Владимир КРУПИН
      ЛОВЦЫ ЧЕЛОВЕКОВ
      Рассказ
      .....Станислав Юрьевич Куняев, главный редактор журнала "Наш современник", сотрудник журнала Вячеслав Морозов и я, грешный, летели в низовья Печоры ловить рыбу. В низовьях, значит, поближе к Ледовитому океану, подальше от Москвы. Летели долго, почти два часа. Если учесть, что до этого мы больше суток ехали на поезде, то надо себе представить, в какую даль мы забрались. Да ещё, добавлю, назавтра, с утра, надо было лететь на вертолете на рыбную "хариусную" реку. Нас сопровождала Галина Васильевна, писательница, тоже редактор журнала писателей Севера.
      Багажный отсек самолета был забит сумками и коробками. Коробки, некоторые очень тяжелые, содержали в себе продовольствие нашей экспедиции. Оставлю в секрете имена благодетелей, организовавших для нас такое счастье жизни, скажу только, что летел я с радостью и ожиданием: никогда не был в этих местах. Да даже и вырваться из Москвы, еще теплой, душной, суетливой, и прилететь в белый холод и одиночество - это ли не подарок судьбы.
      - Ты сможешь переночевать у костра в тундре? - спрашивал Стас. - Без палатки. - Стас, в отличие от меня, рыбак всю жизнь страстный.
      - А зачем?
      - Я попрошу забросить поглуше, подальше. У меня спальник есть, тебе мешок найдут. Сможешь у костра ночевать?
      - Я же вятский, Стас. Прижмет, и ночую. Но если есть какая избушка, зачем мешок? А вообще, и рыба-то зачем? Вон нам сколько еды загрузили, самолет еле взлетел. Поживем в тундре, поедим и обратно.
      - Да, - говорил Стас, - по бороде ты - Лев Толстой, а по уму мужик простой. Да, столько коробок. Так я еще не рыбачил, с такими наворотами.
      - Спасибо тебе, что я по уму мужик, а не Лев Толстой. Был бы по его уму, гневно бы писал: "Это насильственное вырывание живого существа из естественной среды обитания, это так называемое рыболовство есть ничто иное, как варварство так называемых интеллигентов, использование ими физического и технического превосходства...
      - ... над хладнокровными, - закончил за меня и за Толстого Стас. - Рыба не умирает, а засыпает, рыба, пусть не вся - постная пища. Охотиться, да, другое дело. У него кровь охолодала, значит, и другим нельзя.
      - Как писали в тогдашних пародиях: "Молоко лакал босой, обожравшись колбасой" - вспомнил я.
      Бортпроводница, женщина в годах, проносила по проходу конфетки двух сортов: карамель и леденцы. Мы подсластились.
      - Стас, - сказал я, так как я всю жизнь преподаю, то не могу оставить мысль незаконченной. О Толстом. Вот опять его авторитет взвинчивают, неспроста же. Это же снова поощрение антиправославной струи. Визжат: церковь отлучила. Кто его отлучал, кроме него самого? Сам отошел от церкви, отбежал с криком проклятий: не надо мне причастия, не надо отпевать, не ставьте мне креста! Это же всё его завещания и слова. Для любого в церкви, для любого оставлено покаяние. Священник к нему приехал из Оптиной, мог бы причастить, пособоровать, не пустили, да и сам не захотел. Бог его простит. Разбойник первым вошел со Христом в рай, разбойник. А Толстой хуже разбойника, продолжает убивать. Я в Туле недавно был, там аж кафедра педагогического мастерства Толстого. "Евангелие" его печатают, ужас! У нас Личутин додумался, называет Толстого пятым евангелистом.
      - Может, он себя шестым считает? - засмеялся Стас. - Я с ним на Мегре рыбачил, на Мезени, вроде тебя, ничего не понимает в рыбалке.
      - Гадость какая, - сказал я про карамель, - изжогу схвачу, и выплюнуть некуда. А, бывало, летишь на "боинге"...
      - Воду несут, - утешил Стас.
      - Так вот, у нас и вся литература делится не на цветных и белых, не на традиционалистов и консерваторов, не на русских и евреев, а на тех, кто идет или за Толстым или за Достоевским. Вспомни их смерти, труды последних десятилетий...
