Глава 1

Северный Уэльс, апрель 1157 г .

Так и должно было случиться. Алана поняла это только сейчас. Глупо было надеяться, что, узнав о смерти Гилберта, король будет сочувствовать ей.

И, тем не менее, Алана на что-то надеялась.

Около четырехсот всадников находились сейчас возле замка Аланы, и нормандец требовал, чтобы ворота были немедленно открыты. Много лет назад этот замок построили ее предки, и он был частью наследства Аланы. И вот снова на него претендуют нормандцы.

Алана перевела взгляд от окна спальни на старого верного слугу Мэдока.

— Неужели там и Генрих вместе с этими людьми? — спросила она.

Мэдок покачал седой головой.

— Едва ли, миледи. Тот, что впереди всех, назвался Пэкстоном де Бомоном. На его боевом флаге изображен золотой дракон на малиновом фоне. Он утверждает, будто знал сэра Гилберта. Говорит, что они старинные приятели. Но пусть бы он даже и рта не раскрыл, по его рыцарскому виду, сбруе коня, по тому, с какой надменностью держится этот человек, — я безошибочно мог бы определить, что он — один из вассалов Генриха. Думаю, он из нормандцев.

Пренебрежительный тон, каким Мэдок говорил о Пэкстоне де Бомоне, не ускользнул от Аланы. Она прекрасно понимала, какую ненависть сейчас испытывает ее верный слуга, тем более что сама она чувствовала то же самое.

Со времен Вильгельма Завоевателя ее соотечественникам приходилось сражаться против наглых захватчиков. Те правдами и неправдами пытались завладеть землями, которые издавна принадлежали предкам Аланы. Эта борьба продолжалась с переменным успехом вот уже более столетия: то одна сторона брала верх, то другая.

И хотя Алане не дано было знать, как все это обернется в будущем, она всегда боялась, что рано или поздно ее земли окажутся захваченными кем-нибудь из сильных мира сего. Тем более что ее родственники уже не раз сталкивались с завоевателями.

Не потому ли и Алана стремилась выйти замуж за Гилберта? Ей хотелось быть уверенной, что ее дети, внуки и правнуки не будут изгнаны с родной земли, кто бы ни оказался победителем — нормандцы или уэльсцы.

И это был прекрасный план! С той, разумеется, оговоркой, что Гилберт теперь мертв, а детей у нее нет.

— Говоришь, там среди них священник? — переспросила Алана.

— Да.

— Интересно, с чего бы это вдруг. Мэдок пожал плечами.

— Должно быть, этот Пэкстон де Бомон таким образом демонстрирует свою религиозность.

— Или, может, он, как Гилберт, думает, что мы тут все еретики, и явился спасти наши заблудшие души.

По крайней мере, Алане казалось это наиболее правдоподобным объяснением того, что в столь небольшом отряде нормандцев оказался еще и священнослужитель. Неужели же им не понятно, что христианство укоренилось на ее родине, когда все прочие о нем еще ничего не слышали?!

— Где сейчас сэр Годдард? — спросила она, имея в виду того рыцаря, на которого была возложена обязанность обеспечивать оборону окруженного со всех сторон замка.

Темные глаза Мэдока сверкнули презрительным огнем. И вновь в его тоне прозвучало нескрываемое презрение.

— Обычное дело, вечером он так много выпил, что все еще спит. Как, впрочем, и его собутыльники.

Алана понимающе кивнула и вновь устремила взгляд в окно. В просветах между деревьями, на которых под теплым весенним солнцем уже появились молодые побеги, виднелась река. Она текла спокойно и умиротворенно. Даже не верилось, что полгода назад, бурля и беснуясь, по долине вниз несся неистовый водный поток.

Алана мысленно вернулась к тому роковому дню.

Как бы со стороны увидела она себя, падающую с высоты в холодную воду, вспомнила, как отчаянно барахталась в воде, беспомощно ударяясь о камни.

Ей не хватало воздуха, и она чувствовала, что еще немного — и ее легкие разорвутся на мелкие кусочки. Непостижимым образом удалось ей выбраться на поверхность, она вздохнула полной грудью, взмахнула руками, но вода снова накрыла ее.

Алане казалось, что это длилось целую вечность. Можно было считать сущим чудом то, что она все же не утонула тогда.

А Гилберт — мерзавец…

— Миледи…

Алана попыталась отвлечься от грустных мыслей.

— Что еще, Мэдок?

— Может быть, я скажу охране, чтобы они прогнали этого Пэкстона де Бомона…

Она резко обернулась.

— Нет. У нас нет выбора, мы должны открыть ему ворота.

— Но ведь…

— Мы должны так поступить. Иначе он может заподозрить неладное. А нам сейчас такие подозрения ни к чему. А, кроме того, я уверена, он явился сюда именно за тем, чтобы обеспечить сохранность всего, что принадлежало Генриху.

Верхняя губа Мэдока презрительно искривилась.

— Что раньше принадлежало Генриху…— повторил он ворчливым тоном. — Да вы просто не знаете этих нормандских псов, этих наглецов. Они могут запросто прийти на нашу землю и нахально заявить, что эта земля принадлежит им. Как и ваш умерший муж, они узнают, какие мы в гневе.

— Все это, может быть, и так, Мэдок. Но до тех пор, пока нам не удастся выгнать этих, как ты сказал, псов с наших земель, мы должны будем усмирять свою гордыню и вести себя так, словно признаем их господство. — Алана в глубине души была уверена, что только таким образом сможет скрыть обстоятельства смерти Гилберта от короля. — И поскольку сэру Годдарду нездоровится, вели открыть ворота, пусть этот Пэкстон де Бомон со своими людьми войдут сюда. Предложи им поесть и выпить. Через несколько минут я и сама спущусь поприветствовать наших гостей.

Как только Мэдок вышел из комнаты, Алана бросилась к сундуку, что стоял у противоположной стены, и достала гребень. Расчесывая волосы, она размышляла над тем, по какой надобности непрошеные гости столь бесцеремонно нарушили границы, затем перешли вал Оффы и вторглись в Кимру. То есть в Уэльс, — тут же поправила она себя, вспомнив, что нормандцы называют ее страну этим давнишним саксонским именем.

Также призадумалась она сейчас над тем, что может собою представлять этот человек, который назвался предводителем отряда.

Пэкстон де Бомон.

Имя это казалось знакомым, однако она сейчас не могла припомнить, были ли у Гилберта какие-нибудь дела с этим рыцарем и в какой именно связи муж мог упоминать при ней имя этого человека. Впрочем, Гилберт не очень-то много рассказывал ей о своем прошлом и о своих друзьях.

Это не слишком удивляло Алану, потому что спустя полгода после их женитьбы муж начал замыкаться в себе, мало с ней разговаривал. А последние три года совместной жизни и вовсе походили на пытку молчанием.

Гилберту было достаточно другого общения с ней.

Хотя отношения между супругами были весьма натянутыми, он всегда с удовольствием исполнял свой супружеский долг. За исключением последних четырех месяцев перед смертью, он приходил к ней каждую ночь и требовал от Аланы супружеской покорности. И она покорялась.

Алану сейчас даже передернуло при воспоминании о том, как безо всякой нежности муж спал с ней: несколько быстрых движений, пыхтение, постанывание, — после чего муж вставал и оставлял ее в покое.

Теперь ей больше не нужно было терпеть эти ужасные муки — и Алана искренне благодарила за то небеса. Может, другие женщины думали на сей счет иначе, но для Аланы занятие любовью всегда казалось отвратительным, и она надеялась, что ничего подобного ни с каким другим мужчиной у нее не будет.

От нахлынувших воспоминаний ее даже стало подташнивать — до того ей было противно. Но что было — то прошло, успокоила она себя и дала себе слово больше не вспоминать об этом. Тем более что теперь ей предстояло решать куда более важную проблему.

Расчесав волосы, Алана заплела их в тугую косу, и, тщательно уложив ее на голове, прижала обручем. Оправив тунику, Алана накинула на плечи мантию, стараясь успокоиться, глубоко вздохнула и вышла из спальни.

На самом верху лестницы, которая вела в главную залу замка, Алана чуть остановилась, придала своему лицу скорбное выражение. За время, прошедшее после смерти мужа, она в такой степени овладела этим искусством, что могла по желанию придавать лицу скорбное выражение, изображая неутешную вдову. Более того, она даже научилась при упоминании имени покойного мужа выдавливать несколько крупных слезинок. Конечно, это был обман. Ведь когда Алана услышала о смерти мужа, она от радости готова была пуститься в пляс.

Со временем Алану перестало интересовать, верят ли ее показному отчаянию и убедительна ли ее деланная скорбь. Сейчас ее интересовал лишь Пэкстон де Бомон.

Она подозревала, что рыцарь явился сюда не без предварительного уговора с Генрихом. Ведь Пэкстон де Бомон перешел границу и вторгся на ее земли, что было для него вовсе не безопасно, наверняка лишь для того, чтобы ее замок не уплыл от короля. Однако Алана сомневалась, что рыцарь появился здесь лишь по этой причине.

Она очень опасалась, что Генрих хочет выяснить, не без участия ли жены утонул Гилберт. Скорее всего именно за этим прислал король своего вассала в окруженный частоколом замок, в эту крепость, фасадом обращенную к небольшой реке, которая впадала в реку Ди, как называли ее англичане. Алана готова была поклясться на родительских могилах, что это была главная цель приезда сюда Пэкстона де Бомона.

Спускаясь по лестнице, Алана сильно волновалась. Из всех, кто жил в замке, лишь двое знали, что случилось в тот день, когда умер Гилберт, и это были Мэдок и она сама.

Когда тело Гилберта было вытащено из реки, Алана и Мэдок заперлись в спальне и подготовили усопшего для захоронения. Алана настояла, чтобы никто не смел заходить в ту комнату. Кровоподтеки и раны лучше всяких слов говорили, что вовсе не холодная вода послужила причиной гибели Гилберта. Нет, не вода была причиной, а остро отточеный клинок, который, многократно вонзившись в тело Гилберта, положил конец презренной жизни.

Ради себя и ради тех, кого она защищала, Алана помолилась, чтобы Пэкстон де Бомон никогда не узнал правду.

Над головой Пэкстона трепетал кроваво-красный флаг, на котором дыбился дракон. Пэкстон ждал у ворот, чтобы его и его воинов пропустили внутрь.

«Странная все-таки эта земля — Уэльс», — думал он, оглядываясь вокруг и чувствуя определенный интерес.

Благодаря этим вот шершавым, цвета грифельной доски горам, дубовым и сосновым лесам, долинам, почти сплошь покрытым пурпуром верескового цвета, благодаря живописному туману, что поднимался над холодными водами, этот край обладал особенной, ни на что не похожей феерической и загадочной красотой.

Особенно загадочными казались жители Уэльса.

«Неуправляемый народец, — решил Пэкстон, припоминая все, что прежде доводилось ему слышать про уэльсцев. — Если есть общий враг — все скопом будут бороться с врагом. А если врага поблизости нет — начнут уничтожать друг друга. И уж без сомнения, ни единому здешнему мужчине ни в чем нельзя верить…»

Что же касается женщин, Пэкстон ничего о них не знал.

Алана из Лланголлена, вдова Гилберта, какая она? Такая же вероломная, как и здешние мужчины, или нет? Имела ли она какое-нибудь отношение к смерти Гилберта?..

Последнее послание, которое он получил от Гилберта, было написано как раз перед тем, как друг его намеревался жениться на прекрасной Алане. Именно так Гилберт назвал свою невесту. Пэкстон получил письмо лишь через полгода после свадьбы Гилберта. Может, она и впрямь была прекрасной, однако Пэкстон решил, что составит собственное мнение о вдове Гилберта, когда познакомится с ней.

Он знал, что Алану из Лланголенна ее родственники предложили в супруги Гилберту, когда тот был направлен укрепить пришедший в негодность от времени замок, который находился достаточно далеко от уэльской границы. По словам Гилберта, Алана была сама кротость.

Но Пэкстон так и не понял, был ли его друг Гилберт счастлив в браке или нет. Долго Пэкстон не получал никаких известий о Гилберте. А две недели назад вернувшийся из Нормандии Генрих сообщил Пэкстону, что Гилберт утонул, пытаясь спасти жену, каким-то образом оказавшуюся в реке неподалеку от замка. Зная, что Гилберт был отличным пловцом, такой трагический исход насторожил Пэкстона и самого Генриха.

Собственно, было три причины, побудившие Пэкстона предпринять это путешествие.

Во-первых, следовало убедиться, что замок по-прежнему принадлежит королю. Дело в том, что втайне от уэльсцев Генрих готовил против них поход, намереваясь разделаться с Овэйном Гвинеддом, уэльсским принцем, чьи громкие подвиги не давали Генриху покоя.

Во время так называемой анархии, когда Стефан де Блуа и мать Генриха Матильда боролись за английский трон, изрядная часть северных земель Уэльса была освобождена от нормандцев. Но поскольку Стефан теперь мертв, а сын Матильды является непререкаемым английским правителем, Генрих полагал, что настало время вернуть себе земли, потерянные за последние двадцать два года. Причем вернуть утраченное Генрих намеревался в самом ближайшем будущем.

Второй причиной путешествия Пэкстона было задание расследовать обстоятельства безвременной кончины Гилберта. Генрих не был в восторге от этих уэльсцев и не верил им. С учетом же всего ранее слышанного об этом народе Пэкстон придерживался того же мнения о жителях Уэльса, что и король.

Но была еще и третья причина, самая соблазнительная. Впрочем, он еще не решил, принять ли ему предложение, Генриха. На случай, если он решится последовать совету своего короля, у него и священник под рукой, и декрет Генриха, с подписью и печатью. Так что Пэкстону оставалось лишь взять бумагу и передать ее в надлежащие руки.

Наконец с громким скрипом ворота замка открылись, и охранник позволил группе всадников пройти внутрь. Пэкстон первым направил своего боевого коня в широкий и темный проход и, миновав надвратную башню, оказался во внутреннем дворе замка, откуда смог как следует рассмотреть деревянные постройки, среди которых была даже небольшая часовенка. Все строения находились на удивление в прекрасном состоянии. Оглядев замок, Пэкстон принялся внимательно изучать его жителей, которые при появлении гостей прекратили работу, но без особенного интереса изучали всадников.

— Для такого замка здесь, пожалуй, слишком много народа, — заметил Грэхам де Монтклер, приноравливая шаг своего коня к шагу коня Пэкстона.

Пэкстон посмотрел на своего соратника и компаньона.

— Да. — Он еще раз оглядел внутренний двор замка. — И один из этих людей направляется сейчас к нам.

— Добрый день, сэры, — приветствовал всадников мужчина, останавливаясь напротив. — Меня зовут Мэдок. Госпожа моя послала меня проводить вас в главную залу, где вас и ваших людей ожидает угощение.

— Ты очень любезен, Мэдок, благодарю, — сказал Пэкстон. Спрыгнув на землю, он остался возле своего коня. — И где же твоя госпожа? Если мне будет позволено, я желал бы лично поприветствовать ее.

— Она пока у себя, — Мэдок кивнул в направлении массивного здания напротив, — и ждет вас. — Несколько поколебавшись, он откашлялся и все-таки спросил: — Полагаю, вас послал Генрих?

По выражению лица уэльсца было ясно, что он с нетерпением ждет ответа на свой вопрос. Однако Пэкстон предпочел уйти от ответа и в свою очередь задал вопрос:

— Кого же интересует это, тебя, Мэдок, или твою госпожу?

— У нас нечасто бывают гости, и моя госпожа решила, что вас сюда послал сам Генрих. Я лишь хотел проверить ее предположения, чтобы при встрече сообщить ей, по какому поводу вы пожаловали.

— Об этом я намерен побеседовать с ней лично, — ответил Пэкстон. — А теперь скажи мне, кто тут у вас командует?

— Должно быть, вам нужен сэр Годдард. Но только он, как и его люди, еще спит.

Пэкстон демонстративно вскинул голову, посмотрел на высоко поднявшееся солнце и подумал, что, судя по всему, замок доверен ужасным разгильдяям, ведь была уже вторая половина дня. Обернувшись, он отметил, что ворота охранял уэльсец. — Ну, так разбуди его, — распорядился Пэкстон. — И скажи, что я прибыл. Я встречусь с ним в зале.

Передав поводья, Пэкстон сделал знак сэру Грэхаму. Они прошли через двор, направляясь туда, где их ждала Алана из Лланголлена.

Высокий, самоуверенный Пэкстон, войдя в дверь и сняв боевой шлем, поправил густые блестящие черные волосы. Приятель его следовал за ним.

Алана безо всякого труда сразу же определила, который из мужчин Пэкстон де Бомон.

Гордый — это он. Гордый и властный.

Надменно, как показалось Алане, оглядел он просторную залу: от пола до потолка, от стены до стены. Увиденное, судя по всему, не произвело на него особого впечатления: все здесь было из кожи и, вероятно, не в его вкусе. Но если он хоть отдаленно знаком с уэльсцами, то наверняка должен знать, что в этих краях излишество не в чести и, наоборот, очень ценится скромность.

Лишь изучив обстановку, Пэкстон перевел взгляд на хозяйку. Затем он направился к ней плавным, чуть тяжеловатым шагом: так мог двигаться только мужчина, воин.

Больше всего Алана желала, чтобы этот человек не оказался на самом деле таким проницательным, каким выглядел в первые минуты. Она молча, со скорбным лицом, ждала, когда он приблизится.

— Насколько понимаю, Алана из Лланголлена? — вежливо спросил Пэкстон, остановившись на почтительном расстоянии.

— Да.

Чуть склонив голову набок, он пристально посмотрел на Алану. Алана с первых же мгновений была зачарована его темно-голубыми глазами и длинными черными волосами. Ее сердце забилось чуть быстрее. Столь неожиданная реакция Алану смутила и одновременно удивила.

— Меня зовут Пэкстон де Бомон, я рыцарь и вассал Генриха, короля Англии, герцога Нормандского и Аквитанского. Кроме того, я имел возможность считать себя знакомым и даже другом вашего ныне покойного супруга. Прошу принять мои самые искренние соболезновения. Его кончина — огромная потеря для меня.

Привычным усилием Алана выдавила из глаз слезы и через влажную пелену посмотрела снизу вверх на Пэкстона.

— Благодарю вас за столь необходимые мне слова утешения. Минуло уже полгода, но я так остро чувствую утрату, как если бы все произошло лишь вчера.

Алана тяжело вздохнула — то была еще одна из превосходно отработанных уловок, которая должна была произвести впечатление.

— К сожалению, — после недолгой паузы продолжила она, — что случилось, то случилось, и ничего теперь не изменить.

— Я очень сожалею.

Его тон был резким. Алана усомнилась, что он поверил в искренность ее слов. Она внимательно посмотрела на него, однако лицо Пэкстона было непроницаемо. Алана старалась быть очень осторожной.

— Слышала, будто бы вы привезли с собой священника, — с любопытством спросила она. — Правда ли это?

— Да, это правда. Неужели его присутствие так беспокоит вас?

— Нет, конечно, — поспешила заверить его Алана, отметив про себя, что Пэкстон как будто оправдывается. — Все дело в том, что священнослужители не балуют нас визитами. И я подумала, что хорошо было бы отслужить заупокойную по Гилберту.

— Убежден, что отец Джевон согласится на ваше предложение. Я передам ему вашу просьбу. Сейчас, насколько мне известно, он осматривает часовню. По крайней мере, когда я в последний раз видел его, он направлялся именно в сторону часовни.

Алана крепко сжала зубы. Может, конечно, она и ошибается, однако из слов Пэкстона она сделала вывод, что даже прибывший священник считал обитателей замка толпой дикарей, вполне могущих позабыть про дом Божий. Иначе как можно объяснить, что священник без промедления устремился в часовню.

Если отец Джевон и предполагал увидеть какую-нибудь ветхую лачугу, всю в паутине и в пыли, то его ожидало разочарование. В часовне был образцовый порядок. Так что священник мог не опасаться испачкать свою одежду.

Алана заставила себя скрыть гнев, помня, что должна выглядеть доброй и покладистой.

— Спасибо, — поблагодарила она Пэкстона. Алана пригласила гостей к столу: — Прошу вас, после долгого путешествия вы, я уверена, изрядо проголодались. Еда и вино поданы специально для вас. Прошу разделить с нами нашу немудреную еду, и пусть это угощение послужит знаком нашего доброго к вам расположения. Но прежде чем сесть за стол, я предложила бы вам вымыть ноги с дороги.

Пэкстон сверху вниз глянул на Алану и усмехнулся:

— Ноги?

— Ну да, таков здешний обычай. Мы предлагаем это всем гостям, когда хотим показать, что расположены к ним. — Она подняла голову, чтобы посмотреть на реакцию Пэкстона. — Вы как будто сомневаетесь? Неужели вас смущает такой обычай?

«Нисколько», — подумал Пэкстон. Хотя лично он предпочел бы с ног до головы вымыться в горячей воде.

— Нет, ваш обычай вполне приемлем для меня, только вот я не стал бы называть себя гостем. Ведь это слово подходит лишь к тем, кто приехал ненадолго…

Пэкстон не закончил фразы, потому что у дверей началась какая-то суматоха. Обернувшись, он увидел неопрятно одетого человека. Его сальные рыжие волосы были спутаны, многодневная щетина покрывала порядком осунувшееся лицо. Он остановился поодаль от стола. На нем были надеты лишь исподние да кольчуга.

— Кто тут Пэкстон де Бомон?! — выкрикнул он, не вполне твердо держась на ногах.

У Пэкстона заходили желваки. Наверняка этот человек не был сэром Годдардом.

— Это я, — отчетливо и громко ответил Пэкстон.

Покачиваясь, этот странный человек направился было к сэру Грэхаму, который находился ближе всех к дверям, затем не слишком уверенно двинулся в сторону Пэкстона. Его босые ступни шлепали по ароматной траве, устилавшей пол в зале. Одолев полпути, он зацепился за край расположенного в центре камина и застыл как вкопанный, привлеченный ароматом дымка, поднимавшегося от огня к потолку.

— Значит, это ты Пэкстон де Бомон? — осведомился он, приблизившись к рыцарю.

Затхлое сивушное дыхание человека заставило Пэкстона отпрянуть.

— Значит, я, — сказал Пэкстон, заметив, что выцветшие голубые глаза человека были влажными и налившимися кровью. — А вы, насколько я могу судить, сэр Годдард.

— Да. Это что, Генрих вас сюда прислал?

— Прислал.

Годдард понимающе кивнул.

— Мало тут нам своих нахлебников, — проворчал он. — Пойдем со мной, я покажу, где тут размещается гарнизон.

Пэкстон был не на шутку поражен.

— У вас что же тут — отдельное помещение для гарнизона?!

— Ну, так…— прохрипел Годдард. Взгляд его остановился наконец на Алане, и глаза Годдарда сузились. — Только так и можно быть уверенным, что во сне всех нас не перережут.

От Пэкстона не укрылась воинственность Годдарда, и он посмотрел на Алану, стоявшую рядом с Годдардом. Ее темные, с длинными ресницами глаза, покорившие его сердце с первого же мгновения, смотрели в пустоту.

— Вы что же это, стало быть, опасаетесь за свои жизни? — осведомился он у рыцаря.

— Давно известно, что ни единому уэльсцу никогда и ни в чем нельзя доверять.

— Да, но ведь двор так и кишит ими, — сказал Пэкстон. Он не хотел спорить со своим новым знакомым, но ему был интересен ответ начальника гарнизона. — Почему же это так, если вы не доверяете этим людям?

— Все это дело рук сэра Гилберта. Его и жены. Она этих людей и подбирала. И будь этот дурак поумнее, отошли он бездельников в леса, где прежде они и жили, уж наверняка был бы сегодня жив и здоров.

Пэкстон обратил внимание, что в продолжение всего разговора Алана слушала не шевельнувшись, не изменившись в лице. Она и вправду была прекрасна. Такой красавицы Пэкстону еще не приходилось встречать. Пэкстон готов был признать, что такую красивую женщину многие мужчины, да и сам он, были бы не прочь заполучить в жены. А способна ли она на предательство и коварство — это уже другой вопрос. В этом и предстояло ему разобраться.

— Так вы говорите, что ее люди виновны в смерти Гилберта?

— Не они, она, — объявил сэр Годдард, сильно покачиваясь из стороны в сторону. — Не прыгни он за ней в реку, нам не пришлось бы вылавливать его тело день спустя. Она виновата, что его сейчас нет с нами.

Слова Годдарда насторожили Пэкстона, хотя никаких доказательств у того не было. Алана же напряглась и ненавидящим и одновременно осуждающим взглядом посмотрела на сэра Годдарда.

— Как обычно, вы не в себе после ночной пьянки, — возмутилась она. — Именно поэтому сейчас, в который уж раз, выплеснулась та ненависть, которую вы испытываете к моему народу. Скажите-ка лучше сэру Пэкстону, почему вы не отправили всех нас в лес. Ну же. Расскажите ему, пусть он послушает.

Сэр Годдард поморщился. Затаенная злоба сверкнула в его взгляде. Пэкстон почувствовал, что Годдард так недоброжелателен к Алане не без основания и дело тут не в одном только наследстве. Пэкстон все же вмешался в их разговор, когда понял, что рыцарь не намерен отвечать.

— Ну-ка выкладывайте, почему все эти уэльсцы находятся здесь?!

Годдард перевел взгляд на Пэкстона, и, пока поворачивал голову, его заметно качнуло в сторону.

— Я не обязан отвечать.

— Неужели? Вы, сэр, ошибаетесь. Я требую, чтобы вы ответили — и немедленно.

— Кто же это, интересно, уполномочил вас требовать от меня объяснений?

— Король Генрих. Да и сам я настаиваю на объяснении.

Сэр Годдард не мог скрыть крайнее недоумение.

— Сам?! Уж не хотите ли вы сказать, что сделались правителем на этих землях?

— Именно — на этих землях. И мне должны подчиняться все, кто находится здесь, — объявил Пэкстон. — В том числе и ты. Ну, отвечай же, или я прикажу тебя связать и перебросить через частокол башкой вперед!

Годдард издал ворчливый, явно недовольный звук и лишь затем сказал:

— Тут нет никакого секрета. Все эти уэльсцы находятся здесь как рабочая сила, чтобы содержать замок в надлежащем виде. Ведь рыцарям не пристало заниматься грязными работами, так ведь?

— Наверное, им платят за эту работу?

— Их кормят, а также дают возможность спать под крышей.

— Они что же, по своей воле могут уходить отсюда и возвращаться сюда? — продолжал выведывать Пэкстон.

— Если вы желаете знать, держат ли их в этих стенах как заключенных в тюрьме, тогда я скажу: нет.

