...Но ему все равно не хотелось шевелиться в постели, говорить с женой, встречаться со знакомыми. Лежать бы вот в таком оцепенении, долго лежать...
      14. Конкретный разговор хозяина с котом
      Жизнь спешит, если Лучше у одного разумного и добродушного быть в любви
      и почтении, нежели у тысяч дураков.
      Адам Смит
      Ничего конкретного из этого разговора не получилось. Выбивалка для ковров превратилась в моей руке в банановую гроздь, кот невозмутимо прошествовал на кухню, оттуда донеслись хруст и чавканье. Я отнес бананы Жене, взял сигареты и вышел на балкон. Было такое ощущение, будто я приобрел машину для исполнения желаний... испорченную. Шагреневую кожу с дырками. Я прижег сигарету, затянулся, глянул вниз сплюнул. Почему же все, выходящие на балкон, испытывают искушение плюнуть или что-нибудь бросить на улицу8?
      Я стоял, облокотившись на перила, курил, глубоко затягиваясь. Внизу клубилось нечто неясное, будто я сидел на обрыве, свесив ноги в тапочках над чем-то чуждым.
      Я посмотрел на собственные ноги. Они были в тапочках, причем один прорвался и в дырку выглядывал большой палец. Захотелось испить кефиру, но желудок еще был полон рыбной сытостью.
      Скрипнула балконная дверь. Задрав напряженный хвост, на балкон вышел рыжий разбойник. На миг все сущее подернулось дымкой, неким флером ирреальности.
      Не вздумай, - мгновенно сказал я ему, - ни в коем случае. Никаких желаний воплощать не надо.
      Увы, - промурлыкал Ыдыка Бе, - это не всегда от меня зависит. Я же разтроенный.
      Если ты такой, тройной, то на фига сюда приперся?! Сидел бы на своей планете, или где вы там сидите, ыдыки бешеные.
      Я печалюсь, - сказал Бе, - печалюсь вместе с тобой, но бессилен я в соперничестве с тройным сознанием.
      Он посмотрел на меня раскосыми глазами, в которых не было печали, а была какая-то бесшабашная дикость, развернулся и ушел. Я глубоко затянулся остатком сигареты и выбросил окурок через перила. Снизу раздался сдавленный вскрик, перешедший в проклятие. Похоже, некому лысому не повезло.
      Вновь появился кот. На шее у него болтался обрывок поржавевшей цепи, в лапах был струнный инструмент.
      Хочешь, я расскажу тебе сказку про Красную шапочку? - спросил он.
      Это было настолько нелепо, что я заворожено кивнул. Кот встал на задние лапы и ударил по гуслям...
      Больше всего на свете Люпус не любил утро.
      Сегодняшнее утро он не любил особенно, потому что его активно будили.
      - Какого черта! - пробормотал он, натягивая одеяло на голову.
      - Все, пьяница несчастный, - или ты встаешь, или я ухожу, - услышал он визгливую фразу жены.
      - Сука ты, - невнятно сказал он, приоткрывая правый глаз, - битч позорная.
      - Если я сука, - резонно сказала жена, - то ты кобель неумытый, вольфхунд. И пьяница. Ладно, вставай, я немного припасла со вчерашнего.
      - Что ж ты сразу не сказала! - мигом ожил Люпус. - Знаешь же, каково мне после вчерашнего...
      Он откинул одеяло и медленно, буквально по частям, встал, нацепил неуклюжими ступнями растоптанные тапочки и повлекся в туалет.
      Во рту было гадко. Еще более гадко было в голове. Глаза слипались.
      Он долго стоял над унитазом, пытаясь помочиться и одновременно удержать тягучую рвотную горечь.
      Жена звенела посудой на кухне. Он повлекся к ней. Стакан, налитый до половины, был на столе, рядом находилась кружка с холодной водой, в которой плавал ломтик лимона.
      - Это все? - спросил он жалобно.
      - Есть еще столько же, - мирно ответила жена.
      Люпус обхватил стакан, задержал дыхание и, стараясь ни о чем не думать, вылил содержимое в рот, мучительно сглотнул и сразу запил.