      - Напиши для нас статью, - сказал Стас. Он передал мне пластмассовый стаканчик с водой.
      - Понял, - ответил я, запил сладкую гадость карамели, засунул стаканчик в карман спинки переднего кресла и стал смотреть на облака, и уже про себя, подчиняясь профессии, подумал фразу: "И теперь, когда он все чаще, сидя в кресле самолета и пересекая часовые пояса, смотрел на облака сверху, он все реже вспоминал себя самого, мальчишку, лежащего на зеленой земле и смотрящего на облака снизу вверх. Их разделяли облака и тучи, которые измерялись не толщиной, а десятилетиями...".
      - Смотри, - обратил мое внимание Стас, - смотри, Галина Васильевна, это же машина. Как взлетели, открыла папку и работает. Я тоже набрал всякого чтения, а! Единственное, что люблю читать по своей воле - письма читателей. Мы их печатаем. Это лучшее, пожалуй, изо всего.
      - Еще бы, - поддел я, - в них сильно тебя хвалят.
      - А ты последний роман Проханова читал? Прочитай. Он набирает обороты, перевел Стас на прозу.
      - Он их всю жизнь набирает, он же авиационный закончил.
      - А Морозов дрыхнет, - оглянулся Стас, - очень нужный для журнала человек. Знает всех и все его знают. Вдобавок его полюбила то ли жена миллионера, то ли сама миллионерша, журнал завален коньяками и закусками. Никакой Сорос никакой "Новый мир" так не снабжает.
      Объявили о снижении. В рваных, мохнатых провалах серых туч начало трясти. Защелкнули ремни.
      - Раз в Магадан летели, - вспомнил я, - отец Ярослав, он был у вас в редколлегии, тоже летел. Над Таймыром так стало валять и покидывать, что ой-ёй. А это был "Ил-86"-й. В ямы хлопались, чуть не до земли. В Магадан прилетели трезвехоньки.
      Под облаками оказалось низкое ржавое пространство с факелами нефтяных вышек. Сели.
      - Вот Россия, - восхищенно сказал Стас, - сколько ехали, как от Москвы до Кишинева, да летели, как от Москвы до Тбилиси, вот и попробуй совладай с нами.
      - Уже перестают мечтать. Уже начинают копать иначе.
      Нас встречали. Юноши в униформе ловко таскали ящики и коробки в иностранную машину, в которую сели и мы. Понеслись по бетонным плитам. Сопровождающий молчал. Подкатили к какому-то сооружению из стекла, пластмассы и рифленого белого железа. Отъехали в сторону ворота, предварительно попищав и помигав. У здания нас встречал высокий мужчина в камуфляжной форме, в высоких ботинках, представился Юрой, сказал, что летит завтра с нами. Сопровождающий спросил, выгружать ли багаж или завтра прямо грузить в вертолет.
      - Возьмем что-то для ужина, - решил Стас, - остальное в вертолет.
      - Ужин готов, - сказал Юра.
      - Тогда в вертолет.
      Сопровождающий отъехал, Юра повел нас внутрь. Там тоже все были в униформах, с телефончиками. Нас снабдили карточками, объяснили, что мы занесены в компьютер, что по этим карточкам нам будут тут и двери открываться, и все остальное тоже по карточкам: ужин, завтрак, сауны, всякие биллиарды, а также открывание комнаты отдыха и включение телевизора.
      - Ну от этого всего мы карточку избавим, - сказал Стас и решительно называя Юру на ты, спросил: - Юра, скажи честно, тебя приставили и велели вернуть писателей из тундры живыми или ты все-таки не робот, а хотя бы рыбак?
      - Ловлю иногда, - отвечал Юра. - Завтра карабин захвачу. Там, в общем-то, и медведи, и рыси. А у медведя начальная скорость девяносто километров, убежать от него невозможно.
      Мы на немножко разошлись в указанные каждому номера и пошли на ужин. Коридоры были безжизненны как на космической станции.
      - Тут мы, Юра, без тебя заблудимся.
      - Нет, такое исключено. Везде контрольные блоки, приложите контрольную карточку, вам ответят.
