Эпоха мертвых - Я! Еду! Домой! (отрывок)

      — В смысле? Пьяный совсем? — не понял я.
      С Володей вообще подчас разговаривать сложно. Во-первых, он хохмач по жизни и никогда не поймешь, всерьез он или шутит. А во-вторых, есть у него манера выражаться цветисто и многословно, даже если от него хотят получить конкретную информацию. И вот эта манера напрягает — не поймешь, что он действительно хочет сказать.
      — Нет, мертвый совсем. — уточнил он. — Но шустрый. Я сдуру в дверь постучал, он на стук и пошел. А я ему навстречу вошел, насвистывая и о высоком думая. Он меня даже за куртку ухватить успел.
      — И что?
      Раз говорим, да он еще и посмеивается, то закончилось все хорошо.
      — Я вырвался, он за мной погнался, я насилу забежать за машину успел. Вроде и не быстрый, а как взял разбег с крыльца, так я еле увернулся. А про ружье я поначалу забыл с перепугу.
      — И что?
      — А то, что от него в магазине тетка пряталась, в подсобке. Он за мной ломанулся, а она выскочила, да и давай орать, ратуйте мол, люди добрые. Он к ней повернулся, а я про волыну вспомнил. Ну и шмальнул ему в купол с двух шагов. А он упал, и затих.
      — Про голову — это точно? — уточнил я.
      — Точно. Железно. Вся страна уже знает — снеси ему башку, и оно сдохнет окончательно. Или просто прострели ее, башку эту самую.
      Вот это уже полезно. В первый раз действительно конкретная и полезная информация. Наконец кто-то сказал вслух то, о чем я тут гадал — выстрел в голову убивает. Все. Осталось только найти, из чего эти самые выстрелы в голову производить.
      — Отлично. — сказал я. — Так что с продуктами?
      — Загрузился еще и там, весь твой «Ниссан» под крышу загрузил, еле доехал обратно. Хватит нам не знаю… на год, наверное. Скупил у них почти все макароны, набрал даже бульонных кубиков, специй, всего. Соль-сахар-спички, само собой. А сейчас дрова таскаем. Бочку с соляркой я уже в гараж затащил, чуть не погиб под ней.
      Это хорошо, что они запираются. Так мне спокойней.
      — Долго еще возиться осталось?
      — Долго, дров полным-полно. Я таскаю с Юркой, а жена твоя с крыльца за нами смотрит, с ружьем в руке. Не пойму, то ли она нас охраняет, то ли надсмотрщиком себя чувствует. Настена с Сашкой в доме, их не выпустили.
      Опять хохмить начал. Ну что поделаешь, такой уж человек.
      — Володь, я вот что подумал… — сбил я его с дурашливой волны. — Знаешь, где мои мотоциклетные куртки в подвале висят? Мотоцикл-то продали, а снаряга вся осталась.
      — Нет. Но Маша знает, как я думаю. — ответил он.
      — На всякий случай… — задумчиво сказал я. — Не думаю, что какой-то зомби сумеет ее прокусить. Там кожа такая, что ножом не проткнешь. И щитки, и даже шлемы на всякий случай.
      — Да? — он явно задумался. — Знаешь, спасибо за совет, я потом померяю. Вот что еще: прилетишь — звони. Таксистов не осталось, как народ из аэропорта добирается — понятия не имею. А прорваться туда на машине пока совсем не проблема. Понял? И с ружьями можно уже открыто расхаживать, я своими глазами видел. Прорвемся.
      — Спасибо, позвоню сразу, если прилечу. Боюсь больше всего где-то на пересадке застрять. Тут все же свои, и знаю, что делать, а где-то в Атланте, без всего… Ладно, черт с ним, Маше только о моих страхах не говори. Дай ей трубку, пожалуйста.
      Хоть голос ее услышать. Не могу, тоскую так, что хоть в петлю лезь, а теперь и еще волнуюсь за нее, что руки трясутся, как подумаю, что им грозить может.
      О чем говорили? Да ни о чем, в общем, о нас. С детьми тоже поговорил. Юрка даже коту трубку передавал, чтобы тот в нее помурчал. Старший кот у нас как дизель на холостом тарахтит, если ему макушку чесать, что сын и проделал. Даже по котам тоскую, что уж о семье говорить?