— Вынуждена с вами не согласиться, — перебила его Алана. — Ведь никто из этих людей не смог покинуть замок, с тех пор как попал сюда. Исключая случаи, когда кто-нибудь получал на работе увечье. Или если не случалось иной неприятности.

— Если вы намекаете на молодого Алдвина, — тотчас же поспешил парировать сэр Годдард, — так его наказали за воровство.

— Да ведь он и взял-то всего лишь еды на пару дней, чтобы не умереть с голоду, пока доберется домой к умирающей матери! — воскликнула она. — Когда вы его наказывали, то меньше всего думали о справедливости. Вы чудовищно жестоки!

— Я поступил справедливо, — не унимался сэр Годдард.

— Сначала высекли его, а затем отрубили правую руку?! По-моему, такое наказание не может быть морально оправдано ничем. Тем более что он и преступления-то никакого не совершил.

— Он получил как раз то, что заслуживал, — рявкнул рыцарь.

— Почему? Лишь только потому, что он уэльсец?!

Пэкстону было известно, что Генрих издал специальный закон, согласно которому с ворами следовало поступать по всей строгости. И сэр Годдард явно действовал подобным образом. Однако в данном случае наверняка требовалось проявить чуть больше снисходительности. Ведь этот юноша не был воином, и, стало быть, он не нарушил воинский долг, отправившись к умирающей матери. Кроме того, Пэкстон вовсе не был уверен, что в замке было настолько плохо с провизией, что два куска хлеба и кусок сыра, пропавшие из кладовой, могли бы создать серьезную проблему.

И потому напрашивался единственный вывод, что рыцарь намеренно дал волю своей жестокости. Предположение, что юноша был покалечен лишь потому, что был уэльсцем, — такое предположение звучало вполне правдоподобно.

Из-за жестокости рыцаря обстановка в замке резко обострилась. Враждебность и недовольство уэльсцев в любой момент могли обернуться мятежом. Понимая, что этого допустить он не должен, Пэкстон принял решение.

— Сэр Годдард, объявляю вам, что с данной минуты вы освобождены от выполнения обязанностей по охране крепости. Так что можете сразу же отправляться к себе и упаковывать вещи. Надеюсь, что уже через час вы покинете этот замок.

— И сделаю это с удовольствием, — заявил Годдард. — А вам лишь могу сказать: добро пожаловать в этот затхлый уголок земли, кишащий разным сбродом. И запомните — это проклятая земля. Я ума не приложу, почему Генриху так уж важно сохранить свою власть над этим краем. И я предупредил вас, Пэкстон де Бомон. А от этой сучки лучше держаться подальше, иначе вас постигнет та же участь, что и ее мужа.

Пэкстон наблюдал, как Годдард, сделав разворот кругом, покачиваясь направился к выходу. И вдруг он почувствовал, что его локтя коснулось что-то легкое и мягкое. Он посмотрел на свою руку в том месте, где оказалась миниатюрная ладонь. Мгновение спустя он обнаружил на себе взгляд чарующих глаз… В этом взгляде всякий мужчина без труда прочел бы волнующее обещание, такое обещание, которое завершается исступлением, сумасшествием и экстазом.

Реакция его была непроизвольной. Желание вмиг наполнило кровь.

Пэкстон удивился такой мгновенной реакции, но теперь он прекрасно понимал, чем именно привлекла Гилберта эта красавица Уэльса. Едва просматривающиеся женские формы, скрытые сверху головной накидкой, а от шеи до пят — туникой из шерсти, отделанной гарусной тесьмой, тем не менее, казались весьма привлекательными. Ну а что касается ее лица, то под маской скромности и скорби угадывалась сущая соблазнительница, правильнее даже было бы сказать — совратительница. Но все-таки интересно, причастна ли она к смерти мужа?..

Пэкстон оказался как бы внутри облака, сплошь состоявшего из желания. И вот через эту завесу он вдруг услышал собственное имя.

— Я вам так благодарна, что вы отослали этого Годдарда подальше. С тех пор, как погиб Гилберт, он вел себя чрезвычайно грубо, вечно демонстрировал свое ко мне отношение. Честное слово, я очень признательна Генриху за то, что он назначил вас нашим новым правителем.

«Держись подальше от этой сучки», — вспомнил он слова сэра Годдарда и почувствовал сильное желание оказаться вдалеке от этой чарующей сирены — прежде чем она полностью овладеет его волей.

Иначе Пэкстону суждено погибнуть, как это уже случилось с его другом.

Пэкстон понял, что ему нужно проинспектировать весь гарнизон, чтобы определить, кто из стражей должен унаследовать за Годдардом, а кто может остаться в крепости.

Убрав ладонь Аланы со своей руки и намереваясь отправиться по делам, Пэкстон вдруг попытался представить, как именно мог выглядеть Гилберт, вытащенный из воды.

Правда.

Чего бы это ему ни стоило, Пэкстон намеревался узнать ее.

— Сегодня, Алана из Лланголлена, вы можете благодарить небо за то, что Генрих сделал меня новым правителем здешних краев, — произнес он сдавленным голосом. — Но только имейте в виду, что я вовсе не намерен облегчить вам жизнь. Напротив.

Ему хотелось посмотреть, как Алана воспримет его слова, однако она и бровью не повела. Тогда он продолжил:

— Власть моя весьма велика. Все в этих краях будут обязаны подчиняться моим распоряжениям. Вы поймете, что я вовсе не так груб, как сэр Годдард. Но если обстоятельства того потребуют, я буду действовать столь же решительно и безжалостно, как и он… — Пэкстон взял большим и указательным пальцем ее за подбородок, чтобы она внимательно слушала его. — Благодарны ли вы? Мы встретимся через некоторое время, и тогда у вас будет возможность высказать мне свои чувства. Готов держать пари, что вы уже не будете так же рады мне, как сейчас.

С этими словами он вышел из залы.

Глава 2

Время, что было отведено сэру Годдарду для сбора его вещей, подходило к концу.

Алана внимательно следила за рыцарем. Движения его были резкими, что свидетельствовало о мрачном настроении.

— Хорошо, что эта мразь убирается отсюда, — услышал Пэкстон голос возле своего уха. Это был Мэдок.

— Именно, — поддакнула Алана, с некоторым опозданием задумавшись над тем, что она слишком уж откровенна.

Конечно, она хотела, чтобы Годдард покинул замок, и, тем не менее чувства ее были неоднозначны. Ведь, если рано или поздно правда всплывет, ей придется ох как не сладко.

С одной стороны, она испытывала радостное облегчение при одной только мысли о том, что ненавистный для нее человек вскоре уберется из замка. И в то же время Алана опасалась, что Пэкстон окажется для нее еще более неудобен, чем сэр Годдард.

Встретимся через некоторое время… Готов держать пари, что вы уже не будете так же рады мне, как сейчас…

Слова Пэкстона де Бомона не давали ей покоя. Алана сомневалась, что он будет столь же коварен в отношениях с ее людьми, как и сэр Годдард, но она не знала, как сложатся отношения у Пэкстона с ее соплеменниками уэльсцами.

Решительный и безжалостный. Так он понимает справедливость?

Пэкстон пообещал, что при нем не будет никаких варварских наказаний. Видимо, он имел в виду жестокие избиения и отсечение конечностей в наказание за провинности. Однако он ясно дал понять, что судить провинившихся он намерен строго. Не оказалось бы, что вместо пыток он будет сразу уничтожать подозреваемого в совершении преступления!

Она перевела взгляд на человека, занимавшего сейчас все ее мысли, и была поражена тем, что предстало ее взору.

В лучах яркого солнца казалось, что вокруг головы Пэкстона застыло иссиня-черное сияние. Его длинная кольчуга на солнце переливалась и сверкала, делаясь похожей на большой серебряный кокон, вобравший тело Пэкстона от плеч до колен.

Неземное создание, — первое, что пришло ей в голову. Однако в следующую же секунду, когда Алана вспомнила, что он нормандец, она спохватилась и решила, что если уж он на кого сейчас и похож, так именно на одного из демонов ада.

Алана внимательно пригляделась к Пэкстону. Находившийся сейчас в какой-нибудь полудюжине ярдов от нее, рыцарь казался свободным и раскованным, как если бы ничто в этой жизни по-настоящему не огорчало его.

Но лишь глупец мог подумать, что этот человек столь беззаботен и неосторожен, каким казался в данную минуту. Пзкстон ни на мгновение не расслаблялся и готов был в любой момент ответить на всякое враждебное действие. Он был сильным мужчиной и опытным воином. О, как бы Алана хотела, чтобы сострадание и понимание были ему столь же свойственны, как сила воли и разум.

Почувствовав, должно быть, ее пристальный взгляд, Пэкстон обернулся. Их глаза встретились… Между мужчиной и женщиной пространство вдруг наполнилось мощной энергией, и это свидетельствовало о приближении бури.

А всякая буря приносит не только живительную свежесть, но и опасность, — это Алана хорошо знала, ведь в краю, где она жила, сильные ливневые дожди не были редкостью.

Эта мысль не на шутку испугала ее. Алана поспешила отвести взгляд, но сделала это недостаточно проворно. Она и вовсе смутилась, увидев, что Пэкстон уверенно направился в ее сторону. Остановился он, лишь, когда их разделяли какие-нибудь полторы ширины ладони.

— Насколько я могу судить, вы ждете, не дождетесь, когда этот сэр Годдард уберется отсюда, — произнес он.

Алана не смела взглянуть на него. Странное волнение, которое она испытала, все еще не улеглось. Она чувствовала себя чрезвычайно незащищенной. Достаточно поднять голову, встретиться взглядом с этим человеком — и от всей ее самоуверенности не останется и следа.

Именно в это мгновение Алане пришло в голову, что такой человек, как Пэкстон, вполне способен добраться и до ее самого страшного секрета. Он казался ей необыкновенно проницательным, она чувствовала, что мужчина с таким взглядом, если уж захочет вызнать — вытянет из нее всю правду о случившемся. Положение Аланы было весьма непростым, ибо за одной лишь ошибкой может последовать подлинная катастрофа.

— Как бы я желала, чтобы уже через мгновение его тут больше не было, — глядя прямо перед собой, произнесла Алана.

— Насчет «мгновения» не знаю, но смею вас уверить, что весьма и весьма скоро он уберется отсюда.

В это время несколько спутников сэра Годдарда уже оседлали коней. Примеру их вскоре последовали и остальные.

— Никто здесь скучать без него не будет, — сказала Алана, наблюдая за тем, как Годдард напоследок проверяет крепление седла. — Он вел себя здесь как животное.

— Что ж, может быть. Только не получилось бы так, что, когда сэр Годдард покинет замок, вы об этом пожалеете.

— Вот этого то уж точно не будет.

— Точно? — переспросил он. — Это сейчас вы так думаете, но как только узнаете меня получше, то, возможно, очень захотите, чтобы он вернулся.

Напрочь позабыв о своем решении не встречаться взглядом с Пэкстоном, Алана повернулась в его сторону. Неужели же ее опасения были не напрасны? Может ли такое быть, что этот человек доставит ей еще больше неприятностей, чем сэр Годдард? И хотя в голосе Пэкстона прозвучала явная угроза, лицо его оставалось по-прежнему спокойным.

С той минуты, как Пэкстон покинул залу, настроение его явно улучшилось. Алана заметила, что губы его чуть тронула улыбка и на загорелых щеках показались ямочки.

— Я нарочно сказал это, чтобы вы посмотрели на меня.

Она растерянно заморгала.

— Чтобы посмотрела?

— Ну да. Когда мы с вами разговариваем, вы почему-то стараетесь не смотреть мне в глаза. Хотел бы я знать почему.

Ответ же был прост. Пэкстон очаровывал и вместе с тем пугал Алану. И хотя она ни за что на свете не призналась бы ему в этом, она испытывала именно такие чувства.

Вот опять — она взглянула на него и смутилась: его глаза были прозрачны и чисты, как ясное утреннее небо. И в следующее же мгновение она услышала крик, мощный, как раскат грома.

Звук отозвался звоном в ушах, а земля под ее ногами, казалось, дрогнула.

— Миледи! — что есть сил закричал Мэдок.

Она успела увидеть огромного боевого коня, который стремительно несся на нее, и во все стороны от него летели комья земли.

И в тот самый момент, когда Алана поняла, что ей суждено быть заживо раздавленной, Пэкстон отважно ринулся между нею и конем сэра Годдарда. Хотя в последний момент всадник попытался сдержать коня, было уже слишком поздно. Конь сильно ударил Пэкстона в грудь. Пэкстон, однако, сумел ухватиться за уздечку, что позволило ему самому удержаться на ногах и одновременно остановить взвинченную лошадь.

Ни слова не произнес сэр Годдард в качестве извинения за тот переполох, виновником которого он оказался. Как ни в чем не бывало сэр Годдард заявил:

— Ну вот, мы готовы отправляться в путь.

— Давно пора, — пробурчал Пэкстон, отпуская узду. — Не позднее завтрашнего вечера ты должен уже быть на месте.

— Мы прибудем в замок Честер намного раньше. Уж это я вам могу обещать. — Сэр Годдард посмотрел на Алану, затем вновь перевел взгляд на Пэкстона. — И вот что еще. Мой вам совет: когда ложитесь спать, меч свой кладите рядом. Иначе как бы ваш сон не сделался бессрочным. — И ловко развернув коня, пустил его легким галопом в сторону надвратной башни.

Алана облегченно вздохнула, лишь когда сэр Годдард и его спутники выехали наконец за ворота замка и створки ворот оказались плотно закрыты. Она решила, что непременно отблагодарит Пэкстона за то, что он встал между ней и конем, который наверняка затоптал бы ее. Но, подумав, решила все-таки промолчать.

Пэкстон же помрачнел: ранее испытанные к Алане сентиментальные чувства улетучились. Лицо его посуровело: глаза стали холодными, губы сжались; мускулы его сильного тела напряглись. Уж наверняка предупреждение сэра Годдарда имело под собой некоторое основание. Посмотрев на Пэкстона, Алана поняла, что не время сейчас благодарить его. Ответ Пэкстона, возможно, будет не менее суровым, чем слова, сказанные ей в зале.

— К вашему приезду было выставлено угощение, которое наверняка уже давно остыло. И все-таки, не согласитесь ли перекусить? — предложила она, чувствуя себя спокойнее и увереннее.

— А моих людей это тоже касается? — официальным тоном задал он вопрос.

— Конечно же, и они уже поели. Все, кроме священника. Я так и не сумела пока с ним повидаться. Думаю, что он все еще в часовне.

— Тогда пусть убирают со столов. А священник поест позднее.

— Но вы, должно быть, проголодались. И уж почти наверняка ваше горло пересохло.

— Я перекушу, когда будет ужин. А сейчас у меня есть более неотложные дела.

Резко развернувшись, он зашагал по двору. Алане лишь оставалось проводить его взглядом.

— Ну, как он вам показался? — спросил ее Мэдок, едва только Пэкстон скрылся за дверью помещения, где квартировал гарнизон.

— Трудно пока сказать. — Алана испытывала тревожное чувство, причем тревога ее постоянно нарастала. — Надеюсь, Мэдок, что его поспешность объясняется лишь желанием поскорее познакомиться с гарнизоном и тем, что его интересует, как обстоят дела по хозяйству. Молю Бога, чтобы эта его торопливость не оказалась связанной с Гилбертом. С причиной его гибели.

— И вы, что же, не видели и не слышали ничего подозрительного ни до трагедии, ни после, когда сэра Гилберта вытащили из воды? — спросил Пэкстон.

Мужчина покачал головой.

— Нет, сэр. Леди Алана прямо-таки обезумела от горя… Как и все остальные, она так горевала, так горевала, когда узнала о случившемся.

— Ее слезы были неподдельны?

— Насколько я могу судить — да. Я бы так и сказал: она горевала искренне. — Человек перевел дыхание. — Скажу еще, что она хоть и очень переживала, но настояла на том, чтобы ей было позволено самой обмыть и обрядить покойного. Думаю, лишь из чувства глубокой любви она пошла на этот шаг.

Разочарованный, Пэкстон поскреб в затылке.

— Что ж… Может, оно и так. — Поднявшись с небольшого, изрядно поцарапанного столика, который служил ему сиденьем, Пэкстон сказал: — Спасибо за помощь. Можешь быть свободен.

Посмотрев вслед уходящему молодому солдату, Пэкстон подумал о том, что за столько времени не сумел выяснить ничего существенного. Он расспросил почти всех солдат гарнизона о том, что каждый из них думает о смерти Гилберта. И все они рассказывали приблизительно одно и то же. И только что опрошенный молодой солдат тоже не сказал ничего нового.

Дверь закрылась за последним, двадцатым солдатом; два десятка охранников сумел отобрать из всего гарнизона Пэкстон, чтобы те продолжали служить в крепости. К явному огорчению Пэкстона, после всех расспросов он так и не получил доказательств того, что смерть Гилберта была лишь несчастным случаем, как об этом сообщила Генриху Алана.

И это настораживало Пэкстона.

Несмотря на пристрастие сэра Годдарда к вину, этот человек не был глуп. Что-то наверняка давало ему основание опасаться за свою жизнь, как и за жизнь остальных воинов Генриха. Что-то ведь натолкнуло Годдарда на мысль о том, что гибель Гилберта не случайность…

Пэкстон уже успел пожалеть, что столь поспешно отослал рыцаря в Честер, где находился молодой эрл Хью, под чьим началом служил сэр Годдард, Конечно, следовало не спешить с его отправкой и как следует, в подробностях расспросить рыцаря о том, что именно тот думает о смерти Гилберта. Теперь приходилось выспрашивать, собирать сведения по крупицам, не имея возможности надеяться хоть на чью-нибудь помощь. Что ж, ему самому придется все выяснить, и начнет он с расспросов Аланы из Лланголлена.

Гулкий булькающий звук нарушил тишину комнаты, — это напомнил о себе голодный желудок.

— Сколько времени? — осведомился Пэкстон у сэра Грэхама.

Рыцарь вышел из угла комнаты, где стоял все это время, не проронив ни слова.

— Уже совсем стемнело. Полагаю, что ужин давно уже ждет нас. Думаю, самое время пройти в залу, иначе, когда мы придем, останутся одни только крошки да пустые блюда.

— Верно рассуждаешь, — согласился Пэкстон. Подгоняемые голодом, они вышли из комнаты на улицу. Проходя по двору замка, они услышали шум голосов, доносившихся из залы, а как только Пэкстон и Грэхам вошли, в нос им ударил приятный аромат жареного мяса. Желудок Пэкстона издал громкий вопль, и вопль этот походил на львиное рычание. Найдя за столом два свободных места, приятели уселись.

Пока Пэкстон ел, мозг его не переставал работать: виновна Алана или нет? Его волновало это не только потому, что Пэкстон хотел отомстить за покойного друга, — он боялся упустить возможность, которую предоставил ему Генрих.

Ведь третья причина, вынудившая Пэкстона отправиться в это путешествие, заключалась в том — и это больше всего привлекало удачливого воина, — что король пообещал своему вассалу сделать Пэкстона и возможных его наследников на веки вечные повелителями этой крепости, всех земель в округе, а также всех жителей, обосновавшихся на много миль вокруг замка. У короля было одно-единственное непременное условие: Пэкстон обязан добиться от уэльсцев, над которыми будет поставлен, чтобы те присягнули на верность королю Генриху.

Услуги Пэкстона Генрих оплачивал особо, и поскольку у Пэкстона не было и быть не могло ни малейшей надежды на получение какого-либо наследства, то перспектива сделаться верховным правителем обширнейших земель весьма и весьма ему улыбалась. Дело осложнялось лишь тем, что предложенные земли находились именно здесь, в Уэльсе. Ну, а сами жители Уэльса решительно не намерены были позволить кому бы то ни было приручить себя. И менее всего они готовы были к приручению со стороны нормандца.

Пэкстон вспомнил сейчас свою беседу с Генрихом две недели назад, — именно тогда ему было сделано это заманчивое и лестное предложение. И тогда, и теперь его волновал только один вопрос: примут ли жители Уэльса его в качестве правителя, а Генриха — в качестве своего верховного владыки?

Его волновало, сумеет ли он выполнить требование короля. Должно быть, Пэкстон каким-то образом показал свою неуверенность, потому что она не укрылась от Генриха. Недобро прищурившись, король усмехнулся и, глядя Пэкстону прямо в глаза, осведомился: неужели у такого рыцаря недостанет ума и силы воли, чтобы подчинить этих глупцов уэльсцев?..

— Вы отлично знаете, что я вовсе не дурак, да и силы воли мне не занимать, — явно обидевшись на подпущенную Генрихом шпильку, сказал Пэкстон.

— В таком случае послушай, что я тебе скажу, — заявил Генрих. — Ты отлично служил мне, и потому я хотел бы вознаградить тебя за верность. Мы с тобой хорошо знаем, что уэльсцы — народ совершенно непредсказуемый, а стало быть, понимаем, что выполнить мои требования тебе будет нелегко. Знаю, что тебе по душе моя награда, и я хочу облегчить тебе задачу.

При этих словах он сделал жест рукой, адресуя его облаченному в церковное одеяние священнику, который тут же окунул в чернильницу перо и застыл, ожидая, когда будут произнесены слова, которые нужно записывать.

Привычно откашлявшись, Генрих объявил следующее:

— Королевским декретом ты назначен в мужья Аланы из Лланголлена. Все, что ранее принадлежало ее покойному супругу, Гилберту Фитц Уильяму, равно как и все то, что она получила в наследство от умершего его величества Родри-ап-Дэффида — тем более что полученные ею земли находятся на месте, где ранее стояла старинная нормандская крепость, — так вот, все это переходит во владение сэра Пэкстона в день свадьбы последнего… А как только эта женщина сделается твоей женой, тебе будет не трудно заручиться поддержкой и ее народа.

Пэкстону вовсе не было по душе то, что ему обязательно нужно было жениться на той, которая, быть может, убила Гилберта. Кроме того, Пэкстон сомневался, согласится ли Алана из Лланголлена на это, ведь она — женщина Уэльса.

Сомнения Пэкстона очень рассердили Генриха.

— В тот самый день, когда Алана вышла замуж за Гилберта, она сделалась моей подданной, — рявкнул король. — И она будет подчиняться моим приказам, в противном случае ей придется пенять на себя. Что касается гибели Гилберта, мы до сих пор не знаем, происходило ли все так, как говорит она, и действительно ли он утонул, или же это было злодейское убийство. А потому, если она понравится и подойдет тебе, я советовал бы тебе взять ее в жены. Но если даже она тебе не подойдет, все равно женись на ней.

Ты можешь лечь с ней в постель, лишь когда захочешь, чтобы она зачала законного наследника. Если тебя не будут устраивать ее ласки, найдешь себе любовницу. Ну, а если позже тебе удастся выяснить, что не без участия Аланы из Лланголлена ее муж был отправлен на тот свет, — передашь ее мне, а уж я сумею отплатить ей за предательство.

Если не захочешь жениться на ней, что ж, твое дело. Я лишь подумал, что некоторая помощь с моей стороны не помешает. Потому и продиктовал сей декрет. Но учти, все, что я сказал, остается в силе: если она окажется виновной в гибели Гилберта, то судить ее буду я сам. Такое преступление не должно оставаться безнаказанным. Все ли тебе ясно?

Пэкстон ответил утвердительно.

Сделанное королем предложение было весьма заманчивым, тем более что это была мечта Пэкстона — сделаться правителем и хозяином собственной земли. Его смущало лишь главное условие: уэльсцы должны присягнуть Генриху на верность как своему королю. Если Алана из Лланголлена не будет ему помогать, то задача неизбежно станет невыполнимой.

Конечно, можно было избрать и другой путь. Он вполне смог бы силой оружия поставить уэльсцев на колени и держать их в повиновении. Беда лишь в том, что при таком положении дел награда, о которой Пэкстон мечтал, не будет столь привлекательной, ведь его жизнь тогда будет подобна битве.

Но, тем не менее в кожаном мешочке, прицепленном к поясу Пэкстона, лежал и дожидался своего часа вдвое сложенный пергамент с королевским указом.

Конечно же, Алана была очень красивой женщиной и, теперь он понял, желанной. Однако их брачный союз едва ли окажется удачным. Они ведь такие разные. И главным препятствием было недоверие.

Пэкстону необходимо удостовериться в ее непричастности к смерти друга.

Он оглядел залу, отыскивая женщину, занимавшую все его мысли, и наконец увидел ее, но не за столом, а возле стены.

Пэкстон неотрывно следил за ней: на него произвело впечатление, что женщина предпочла находиться среди своих соплеменников, не желая выделяться. Она прислуживала гостям: наполняла вином чаши, подкладывала желающим еду. Она старалась все время быть среди уэльсцев, которые, как считал Пэкстон, были недостойны даже находиться рядом с ней. Также он обратил внимание, что Алана старалась держаться подальше от места, где сидел он.

Вспомнив, что Алана во время их первой беседы во дворе замка не желала смотреть ему в глаза, Пэкстон задумался о том, что побуждает ее быть такой осторожной. Неужели один его вид заставляет ее нервничать?

Он не представлял, какие его слова или поступки могли вызвать у нее подобную реакцию. Если, конечно, она не…

— Ты все еще думаешь, что смерть Гилберта была спланированным убийством? — спросил сэр Грэхам, допив вино. — Из всего того, что мы услышали, ничто не указывает на убийство.

Эта фраза отвлекла Пэкстона от его раздумий. Сэр Грэхам, как и он сам, ужинал в молчании, склонив светлые волосы над тарелкой. Было очевидно, что Грэхам всецело поглощен событиями последних часов, а именно — беседой с двадцатью солдатами гарнизона.

Пэкстон подождал, пока приятелю вновь не наполнили кубок, но когда горлышко большой плоской бутыли с вином нависло над его собственным кубком, он жестом остановил человека, разливавшего гостям напитки. Дождавшись, когда слуга отошел на некоторое расстояние, Пэкстон сказал:

— Действительно, ничто не указывает на убийство. Однако ведь известно, что если кто-то очень захочет скрыть правду, это вполне может получиться.

Зеленые глаза Грэхама расширились.

— Это как?

— Давно известно, что слезы способны смягчить сердце мужчины, даже если эти слезы и показные.

— Значит, ты полагаешь, что Алана разыгрывает из себя безутешную вдову… и что она и есть преступница?!

— Я подозреваю именно ее.

— Подозрения — это еще не доказательства.

— Может, и так, — сказал Пэкстон и взглянул на Алану. — Можешь назвать это звериным чутьем, если угодно, но я уверен, что она что-то важное недоговаривает. Если она не убивала Гилберта, то уж ей наверняка известен убийца. Но, так или иначе, она имеет к этому какое-то отношение. И это я намерен со временем доказать.