      Двери открывались бесшумно и мягко, но только после прикладывания карточки к панельке около ручки. И вход в столовую был по карточкам. В столовой все сверкало еще сильнее, резкий белый бесцветный свет непонятно откуда заполнял пространство с лакированными столами, никелированными прилавками, отделявшими кухню от зала. Но изнутри вышли не роботы, а живые женщины. Выбор блюд был обилен. Названное нами было протянуто нам с улыбками, но без слов.
      - Все,- сказал Стас, - не будет рыбалки. Рыбалка это когда рюкзаки свалишь в груду, потом сапоги перепутаешь, потом обязательно чего-то забудешь. Юра, а предусмотрены рыбные снасти?
      - Конечно, - отвечал Юра. Он просто сидел, ничего не взяв.
      - Стас, - сказал я, - извини мое занудство, я в самолете не договорил о двух путях писателей, можно?
      - Изобрази.
      - Всем же дается талант, тем, кто пишет. Талант обязательно от Бога. А использование таланта по двум путям, по Толстому, от Бога к сатане, и по Достоевскому: от сатаны к Богу. Так?
      - Не будет рыбалки, - повторил Стас.
      Молчаливая Галина Васильевна подала голос:
      Почему не будет, будет. Надо Петрпавлу молиться. У нас, с детства помню, молились не Петру и Павлу, а слитно: Петрпавлу, как одному человеку.
      Слава, вполне освоясь, ходил за разными добавками, и нам приносил.
      - Здесь инвестиции "Лукойла" или "Славнефти"? - спросил он Юру.
      Юра даже вздрогнул и умоляюще поглядел на Стаса:
      - Меня просили... не поддерживать разговоров о нефти.
      - А вдруг ты, Слава, шпион, - сказал я. - Помню, в Японии мы узнали, что есть заводы, где совсем нет людей. Интересно же! Мы попросили сводить нас, где там! Решили что мы экономическая разведка. Нет, Слава, давай о литературе.
      - Ни за что! - воскликнул Стас. - О другом! Ты можешь о другом?
      - Могу, но о чем? О женщинах поздно, о гробах рано. О нефти нельзя, о погоде смешно. Давай о рыбалке.
      - Нельзя, нельзя, - торопливо сказал Стас. - Из суеверия нельзя.
      - Но в классическом смысле можно, я думаю. Например, о налиме Гоголя, которого ловят в поместье Петра Петровича Петуха и о налиме у Лескова, которого привязывают на веревку, чтоб у него от огорчения росла печень, ибо архиерей, его ждут, любит налимью печень.
      Стас с ужасом посмотрел на меня:
      - Пропала рыбалка - и рукой махнул, и кофе пить не стал.
      Я все-таки зашел к нему перед сном. Он был еще мрачнее, чем на ужине.
      - С расстройства закурил - голос: просим курить в специально отведенных для этого местах. Во как! Пошел в смотровую, там и роботы смотрят телевизор. Смотрят дрянь невозможную, рекламу смотрят. Молча смотрят! Хоть бы переключили. В другой другие смотрят новости, смотрят тупо и - молча. Ты понял, мы в капиталистическом раю. Вот так будет жить пять процентов, слава Богу, мы не в этих процентах. Здесь, ты понял, нефть, тут заработки, тут за место держатся, тут кружку пива не смеют выпить. Тут, я думаю, разрешение на рождение ребенка спрашивают. А эти кнопки везде, ну бля, так и согрешишь.
      Зазвонил телефон. Юра напомнил, что завтрак в шесть и сразу вылетаем.
      - Тут какой хариус? - спросил Стас. - Зеленоватый, черный? - Ответ Юры, видимо, устроил Стаса, он еще уточнил: - Скорее, посветлей? А круглый? Ладно. Да не надо будить, не проспим. - Стас положил трубку. - Еще не хватало, чтоб будили световым и звуковым сигналом. Ну, попали. Будто кино о звездных войнах. А как уснуть? Нет, так не рыбачат.
      - А как рыбачат?
      - На Мезень езжу, на теплоходе поднимаюсь. Теплоход, куда всех штрафников списывают. На камень налетели, шпонку сорвали, надо по этому случаю сто грамм принять. Гвоздь забили, поехали. А тут? За место дрожат. Там Вася-турбинист уходит в запой и все знают: Вася в запое. Тут этому Васе не выжить, хотя он турбинист лучший на северах. Ну жизнь - за место трястись. Нет, по-русски надо всегда иметь в запасе фразу: ну вас на хрен с вашими заработками.
