21. Сочинение Ыдыки Бе[15]

Он вошел в Город на четвереньках. К коленкам и локтям были привязаны мягкие подушечки, шел Он быстро.

Одет Он был в зеленую вельветовую куртку, красные вельветовые штаны и белые вельветовые туфли. Одежда была пыльная, но новая.

Он шел себе на четвереньках и уткнулся и уткнулся носом в блестящий грубый сапог с тупым носком.

– Ну, ты, – сказал страж грубым голосом, – вставай.

Он встал, снял подушечки, бросил их в пыль и пошел.

– Стой, дубина! – заорал Страж, – Документы давай.

– Чаво?

– Документы есть?

– Не знаю.

Лицо у Него было тупое-тупое. Тупей, чем у Стража. А глаза – маленькие щелочки без ресниц.

– Как зовут? – смягчился Страж.

– Чаво?

– Кто ты?

– Я?

– Нет, он!

– Чаво?

– Как зовут, скотина?

– Я? Он?

– Яон, что ли?

– Ага.

– Что ага?

– Ага, Я – Он

– Яон… Ну и имечко. Впрочем, что с тебя, дурака, взять. Сам дурак и имя дурацкое. Шлепай отседова.

Я пошел.

– Эй, дурачок, – закричал кто-то, любопытные уже собрались, – пойдем, я тебя накормлю.

– Спасибо, – четко сказал Яон, и пошел.

Добрый любопытный привел его к себе домой и налил миску борща.

– Лопай.

– Не.

– Чо, не?

– Не, мясо.

– Мясо не ешь, что ли?

– Ага.

– Вегетанец?

– Не.

– Чо, не?

– Не ем.

– Ну и дурашлёп. Вегетанец, гляди-ка.

Добрый мужик наложил Яону картошки, принес с огорода огурцов, лук. Себе в водки налил, полстакана. Яону предложил, тот отказался.

– Не пьешь? – не сердито сказал мужик. – И опять ты дурак.

И сам выпил. И закусил смачно.

Яон немного, совсем немного поел, сказал отчетливо:

– Спасибо.

– Ты чо? – удивился мужик. – Сыт, что ли? Ты, может, и не хотел есть?

– Нажрался где-то! – неожиданно заорал он. – Гад, побирушка. Ему, как человеку, а он сытый оказывается. Обормот!

Налил себе еще водки, выпил, не закусил. Совсем злым стал.

– Подлюга, – кричал, – живоглот, бич! Пошел вон, падла!

Руку протянул, схватить хотел за грудки. Яон отступил на шаг. Тогда добрый мужик размахнулся, стакан бросил в Яона. Яон увернулся. Глаза его, маленькие щелочки, открылись на миг, большие стали, странные. Темный огонь был на дне их. А лицо такое же неподвижное, тупое лицо, вялое.

Открылись глаза, распахнулись, и сразу же вновь обратились в щелочки. Тихо выскользнул Яон за дверь. А мужик орал багрово что-то в избе, ничего не заметил он, кровно обиженным себя считал.

Яон ходил по городу, заходил кой-куда.

Зашел в одно учреждение в отдел кадров к начальнику.

– Скажите, – спросил вежливо, – вам начальник отдела кадров не нужен?

Начальник смотрел на него долго. Внимательно смотрел. Потом сказал тихо:

– Извольте выйти вон.

А сам чернильницу мраморную по столешнице шарить стал.

Яон ушел.

В Стражницу заходил.

– Вам не нужны Стражники?

Хохотали над ним грубыми голосами, по заду шлепали вельветовому. Хлеба дали и мелкую монету.

Вечером Яон ушел за Город в тощий лесок. Нашел маленький ручей, разжег костер и долго сидел около, по – турецки скрестив ноги. Огонь костра не отражался в его распахнутых огромных глазах, а будто таял в них, исчезал. В зрачках же тлел свой, темный и страшный огонь.