      — А если полеты закроют? — спросила она под конец разговора.
      — Плевать. Все равно приеду.
      — Как?
      — Найму самолет. Найму пароход. Захвачу самолет, захвачу пароход. В конце-концов, я дипломированный пилот, могу и сам прилететь. — напомнил я.
      Ага, пилот, только легкой авиации. На поршневом взлечу и сяду, а что посерьезней — вообще не в курсе, куда и как там нажимать.
      — Ладно, пилот… — засмеялась она. — Будем надеяться, что все будет хорошо, и ты вылетишь.
      — Надеюсь. Но если не вылечу, то знай — я все равно приеду домой, чего бы мне это не стоило. Ждите меня. Ждите обязательно. Даже если оборвется связь, знай, что я пытаюсь попасть домой, слышишь?
      — Слышу.
      Она всхлипнула. Я сдержался. Она отключилась.
      Что буду делать, если не будет рейсов? Я ведь правду сказал Володе о том, что больше всего боюсь застрять в Париже. Здесь есть деньги, машина, дом, целое предприятие, где огромный склад и масса полезных вещей. Я знаю людей, а люди знают меня. Отсюда я могу организовать многое. Могу добыть себе оружие, в конце-концов. А там, с одним рюкзаком и в терминале аэропорта Атланты? Что я там буду делать?
      А вообще я идиот. Это такое досужее наблюдение, но окончательное мнение только что созрело. Мне следовало с вечера выехать на машине в Солт-Лейк Сити, и сейчас я был бы уже в аэропорту. И вылетел бы оттуда. Зачем мне рассчитывать на лишнюю пересадку? А заодно уже там бы определился, что же происходит на самом деле. Есть ли смысл пытаться лететь дальше, или начинать искать другие пути? И была бы у меня с собой прокатная машина, и если не получилось бы улететь — повернулся, и поехал обратно, спокойно и уверенно. Но раньше об этом надо было думать, раньше. До Солт-Лейк Сити миль семьсот, наверное, а это больше тысячи километров, ехать долго.
      Что у нас со временем? Долго еще ждать. Кстати, что делается на работе? Что без толку дома сидеть? Такси все равно вызывать бесполезно, так что добираться придется самому.
      Я подхватился, и через минуту заводил мотоцикл в гараже. Когда выезжал со двора, заметил Тома Райли, стоящего у окна у себя в гостиной. Он перехватил мой взгляд, помахал рукой. Я тоже взмахнул в ответ. Хороший он мужик, получше многих в этом поселке.
      По привычному до последней трещинки на асфальте маршруту проскочил до моста через хайвэй, на котором было непривычно пусто, переехал на противоположную сторону. Замелькали слева и справа апельсиновые деревья, затем дорога разбежалась в стороны, и я свернул направо, промчался, уже не стесняясь особо в скорости, по широкой пыльной улице через промзону, полюбовался в очередной раз на обшарпанные трейлеры в парке, после чего свернул к складу. И резко зажал передний тормоз, потому что прямо посреди дороги валялось мертвое тело.
      Опа, вот оно как… К утру кого-то прислать обещали. Забыли? Или это новый? Я вывернул руль, так, чтобы объехать труп впритирку. Пахло. Пахло разложением, над телом тучей роились мухи, гудение пробивалось даже через тарахтение одноцилиндрового мотора. Да, это тот самый и есть, о котором Джефф говорил. От одной руки только кости, скрепленные сухожилиями. Измазанная спекшейся кровью белая кость, как в мясницкой. Сомнений нет, руку кто-то объел. Во лбу дыра от пули, бок черепа вывален. Судя по одежде, один из обитателей трейлер-парка, или вообще бродяга.
