясно видел огромный диск, который прошел вот так, в этом направлении, но он был, он весь светился красным светом...
      - Он был голубым, Платон Григорьевич... И довольно об этом.
      Весь остальной путь они почти не разговаривали. Только когда под ногами прошла белая Арктика, Ушаков сказал:
      - Я не прочь проверить зрение...
      Сразу же после перелета Ушаков и Платон Григорьевич прошли в кабинет к Диспетчеру. Мельников выслушал их рассказ внимательно и спросил:
      - А ленту с предупреждением вы доставили?
      - Вот она. - Полковник вынул из наружного кармана комбинезона знакомый Платону Григорьевичу рулон.
      - Все точно, - сказал Диспетчер, просматривая на свет ленту, и Платон Григорьевич, к своему удивлению, заметил, что вся лента была покрыта отверстиями.
      - Дайте-ка мне, - попросил он Диспетчера, - я хочу еще раз взглянуть...
      Да, теперь он ясно видел. Да, лента была покрыта перфорациями.
      "Что со мной? - думал Платон Григорьевич. - Быть может, это действует какое-то особое излучение, с которым мы еще не знакомы? Действует на мозг... Но почему я сразу ничего не видел? Я не мог не заметить... Не мог".
      Комната, в которой работал Диспетчер, была залита багровым светом заходящего солнца. На массивном столе находился какой-то аппарат, из которого прямо на пол выбегала белая лента. На стене висели стеклянные ящички, в которых время от времени вспыхивали цифры и буквы. Диспетчер, казалось, забыл о них, он приложил к уху каучуковый наушник и что-то быстро выбивал телеграфным ключом. У него была большая голова, непропорционально большая, гладкие, с проседью волосы. Голубые доверчивые глаза, рот слегка приоткрыт, на щеке складки, там, где прижат наушник. Что-то роднило его с Могиканом может быть, выражение глаз.
      - С кем разговариваешь? - спросил Полковник.
      - Не мешай, - тряхнул головой Диспетчер.
      - Морж, наверно? - спросил Полковник. Диспетчер медленно кивнул, потом снял руку с ключа, разминая пальцы, сложил их в кулак, осторожно положил наушник на стол.
      - Морж говорит, что у него тоже была встреча...
      - На какой глубине?
      - На глубине пятисот метров. Они испытывали глубоководный аппарат и заметили какой-то цилиндр, который шел на большой глубине, рассмотрели очень внимательно. Диаметр цилиндра не более пяти метров, верхняя крышка полусферической формы, но за последнее Морж не ручается...
      - А что ты ему сказал?
      - Фотографировать нужно, нужно фотографировать...
      Платон Григорьевич вышел из кабинета Диспетчера, спустился на второй этаж. В медпункте было тихо. Шаповалов в соседней комнате возился с кардиографом.
      Платон Григорьевич спросил негромко:
      - Товарищ Шаповалов, у вас нет ли тестов для проверки цветного зрения?
      - Вы уже вернулись? - обрадовался Шаповалов. - Вы, говорят, посетили наш вечный спутник? Вот бы мне...
      - Да, посетил...
      - Вы, верно, много интересного увидели? - Шаповалов вошел в кабинет и принялся старательно мыть руки под сильной струей удивительно прозрачной озерной воды. - Вода здесь прелесть, Платон Григорьевич.
      - Вы не ответили на мой вопрос, - напомнил Платон Григорьевич.
      - В отношении таблиц? У меня они есть где-то. Но я ими ни разу не пользовался. Дальтоников сюда не пускают, - Шаповалов засмеялся.
      - Достаньте таблицы и вызовите сюда Ушакова, полковника Ушакова, - сказал Платон Григорьевич.
      Ушаков явился тотчас же и, очень старательно разглядывая рисунки, построенные из цветных кружочков, ответил на вопросы без ошибок, назвав все фигуры и цифры.
      - Так какого цвета был диск? - спросил он Платона Григорьевича.
      - Красного, - ответил Платон Григорьевич.
      - Синего, - сказал Ушаков. - Синего... Даже чуть голубого, голубой он был, если более точно... А теперь вы, Платон Григорьевич, - он протянул альбом с рисунками-тестами Платону Григорьевичу. - Что здесь нарисовано?