Заснул Яон на спине и всю ночь лежал без движения. Потух костер и холодно было, но он не чувствовал холода – лежат себе неподвижно на спине, а с первым лучом солнца вскочил, будто и не спал, разделся догола и залез в ручей, лег в его ледяное русло. Он лежал, будто в теплой ванне, кожа его даже не порозовела, но и не посинела тоже.

Он был смуглый, тоненький и легкий какой-то. Подростка напоминал он телом, не сформировавшегося юношу.

Прошло мимо стадо коров. За ними ехал пастух на чахлой лошади. Пастух был в грязной телогрейке и в шапке. Яон внимательно посмотрел на стадо и глаза его на миг распахнулись. Потом он пошел в Город. Шел быстро и глаза его на миг распахнулись. Потом он пошел в Город. Шел быстро, резко отмеряя шаг. В Городе пошел на прямых ногах.

И смотрели на него люди. Без зла шутили. Кто-то камешек в него кинул, маленький, шутки ради.

Потом он долго стоял, смотрел на афишу. Там были нарисованы похожие на лягушек коровы, некое бородатое чудище с бутылкой в руках и стихи:

Приближалась зима. Город существовал своей неторопкой суетой. В седьмом доме Галя родила ребенка, а отца никто не знает. В 12-м доме умерла бабка Арина. Пошла на колонку за водой и не дошла. Упала на бок, ногами засучила: юбки задрались и стали видны толстые ноги в узлах вен. Потом затихла. Когда подняли ее соседки, только хрипела чуть, да слюну пускала. А к ночи отошла.

Поминки были плохие. Сын приезжал, но спешил очень, ссылался на служебную занятость. Плохие были поминки.

И еще человека зарезали. Ну, не то, чтоб человека – девку гулящую, Люду.

Пьяная она дурная – выступает, вот и ткнул ее кавалер ножом столовым. Попал в живот, испугался и убежал. А Людка сама до больницы дошла и здорово ругалась там еще. Лекари по ее виду ничего серьезного не предполагали, переругивались с ней добродушно, не поспешали. А когда Людка, вдруг, омертвела, на пол сползла, стали готовить к операции, но не успели. Отошла девка.

К дурачку Яону в Городе привыклы, даже гордились немного, что есть свой юродивый. Старики говорили, будто дурачок к счастью. Его, мол, устами Бог вещает, а ангелы ему покровительствуют.

А видели его теперь редко. Он рано-рано уезжал со стадом, а вечером, пригнав коров, шел к старой бане в усадьбе Лешачихи и не выходил оттуда до утра.

За баню Лешачиха брала с Яона пять денег в месяц, а за свет он платил отдельно, но счетчику. В хату ходить запретила – он и не ходил.

Получал он за пастушество 120 денег в месяц, а куда тратил – никто и он видел. Еду, знали, покупал: хлеб, картошку, рис, лук… И все. А это денег 50 в месяц. Куда же остальные девал? Прятал, наверное.

Как-то Витька-Косой, злой с похмелья, схватил Яона за грудки, тряс, денег требовал. Яон трясся покорно, а потом вдруг что-то руками сделал, взмахнул ими, как дирижер перед оркестром. Косой обвис, скрючился, сполз на землю и лежал минут десять. Лекарь потом важно объяснял желающим, что у дураков сила большая бывает.

Витька больше к Яону не приставал, только посматривал удивленно, а один раз выпить пригласил. Зря, конечно. Не пил Яон.

А уже пришла зима, от снега Город похорошел, чистым стал, свежим, и приятно было даже просто ходить по улицам, гулять. Но люди не знали, что это такое – гулять. Они толпились кучками, разговаривали о многом, хотя разговаривать им было, вроде, и не о чем. А, если шли быстро, то только по делу: в магазин, на работу, к врачу.