      В пыли лужа запекшейся крови. Джефф говорил, что он успел кого-то укусить. Лужа немаленькая, значит, укусил сильно. Если все так и есть, как говорят в Интернете, укушенный уже сам кого-то съесть пытается, или лежит с простреленной головой. Отвернувшись, я прибавил газа и подъехал к воротам. Возле вагончика офиса был припаркован старый "Форд Бронко" — большой и крепкий внедорожник, в свое время очень популярный. Сам о таком мечтал, помню, когда сосед по московскому гаражу притащил такой же откуда-то. Да и вообще машина что надо для этих краев — сломать трудно, чинить легко, мотор не сложней волговского. Вот на ней Джефф и ездит.
      Джефф вышел из вагончика с ключами, вид настороженный, рука на кобуре. Разглядев меня, кивнул и распахнул ворота. Я проехал внутрь и встал возле его внедорожника, слез с мотоцикла, заглушив мотор. Джефф указал рукой на лежащий в пыли труп, сказал:
      — Видите? Так и лежит. Никто не приезжал.
      Он сокрушенно покачал головой. Такой непорядок у него пока в сознании не укладывался.
      — Да, разглядел. Тихо было?
      — Часов в пять утра стреляли где-то неподалеку. Не слышали?
      — Нет, уже спал в это время. — покачал я головой.
      — Крепкие нервы. Не каждый уснет в такой ситуации. — усмехнулся он.
      — У нас в Койотовой Купальне было тихо.
      — Вы улетаете сегодня? — спросил он, помолчав.
      — Надеюсь улететь. — вздохнул я. — Глядя на все это, не очень верится, что получится. Как-то не укладывается у меня в голове, что при всем том, что творится, я смогу пройти регистрацию, попить пива в зале ожидания и вылететь самолетом, как будто все нормально.
      — Кто знает? — спросил он философски. — Кто вас отвезет? Я слышал, что таксисты не ездят уже.
      — Сам поеду. И оставлю мотоцикл на стоянке в аэропорту. Если вернусь, то заберу его, не вернусь — то значит уже не вернусь никогда, и плевать что с ним будет.
      — Я мог бы отвезти. — сказал он. — Оставили его бы в гараже. Или здесь.
      — Спасибо за предложение, но думаю, что к середине дня у тебя других проблем будет хватать. Ситуация ухудшается.
      — Говорили с Москвой? — угадал он.
      — Говорил. Мне кажется, что мы повторяем здесь все, что уже случилось там. А там совсем плохо.
      — Значит, и здесь будет плохо. Не думаю, что наше правительство умеет действовать жестче вашего. А болтовня по телевизору уже не поможет. — задумчиво сказал он. — Во время «Катрины» они это прекрасно доказали — столько саморекламы и никакого толку, с бедствием в одном городе справится не могли.
      Тут я с ним молча согласился. Пусть в наши времена Россия и не образец организации функционирования общества, но на подобные бедствия реагируют куда лучше, чем американцы, которые чуть не месяц не могли даже наладить патрулирование города от мародеров. Да и то потом наладили через задницу, иначе не назовешь, когда для этой цели вынуждены были наемников из «Блэкуотер» приглашать — национальная гвардия оказалась пшиком, полиция сбежала первой… не о том я, в общем.
      Главное, в чем я действительно с ним соглашался, так в том, что в Америке ситуация может сложиться даже хуже, чем в России. Слишком большие индивидуалисты сами американцы, слишком не приспособлена к проблемам внутри страны власть, слишком не на те задачи нацелена армия. Да и морально американцы, на мой взгляд, к внутренним проблемам не готовы. То ли дело мы, когда у нас что ни год, так или понос, или золотуха.
      С улицы донесся звук малолитражного дребезжащего мотора, и у склада появился «Сатурн» Паблито — серая потрепанная малолитражка. А буквально следом за ним появились машины Терезы и Джека. К моему, признаться, большому удивлению. Не думал, что они появятся на работе так вот вовремя. Тогда я просто собрал их в офисе, налил себе холодной воды из кулера, и произнес речь. Рассказал, что делается в Москве, рассказал о мертвецах, рассказал о том, что дальше будет только хуже. Все сидели на своих местах, смотрели на меня молча и я даже не мог понять, доходят до их мои слова. или кто-то из них сейчас извинится, выйдет из трейлера якобы до ветру. а сам срочно начнет звонить в ближайшую психиатрическую клинику. Однако, когда я закончил, Джефф, так пока и не уехавший, согласно кивнул, Тереза ойкнула, а Джек спросил, что же они должны делать?