      - Треугольник, - ответил Платон Григорьевич.
      - Правильно, - сказал Ушаков. - А знаете, Платон Григорьевич, вам бы отсюда не следовало уезжать... Пока не прояснится все дело...
      - Это зависит не только от меня, - сухо сказал Платон Григорьевич, но в душе обрадовался этому предложению. - Сообщу начальству и, видимо, останусь еще на некоторое время.
      Ночью Платон Григорьевич долго говорил из своей комнаты с Москвой. Василий Тимофеевич внимательно выслушал его и сказал:
      - Если бы я вас не знал больше двух десятков лет, ни за что не поверил бы... Продолжайте накапливать материал, думаю, что в нем недостатка не будет... И еще, насколько мне известно, открытие нового способа полета в космическом пространстве явилось такой неожиданностью для специалистов в области механики, что не мешает заняться психологической стороной этого открытия. Вы понимаете меня? Поискать, нет ли с этой стороны каких-либо неожиданностей.
      - Вы рекомендуете применить психоанализ?
      - Психоанализ никто вам рекомендовать не посмеет, тем более что вы имеете дело с нормальными людьми. Кажется, именно к этому выводу вы сами пришли?
      - Совершенно верно. Все, с кем мне пришлось иметь дело, произвели на меня самое благоприятное впечатление. Правда, я не всех видел, не со всеми познакомился...
      - Постарайтесь увидеть всех... Ну, желаю удачи... Одну минутку, Платон Григорьевич, не вешайте трубку... Дело вот еще какое. Диспетчер просил разрешить ему производить более широкий поиск в окололунном пространстве. В этом есть некоторый смысл, не так ли, Платон Григорьевич? Нас в свое время запрашивали, и теперь я смогу ответить утвердительно.
      - Конечно, можете сослаться на меня. Что-то, несомненно, имеет место, пока это "что-то" никаких враждебных действий не предпринимало против экипажей наших кораблей, но нельзя поручиться за дальнейшее...
      После всего увиденного Платон Григорьевич долго не мог уснуть, а под самое утро ему вдруг приснилось, что он сам стремительно несется в каком-то странном летательном приборе, еще мгновение - и он столкнулся бы с огромным оранжевым диском, появившимся неожиданно впереди. Несколько секунд Платон Григорьевич неподвижно лежал, не открывая глаз, с болезненной остротой радуясь тому, что это был только сон.
      ДИСПЕТЧЕР
      Платон Григорьевич выглянул в окно и зажмурился: за ночь выпал снег, и все вокруг было ослепительно белое, только посередине озера виднелась темная полынья в виде ромба - след взлетевшего утром самолета. В дверь кто-то постучал, а когда Платон Григорьевич открыл ее, на пороге стоял Диспетчер. "На ловца и зверь бежит", - подумал Платон Григорьевич и спросил улыбаясь:
      - Вы ко мне?
      - К вам, Платон Григорьевич, - сказал Диспетчер. - Вы не заняты?
      - Нет, нет, я как раз собирался с вами встретиться. Нам обязательно нужно поговорить. Садитесь, прошу вас.
      - Да, - подтвердил Диспетчер, - обязательно... Мне, Платон Григорьевич, трудно начать разговор, а чувствую - надо... Вы ведь сами убедились в том, что в космическом пространстве стали появляться странные летательные приборы. Они не всегда такие, как тот, который повстречался вам на обратном пути с Луны. Иногда это шары, шары разного цвета, последнее время стали появляться конусы. Летит, понимаете ли, этакий гигантский абажур, поперечником метров в двести, приходится отклоняться с курса, пилоты нервничают. И вообще нужно же что-то предпринимать, как вы думаете, Платон Григорьевич?
      - Я с вами согласен... Но почему вы обращаетесь с этими вопросами ко мне?
      - Мне сказал Ушаков, что вы врач-психиатр. Это верно? Платон Григорьевич кивнул.
      - Мы посоветовались с Ушаковым и пришли к заключению, что ваш приезд сюда к нам не является делом случая. Видимо, моя докладная вызвала определенное недоверие, и вас прислали сюда для проверки или уточнения... Это так, Платон Григорьевич?