И приехал в Город еще один странный человек. Сын покойной бабки Арины приехал, избу продавать. Ну, и отпуск у него был, так он зажился в этой избе. По ночам свет жег – читал все, а днем ходил по снежным дорожкам. Если заговаривали с ним – отвечал вежливо, но торопился, уходил скоро.

Знали о нем, что работает в Большом Городе, где учился где-то долго, что работает, вроде, в Ящике, что начальник. Лекарь к нему в гости приходил как-то, вина хорошего принес, хотел поговорить.

– Мы с вами в некоторой степени коллеги, – начал он тогда важно, – вы, ведь, биолог, если я не ошибаюсь?

– Точнее биофизик, – вежливо ответил сын бабки Арины.

– Да, да. Я совсем упустил из виду ваш второй диплом. Арина рассказывала, письма ваши я ей читал. Я полагаю, что вы очень перспективно соориентировались, на стыке двух наук рождается будущее.

– Чье?

– Что чье?

– Чье будущее?

– Ну, я имел в виду будущее науки.

– Да, да, конечно.

– А я, знаете ли, по-стариковски к вам, посудачить, так сказать. очень не хватает интеллектуального общения тут у нас. Коровки, знаете, ходят так вот просто. Отстаем, отстаем. Будто на полустанке, а вокруг поезда современные – стрелой. И вдруг, о счастье! Остановился один, весь сверкает. А тут стоишь неандертальцем этаким, робеешь.

– Да, коровки – это хорошо, – невпопад ответил сын бабки. – Но вы меня простите, любезнейший, спешу. А коровки – это хорошо. Коровки – это же молоко, мясо. Говядина. Еще творог, масло, сметана, кефир, простокваша. Большущее дело коровки. Еще, ведь, ацидофильное молоко, сырки творожные, обрат, варенец, молоко топленое…

И убежал, дверь перед носом гостя запер.

Очень тогда обиделся Лекарь, но обиду не выказывал, хвалил ученого человека, а жене как-то наговорил гадости, тещу еще отругал и сравнил их с сыном бабкиным:

«Ученый человек, он всегда умный. Противно на серость вашу глядеть, все корова, да корова. Сами, как коровы, навозом пропахли. Ацедофильное молоко им подавай, сырки творожные. Ишь, губы раскатали. Что вы в коровах понимаете, или в биофизике. Эх, серость».

А зима все набирала обороты. И уже рождество близилось, зима становилась старше и исчезла ее девическая белизна. И лапы, срубленных в Новому году елок, лежали на сером снегу.

Яон был теперь сторожем, он сидел стылыми ночами в огромном тулупе у кривобокого ларька «Пиво воды». Над ним ночами шептали звезды, очень холодные и равнодушные, а луна иногда была желтоватой, домашней, а иногда презрительно голубой.

Подошел к нему как-то сын бабки, сел рядом, смотрел отрешенно. Потом сказал тихо:

Вспыхнули удивительные глаза Яону, по вечно неподвижному лицу будто рябь пробежала. И он тоже сказал тихо:

Тут дернулся его отрешенный сосед и с изумлением смотрел и смотрел в мертвые черты Яона. А потом, будто переломив в себе что-то, закончил:

Еще некоторое время было тихо и неподвижно. Потом они встали как-то разом и пошли. Яон – вокруг ларька, Сын – в сторону, может домой.

Луны в эту ночь вовсе не было и поэтому звезды казались еще более холодными и чужымы.

Была еще одна ночь, они снова сидели вместе, в равнодушие ночи падали тихие фразы.

– Жалеете?

– Нет, смущен.

– А Люда была беременная…

– Думаете, смерти искала?

– Знаю.

– Может поедите?

– С вами?

– Почему же?

– Если б я знал.

– Но нельзя же, нельзя. В отшельничестве…

– А в чем исход?

– Если бы я знал.

И как-то неожиданно наткнулся на них лекарь, подсел и спросил у Сына, не обращая внимания на Яона:

– Скучаете? Бессонница?