      В дверь постучали, вошли люди в униформе с пакетами, сообщили, что здесь одежда для рыбалки и что если кому-то она мала или велика, то надо сказать, заменят. Ушли.
      - Все, - сказал Стас. - Уже и любить русских писателей разучились. - Он стал разбирать пакеты. В них были отличные серые куртки, ватные брюки, сапоги-бахилы. - Наверное, уже в реке дежурят подводники, рыбу будут на крючок цеплять.
      - Скорее, она уже где-то в коробках.
      - Кстати, - сказал Стас, - надо с утра проверить. Если есть рыба, оставить, кому-то отдать. Примета такая - с рыбой на рыбалку не ездят.
      Быстро наступила и мгновенно прошла северная ночь. Я даже не понял, выспался ли я, будто кто толкнул в пол-шестого. Негромко шумел кондиционер. Стукнулся к Стасу, к Галине Васильевне. Спал один Слава. Мгновенно, по-военному, вскочил. Вооружились карточками, пошли по пластмассовым коридорам, столовую нашли по запаху. Запах, по крайней мере, был не синтетический, пахло кофе.
      - Хороший у вас кофе? - вспомнил я шутку. - Отвечают: хороший, всю ночь варили.
      Стас заметил у автоматических дверей в столовую объявление: "Выносить из обеденного зала посуду, ножи и вилки запрещается". Радостно показал на него и сказал:
      - Не все еще потеряно. Еще, может, и выживем.
      После завтрака облачились в принесенные костюмы. Сапоги решили обуть в вертолете. У выхода встретил Юра, вручил каждому схему места, куда летим. Тут Печора, тут Уса, тут будем мы. Река Макариха. Очень рыбная. На плече у Юры висел большой ружейный чехол. Он объяснил, что это для защиты, на всякий случай.
      - Мы не разбежимся, - успокоил его Стас. - А ты, - велел он мне, - вообще от костра не отходи, а пойдешь куда, делай зарубки.
      - Как скажешь, барин, - отвечал я.
      Подошла машина. Открыли багажник. Помня вчерашнее предупреждение Стаса, я осмотрел коробки и в самом деле, на одной увидел надпись "Рыба". Сказал Стасу.
      - Оставим, - решил он. - Нет, отдадим сопровождающему. Нет, вертолетчикам. Да, им. Не забудь отдать.
      - До слез обидно, - подчинился я приказу.
      - Там плёса, перекаты, вода чистая, холодная, самое то, - говорил Юра. Мы таскать не успевали. Утки есть, гуси. Я и дроби взял. Там вагончик, топоры, пила. Керосин, фонари, постели...
      - Баня? - догадался Слава.
      - Есть такое намерение. В следующий раз прилетите, будет.
      Тронулись. Стас закричал:
      - А соль, соль, рыбу солить. Стоп, вон магазин. Слав, килограмма... три. Если есть, покрупнее.
      Слава живой ногой сбегал в магазин и вернулся с пятью пачками соли.
      - Это сказка, - говорил Стас. - Чего бы еще пожелать?
      - Спальники на всякий случай, - показал Юра на свертки в углу.
      Приехали на аэродром. Сразу зарулили в вертолетный угол. Мы уже не удивлялись, что вновь возникли люди в униформе и все аккуратно перегрузили. Подъехала заправочная машина. Мы забрались внутрь. На полу стояло приспособление для кипячения чая: паяльная лампа с изогнутой трубой. Стас только головой покрутил.
      - Может, там еще и женщины будут?
      - Может, мне не лететь? - спросила Галина Васильевна.
      - Да тут они все на батарейках, - сказал я. - Такое ощущение выхолощенности, одни роботы. - Подходят, спрашивают, есть ли что для стирки.
      Слава как-то хитро улыбавшийся, вступил в разговор:
      - Нет, не на батарейках. Галина Васильевна, извините, можно рассказать анекдот, который я услышал рано утром, полчаса назад от коридорных?
      - Уши затыкать?
      - Нет, он без ничего, вполне цензурный, рассказывать?
      - Ты еще понагнетай ожидание.
