Ах, братец! — печально отозвался старый маг. — Только этого еще не хватало. Сколько нам понадобится времени, чтобы справиться с этой тварью? — Мне принадлежит всемогущество, и в моем распоряжении — вечность, — процитировал Сирил Элифаса Леви, улыбаясь.
      — Дайте я объясню вам, — обернулся Простак Саймон к Лизе. — Этот юноша — сильный маг… в пределах своей священной рощи. Он не раздумывает, он сразу действует, и только и живет своей магикой; когда у него есть магический жезл и батальон духов для выполнения его заданий, он счастлив. Я же придерживаюсь пути Дао и делаю все для того, чтобы не делать ничего. Понять это трудно; когда-нибудь я объясню вам подробнее. На практике это означает, что я веду спокойную, размеренную жизнь, не нарушаемую ничем; он же постоянно создает себе трудности, раздражает всяких… турок, — и, что еще хуже, создает ситуации, из-за которых ни в чем не повинная горничная вдруг переживает эпилептический припадок.
      Сначала к нам являются лица, жаждущие крови невинной жертвы, а потом появляется еще и эта тварь в саду.
      При этом его голос приобрел оттенок обеспокоенного, но в то же время насмешливого отвращения.
      — Во всяком случае, это Сирил сунул голову в петлю, а не я. Он вызвал меня сюда. Должен сказать, что в целом я согласен с его стратегическим планом и был готов к тому, что враги постараются помешать нам. Но маг в данном случае он, у него главная роль в этой пантомиме. Я лишь подыгрываю, и нам следует действовать по его указаниям, а не по моим. Если дело кончится плохо, — прибавил старый маг, чем чрезвычайно ободрил присутствующих, — может быть, это послужит ему уроком. Ишь, записался в китайские божки! Лучше бы он был китайским кули где-нибудь у подножия Куанцзы, курильщиком опиума!
      — Но мне он сказал, — возразила Лиза, — что я сама мешаю себе вступить на этот ваш Путь, потому что слишком люблю приключения, а это, по его словам, недостаток, а не достоинство.
      — Сирил, ваша любимая девушка в опасности, а это ей совершенно ни к чему.
      — Так и быть, — отозвался Сирил, — я спрошу учителя, позволит ли он продемонстрировать тебе его метод. В ближайшие две недели тебе предстоит узнать меня со всех сторон, как плохих, так и хороших, так что тебе будет что сравнивать. И, возможно, в один прекрасный день ты сделаешь выбор.
      — Увы, я и в самом деле люблю опасности и приключения!
      — Этого-то я и боялся! — заметил Саймон Ифф. — Но все-таки: раз Сирил считает, что нам и в этом случае следует идти путем Дао, то я хотел бы знать, как он намеревается поступить.
      — О, очень просто: я возьму магическую шпагу, начерчу положенные символы и произнесу соответствующие Имена Божий, чтобы эта непомерно раздувшаяся тварь съежилась и вернулась к тем, кто послал ее, стеная от боли, проклиная всех богов и желая покарать своих хозяев за то, что они обрекли ее на такие муки.
      — Ну да, это его коронный номер, — изрек Саймон Ифф. — А теперь давайте посмотрим на это дело с другой стороны.
      — Да, действительно! — подхватила Лиза. — А вдруг они идут более правильным путем, чем мы?
      — О нет, их путь — не мой путь, — неожиданно-торжественно произнес старый мистик. После этого он принялся цитировать «Книгу Сердца, Опоясанного Змеей», и его голос перешел в монотонное песнопение: Я, Меня и Мне сидели с флейтами у губ на базаре Великого Города, города фиалок и роз.
      И пала Ночь, и музыка флейт умолкла.
      И поднялась Буря, и музыка, флейт умолкла.
      И подошло Время, и музыка флейт умолкла.
      Будь же Ты Вечностью и Пространством; ибо Ты ecu Материя и Движение,
      И Ты же — Отрицание всего этого. Ибо у Тебя нет символа, нет и быть не может.
      Слушатели были потрясены до глубины души. Старик же, не говоря больше ни слова, вынул из старинной золотой шкатулки с рельефами несколько листьев бадьяна и направился в сад, велев остальным идти следом. В саду было очень темно; не было видно ничего, кроме неясных контуров деревьев и забора за ними.
      — Вы видите эту тварь? — шепотом спросил Саймон Ифф.
      Лиза попыталась вглядеться в темноту.