Ответил Яон:

– Припадки человеколюбия, хронический недуг интеллигенции.

Старший Лекарь воззрился на Яона почти испуганно, будто шкаф заговорил.

Но он всему умел находить объяснения, потому-то и был Лекарем.

– Смотрите, коллега, какая удивительная способность к звукоподражанию. Это часто бывает у шизофреников.

– Да, – немедленно отозвался Яон, – способность к звукоподражанию неподражаемая. Сразу видно – кого попало Лекарем не поставят.

Сын не удержался, фыркнул.

Но Лекаря нелегко было сбить. Он всему находил объяснение, поэтому он был счастливым человеком. Он пропустил мимо ушей слова Яона и сказал Сыну:

– Был случай, когда один больной заговорил на древнееврейском и вполне, знаете, осмысленно. Загадку мозга нам еще решать и решать.

В этом время Яон захохотал. Он смеялся по-детски заливчато, и так как его неподвижного лица в темноте видно не было – страшным его смех не казался.

– Завтра вечерком закажите в кафе столик, часам к восьми, – звонко сказал он, – я поеду с вами Сын бабки.

И уходя, Яон слышал монолог сына:

– Вы молодец, я счастлив, вы не представляете себе, как я рад вашему решению, если бы вы отказались, я не смог бы жить дальше спокойно, ведь это несправедливо по отношению к личности…

Лекарь смотрел, смотрел. Я думал, что сумасшедшие, возможно, заразно.

… В кафе было мало народу. Сын сидел с углу, ждал. На него косились. Вошел Яон. Сперва не узнали – высокий, стройный мужчина в элегантном светлом костюме подошел к столику Сына, отодвинул стул, поддернул брючины, сел, закурил сигарету. Но тупое, мертвое лицо скрыть было нельзя.

«Яон, – загалдели, – конечно же, Яон!»

А Яон официантке:

– Организуйте, голубушка, заливной рыбки, шампанского полусухого, а горячее на ваш вкус.

Властно так сказал, свободно.

По залу – шелест. И все смотрят, как ест Яон, непринужденно беседуя с сыном, как подносит ко рту бокал с шампанским, на запонки его блестящие. Охали.

Витька-Косой подошел к столику, спросил растерянно:

– Вы – Яон?

– Садись, Витька, – мягко сказал Яон, – выпей с нами. Или тебе водки заказать?

– Ага, – совсем потерялся Витька.

– Девушка, – окликнул Яон, – водочки триста и салатик. Есть будешь?

– Не-а.

– Больше ничего. Водка и салат. Знакомься Витек, твой тезка по прозвищу Сын. Заместитель директора института органики по науке.

Витька сунул большую ладонь. Ее вежливо пожали. И уже стоял графинчик с водочкой, салат уже топорщился из тарелочки. Яон набухал водку прямо в фужер:

– Пей, Витя.

Лекарь зашел. Сразу к столику устремился, Сына увидел, на полпути узнал Яона, чуть не упал, но быстро взял себя в руки.

Яон приподнялся ему навстречу и убрал стул, на который Лекарь вознамерился сесть.

– Столик занят, – сказал он жестко.

Лекарь неожиданно разгневался.

– А я вот Стражника вызову. Только психов в общественных местах не хватало. Я сейчас санитаров вызову, пора в буйное отделение кое-кого.

Привели Стражника. Тот вошел весело, думал за шиворот дурачка вытащить.

Увидел элегантного Яона, спросил оробело:

– Документы ваши попрошу.

Яон достал документы, подал, закурил сигаретку, прихлебнул из бокала.

Стражник смотрел в паспорт тупо.

«Берет, как бритву, берет, как ежа, как бритву обоюдоострую…». – негромко прокоментировал Яон.

Сын фыркнул. Он оказался очень смешливым, этот единственный в своем роде ученый, представляющий науку совершенно новую.

– Прописка есть, работает, что же я могу? – забормотал Стражник.