      — А делать вы уже ничего не должны. — объявил я, обведя всех взглядом. — Езжайте домой, думайте, как спасаться. Если все наладится — жду вас здесь, а вы ждите меня. Если не наладится… Ну, для начала помните, что у нас есть здесь крепкое здание склада за крепким забором, и здесь можно укрыться. А вообще, запасайтесь оружием, готовьтесь защищаться. Больше ничем не могу никому помочь, кроме как советом.
      Закончив, я встал, попрощался со всеми разом и направился к выходу из трейлера. О чем здесь еще трепаться? Поеду лучше у аэропорта подежурю, выясню, что там делается. Только сперва домой заеду, сумку прихвачу.
      Неожиданно прямо у мотоцикла, когда я надевал шлем, меня остановил Паблито.
      — Хефе. — окликнул он меня по-испански. — Хочу вам пару слов сказать. Я только за этим и приехал, если честно.
      Я повернулся к нему.
      — Что ты хотел?
      Он заулыбался по обыкновению, а затем заговорил со своим отчаянным испанским акцентом, широко жестикулируя:
      — У меня появилась идея, как мы с вами можем помочь друг другу. Я уже знаю про мертвых, которым не терпится пойти гулять, и знаю, что им надо стрелять в голову. А еще я живу в Сан-Луисе, и наши банды почувствовали, что у копов не хватает на них времени. А мне никогда не удавалось накопить денег на хотя бы простой дробовик — слишком много у меня детей, и все они хотят есть. Причем все время. И мне не из чего стрелять мертвым в голову и нечем отбиваться от банд в городе.
      Затем он замолк, выжидательно глядя на меня и продолжая улыбаться.
      — И что ты хочешь предложить? — спросил я, уже догадываясь.
      — Хефе, я никогда не был осужден, я уже десять лет как гражданин этой страны и резидент этого штата последние четырнадцать лет. Никто и ничто не может мне запретить купить винтовку, или пистолет. Только мой кошелек всегда мне мешал. А вот у вас есть деньги, вы застряли в нашем штате, но не имеете права просто пойти к торговцу и купить что-то, что поможет вам защищаться.
      Я усмехнулся. Ну можно ли к такой простой идее подходить так издалека?
      — Продолжай.
      — Хефе, если я куплю оружие в магазине, то смогу продать его любому человеку, кто даст мне свои данные и является резидентом благословенного штата Аризона. И у меня нет возможности проверить, правдивые ли эти данные, или нет? Я же не АТФ, согласитесь. Я вынужден верить на слово покупателю, и лишь записать те данные, которые он мне даст о себе. В лучшем случае, мне достанется фотокопия его водительской лицензии. Но ведь он мог предъявить мне и фальшивую, верно?
      При этом он заулыбался так, что усы разъехались чуть не до ушей, а зубы засверкали на солнце. А я подумал, что предложение неплохое, но нужно ли оно мне? А если я улечу все же?
      — Я же улетаю сегодня.
      — Я знаю. — кивнул он, и полез в карман. Достал оттуда какую-то визитную карточку и протянул мне. — Вы уж простите, но я вовсе не уверен, что вы сможете улететь. Возьмите это. Это склад одного ломбарда в Юме, там работает приемщиком мой родственник — двоюродный брат жены. Он не будет возражать, если я вас там подожду пару часиков. Если вы не улетите в полдень, то уже в час дня наверняка сможете быть там.
      — Ломбард?
      Ломбарды в Америке, особенно в западных штатах, торгуют оружием в больших количествах. Разным и в разном состоянии, в основном подержанным, но можно найти и многое в хорошем состоянии за разумные деньги. Подчас, даже очень разумные. В оружейном магазине отдашь раза в три больше. Но это уже как повезет.
      — Хорошо, договорились. — кивнул я. — Как насчет данных покупателя?