      - Согласитесь, товарищ Мельников, с тем, что для недоверия есть основания. Недоверия не к вам лично и не к показаниям очевидцев, а ко всей этой истории в целом.
      - А сейчас, что вы думаете сейчас?
      - Мне трудно сказать что-нибудь определенное...
      - Я кое-что просмотрел по рефератам, вы всегда смело экспериментировали, - сказал Диспетчер.
      - Так вот, товарищ Мельников, да, я видел своими глазами, но видел не совсем то, что видел ваш друг Ушаков. Понимаете? Я видел диск красноватым, оранжевым, а Полковник синим, даже голубым...
      - Зрение у Полковника, как у птицы, - заметил Диспетчер. - Да вы, кажется, сами проверяли?
      - Проверил и остроту зрения и цветоощущение, все проверил... А потом Ушаков проверил меня, и это не изменило положения. Для меня встреченный в космосе предмет был одного цвета, для него - другого.
      - Но это все субъективно, крайне субъективно, Платон Григорьевич. А вот пленка, пленка с сообщением от моего имени, ведь это меняет дело!"
      - Нет, не меняет... Вы можете мне верить или нет, но когда Могикан в первый раз принес ее и читал при мне, то та часть пленки, где было сообщение, показалась мне свободной от перфораций. Я некоторое время не видел там ни единой дырочки, а Полковник и Могикан прочли сообщение и серьезно его обсуждали.
      - Но вы же видели отверстия на ленте! Так ведь?
      - Да, уже на Земле...
      - И все-таки?
      - И все-таки есть здесь какие-то моменты... Ну, допустим, что в космосе действительно появились странные пришельцы, допустим... Тогда возникает вопрос: откуда они?
      - Вопросов здесь масса. И откуда они, и кто они, и зачем им понадобилась Земля... Я вам больше скажу, Платон Григорьевич... Не исключена возможность, что эти тела имеют земное происхождение. И чем больше я думаю об этом, тем больше мне становится не по себе. Ни я, ни мои товарищи не допускают в своих рассуждениях никаких мистических объяснений. Мы заняты почетным и трудным делом. Но в этой новой ветви техники с первого мгновения ее существования было нечто загадочное... И тоже, к сожалению, во многом субъективное.
      - Вы, наверно, старожил этой базы? - спросил Платон Григорьевич с интересом. - Мне очень хотелось бы поговорить с теми товарищами, которые создавали этот, как его...
      - Компенсатор?
      - Да, так его называли пилоты. Насколько я понимаю, все дело в нем. Кому принадлежит это открытие, вы, вероятно, знаете?
      - Это не открытие, это просто изобретение. А сделал его я.
      - Вы? Это вы изобрели компенсатор?
      - Я, видимо, очень не похож на человека, способного на такие дела, Платон Григорьевич? Это верно... Но что делать?
      - Сколько вам лет, Михаил Антонович?
      - Мне сорок пять... Будет в декабре.
      - А когда вы сделали свое изобретение?
      - В апреле 1961 года... Семнадцатого числа...
      - Я понимаю: пришлось его "пробивать", вероятно, с трудом...
      - Все было, Платон Григорьевич. Не в этом сейчас дело.
      - Я чувствую, что вы недоговариваете... Вам трудно начать?
      - Трудно... Но вам я почему-то верю.
      - Вы хотите, чтобы наш разговор остался в тайне? Я могу вам смело обещать...
      - Спасибо за обещание, но дело все в том, что ваше вполне естественное недоверие ко всему, что вы наблюдали, как-то очень тонко, очень сложно складывается с моими субъективными ощущениями... Со всей моей жизнью... Для меня это изобретение было невероятно тяжелым испытанием. И вовсе не потому, что кто-то не понимал, мешал мне, нет. Я испытал что-то очень напоминающее сильнейший нервный шок. Возможно, что вы подберете более точное название, когда узнаете все. А сейчас, когда я уже совсем успокоился, когда идет такая интересная работа и по многим направлениям, - вы еще не со всеми нашими точками познакомились, Платон Григорьевич, - сейчас вновь выйти из строя... Это было бы несправедливо.