– Не положено психам в общественных местах появляться, – визгливо вмешался Лекарь.

– У вам есть документ, подтверждающий мою психическую неполноценность? – Яон был суров.

– При чем тут документ, все и так знают…

– Уважаемый Стражник, – продолжил Яон непреклонно, – я думаю, вы знакомы с юридическим аспектом проблемы. Этот человек при свидетелях и при представителе закона, – он поочередно кивнул в сторону Сына и Стражника, – назвал меня психом. Заявление несостоятельно, так как не подтверждается фактически. Документы, гражданство, социальная обеспеченность – все, как видите, у меня в порядке. Поэтому я расцениваю выпад этого человека, как оскорбление словами, на что в Законе есть статья N 77, предусматривающая наказание штрафом до 100 денег или же принудительными работами до месяца. Прошу составить протокол.

– Да, пожалуй, – пролепетал Стражник. Он и половину сказанного не понял, но упоминания статьи закона подстегнуло его к действию.

– Вы все с ума сошли! – совсем сорвался старший Лекарь.

– Вот видите, к чему приводит ваш либерализм. Он теперь и вас психом назвал. Закону не подчиняется. Криминал надо пресекать в зародыше, а то на нас скоро с ножами кидаться будут при вашем попустительстве, – с иронией вещал Яон.

Сын неудержимо фыркал в тарелку, Яон посмотрел на него гневно:

– У вам грипп, коллега?

Сын застонал и убежал в туалет.

В зале была мертвая тишина.

– Это, наверное, человек оттуда, – изрек какой-то старичок. – Проверял нас инкогнито.

И всем стало страшно…

22. Отрывки событий, связанных с противостоянием

В издательстве «Лече», расположенном в конце улицы «Красной сосны» проходило торжество, связанное с десятилетием создания. Все сотрудники были нарядно одеты и возвышенно возбуждены. Мужчины предвкушали выпивку и премиальные, женщины – вкусную еду и премиальные. Приглашенные журналисты предвкушали еду и выпивку без премиальных[16].

Вдруг под окнами раздались страшные звуки, напоминающие немузыкальное сочетание многочисленных циркулярных пил в разгар работы с десятком пожарных машин, спешащих в магазин за водкой.

Редакционный коллектив бросился к окнам. К их изумлению все эти звуки производили два небольших кота – рыжий и черный. Коты стояли против друг друга в обычной для враждующих котов позе: выгнув спины, распушив шерсть и оскалившись.

Люди с недоумением высматривали еще что-нибудь, могущее объяснить какофонию, но кроме котов у подъезда «Лечо» ничего не наблюдалось.

Главный редактор сказал важно:

– Это, наверное, что-то в небе.

– Вы, гражданин начальник, – возразил ему крупнотелый начальник службы реализации, – все в небо заглядываете, как поэт. А тут земля, обыденность. Без поэтических образов. Тут все конкретно. Видать, где-то аварию устраняют. Трубу там прорвало или еще что. Нам просто не видно из окна.

– Вы, гражданин реализатор, поэзию лучше не трогайте, – не стерпел редактор. – Поэзия – дело тонкое. Книги продавать каждый сумеет, а вот попробуйте-ка, батенька, стих написать. У меня, как вы знаете, уже несколько сборников вышло.

– Я ваши сборники сам продаю, знаю, – смутился реализатор. – Я против них ничего не имею, я не о сборниках, а о звуках.

– Стихи и есть звуки, – воспользовался заминкой оппонента поэтичный редактор. – Звукоряд, выстроенный определенным образом. «Я вас любил, любовь еще, быть может…». Понимаете, а?

– Ну, – совершенно смутился реализатор, – если так, тогда конечно. Только вы как-то очень уж откровенно… И при людях…

– Вы что имеете в виду, – смутился в свою очередь редактор. – Я стихи вам привел в пример. Пушкина. Александра Сергеевича.