      Несколько секунд он стоял на месте, потом быстро заходил по кухне, продолжая делать глотательные движения. Главным на свете в этот момент для него было удержать выпитое.
      И это ему удалось.
      Интересно наблюдать как оплывшее, неуклюжее, перхающее, вялое существо превращается в энергичную особь мужского пола.
      Жене это было неинтересно, даже противно.
      - Завтракать будешь? - спросила она, заранее зная ответ.
      - Может чуть позже...
      - Позже все остынет. Я два раза подогревать не буду.
      Странные эти супруги. Всякие супруги странные. Она прекрасно знает, что с такого дичайшего похмелья муж не может и думать о пище. Вот опохмелиться как следует, отойдет, помоется, зубы почистит и с удовольствием покушает. Нет же, надо приготовить преждевременно, поворчать, а потом подогревать, не прекращая упреки. А за что его, собственно, упрекать. Пьет? Так все мужики пьют. И не так уж часто он пьет, хотя много. Что вполне извинительно при его нервной работе. Но не дерется же, не бегает по бабам, деньги все в дом несет. Вполне нормальный мужик. И вообще его будить по утрам не стоит. Она и не будила бы, коли не обязательное дело сегодняшнее. А, проспавшись, он попил бы пивка и совсем хорошо себе почувствовал. Сидел бы у телевизора, отпивался пивом. Уютный, домашний. А ночью, когда дети угомоняться, уснут, обнял бы ее своей сильной лапой за плечи, шутливо прикусил мочку уха и сказал:
      - Ну что, Вольфа, не пора бы и нам с тобой баиньки.
      А она бы деланно возмутилась:
      - Ты что, старый, дети услышат, и вообще...
      - Что вообще, малышка?
      - Да ну, тебе только одно от меня надо...
      - Эй, Вольфа, оглохла что ли? - ворвался в ее раздумья голос мужа. Где остальное, спрашиваю?
      - В холодильнике. Вчера с трудом спрятала. Все искал, что не допил, откуда только помнил. И сам то хорош был, шатался, как три тополя на Плющихе.
      - Ладно, малышка, не ворчи, - умиротворенно пробормотал Люпус, проглатывая ледяную водку и запивая кисленькой водой. - Что я тебе, алкаш какой, что ли?
      - Да я не говорю, что алкаш, но все же и меру знать надо. Зачем до синих соплей нажираться. Опять же, дети смотрят.
      - Дети... - Люпус недоверчиво смотрел на сигарету, будто боялся, что она взорвется. - Дети в карман ко мне больше смотрят. Что они, пьяных не видели, что ли? Они отцом гордиться должны, а не в рот ему заглядывать. - Он все же закурил и теперь ждал, не стошнит ли? Не затошнило. И это было счастьем.
      - Ты, Шъи-Вольфа, - сказал он, - шят ап, прежде всего. И жрать готовь как положено, пока я мыться буду. Да, пивка организуй. На все пятнадцать минут... Гоу эхэд!
      Он окончательно оживал и приобретал уверенность вожака своего небольшого семейства. И жена, которую только сердитый муж называл полным именем, все поняла, вильнула хвостом и сказала покорно:
      - Донт юу уори, мойся себе. - Но не удержалась добавить: - Влади. Правда, очень тихим голосом.
      Люпус услышал и не рассердился. Женщина, что с нее взять. Любит оставлять за собой последнее слово. А что ворчит, так им, бабам, положено ворчать. Доля у них такая, женская. А так у него не нее обид нет хозяйственная, готовит вкусно, детей обихаживает, да и в постели до сих пор хороша. И, проходя мимо, он добродушно хлопнул ее по выпуклой попке.
      И она расцвела от этой нехитрой ласки, разбудила детей и постучала в ванную:
      - Люп! Ты там не утонул? Все на столе.
      - Иду, иду, - благодушно отозвался муженек.
      Он стоял перед огромным, во всю стену, зеркалом, рассматривая свою обнаженную фигуру. Несмотря на несколько грузный живот, он все еще выглядел неплохо. Тугие бедра, покрытые блестящей, пепельной шерстью, глубокая грудная клетка с мощными легкими прирожденного стайера, гибкие передние лапы, мощная шея, срастающаяся с плечами, на которых сидит остромордая сухая голова. Такому экстерьеру позавидовала бы любая элитная овчарка!