      — Я уже подобрал из наших накладных. — ответил Паблито. — Я хочу тысячу долларов за все. На эти деньги я смогу что-то купить. Ну а сколько потратите вы — дело ваше. Мой родственник, его зовут Хесус, сможет подобрать что-то приличное для нас. Ну а если вы улетите, то тогда вам удачи.
      — Спасибо.
 

22 марта, четверг, день. Округ Юма, Аризона, США.

      Когда я снова заехал к себе в поселок, мне показалось, что все прячутся по домам и смотрят в окна. Я словно кожей чувствовал взгляды, направленные на меня, когда ехал по Колорадо и Кортес, на которой жил. Но улицы были пустынны. Мотор трещал, эхо от стен домов возвращалось ко мне. Вообще, сегодня всюду бросалась в глаза пустота. Пустота на дорогах, пустота на улицах. Словно все спрятались по домам, и ждут, что же будет дальше. А может, так оно и есть, кто знает?
      Перед домом ничего подозрительного не было, я даже не стал заезжать в гараж, а слез с мотоцикла на подъездной дорожке. Но забежал внутрь все же побыстрее, как-то уже неуютно я стал ощущать себя на открытых местах.
      Пробежался по комнатам, огляделся. Схватил со стола открытый ноутбук, захлопнул, не выключая, лишь выдернув «фиговинку» мобильного модема, быстро запихал в рюкзак, поближе к спине. Что еще? Все собрано, все на месте, все готово. Остальные вещи так в шкафах и остались, если не улечу, то все равно вернусь домой.
      Еще раз по комнатам, утюги-чайники-кофеварки включенные есть? Нет. Значит, пожара не ожидается. Запрещенные для провоза предметы с собой, ножи, жидкости, ножницы, пилки для ногтей? Тоже нет. А на нет и суда нет, Все, побежал, побежал, побежал. Черт, где распечатка на билеты? Можно и без нее, но с ней проще. Вот же она, у меня в кармане. Документы на месте, все на месте, мобильный заряжен, зарядник в сумке с ноутбуком. Багажа нет вообще, лечу налегке. Не до вещей теперь, лишь бы добраться.
      Так, теперь самое главное — четыре тысячи долларов в конверте, одними двадцатками. Здесь это не слишком принято, но у меня привычка — без наличных не оставаться никогда и ни при каких условиях. Тем более, что нам и на работе иногда приходилось принимать наличные от хорошо знакомых покупателей, да и самим платить ими, за транспорт, например. Поэтому эти четыре тысячи хранились в большом желтом конверте из толстой бумаги всегда и неизменно, при необходимости пополняясь.
      Конверт в сумку, шлем в руку и снова на улицу, к машине. Опять увидел Пола в доме напротив, у окна гостиной, но без винтовки в руках на этот раз. На улицах нашего и без того тишайшего поселка вообще пустота. Лишь кто-то одинокий бредет посреди дороги в конце нашей аллеи. Интересно, кстати… А кто это будет посреди дороги бродить? Именно бродить, медленно так, вальяжно. Ведь ощущение надвигающейся беды просто в воздухе висит, как пыльная буря, что часто приходят сюда из пустыни. Воздух становится красными мутным, жаркий тяжелый ветер мешает дышать… А сейчас с такими же ощущениями идет беда, я ее позвоночником ощущаю. А там кто-то прогуливается.
      Я снова бросил взгляд на Пола, стоящего в эркере панорамного окна. И увидел, как он указывает мне на медленно бредущего человека, что-то пытаясь дать понять. Я замер со шлемом в руках, затем сделал максимально выразительный жест, показывая, что не понимаю. Он махнул рукой, «подожди» мол, исчез из оконного проема, чтобы через несколько секунд появиться на крыльце с винтовкой в руках. К ней еще добавился револьвер в кобуре на поясе — здоровый такой, никелированный и с рукояткой из черной резины. По всей окружности пояса в гнездах патронташа разместились изрядного калибра латунные патроны. Приготовился к неожиданностям.
      Том перебежал через улицу, остановился рядом, спросил:
      — Привет, как дела?
      — Нормально, в аэропорт собрался. Что не так с этим парнем?
      Я указал рукой в сторону медленно приближающейся покачивающейся фигуры. Пьяный, что ли? Странно идет как-то.