      — Не ищите чего-то определенного, — подсказал маг
      — Кажется, что вон там, Лиза показала рукой, тьма выглядит не совсем обычно. Она какая-то красноватая.
      — Ах, прошу вас! — шепотом возмутился старый маг. — Ради Бога, не употребляйте таких слов, как «тьма»! Вы прямо как Сирил. Вот, смотрите! — он положил руку Лизе на затылок. Другой рукой он подал ей лист бадьяна: — Пожуйте!
      Лиза взяла один серебристо-зеленый лист с вялыми бледными цветками и положила в рот.
      — Я вижу какую-то бесформенную массу, темно-красного цвета, — сказала она после минутного размышления.
      — Хорошо. Теперь смотрите! — громко произнес Ифф.
      Он сделал несколько шагов вперед, поднял правую руку и произнес громовым голосом, какой, вероятно, тридцать пять веков назад сотрясал пределы Синая:
      — Что Хочешь, То Делай, вот весь Закон
      И бросил остатки бадьяна в направлении твари.
      Тут раздался приглушенный голос Сирила Грея:
      — Что же он делает?! Клянусь всем могуществом Пентаграммы, он создает связь между этой тварью и Лизой!
      И, закусив губу, он явно дал волю своему молчаливому раздражению. Он понимал, что утратил контроль над собой в этой ситуации, но был не в силах что-либо изменить.
      Саймон Ифф же, казалось, никак не отреагировал на этот всплеск эмоций. Он цитировал «Книгу Закона»:
      — Будь сильным, о человек! Радуйся и наслаждайся всем, что есть чувство и удовольствие, не опасаясь, что кто-либо из богов отвергнет тебя.
      Тварь начала плотнеть и несколько уменьшилась в размерах. Теперь Лиза увидела, что это зверь, видом похожий на волка, лежавший в углу сада с горделиво поднятой головой. Тело у него было огромное, как у небольшого слона. Разглядеть его было трудно, цвет шкуры был какой-то мерцающий темно-красный. Голова твари была обращена прямо к Лизе, и ее ужаснуло, что у этой головы не было глаз.
      Старый маг подошел к чудовищу еще ближе. Отбросив все замашки «Великого Мага», он просто и на первый взгляд бесстрастно приблизился к твари, более всего походя на пожилого джентльмена, отправившегося на обычную вечернюю прогулку. Двигаясь так, он вошел в самую плоть этой твари. Когда его уже почти не стало видно за темно-красным мерцанием, Лиза вдруг увидела "черный свет», исходящий от его фигуры, а точнее, слабую теплую фосфоресценцию, оставляющую след за идущей фигурой. Потом она увидела, как контуры твари сжались, как будто давление в ее оболочке уменьшали изнутри. Этот процесс шел все быстрее и быстрее, фосфоресценция становилась все ярче, и наконец Лиза увидела, как вибрирующие радужные оболочки вращаются вокруг крохотного ядра — яйца. Тварь исчезла; темно-красный свет погас. Саймон Ифф снова превратился в безобидного старичка, вышедшего на вечернюю прогулку.
      Однако она услышала его тихий голос, произносивший:
      — Любовь — вот Закон, та Любовь, которой ты Хочешь.
      Вернувшись к ним, он сказал просто:
      — Пошли домой. Простужаться нам ни к чему.
      Лиза села на диван, не говоря ни слова. Все увиденное совершенно поразило ее. Возможно, что она даже потеряла сознание на какое-то время, так как следующим, что она заметила, был спор, завязавшийся между обоими джентльменами.
      — Великий маг выказывает свое благородство! — возмущался Сирил. — Все это прекрасно, не спорю, но меня беспокоит человек, который держал это ружье. Я бы предпочел напугать его хорошенько.
      — Но ведь кто испугался, тот проиграл, — мягко возражал Ифф, как будто удивленный словами Сирила.
      — Так мы же и хотим, чтобы они проиграли!
      — О нет, я хочу, чтобы они преуспели.
      Сирил почти с обидой обернулся к Лизе:
      — Невероятно! Я считал себя парадоксальной личностью, ты помнишь; но он превосходит всякое мое понимание! Да я просто дилетант, жалкий дилетант в этом деле.
      — Дайте, я объясню вам, — терпеливо продолжал Простак Саймон. — Если бы каждый действительно делал то, что хочет, подобных столкновений не было бы. Каждый мужчина и каждая женщина ~ это звезда. Столкновения происходят, когда они сходят со своих орбит. Я же, когда кто-то или что-то, сойдя со своей орбиты, попадает на мою или хотя бы в круг моего внимания, вбираю его в себя как можно более мягко, и хор звезд вновь звучит в унисон.