      ***
      Рэда проснулась рано. Хотя легла поздно.
      Есть преимущество пятнадцатилетней девчонки перед всеми взрослыми. И пила вчера, и на дискотеке до полночи пробыла, и еще больше часа в подъезде с мальчиком тискалась, (и так ему ничего особенного не позволила), и накурилась до отрыжки, а вот проснулась, как певчая птичка, с солнышком, приняла ванну горячую, кофейку попила с ватрушкой и готова вновь допоздна скакать жеребенком.
      - Рэда Хэт, - прозвучал надтреснутый голос мамаши, - ты не забыла, что тебе сегодня к бабушке надо?
      Мамка обращалась к ней полным именем, что означало ее недовольство дочерью. Впрочем, по утрам мамахен всем была недовольна: слишком ярким солнцем, бьющим в промытые стекла, слишком громкой музыкой Рэдиного мага, бьющей ее по ушам, слишком жесткой постелью, на которой все ночь безуспешно умащивала свое тощее тело одинокая женщина, слишком длинным днем, который будет тянуться еще дольше, так как дочь уйдет к бабке и ей не на ком будет срывать свое раздражение этой, слишком тоскливой жизнью
      - Нет, конечно, - звонко ответила Рэда, пританцовывая под самый модный шлягер этого сезона с ватрушкой во рту.
      "Сайка моя, я твой пончик, - с изумительным мастерством выводил рулады молодежный кумир, - булка моя, я твой кончик...".
      - Сделай тише! - безуспешно попыталась перекричать электронику мать.
      Дочка услышала и сделала громче.
      Бархатный тембр кумира сменила известная певица с голосом густым, как скисшее молоко. Комочки свернувшейся белой жидкости в нем заменяла легкая картавость - бардиха явно воображала себя четырехлетней девочкой. Правда, было одно несоответствие - четырехлетний ребенок не мог владеть столь сексуальной тематикой.
      "Возьми меня всю, возьми мое тело, - ворковала певица, - возьми мои губы своими губами, я очень хочу, нахально и смело, твою оплести поясницу ногами...
      - Рэда, - прорвался все же мамин вопль, - не забудь про бабушку!
      - Шюэ! Шюэ синг! - гаркнула девочка и добавила тихонько: - Шьит, глупая мутер.
      Ей было не до препираний. Наступал самый ответственный момент этого (как и любого другого) утра перед выходом на улицу - макияж. Если бы индейские вожди могли наблюдать сейчас за Рэдой, они замерли бы в благоговейном почтении. Сам Чингачгук, Большой Змей стоял бы на цыпочках, приоткрыв строгий волевой рот, созерцая священнодействие белолицей девчонки. Да что там вожди! Колдуны и шаманы - лучшие специалисты по боевой раскраске воинов склонили бы голову перед мастерством белокожей гринго.
      Осторожно подрагивая в такт очередного музыкального шедевра ногой (только самой ступней и очень осторожно) Рэда наносила на свое свежее личико разнообразные краски. Светлые бровки внезапно потемнели и угрожающими скобками нависли над глазницами. Белесые ресницы, мило опушавшие голубые глазки, совсем потерялись под их зловещей чернотой. Но Рэда не дала их в обиду. Неуловимыми движениями она прошлась по ресницам особой щеточкой и те вмиг стали длинными и еще более мрачными, чем брови. Но это было только начало.
      Нежная, персиковая кожица век подверглась специальной обработке тенями, в результате чего приобрела цвет старого и унылого трупа, хорошо вылежавшего в прозекторской. Губы же примерили несколько расцветок: от фиолетово-синего до оранжевого. Но Рэда не относилась к консервативной части молодежи. Кроме того, она обожала контрасты. Поэтому она применила помаду цвета свежей артериальной крови, что в сочетании с подглазьями и цыганской яркостью бровей и ресниц создало контраст максимальный. Теперь у любого нормального человека Рэдино лицо вызывало стойкую ассоциацию с необычайно довольным собой и только что закончившим трапезу вампиром. Причем, вампиром достаточно юным, но склонным к гурманству.