      — Посмотри на него.
      Том протянул мне свою неизменную ковбойскую винтовку, на которой теперь появился небольшой оптический прицел. Я взял у него из рук, вскинул, приложив к плечу, навел на идущего человека. Ах, вот оно что! Без увеличения не разглядеть, он еще далеко, а в четырехкратный прицел видно отлично — зомби. Без всяких сомнений. Обвисшие мышцы лица, мертвая бледность, странная походка, словно марионетку ведут за ниточки. Я навел перекрестье прицела ему в середину лба, затем опустил винтовку и отдал ее обратно.
      — И что делать? — спросил я. — Стрелять?
      — Не уверен. — мотнул он головой. — Джереми Бирман в окно таращится, знаешь его?
      — Бирман? — переспросил я.
      — Следующий дом, адвокат для АКЛУ. - кивком показал направление Том.
      — И что?
      — Он все поглядывает на улицу с рукой на телефоне. Ждет, когда мы дадим ему возможность вызвать полицию и начать защищать права гобблеров.
      — Кого?
      — Гобблеров. Так этих бродящих ребят назвали по телевизору, за аппетит. Недавно услышал, но слово уже разошлось.
      — Он что, ума лишился? — поразился я.
      — Он делает это для жизни. Зарабатывает на хлеб и масло. — вздохнул Том.
      Я посмотрел на дом, который он указывал. Действительно, в окне был виден человек, причем явно наблюдавший за нами. Неужели у него ума хватит заняться защитой гражданских прав ЭТИХ? Хотя… в этой стране все возможно, я за год пребывания уже успел в этом убедиться. И этого самого адвоката вовсе не интересует, опасен бредущий по улице зомби, или не опасен. Он уже видит себя в модном галстуке на процессе, и видит, как потом дает интервью… и ему плевать на все остальное. Даже не плевать, а срать вприсядку. Так корректней звучит. В этой стране главное успех, а уж какого рода этот успех — дело десятое. Даже если ты успешно спасаешь от отстрела алчущих нашей плоти живых мертвецов. Стервятники, вроде тех, что крутятся здесь в больницах и предлагают каждому получившему травму подать в суд на кого-нибудь.
      Мертвец между тем явно обнаружил наше с Полом присутствие и направился в нашу сторону.
      — Том. — вдруг осенило меня. — Да плевать на него, если честно. У меня возле работы ночью пристрелили такого вот гобблера, и до сих пор труп валяется на дороге. Полиция не приехала, и приезжать не собирается. Ты просто сидишь дома второй день и не знаешь, что им уже на все плевать.
      — Вот как? — удивленно поднял брови Том.
      Слабо он среагировал. Не приехавшая полиция в этих местах настоящий нонсенс. Значит, подсознательно начинает привыкать к новым реалиям.
      — Думаю, что так. — кивнул я. — Разреши?
      Я протянул руку к его винтовке, и он молча передал ее мне.
      — Пойдем. — махнул я рукой и забежал за угол своего дома, где увидеть меня из окна адвокат Бирман точно не мог.
      — Это зачем? — не понял моего маневра Том, забежавший следом.
      — А вот зачем. — пробормотал я, и опустился на колено, целясь в приближающегося мертвеца.
      До того осталось уже не больше пятидесяти метров, даже прицел не нужен был, чтобы разглядеть его хорошенько. А в прицел же я увидел его глаза. Они были странно живые и одновременно мертвые, совсем, совсем не человеческие. Мурашки пробежали у меня по спине, словно кто-то высыпал мне за шиворот целую коробку мелкой холодной дроби. Тьфу, гадость какая…
      Мертвец при жизни был строительным рабочим, по крайне мере, на нем был сигнальный жилет, а на одной руке так и оставалась рабочая перчатка. Видимых повреждений я на нем так и не нашел. Укусили ли его, или что-то другое случилось — непонятно. Но то, что он был мертв, сомнений не было. Как это объяснить? Не знаю, по глазам. Такие глаза не могут быть у живого человека, даже психа, даже маньяка-детоубийцы. Это не человеческие глаза, мутные, покрытые какой-то пленкой бельма, продолжающие шевелиться на совершенно неподвижном лице с перекошенными чертами.