— Я должна предупредить дядю; — шепнула Алана Мэдоку несколько часов спустя.

Они находились в дверях главной залы. Обитатели замка спали прямо на полу возле центрального камина.

— Будет лучше, если вы отправите одного из ваших слуг сделать это, — настойчиво сказал Мэдок, стараясь, чтобы его шепот был слышен одной только Алане. — Затея весьма рискованная. Я заметил, что, в отличие от своего предшественника, этот едва пригубил вино. Не исключено, что и сейчас он не спит. А уж если вас поймают в момент, когда вы будете выходить из калитки, то у Пэкстона могут возникнуть подозрения.

Алана взглянула на помещение, в котором расположились Пэкстон де Бомон и его люди. Из окон здания не пробивался ни единый луч света.

— Меня не поймают. Я не просто собираюсь рассказать Рису о том, что здесь происходит, но и намерена обсудить с ним некоторые другие дела.

— Тогда позвольте мне пойти вместе с вами, — не унимался Мэдок. — Ночной лес — это вовсе не то место, где молодой женщине можно находиться в одиночестве.

Она решительно покачала головой.

— Нет, Мэдок, я пойду одна.

— Тогда, если доберетесь до своего дяди, оставайтесь у него и даже не думайте возвращаться сюда. Не в пример сэру Годдарду, этот человек куда проницательнее. Если только он выведает правду…

Алана приложила палец к губам слуги.

— Я непременно должна буду вернуться сюда. Что бы там ни заявлял Генрих, эта земля — мое наследство. Она принадлежит мне, тебе, всем жителям Уэльса, кто обосновался в этих краях. И я вовсе не намерена уступать то, что принадлежит мне по праву. Не намерена я также и оставлять своих друзей один на один с этими псами. — Она еще раз оглядела весь двор, желая убедиться в том, что поблизости нет ни единой души. — Я вернусь еще до рассвета.

И прежде чем Мэдок успел привести какой-либо новый довод против ее намерения, Алана уже уверенно направилась к боковой калитке. Небо было затянуто облаками, и потому свет луны был очень тусклым. «Что ж, это только к лучшему», — подумала Алана, отлично зная, что ее натренированные глаза в такой вот полутьме смогут различить все, что нужно, не в пример этим нормандцам. Воздух был насыщен влагой, и она молила небеса, чтобы дождь не начался прежде, чем она переправится через реку и вернется в замок.

Она просто обязана добраться до Риса, чтобы предупредить и его и своих кузенов о том, что сэр Годдард покинул крепость. Он был человеком расхлебанным, главным образом оттого, что не расставался с кубком вина. Однако же преемник Годдарда был воином что надо, обладал всеми качествами, которых столь недоставало его предшественнику. Пэкстон де Бомон со своими людьми, поддерживаемый двадцатью солдатами гарнизона, которым дозволено было остаться в замке, вполне способны одолеть ее соплеменников-уэльсцев.

И дело вовсе не в намерении Риса организовать штурм, — просто она обязана была предупредить его, чтобы он оставался на противоположном берегу реки, подальше от крепости, которая возвышалась над долиной и девственным лесом. Больше им не придется запросто встречаться, как они встречались прежде и как рассчитывали встретиться сегодня, ибо риск был слишком уж велик.

Неслышной поступью Алана стремительно перебегала, останавливаясь в спасительной темноте лунных теней, которые отбрасывали постройки замка. Вскоре она уже вполне могла различить главные ворота замка. Присмотревшись и никого не увидев поблизости, Алана пустилась бегом. Но вдруг чья-то сильная рука, схватив за локоть, остановила ее. Испугавшись, она чуть было не закричала в полный голос, — хотела закричать, но лишь сдавленно вскрикнула и уставилась на схватившего ее за руку мужчину.

То был Пэкстон де Бомон.

— Что вам нужно?! — спросила она, одновременно пытаясь высвободиться.

— По-моему, это я могу задать подобный вопрос. — Он посмотрел на ворота, затем перевел взгляд на женщину. — Интересно, куда это вам так не терпится убежать в столь поздний час?! Или, может, ваш любовник ожидает сейчас в лесной глуши?

Сверкнув глазами в сторону мощно сложенного рыцаря, Алана сжала губы. Ну уж нет... Она скорее согласится умереть, чем ляжет в постель с новым мужчиной! Это было первое, что пришло ей в голову, но Алана тотчас же усомнилась, припомнив, что испытала она, увидев Пэкстона впервые.

— Я направлялась на могилу Гилберта! — отчаянно заявила она, выбрасывая из головы все прочие глупости.

— Куда-куда?!

— На могилу, — возмущенно ответила она. — За воротами, тут неподалеку, я приказала расчистить место в лесу. Сэр Годдард не позволял мне покидать замок. И потому мне приходилось дожидаться, когда он в очередной раз свалится пьяным, и под покровом ночи пробираться туда, чтобы на могиле помолиться об успокоении души моего супруга. Пэкстон молчал, причем молчание его настолько затянулось, что Алана восприняла тишину как выражение недоверия к своему объяснению. Но ее страхи рассеились, едва только Пэкстон сказал:

— Я вовсе не такой, как сэр Годдард. Вам бы хорошо запомнить это. Как только утром встанет солнце, мы вместе, вы и я, отправимся на его могилу и помолимся за него. А покуда отправляйтесь к себе. И чтобы вы не вздумали опять куда-нибудь улизнуть, я, пожалуй, провожу вас.

Шагая обратно, Алана думала о дяде. Она обязана найти возможность предупредить его.

Мэдок, вспомнила она. Только на него теперь и можно надеяться, ведь сама она теперь постоянно будет находиться под неусыпным наблюдением.

Впрочем, и Мэдок здесь не поможет, подумала чуть погодя Алана, сообразив, что Пэкстон де Бомон слишком умен и потому без труда раскусит подобный замысел. Кто-то другой должен передать весточку дяде. Тот, на кого не может пасть и малейшего подозрения.

Может быть, Олдвин…

Впрочем, едва ли… Он и так уже изрядно претерпел. И было бы слишком безжалостно подвергать опасности его жизнь. Но как бы там ни было, а Рис должен быть предупрежден.

Они подошли к двери, которая вела в залу. Алана ждала, что Пэкстон отпустит ее руку, но он как будто и не намерен был делать это.

— Вы еще чего-нибудь хотите? — после затянувшейся паузы осведомилась она.

— Хочу получить правдивый ответ. Алана вскинула голову.

— Ответ?! На какой же, интересно, вопрос?

— Действительно ли Гилберт сам утонул. Или все-таки это вы его убили?

Глава 3

Ответом Пэкстону было рассерженное молчание.

Закрепленные на специальных держателях факелы освещали внутренний двор замка. Однако в том месте, где стояли Пэкстон и Алана, царила темнота, и глаза Аланы ничего не могли сказать постороннему человеку. Тем не менее, Пэкстон чувствовал, что она рассержена.

Тянулись тягостные секунды, оба сохраняли молчание, но в воздухе как будто повис страшный вопрос: была ли Алана причиной смерти мужа? Он услышал, что Алана вздохнула.

— Что же, если вы хотите так думать, думайте! Если бы я не оказалась тогда в воде, если бы речной водоворот не подхватил меня, муж сегодня был бы среди нас. Но его нет, он лежит в могиле. Его взяла та самая вода, которая едва не отняла мою жизнь. Но я не заставляла его делать то, что он сделал. Он действовал по собственной своей воле. Так что можете обвинять меня, сколько угодно. Именно так поступал сэр Годцард. Да я, собственно, и не рассчитывала, что вы будете думать иначе.

Она вновь попыталась высвободиться, но сильные пальцы Пэкстона держали ее железной хваткой.

— Но я вовсе не сэр Годдард, — резко сказал он.

— Судя по всему, вы считаете виновной меня, — она дернулась, желая наконец освободиться. — Что ж, если не верите моему рассказу, можете спросить у кого-нибудь другого о событиях того дня. Спросите у солдат гарнизона, которые обнаружили тело моего супруга и перенесли его в крепость.

— Я их уже спрашивал.

Поняв, что из его рук так просто не вырваться, Алана перестала дергаться.

— Ну и что же?

— Никто из них ничего не заметил. Они считают, он просто утонул, — признал Пэкстон.

— И, тем не менее, вы предпочитаете не верить этим людям. Почему?

На этот вопрос Пэкстон был не в состоянии ответить. Что бы он мог сказать? Хотя у него и не было необходимых подтверждений, интуитивно он чувствовал, что именно она убила Гилберта. А если и не убила, то точно была причастна к смерти мужа.

Однако интуиция — слабый аргумент, особенно в глазах короля. Правда, Генрих придерживался той же точки зрения на происшедшее, что и Пэкстон.

— Вы, сэр, с предубеждением относитесь ко мне, — после долгого молчания сказала Алана. — И причина предубеждения одна-единственная: потому что я из Уэльса.

— Вы неправы.

— Неужели? Едва ли вы приставали бы с подобными вопросами к женщине нормандских кровей.

Обдумывая эти ее слова, Пэкстон молчал. Неужели она права? Окажись Алана нормандкой, может, и вправду подобных вопросов ей никто бы не задавал?..

— Вы вот все повторяете, что совсем не похожи на сэра Годдарда, — сказала она. — Но мне кажется, очень даже похожи. Вы и он имеете немало общего, во всяком случае, одинаковые предубеждения.

Эти слова Аланы подействовали на него как холодный душ. Первым побуждением было сразу же отмести все ее обвинения. Он хотел сказать, что вовсе ничего не имеет против нее и ее соплеменников, — однако подобных слов произнести он не смог. На самом деле он решил, что Алана виновата, даже раньше, чем впервые увидел ее. И причиной этого, как он теперь понимал, было ее наследство.

Пэкстон глубоко вздохнул.

— Ладно, снимаю вопрос. Более того, я приношу извинения за то, что задал его вам. Но вы, надеюсь, понимаете, что мне чрезвычайно трудно поверить, будто Гилберт утонул. Ведь он был отменным пловцом… Именно он научил меня хорошо плавать.

— Значит, в тот день его хороших способностей пловца оказалось недостаточно, — сказала Алана. — Ночью, перед тем как все случилось, прошел ливень, какого давно уже в этих краях не было. Течение сделалось чрезвычайно сильным, вся река напоминала кипящий котел. Я даже не заметила, что Гилберт прыгнул вслед за мной. Едва я оказалась в реке, меня потащило течение, и все силы я прилагала к тому, чтобы не уйти на дно. Меня охватил ужас, я думала, что утону. От нехватки воздуха было такое чувство, что легкие вот-вот разорвутся. Если бы не подвернулся обломок дерева на моем пути, за который я как-то сумела ухватиться, мне бы не выжить. Но счастье тогда было на моей стороне. И наоборот — отвернулось от Гилберта.

Пэкстон чувствовал, что Алану бьет дрожь. Голос женщины, пока она рассказывала, несколько раз срывался. Она вспоминала весь ужас того дня, вспоминала о том, как потеряла супруга, весь тот ужас, когда она сама чуть не рассталась с жизнью. Сердце Пэкстона дрогнуло, он почувствовал сострадание к ней.

Выпустив ее руку, он коснулся пальцами лица Аланы и почувствовал, что щека ее была мокрой от слез.

— Успокойтесь, миледи, и постарайтесь более не вспоминать о том дне. Сейчас уже поздно. Вам пора отдыхать. А завтра, как и договорились, мы вместе сходим на могилу Гилберта. А пока я желаю вам спокойной ночи.

— Завтра, — прошептала Алана. Повернувшись, она поспешила в залу замка.

Как только дверь за ней захлопнулась, Пэкстон облегченно вздохнул.

Кончики пальцев его были влажными. Слезы скорби. Но вот искренни ли эти слезы?

Как ни пытался, он не в силах был полностью освободиться от терзавших душу сомнений. И, конечно, определенную роль играл тот факт, что она была из Уэльса.

Ветер взъерошил его волосы, первые капли дождя упали Пэкстону на плечи, на землю. Он продолжал смотреть на дверь, не обращая внимания на крупные слезы природы. Он желал успокоиться, собраться с мыслями.

Вплоть до сего дня он сам не понимал, насколько сильны в нем предубеждения, — может, потому, что он вообще не думал, что у него есть какие-либо предубеждения. Впрочем, не один он был такой. Все человечество в той или иной мере было заражено нетерпимостью. Как ни грустно такое признавать, но это — сущая правда.

Пэкстон был так погружен в размышления об Алане и ее соплеменниках, что даже не чувствовал дождь, усиливавшийся с каждой минутой. Уже вымокнув до нитки, Пэкстон пришел к выводу, что само по себе ее наследство не имело большого значения. Ему следовало относиться к Алане непредвзято. В этом он пытался убедить себя.

Развернувшись, Пэкстон по лужам двинулся в направлении гарнизонного помещения.

Все его логические рассуждения оказались безрезультатными. В том ли было дело, что Алана — женщина Уэльса, или в том, что ему подсказывала интуиция, — но недоверие Пэкстона к вдове Гилберта не исчезало.

Трагедия или гнусное предательство — что было в действительности?

Пэкстон понимал, что не успокоится до тех пор, пока не выяснит правду.

Между пожухлыми прошлогодними листьями, намокшими и потому плотным слоем лежащими на земле, начали пробиваться к солнцу новые молодые побеги. Когда холодный речной ветер налетал на деревья, казалось, что весь лес машет кронами, приветствуя легкие пушистые облака, плывшие по небу. Волнистые хлопья тумана поднимались от быстрой реки, расположенной в низине, — однако туман бесследно таял, едва только первые лучи солнца освещали речную гладь. Воздух был наполнен свежестью, бодростью: сильный дождь, прошедший ночью, как бы очистил все вокруг.

Они находились сейчас на специально очищенном от деревьев пятачке леса. Алана со своего места хорошо видела склоненную голову Пэкстона, который, опустившись на колено возле самой могилы Гилберта, с закрытыми глазами читал молитву.

Стоявшая позади Пэкстона Алана обращалась к Богу со своей молитвой. Но если Пэкстон молился о душе Гилберта, Алана молилась о себе самой.

Делая остановки между именами поминаемых святых, она размышляла сейчас над тем, что с ней произошло бы, догадайся вчера Пэкстон последовать за нею в лес, через реку. Не останови он ее возле ворот, сейчас бы знал о встрече Аланы с Рисом. Она представила, как затаившийся за стволом дерева Пэкстон слышит каждое ее слово и узнает всю правду о том, что сделала Алана. Интересно, неужели Пэкстон убил бы тут же и ее, и ее дядю?

Особенно горячо Алана благодарила сейчас святого Дэвида, покровителя всех жителей Уэльса, с именем которого уэльсцы шли в бой с саксами. Алана искренне надеялась, что святой Дэвид и впредь будет защищать ее от Пэкстона де Бомона и всех мужчин.

Глядя сейчас на продолговатый могильный холмик, который отец Джевон освятил по просьбе Пэкстона, — при освящении также была отслужена месса, — глядя на этот холм, Алана была уверена, что если бы святой Дэвид вчера не уберег ее, то она находилась бы теперь в такой же могиле и смерть Гилберта была бы отомщена…

Рис… Она обязана предупредить его.

Прислушиваясь к шелесту реки, которая огибала утесы и ударяла в огромные валуны, расположенные чуть ниже по течению от места, где была могила, она думала о том, что в течение ближайших нескольких дней никому не удастся переправиться на другой берег.

Она решительно не знала, как ей поступить, и в раздумье кусала нижнюю губу.

Она понимала, что из-за ее неприхода в условленное место дядя будет переживать. Но хотя ее замыслам и не суждено было осуществиться, втайне Алана была рада тому, что ей не пришлось переправляться через реку. Ведь даже если в одну сторону она и сумела бы одолеть водную преграду, то обратно ей ни за что бы не вернуться. Она лишь молилась, чтобы Рис не отправился на ее поиски, и главное — чтобы ему не взбрело в голову одолевать этот бешеный поток. Под ногой ее хрустнула сухая ветка. Почти тотчас чья-то рука схватила ее повыше локтя, так что от неожиданности Алана даже вздрогнула. Резко обернувшись, она увидела стоявшего рядом Пэкстона. Алана была настолько погружена в свои размышления, что даже не заметила, как он поднялся и подошел к ней. Лицо его было скорбным.

— Я несколько раз окликнул вас, но вы так сильно призадумались, — сказал он. — Наверное, вы опять вспоминали тот ужасный день.

Она взглянула на могилу с надгробьем из камня, на гладкой стороне которого была надпись. Мысленно испросив прощения у Бога за очередную ложь, она привычным усилием заставила глаза увлажниться.

— Когда бы я сюда ни приходила, всегда в памяти всплывает тот жуткий день. — Она подняла голову, чтобы Пэкстону были видны ее навернувшиеся слезы. — А как же иначе?

— Я очень хорошо понимаю вашу скорбь. Но вы не должны жить одним лишь прошлым. Иначе так недалеко и до беды.

Алана была не на шутку удивлена, когда Пэкстон вдруг пальцем вытер с ее щеки слезы. Сколь ни быстрым оказалось его прикосновение, она опять успела почувствовать, что руки у него нежные. Еще ночью Алана заметила это. И как прошлой ночью, она поймала себя на мысли, что его мягкое обращение производит на нее довольно сильное впечатление. Алана боялась признаться в этом самой себе.

Сердце ее отчаянно забилось, внезапно кровь прилила к щекам, и она почувствовала, что ей не хватает воздуха. Ни один мужчина прежде не вызывал у нее таких чувств. Справившись с нахлынувшим волнением, она отругала себя за то, что так реагирует на появление Пэкстона. Ни прошлой ночью, ни тем более сейчас она не желала более думать о нем.

Отняв руку от ее лица, Пэкстон сказал:

— Благодарю вас, что показали мне сюда дорогу и позволили проститься с Гилбертом.

— С вашей стороны было очень мило, что вы помолились за него, — ответила она, превыше всего надеясь, что Пэкстон не обратил внимания на то, что с ней происходило минуту назад. — Я уверена, что он был бы счастлив узнать, сколь высокого вы о нем мнения. Гилберт несколько раз с большим уважением произносил при мне ваше имя, однако я так ничего и не знаю про вашу с ним дружбу, равно как и о том, как вы с ним познакомились. А мне очень бы хотелось узнать об этом, если, конечно, вам не трудно было бы рассказать.

Он прищелкнул языком.

— Не вполне уверен, что он упоминал обо мне «с большим уважением», поскольку мы с ним все время боролись за первенство во всем. Но если оставить наше соперничество в стороне, то во всем остальном мы и вправду были друзьями.

Что же касается обстоятельств нашего знакомства, то мы с Гилбертом служили пажами, затем оба сделались оруженосцами в замке Варавиля, в Нормандии. Именно там мы обучались ратному мастерству, служа одновременно отцу и его сыну. Впоследствии мы сделались оруженосцами разных рыцарей, и только затем каждый из нас заработал свои собственные золотые шпоры.

В последний раз мне довелось встретиться с Гилбертом пять лет назад, когда по делам службы я был вызван в Кембриджский замок, это к северу от Дерби, в Англии. Я виделся с Гилбертом в Честере, где он служил тогда под командованием эрла Ранульфа. Я был рад, что мой друг счастлив и что дела у него идут нормально. — Пэкстон опустил голову. — Ну, а теперь я желал бы узнать и вашу историю. Каким образом вы повстречались с Гилбертом?

— Я находилась в замке, когда он с людьми прибыл сюда.

Пэкстон вздернул от удивления бровь, на лице его выразилось очевидное недоверие.

— То есть?! Не хотите ли вы сказать, что захватили принадлежащий Генриху замок?!

— Тогда Генрих еще не был королем. А Англией правил в те времена Стефан. Эта земля принадлежала моему отцу. Но в результате конфликта, сперва между Стефаном и Матильдой, затем между Стефаном и Генрихом, эта крепость на долгое время оказалась покинутой. Однако вместо того, чтобы вовсе ее уничтожить, мы решили поселиться тут. А когда мой отец умер, все это перешло ко мне по наследству.

— Я и говорю, что вы захватили замок Генриха.

Алану его слова рассердили.

— Как же это я могла захватить у него замок, который принадлежал именно мне?! Все вы такие, нормандцы: невежественные и охочие до чужого добра. Вам вечно мало того, что у вас есть, — вечно подавай вам еще и еще. Неужели вам никогда не приходило в голову, что на этих землях вас никто не ждет?!

— Отчего же, конечно, приходило. Но, тем не менее мы здесь, и мы намерены здесь остаться.

Алана поймала себя на мысли, что они, как боевые петухи, сошлись нос к носу. И поскольку для нее это была не самая благоприятная позиция, женщина сделала шаг назад. Гнев ее, однако, не улетучился.

— В один прекрасный день все попытки Генриха отхватить тут себе территории закончатся полным поражением. И всех вас тогда как ветром отсюда сдует. Но весь этот разговор лучше бы оставить. Ибо не ваш король, а эрл Ранульф послал Гилберта сюда, именно Ранульф считал своими эти земли. И, подобно Гилберту, он нынче также покоится в земле.

— Что, собственно, возвращает нас к разговору о Гилберте, — сказал Пэкстон. — Поскольку наследник Ранульфа Хью, граф Честерский, еще совсем ребенок, ему десять лет и потому он не в состоянии защитить свои владения силой оружия или силой своего ума, — именно поэтому Генрих взял на себя все тяготы по распоряжению тем, что принадлежит Хью. Именно поэтому я и нахожусь здесь.

На это Алане нечего было сказать. Граф Хью был шестилетним ребенком, когда умер его отец — отравленный, как рассказывали, Уильямом Певерилом, который не стерпел того, что его земли указом короля Генриха были отписаны Ранульфу.

Когда же весть о смерти Ранульфа сделалась общим достоянием, Гилберт был взволнован возможным восстанием жителей Уэльса, которые, чего доброго, могли напасть и на его замок. Граф Хью по малолетству был не в состоянии принять на себя общее командование, да и Генрих еще к тому времени не взошел на английский трон. Что же касается власти короля Стефана, то она в Уэльсе практически не чувствовалась.

В конце концов, выяснилось, что Гилберт беспокоился напрасно, потому что никаких беспорядков не произошло. Однако многие жители северной части Уэльса все-таки сделались свидетелями насильственных акций, когда Овэйн Гвинедд начал кампанию за освобождение своей родины от нормандцев.

— Что, вам, как я вижу, и ответить нечего? — осведомился Пэкстон после того, как молчание Аланы очень уж затянулось.

Алана встретилась с ним взглядом.

— Нечего. Все так, как вы говорите: замок принадлежит Генриху.

Сама она, конечно, так не думала и ответила подобным образом лишь для того, чтобы Пэкстон успокоился. Она решила не показывать своего недовольства. Ведь чем больше распространялась Алана на тему о том, кому принадлежат эти земли, тем более подозрительным становился Пэкстон. И потому она сочла за благо демонстрировать послушание и покорность. Так было лучше.

Пока длилось молчание, Алана и Пэкстон немного успокоились. Суровое лицо Пэкстона озарилось приятной улыбкой. Он явно радовался, что в словесной перепалке сумел-таки одержать верх.

Повернувшись, Алана зашагала прочь от могилы Гилберта. Пэкстон двинулся следом. Возле мощного старого дуба она обернулась и посмотрела на Пэкстона.

Он тоже пристально посмотрел на нее, затем — как если бы между ними не было никакого спора — ровным голосом спросил:

— Лланголлен — это не на юг ли отсюда? Он ведь на берегу реки, так?

— Именно.

— И сколько же миль до тех краев?

Она прислонилась спиной к стволу дуба, почувствовав легкое покалывание шершавой коры.

— Десять миль. А до Честера тоже немногим больше десяти миль — но на восток.

— Раз Лланголлен — место, где вы родились, как же тогда ваш отец мог утверждать, что эта земля принадлежит ему?

«Тоже хитрый вопрос», — подумала Алана. Ей было не так просто на него ответить. Вообще она с удовольствием бы выбросила из памяти все события, последовавшие за смертью Дэффида-ап-Синнана, всю разгоревшуюся тогда борьбу.

— В этих краях моя семья жила с незапамятных времен, не одно столетие, — ответила она. — Когда умер дедушка, мой отец получил наследство.

Она сочла за благо не рассказывать Пэкстону, что после смерти Дэффида два его сына не на жизнь, а на смерть столкнулись в борьбе за наследство. Роди, старший, и его родной брат — отец Аланы, который и оказался в итоге победителем, но победа досталась ему дорогой ценой — он заплатил за нее жизнью брата Хивеля. Если о каких-то событиях из прошлого Алана и хотела навсегда позабыть, так эта история была одной из таких. Хорошо еще, что ее кузен Гвенифер не гаил против нее злобы, — уже за одно это Алана благодарила судьбу.

— А что вынудило вас задать этот вопрос? — поинтересовалась Алана.

Он пожал плечами.

— Ваше имя и это место настолько несовместимы, что я просто захотел узнать. Считайте это любопытством. — Он сделал паузу. — Ваша мать, насколько я слышал, также умерла?

— Да. Она умерла, когда мне было лишь восемь лет. Отец умер, когда мне исполнилось четырнадцать. У матери была лихорадка, а с отцом — несчастный случай.

— Несчастный случай?

— Его сбросила лошадь.

— И у вас больше не осталось никого из родных?

— Отчего же. Про иных из них вы сами говорили. Большинство из них живут здесь со мной.

Нельзя сказать, что она говорила неправду. Она лишь позабыла упомянуть тех родственников, что жили за рекой. И вновь она подумала про Риса, искренне желая, чтобы он держался отсюда подальше.

Пэкстон подошел поближе.

— Должно быть, вы были очень юной невестой. Был бы жив Гилберт, я обвинил бы его в том, что он вытащил вас едва ли не из детской люльки.

Алана не сумела сдержать улыбки.

— Принимаю ваши слова как комплимент. Хотя когда мы с Гилбертом поженились, мне было больше, чем многим здешним невестам. А сейчас мне уже двадцать первый год.

— А выглядите на шестнадцать.

— Если бы Гилберт был жив, ему было бы двадцать семь. Полагаю, если вас одновременно сделали оруженосцами, стало быть, и вам сейчас столько же.

— Мне исполнится двадцать шесть в день, когда будет праздник Всех Святых Великомучеников. Я был способнее, чем Гилберт. И хотя мы практически в одно и то же время стали оруженосцами, ему пришлось несколько дольше дожидаться золотых шпор. Я ведь уже говорил вам, что мы всегда были соперниками.

Ему пришлось несколько дольше дожидаться.. Эта фраза запомнилась Алане.