      Рэда с большим удовлетворением посмотрела на себя в зеркало. Наклонила голову по-птичьи и еще посмотрела. Встала, повернулась и посмотрела немного сверху.
      - Рэда! - приглушенно донесся до нее материн голос.
      "Я люблю тебя за это, - удачно продолжил магнитофон, - я люблю тебя за то...
      - Что с карманами пальто, - подхватила девочка, взглянув на часы. Время близилось к полудню, а ей еще предстояло выбрать украшения и одеться, что тоже требовало не мало времени. Хотя и не столько, сколько макияж.
      А про бабушку она не забыла. Она любила бабулю. На расстоянии.
      Когда бабушка жила с ними, Рэда сама себе напоминала несчастную компьютерную игрушку - тамагошу (на санскрите: тамагуна - невежество). Ту игрушку, которую некоторые ненормальные выращивают, как живую. Не успевала девочка встать с кровати, как ловила на себе внимательный взгляд старушки. За доли секунды та успевала просчитать необходимые действия, предписываемые ребенку в ближайшее время, и приступала к рекомендационному монологу.
      -Так, - говорила энергичная бабуля, прерывая рэдины потягушки, - сейчас мыться, в душ, да не забудь почистить зубы. Долго под душем не стой, я уже накрываю на стол. Ботинки твои я помыла, все самой надо делать, ты же так и будешь ходить в грязных...
      В это время девочка ускользала в ванную, но, вернувшись, минут через тридцать, она заставала бабулю в полной речевой готовности.
      - Все стынет, сколько можно мыться! Не лезь в шкаф, твои джинсы я постирала, они еще не высохли. Как это зачем, это ты можешь ходить в нестиранных целую неделю. И не спорь! Одень другие, а эти высохнут к обеду. Придешь обедать и переоденешься. Почему это ты не придешь обедать?! Что это еще значит?! Я не для того всю жизнь, всю здоровью тебе отдала, чтоб ты питалась где попало сухой булкой! И нечего сидеть там, в училище этом допоздна. Я узнавала, училище в девять закрывается, а ты возвращаешься в одиннадцать. Где это, спрашивается, ты шатаешься?! Ты знаешь, как называют тех, кто шляется, где попало? Шлюхами!..
      Бабушка всегда говорила громко и категорично. Любое возражение она воспринимала, как личную обиду. А обижаться она умела виртуозно.
      Но Рэда бабушку все равно любила. Особенно нынче, когда видела ее только по выходным.
      Она вздохнула, взглянула на часы и начала примерять серьги, пытаясь делать это быстро и прекрасно осознавая, что быстро не получится.
      ***
      Охотники не хотели просыпаться, но Старший охотник со звучным именем Джёок вынудил их. Он и сам встал с трудом, сразу поспешил к запрятанной с вечера чекушке, тяжело заглотнул ее, закурил через силу, отошел немного и выстрелил в потолок из маузера. По непонятной причине он предпочитал это устаревшее оружие и с большим трудом доставал к нему патроны.
      Коллеги вставали под аккомпанемент хриплых матюгов, вяло отбрехивались, шарили по закромам. Каждый имел собственный резерв и теперь заглатывал его, косясь на товарищей недоверчиво и мрачно.
      Они вообще пили угрюмо, пытаясь забыться, уйти в иллюзорной мир от крови и грязи, составляющие их повседневную работу. Борьба с преступностью, уничтожение опасных для общества хищников, опасный, но трудный долг - все это оставалось красивыми словами. А на деле была кровь и был постоянный запах мертвечины. И - шкуры, которые они дарили начальству или, если шкура была плохо выделана, продавали через комиссионный магазин любителям экзотики. Шкуры тоже плохо пахли.
      Второй охотник сказал Третьему охотнику:
      - Может, пивка организуем?
      - А кто пойдет?
      - Разыграем.
      - Давай, время еще вагон. Джёок, ты будешь?
      - Буду, - сказал Старший охотник, - пиво буду, но не пойду.