      - Рассказываю: "Подруга подругу спрашивает: ты где это колготки порвала? За танк зацепила. - Да где ж тут у нас танки? - А на погонах". И сразу еще один, они же рассказали: "Собрались женщины и девушки на собрание, девушки налево, женщины направо. А одна мечется туда-сюда, туда-сюда. "Ты чего мечешься? - Ой, не знаю, к кому пристать, я проститутка. - "Проститутка? В президиум!". Так что они не на батарейках.
      - А ты их чем отблагодарил, какими историями?
      Слава заулыбался, жмурясь.
      - Да уж он-то найдет, чем дамское сердце шевельнуть, - заметил Стас.
      - Ждать будут, - сообщил Слава. - Они же здесь, хоть и коридорные, но не как на материке, не в годах, молодые.
      - Какие бы ни были, - высказался Стас, - но ни одна самого захудалого хариуса не стоит. Я шемаханскую царицу на пескаря не променяю. Ну, скоро ли, скоро ли полетим? Обратно, если не поймаю, полетите без меня.
      Отвлекая Стаса от навязчивой для него "рыбной" темы, я спросил всех:
      - Ну и где же мы ночевали? Как назвать?
      - Те же бараки, - ответила Галина Васильевна, - только пластмассовые.
      - Пятизвездочная гостиница особого режима и с усиленным питанием, - оценил Слава.
      - Загон для демократов, - охарактеризовал Стас. - Чтоб они всегда так жили - без неба и зелени. При сплошном электричестве.
      - Да, - вспомнил Юра, - вот в этом пакете перчатки и шарфы.
      Стас только крякнул. Юра, укрепляя знакомство, решил рассказать свою историю. Рыбацкую. Я ее слышал и раньше, она из породы кочующих. О том, как удачливый рыбак, а любвеобильные мужички, говоря супругам, что идут на рыбалку, ночевали у подруг, а у рыбака покупали рыбу, а чаще отдавали натурой. Вот мужичок по пьянке проболтался, похвалился веселой жизнью. Далее могут быть варианты.
      Галина Васильевна рассказала как они руками поймали налима, пропустили через мясорубку печень, потом...
      Тут взревел и завелся мотор. Вертолет затрясло. Заправочная машина оказывается, уже отъехала. Нас долго трясло на одном месте, потом вертолет стал как бы перетаптываться от нетерпения. Реву мотора откликалась крупная дрожь корпуса. С бетонных рифленых плит сдуло мокроту, вертолет подрыгал к дорожке, взревел, поднатужился, но осел. Снова взревел, отчаянно цепляясь за воздух, покарабкался вверх, покрутился на месте, набычился, наклонясь в сторону полета, и вдруг бодро понесся над пасмурной погодой. На ветровом стекле у летчиков туда-сюда ездили дворники как в машине. За окнами пошел снег, внизу поднимались и опадали волны серого дождя. Неслись под нами желтые озера, камни, пустые сизые болота.
      - Буровая, - закричал Юра, показывая на большой факел огня.
      Земля под нами была изъезжена вездеходами, расчерчена квадратами просек. Иногда мелькали перелески жиденьких елей, тонких сосенок, желтых чахлых березок.
      - Радуга, радуга, - закричал Слава.
      С его стороны увиделась, а вскоре и с нашей обозначилась сияющая дуга. Мы будто в нее впряглись и тащили на себе пространство. Пятна солнца ходили по бледной зелени и пропадали на желтизне болот. Юра возбужденно показывал темные пятна на озерах, это были стаи уток.
      Туман и пар начала предзимнего дня Заполярья стелились над гигантскими крестами границ делянок. Радуга исчезла, пространство поехало под нами назад. Горизонт вдали был грозно-серым, темнеющим. Редкие светлые проемы казались отражением бесчисленных озер, похожих на запятые, точки, овалы.
      Из кабины вышел летчик, показал вниз, крикнул:- Ваша река! Макариха. Дальше Уса, Печора.
      Макариха кидалась туда и сюда, будто искала счастье в этих строгих ландшафтах. Опять восстала и напряглась радуга, уже перед нами, будто ставя преграду движению.
      Юра расчехлял ружье, звонко соединял части, щелкнул курками, загнал в магазин обойму патронов.
      - Все очень серьезно, - крикнул я на ухо Стасу.
      - Рыбная, рыбная река, - весело говорил Стас. - Ах, перекатики, отмели, дно чистейшее.