      Приклад довольно неудобно упирался в плечевой щиток мотоциклетной куртки, но я все же приспособился. Средним пальцем сдвинул кнопочку предохранителя у скобы, затем мой большой палец нащупал курок, стоящий на полувзводе, оттянул его назад до боевого положения. Значит, есть патрон в патроннике. Перекрестье прицела четко разместилось на лбу остановившегося мертвяка — судя по всему, он потерял нас из виду, присевших за низким забором. Ну и славно…
      Грохнул выстрел, винтовка совсем не сильно лягнулась в плечо — патрон револьверный, сорок четвертого калибра. Но мертвеца опрокинуло назад, словно его грузовик ударил, а из его головы выбило настоящий фонтан крови и мозгов — пуля-то мягкая и с выемкой. Вот так.
      Дернув рычаг, я выбросил пустую гильзу, затем подобрал ее с травы, горячую и дымящуюся, подкидывая в ладони, размахнулся и забросил ее как можно дальше. Затем протянул винтовку Полу.
      — Не видел, кто стрелял?
      — Нет. — мотнул тот отрицательно головой. — Откуда-то с соседней улицы.
      — Вот и все, пусть звонит куда угодно.
      — Посмотрим? — спросил сосед.
      Странно. Я только что убил человека, пусть уже и мертвого, но никаких эмоций по этому поводу не испытываю. Почему? Совсем чурбан бесчувственный, или так и надо? А как оно вблизи?
      — Пойдем, глянем. — согласился я.
      Мы вышли из-за угла моего дома и обнаружили адвоката Бирмана, стоящего на тротуаре и вертящего головой. Точно ведь, тварь такая, ищет, на кого нажаловаться. Но морда кислая, понимает, что раз не видел, как мы стреляли, то уже половина счастья в помойку ушло.
      — Еще и его бы неплохо… — пробормотал Том.
      — Это ты уже сам. — усмехнулся я. — Мне не положено, я иностранец, а отстрел адвокатов есть почетная обязанность гражданина.
      — Неплохо бы. — повторил сосед. — Знаешь это анекдот, когда арабские террористы захватили самолет с американскими адвокатами?
      — Нет, а что?
      — Они пообещали отпускать их по одному в час, пока не выполнят их требования.
      Я хихикнул из вежливости, потому что этот анекдот знал задолго до того, как приехал в Америку. Тем временем мы подошли к лежащему на асфальте телу, под головой которого расплылась небольшая бурая лужа. Совсем небольшая, только от вывалившихся из расколотого черепа мозгов, крови почти не было. Зато стала видна причина смерти — пулевое ранение, которое до того было скрыто сигнальным жилетом. Парню, с виду молодому, не старше двадцати пяти, выстрелили в сердце.
      От тела уже ощутимо пованивало. Жара здесь все же, все мертвое гниет сразу. Кстати, это обнадеживает — ведь рано или поздно каждый из этих гобблеров разложится до "недееспособного состояния".
      — Это что же получается? — спросил я вслух. — Что поднимается любой мертвый? Не только укушенный?
      — Не знаю. — хмыкнул Том. — Но я поверил, по крайней мере, что это и вправду был мертвец.
      — А до сих пор не верил? — удивился я.
      Том обернулся ко мне, посмотрел в глаза и сказал:
      — Я не видел Иисуса, призывающего их на Страшный суд, знаешь ли. Поэтому, по моему разумению, восставать они не были должны.
      — А почему поверил? — полюбопытствовал я, продолжая рассматривать покойника.
      — Потому что нет крови. — Том указал пальцем на пятно на асфальте возле головы. — Кровь течет у живых, потому что ее гонит сердце. А у мертвых она совсем не течет, нет давления.
      Верно, так и есть. Я тоже это слышал.
      — Что будет делать? — спросил я. — Так и оставим его здесь?
      — Не знаю. — пожал плечами сосед. — Вообще-то трупы не положено трогать до приезда полиции, но раз ты говоришь, что она уже не ездит…
      — То что?