      - Ну, конечно, - процедил Третий охотник, - начальник, сбоку чайник.
      Он достал потрепанные карты и они с напарником начали разыгрывать скорбный путь в пивной ларек.
      - Я какой недавно фильм видел! - оживился Второй охотник. - Про каталу. Как ему стиру верную подсказали, да накололи.
      - Когда я научу тебя правильно разговаривать. Ты не уголовник, мы с уголовниками боремся, ты работник правоохранительных органов. Хоть сейчас и перестройка, но слова Феликса не перестраиваются. Помнишь слова?
      - Ты имеешь ввиду Феликса Бочку, из ГАИ? - неуверенно спросил Второй.
      - Какое ГАИ!? С кем мне приходится работать, Шьит! Дзержинского я имею ввиду. Чекиста. Того, кто сказал, что у работников правоохранительных органов должна быть трезвая голова, хорошее сердце и чистые руки. Ты руки сегодня мыл?
      - Когда мне их было мыть?
      Вот, и рожа с утра уже пьяная.
      - А сам-то, сам! - не выдержал подчиненный. - Ты, будто, не похмелялся!
      - Похмелялся. Но руки мыл. Я каждое утро руки мою. И сердце у меня хорошее, недавно кардиограмму снимали в больничке, так и сказали: удивительно, печень заразная, а сердце - хоть куда...
      - Не заразная, а циррозная, - некстати вмешался Третий охотник. У меня такая же. Это у всех, кто много пива пьет, цирроз развивается.
      - А это чё, вредно? - поинтересовался Второй.
      - Чё тут вредного, у моего кума тоже цирроз, ему уже под шестьдесят. Каждое утро начинает с пива, а вечером без бутылки белой за стол не садится. И здоров, как бык племенной. Два мешка сахара запросто несет.
      - Какого, кубинского или краснодарского? - проявил осведомленность Старший охотник.
      - Ты чё, краснодарского! - возмутился рассказчик, - Краснодарский и дурак унесет. Кубинский, по 85 кило каждый. Ишь ты - краснодарский. Краснодарский-то по 45, его и дурак унесет!
      Было видно, что неуместное упоминания легких краснодарских мешков почему-то очень его обидело. И он долго бы еще ворчал на эту тему, защищая здоровье циррозного кума, но Старший, вдруг, вспомнил про основную тему разговора.
      - Ты меня не сбивай, - сказал он категорически, - меня не собьешь. Ты запомни, что нельзя на воровском жаргоне изъясняться. Надо говорить не стиры, а листики или по литературному - карты, не наколол, а подставил, обманул, не катала, а шулер, крутяга, шпрот. А что там дальше то было?
      - Ну, что, - оживился Второй, - там вообще много всего было. Бабка была, старорежимная еще, кликуха - Княгиня. Она ему на эти листики и дала наколку. Десятка, говорит, сперва придет, потом туз, а последняя - дама. Как раз очко, двадцать одно, значит. Ну, и бери банк. Клёвый фильм. Одно плохо поют много. Правда, одна песня блатная. Три карты, три карты, три карты...
      - Послушайте, - возмутился Третий охотник, - за пивом кто-нибудь пойдет? Скоро уже на облаву, а мы еще не похмеленные.
      - Ты и пойдешь, - невозмутимо сказал Второй, незаметно передергивая колоду, - много говоришь, потому и проиграешь.
      Он скинул карты и открыл их. Выигрыш был явный.
      - Сан оф э битч! - пробормотал аполог здорового кума. - Деньги давайте, я вчера платил.
      Он ушел, а Второй покосился почему-то на умывальник. Казалось, что ему хочется вымыть руки, но какие-то сомнения бередят его неуклюжий мозг.
      - Слушай, - сказал он, - ты про этого Феликса точно знаешь?
      - Даже кино видел, - уверенно ответил Старший. - Он все время в шинели ходил, длинной такой. Его, даже, сам Ленин уважал. Когда этот Дзержинский попал в засаду, то Ленин сразу позвонил туда и говорит, что если сейчас же Феликса не отпустите, то буду расстреливать каждый час по десять человек ваших.
      - А откуда он их взял, чтоб расстреливать?