      — Нет, это… это черт знает что такое! — выдохнул Сирил, делая вид, что стирает пот со лба.
      — Но разве вам не угрожала опасность от этой твари?
      — спросила Лиза, вспомнив об охватившем ее страхе: во время сцены в саду она дрожала, как осиновый лист.
      — Носорог, — процитировал Саймон Ифф, — не найдет у него, куда вонзить рог, тигр не найдет, куда вонзить когти, и оружие не найдет, куда вонзиться. А почему? Потому что в нем нет свободного места для Смерти.
      — Но вы же ничего не делали. Вы вели себя, как обыкновенный человек. И все же я думаю, что любого на вашем месте ожидала бы смерть.
      — Обыкновенный человек не соприкоснулся бы с этой тварью. Она находится на совершенно ином плане, и они двигались бы, не соприкасаясь друг с другом, как звук и свет. Она могла бы повредить молодому магу, нашедшему путь к этому плану, но еще не научившемуся владеть им. Возможно, она сумела бы даже изгнать его Эго, чтобы занять его место и управлять его телом, как своим собственным. Такая опасность действительно грозит начинающим.
      — А в чем же ваш секрет?
      — Вбирать, впитывать в себя все так, чтобы никакая битва не могла даже завязаться. Уничтожить саму мысль о противопоставлении «Я» и «не-Я». Выработать в себе такую Любовь и такое Умение Хотеть, чтобы уже некого было любить и нечего хотеть. Убить в зародыше всякое Желание; стать единым с любой вещью и с тем, что называют Ничто. Знаете ли вы, — добавил он, внезапно переменив тон, — отчего умирает человек, пораженный молнией? Он умирает оттого, что открыл ей двери. Он знает — его так учили! — что его тело проводит электрический ток, потому что обладает свойством сопротивляться этому току. Однако если свести это сопротивление к нулю, то молния его бы даже не заметила. Есть два способа избежать перегрева на солнцепеке. Можно сделать щит из какого-нибудь материала, не пропускающего солнечных лучей; таков путь Сирила и, хотя он вовсе не плох, какая-то часть жары все-таки проникнет внутрь. Но есть и другой путь — убрать все материальные тела, которые мы хотим уберечь от перегрева; тогда жара их не коснется. Таков путь Дао.
      Лиза слушала, обняв Сирила и склонив голову ему на плечо.
      — Я не стану спрашивать, как этому научиться, — сказала она, — потому что для этого я наверняка должна буду отказаться от Сирила.
      — Для этого вам нужно будет лишь отказаться от самой себя, — возразил мистик, — а это все равно придется сделать рано или поздно. Но волноваться не стоит: каждый поднимается по своим ступенькам, а вы, если я не ошибаюсь, прямо-таки скачете по ним.
      — Я пробовал заниматься Дао, — признался Сирил, — но у меня не получилось.
      Старый маг рассмеялся:
      — Ты напоминаешь мне историю о старике, застигнутом снежной бурей. Замерзнув, он решил уменьшить свой объем, думая тем самым уменьшить и холод, и снял с себя всю одежду. Но стало еще хуже. Вот и тебе будет становиться все хуже — до тех пор, пока ты не «уберешь» свое материальное тело целиком и полностью. А ты надеялся добиться всего полумерами. Вот и вышло, что твое Я» и твоя Воля разделились — или, если хочешь, разделились твое стремление жить и стремление к Нирване, а на этом хорошей магики не построишь.
      Слушать это Сирилу было мучительно. Он знал достаточно, чтобы понять, как высоки те горы, на которые ему еще предстояло взобраться. Осознав же, вернее, интуитивно почувствовав, что ему и не избежать этого, он едва сумел подавить в себе приступ малодушия.
      — Что это?! — воскликнул вдруг Саймон Ифф.
      В тот же миг где-то по соседству раздался ужасный крик.
      — Это я виноват, — сокрушенно пробормотал старый маг. — Заболтался как старый дурак! Видимо, в какой-то момент я отождествил себя с обычным Саймоном Иффом, и тут уже мое «Я» и моя Воля разделились. О, гордыня, гордыня!
      Сирил, очевидно, тоже понял, что произошло. Выпрямившись во весь рост, он сделал какое-то странное движение руками. После этого, нахмурившись, он быстро вышел на улицу. Через минуту он уже стучал в дверь к соседям. Не добившись ответа, он высадил дверь плечом.