– Ну вот, – встрял в разговор младший редактор с фамилией Верчун[17], – как что – так Пушкин виноват. Да побойтесь вы бога!

– А чего тут бояться, – сказал густо бородатый редактор отдела ирреальности. – Бояться тут и нечего вовсе. Один говорит: «Я вас любил». А второй отвечает: «Неудобно при всех-то». Дело обычное, житейское.

Зашельмованный главный редактор, на которого уже начали подозрительно коситься остальные сотрудники, открыл рот, но слова его услышаны не были. Вой котов превысил возможности человеческого восприятия. Более того, сопротивление материалов, из которого было сооружено старенькое помещение бывшей автобазы, которую десять лет заняли издатели, тоже оказалось под вопросом. Посыпалась штукатурка, угрожающе изогнулись перекрытия, рухнул новый унитаз, недавно поставленный в туалете под надписью: «Туалет не для того, чтоб курить. Тут надо бдить».

Народ, сломя голову, бросился к выходу. Впереди всех мчались желтые с ног до головы корреспонденты из бывшего комсомольского органа Москвы. Один из них, из отдела учащейся молодежи, держал в левой руке диктофон фирмы «Ташиба», а правой сжимал огромную жареную ножку американского президента.

Плотный и мощный реализатор, имевший в юности опыт драк, выскочил сразу за желтыми экскомсомольцами. По дороге он ухитрился прихватить швабру. В пылу бега он и не заметил, что на швабре болтается самоотверженная уборщица. С этой шваброй он и бросился на котов, но шагах в пяти наткнулся на невидимую стену.

Спустя несколько минут в невидимую стену колотились уже многие. Увы, коты были прикрыты загадочной сферой, проницаемой только для звуков.

Я сидел в приемной издательства «Пресса-Континента». Это издательство печатало почти все, что я успевал накропать, за исключением художественных произведений. У меня уже скопился целый ящик сигнальных экземпляров, по которым несведущий читатель мог оставить обо мне ложное впечатление, как о полигисторе[18]. Все книги были оформлены, как практические советы. Практические советы начинающему собаководу. Практические советы любителю кошек. Практические советы охотнику и рыболову. Практические советы пчеловоду. Практические советы по самолечению. Воспитание детей в практических советах. Практические советы по дрессировке домашних насекомых. Советы практика начинающим любовникам. Практические советы любителю экзотического отдыха. Практические советы водителям старых автомобилей. Практические советы экстремалу и экстремалке…

Это было милое издательство, возглавляемое, к сожалению, обаятельной дамой, которая была обаятельна лишь тогда, когда у нее не просили денег. На получение части гонорара приходилось тратить много часов. (Именно части, так как полностью гонорар за один раз мне не удалось выцарапать за все шесть лет нашего сотрудничества).

Часто получалось, что уже не издательство должно мне, а я сам должен издательство невообразимую сумму. Это меня всегда немного смущало; я лишний раз убеждался, что мне никогда не будет дано заниматься бизнесом, как не будет дано и располагать когда-нибудь приличной суммой. Что ж, суум куикве, едем дас зайне[19]!

Впрочем, я отвлекся, описывая это милое издательство, в приемной которого я получил первую информацию о пропавшем Ыдыке Бе и о причинах странного рассказа про Яона.

Маленький телевизор – утеха секретарш – произнес слово «Лечо» и я на него среагировал. Еще бы, в этом издательстве выходили мои иронические детективы. Забавно получалось, я для «Магриуса» писал их всерьез, старательно восстанавливая реалии жизни и быта воров, а для «Лечо» сам над собой иронизировал, как бы снимая с души совестливый груз. Я приник к телевизору.

Вроде, ничего необычного на картинке не было. Толпа людей вокруг дерущихся котов. Комментатор, последовательные интервью… Обыденная дешевка продажного телеканала, умеющего из мухи делать слона.