      - Так это же Ленин, Пахан всех большевиков! Он перед этим целый Съезд арестовал. Всех, кто из других партий. Он крутой был, вроде Ельцина. Чуть что не так, сразу латышских стрелков вызывает и ставит всех на уши.
      Старший охотник любил поговорить. Одно время он работал в ГАИ и прославился "Инструкцией по вождению легкового автомобиля". Начиналась эта брошюра так:
      "Посадка в автомобиль
      1.1. Открыть дверцу автомобиля.
      1.2. Перенести центр тяжести на левую ногу.
      1.3. Придерживаясь левой рукой за открытую дверцу или крышу автомобиля, перенести правую ногу и тело вовнутрь.
      1.4. Убрать левую ногу с асфальта.
      1.5. Закрыть дверцу.
      1.6. Кистью правой руки взять ключ зажигания..."
      Он еще долго мог продолжать свою лекцию по истории партии, но вернулся Третий охотник. До ларька было всего - ничего, да и смотался он, ясно, не пешком, а на оперативном джипе. Кроме двух баллонов пива он прихватил вяленой рыбки. И спустя минуту рты у всех оперов были заняты...
      С жалобным звуком порвалась струна. Кот отбросил гусли и опустился в позу, более привычную для кошачьих, - на все лапы. Наваждение кончилось. Я стряхнул с рубашки рыбью чешую и раздраженно плюнул через перила. Снизу вновь раздалось оханье и проклятье. Такое впечатление, что все лысые собрались под моим балконом.
      15. Детективный парадокс
      Настоящий дурак не может смеяться над настоящим дураком. Один из них
      обязательно фальшивый.
      Адам Смит
      - Послушай, Бе, - сказал я проникновенно. - У тебя писательский талант. Может, ты мне надиктуешь детективчик, а я его продам? Издательство "Магриус" давно испытывает дефицит авторов.
      Не надо было мне этого говорить. Правда, раскаялся я позже, когда узнал, что буквально через минут тридцать после этой фразы в издательство пришла толпа авторов. Кроме того почта доставила мешок телеграмм, в которых известные писатели предлагали "Магриусу" свои услуги. А электронная почта вообще творила нечто невообразимое - предложения поступали от писателей покойных. Например, Эдгар По послал рассказ про ворона-афериста, а Конан Дойл - целую повесть со звучным названием: "Доктор Ватсон идет по следу".
      Ыдыка Бе не ограничился ликвидацией авторского дефицита. Одновременно он выложил передо мной несколько листов первой главы детектива: "Мститель из ФСБ".
      "Шел снег и два человека. Один в пальто, а другой - в ФСБ.
      Тот, что в пальто, двигался с неожиданной для пожилого мужчины грацией. Будто кошка. Второй шел грузно. Возможно потому, что одновременно с передвижением говорил вслух.
      - Для меня ты все равно полковник, - говорил он. - Важны не звезды на погонах, а состояние души. Полковник - это не звание, а образ жизни. И мне не вполне понятно, доколе? Доколе ты будешь терпеть? Тебя вышибли с работы, у тебя отбили жену и она забрала твоего сына. Тебе, наконец, до сих пор не платят положенную пенсию! Доколе!!
      Полковник поправил поднятый воротник пальто. Пальто было из хорошего кашемира, темно-серого цвета, с большими черными пуговицами. Он не столько слушал товарища, сколько думал. Думал и вспоминал.
      Вот и сейчас ему вспомнилась жена, красавица, моложе его на восемнадцать лет. Он поочередно вспомнил ее низенький лобик с очаровательными бугорками прыщей, маленькие мутные глазки с реденькими ресницами, выступающий подбородок, острый, как туристический топорик, нежные обвислые груди с крупными морщинистыми сосками. Из сосков росли черные жесткие волосики; когда он их касался, обеих охватывало возбуждение. Ниже располагался чудесный выпуклый и немного кривой животик; он помнил, что пупок на этом животе был очень глубокий и большой, в нем всегда скапливались жир и какие-то крошки, и он любил ковырять в нем указательным пальцем, некая прелюдия любовной игры. Потом шло главное, а еще ниже - ноги. Короткие, с выступающими милыми коленками, очаровательно кривоватые, покрытые такими же черными и жесткими волосиками, как соски. Она всегда носила короткие платья, зная, что созерцание этих ног сводит мужчин с ума. Туфли из-за плоскостопия она носила на низком каблуке, ступни у нее были большие и широкие. Перед сном, сняв чулки, она любила ковырять руками между пальцами ног и нюхать руки. Иногда она давала понюхать и ему, что предвещало ночь бурной любви.