      На полу лежала женщина. Над ней стоял сосед-скульптор, держа в руках окровавленный молоток и смотря прямо перед собой пустым, ничего не выражающим взглядом. Грей встряхнул его. Тот пришел в себя и спросил, недоумевающе озираясь:
      — Что случилось? Кто это сделал?
      — Ничего не случилось! Это сделал я, слышите вы, я!
      Скорее же, помогите ей!
      Но скульптор неожиданно разрыдался и был не в состоянии предпринять что-либо. Упав на тело женщины, очевидно служившей ему натурщицей, он заливался горькими слезами. Сирил скрипнул зубами; девушка могла умереть.
      — Учитель, идите сюда! — крикнул он наконец.
      Но Простак Саймон уже был тут, незаметно подойдя к Сирилу.
      — В таких случаях, — сказал он, — когда совершается насилие над самой Природой, когда кто-то пытается ломать ее законы, нам позволено действовать. Точнее, мы даже обязаны восстановить нарушенное равновесие, и если для этого понадобится удар, мы нанесем его, тщательно отмерив его силу. Семена ссоры уже зрели в сердцах этих людей; удар был направлен на тебя, но твое «Я» было разделено, и он угодил мимо. Их собственная злая воля довершила остальное, открыв этому удару двери. Что ж, поможем барышне. Он достал из кармана небольшой пузырек и капнул лекарством ей на губы и в ноздри. Затем смочил свою ладонь и приложил к ране на голове натурщицы. Вдруг скульптор с громким криком вскочил на ноги: его руки были в крови, и кровь эта текла с его головы.
      — А теперь назад, в студию, и как можно быстрее! — приказал Саймон. — Я не хочу входить с ними в объяснения. Через пять минут оба совершенно придут в себя и будут думать, что все это привиделось им во сне. Да так оно, в сущности, и было.
      При этом Сирилу пришлось нести Лизу. Стремительная череда этих загадочных событий закончилась для нее тем, что ее сознание отказалось выдерживать перегрузки: она погрузилась в глубокий обморок.
      — Это весьма кстати, — заключил старый мистик при виде Лизина обморока. — Давайте прямо так и отвезем ее в Мастерскую.
      Сирил завернул Лизу в ее шубу, и они вдвоем понесли ее к автомобилю Иффа, стоявшему на бульваре Араго.
      Лиза очнулась, когда автомобиль, по мосту миновав Сену, взбирался па Монмартру к тому моменту, когда они подъехали к особняку, выстроенному в стиле «модерн», она уже полностью пришла в себя. Особняк стоял на самом кругом склоне монмартрского холма. Дверь была открыта, и их с поклоном встретил самый обыкновенный дворецкий. Саймон Ифф слегка поклонился в ответ и двинулся дальше, по направлению ко второй двери, также предупредительно открытой. Лиза увидела небольшой холл. Человек, открывший перед ними вторую дверь, был одет в плотную, доходившую до колен черную мантию без рукавов. На поясе висела тяжелая шпага с крестообразной рукоятью. Человек поднял три пальца. Саймон Ифф снова кивнул и повел своих гостей дальше, в дверь налево. И здесь страж жестом приветствовал гостей. Этим стражем был лорд Энтони Боулинг, старый друг Иффа — плотный, сильный человек лет пятидесяти, со взглядом проницательным и острым. Форма носа сразу выдавала аристократа, рот свидетельствовал о чувственности и силе.
      Сирил Грей прозывал его «русалочьим водяным» и утверждал, что замысел «Кентавра» родился у Родена именно в тот день, когда его познакомили с лордом Боулингом. Сам лорд был младшим братом герцога Флинтского, и его предки были почти все без исключения норманны, однако он производил впечатление римского патриция. Да, он был высокомерен, но в то же время и великодушен; ум его был развит, пожалуй, до максимально возможных пределов, которых только способен достичь смертный; его брови выдавали в нем прирожденного командира. В глазах же светилась сила души, не устающей искать знаний, постоянно требующей пищи столь неординарному мозгу. Нетрудно было догадаться, что этот человек был готов к любому, самому решительному шагу, потому что не мог бы допустить, чтобы чьи-то предрассудки вдруг стали на его пути. И наверное он играл бы на скрипке во время пожара Рима, если бы скрипка в то время была его увлечением.