      - Тогда рассказывайте по порядку, Михаил Антонович. Может быть, я смогу помочь... Итак, апрель 1961 года...
      - Да, это было в апреле... В тот год была удивительная весна. Такой весны, пожалуй, с тех пор мы и не видели... Я жил тогда в Подмосковье, преподавал в школе физику и астрономию... И мысль о компенсаторе пришла мне в голову прямо на уроке. Мы занимались повторением всего материала за последние три года. Ребят, как выражался наш директор школы, я "распустил", то есть давным-давно разрешил им задавать мне самые различные вопросы. Это трудно для учителя, но если чурствуешь себя в силах, то очень полезно... В то время много писали о пресловутой "дегравитации", приложили к этому руку и писатели-фантасты. Буквально ни одна повесть не обходилась без "гравилетов" и "гравипланов" самых удивительных конструкций.
      - Если можно назвать "конструкцией" свободный вымысел?
      - Конечно, ничего конкретного не предлагалось, но и статьи в газетах, а было несколько сообщений о якобы сделанных открытиях, и книги, которые читали ребята, - все было полно каким-то предчувствием, ожиданием нового... И новое пришло...
      - Вы сказали, что сделали свое изобретение семнадцатого апреля?
      - Да, семнадцатого, а двенадцатого апреля поднялся в космос Юрий Гагарин, так что буквально каждый вопрос так или иначе был связан с космосом, с полетами... А тут как-то все так сложилось, совпало... Понимаете ли, Платон Григорьевич, я вот сейчас только могу припомнить целый ряд подробностей, на которые вначале не обратил внимания, а потом уже не до воспоминаний стало. На предыдущих уроках все время раздавался какой-то странный шум. Будто кто-то громко, с хрипотцой разговаривает, но невнятно так, будто сквозь зубы.
      "Ребята, - говорю, - кто это мешает?"
      "Мы ничего, Михаил Антонович, мы ничего не делаем..." отвечают ребята, а минут через десять опять этот же звук. И вот на последнем уроке кто-то из ребят догадался. Слышу голос: "Михаил Антонович, а звук из-за решетки идет..."
      Прислушались, действительно будто кто-то за вентиляционной решеткой скребется.
      "Достать? - спрашивают. - Посмотрим, кто там такой".
      "Достать, - отвечаю. - Все равно с самого утра этот звук мешает".
      Только ребята открыли решетку, а оттуда - галка, класс ахнул, а галка испугалась и пошла носиться по классу. Что тут началось!.. - Диспетчер улыбнулся, а Платон Григорьевич наставительно сказал:
      - Обождать нужно было, на переменке достали бы...
      - На переменке? Ну, тогда, Платон Григорьевич, я не имел бы удовольствия познакомиться с вами и вообще всего этого не было бы, - он развел руками, и Платон Григорьевич понял, что не было бы ни этого дома на берегу далекого сибирского озера, ни удивительных самолетов, ни многого другого, о чем он только догадывался. - И вот я говорю:
      "А ну, ребята, испытаем свою волю, давайте не обращать на эту галку никакого внимания. Тишина! Чтоб никто не пикнул..."
      - И послушались?
      - Да, затихли, но с галки глаз не сводят. А она уселась на портрет Ньютона, что был над классной доской, на самый краешек, и на ребят поглядывает. Глаза черные, блестящие... Вызываю лучшего своего ученика, как сейчас помню имя - Алик Паролин. Задаю ему вопросы, он отвечает, а сам глаз с галки не сводит: она голову в одну сторону наклонит, и Алик мой в ту же, в другую - и он в другую...
      "Так нельзя, - говорю. - Вышел отвечать, так отвечай!"
      А сам чувствую, что тоже не могу оторвать взгляда, от этой галки, будь она неладна. Тут Алик меня спрашивает, так, вдруг: "Михаил Антонович, а галка, когда летает, от воздуха отталкивается?"
      "От воздуха", - отвечаю.
      "А от земли она отталкивается?"
      И тут какое-то смутное воспоминание ожгло меня, и вдруг показался мне этот вопрос чрезвычайно важным, необычайно важным...