      Полковник вздохнул, выплывая из воспоминаний. От одной мысли, что его красавицу кто-то другой трогает за соски, что кому-то другому она позволяет нюхать руки, его пробирала дрожь ненависти. Но служба приучила его к сдержанности. И многие его псевдонимы - Немой, Ненормальный, Настырный, Неукротимый, Непреодолимый, Настойчивый и т.д. и т.п. - соответствовали действительности лишь тогда, когда он был при исполнении. В обыденной жизни, вне службы, без спецзадания он не проявлял свои колоссальные физические и умственные возможности. Самодисциплина была основой его занятий в школах КГБ, МВД, ФСБ, Шаолиня, Каратэ-до и Каратэ-после, Конг-фу, Таэквендо, Айкидо, МГУ, МИМО и ВПШ. И коллекция заслуженных красных дипломов, черных поясов, боевых данов и зачеток с пятерками, которую он хранил в специальном ящике платяного шкафа, была лучшим тому подтверждением.
      - Ты говоришь - доколе? - сказал Полковник глухим голосом, в котором чувствовался металл. - Что ж, отвечу. Есть такое понятие в социальной психологии - барьер терпения. Некий уровень, некая измерительная планка для Настоящего Человека. Для человека, который прошел тройную закалку по принципу титановых сплавов, что крепче стали. Для человека, который и умирая, может сказать: вся жизнь и все силы отданы самому дорогому на свете - службе в органах. И, несмотря на то, что из органах меня уволили, несмотря на то, что пенсию мне пока не платят, несмотря на то, что жена оказалась слабой женщиной и ушла к более молодому и удачливому, несмотря ни на что я органически не могу превратиться в простого мстителя, в этакого Batmena, что в переводе с английского означает: "Помесь летучей мыши и абстрактного человека, метис". Вот, если бы я получил команду на истребление этих нехороших людей, проникших в правительство и в другие сферы нашей общественной и политической жизни... Дай мне команду, генерал, дай мне приказ. Ты же можешь использовать меня как сексота, как настоящего секретного сотрудника!
      - Да, могу, - трудным голосом сказал Генерал. - Но я тоже кончал в молодости те же Школы, что и ты, за исключением МГУ. И так же, как и ты, держу в специальном ящике платяного шкафа многочисленные пояса из сукна и шелка черного цвета, красные дипломы и зачетки с единственной четверкой по пению. И для меня дисциплина - Бог и, что выше Бога, - Начальник. И надо мной есть Генералы в папахах и Комиссары в пыльных шлемах. И я не могу решать без их резолюции. Прости, друг!
      - Прощаю, - сказал Полковник и поправил кашемировый воротник. - Но планка терпения не беспредельна, может наступить момент, когда уровень гнева превысит дисциплинарные полномочия.
      - И когда это может произойти? - спросил Генерал, остановившись от переполнявших его чувств. Снег падал ему на серые завитки бараньей смушки.
      - Ну, если судить на примере известных исторических личностей. Таких, как Лютый, Слепой, Бешеный, Шварц, Негер, Рэмбо, Ивана Ивановича Иванова, то для этого надо похитить мою молодую жену вместе с сыном и нынешним любовником, сжечь мой дом и дачу в Кунцево, угнать машину, разломать гараж, лишить меня пособия по безработице и счетов в Швейцарском и Мюнхенском банках, осквернить могилы моих родителей на Ваганьковском кладбище и плюнуть мне в лицо. Только тогда долг чести станет выше служебного долга...