      — Надо бы его хотя бы сдвинуть в сторонку, пока на него не налетел кто-то на машине и не размазал по асфальту до самой Канал-стрит.
      С этими словами, не обращая внимания на вонь и жужжащих мух, на удивление немногочисленных, кстати, он нагнулся, ухватил мертвеца за пояс брюк и несколькими сильными рывками оттащил его в сторону, к тротуару, бросив прямо перед чьей-то лужайкой.
      — Надо бы его на газон к Бирману оттащить. — заявил я. — Пусть там воняет и напоминает ему о своих правах.
      — Ты потащишь? — усмехнулся Том.
      — Нет, пожалуй. — отрицательно покачал я головой и с трудом проглотил слюну — от вони к горлу подкатывала тошнота. — Не потащу, противно.
      — Привыкай. — с каким-то скрытым намеком сказал Том.
      — А ты где привыкнуть успел? — проявил я любопытство к его биографии.
      — В "Дурной Земле". А ты говорил, что вроде бы служил в армии.
      Верно, как-то обмолвился я о своих офицерских погонах, полученных после института.
      — Техником в авиации я служил. К тому же в таких краях, что там проблема разложения мертвых тел стоять вообще не могла, скорее бы потребовалась их разморозка.
      Хм… а ведь это тоже мысль… Люди на севере живут, не вопрос. Хоть в Мурманске, а хоть и на Шпицбергене. А вот мертвяки «живут»? Если они…
      Преодолевая брезгливость, я нагнулся и прикоснулся тыльной стороной пальцев к нелепо вывернутой шее мертвеца. Бр-р-р, холодный! Холодный как жаба, как и подобает быть мертвому. Застрелил я его минуту назад, остыть бы он еще никак не успел.
      — Ты что? — не понял моего маневра Том.
      — Холодный. — оповестил его я о своем открытии, выпрямляясь и инстинктивно вытирая руку о штаны.
      — И что? — не понял моей радости Том.
      — Если он холодный, то не сможет существовать в холоде.
      — В смысле?
      Южанин. Из Аризоны. Все ему надо растолковывать.
      — В смысле, что на Аляске они закоченеют и если не промерзнут насквозь, то впадут в вечную спячку, вроде тритонов. До тепла, по крайней мере. И в Северной Канаде. И еще много где. Или просто вся жидкость в нем превратится в лед, клетки разорвет, и… — вместо окончания фразы я просто развел руками, приглашая Пола самостоятельно представить трагический конец ожившего мертвеца.
      Том недовольно сморщился.
      — Там холодно.
      — Я знаю, поэтому и говорю. — подтвердил я его догадку.
      — А никак нельзя проверить, не умирают ли они от обезвоживания? — сказал он, беря под локоть и уводя от мертвеца. — Уехали бы в пустыню, куда-нибудь в середину Прувен Граунд, и ждали бы там, когда они пересохнут. Или на авиаполигон.
      У города Юмы есть две главные достопримечательности. Первая — это Юма Прувен Граунд — самый большой в Америке испытательный полигон Сухопутных сил, который раскинулся на десятки километров во все стороны и занимает как раз все пространство между Юмой и нашим Уэлтоном, а на север тянется аж до федерального шоссе номер десять. В основном это горы и пустыня, местами пересеченная оврагами и обмелевшей речкой, кое-где в ней есть малопонятные ангары, какие-то строения и даже большой парк для техники с капонирами и навесами, на случай больших учений. Военные там службу практически не несут, лишь какие-то частные охранники, ну и технический персонал там обитает. Но преимущественно это просто пустыня с многочисленными грунтовыми дорогами.
      Второй же достопримечательностью можно считать авиаполигон имени Барри Голдуотера, который расположился по другую сторону шоссе номер восемь прямо напротив Прувен Граунд, и тянулся до самой мексиканской границы. Там тренировалась в бомбометании и ракетопускании авиация, на радость жителям окрестностей, подчас сутками слушающими грохот, доносящийся оттуда. А еще по городу упорно бродили слухи, что немалая доля кокаина проходит в страну как раз через этот полигон, и чуть ли не военными вертолетами. Впрочем, не об этом теперь речь.