— Вы сказали, что соперничали с ним. Но чтобы быть справедливой по отношению к Гилберту, должна сказать, что по-своему он был весьма способным. «Способным двуличником, — тут же подумала Алана. — И как раз из-за собственной лживости он и покоится сейчас в земле, вытянулся неподвижной куклой в своей могиле, и его едят черви».

— А скажите, — обратилась она к Пэкстону, — действительно ли ваши подозрения на мой счет улеглись? Если да, то у меня тоже есть несколько вопросов, которые я хотела бы вам задать.

— Например?

— Вы интересовались моими родителями. А кто ваши? И живы ли они сейчас?

— Мать жива. А отец умер восемь лет назад. Возвращался домой из последнего крестового похода, и по дороге на него напала банда разбойников. Какой-то прохожий обнаружил его тело на обочине дороги в двух милях от нашего дома. Отец лежал в канаве совершенно раздетый, бандиты унесли абсолютно все с собой. Нанесенные ему раны были серьезными, но не настолько, чтобы их нельзя было залечить. Однако в ту самую ночь, когда на него напали, в округе прошел сильный холодный дождь. Вода попала в легкие. Именно это и убило отца. — Пэкстон горестно покачал головой. — Меня до сих пор не перестает удивлять сам факт: отец проехал половину земли, сражался с ордами язычников, — даже чума не свалила его! И в Нормандию он вернулся целый и невредимый, разве с несколькими легкими царапинами — и скончался от крупа.

— Да, грустная история, — сказала Алана, подумав, что жизнь сплошь усеяна самыми причудливыми поворотами судьбы и никогда наверняка не знаешь, что случится в следующую минуту. — А ваша мать, она сейчас в Нормандии?

— Собственно, она в Аквитании. Она повторно вышла замуж и очень счастлива. Мой старший брат живет в Нормандии, ему очень повезло, у него жена и четверо детей. Судя по последним от него известиям, там все нормально.

Он как бы невзначай оперся рукой о ствол дуба — как раз возле головы Аланы. Пэкстон говорил и с каждым словом приближался к ней все ближе и ближе. Сейчас Алана видела перед собой его глаза, голубые и пленительно ясные. Она никогда не смогла бы позабыть ни эту дивную голубизну, ни того, с каким выражением Пэкстон смотрел на нее.

И опять дыхание Аланы участилось.

— Мне пора возвращаться в замок, — сказала она и выскользнула из-под дерева.

Пэкстон поймал ее руку.

— У меня к вам еще одна просьба. Я бы хотел посмотреть место, где все это приключилось.

Алана поняла, что под словом «это» он имел в виду те самые события, что оборвали жизнь Гилберта.

— Если же вам слишком тяжело отправиться на то место со мною, — продолжил он, — я вполне пойму вас. Так что я прошу лишь объяснить мне, где оно.

Ее сердце затрепетало — на сей раз от страха. Неужели же он все еще не оставил мысли узнать, как все происходило? Неужели думает, что по прошествии шести месяцев сумеет отыскать доказательства?! А если и вправду он что-нибудь отыщет, сможет ли обвинить Алану в убийстве?

Она внимательно посмотрела ему в лицо, пытаясь прочитать ответы на все эти мучительные для себя вопросы. Ее беспокойство несколько утихло, когда она поняла, что на том самом месте, где она упала в воду, Пэкстон сейчас ничего не сумеет обнаружить. Ни пятен крови, ни следов борьбы — ничего, что могло бы свидетельствовать о том, что тут произошло умышленное убийство.

Ее мысли прервал глубокий голос Пэкстона:

— Вижу, что идея похода на то место со мной не слишком-то вам по душе. Вы только укажите мне дорогу, а уж там я сам разыщу место.

События того дня все еще были свежи в ее памяти, и Алане неприятно было возвращаться на место трагедии, на берег реки. Но Алана ни за что на свете не пустила бы Пэкстона к реке одного. Ведь в это самое время по противоположному берегу мог идти Рис, пытаясь отыскать место, где было возможно переправиться через реку. Если же Алана пойдет с Пэкстоном, она, возможно, первая заметит Риса и успеет знаками предупредить его, дать понять, чтобы он спрятался в лесу. Как бы там ни было, но она не может допустить, чтобы Пэкстон шел к реке один.

— Я провожу вас туда, — сказала она.

— Вы уверены, что вам это не будет тяжело?

— Уверена. Увижу еще раз то место, может, боль несколько стихнет. — Приподняв юбки, она двинулась в направлении реки. — Пойдемте же. Сейчас вниз по склону холма, и потом еще нужно будет чуть пройти вдоль берега.

Ступни Аланы, привычные к уступам здешнего склона, легко находили точки опоры. Пройдя половину спуска к реке, Алана обернулась и увидела, что Пэкстон еще находится в самом начале крутого участка. Ноги его скользили по влажной земле, и Пэкстону приходилось спускаться от одного древесного ствола до другого, прислоняясь к каждому встречному дереву.

Один неверный шаг — и он грохнется навзничь. Вообще Пэкстон мог передвигаться, лишь отыскав глазами очередной ствол, за который можно было ухватиться. Но самое опасное заключалось в том, что он, чего доброго, может соскользнуть прямиком в реку, — так что и концов потом не отыскать.

Кроме этого последнего, все прочие возможности падения Пэкстона представлялись ей довольно комичными. Алана вовсе не хотела, чтобы Пэкстон погиб, тем более — чтобы он погиб так близко от ее родной местности. Ну, а если бы он раз-другой растянулся, что ж, она бы с удовольствием посмеялась над рыцарем.

Сдерживая смех, Алана следила за неловкими передвижениями Пэкстона по скользкому склону.

«Надо же, какой великий воин!» — думала она, улыбаясь, хотя втайне ей было жаль Пэкстона, привыкшего сражаться на равнинной местности и решительно незнакомого с тем, как следует вести себя в густом лесу. В следующий раз она обязательно подождет его и они будут спускаться вместе. Но только не сегодня. Ей нужно первой спуститься к реке и посмотреть, не поджидает ли Рис ее на противоположном берегу.

Грохот стремительного течения казался оглушительным.

Остановившись в нескольких футах от кромки воды, Алана старалась не обращать внимания на мощный водный поток, который пенился у нее под ногами. Все ее внимание было устремлено на дальний берег. Риса нигде не было видно, и это успокаивало Алану. А затем произошло следующее: волна ударила в камень, и брызги угодили Алане прямиком в лицо.

Ошеломленная, женщина стояла и глядела на бурлящий поток. Было такое ощущение, что река, подобно разгневанному живому существу, пыталась дотянуться до Аланы, ухватить ее.

Ближе.

Из-за мощного грохота реки до ее слуха долетел голос, который сейчас Алана слышала достаточно отчетливо.

Ближе, я сказал.

Завороженная непрерывным движением воды, Алана подчинилась голосу. Она вплотную подошла к воде и уставилась на волны, скользившие совсем рядом.

Еще ближе, — приказал ей голос.

Было такое чувство, что ноги ее принадлежат другому существу. Как бы издалека она увидела себя, поднявшую ногу, чтобы ступить в реку, которая обдала ступню женщины нетерпеливыми брызгами.

Иди ко мне.

Алана как бы против воли собиралась уже ступить в реку, но тут сильный рывок отбросил ее назад.

— Черт возьми! — заорал Пэкстон, развернув ее к себе лицом. С силой схватив ее за плечи, он сильно тряхнул Алану. — Что это вы надумали?

Освободившись от наваждения, Алана уставилась на Пэкстона. Лицо его было пепельно-бледным, а в глазах искры неизвестного ей состояния. Была ли то злость?

— Я… я сама ничего не понимаю, — прошептала она и взглянула на воду. Накидка, которой Алана покрывала голову, соскользнула, змеей легла на поверхность реки и почти сразу же исчезла, словно бы втянутая водой. Наконец-то осознав, что чуть было не произошло, Алана почувствовала, как кровь отливает у нее от лица. Посмотрев на Пэкстона, она сказала:

— Я слышала голос.

Смущенный ее признанием, Пэкстон нахмурил брови.

— Что еще за голос?

— Он шел от реки.

— Откуда?!

— От реки. Я стою и слышу, как этот голос говорит мне: «Ближе». А потом говорит: «Иди ко мне».

Глаза Пэкстона на мгновение округлились, затем выражение его лица смягчилось.

— Вы мне не верите, так ведь?

— Я сейчас понял одно: для вас приходить сюда никак было нельзя. Вы еще слишком слабы. А тут этот мощный поток воды, да еще ваше горе — это чуть не вынудило вас ступить в реку. Если даже вы и покончите с собой, то это все равно не вернет Гилберта. Пойдемте отсюда. — Он потянул ее за руку, подальше от воды. — Нам нужно взбираться тем же путем, что мы спускались.

— Вы не хотите взглянуть, где все это случилось?

— Нет, не теперь.

— Нo вы с таким трудом спустились сюда, — возразила она.

Он чуть слышно вздохнул.

— А разве отсюда мы не сможем увидеть то место? Если сможем, вы укажите рукой.

— Вон та выступающая скала, — сказала Алана и показала на участок, где порода выходила на поверхность, обтекаемая бурливой волной. — Тело Гилберта было обнаружено приблизительно в миле ниже по течению. Одежда его зацепилась за куст.

Пэкстон взглянул на быструю воду, стремительно бегущую по руслу.

— Река была тогда столь же бурной, как и сейчас?

— Еще хуже, — сказала Алана, никогда не видевшая эту речку столь мощной, как в тот самый день.

— Пойдемте, — он потянул ее за руку. — Все, что хотел, я увидел.

Алана позволила ему увести себя вверх. Пэкстон двигался вверх куда более уверенным шагом. Алана же думала о голосе, который слышала у реки. Неужели и вправду то был Гилберт, приказывавший ее прийти, чтобы он мог почувствовать себя отомщенным?

И хотя Алана не очень-то верила в существование привидений, ее тем не менее напугало то, что дух ее покойного мужа воззвал к ней. Но в конце-концов решив, что это — сущая чепуха, она выбросила рассуждения о Гилберте из головы.

Она решила, что это был некий приступ умопомрачения. Да и почему она должна чувствовать какую-либо вину по поводу смерти Гилберта?! Тем более что до сего дня ничего подобного не приходило ей в голову. Алана не могла себе ответить. Она была очень рада тому, что Гилберта не стало. Но откуда тогда это умопомрачение?..

Река была сегодня очень уж бурной. Такого сильного течения Алана не видела с того самого дня, когда она упала в реку. За прошедшие месяцы она приходила к реке, лишь когда течение бывало относительно спокойным.

Может быть, оказавшись один на один с мощным потоком, Алана благодаря шуму воды припомнила то, что хранилось в глубине ее сознания, — и то были воспоминания, о существовании которых она и сама не подозревала. Может, именно эти пласты воспоминаний и вызвали краткий период сумасшествия, который Алана только что пережила?

Подняв глаза от тропинки, Алана посмотрела на Пэкстона.

Во всем его облике появилась некая скованность движений. Он шел широкими шагами, безо всякого видимого усилия увлекая женщину за собой вверх по склону. Пэкстон, очевидно, был чем-то рассержен. Однако Алана не могла определить, сердился ли он на нее или же на самого себя.

Определенно, он спас ее от гибели, когда она уже занесла ногу над водой. И за это Алана была ему очень признательна. Однако ей казалась забавной его уверенность в том, что она намеревалась покончить с собой, будучи не в состоянии вынести нахлынувшего горя.

Это заблуждение Пэкстона было ей более чем на руку. Если бы она сумела окончательно убедить его в том, что страшно горюет по своему покойному супругу — вплоть до того, что иногда хочет покончить с жизнью, — он перестанет ее подозревать, прекратит преследовать своими вопросами. Но чтобы добиться этого, Алана как-то должна заручиться его симпатией, сочувствием, беспокойством.

Алана понимала, что ее слезы могут оказаться огромным ей подспорьем. Она уже научилась плакать при первой же необходимости. А ведь давно известно, что даже жестокосердые мужчины пасуют перед женскими слезами. И Пэкстон должен реагировать на слезы так же.

Остерегайся, — предупредил Алану внутренний голос. — Ты намерена сделать так, чтобы ему пришлось утешать тебя и чтобы он прекратил выспрашивать о том, как погиб Гилберт. Другое дело — как тебе следует поступить, если окажется, что утешение ты сможешь получить не иначе как в объятиях Пэкстона?

Когда до вершины склона остались считанные ярды, Алана почувствовала, что Пэкстон сильнее сжал руку. Они шли и шли, миновав могилу Гилберта. Пэкстон выбрал короткий путь, который вел прямиком к боковой калитке. И все время, пока они шли, Пэкстон сильно держал ее, однако при этом он не причинил Алане никакой боли. Она успела подумать, что таким же сильным и нежным может быть его объятие.

Алана понимала, что внутренний голос был частью ее самой и предупреждал не напрасно. Но стоило ей только представить, как этот человек обнимает ее — стоило только это представить, — как вся ее сила воли куда-то исчезала. И, собственно, какой был у нее выбор, — при том что Алане предстояло быть постоянно начеку и ни о чем не забывать?..

Пэкстон проводил Алану еще немного от калитки и перед входом в залу отпустил руку женщины.

— Отныне вам запрещается без сопровождения приходить к реке… Под сопровождением я разумею в первую очередь самого себя, — заявил он. — Мне не хотелось бы, чтобы еще хоть однажды произошло нечто подобное сегодняшнему печальному эпизоду. Понятно ли вам мое распоряжение?

Когда Пэкстон говорил о едва не произошедшей трагедии, в глазах у него сверкнул огонь, — такой же блеск Алана видела в его глазах, когда они стояли у реки. Она была не в состоянии определить, что мог означать этот блеск, — и потому решилась узнать.

— Если бы я оказалась в воде, то на одного человека, о котором не нужно больше беспокоиться, в моем роду было бы больше. Если честно, я даже удивлена, что вы помешали мне. Потому как вы ведь уверены, что именно я убила Гилберта.

— Я, как мог, объяснил, почему обстоятельства его гибели казались мне странными. Но после того, как увидел, какое тут мощное течение, я могу поверить, что его умения плавать тут было явно недостаточно. Это еще чудо, что вы вместе с ним не отправились ко дну. Наверное, миледи, в тот день вас уберегли святые. Как они сделали это и сегодня, но в следующий раз они могут и не сделать этого.

В ответ же на ваше удивление, что я не позволил вам погибнуть, могу сказать: я поступил так, потому что не хочу, чтобы ваша могила оказалась столь скоро возле могилы вашего супруга. Вы еще очень молоды, у вас впереди целая жизнь. И потому вам запрещается без меня спускаться к реке. Больше скажу: понимая, в каком вы сейчас находитесь состоянии, я настолько за вас беспокоюсь, что намерен приставить к вам охранника, чтобы он всегда был с вами.

«Стало быть, он беспокоится, — подумала Алана. — Боится, что я решусь покончить с собой». Вот именно этот страх и промелькнул в его глазах. То был именно страх. Когда она чуть не оказалась в реке, он перепугался за нее, как не пугался прежде в жизни. Неужели ее план сработает?

— У меня с головой пока все в порядке, — резко ответила она, и притворные слезы брызнули из ее глаз. — Я же говорю, что слышала голос. Может, река сердится, что я не погибла вместе с Гилбертом.

— А может, вы сами чувствуете вину, потому что сумели выжить, тогда как он погиб. — Пэкстон провел ладонью по ее щеке, затем взял ее за подбородок, вынуждая взглянуть ему прямо в глаза. — Алана, перестаньте себя изводить подобными мыслями. Гилберта больше нет. Что случилось, то случилось, ничего теперь не поделаешь. Прошлого не вернешь, нужно жить дальше.

Достойная порицания… Именно так подумала о себе Алана, обманывая Пэкстона, разыгрывая весь этот спектакль. Судя по выражению его лица, он действительно принял ее трагедию близко к сердцу, был тронут ее слезами и потрясен тем, что она хотела свести счеты с жизнью, невыносимой без Гилберта. «Какая же я все-таки дрянь», — подумала Алана. Но ведь если бы она была откровенна с Пэкстоном, он едва ли смог бы понять ее, и тогда положение Аланы сделалось бы ужасным. А раз так, у нее не оставалось выбора и приходилось продолжать этот спектакль.

— О, мне так тяжело сейчас…— прошептала она, и слеза, послушная воле Аланы, скатилась по щеке.

Он заметил это и опять вытер влажный след пальцем.

— Я понимаю, но вы должны мужаться. Пообещайте, что будете мужественной.

Моля Господа, чтобы он простил ей эту комедию, Алана чуть всплакнула, одновременно кивнув.

— Ну, вот и отлично. А теперь отправляйтесь к себе, умойте лицо и отдохните, — отцовским тоном посоветовал он. — А я скоро приду вас проведать.

Он повел ее в залу, в ответ на что Алана не выказала ни малейшего неудовольствия. Понурив голову, она прошла остаток шагов по двору, уверенная в том, что ее плану суждено сбыться.

Симпатия, забота, сочувствие — он демонстрировал сейчас все эти чувства. Еще несколько раз Алане нужно всплакнуть в его присутствии, и дело сделано.

Алана, казалось, имела сейчас все основания праздновать победу, однако большой радости она не испытывала.

Женские слезы производили на него сильное впечатление.

Прогуливаясь по берегу реки, Пэкстон припомнил, как сжалось его сердце в момент, когда первая хрустальная капелька выкатилась и упала Алане на щеку, нежную как шелк. В тот момент он испытал к Алане такую нежность, что ему захотелось сжать ее в своих объятиях. Пусть бы она забыла свои огорчения, — он готов был утешать ее, пока вся без остатка боль не покинет ее.

Но если намерения его были таковы, почему же душу Пэкстона точил червь сомнения? Может, потому и точил, что Пэкстону было хорошо известно, какими лживыми порой могут быть женские слезы.

— И сколько же нам тут еще прохлаждаться? — спросил сэр Грэхам, поспевая за Пэкстоном и стараясь перекричать шум воды.

— А сколько понадобится.

— Мы и так уже трижды обошли это место, а результат все тот же. Найденный же лоскуток материи ни в коей мере не напоминает труп, — ни по весу, ни по размерам. Я уверен, что мы лишь попусту тратим здесь время.

Пэкстон внимательно рассматривал мокрый лоскут льняной ткани, который он обнаружил на ветке куста, растущего возле самой кромки воды.

Как только Алана скрылась за дверью залы, Пэкстон пригласил сэра Грэхама прогуляться вместе к реке. Спустившись к самой воде, они принялись отыскивать головную накидку, потерянную Аланой в тот момент, когда Пэкстон предотвратил ее падение в воду.

Они уже прошли около мили вниз по течению, когда Пэкстон увидел накидку, зацепившуюся за ближайший к реке куст. Но вот что сразу его насторожило, так это следующая подробность: накидку Аланы прибило к этому берегу, тогда как тело утонувшего Гилберта, судя по рассказам, обнаружили у противоположного.

Настроенный не придавать слишком большого значения такой подробности, Пэкстон прошел вверх по течению, к тому самому месту, где, по словам Аланы, она и Гилберт находились в тот злосчастный день. Пэкстон хотел выяснить, куда именно течение понесет головную накидку, если опустить ее в воду именно здесь.

Трижды опускал он материю в реку — и все три раза обнаруживал накидку там же, где первоначально заметил ее.

Все указывало на то, что любой предмет река прибивала именно к этому берегу. Почему же в таком случае тело Гилберта было обнаружено на противоположном берегу?

Может, Грэхам прав, говоря, что накидка ни в коем случае не походит на тело мужчины — ни по своим размерам, ни по форме. А, кроме того, Гилберт ведь не у самого берега пошел ко дну, он наверняка сумел проплыть некоторое расстояние, прежде чем ушел под воду. А в том месте, где он захлебнулся, возможно, имелось другое течение, — что и объясняет обнаружение трупа на противоположном берегу реки.

Однако, понаблюдав внимательно за мощным водным потоком, Пэкстон усомнился в своем предположении. Именно у того берега, где он находился, и было самое сильное течение. Следовательно, можно было заключить, что какой бы предмет ни имелся в виду — будь то небольшой кусок ткани или же тело мужчины весом в двенадцать стоунов[1], — он неизбежно окажется прибитым к тому приблизительно месту, где Пэкстон обнаружил накидку Аланы.

Пэкстон не мог бы это доказать. Точнее, мог бы доказать, лишь бросившись в реку и проследив за тем, куда именно вода повлечет его.

Но это был чрезвычайно рискованный опыт, ибо едва ли ему посчастливится остаться в живых.

— Ну что, хочешь еще раз попробовать? — поинтересовался Грэхам.

— Нет, — ответил Пэкстон, отжимая воду с накидки. — Все именно так, как ты и сказал. К чему утруждать себя, если результата никакого не будет.

— Прекрасно, — обрадовался Грэхам. — После всех этих гуляний туда-обратно у меня такой аппетитище разыгрался, ты бы знал! Пойдем-ка вернемся на кухню, может, отыщем там что-нибудь съестное.

Пэкстон согласно кивнул, и мужчины принялись подниматься по склону самым коротким путем, чтобы быстрее попасть к боковой калитке. Пока Пэкстон взбирался, его не оставляли мысли об Алане.

Голос. Неужели она действительно слышала чей-то голос? или это была еще одна уловка?

Вот чему Пэкстон безоговорочно верил, так это ее намерению прыгнуть в реку. Опоздай он тогда на одно мгновение, окажись чуть более застенчив — она без сомнения ступила бы в воду и была бы увлечена сильнейшим течением. На сей раз она едва ли имела шанс остаться в живых. Слава Богу, что Пэкстон вовремя схватил ее.

Возвратившись в крепость, Пэкстон ощутил сильное неудобство. Слезы Аланы, этот голос из реки, едва не произошедшая трагедия, сильный поток воды, увлекший ее головную накидку, — черт бы все это побрал! Чему верить, чему нет…

Он вместе с Грэхамом направился к двери в залу, как вдруг из надвратной башни послышался крик. Пэкстон обернулся, желая узнать, в чем дело.

— Вижу человека на коне! — крикнул стражник от ворот.

Пэкстон быстро взглянул на Грэхама, и они, не сговариваясь, помчались в направлении главных ворот замка. Взобравшись по приставной лестнице на площадку, они с высоты взглянули за частокол. Не удержавшись, Пэкстон выругался, увидев, что всадник сутулится и при каждом шаге коня болтается в седле.

— Открыть ворота! — скомандовал он и поспешил спуститься. Сэр Грэхам следовал за ним по пятам.

Выйдя за ворота, оба они устремились навстречу всаднику. Едва только Грэхам схватил жеребца за упряжь, всадник чуть не упал лишь потому, что Пэкстон успел подхватить его.

Пэкстон посмотрел на всадника. Оказавшийся у него на руках человек был в крови, одежда порядком потрепана. Глаза всадника с трудом открылись.

— На нас напали. Все погибли.

Это был сэр Годдард. Он выговаривал слова с огромным трудом, но старался говорить так, чтобы слышать его мог один только Пэкстон. Затем чуть живой рыцарь потерял сознание.

Глава 4

— Теперь жди неприятностей! — заявил Мэдок.

Алана вскочила с кровати и уставилась на слугу.

Повинуясь распоряжению Пэкстона, сделанному, когда они вернулись с реки, Алана прошла к себе в спальню, умылась и прилегла.

Она лежала и размышляла над тем, что бы еще такое предпринять, чтобы убедить Пэкстона в случайности смерти Гилберта.

Хотя слезы произвели на Пэкстона сильное впечатление, только с помощью слез она едва ли сумеет полностью устранить все его подозрения. Вот в этом-то и была загвоздка. Иначе говоря, на какие именно жертвы готова она будет пойти ради того, чтобы отвести подозрения от тех, кто был причастен?

Долго она размышляла над этой проблемой. Ответа не было, а тут внезапно ворвался Мэдок и отвлек ее от раздумий.

— Какие еще неприятности?! — спросила она.

— Скорее, — Мэдок подбежал к окну и сделал ей знак подойти и взглянуть. — Лучше, если вы сами все увидите.

Встав рядом с Мэдоком у окна, она выглянула во двор и увидела телегу, в которой лежал мужчина. Пэкстон и Грэхам шли по бокам повозки. Как только она присмотрелась и узнала мужчину в телеге, лицо ее омрачилось, брови сошлись на переносице.

— Это ведь сэр Годдард?

— Да. Вернулся все-таки. Если его раны окажутся смертельными, будем считать, что нам очень повезло; это избавит нас от грубости и бесконечных обвинений во всех грехах.

Алана почувствовала неладное.

— А где же остальные? — спросила она, имея в виду дюжину рыцарей, которые сопровождали сэра Годдарда.

— Мертвы.

— Сэр Годдард объяснил, кто напал на них? — задала она следующий вопрос, моля Бога, чтобы нападавшими оказались не Рис и не кто-нибудь из ее кузенов. Если же на Годдарда напали ее родственники, она могла только надеяться, что рыцарь не узнал их.

— Этого я не знаю. Я как раз был во дворе, когда закричал один из охранников на надвратной башне. Сэр Пэкстон и сэр Грэхам ринулись к дозорному. И буквально через несколько секунд, сэр Пэкстон приказал отворить ворота, а сэр Грэхам уже кубарем катился по лестнице. И поскольку мне было любопытно, что же там происходит, я подошел к самому входу. Там-то и услышал, как сэр Пэкстон пересказывает сэру Грэхаму то, что услышал от сэра Годдарда, прежде чем последний потерял сознание. Годдард сказал: «На нас напали, все погибли».

— Мне необходимо пройти сейчас в гарнизон, — сказала Алана, оторвавшись от окна.

Мэдок схватил ее за руку.

— Миледи, было бы куда разумней остаться тут. Я пойду, а вы оставайтесь.

— Нет. Я сама должна пойти туда. Если он придет вдруг в себя, мне нужно услышать все, что он скажет. Нужно узнать, кого он будет обвинять. Ради Бога, Мэдок, только бы Годдард не назвал того человека или тех людей, за которых я так боюсь.

— Вашего дядю?

— Его или кого-нибудь из моих кузенов… Чтобы Годдард никого из них не упомянул.

— Я непременно отправляюсь туда с вами, — категорично заявил Мэдок.

— Прежде отправляйся на кухню и собери все целебные травы и настои. Если мы вызовемся вылечить его раны, это хоть как-то объяснит, почему мы пришли. Я буду ждать тебя в помещении гарнизона.

Мэдок согласно кивнул, затем они с Аланой быстро вышли из комнаты.

Пэкстон намеревался было отойти от соломенного тюфяка, на котором лежал сэр Годдард, как вдруг услышал шум со стороны входной двери.