      Этот человек был опорой и надежей Общества психических исследований. Возможно, он был там вообще единственным человеком, разбиравшимся в предмете; во всяком случае, он заметно выделялся среди прочих. Его отличала удивительная способность замечать и точно определять любую погрешность эксперимента. Как опытный скалолаз поднимается по рассыпающемуся меловому склону, распределяя свой вес между шаткими обломками точно в той мере, в какой они могут его выдержать, так и лорд Энтони умел безошибочно выделить ценное даже в самом бездарном эксперименте. Он знал меру обмана. Так, он мог десять раз за время одного сеанса уличить медиума в мошенничестве и тем не менее признать остальную часть эксперимента удавшейся. «Сколько бы медиум ни жульничал, этим не объяснишь Мессинское землетрясение»-, — говорил он.
      Если у кого-то и возникали возражения по поводу выносимых лордом суждений (отважиться на что, впрочем, мог разве что сумасшедший), то только из-за его манеры втираться к медиумам в доверие, что он и проделывал каждый Божий раз. Внимательно следя за переживаниями медиума на каждой стадии эксперимента, он давал понять, что полностью сочувствует ему; однако стоило ему выйти за дверь, как он превращался в трезвого аналитика и буквально по косточкам разбирал малейшие детали. Люди же, присутствовавшие только на первом отделении, то есть на самом эксперименте, были уверены, что лорд сопереживал медиуму настолько, что ничего не видел и не слышал.
      Вторым гостем Саймона Иффа или, лучше сказать, Ордена, к которому он принадлежал, был человек росту довольно высокого, но согбенный болезнью. Копна черных волос обрамляла лицо, бледное, как сама Смерть; лишь глаза лучились ясным светом из-под густых бровей. Он недавно вернулся из Бирмы, где много лет прожил буддийским монахом. При взгляде на него возникало ощущение мощной нравственной силы; в каждом движении чувствовалась жестокая борьба с целым десятком смертельных недугов. Располагая от силы неделей сносного самочувствия в месяц, этот человек успевал сделать за год столько, сколько удавалось не каждому университету. Он почти в одиночку исследовал самые древние версии буддийского учения и обнаружил в них много вещей, не известных или не замеченных прежде. Он практически заново организовал миссионерское движение, открыв центры по изучению и распространению буддизма во многих странах мира. Несмотря на болезнь, у него хватало времени и сил заниматься еще своим увлечением — опытами с электричеством. Никем не понятый, всеми осмеянный, больной, он все-таки вышел победителем; и, верный словам своего Учителя, он никогда не медлил открыть обман. Даже враги вынуждены были признавать его правоту. С Саймоном Иффом он прежде никогда не встречался, а к Сирилу подошел сразу же, чтобы по-братски приветствовать его: тот был в свое время одним из лучших его учеников. Однако сам Махатхера Пханг, как его звали в монастыре, давно оставил Магику ради того пути, который мало чем отличался от Пути Саймона Иффа.
      Третий гость был персоной по всем статьям меньшего калибра, чем двое первых. Росту он был среднего, сложения правильного, хотя и несколько щуплого. В нем не чувствовалось высоты духа: при явном уме, живом и пытливом, он оставался на чисто ментальном уровне, не достаточном, чтобы сделать шаг от таланта к гению. Он считался знатоком заклинаний, имел представление обо всех новейших психических исследованиях, разбирался в теориях современной психологии, и все же был не более чем машиной. Он не мог опровергнуть собственную логику, обратившись к простому здравому смыслу. Так, когда кто-то заметил, что люди роют себе могилу зубами, Уэйк Морнипгсайд (так его звали) решил доказать научно, что еда — главная причина смерти, и что последовательный и полный пост ведет к бессмертию. И его доказательства имели шумный успех — в Америке.
      Он собственноручно проделывал все опыты, о которых где-либо слышал, от взвешивания душ до фотографирования мыслей, и не преминул бы пуститься на поиски Абсолюта, если бы ему это пришло в голову. Он был опорой и надежей… издателей всех бульварных газет Нью-Йорка, а в последнее время был занят сочинением сценария для кинематографа о подробностях психических опытов. Кажется, ему ли было не знать, что все сколько-нибудь дельное из этих «подробностей» легко уместилось бы на одной бобине, однако он ничтоже сумняся подписал договор на целый сериал из пятидесяти пяти фильмов! Он жевал свой шоколад (очередное «открытие» в борьбе с едой), нисколько не задумываясь над тем, что настоящему исследователю не к лицу размениваться на подобные вещи. И все же это был умный, мыслящий, наблюдательный человек.