      В этот момент дорогу двум пожилым людям преградила толпа блатных. Сверкая цепями в руках и на шее, они преградили им дорогу. Громадный главарь с двумя золотыми, но низкопробными цепями на шее и одной чугунной на запястье левой руки смачно харкнул под ноги Генералу и сказал:
      - Что, сявка в папахе, допрыгался. Помнишь Васю Водопроводчика.
      Это был грозный вор в загоне по кличке Водопроводчик.
      Полковник выдвинулся вперед. Некоторое время он смотрел в глаза бандиту, потом нагнулся, поднял плевок и запихал его Водопроводчику обратно в рот...
      Через несколько мгновений на тротуаре осталась груда тел, присыпанная желтым и белым металлом. А наши герои продолжили пешеходное движение и неспешную беседу. Полковник вновь поправил немного сбившийся воротник пальто, а Генерал снял папаху и стряхнул с нее кровь и сопли незадачливых бандитов.
      Сзади раздались заунывные завывания нескольких сирен. Спецмашины, вызванные Генералом перед началом схватки, спешили расчистить тротуар. В кильватере мчались кареты скорой помощи..."
      Я почитал этот чужепланетный бред и попросил Бе прекратить сочинительство.
      - В нашей действительности и так полно дурацких супергероев, - сказал я, - ты еще будешь добавлять это белиберду. Если уж умеешь сочинять, то напиши что-нибудь приличное. Нынешний издатель требует нечто конкретное. Проблемное или приключенческое. Чтоб побольше конфликтов, секса...
      - На сей раз пришелец даже хвостом шевелить не стал. Листы с печатным шрифтом появились как бы ни откуда.
      - Пожалуйста, - сказал Бе, взмахивая рыжим хвостом, - без проблем. Ноу проблемс.
      ...Я недавно поселился тут.
      Каждое утро под моим балконом проходит стройный человек в серой шляпе. Иногда он идет в элегантном костюме, иногда на нем темный макинтош. Но шляпа всегда одна - серая, с обвисшими полями. И всегда при нем коричневый футляр из замши. Он носит его бережно, а когда прикуривает от блестящей зажигалки, то зажимает футляр между ног, чтобы не ставить его на землю.
      По форме этот футляр предназначен для гитары или другого музыкального инструмента, похожего на нее.
      Человек с футляром - очень внимательный человек. Недавно он увидел меня на балконе и поклонился. С того дня он все время смотрит вверх, и если я на балконе - раскланивается...
      В воскресенье он не проходит мимо моего балкона, может, он вообще не выходит в этот день из дома. Может, ходит другой дорогой. Но на работу он ходит всегда под моим балконом.
      Мне очень хочется с ним познакомиться, только я не знаю, как это сделать практически.
      Вчера он шел с работы, как всегда, в шесть, и мы заговорили. Он поблагодарил за приглашение зайти ко мне и обещал сделать это в воскресенье, в полдень. И действительно пришел. Мы очень мило провели время. Я угостил его хорошим коньяком и очень хорошим, настоящим, в зернах, бразильским кофе. Мы поболтали, он посмотрел мои фотографии и похвалил их. Он очень милый человек.
      -Я - инвалид. Не важно, какой группы.
      Теперь он часто заходит ко мне. Всегда по воскресеньям. Я попросил его заходить и после работы, но он сказал, что очень устает и вообще плохой собеседник.
      - Уф, устал! - сказал он, бережно укладывая свой красивый футляр на столик в прихожей. - Сегодня был суматошный день.
      - Все как-то стесняюсь спросить, - обрадовался я его визиту, - вы, простите, на чем играете?
      - Играю?!- удивился он. - Вы приняли меня за музыканта? Ах, да! Вас сбил с толку этот футляр... Его мне сделали по заказу моей старшей дочери, с которой мы очень дружны, понимаете... Нет, я не музыкант.
      Он бережно открыл свой футляр. Внутри все в футляре было отделано зеленым бархатом. Две лакированные ременные застежки крепили очень красивый топор, похожий на тот, которым мясники на базарах разделывают говяжьи туши. Металлическая часть этого рубящего орудия была никелированной, а топорище блестело полировкой под красное дерево. По бархатной отделке вокруг изящного топора были аккуратно размещены кожаные кармашки, как в несессере.