Алана… Ей-то что здесь нужно?.. Но прежде чем он успел задать этот вопрос, она сказала:

— Из окна я увидела вас. Зная, что вы намерены ухаживать за раненым, я решила прийти, на случай, если понадобится моя помощь. Мэдока я отправила на кухню, где у нас хранятся разные лекарства и снадобья. Он вот-вот будет здесь. А пока его нет, пожалуйста, скажите, чем я могу помочь.

Ее слова очень удивили Пэкстона. Ведь ее ненависть к сэру Годдарду была столь очевидна, что не нуждалась в комментариях. И, стало быть, предлагая в этих обстоятельствах свою помощь, Алана демонстрировала либо свою чрезвычайную отзывчивость, либо чудовищное лицемерие.

— Я еще не осмотрел его раны, — сказал Пэкстон, которому было любопытно узнать, каковы же истинные мотивы, стоявшие за благожелательностью Аланы. — Хотя сразу скажу, что помощники мне не помешают, тем более, если желающие помочь хоть немного смыслят в медицине.

— Я, конечно, не столь опытна в этом деле, как Мэдок, — промолвила Алана, не спеша подойти поближе. — Но пока его нет, давайте посмотрим, не могу ли я чем-нибудь помочь.

Пэкстон отложил кольчугу, которую он и Грэхам с таким трудом стащили с сэра Годдарда как раз перед самым появлением Аланы, и жестом пригласил ее подойти чуть ближе.

Приблизившись, Алана внимательно оглядела раны на теле рыцаря. Ее зубы были плотно стиснуты, она не могла скрыть неприязнь. Несколько поколебавшись, она опустилась ка колени, и Пэкстон сделал то же самое. По ее просьбе он и Грэхам сняли окровавленную тунику с рыцаря.

— Никакой особенно серьезной опасности я не вижу, — сказала она, осмотрев как следует все раны на торсе сэра Годдарда. Ее нежные пальцы оказались возле большой резаной раны на плече Годдарда. — Мне кажется, что эта вот — самая серьезная из всех, однако рана вовсе не настолько опасна, чтобы опасаться за жизнь рыцаря. Не вижу никаких следов возможного отравления. Более точно сможет определить Мэдок. Если не начнется нагноение, то он наверняка останется жить.

Пэкстон согласно кивнул, затем проследил за тем, как Алана вновь вернулась к обследованию раны на плече. Она ничем не выдала своего отвращения. И все же Пэкстон решил, что сохранять самообладание ей вовсе нелегко, принимая во внимание ее нелюбовь к сэру Годдарду.

Когда сэр Годдард наконец возвратился из царства сна и смерти, он схватил Алану за тонкое запястье и так сжал, что женщина даже тихо вскрикнула.

— Прочь уберите эту уэльсскую суку, иначе мне не жить. — Сэр Годдард так сильно оттолкнул ее от себя, что Алана не удержалась на ногах. От напряжения сэр Годдард даже застонал. — Это все ее родственнички, они перебили всех моих товарищей. Уберите, сказал, ее от меня подальше. — Издав еще один стон, он вновь потерял сознание.

И хотя слова сэра Годдарда прозвучали не слишком отчетливо, Пэкстон не пропустил из сказанного ни звука. Обернувшись к Алане, он спросил:

— Так ли это? Действительно ли ваши сородичи повинны в случившемся?

— Нет! — твердо сказала она, потирая запястье. — Он потерял столько крови, что у него бред.

— Что ж, может быть, и так. Однако он наверняка прекрасно знает, кто напал на него. Если вам что-нибудь известно, то лучше скажите мне об этом прямо сейчас. Если я узнаю, что вы пытались скрыть правду, вы очень пожалеете об этом.

— Вы сами видели, как сэр Годдард с компаньонами уезжали из замка. Разве кто-нибудь тайно покинул замок вслед за ними?

Пэкстон и сам знал, что это не так.

— Нет, никто за ними не последовал, — согласился он.

— Ну вот вы сами и ответили на свой вопрос, — сказала Алана. — Думаю, когда он говорил, что нападавшие были моими родственниками, он имел в виду, что они были уэльсцами. Что ж, это можно понять. Вы столь самонадеянно вторглись на наши земли, и я не вижу ничего удивительного в том, что мои соплеменники попытались дать вам отпор.

Она поднялась.

— Ну, а теперь, с вашего позволения, я пойду к себе, — сказала она. — Мэдок позаботится о нем. А еще лучше, если вы сами сделаете все необходимое для раненого. Ведь сэр Годдард не доверяет нам. Так же, как и вы. И если с ним вдруг что-то произойдет, на нас свалят всю вину. И поэтому я уж лучше не буду вмешиваться. Желаю вам хорошего дня.

Поднявшись с колен, Пэкстон стоял напротив Аланы. Ее обвинения все еще звучали в его памяти. Алана двинулась к выходу. Подойдя к двери, она едва не столкнулась с Мэдоком. Взяв корзину с лекарствами из его рук, она поставила ее на ближайший стол.

Обернувшись к Пэкстону, она указала на корзину.

— Все, что понадобится, вы найдете здесь, — сказала она, прежде чем уйти. Сделав знак слуге, чтобы тот шел вперед, Алана вышла.

— Ты и правда думаешь, что у сэра Годдарда бред? — спросил Грэхам. Он стоял теперь плечо к плечу с Пэкстоном. — Или все же он прав, говоря, что в этом замешаны ее родственники?

Невидящим взглядом уткнувшись в дверной проем, Пэкстон задумчиво пожал плечами.

— Кто знает?.. Как бы там ни было, правда рано или поздно выяснится. Хотим мы сами того или нет. Думаю, друг мой, что в один прекрасный день у нас будет ответ на этот вопрос.

Беспокойство сделалось постоянным спутником Аланы. Она спала неспокойно, и днем, чем бы ни занималась, чувствовала то же беспокойство. Ее ни на минуту не оставляла мысль, что может случиться что-то ужасное.

С той минуты, как раненого сэра Годдарда ввезли в ворота замка — а произошло это около двух недель назад, — с той самой минуты в замке стало еще неспокойнее. Рыцарь поправлялся, хотя пока еще были причины для беспокойства за его жизнь.

Весть о том, что люди сэра Годдарда были атакованы уэльсцами, когда рыцарь и солдаты двигались по Честерской равнине, быстро облетела весь замок. Как и следовало ожидать, это известие усугубило вражду между людьми Генриха и работавшими в замке уэльсцами.

Алана так и не выяснила, замешаны ли в этом ее родственники, поскольку ей не удалось пока увидеться с Рисом. Однако вне зависимости от того, так это или нет, Пэкстон придерживался той точки зрения, что нападение совершили уэльсцы. Для него лишь это было важно.

Со своего наблюдательного поста, устроенного возле окна спальни, она следила за человеком, который сейчас не выходил у нее из головы. Он стоял на специально сооруженном возвышении, с которого был хорошо виден частокол и расположенная неподалеку постройка.

На следующий день после того, как сэру Годдарду удалось вернуться в замок, Пэкстон приказал, чтобы по всему периметру был вырыт ров.

Со дна реки поднимали камни и гальку, перевозя все это наверх. В результате углубления русла течение реки делалось более размеренным, спокойным, поверхность воды в месте углубления опускалась, и часть воды по специальному каналу отводилась в заранее вырытый резервуар, расположенный на том месте, где, по замыслу, следовало возвести мощную стену.

Предполагалось, что стена будет более высокой и массивной, чем существующий частокол. Бревно за бревном частокол следовало убрать, а вместо него выстроить из камня надежную стену крепости.

Алана вздохнула. Хотя это укрепление сделает замок более мощным, превратит его в настоящую твердыню и позже может быть использовано против уэльсцев, на плечи ее соплеменников выпала вся самая тяжелая работа.

Они работали энергично, не жалуясь на условия. Но достаточно было единого резкого слова — и недовольство вполне могло вылиться наружу. Алана молила Бога, чтобы люди сдерживались, как те, так и другие. Опасному затишью нельзя было позволить взорваться.

Пэкстон издал пронзительный свист, затем помахал рукой. Алана уже знала, что таким образом он дает сигнал об окончании работы.

И хотя еще оставалось несколько часов светового дня, Пэкстон, по своему обыкновению, не заставлял людей изматывать себя работой. Он установил весьма щадящий ритм, и в этом проявилась его мудрость, ибо он хорошо знал, что доведенный до физического истощения человек работает медленнее и хуже. Алана была ему признательна.

Рабочие начали входить в ворота замка, неся с собой инструменты. В отличие от нормандцев жители Уэльса, не склонные в большинстве своем к обжорству, ели только один раз в день, как правило вечером. И потому Алана знала, что сейчас наступает час трапезы, время насыщения желудков.

Последний раз мельком взглянув на Пэкстона, который сейчас как раз спускался с насыпи, Алана вышла из комнаты, направляясь в залу.

Некоторое время спустя она уже наполняла кубки, переходя от одного человека к другому. Еда была простой: рабочих кормили лаганой, которая представляла собой тонко раскатанный хлеб. Подали также похлебку и нарезанные куски мяса.

Наполнив молоком кубок до самых краев, она поставила сосуд возле руки одного из работников, который склонился над своей тарелкой. Алана уже хотела убрать свою руку, но, тихо ойкнув, увидела, что работник ловко схватил ее за край рукава.

Только сейчас она обратила внимание, что этот человек сидел за столом с покрытой головой. Он поднял голову и из-под капюшона взглянул на нее. Сердце Аланы застучало сильнее.

— Дилан?! Что ты здесь делаешь?

— Мне казалось, кузина, что это и так понятно. — Едва обозначенная под усами улыбка сделала его приятное лицо еще более красивым.

— Я здесь, чтобы увидеться с тобой.

— Но как ты пробрался сюда? Такая охрана, — как это они тебя пропустили?

— Когда столько рабочих сразу возвращаются в замок, в их толпе совсем не сложно затеряться. Хотя, признаюсь, я вовсе не столь трудолюбив, как они… правильнее было бы сказать, не так закален. — Он выпустил край ее рукава и повернул руку ладонью вверх. — Натер до водяных пузырей, и они болят как сто чертей.

Увидев сбитую на ладонях кожу и кровяные разводы, Алана посочувствовала:

— О, Дилан, как же это ты…

— Да очень просто… Я ведь обычно не занимаюсь тяжелым трудом, если, конечно, этого можно избежать. Будучи старше и мудрее своих братьев, я стараюсь перекладывать подобную работу на них.

— В один прекрасный день они тебя раскусят, и тебе не поздоровится… будет покруче, чем сейчас. — Она метнула взгляд в ту сторону общего стола, где восседал Пэкстон. Тот и сидевший рядом сэр Грэхам были заняты своим разговором. Наверное, обсуждают проект какого-нибудь нового сооружения, решила Алана, втайне радуясь тому, что эти двое заняты своими проблемами. — Тебе нужно подлечить ладони, — сказала она, вновь посмотрев на своего кузена.

— Но еще важнее нам поговорить.

— Приходи на кухню, там мы сможем заняться и тем и другим.

Покуда Алана с кувшином молока дошла до дальнего конца стола, наполняя кубок каждого, Дилан поднялся со своего места и отправился в соседнее помещение. После того, как кувшин Аланы оказался пуст, она отправилась вслед за кузеном, пояснив, что нужно еще налить молока в кувшин. Ведь уэльсцы редко пили вино.

Когда она вошла на кухню, Дилан сидел на краю стола.

— Не будем зря терять время, — сказала она, вешая кувшин на полку, где сушились целебные травы. — Пошли, нужно найти такое место, где нас никто посторонний не смог бы услышать.

Уединившись в кладовке, Алана взяла разбитую руку Дилана и поднесла ее поближе к огню одиноко горевшей свечи.

— Другую руку дай мне, — распорядилась она. Она изучила свежие мозоли. — Судя по всему, ты явился под видом рабочего, потому что отцу твоему захотелось узнать, как тут я?

— Ведь не думаешь же ты, надеюсь, будто я принялся помогать рабочим только лишь потому, что им нужны были свежие силы? — возмущенно спросил он. — Действительно, я тут именно потому, что отец послал меня. Вот уже две недели прошло с тех пор, как он видел тебя в последний раз. И он, разумеется, начал тревожиться, как, впрочем, и я сам. И Мередидд, и Карадог — все волновались за тебя.

— Как там у них дела? — поинтересовалась она, имея в виду дядю и двух других кузенов. Алана спрашивала и одновременно доставала из шкафчика необходимое. — Надеюсь, они в полном порядке?

— Если не считать того, что они места себе не находят, то да, у них все в порядке.

Алана покрошила какой-то травы, добавила немного топленого сала и хорошенько смешала полученное лекарство.

— Возможно, ты знаешь, что сэр Годдард больше тут не командует, — сказала она, намазывая полученной мазью правую ладонь Дилана.

— Да, — ответил он, и его темные глаза встретились с ее взглядом. — Один из дозорных сообщил, что эта мерзкая тварь во главе отряда уехала из замка. И на следующий же день отец увидел, как ты прохаживалась вдоль берега с каким-то высоким нормандцем… с этим Пэкстоном де Бомоном.

«Стало быть, Рис все-таки прятался в лесу…» — подумала Алана. Она была очень обрадована тем, что у дяди хватило ума не выйти в тот день из-за деревьев. Наблюдая за ними из укрытия, он, по крайней мере понял, почему она не пришла в условленное место.

— Так ты уже и имя его знаешь? — спросила немало удивленная Алана.

— Только сегодня и узнал, когда младший Олдвин протянул мне ковш воды. Кое-что он успел мне сообщить, но не все, что я хотел бы знать.

Закончив обрабатывать его правую руку, она наложила повязку из льняной ткани и теперь занялась левой ладонью.

— Именно — что? — поинтересовалась она, накладывая мазь.

— Например, хорошо ли он с тобой обращается?

— Кто? Пэкстон? — Она посмотрела на Дилана, который согласно кивнул. — Не скажу, что он относится ко мне плохо. Хотя он и подозревает, что я имею отношение к смерти Гилберта. Боюсь, что он будет выяснять все, пока не докопается до правды. Передай Рису, чтобы держался подальше от крепости. Пэкстон— это тебе не сэр Годдард. Если и выпьет, то максимум один кубок. Он опытен и проницателен. Никакого разгильдяйства не терпит, и люди, что прибыли сюда вместе с ним, такие же. Все они настоящие воины, Дилан. Перебирайся на тот берег и больше не приходи сюда. Хочу, чтобы завтра тебя здесь уже не было.

Перевязав другую руку, она посмотрела, как кузен осторожно пошевелил пальцами.

— Уйду только вместе с тобой, — сказал он. — Именно потому Рис и направил меня сюда. Чтобы я забрал тебя и отвел в такое место, где ты окажешься в безопасности.

— Но я не могу отсюда уйти.

— Почему?

— Потому что не намерена оставлять людей, которые честно служили еще моему отцу.

— А как быть с людьми, что служили твоей матери? Или все мы уже не в счет?

— Ты отлично знаешь, что и о вас я всегда думаю. И поэтому тоже не могу отсюда уйти. Он и так уже подозревает меня. В случае, если вдруг я исчезну, он сразу поймет, что я водила его вокруг пальца… что не только ему, но и Генриху солгала, сказав, будто Гилберт утонул сам. Я никак не могу рисковать. Как только меня здесь не будет, он станет наводить порядок на свой лад. Признаюсь, я даже думать не хочу, что может случиться, если он вдруг увидит меня в твоей компании.

— Что ж, если он появится сейчас здесь, — парировал Дилан, — то можешь быть уверена, что его ожидает точно такая же судьба, как и твоего покойного мужа.

— Но ведь Пэкстон будет не один, пойми, Дилан. Но даже пусть он был бы и один. Нам все равно достанется. Если не от людей Пэкстона, то от Генриха наверняка. Не желаю, чтобы всех моих родственников вырезали подчистую. — Она сделала паузу и внимательно посмотрела на кузена. — Скажи, а в тот самый день, когда сэр Годдард и его люди покинули замок, никто из вас не пустился за ним следом?

Дилан тотчас же зажмурился.

— Не надо меня об этом выспрашивать. Чем меньше ты про это знаешь, тем лучше прежде всего для тебя самой.

Алану захлестнула внезапная слабость.

— Ты лишь подтвердил мои опасения. Но зачем, Дилан?! Неужели так трудно выполнить мою просьбу и оставить в покое наших врагов?

— В том-то все и дело, Алана. Если мы будем сидеть по своим углам и ничего не предпримем сами, они так и будут продолжать завоевывать наши земли. Это ведь не их земля. А стало быть, их нужно вышвырнуть восвояси. И если для того, чтобы они убрались, их нужно убивать, что ж, пусть так и будет.

Она покачала головой.

— Однажды терпение Генриха лопнет, и он пойдет на нас войной. Скажу честно, я боюсь даже думать о том, что ждет мой народ.

Дилан кончиками пальцев погладил Алану по щеке.

— Не нужно так беспокоиться. Если Генрих и выступит против нас, мы будем готовы к этому.

— Но тогда резня… Я не переживу, если ты, или Рис, или твои браться погибнут!

— Тсс…— прошептал он и приложил палец к ее губам. — Смерть нас не страшит. Страшно сделаться рабами наших завоевателей. Это наша земля, Алана, и мы готовы сражаться за эту землю до последней капли крови.

Схватив его руку, она прижала забинтованную ладонь к своей щеке.

— Я знаю. Однако я бы предпочла мирное решение.

— К сожалению, это едва ли возможно… Едва ли достижимо без кровопролития. — Он поцеловал ее в лоб. — Пойдем. Нужно вернуться в залу прежде, чем у Пэкстона де Бомона зародится подозрение и он начнет разыскивать тебя. Я обратил внимание, как он смотрит на тебя.

— Это потому, что рассчитывает увидеть, что я допущу какую-либо ошибку, какой-нибудь промах, что даст ему ключ к решению проблемы, над которой он так усердно ломает голову.

Дилан пожал плечами.

— Может, и так. Но ты такая симпатичная, кузина, а он, прежде всего — мужчина. Не исключено, что его повышенный к тебе интерес объясняется именно тем, что ты — женщина.

— Ха! — выдохнула она, с грохотом закрыв дверцу шкафчика. — Его интересуют исключительно обстоятельства смерти Гилберта, а больше ничего ему не интересно.

— Увидим. Но предупреждаю, что если только он посмеет прижать тебя в уголке, то очень дорого за это заплатит. Рис был против того, чтобы ты выходила за Гилберта, но ты была так помешана на идее поддержания мира, что не остановилась даже перед замужеством. Чем это кончилось, тебе прекрасно известно.

— Не волнуйся, Дилан. Одного нормандца мне хватило с лихвой. Я обещаю, что второго нормандца у меня не будет.

Он поднял бровь.

— Уточни, кого второго не будет: супруга или нормандца? — переспросил он.

Поскольку между ними почти не было секретов, Дилан знал, насколько отвратительна была ей любовная гимнастика. Именно потому он и решил переспросить.

— Ни супруга, ни нормандца, — ответила она. — А теперь возвращайся в залу, пока нас не хватились.

Он дружески приобнял ее за плечи.

— Я так и скажу Рису, что ты не хочешь уходить отсюда. Он не слишком-то обрадуется, но, уверен, смирится с твоим решением. На какое-то время, конечно.

— Спасибо тебе, Дилан, — сказала она едва слышно и тоже обняла его. Она любила Дилана больше других родственников. Может, потому, что между ними была небольшая разница в возрасте — лишь на два года он был старше ее. — Я была уверена, что ты поймешь меня. — Она отстранилась. — Передай отцу, что я непременно найду способ сообщать, что тут происходит. Мы с тобой сейчас расстанемся, и ради нашей безопасности лучше, если мы будем держаться подальше друг от друга. И как бы ни складывались обстоятельства, как только ты уйдешь отсюда, ни под каким предлогом более не возвращайся. Ни ты, ни остальные. Слышишь меня? Пока Пэкстон де Бомон находится тут, оставайтесь все как можно дальше от замка. Так для всех нас будет лучше.

— Мы на том берегу реки. Но можешь быть уверена, что за тобой будем приглядывать. — Он поцеловал ее в щеку. — Прощай же, Алана. Всего тебе доброго.

— Счастливо тебе вернуться домой, Дилан, — сказала ему вслед Алана. Как только он закрыл за собой дверь, вполне искренние слезы наполнили ее глаза. Ей было жаль, что он ушел.

Так где же она?

Пэкстон еще раз осмотрел залу. Он не мог сказать, когда именно Алана выскользнула за дверь, но у Пэк-стона было такое чувство, что ее давно здесь нет. Он уже собирался было встать со своего места и отправиться на поиски, как вдруг увидел Алану, которая появилась со стороны кухни с кувшином в руках.

Пэкстон внимательно наблюдал за ней. Он был зачарован ее изящными движениями, когда она, грациозно перемещаясь вдоль стола, наполняла кубки молоком. Алана была сейчас невероятно красивой.

Особенно восхищало его, как она держит голову, раздумывая над чем-то, как оживают и складываются в очаровательную улыбку ее губы, как светится ее лицо, если Алана приятно удивлена, и как темнеют, становятся гневными ее глаза, когда она сердится… Ну и, конечно же, ее слезы — он никак не мог позабыть ее слез! — все это заставляло его сердце учащенно биться.

Черт побери! Он хотел эту женщину. Более того, он был бы даже не против жениться на ней. Если бы он только мог избавиться от терзавших сомнений!

— Мне казалось, ты собирался пойти посмотреть, как там дела у сэра Годдарда? — сказал Грэхам. — Передумал?

— Нет. Вовсе я не передумал. Именно сейчас и пойду. — Пэкстон поднялся из-за стола. — Присмотри за леди Аланой, сделай для меня такое одолжение, ладно? Я не слишком ей доверяю.

— Конечно, о чем речь, — ответил Грэхам. — Более того, я с удовольствием исполню твою просьбу. Ведь как бы там ни было, она чрезвычайно красива.

Пэкстон подался чуть вперед, наклонился к самому уху Грэхама.

— Именно так считал и сэр Гилберт. Сейчас он покоится в могиле. Советую тебе не выражать слишком бурный восторг по поводу ее внешности, а то у тебя появится возможность лечь рядом с Гилбертом.

Не дожидаясь ответа, Пэкстон пересек залу, вышел и двинулся в направлении гарнизона, где находился сэр Годдард.

Войдя, он очутился сразу в цейхгаузе, откуда были вынесены все лишние вещи. Проклятья и стоны раненого рыцаря не давали уснуть никому в гарнизоне. У Пэкстона желваки заходили на щеках, как только он увидел, что Годдард уже успел изрядно выпить.

— Слушай, неужели же так трудно остаться трезвым хотя бы одну ночь? — спросил он, сразу же пройдя к столу, за которым сидел пьяный рыцарь.

Утерев влажные губы тыльной стороной ладони, сэр Годдард поднял на Пэкстона покрасневшие глаза.

— Это единственный способ забыться…— Он показал на повязки, закрывавшие изрядную часть его груди. — Вино уменьшает боль.

Сэр Годдард потянулся было к графину, однако Пэкстон быстрым движением перехватил его руку, не дав снова наполнить кубок.

— Ну, а каков же был предлог для пьянки раньше, до того, как это произошло с тобой? Или тогда ты тоже пытался что-нибудь забыть?

— А вы как думали! — рявкнул рыцарь, сбросив руку Пэкстона со своего запястья. — Этот чертов замок и все люди тут — более чем веская причина, чтобы мужчина принялся искать успокоение в вине. Только так и можно укрепить душевные силы.

Когда рука Годдарда готова была схватить ручку графина, Пэкстон выхватил сосуд с вином.

— Сперва мы должны поговорить, — сказал он, твердо удерживая графин. — После можешь напиться до потери сознания, если тебе так хочется.

Кинув в сторону Пэкстона гневный взгляд, Год-дард спросил:

— Что вам нужно? О чем поговорить? — И на всякий случай посмотрел в свой кубок, не осталось ли чего на дне.

— Поговорить нужно о леди Алане, — заявил Пэкстон, усаживаясь на свободный стул.

— А, об этой сучке, — процедил сэр Годцард, уставившись через стол на Пэкстона. — И что же вы хотите узнать о ней?

Пэкстона прямо-таки передернуло от слов, которыми Годдард наградил Алану.

— Я знаю, что именно ты о ней думаешь, так что можешь попридержать свой яд. Ответь только на мой вопрос. И постарайся, чтобы твой ответ звучал как подобает рыцарю.

Сэр Годдард хмыкнул:

— Как вам будет угодно. Не мешкайте, спрашивайте, чтобы я мог поскорее выпить.

— Помогал ли кто-нибудь леди Алане на берегу реки в тот самый день, когда погиб Гилберт? Где тело Гилберта было обнаружено? Кто именно принес эту весть? И вообще, расскажи, как все это произошло.

Сэр Годдард криво ухмыльнулся.

— Никто ей не помогал. Уже стемнело, когда она, спотыкаясь, притащилась в замок. Она была очень испугана. Спросила, где ее супруг. «Где Гилберт? Найдите мне его. Он очень мне нужен», — притворно захныкал рыцарь, подражая ее тонкому голосу. — Именно тогда мы и почувствовали, что тут что-то не так. Потому как никто не видел сэра Гилберта и его жену с раннего утра того дня, когда они куда-то отправились через боковую калитку.

Именно так мы ей и ответили, и вот именно тогда она принялась бубнить что-то невразумительное о том, что, дескать, упала в воду, что мы все должны пойти и отыскать Гилберта, потому как она, мол, предполагает, что он вполне мог прыгнуть в реку следом за ней.

Взяв по факелу в руку, мы отправились группой к тому месту, где, по ее словам, все это и произошло. Мы не сумели обнаружить никаких следов сэра Гилберта… Даже переправились на ту сторону реки и обыскали противоположный берег. Пошел дождь, и нам пришлось прекратить поиски. А нашли его мы уже на следующее утро, примерно в миле ниже по течению.

Теперь пришла очередь Пзкстона ухмыльнуться.

— Если течение было таким сильным, как же вам удалось переправиться через реку?

— Запросто. Воспользовались мостиком.

— Мостиком?! Где именно?

— Его теперь больше нет. Я убрал его. А так он висел примерно в полумиле от места, где обнаружили тело Гилберта. На том месте, где мостик висел, еще и теперь с деревьев свисают концы каната.

— Зачем же ты уничтожил мостик?

— По нему родственники этой женщины приходили сюда, когда вздумается. И в любую минуту могли уйти. И я решил, что чем труднее будет для них пересекать реку, тем спокойнее всем нам.

Пэкстон побарабанил пальцами по столешнице.

— В тот самый день, когда я прибыл сюда, ты утверждал, что ее люди могут покидать замок в любое время, когда им заблагорассудится. Теперь ты говоришь совершенно противоположное. Так все же, как было на самом деле: удерживал ты этих людей силой или нет?