      Резко пошли вниз, в клочья тумана, которые отбеливало солнце. Понеслись совсем низко, даже кочки на болотах были видны. Я вспомнил о коробке с рыбой, подгреб ее, сорвал картонку с крышки. Сверху лежал список. Я и без очков прочел: "Икра осетровых - 10 б., икра паюсная - 5б., спинка теши, балык, семга, филе трески, крабы - 3 б., креветки - 3 б..." Дальше читать не смог.
      - Стас! - сунул я список.
      Стас глянул на него, на меня, вздохнул глубоко и серьезно и велел:
      - Все равно отдай. Примета. Рыбаки суеверны.
      Юра толкнул, показывая в иллюминатор. Мы увидели зеленый вагончик. Деревья внизу било ветром от винтов. Сели. Но моторы не выключались.
      - Чтоб в болоте не застрять, - крикнул Юра.
      Он выпрыгнул и стал принимать груз. Я оттащил коробку с рыбными деликатесами командиру в кабину:
      - Сувенир, - крикнул я. - Уже наловили.
      - Точно вышли! - довольно крикнул он. - Тумана боялись.
      И все так мгновенно мелькнуло: выгрузка, мы выскочили под ветер, сели у вещей, сжались, вертолет взревел, нас вжало в кочки, он вертикально поднялся, качнулся и лег на обратный курс. По колено в кочках, в мокроте болота мы потащили ящики к вагону. Пришлось ходить трижды. За работой я даже не заметил, насколько стало тихо. На кочках синели ожерелья блестящих бусинок, голубика.
      - Поедим? - спросил я.
      - Мы рыбачить прилетели, - напомнил Стас, - рыбачить. А ягоды ты можешь и в своей Вятке собирать.
      - Там и рыбы полно, - обиделся я за свою родину.
      - Что ж не приучился?
      - Инструктора не было. Вот тебя дождался, сегодня приучусь. Но может, поедим вначале?
      Видно было, Стас рвался к реке. Но поесть разрешил. Мы стали вскрывать коробки и через две минуты моя горечь по случаю отлета ящика с рыбными деликатесами превратилась в изумление, ибо в коробках было не только все, чего желудок пожелает, но гораздо больше. Описывать ли их содержимое? Нет, не надо, наши читатели - люди бедные, и сам я питаюсь как они. Но вот выпал случай.
      Уже ревела паяльная лампа, вдувая огненную струю в трубу под огромным черным чайником, вот и он закипел, вот и Слава уже тащил на выбор десять сортов чаю и пять разновидностей кофе, уже поставили перед Галиной Васильевной огромную коробку полную шоколадных наборов и конфет россыпью, уже я резал разные колбасы и ветчины, Стас только головой крутил, вникая в этикетки сыров, приправ, соусов, вглядываясь в стеклянные и железные банки разносолов, овощей, соленых и маринованных. Фруктов, включая виноград, бананы, финики, тоже было изрядно. Отдельно находилось все для ухи: картофель, морковь, лук и так далее. В нескольких ящиках, потяжелей остальных, что-то звякало и брякало. Вскрыли и их: пиво многих сортов, и наше и не наше, с горлышками в серебряной фольге и без фольги. Остальных напитков было на три, даже писательские, свадьбы.
      - Вот, Юра, - сказал я, - как писатели рыбачат.
      Стас распорядился всякие вермишели, макароны, крупы сразу отдать Юре.
      - На зиму вам. И половину спиртного.
      - Полопается.
      - Что, бывает и ниже сорока? - наивно спросил я.
      - Гораздо.
      - Именно, - спохватился я, - Вятка южнее на полторы тысячи километров и то там часто ниже сорока. Это в Калуге зимы не бывает.
      Стас оставил мою поддевку без ответа.
      - Придется выпивать. Юра, начинай с пятизвездочных, Галя глуши кагоры и шампанское, и все, что есть грузинского, молдавского, венгерского.
      - Тут и болгарское есть, - обнаружил Слава.
      - Да, уничтожить все: все от нас отвернулись. Выпить за их здоровье.
      - И за наше терпение, - продолжил я.
      - Я рыбачить пойду. - Галина Васильевна решительно и ловко собирала спиннинг.