Камера дала приближение, и я обнаружил сходство рыжего кота с Васькой, который теперь стал Ыдыкой Бе. Я – прежний, наверное, лишь удивился бы сходству животных и тем, что обыденная кошачья разборка привлекла внимание журналистов. Но Пришелец открыл во моем сознании новые возможности. Я теперь воспринимал мир иначе, хотя и побаивался пользоваться этим восприятием постоянно. Слишком сильно давило на сознание широта впечатлений. Сейчас телепатический орган включился сам собой, с необычной мощью. Я увидел сиреневую сферу, в которую были заключены драчуны. Увидел многотысячные лучи, исходящие из разных концов планеты; все эти лучи были направлены на сферу. Я осознал, что они питают силу черного кота, а сфера создана для того, чтоб рыжий не смог убежать. Но Ыдыка Бе и не помышлял о бегстве.

Я видел происходящее двойным зрением. Обычным, которое различало двух остервенелых животных, уродующих друг друга клыками и когтями. И телепатическим, благодаря которому я видел, что истинная драка происходит не между телами, а между полями сиреневого и оранжевого цветов. Сиреневый, подпитываемый всеми соратниками черного кота, не только образовывал большую сферу, но и окутывал самого кота. Ему противостоял оранжевый, излучаемый Ыдыкой Бе. Эти поля, видимые мной в цвете, извивались самым невообразимым способом, но никак не смешивались. Итог битвы, по видимому, зависел не от количества этих полей, а от их силы. Там, где рыжий кот наносил удар, сиреневый цвет прогибался, тускнел. Но насыщенная большая сфера вновь подпитывала его, он вновь становился упругим и бил по оранжевому.

Я попытался вычислить помощников черного. Пользуясь новым органом чувствования, я как бы захватил один из лучей и скользнул по нему в начало. Оказалось, что помощь черному излучала моя благочинная соседка, любительница хорошего кофе. Она сидела в помощи медитирующего, относительно скрестив толстые ноги под подобием угла, глаза ее были закрыты, а из солнечного сплетения исходил слабый сиреневый лучик.

Я пробежал еще по нескольким лучам атаки. На конце одного, тоже слабенького, я нашел противную рожу, знакомую по многочисленным трансляциям думных «ералашей», на других были разные мужчины и женщины. Все они сидели в одинаковых позах неумелого Будды, у всех из солнечного сплетения сочились сиренью лучи и лучики. Очередной излучатель меня заинтересовал: он держал в зубах подгнивший лимон, а сидел на стопке книг, которые тоже подсвечивали небольшими лучиками. Часть книг обвалилась, на обложке я увидел рисунок невротика, внимательно изучающего нечто в унитазе. Заголовок прочитать не удалось, виден был только первый слог; «Эд…».

Пробежавшись по следующему, мощному лучу, я с удивлением обнаружил, что исходит он не из конкретного человека (существа?), а прямо из гробницы на Красной площади. «Неужели мощи до сих пор полны энергией? – подумал я. – Наверное да, не зря же все эти древние усыпальницы народ наделяет магической силой».

Исследуя лучи, я сделал еще одно открытие. Не все они исходили из живых существ, источником многих являлись курганы, могилы, книги, картины, скульптуры, храмы. Так, очень мощный, почти прожекторный, свет исходил от книг маркиза Де Сада, и подобной же мощью светились развалины храма ацтеков. Посвечивали довольно сильно томики писателя Кинга, в такт им светились и коробки с фильмами, снятыми по его романам.

Мой новый телепатический орган с бешеной скоростью пробежал по еще некоторым неприятным излучениям, находя совершенно необычные источники. Среди них были телевизионные передачи, вроде реслинга и отчественных «Окон», недружелюбно светились некоторые квартиры, в которых свершалось нечто плохое, все без исключения чиновники подсвечивали сиреневым, в результате чего Москва была буквально пронизана этой чиновничьей ненавистью…