Сэр Годдард был несколько удивлен.

— Удерживал ли я их?!

— Ну да. Ведь мостик — ты его специально уничтожил, по твоим же собственным словам, чтобы они не шлялись туда-сюда, когда вздумается.

— Я говорю вовсе не о ее людях, которые тут, в крепости. Я имел в виду тех, что живут за рекой.

Пэкстон заинтересовался:

— А ее родственники разве живут за рекой?

— Да. Они те еще разбойники, доставляют куда больше хлопот, чем все ее люди, что живут в замке. Никому из них ни в чем нельзя доверять, — решительно заявил сэр Годдард, — но тем, что живут за рекой, веры меньше, чем всем этим. Именно поэтому мне и пришлось уничтожить мостик. Хотя это, конечно, не препятствует их переправе через реку, но сейчас им это сделать труднее.

— Стало быть, когда ты сказал, что ее люди атаковали тебя, ты имел в виду тех, что живут за рекой, так?

— Конечно. Кого же еще, по-вашему, я мог иметь в виду?

— Поскольку до этого нашего разговора я и понятия не имел, что у нее есть родственники за рекой, я думал, что ты просто имел в виду уэльсцев. — В действительности же Пэкстон помнил, что Алана подбросила ему это объяснение. — Ты сумел бы узнать нападавших?

— Нет. У них на лицах были краски. Так по традиции все они делают, собираясь биться. Однако не сомневаюсь, что это были ее родственники. Без сомнения, они шли за нами по пятам… Преследовали, пока не представилась удобная возможность для нападения.

Мы как раз были в долине, как вдруг послышался шум: удары барабанов, звуки труб, крики. В секунду нас окружили со всех сторон, принялись забрасывать дротиками. Стрелы и копья градом сыпались на нас. У нас даже не было возможности что-либо предпринять.

При этих воспоминаниях рыцаря передернуло. Он потянулся к графину. Пэкстон даже не пытался остановить его.

— И где же эти ее родственнички проживают? — поинтересовался он, наблюдая, как вино льется в кубок сэру Годдарду.

— Милях в четырех-пяти к западу от реки.

— Ты был там?

— Нет, — сказал рыцарь после того, как выпил и вытер губы. — Слышал, что они живут именно в тех краях. — Он ловко допил остатки вина из кубка и опять потянулся к графину. — Сэр Гилберт, Господь да упокоит его душу, был там и рассказывал потом мне.

Пэкстон пришел сюда в поисках ответов. Он получил то, что хотел. Но пока он расспрашивал с пристрастием сэра Годдарда, каждый новый ответ рыцаря вызывал у Пэкстона все новые и новые вопросы. И весь этот клубок вопросов мог распутать только один человек.

— Ладно, оставляю тебя наедине с твоим вином, — — сказал он, поднимаясь из-за стола.

Едва только он возвратился в залу, как принялся взглядом отыскивать Алану. Не увидев ее, он подошел к сэру Грэхаму.

— Где она? — спросил он, подойдя вплотную. Подняв голову, Грэхам взглянул со своего места на Пэкстона, и на лбу, между бровями, образовалась глубокая вертикальная морщина.

— Добрый вечер, — ответил он, сглаживая резкость Пэкстона.

— В данную минуту мне не до любезностей. Ответь мне: куда она ушла?

— Поднялась по лестнице в свою спальню. Полагаю, отправилась спать.

Последних слов Грэхама Пэкстон уже не слышал. Он уже бежал по ступеням лестницы, которая вела в галерею.

Он даже не потрудился сперва постучать, предупредив тем самым о своем появлении. Отодвинув задвижку, он прошел в комнату.

То, что он увидел, заставило его вспыхнуть: Алана выходила из ванны.

Глава 5

Ей пришло в голову, что с тех пор, как появился и начал здесь распоряжаться Пэкстон, ее неприятности только лишь множатся. У нее не было слов, на появление мужчины в ее спальне она могла ответить лишь гробовым молчанием.

Неужели у этого человека и вправду нет ни капли порядочности?

Очевидно, что так. В противном случае он хотя бы постучался в дверь.

Сверля его взглядом, она плотно прижимала к себе льняное банное полотенце, пытаясь прикрыть грудь и бедра. По спине у нее пробежал холодок. И не потому, что воздух в комнате был прохладным, хотя окно было открыто и действительно было довольно свежо. Нет! Этот холодок был вызван неотрывным, испепеляющим взглядом Пэкстона.

Сердце ее стало биться чаще, когда она увидела, как взгляд Пэкстона скользит по ее фигуре с головы до пят. Никогда ни единый мужчина, включая Гилберта, не смотрел на нее с такой страстью.

Протестующие слова наконец пришли на память, однако уста Аланы по-прежнему безмолвствовали. Щеки ее пылали огнем негодования и смущения, да и все лицо горело.

Наконец Алана смогла произнести:

— Как смеете вы врываться сюда?! Убирайтесь из моей спальни сию же минуту. И дверь закройте поплотнее.

К крайнему ее возмущению, он стоял не двигаясь. Затем на его лице появилась улыбка, и на щеках образовались ямочки.

— Ну, а если я все-таки не выйду, что тогда вы намерены предпринять, а? — поинтересовался он. — Силой выдворите меня?

Он рассмеялся, и в его смехе явно слышались язвительность и безнравственность. Алана лишь еще крепче прижала к себе полотенце.

— Насколько я могу судить, миледи находится сейчас не в самом выгодном положении, — продолжал он. — И если вы попытаетесь меня отсюда вытолкнуть, то в результате борьбы эта тряпица может и вовсе упасть на пол.

И мое любопытство окажется удовлетворено, и от моих глаз ничто не будет закрывать все то, чего мне так хочется увидеть. С другой же стороны, ваше смущение тогда лишь возрастет, потому как откроются все ваши секреты… то есть почти все.

Ну и, предполагая, что может произойти, я бы посоветовал вам не делать резких движений и оставаться на месте. Верьте, так будет лучше. И куда безопаснее, особенно для вас.

Глаза Пэкстона сделались темно-синими, как летнее небо в полночь. Алана была вынуждена признать, что в его словах была правда. Ее подмывало получше завернуться в полотенце, однако останавливал страх перед тем, что полотенце может и вовсе соскочить, открыв еще большую часть тела. Теперь и плечи ее пылали. Алана все же решила не двигаться, оставаясь там, где была.

— Надеюсь, вы можете объяснить, почему столь бесцеремонно ворвались ко мне, — спросила она, пытаясь скрыть волнение. — Как-то оправдать ваш поступок.

— Я хочу знать, почему вы лгали мне столько времени.

Алана перестала дышать. Неужели он сумел каким-то образом вызнать истинные обстоятельства смерти Гилберта?

Эта мысль повергла ее в ужас. «Сохраняй выдержку», — приказал ей внутренний голос. Пересиливая панический страх, Алана переспросила:

— Л-лгала вам?! О ч-чем это вы, я не понимаю?

— Я говорю о ваших родственниках, о том, как вы сразу принялись опровергать слова сэра Годдарда, сказавшего, что именно они напали на его людей и перебили всех рыцарей.

Алана против воли теснее прижала к себе влажное полотенце, — едва ли не единственную сейчас свою защиту. Хороша защита…

Она внимательно посмотрела в лицо Пэкстона. Сэр Годцард, стало быть, рассказал Пзкстону про Риса и кузенов, о чем Алана сознательно умалчивала.

— Но ведь вы сами утверждали, что рыцарей, выехавших из замка, никто не преследовал, — напомнила она, делая вид, что не понимает, о чем это Пэкстон ведет речь. — Или тогда говорили одно, а теперь другое?

— Отчего же. Я говорил и говорю, что из замка рыцарей действительно никто не преследовал. Но вы убедили меня, будто сэр Годдард имел в виду, что на него напали вообще какие-то уэльсцы. Я же не знал тогда, что за рекой живут ваши родственники. Вы ведь не сочли нужным рассказать мне о них, так, Алана? А почему? Потому что вы пытались выгородить их? Значит, это именно они напали на людей сэра Годдарда и устроили резню?

Алана прикусила губу. Что ей на это ответить? Ведь и Дилан пусть и не напрямую, но дал ей понять, что именно они уничтожили тех рыцарей. Сколько лжи!.. Одна ложь наслаивается на другую, и скопилось уже столько, что Алана не знала, сумеет ли она выбраться из-под этой груды.

— Вы что-то слишком уж долго раздумываете над ответом, Алана, — сказал Пэкстон.

С этими словами он двинулся в ее сторону.

— Стойте на месте! — произнесла Алана, прижав еще сильнее полотенце. К ее крайнему удивлению, он и не подумал подчиниться.

— Всякая секунда промедления с ответом, — сказал он, — приближает меня на один шаг к вам. Один… Два… Три… Четыре… Пять…

Не зная, что сказать, Алана стояла и смотрела на него. Казалось, что слова застряли у нее в горле. А Пэкстон уже преодолел половину расстояния, разделявшего их.

— Стойте! — крикнула она.

Он остановился и склонил голову.

— Что-то я не слышу никакого ответа. — И опять стал приближаться. — Шесть… Семь… Восемь…

Алана машинально отступила на шаг.

— Как я могу ответить, если я не знаю, что отвечать? — воскликнула она, моля Бога, чтобы Пэкстон не подходил к ней. — Я ведь много недель не виделась и не разговаривала с Рисом.

— Что это еще за Рис такой? — спросил Пэкстон.

Высокий и сильный, он буквально подавлял ее волю. Сердце Аланы отчаянно билось, и в животе происходило что-то странное. О, Боже… И почему этот человек не уберется отсюда?!

— Брат моей матери, — выдохнула она, чувствуя, что сейчас упадет без сознания. — Пожалуйста, не приближайтесь.

Он остановился на расстоянии вытянутой руки. Легко дотянувшись, взял Алану за подбородок.

— Ответьте на мой вопрос, и я не буду более смущать вас своим присутствием.

От этого прикосновения Алана чуть было не выпустила полотенце. Колени ее дрожали. Будучи уверенной, что еще немного — и у нее подогнутся ноги, Алана не понимала, как она все еще твердо стояла на ногах.

— Я н-не знаю, к-кто напал на сэра Годдарда, — повторила она, рассчитывая, что Пэкстон поверит ей на слово и уйдет. — Что же касается родственников, то у меня их великое множество. Некоторые даже проживают в Сванси. Другие живут к западу от Хар-лека. Очень много моих родственников на севере, в Конвэе. Вы что же, полагаете, что в любое время дня и ночи я обязана знать, где каждый из них и чем именно он занят?!

— Меня не интересуют все остальные. А только лишь те, что за рекой. А еще меня интересуете вы лично.

Алана обратила внимание на то, что при последних словах тембр голоса Пэкстона сделался более низким. У нее дыхание перехватило, когда он отпустил подбородок и тыльной стороной ладони очень медленно провел вверх по ее щеке.

— Теперь я понимаю, почему Гилберт был без ума от вас. У вас кожа такая мягкая и нежная, прямо как у младенца. — Его рука коснулась волос Аланы. — Подобно самому хорошему шелку, — прошептал он, запуская пальцы в ее локоны.

Зачарованная его словами, его нежными прикосновениями, Алана стояла не двигаясь, не спуская с Пэкстона глаз. Зрачки его заметно расширились и казались крупицами оникса в обрамлении небесной глубокой синевы.

Он положил руку на правое плечо Аланы. Несколько секунд пальцы Пэкстона чуть касались плеча, затем рука его оказалась на спине Аланы.

— Вы так восхитительно хороши, — произнес он, большим пальцем другой руки чуть касаясь линии ее губ.

Его поцелуй был горячим и ненасытным, однако, к большому сожалению Аланы, слишком коротким. Оторвавшись, Пэкстон внимательно посмотрел на женщину.

— Как же так, столь сладкие уста все время лгут? Вы великолепно завлекаете мужчину, вы способны довести до чего угодно, даже до смерти. Не это ли случилось с Гилбертом?

Одурманенная его сладкоголосыми речами и его мужественной красотой, Алана едва не поддалась на его уловки, чуть было не ответила поцелуем. Сейчас она мысленно порадовалась тому, что еще не потеряла разум окончательно.

Прищурившись, она посмотрела на Пэкстона.

— Все произошло, как я и говорила вам, а до того — сообщала Генриху: Гилберт погиб, пытаясь спасти меня. Вот вы считаете, что я пытаюсь обмануть вас. Давайте подумаем вместе. Вы уверяете, что были дружны с Гилбертом, однако же, позволили себе вломиться в его бывшую спальню, не потрудившись даже постучаться. Вы позволили себе приблизиться к его безутешной вдове, которая не одета. Отказываетесь покинуть комнату, когда она вас об этом просит. Затем вы пытаетесь соблазнить ее, в то же время, продолжая называть ее лгуньей. Так кто же после всего этого обманщик?! Вы демонстрируете свое пренебрежение и к памяти Гилберта, и лично ко мне, его вдове.

Я уже ответила на ваш вопрос. Если не верите моим словам, отправляйтесь за реку, спросите у моих родственников, причастны они к нападению на сэра Годдарда или нет. Хотя вынуждена вас предупредить: их там более трех сотен человек, тогда как у вас всего-то около семидесяти солдат. Если ввяжетесь в бой, вам несдобровать. Не трогайте их — и у вас не будет хлопот. Окончательный выбор — за вами.

А теперь уйдите из моей спальни и оставьте меня в покое. По крайней мере, человек, называющий себя другом Гилберта, обязан предоставить мне такую малость — покой.

Она гневно выкрикнула последние слова. Пэкстон внимательно наблюдал за ней. Затем, к радости Аланы, он повернулся и вышел из комнаты.

Все еще судорожно сжимая полотенце, Алана прижала кончики пальцев к губам, оставаясь неподвижной и тупо глядя на закрывающуюся дверь. В животе еще горел огонь, и сердце не вполне успокоилось. Вкус поцелуя Пэкстона ещё чувствовался на губах.

Явно завысив численность своих родственников, живших за рекой, она пыталась гарантировать безопасность как самого Риса, так и приблизительно сотни остальных, из которых едва ли не половину составляли дети.

Ее ложь возымела свое действие, как Алана и рассчитывала.

Но какой ценой?

Вновь припомнив его поцелуй и свое сильное желание ответить Пэкстону, Алана чувствовала себя так, как если бы в чем-то предала себя.

Оказавшись в узком коридоре, Пэкстон прислонился спиной к стене. До двери Аланы было рукой подать.

Он сейчас удивлялся своему безрассудству, тому, как в один момент вся галантность вдруг слетела с него. Никогда прежде не позволял он себе столь бесстыдным образом обращаться с женщиной, тем более с супругой собственного друга.

После некоторого размышления он все же решил, что никогда не вел себя подобным образом, ибо никогда ранее не оказывался в такой ситуации. Обычно слабый пол увивался за ним, но никак не наоборот. И все же ни разу прежде не бывало, чтобы он нос к носу сталкивался с дамой, только что принявшей ванну.

Он сейчас даже тихо застонал, припомнив, как по ее бедрам медленно стекали капли воды. Его так и подмывало ловить каждую каплю губами, одновременно чувствуя вкус ее роскошной кожи.

Да, и это банное полотенце…

Он вспомнил, как льнула мокрая ткань к соблазнительной груди, отчетливо выявляя ее форму, как бесстыдно торчали упругие соски, упиравшиеся в ткань полотенца.

Да, и потом эти ее бедра…

Хотя Алана как могла пыталась скрыть их от его взгляда, Пэкстону довелось-таки лицезреть прекрасную округлость форм. Ему было даровано урвать взглядом фрагмент ноги выше колена, упругие икры, прекрасные колени, маленькие ступни.

Далее Пэкстон подумал о ее наиболее сокровенных местах. Как просто было бы сорвать с Аланы полотенце, раскрыв таким образом все ее тело.

Это было весьма заманчиво. И следует признать чудом, что он сумел удержать себя. Пэкстон понимал, что он не испытывал бы сейчас такой мучительной неудовлетворенности, и плоть его не пылала бы столь нестерпимым огнем.

Но как бы там ни было, Пэкстон был буквально заворожен ее красотой, — только так мог он объяснить себе, почему именно отважился коснуться этой женщины, даже поцеловать ее.

Сейчас он пытался понять, что же произошло в действительности.

Он желал Алану, он хотел своим мощным телом накрыть ее, сильно раздвинуть ее ноги и оказаться одним целым с этой женщиной, так чтобы наградой было полное физическое удовлетворение. Что ж, он ведь и вправду мог получить ее. Все, что требовалось, — так это позвать священника и предъявить Алане указ Генриха.

«Советую поумерить свой пыл, иначе и тебе лежать рядом с ним…»

Именно эти слова сказал не так давно Пэкстон сэру Грэхаму, подразумевая участь Гилберта. Эти слова сейчас крутились у него в памяти, звучали, казалось, все громче и громче, отчего он даже почувствовал легкое головокружение.

Его желание вскоре улеглось, и, оттолкнувшись от стены, Пэкстон двинулся по коридору, спустился по лестнице и оказался в зале.

Алана, без сомнения, была прекрасной женщиной, но и вероломной, о чем также не следовало забывать. Придя к такому заключению, Пэкстон решил быть с ней всегда начеку.

Алана взялась за край бочонка, стоявшего тут же рядом, как вдруг вспомнила поцелуй Пэкстона, и на нее накатила жаркая волна. Алана испытала такое сильное потрясение, что едва не задохнулась.

С прошлого вечера и вплоть до сегодняшнего дня она не могла выбросить из головы эти воспоминания. Не могла перестать думать о нем.

Черт бы его побрал, такую бурю он раскрутил в ее душе!

Рассерженная на себя за то, что позволила ему проявить власть над собой, Алана оттолкнула от себя пустой бочонок и принялась подсчитывать сложенные в углу кладовки запасы провизии.

Она и пришла-то в кладовку, чтобы избавиться от мыслей о Пэкстоне и занять голову чем-нибудь другим.

Пересчитывая провизию снова и снова и всякий раз получая новые результаты, она поняла, что чем-либо полезным едва ли сейчас сможет заняться. Опустив плечи, она уселась на один из мешков.

Да что же с ней такое?!

Ладно бы никогда прежде ни один мужчина не целовал ее… Гилберт, особенно в самом начале их совместной жизни, целовал ее очень часто. Но поцелуи его делались все более и более редкими. Плотское удовольствие — вот единственное, что Гилберту было нужно.

Алана от омерзения передернула плечами.

Едва вспомнив про Гилберта, она ощутила противный кислый вкус во рту. Со временем муж стал вызывать у нее сильнейшее отвращение. У нее вызывала отвращение сама мысль о том, что он может коснуться ее тела.

Занятие любовью — как же это было омерзительно!

Она состроила гримасу.

Но если она искренне так думала о подобного рода вещах, почему же в таком случае из головы у нее не выходил Пэкстон и она представляла, как они сплетаются в жарком объятии, как Пэкстон сильно входит в нее, а она жадно принимает всякий его выпад, хорошо чувствуя напряженный его член?..

Алана почувствовала, как вновь в ней разгорается пламя, едва только она вообразила себе картинку из своих ночных снов. Лицо ее пылало, было трудно дышать, потому что воображенное казалось таким реальным, как если было бы на самом деле.

Нет, так не должно быть…

Представлять себя и Пэкстона любовниками — попусту тратить время. Ведь он был нормандцем, врагом ее народа. Дилан, о котором Мэдок сказал, что тот благополучно переправился через реку назначенным утром, Дилан предупредил, что если только Пэкстон попробует прижать ее, то об этом ему очень горько придется пожалеть. Ну так хотелось ли ей, чтобы из-за нее погиб еще один человек?

Пусть он назвал ее лживой женщиной, давая понять, что считает Алану убийцей мужа. Но тут он был прав. Пэкстон не доверяет ей, и Алана понимала, что ей нужно держаться подальше от него.

«О, горе горькое…» — подумала она, поднимаясь на ноги. Эту глупость нужно прекратить…

Решительно настроенная заняться чем-нибудь полезным, она вновь вернулась к мешкам с провизией и принялась их пересчитывать.

Дверь за ее спиной открылась.

Полагая, что это пришел Мэдок, она обернулась, чтобы попросить его о некоторой помощи. Однако лицо Аланы тотчас же вытянулось, когда она увидела, кто именно вошел в кладовку.

— Ну и ну, лопни мои глаза, если это не маленькая сука-убийца собственной персоной! — рявкнул сэр Годдард, и в глазах его полыхнул мстительный злобный огонь.

Глава 6

От страха по спине Аланы пробежали мурашки, — едва только она осознала, какая опасность ей грозит.

Она понимала, до какой степени сэр Годдард ненавидит ее и вообще всех уэльсцев. И ненависть эта особенно усилилась после смерти Гилберта. Когда же дюжина рыцарей на глазах сэра Годдарда также оказалась перебита уэльсцами, ненависть его еще больше усилилась. Он жаждал отмщения, а блеск его глаз явно свидетельствовал, что сэр Годдард не остановится ни перед чем и отомстит Алане.

Ее первая мысль была — закричать. В любой другой день Алана именно так бы и поступила, и на ее крик сбежались бы люди со всего замка.

Однако сегодня никого не было в замке: одни работали во дворе, другие вообще находились за пределами крепостной стены, где под надзором Пэкстона старательно возводили каменную стену.

Поняв таким образом, что рассчитывать она может только на себя, Алана принялась осторожно пятиться, пока не уперлась в мешки с заготовленным мясом. Глаза ее лихорадочно осматривали кладовку, отыскивая какое-нибудь подходящее оружие.

Был у нее, правда, нож с небольшим лезвием на поясе, однако Алана понимала, что против такого крупного и сильного мужчины маленький нож не поможет. Что крошечный нож против той ненависти, которая двигала сейчас Годдардом!

Что ж, она, конечно, могла несколько раз ударить своим ножичком, могла раз-другой поцарапать Годдарда, прежде чем он вырвет нож из ее рук. Таким образом этого человека не остановить.

Так и не найдя предмета, который послужил бы ей надежным оружием и защитил в данной ситуации, Алана решила положиться на свою сообразительность, которая сейчас ее могла выручить.

— Полагаю, вы явились, чтобы забрать свою ежедневную порцию вина, — сказала она, расправив плечи. — Бочки стоят вдоль той стены, графины стоят там же, на полке.

— Я и сам знаю, где бочки, — рявкнул он. Войдя, наконец, в кладовку, Годдард плотно закрыл за собой дверь. От громкого звука Алана вздрогнула.

— Да, я пришел сюда налить винца, — продолжал он, — и разживусь вином… как только разделаюсь с тобой.

Для выпивохи он двигался чрезвычайно проворно. Прежде чем Алана успела вытащить свой нож, Годдард был уже рядом. Схватив женщину за тонкие запястья, он пихнул ее на мешки и навалился сверху, придавив Алану своим огромным пузом.

— Ты, тварь, слезай с меня! — крикнула она. Алана пыталась вывернуться, однако безуспешно. Он был слишком сильным и тяжелым. — Убирайся, я сказала!

— Не-ет уж, теперь ты сполна получишь все, что заслужила.

Удары сердца оглушительно отдавались в ее ушах, увеличивая напряжение и усиливая страх.

«Ну вот, положилась на свою сообразительность…» — подумала она, чувствуя, что находится на грани истерики.

От тяжести Годдарда ее грудь сдавило, было тяжело дышать. Втягивая ртом и носом воздух, Алана почувствовала поднимавшуюся тошноту. От Годдарда исходил омерзительный запах, ибо этот человек много дней не мылся и пил не просыхая.

— Ты грязная вонючая мразь! Как же ты отвратителен!

Годдард коротко усмехнулся.

— Будь ты нормандской женщиной, я бы по такому случаю, может, и помылся. Но ты всего-навсего уэльсская сука. Низкая дрянь, вот кто ты такая. — Он убийственно улыбнулся, обнажив свои гнилые зубы. — Всегда хотел узнать, что это Гилберт нашел в тебе… почему он желал иметь в постели такую вот тварь. — Подняв руки ей над головой, он ухватил запястья Аланаы одной своей лапищей. Затем Годдард чуть приподнялся, так что свободная его рука оказалась между ним и Аланой. Одновременно он надавил коленом с такой силой, что ноги женщины раздвинулись. — Ничего, теперь-то я наверняка узнаю все твои прелести.

То, что это произойдет, она понимала совершенно определенно, как определенно она помнила собственное имя. Но все же сдаваться она не собиралась.

Когда сэр Годдард просунул свою лапу ей между ног, Алана вздрогнула и перестала дышать. Глаза наполнились слезами, слезы потекли по вискам, скрываясь в волосах; она сейчас более всего желала сбросить с себя его похотливые руки, пробовала вывернуться из-под Годдарда — но все безуспешно.

Она принялась тихо стонать и мысленно обратилась с молитвой к Всевышнему: Боже милостивый, все, что угодно, но только не это!

Пэкстон, спустившись со своего возвышения, откуда следил за производством строительных работ, увидел стоявшего посредине двора сэра Грэхама, который качал головой.

— Ты чем-то взволнован, — сказал Пэкстон, подойдя к своему приятелю. — Какие трудности?

Грэхам в упор посмотрел на Пэкстона.

— Этот чертов идиот чуть не растоптал меня, устремляясь в направлении залы. И представь, ни слова извинения в ответ. Только рявкнул: «Прочь с дороги!» Он, кажется, до того уже допился, что нам нужно что-то предпринять. Он не моется, и от него жутко разит, он не меняет повязки — и они тоже смердят жутко. От него никакого толку ни нам, ни ему самому.

Пэкстон сразу понял, какого «чертова идиота» имеет в виду Грэхам. Он уже освободил Годдарда от прежних обязанностей именно потому, что от него не было никакого проку. Пришло время начистоту поговорить с сэром Годдардом. Чего бы это ни стоило, Пэкстон намерен был сделать так, чтобы этот человек перестал пить, — если придется, готов был даже пойти на то, чтобы приковать Годдарда цепями к кровати.

— И где он сейчас? — спросил Пэкстон.

— Наверное, в кладовке, лакает из какого-нибудь винного бочонка. Зачем всякий раз ходить, наливая графин из бочки, чтобы вскоре опять возвращаться и наливать снова. Не проще ли всегда оставаться возле источника?

— Ты последи за стройкой, а я скоро приду, ладно?

Последние слова Пэкстон говорил уже на ходу, направляясь в сторону залы.

Как Алана ни пыталась бороться с этим человеком, все было напрасно. Головная накидка давно уже слетела, коса расплелась. Она пыталась уворачиваться от губ сэра Годдарда. Юбки Аланы были подняты, причем Годдард пытался задрать их еще выше, полностью открыв ее ноги. Вот она почувствовала между своим и его телом неуклюжую руку и тотчас же поняла, что Годдард пытается стащить с себя штаны.