      Зашевелились и все остальные. Слава запел приятным баритоном:
      - Здесь в океан бежит Печо-ора,
      Здесь всюду ледяные горы...
      Над нами закаркал ворон, Стас обозвал: - Сглазит, зараза.
      - Триста лет ему, - сообщил Юра. - Он вверху охраняет наше место, песец внизу. Песец, конечно, дербанит запасы, но зато мышей нет.
      - Юра тоже снаряжался, рассовывал по многочисленным карманам камуфляжной куртки патроны, прицепил нож, повесил на грудь бинокль, - Далеко от меня не отходите, я всегда буду рядом, на расстоянии голоса.
      - Вот я еще и подконвойный, - высказался Стас.
      - Медведь близко, - оправдываясь, сказал Юра. - У него начальная скорость...
      - Да, да, - сказал Стас, - под сто. Спринтер и то рвет только тридцать восемь километров.
      Пошли. Долго тащились через ельник, багульник, заросли рододендрона, через то, что в Сибири называют стлаником, а как в просторечьи, сказать не могу.
      С высокого берега открылась извивистая Макариха.
      - Вон остров, - показывает Юра, - там перекат, там...
      - Разберемся, - перебил Стас. - Слав, зацепишь блесну, спиннинг береги, тяни за леску, блесны не жалко.
      Мы спускались к воде. Стас учил уже меня:
      - Рыба любит воду, обогащенную кислородом, его больше там, где вода бурлит, бьется, на перекатах. В начале его и в середине.
      Остановились. Стас начал снаряжать спиннинг и для меня. Продевал в кольца на длинном составном бамбуке леску.
      - Англичане, хитрые собаки, раньше нас изобрели. Совсем слепой, без очков не вижу. Так вот затягиваем, тут без зубов не обойтись, ножом дурак отрежет, надо отгрызать. Показываю заброс.
      Пошел дождь.
      - Отлично, - сказал Стас. - Рыбак должен быть мокрый, простуженный, сопливый, но! Но удачливый. - Стас легонько качнул прут спиннинга за спину, легонько мотнул его вперед и вверх, блесна свистнула и полетела на другую сторону, упала в метре от берега. - Теперь подтягиваем и мотаем. Леска должна быть упруга как грудь, не подумай чего, как грудь солдата, стоящего в строю при команде смирно. Слав, полсотни метров туда, ты (мне) полсотни сюда. Я определюсь сам. А Галя где?
      - Уже ловит, - сообщил Юра.
      - Все! Иду! Даю вам по запасной блесне, это заветные. Эта ржавая, но хариус такие любит. Думает: не я первый. Ну! - Стас вздохнул и пощупал пульс. - Сто сорок, не меньше. Если хариус сорвется, у меня будет микроинфаркт. Морозов! Бросай чуть по течению, гляди за блесной как за любимым голубем, который понес почту. Все, ухожу! "Как ждет любовник молодой минуты верного свиданья! - это о рыбалке. Свидетели в любви не нужны.
      Я забросил. Блесна ткнулась у берега. Но потом дело пошло. Еще пару раз бросил и подтянул. Вот блесну кто-то схватил. Сердце мое застучало. Я потащил и вытянул заиленный сучок. И еще раз колотилось сердце, когда попался сучок побольше. Я говорил рыбе: "Рыба, новичкам же везет, везет неофитам, дуракам, в конце концов, везет. На любое согласен, только поймайся". Но хариус был явно не дурак. Я зашел в ботинках подальше, чтобы пересвистывать блесну через всю реку. Нет, ничего. В тишине поскрипывала катушка, да зябли ноги в резине. Зашел выше колен, замерзли колени.
      Подошел Юра. Оказывается, ходил на озеро. Переживая за нас, он рассказывал, что именно здесь они не успевали таскать.
      - Всех и вытаскали. А как там у Стаса, у Славы?
      - У всех то же самое.
      Извести это меня утешило. Я выкарабкался на берег, стараясь согреть онемевшие ноги. Прокарабкался сквозь прибрежный цеплястый кустарник. Увидел невдалеке Морозова, пошел к нему. Он оглянулся.
      - Поделись опытом, Слав. Как ты их заманиваешь?
      - Я им говорю: "Я - Куняев, Я - Куняев". Рыба должна идти на это имя.
      - Думаю, Слава, у рыбы сегодня рыбный день, а блесна железная. Лучше давай думать, как начальника к вагончику выманить.
      - О, нет, лучше не трогать.
      - А я отловился. Можно, я тебе удочку оставлю?
      Я положил спиннинг возле большой пластиковой сумки, видимо, взятой для рыбы и пошел по реке. Так тихо было, так умиротворенно. Неслышно сеялся дождь, окроплял зеленые и желтые мхи, капельки осиянно серебрились от слабого солнца. Наклонялся и ел влажную, пропитанную водой голубику. Скоро руки стали чернильными.
      И вот, казалось бы, в такой благостной равнинной, параллельной небу, местности и мысли должны были приходить благостные, умиротворенные, но нет же. Местность другая, но я то все тот же, ту же свою голову привез, другой не приставишь. А в голове все то же, чем она жила, чем полнилась до поездки и чем будет занята после возвращения. Прокручивались в памяти дела, которые не сделал, не доделал или сделал не так, как надо, мелькали лица знакомых, вспоминались свои невыполненные обязательства. Я даже встряхивал головой, прямо как конь, отгоняющий гнуса, но мысли были поназойливее любых насекомых.
      - До чего же хорошо, - сказал я вслух. - Правда, березки? За что ж вас так обидели, обозвали карликовыми? Вы настоящие, только вам тут трудно. - Я наломал с березки крохотный букетик, придумал, что это веничек для кукольной баньки.
      Тишина была полная. Даже услышал слабый шум от взмахов крыльев пролетающих уток. Три. Летели в сторону реки. То есть в сторону Юры. Я напрягся, ожидая выстрела. Нет, миновали утки Юрину зенитку. Снова как рано утром, встала радуга. По начинавшемуся закату я сообразил, где север, где юг. Радуга родилась и выросла на востоке. Тучи посветлели, поредели и вознеслись. Времени три пополудни. А кажется, вечность здесь. Будто давным-давно был вертолет, рев мотора, выброс на болотные кочки, а всего три часа дня. Нет, тут хватило бы недели, чтобы голова проветрилась от московской закрутки. А у костра еще быстрее проветривается. Надо только Стаса вытащить, спасать его надо, ведь заколеет.
      Вернулся к реке, пробрался мимо того места, где рыбачил, по направлению, в котором ушел Стас. И вскоре его увидел. Он бросал и бросал блесну. Бросал на диво, я бы сказал, по-олимпийски. И видел только рыбалку. Поворачивался в разные стороны. Я не смел его окликать. Вот он повернулся в мою сторону. Сейчас заметит. Нет, бесполезно. Даже, думаю, если б подошел к нему медведь, которым стращал Юра, Стас бы и его не заметил.
      Да, но ведь он все время в ледяной воде, в резиновых бахилах-бродниках, это какой ревматизм можно схватить. Стас же нужен Отечеству, России. Спасать! То есть вытаскивать из воды. Но как? Ну, хотя заставить его выпить немного для повышения температуры внутри тела.
      Живой ногой, размышляя о тайне рыбацкой страсти, я пошел к вагончику. Тайна эта, думал я, в соединении трех стихий: воды, земли и воздуха плюс природа человека. Рыба живет в другой, непонятной нам жизни и надо хитростью извлечь ее из нее. Именно хитростью. Как же назвать эти бесчисленные приспособления, причем очень дорогие, для ловли?
      Юра, который был всюду, вдруг возник, пошел со мной и стал рассказывать как он недавно подбил селезня, как от него не улетала утка, подбил и ее дробью-нулевкой, потом ждал, когда ветром пригонит уток к берегу. Четыре часа ждал. Ходил по берегу, сапоги-болотники откатаны. Я иду, они: скрип-скрип. Вдруг слышу, рябчики отвечают посвистывают. Я дальше ходить. Полетели. Еще их снял.
      - Летели три штуки утки, видел?
      - Далеко.
      - Ну и хорошо, пусть живут. У нас же полным-полно всего.
      - Так-то так, - сказал Юра. - Но свежее мясо рябчика или уточки. Это... Мы берем глину, обмазываем тушку. Даже перья не выщипываем, сами отстанут, только потрошим. Облепим глиной, обмажем и в угли. Разламываешь потом черепки, оттуда пар, запах такой!