— Не-е-ет! — завопила Алана, чувствуя, как подступила желчь и тошнота.

Она чувствовала, что может потерять сознание, но усилием воли отгоняла забытье, ибо в такой случае, сделавшись совсем беспомощной, не сможет бороться с Годдардом. Но если она не потеряет сознания, то до конца жизни ее будут преследовать омерзительные воспоминания насилия.

Юбки Аланы были высоко подняты. Помогая себе вторым коленом, Годдард заставил ее развести ноги.

— Святой Давид… кто-нибудь… кто-нибудь, помогите же мне!

На ее отчаянный вопль ответом были слова сэра Годдарда:

— Погоди, сучка, сейчас мы посмотрим, что у тебя там…

Заскрежетав от бессилия зубами, Алана зажмурилась и произнесла мысленно: «Боже, пусть же этого не случится!»

И этого не случилось.

Еще мгновение тому назад сэр Годдард был на ней — и вот его не стало.

Едва только Алана перестала чувствовать тяжесть его тела, она сразу же открыла глаза. И увидела, что его массивное тело как куль шлепнулось на пол, пролетев чуть ли не половину кладовки. Годдард не шевелился.

Все существо Аланы наполнилось неизъяснимым чувством легкости, и она поискала глазами того, кто сумел спасти ее.

Пэкстон.

Он стоял совсем неподалеку от нее, встряхивая кистью руки. Взглянув на него, Алана испугалась, потому что увидела на лице Пэкстона ярость.

Моля Бога, чтобы гнев этого человека никогда не оказался направлен против нее, она подумала о том, что он предпримет следом. Он сумел одним ударом кулака расправиться с сэром Годдардом, так что и ей могло не поздоровиться.

— Прикройтесь, — распорядился он.

Голос Пэкстона был настолько бесстрастным и повелительным, что у Аланы замерло сердце. Оправляя юбки, она продолжала смотреть на него. Затем Алана поднялась с мешков: у нее сильно дрожали колени. Она посмотрела на своего спасителя.

— Вы, наверное, полагаете, что здесь была и моя вина? — спросила она, обратив внимание, что Пэкстон старается не встречаться с ней глазами.

— Нет. Это я во всем виноват. — И с таким выражением, словно это доставило ему новую боль, он посмотрел в глаза Аланы. — Мне следовало бы знать, что он способен предпринять что-то в этом духе. Окажись я тут буквально секундой позже — Боже правый…— вырвалось у него. — Я даже думать не могу о том, что тогда случилось бы с вами. Он, надеюсь, не…

Алана прикрыла пальцами ему рот.

— Нет. Но уже собирался… Вы пришли вовремя. Сделав шаг в его сторону, Алана обхватила его за талию. Этот жест удивил Пэкстона, потому что, кажется, не знал, куда девать руки. Хотя, говоря откровенно, Алана и сама была немало удивлена тем, что сделала.

Она прижалась щекой к его широкой груди. Сердце его билось ровно, и эти неспешные удары действовали на нее успокаивающе.

— Спасибо, что спасли меня.

Издав в ответ мягкий горловой звук, Пэкстон в свою очередь обнял ее.

— О чем речь…— сдавленным голосом проговорил он. — Я так рад, вы даже не представляете…

Алана дрожала всем телом и не могла унять эту нервную дрожь, как была не в силах перестать стучать зубами. Такое с ней случалось прежде лишь однажды, когда она чуть не утонула и все же сумела выбраться на берег.

Она не желала вспоминать тот жуткий день, а сейчас старалась не думать о только что случившемся. Внезапно она почувствовала, что ни физических, ни моральных сил у нее больше нет. Хотелось сейчас лишь одного: добраться до постели и уснуть.

Очевидно, Пэкстон понимал, в каком она состоянии, потому что сказал:

— Давайте-ка я помогу вам добраться до спальни, где вы сможете лечь в теплую постель. Это у вас нервная реакция на то, что произошло, тем более что сами-то вы и не предполагали, что кто-нибудь придет на помощь.

Осторожно оторвав от себя и поддерживая за талию, он повел ее из кладовки на воздух.

Покорная его воле, Алана прижалась к Пэкстону. Когда они приблизились к распростертому на полу сэру Годдарду, Алана еще сильнее задрожала. Пэкстон притянул женщину к себе, напоминая, что он рядом и всегда сможет ей помочь.

— Ас ним теперь что будет? — спросила она, посмотрев на сэра Годдарда.

— Если ему посчастливится пережить эту ночь, то завтра утром, с первыми же лучами солнца, духу его здесь не будет.

Глаза Аланы расширились.

— Но вы ведь не намерены убивать, его?

— Что ж, должен признаться, подобная мысль промелькнула у меня.

— Оставьте. Он не стоит вашего гнева и того, чтобы вы из-за такого человека рисковали честью.

— А как бы поступили вы на моем месте?

— Отправила бы его одного в лес, — сказала она, в эту минуту совершенно позабыв о собственных намерениях делать все возможное, чтобы избавить своих родственников от проблем. — В лесу его настигнет жребий судьбы.

Если Пэкстон и заметил, как странно она сформулировала свою мысль, то не подал виду. Может, ему было не до того. Но лучше, если бы Пэкстон не придал ее словам никакого значения.

Пока Алана раздумывала над тем, как воспринял Пэкстон нечаянно вырвавшиеся у нее слова, он произнес:

— Что ж, в ваших словах есть здравый смысл. Я подумаю на досуге.

Ногой Пэкстон отбросил сэра Годцарда с дороги, чтобы можно было пройти. Может быть, от выпитого вина, или от оглушительного удара кулака Пэкстона, или, может быть, из-за того и из-за другого Годдард лежал без сознания.

Алана подумала, что лучше бы Годдарду и оставаться в таком положении. Видя, как у Пэкстона ходят желваки, она сделала вывод, что гнев ее спасителя не улегся и что, вероятно, Годдарду придется не сладко.

А до восхода солнца еще оставалась уйма времени.

На следующее утро, вскоре после восхода солнца, Пэкстон наблюдал за тем, как распахнулись во всю свою ширь мощные ворота замка. Стоявший рядом сэр Годдард поправлял седло, готовый сесть и ускакать.

Сначала Пэкстон раздумывал, не отпустить ли ему Годдарда в лес, но потом все же решил отправить этого человека в Честерский замок с распоряжением, чтобы сэр Годдард оставался там безвыездно. Когда король Генрих прибудет, чтобы собственноручно возглавить кампанию против Овэйна Гвинедда, он тогда и решит, как дальше поступить с подонком. Если сэр Годдард в полной мере узнает королевский гнев, Алана будет полностью отомщена.

Глядя сейчас на рыцаря, Пэкстон заметил, что спина Годдарда согнулась, а вести он себя стал скромнее. На лице Годдарда можно бьшо разглядеть несколько синяков величиной с кулак Пэкстона. Стоило только сэру Годдарду вспомнить, как, распростертая на мешках в кладовке, Алана пыталась из-под него вывернуться, как губы его сжимались и он злобно прищуривался.

До событий вчерашнего дня Пэкстон никогда не испытывал столь сильный прилив ненависти ни к одному из людей. Даже и сейчас он чувствовал, что ненависть не улеглась. В душе его сохранялась жажда уничтожить эту мерзкую дрянь. Один неосторожный взгляд, одно случайно оброненное слово — и Пэкстон мог окончательно потерять контроль над собой, тем более что лишь ценой чрезвычайного напряжения ему удавалось держать себя в руках.

— Слушай, что я скажу, и хорошенько запоминай, — сказал, едва разжимая губы, Пэкстон. — Лишь благодаря моей доброте ты получил возможность убраться из замка подобру-поздорову. Ты отправишься прямиком в Честер и будешь там дожидаться решения своей участи. Тебе остается лишь надеяться на то, что судья твой будет милостив. Если же нет, то и в этом случае тебе остается винить одного лишь себя. — Пэкстон при этом не назвал имени того, кому надлежало решить судьбу рыцаря, потому как все перемещения Генриха составляли тайну. — Теперь вот еще что, — продолжил Пэкстон. — Если получится все-таки, что ты за свое преступление не будешь должным образом наказан и отделаешься лишь легким испугом, никогда не приезжай сюда. Понял?

Сэр Годдард в ответ издал неопределенный звук.

Пэкстон не мог сказать наверняка, был ли то звук, означавший согласие, или Годдард просто-напросто прочистил горло.

Впрочем, это было неважно.

Если этот скот когда-нибудь опять появится тут, это будет последний случай открытого с его стороны неповиновения.

Бросив последний взгляд на сэра Годдарда, Пэкстон обернулся к сэру Грзхаму, который поджидал, сидя верхом.

— Как только достигнешь вала Оффы, поворачивай и скачи в Честер. — Голос Пэкстона звучал так тихо, что один только Грэхам и мог сейчас разобрать его слова. — Сопровождать Годцарда тебе помогут двое воинов. По прибытии проследи, чтобы его заключили в тюрьму. Передай, что под замком его должны держать вплоть до прибытия Генриха. Если он в пути будет создавать хоть какие-нибудь проблемы, ты должен его зарубить. А тело оставь, пусть хищники полакомятся. Ты должен вернуться через три дня. От силы — через четыре.

— Думаешь, твой план сработает? — осведомился сэр Грэхам. — Мне бы не хотелось быть зарубленным в лесу, как это случилось в тот раз…

Пэкстон перевел взгляд на дюжину уэльсцев, которым надлежало сопровождать четверых рыцарей в этой поездке. Он сам отбирал эскорт, искренне надеясь, что в этот раз обойдется без неприятностей.

— Должен сработать. Если они не доставят тебя сюда живым и невредимым, им известно, каковы будут последствия.

— Все это ведь мистификация, правда? Пэкстон пожал плечами.

— Я и сам еще не решил. Угроза висит над их головами. Ведь они не знают, буду я следить или нет.

— Знаешь, на случай, если не все из них с первого раза поняли, что ты сказал, не мог бы ты повторить, чтобы не возникло никакого непонимания. Я был бы тебе весьма признателен.

— Если ты не уверен, что справишься — скажи. Я поеду вместо тебя.

Грэхам покачал головой.

— Нет. Ты нужнее именно тут. А, кроме того, подобно двум рыцарям, что сопровождают меня, я ведь сам вызвался. Никто не заставлял меня ехать. Я раздумываю сейчас лишь над тем, почему мы не можем отправить этого подонка в сопровождении уэльсцев? — Он махнул рукой. — Ладно, давай. Произнеси наставления. Когда ты выскажешься, я буду чувствовать себя куда лучше.

Пэкстон дружески пожал руку Грзхама.

— Бог помощь. И следи за тем, что за спиной.

— Уж это непременно, — ответил Грэхам, выпуская руку Пэкстона. — Ну так ваша речь, сэр.

Пэкстон вышел на середину двора.

— Минуту внимания… я ко всем обращаюсь, — повысил он голос, обводя взглядом уэльсцев, в том числе и Мэдока.

Мэдок был зачислен в отряд сопровождения как гарантия того, что Грэхам и двое других рыцарей благополучно возвратятся в замок. Зная о преданности Мэдока Алане, Пэкстон полагал, что едва ли этот человек допустит, чтобы пролилась кровь.

Когда все обратили свои взгляды на Пэкстона, он сказал:

— Я хочу еще раз повторить мой приказ всем вам, так чтобы потом не было никаких недоразумений. Вы должны сопровождать этих вот людей до вала Оффы. Как только окажетесь там, будете ждать, когда сэр Грэхам, на которого возложено командование этой экспедицией, вместе с двумя другими рыцарями отконвоируют сэра Годдарда в Честер. Как только они вернутся, вы опять присоединитесь к ним и все возвратитесь в замок. Если возникнут какие-либо трудности, вы обязаны будете защитить этих рыцарей, пусть даже ценой собственных жизней. Если же сэр Грэхам и рыцари не вернутся целыми и невредимыми сюда, леди Алане придется дорого заплатить. — Он в упор посмотрел на Мэдока. — Если ты не желаешь, чтобы с ней случилось хоть что-нибудь, я советую тебе серьезно отнестись к возлагаемым на тебя обязанностям. Вернуться вы должны через три дня. Все ясно?

Возгласы и кивки головой, дававшие понять, что все ясно, были ответом.

— Отлично, — сказал он. — А теперь отправляйтесь в путь.

Отряд стал выходить из широко раскрытых ворот замка. Четверо рыцарей двигались в центре. Следя за отъезжавшими, Пэкстон молился, чтобы Грэхам и рыцари возвратились невредимыми. Что касается сэра Годдарда, до него Пэкстону дела не было, хотя Годдард и был упомянут наравне с другими тремя рыцарями.

А если Грэхам и его люди, согласившиеся сопровождать Годдарда, пострадают от уэльсцев, выполнит ли Пэкстон свое обещание? Накажет ли он Алану?

Ведь кроме рыцарей и отряда сопровождения, были и другие люди, слышавшие распоряжение Пэкстона. Хороший командир всегда держит слово, никогда не нарушает клятвы. Значит, придется наказать Алану.

Створки ворот начали медленно закрываться…

Пэкстон вздохнул.

«Только бы эти люди вернулись в назначенный срок», — подумал он. И помолился, чтобы его товарищи возвратились целы и невредимы.

Он снова тяжело вздохнул. Менее всего хотел он исполосовать нежную спину Аланы плеткой.

Но порка лучше, чем нарушение слова…

Последнее значило смерть.

«Он очень умный», — рассуждала Алана, отвернувшись от окна своей спальни, когда последние воины отряда скрылись за воротами замка.

Из спальни до нее доносилось каждое слово из речи Пэкстона.

Поначалу, когда Алана только начала прислушиваться к его словам, ее охватил легкий испуг. Затем, разобравшись, что к чему, она поняла смысл этой экспедиции.

Сопровождавшие четверых рыцарей уэльсцы должны были послужить защитой и гарантией того, что более не повторится мясорубка, выпавшая недавно на долю отряда рыцарей, покинувших вместе с Годдардом замок. Ульсцам было приказано защищать рыцарей даже ценой жизни.

И то, что Пэкстон добавил относительно Аланы, ей показалось удачно придуманным. Пэкстон считал, что они не захотят подставить Алану. Хотя она не была уверена, сработают ли все эти меры предосторожности.

Ведь Рис понятия не имел, что Пэкстон пообещал в случае, если сэра Грэхама в остальных убьют, отомстить Алане. И хотя Алана сомневалась, что Рис отважится причинить вред своим соплеменникам, но, страстно желая освободить Кимри от нормандцев, он может пойти и на открытое нападение на отряд.

Дикие крики Риса, его хитрые маневры повергнут наименее стойких уэльсцев из отряда сопровождения в панику и бегство, после чего нормандские рыцари окажутся во власти Риса. Алана могла лишь гадать, что именно в таком случае произойдет с ней.

Вчера Пэкстоном двигало сострадание, когда он успокаивал Алану, спасенную от бесчестия, буквально вырванную из грязных лап Годдарда. Однако вполне может так случиться, что через три дня ей доведется принять от него наказание.

Будучи свидетельницей гнева Пэкстона, обращенного на сэра Годдарда, Алана допускала, что ее может ожидать та же участь. Будет ли наказание жестоким, она не знала.

Обернувшись, Алана посмотрела в окно на верхушки деревьев за рекой. Она надеялась, что, может, Рис наконец уймется, насытится нормандской кровью, потому что в противном случае Алане суждено будет заплатить за то, что Пэкстон наверняка посчитает уэльским зверством.

О себе Алана не особенно-то и беспокоилась. Боялась она за сэра Грэхама и его спутников. Судьба же сэра Годдарда не волновала Алану. Но также приходилось думать о тех, на чьи плечи была возложена обязанность защищать рыцарей, — то были ее соплеменники.

Припоминая сейчас, с какими напряженными лицами уэльсцы слушали распоряжения Пэкстона о том, как отряду сопровождения надлежит вести себя в случае нападения, Алана понимала, что все эти люди не имели причин усомниться в том, что она будет жестоко наказана, если вдруг что-то случится с нормандцами. Она знала, эти люди будут биться не на жизнь, а на смерть, окажись они перед лицом опасности.

Алана места себе не находила, представляя, как одни ее соплеменники сражаются с другими.

Нужно было как-то предупредить Риса… и Дилана… предупредить хоть кого-нибудь из живущих за рекой.

— Но как это сделать?

И тут знакомое имя пришло ей в голову. Хотя она не хотела использовать этого человека, выбора у нее сейчас не было.

Резко развернувшись, она направилась к двери. Нужно было разыскать Олдвина.

— Что ты делаешь? — поинтересовался Пэкстон.

— Блинчики пеку, — был ответ. Усмехнувшись, Пэкстон стал наблюдать за тем, как парень подбирал с берега очередной камень-голыш, брал его поудобнее в левую руку и пускал по поверхности воды. Пэкстон насчитал шесть отскоков. «Неплохо», — подумал он.

— Позволь, я тоже попробую?

— Попробуйте.

Пэкстон поискал и нашел камень-голыш и с силой швырнул его в воду.

Три блинчика — и камень утонул.

— Тут нужно приноровиться.

Пэкстон различил в тоне парня самодовольные нотки.

— Конечно, — сказал он, — тем более что я играл в эту игру когда-то очень давно. — С этими словами он взял еще один камень. — Когда мне было столько же, сколько сейчас тебе, — Пэкстон решил, что парню лет четырнадцать, — то удавалось выпекать до десяти блинчиков за один раз. Мой личный рекорд — семнадцать.

— Ха! Ну это вообще невозможно!

— Мне удавалось.

Пэкстон приноровился и швырнул голыш. Камень дважды отскочил от водной глади, затем канул. Соревнование началось.

Шесть раз по очереди швыряли они камни, и всякий раз Пэкстон проигрывал. Наконец он спросил:

— А как зовут-то тебя?

Хотя спрашивать не стоило. У парня не было правой руки, Пэкстон уже слышал о нем. Тем более что встреча на берегу не была случайной.

Находясь на насыпи, откуда Пэкстон наблюдал за строительными работами, он каж-то увидел, что Алана о чем-то разговаривала с Олдвином. Беседовали они совсем недолго, однако при этом выражение лиц было серьезным. А некоторое время спустя Олдвин выскользнул из замка через боковую калитку. Пэкстон последовал за ним. И вот теперь, когда они встретились, — этот разговор.

Олдвин назвал свое имя, затем, подумав, чуть наклонил голову и произнес:

— Очевидно, у вас много разных неотложных дел, более важных, чем игра в блинчики.

— Но не сегодня. Сейчас все строительные работы временно прекращены. — Пэкстон пожал плечами. — И поскольку погода выдалась такая чудесная, я решил немного отдохнуть от дел. — Размахнувшись, он швырнул еще один голыш, проследил за ним, затем взглянул на Олдвина. — А что ты делаешь возле реки?

— Качаю мускулы и набираюсь сноровки, — ответил он, швырнув очередной свой камень. — После того как у меня не стало правой руки, мне все приходится делать левой, а это требует практики.

Пэкстон понимающе кивнул:

— Наверное, это не просто.

— Поначалу было трудно, все из пальцев валилось. Я сердился, много раз бросал тренировки. Но Алана требовала, чтобы я продолжал занятия. Она была так добра ко мне, вечно советовала, как и что лучше делать. И когда наконец у меня получалось что-нибудь, она заставляла меня делать что-нибудь еще, что я не умел.

— Например, бросать камни?

— Да. Мы с ней даже поспорили. Ну и она совсем недавно сказала, что я должен как следует потренироваться. Сказала, что не хотела бы выиграть у меня, тем более что она женщина.

Пэкстон улыбнулся про себя.

Напрасно, стало быть, он подозревал парня. Оказывается, когда Алана и Олдвин разговаривали, речь шла всего лишь о желании Аланы сделать так, чтобы парень все научился делать одной рукой, чтобы в будущем, когда вырастет, его увечье меньше мешало ему жить.

Пэкстон даже зауважал Алану. Многие на ее месте относились бы к этому парню как к уроду, попрошайке и всякий раз старались бы прогнать его подальше с глаз, но она повела себя совсем иначе. В Олдвине она увидела способного юношу. Она поверила в него и решила сделать все возможное, чтобы он и сам поверил в себя.

А тем временем Олдвин продолжал швырять голыши, причем последний камень прыгнул целых десять раз. Пэкстон решил, что парень этот всему научится. У него много упорства, и левой рукой он владел все лучше и лучше. Ну, а вдохновляла его Алана. О лучшем друге Олдвин не мог и мечтать.

Бросив еще несколько камней, Пэкстон распрощался и начал взбираться по склону. Пройдя половину пути, он обернулся и посмотрел на темноглазого, темноволосого паренька, чья сила духа восхитила Пэкстона.

Пэкстон стоял и недоуменно смотрел на то место, где еще несколько минут назад упражнялся парень. На лице его отразилось удивление, брови вопросительно изогнулись. Никого на берегу не было. Был травой поросший склон, была река.

Олдвина не было.

Стемнело, и как только ночь опустилась на лес и крепость, настроение у Аланы испортилось.

Ужин давно закончился, намеченная на день работа была выполнена. Алана прохаживалась по темному двору замка, стараясь уйти от неприятных мыслей. Для волнений были причины.

Пэкстон пообещал, что она поплатится, если что-нибудь произойдет с сэром Грэхамом и его людьми, — и это обещание приведет к обострению отношений между уэльсцами и нормандцами. Хотя уэльсцы и нормандцы и так относились друг к другу с недоверием, но теперь они будут еще подозрительнее друг к другу, чем прежде. Такого не было даже тогда, когда чуть живой сэр Годдард вернулся в замок и рассказал о нападении, которому подвергся он и его люди.

Направляясь сейчас в сторону боковой калитки (а за последнее время Алана до того привыкла выходить через эту калитку в ночной лес, что ноги сами несли ее туда), она рассуждала о том, не стоит ли ей подбодрить соплеменников, сказать им, что они могут оставить страхи.

Далеко за полночь возвратился Олдвин, сообщив Алане, что сумел предупредить уэльского дозорного, который прятался в лесу на той стороне, неподалеку от замка. Дозорный немедленно отправился к своим, пообещав на прощание Олдвину, что в самое ближайшее время Рис будет в курсе происходящего.

И все же Алана боялась, что рыцарь не успеет предупредить дядю, который, скорее всего, собирался напасть на нормандцев.

Она не была уверена, что ее мольбы будут услышаны и что ее соплеменникам не придется пасть от рук ее родственников.

К тому же в лесах было много всяких банд, которые безжалостно нападали на тех, кто решался пересечь вал Оффы или кто подъезжал с внешней стороны к этому валу. Особенно часто нападениям подвергались сторонники Овэйна Гвинедда. Поэтому даже если Рис и получит ее сообщение вовремя, сэр Грэхам и его люди вполне могут пасть от рук кого-нибудь еще. Такая вероятность была велика, и потому Алана понимала, что несколько следующих дней покажутся ей чрезвычайно томительными. Если рыцари возвратятся целы и невредимы, тогда напряжение в замке несколько спадет. Ну, а если они не вернутся? Тогда что?..

Алана увидела бочки и корзины, кем-то принесенные и сваленные почти у самой боковой калитки. Приподняв юбки, она уселась на одну из бочек. Покачивая ногой, она пыталась представить, какого рода наказание ждет ее, если отряд не возвратится вовремя.

В ее воображении промелькнули десятки самых разнообразных наказаний. Ее могли заставить стоять обнаженной на холоде, например в дождь, могли привязать к лошади и пустить животное вскачь. Но ведь есть еще и такое страшное наказание, как четвертование.

Жуткие эти сцены настолько заполнили ее воображение, что ни о чем ином Алана больше думать не могла. Чего только не напридумывала она себе! Например, что Пэкстон сделает ее своей наложницей. Не удивительно, что за такого рода мыслями она не услышала приближавшихся шагов. И когда чья-то рука мягко опустилась на ее плечо, Алана от страха чуть не умерла.

— Задумались?

Знакомый голос Пэкстона позволил ей сразу же успокоиться. От смущения лицо и плечи Аланы запылали. Уж не ее ли фантазии каким-то образом передались на расстояние и привлекали сюда в такой час Пэкстона?

Она представила, взглянув на Пэкстона, как они сливаются в жарком объятии, и эта картина была настолько яркой, что не выходила у нее из головы. Алана сочла за благо занять оборонительную позицию. Шумно вздохнув, она резко произнесла:

— Никогда впредь не пугайте меня подобным образом.

— Но я дважды позвал вас, — сказал он, усаживаясь на бочку, соседнюю с той, на которой сидела Алана. — И я был уверен, что вы меня слышали…— Он подался чуть вперед. — Вы чем-то взволнованы? Интересно, чем же это?

Благодаря небо за то, что сумерки были столь плотными, что он не мог видеть, как она вспыхнула, Алана демонстративно смотрела прямо перед собой. После того, что она только что представляла, Алана не могла взглянуть в глаза Пэкстону.

На его вопрос она ответила вопросом:

— А были бы вы взволнованы, если бы кто-нибудь взял у вас из жизни десять лет?

— Ну, едва ли я был бы так же взволнован, как вы. Да что это с вами? Не в том ведь дело, что я напугал вас?

Все еще не в состоянии освободиться от своих нечаянных фантазий, которые теперь казались ей неприятными, она поежилась под его взглядом. О, почему бы ему не убраться куда подальше…

— Все нормально, — пробормотала она. После паузы он наконец произнес:

— Алана, возможно, я не так хорошо знаю вас, как мне того бы хотелось, но…

— Что вы имеете в виду?!

Она пристально посмотрела Пэкстону в глаза. Не удивительно, что подобная ее реакция несколько смутила его. Алана испугалась, что переиграла. Но даже если и так, ей уже нельзя было останавливаться на полдороге.

— Что вы имеете в виду, говоря, что не знаете меня так хорошо, как вам бы того хотелось?

И вновь тишина. Первый утренний луч слегка оживил лицо Пэкстона.

— Ну, говоря, что не так хорошо знаю вас, я не имел в виду познание в библейском смысле этого слова, так что не подумайте… Но ведь вы перебили меня и не дали закончить.

Алана не могла себе объяснить, почему ее оставило обычно присущее ей благоразумие. Может, дело в том, что она слишком переживала за судьбы уэльсцев из отряда сопровождения и за судьбу людей Пэкстона? А может, виной этому — страх, ведь Алана неотвязно думала о том, что будет с ней, если экспедиция не вернется или если вернутся не все. Или, скорее всего, во всем был виноват Пэкстон, неизменно умудрявшийся вызывать у нее весьма странные чувства, когда бы ни появлялся рядом. Впрочем, какова бы ни была действительная причина, в глубине души Алана призналась себе, что мысли ее нынче лишены привычной стройности. И тем не менее она уцепилась за слова Пэкстона.

— Ну так что же?! — вспылила Алана, соскакивая с бочки и оказываясь лицом к лицу с Пэкстоном. Она уперла руки в бока. — Значит, вы думали обо мне и в этом смысле?!

Пэкстон тоже встал с бочки.

— И не один раз, — рявкнул он, наседая на нее. — Дело в том, миледи, если уж вы хотите знать, я именно так думаю о вас гораздо чаще, чем иначе.

Глаза Аланы сузились.

— Вы, мужчины, вы все мне отвратительны! Сперва Гилберт на правах мужа требовал от меня исполнения супружеского долга, потому как, видите ли, он всегда хотел. И никогда он не интересовался, а хочу ли я, и если хочу, то чего именно! Никогда. Ему плевать было на то, что жене нужна нежность, любовь…

Затем появился сэр Годдард. Из-за того, что ненавидел меня, а также из-за моего наследства он пытался изнасиловать меня, чтобы таким образом выразить ненависть. Слава Богу, что этой скотины больше здесь нет.

А теперь еще вы со своими фривольными фантазиями намерены мне докучать?! Почему это, интересно, вы решили, будто ваши реверансы могут быть мне приятны? Ох уж эти мужчины…

Она произнесла последнее слово с особенным выражением.

— Вы не более чем вечно озабоченные животные! Я презираю всех вас до единого!

Она ожидала от Пэкстона резкого ответа, думала, он оправдает поведение мужчин… Каково же было ее удивление, когда Пэкстон лишь протяжно сдержанно вздохнул.

— И что? Нечего сказать в ответ?! — заводила она и себя и собеседника. У нее так чесались кулаки, что ей хотелось ударить его.

— Что ж, я могу ответить. Учитывая, что вам пришлось испытать, что пришлось вытерпеть от двух упомянутых мужчин, я вполне могу понять ваше чувство омерзения.

И прежде, чем она успела хоть слово вставить, он взял Алану за подбородок, чтобы она внимательно выслушала каждое его слово.

— Но я хочу сказать вам, Алана из Лланголлена, вот что. Если бы мы с вами занялись любовью, то все неприятные чувства прошли бы у вас без следа. Я вовсе не такой эгоист, каким был Гилберт. И вовсе не грубиян, как сэр Годдард, который был движим даже не похотью, а исключительно жаждой мщения. В моих руках вы испытали бы экстаз, иными словами, те чувства, которых, очевидно, вам никогда прежде не доводилось испытывать.

Вы уже далеко не девственница и отлично понимаете, чем занимаются мужчина и женщина, отгородившись ото всех пологом в собственной спальне. Только представьте, что это могли бы проделать и мы с вами. Долгие, медленные, страстные поцелуи, сцепление языками, — от всего этого быстро и сильно возникает желание. Страстные и вместе с тем нежные прикосновения, от которых замирает сердце, так что хочется повторять все эти волшебные касания. Представьте нас вдвоем, представьте то наслаждение, которое мы могли бы получить. Как только желание стало бы непреодолимым, я бы пришел к вам. И вы были бы очень рады нашей близости, Алана. Это я могу сказать наверняка. — Он запустил руку в ее волосы, привлекая женщину к себе. — Когда вы захотите именно такого рода близости с мужчиной, который знает, как сделать так, чтобы тело женщины было наполнено страстным желанием, чтобы оно состояло из одного только желания, когда будете готовы испытать то, что лишь я смогу вам дать, — приходите ко мне. А вплоть до того часа хорошенько помните все, что я сейчас сказал.

Он прижался губами к ее губам, и сначала поцелуй его был нежным, игривым, затем его губы сделались более требовательными, жадными, Алана ощутила кончик его нервного языка у себя во рту.

«Да, он мастерски умеет делать это», — успела подумать Алана, чувствуя, как разгорается в ней сильный огонь. Вспомнив его слова о замирании сердца, Алана тихо застонала и уже хотела было ему ответить, но такой возможности ей предоставлено не было.

— Запомните хорошенько, — прошептал Пэкстон и отстранился от нее. С этими словами он ушел.

Застыв на месте и не пробуя даже шевельнуться, Алана следила за тем, как полутьма поглощает удалявшегося Пэкстона. Она прикоснулась кончиками пальцев к губам. Мысли ее были сейчас в полном беспорядке. Губы были влажными и горели. Насытить их могли только губы Пэкстона.

Действительно, его соблазнительные речи и лишающие воли поцелуи разожгли кровь Алана. Она тяжело дышала и более всего желала сейчас возвращения Пэкстона.

Ее так и подмывало отправиться за ним, крикнуть Пэкстону, что она согласна принять его приглашение. Но она сдержалась.

Он обещал ей радость, удовольствие, экстаз, восторг — все прелести телесных наслаждений.

Однако Алана искала гораздо большего, нежели простых чувственных радостей.

Прежде, чем она отдастся другому мужчине, она должна получить от этого мужчины то, что может дать только лишь его душа. Алана очень сомневалась, обладает ли подобным Пэкстон, способен ли он предложить ей душевный комфорт, а если да — согласится ли она.

Это Алана называла залогом любви.

Глава 7

Пэкстон пребывал не в самом лучшем расположении духа.

Давали о себе знать две последние ночи. Беспокойство за безопасность Грэхама и двух других рыцарей, сопровождавших сейчас его приятеля, а также мучительные раздумья о том, придется или не придется наказывать Алану, что уже само по себе способно будет вызвать восстание уэльсцев в замке, — все это лишило его нормального сна.

А, кроме того, Пэкстона донимали видения, когда ему удавалось немного вздремнуть.

Боже правый! Он никогда прежде не предполагал, что сны могут быть столь реальными, живыми. Он мог бы поклясться, что жил в этих снах столь же полноценно, как и в реальности.

И во всех его снах была Алана.

Она лежала обнаженная на мягком ложе из лесных цветов, на поляне в дремучем лесу, — и рукой манила его к себе. Сбросив в себя одежду, он ложился рядом с Аланой. И очень скоро их тела сливались, ноги сплетались — и Алана охотно принимала в себя каждый его выпад. Но прежде, чем ему удавалось достичь оргазма, Пэкстон неизменно просыпался.

Сердце стучало как кузнечный молот, дыхание было громким и учащенным. Соломенный тюфяк был влажным от пота, а напряженный член сводило болезненной судорогой.

После пяти таких возбуждений в течение двух ночей Пэкстон чувствовал себя уставшим и порядком измотанным. Если видения и дальше будут его преследовать по ночам, он не сможет уже поручиться за свое психическое здоровье.

Он протяжно застонал и одновременно отодвинул от себя доску, где лежали хлеб, сыр и нарезанные куски мяса. Пэкстон и другие рыцари собрались сейчас за столом, в то время как все уэльсцы были заняты работой. У него не было желания есть. По крайней мере, не было аппетита. Окинув взглядом залу, он обнаружил Алану. Вот кого он сейчас больше всего хотел.

Она выглядела так, как и в его снах. Едва Пэкстон подумал об этом, как член начал подниматься.

О, черт побери…

Резко встав с лавки, он поспешил на свежий воздух. Ему сейчас не хватало воздуха. Воздуха и спокойствия.

Помни.

Это слово не давало покоя Алане. Она наблюдала со своего места за тем, как вставший из-за стола Пзкстон направился к двери.

Да и как же она могла забыть?

Всякий раз, когда она хоть мельком видела этого человека, она тотчас же вспоминала его поцелуй. Конечно же, она и прежде считала Пэкстона очень красивым мужчиной, а его лицо казалось ей и вовсе шедевром природы. И до той ночи его голубые глаза действовали на Алану неотразимо. Теперь же ока знала его губы. Нежные и умелые. Это воспоминание не давало ей покоя.

Воспоминание о поцелуе заставило Алану тихо застонать. Так не может продолжаться!

Был лишь один способ избавиться от фантазий, прочно засевших в голове. Алана должна пойти и прямо заявить ему, что не намерена претендовать на его внимание и никогда не предложит ему заняться с нею любовью.

Конечно же, это был выход из положения, думала Алана. Поставив пустой поднос на стол, она направилась в сторону двери, намереваясь раз и навсегда разделаться с этим.

Но когда она вышла во двор, Пэкстона нигде не было видно. Она посмотрела в направлении гарнизона, затем обследовала дозорные вышки, чтобы выяснить, нет ли Пэкстона там. Так и не увидев его, Алана опустила плечи, — от ее решимости не осталось и следа.

Но тут она услышала голос Пэкстона, который приказывал открыть боковую калитку. Подобрав юбки, она двинулась ему навстречу.

Пэкстон стоял, привалившись плечом к толстому стволу старого дуба. Он ленивым движением бросил несколько желудей спустившейся на землю белке. Маленькое животное принялось ловко перебегать от одного золотистого желудя к другому: от этого куснет, тот возьмет про запас.

Вот за спиной у белки хрустнула ветка. Она поспешила укрыться в листве, тогда как Пэкстон обернулся, чтобы увидеть, кто идет.

Алана.

Пэкстон отшвырнул остальные желуди и сделал шаг в сторону женщины.

— А, миледи, — приветствовал он ее, хотя был бы рад вместо нее увидеть кого-нибудь другого. — И что это вы тут делаете?

— Я хочу поговорить с вами… можно?

— Вам вовсе незачем спрашивать, можете ли вы поговорить со мной, Алана. — Он обратил внимание, что она нервно покусывала своими маленькими зубками нижнюю губу. — Полагаю, вы хотели бы обсудить то, что произошло прошлой ночью, так или нет?

— Да.

Она стояла от Пэкстона на значительном расстоянии. Пэкстон понял, что Алана вовсе не намерена провоцировать его на что-либо подобное.

— И что же, вы хотели бы услышать от меня извинение?

— Какой смысл в извинениях. Ответ удивил Пэкстона.

— Значит, нет?

— Нет.

Пэкстон приготовился слушать, так как ему показалось, что столь кратким высказыванием она не ограничится. Однако Алана более не произнесла ни звука. Что ж, так — значит, так. Правда, Пэкстон вовсе не был настроен играть в молчанку.

— Вы, кажется, несколько оробели?

—Я?

— Да. Вы ведь пришли сюда для того, чтобы выговориться. А теперь стоите и молчите, боитесь слово вымолвить. Так что одно из двух: или вы будете говорить, или вам следует уйти. Так что же вы выбираете?

Она расправила плечи, глаза ее сверкнули.

— Должна вам сказать, вы чудовищно грубы. Впрочем, вы нормандец, и потому грубость вполне в вашем духе. Но давайте обойдемся без грубости. Случившееся прошлой ночью было моей виной. Однако если вы по-прежнему грезите о том, что в один прекрасный день я приду и попрошу вашей милости, то вы ошибаетесь, потому что ничего подобного не случится. Так что если у вас и имеются такие фантазии насчет нас, их лучше просто выбросить из головы. — Она презрительно окинула его взглядом. — Вот. Именно это я и хотела сказать.

Поза Аланы была до такой степени исполнена добродетели, голос так звенел раздражением, что Пэкстон не удивился бы, если для большего эффекта она еще и ногой притопнула бы.

Он откашлялся и прищурил глаза. Да кого, черт возьми, она тут намерена одурачить?!

Пэкстон изобразил на лице улыбку.

— Что ж, миледи, у вас получилась превосходная речь, — сказал он. — Она была бы и вовсе правдоподобной, если бы не одна небольшая подробность.

Алана даже дышать перестала. — Мой поцелуй. Помните его? Алана открыла было рот, чтобы возразить, но он жестом приказал ей помолчать.

— И не пытайтесь ничего отрицать. Уже то, что вы пришли сюда, красноречиво свидетельствует о том, что вы этот поцелуй очень хорошо помните.

Впрочем, если уж на то пошло, не мог позабыть поцелуй и сам Пэкстон. Добавив в голос стали, он продолжал:

— То, что произошло между нами, было явной ошибкой. Это я признаю. Однако считаю необходимым заметить, что этого бы не произошло, если бы вы не перебили меня на полуслове. Но вместо того чтобы дать мне закончить мысль, вы перебили меня, и моя фраза приобрела совершенно иной смысл.

— Я перебила вас?! — явно недоумевая, переспросила она. — Зачем вы пытаетесь запутать меня?!

Было вполне очевидно, что Алана не догадывается, куда он клонит.

— Знать вас — помните, я полагаю, эти слова? — Пэкстон, не дав ей и рта раскрыть, энергично продолжил: — Вы говорите, что я груб, вы связываете это с тем, что я нормандец. В ответ могу лишь сказать, что вы грубы больше, чем я. А то, что произошло, миледи, никак не связано с тем, что вы уэльсская женщина. Тогда, во время нашего разговора, если бы у вас достало учтивости выслушать меня до конца, вы бы поняли, что я беспокоился также и за вас, потому что мне были очевидны ваши переживания. Так нет же! Вы втемяшили себе в голову эту странную мысль, что я, дескать, интересуюсь вами лишь постольку, поскольку рассчитываю затащить вас в постель.

— Да вы и сами это признали, — торопливо перебила его Алана.

— Не отрицаю. С той, однако, оговоркой, что вызываемое вами страстное желание ничуть не больше того, что я испытывал прежде к сотням других женщин, которые теперь сделались для меня лишь воспоминаниями.

«Все это ложь, конечно», — подумал Пэкстон, но эта ложь помогала ему несколько загасить адово пламя; скорее Северное море вышло бы из берегов, чем он вслух решился бы сказать правду.

— И только лишь в вашем крошечном воспаленном мозгу могла родиться такая вздорная мысль, что я, дескать, хочу познать вас в интимном смысле этого слова, — рявкнул Пэкстон. — И вообще, я специально все так сказал, чтобы вы подумали, будто ваши догадки верны.

«И опять ложь», — молча признал Пэкстон. Он и сам не мог бы сейчас объяснить, почему все происходит именно так, однако его тяга к Алане значительно превосходила желание, которое Пэкстон когда-либо испытывал по отношению к другим женщинам. И это сердило его. Особенно при мысли о том, что эта женщина вполне могла быть убийцей его друга.

— Так вот, миледи, если кого-то и винить в том, что случилось прошлой ночью, — так исключительно вас. Но можете быть совершенно уверены, что подо бное никогда не повторится, если вы словом или жестом не дадите понять, что хотели бы повторения. А поэтому я советую вам вернуться в залу, так как если вы еще какое-то время пробудете здесь, то я расценю это как приглашение облегчить мою плотскую страсть.

Подобрав юбки, Алана повернулась и побежала прочь. Пэкстон окликнул ее. Она резко повернулась.

— И я хочу, чтоб вы знали, если вас, конечно, это волнует. Я не желаю вас наказывать и на вашем примере демонстрировать, что произойдет с нарушителем моих распоряжений. Так что молитесь, Алана, чтобы Олдвин вовремя успел переправиться через реку и предупредить ваших родственников, дабы не началась новая бойня. Потому что если Грэхам и его напарники не возвратятся сюда целы и невредимы, у меня не будет выбора и мне придется выполнить свое обещание. А теперь ступайте. — Пэкстон стоял и смотрел, как Алана, повернувшись, поспешила вверх по склону и вошла в калитку.

Как только калитка закрылась, Пэкстон опять оперся о ствол дуба. Он стоял и смотрел вдаль, на реку. В голове его, вытеснив все прочие мысли, вертелась мысль о наказании Аланы.

А ведь Пэкстон заметил, как расширились от удивления ее темные глаза, стоило ему упомянуть Олдвина и прочих ее родственников. Наверное, Алана держала его за круглого дурака, если полагала, будто Пэкстон не в состоянии разгадать тот нехитрый план, что придумали она и Олдвин.

Да уж, хорошая игра — выпекать «блинчики».

Он ведь чуть было не поверил, и только неожиданное исчезновение Олдвина открыло Пэкстону глаза. Он посчитал лишним бежать следом за парнем, и причиной послужило то, что сообщение, передаваемое Аланой через Олдвина Рису, должно было способствовать благополучному возвращению Грэхама и двух других рыцарей от вала Оффы. Впрочем, эта информация призвана была защитить и саму Алану.

И Пэкстон не мог сказать наверняка, что именно для него было важнее: безопасность рыцарей или Аланы. Будучи неравнодушным к ней, как и не желая зла ее родственникам, Пэкстон молил Бога, чтобы этот самый Рис воздержался от пролития нормандской крови и предпочел бы подумать о безопасности и благополучии Аланы.

Пэкстон тяжело вздохнул, думы его сейчас были более мрачными, чем когда-либо.

Шел третий день с отъезда экспедиции, как раз тот день, когда Пэкстон приказал Грэхаму и его людям возвратиться в замок. Можно было ожидать появления всадников у ворот незадолго до наступления темноты.

Но поскольку Пэкстон не исключал и наименее благоприятный исход, то решил подождать до вечера четвертого дня. Ведь в пути чего только не бывает: и конь может захромать, и всадник упасть из седла и получить увечье, да и вообще отряд мог сбиться с пути и заблудиться. Если к тому времени Грзхам и его напарники не возвратятся, у Пэкстопа не останется выбора, ему нужно будет что-то предпринимать в отношении Аланы.

Как ни жаль, Алану придется выпороть. И как ни больно было думать об этом, Пэкстон знал, что именно ему придется поработать плетью собственноручно.

Поздно ночью светился одинокий огонь свечи.

Крошечное пламя металось и временами едва не гасло, но затем вновь распрямлялось, удерживаемое фитилем. Создавалось впечатление, будто огонь доживает последние мгновения, но Алана не обращала внимания на колеблющееся пламя.

Заперевшись в спальне, она смотрела через распахнутое окно на мерцающие на небе россыпи драгоценностей, и это было очень красиво не темно-синем фоне полуночного неба. Алане хотелось подняться ввысь и быть среди этих звезд.

Но раз уж не получается среди звезд, ей хотелось бы оказаться сейчас где-нибудь далеко-далеко отсюда, где бы она чувствовала себя в безопасности, где не приходилось бы так переживать. Этот замок она променяла бы на любое другое место, — так ей сейчас казалось.

Наскоро она помолилась, прося, чтобы эта ночь никогда не кончилась. Потому как то, что может произойти завтра, вызывало у Аланы чувство ужаса. Однако она понимала, что все напрасно, что ночь скоро кончится. И как случалось вот уже многие столетия подряд, в свои черед наступит рассвет, и тогда солнце как ни в чем не бывало взойдет над горизонтом. Разница лишь в том, что на сей раз рассвет будет означать время выполнения обещания Пэкстона и ее собственное унижение.

Закончился четвертый день. И хотя все ее надежды рассыпались в пух и прах, Алана все же верила, что отряд всадников непременно вернется. Но с лучами утреннего солнца стало очевидно, что нечто ужасное случилось с сэром Грэхамом и двумя его компаньонами, с Мэдоком, с двумя дюжинами уэльсцев, которые должны были сопровождать рыцарей до вала Оффы. Не только Алане, но и Пэкстону все стало ясно.

Вскоре после наступления сумерек Пэкстон подошел к Алане. Чувствовалось, что он внутренне напряжен. Ухмылка у него получилась деланной, морщины вокруг рта обозначились отчетливее. Все тело Пэкстона походило на натянутую струну. Алана была уверена, что увидит в его взгляде злость, однако увидела лишь жалость и сожаление. С собой у Пэкстона было платье из дерюги.

— Завтра, как только встанете, вы наденете вот это и ничего больше, — сказал он, давая Алане грубое платье. — Вскоре после того, как взойдет солнце, вас выведут во двор замка, где и состоится наказание.

— И что же это будет за наказание? — спросила она.

— Вас высекут. Десять ударов плеткой, ни больше, ни меньше.

И сейчас еще Алана помнила, как при словах о плетке ее сердце сжалось и похолодело. Кроме того, кровь отхлынула от лица. Словом, ей не удалось скрыть своего испуга.

И Пэкстон, разумеется, заметил ее испуг. Он сделал шаг в ее сторону.

— Я постараюсь, чтобы вам не было очень больно. Но все равно вы будете страдать, я знаю это. Объявив о своем решении, я обязан теперь выполнить его, иного выхода у меня нет. Вы, надеюсь, и сами понимаете это?

— Да, — Алана распрямила плечи. — Полагаю, что исполнение наказания вы возьмете на себя?

— Именно.

— Ну что ж, будь что будет.

С этими словами Алана пошла прочь, унося с собой платье.

Жалкое создание портного лежало возле свечи, на столе, за спиной Аланы. Пламя ярко полыхнуло и потухло, комната погрузилась в темноту.

Глядя сейчас на звездные россыпи, которые казались ей более яркими, чем обычно, Алана призналась себе, что очень испугана. Однако сильнее страха за себя было волнение об уэльсцах из отряда сопровождения, о сэре Грэхаме и его товарищах, о Мэдоке. Что с ним, с ее самым преданным другом?

Нарочно ли Рис проигнорировал ее послание? Или же ее известие пришло слишком поздно? Если Рис убил рыцарей и отряд сопровождения, почему тогда он даже не попытался дать ей об этом знать? Ведь наверняка Дилан мог бы прийти и сообщить ей. Впрочем, она же сама распорядилась, чтобы он оставался на том берегу реки. Ну, а если все-таки Рис не нападал на отряд, может, рыцари и сопровождение погибли от рук кого-нибудь другого, скажем — уэльского принца Овэйна Гвинедда?

Множество вопросов крутилось у нее в голове, однако один из них был самым важным: где же они?..

Под окном, во дворе замка, Пэкстон терзался теми же самыми вопросами, что и Алана.

Почему отряд не возвратился вовремя? Где они сейчас? О, проклятье! Неужели их уже нет в живых?!

Спрятавшись в тени, Пэкстон наблюдал за Аланой, примостившейся у окна. Он видел, как потухла свеча.

Теперь темнота скрывала женщину. Усевшись на скамье, которую Пэкстон вытащил из помещения гарнизона, он взял в руки плеть с двенадцатью кожаными, каждый в ярд длиной, хвостами, на концах которых были завязаны специальные узлы. Затем Пэкстон протянул руку и взял лежавшую тут же флягу. В свете факелов он несколько мгновений разглядывал единственную вещь, оставшуюся на память от отца.

Пальцы Пэкстона погладили золотую гладкую поверхность фляги, инкрустированной драгоценными камнями. Во фляге хранилось драгоценное ароматное масло, которое, равно как и сама фляга, по слухам, были доставлены из самой Персии. Мейхью де Бомон завладел этой драгоценной флягой на своему пути в Иерусалим. Когда одному из его ближайших друзей пришлось прервать поход и возвратиться из-за рецидива лихорадки в Нормандию, отец Пэкстона передал ему эту флягу и еще несколько драгоценных предметов, с тем чтобы их доставили в дом Бомонов.

Со времени, когда Пэкстон получил эту реликвию из рук своей матери — а случилось это вскоре после смерти отца, — он никогда не расставался с флягой. Сегодня ему предстоит воспользоваться ароматическим маслом впервые.

Налив себе на ладонь немного жидкости, он принялся втирать состав в концы плетки, чтобы смягчить кожу. Пэкстон надеялся, что после этого плетка не будет разрывать кожу, сделавшись более мягкой и, стало быть, менее кусачей. Хотя втайне он подозревал, что все эти ухищрения едва ли дадут значительные результаты. Скорее всего, на теле Аланы останутся шрамы.

Эта мысль разозлила Пэкстона. Он вспомнил дядю Аланы. Если этот человек виновен в гибели отряда, если он решился на убийство, прекрасно зная, что страдать придется Алане, то Пэкстон обязан был отомстить этому скоту. Вне зависимости, было ли у Риса три сотни, четыре или пять сотен человек — да пусть даже хоть целая тысяча! — он должен получить свое сполна. И Пэкстон поклялся отомстить.

Продолжая втирать масло в плеть, он посматривал в сторону темного окошка спальни, гадая, сидит ли Алана все еще возле окна или нет.

В схватке, случалось, он направо и налево крушил самых сильных врагов, однако Пэкстону не доводилось ни разу поднимать руку на женщину.

Сможет ли он? Он думал об этом постоянно, но в эту ночь вопрос возникал вновь и вновь.

Как бы сейчас Пэкстон ни пытался облегчить Алане наказание, одно было ясно наверняка. После того, что должно произойти, даже в том случае, если позднее окажется, что смерть Гилберта наступила в результате несчастного случая, — когда бы Пэкстон ни предложил Алане руку и сердце, она неминуемо ответила решительным отказом. И никто, даже сам Генрих, не сможет ее к этому принудить. Алана его так возненавидит, что тут уж ничего не поделаешь. Да и соплеменники ее также будут ненавидеть Пэкстона.

И тогда получится, что щедрое предложение короля окажется для Пэкстона упущенной возможностью. Но как бы все ни случилось в будущем, он обязан быть верным данному слову. Алана будет подвергнута наказанию.

У него нет выбора.

Но хватит ли у него силы воли?

На все эти вопросы — и Пэкстон отлично знал это — ответы будут получены не позднее чем утром после восхода солнца.

Одеяние священника мешало ему поспевать за Аланой.

— Уверена ли ты, дочь моя, что не хочешь исповедаться до того, как тебя приведут к месту наказания и привяжут? Благословение Божие способно уменьшить твои страдания в этот горестный для тебя час испытания.

Священник принялся разглагольствовать о ее бессмертной душе, продолжая тему, с которой он начал беседу с Аланой еще в спальне. Алана почувствовала, как в ней закипает раздражение. Священник представляет дело так, словно в результате этого наказания Алана собирается отдать Богу душу. Впрочем, если произойдет сильное нагноение ран, она и вправду может умереть.

И вновь, в который уже раз с момента пробуждения, у нее в душе поднялась волна страха. Подавляя ее, Алана попыталась дать волю гневу. Негодование, возмущение, гнев были теперь для Аланы главной поддержкой. Только так она сможет пережить все это.

Она встретилась глазами с сухощавым мужчиной, лицо которого было настолько бледным, что он был похож на саму смерть.

— Мне решительно не в чем исповедоваться, — солгала она. — Что же касается Божьего благословения, просите его лучше для ваших нормандцев. Им оно ох как пригодится, как только сегодняшняя процедура будет завершена.

Отец Джевон предпочел проигнорировать ее последние слова. Он сотворил крестное знамение и произнес по-латыни молитву.

Алана сейчас едва могла расслышать его слова. Все свое внимание она сосредоточила на толпе, собравшейся здесь.

Ее соплеменники стояли по всему периметру двора замка. На каменных лицах людей сверкали слезы. Все уэльсцы, такие сдержанные сейчас, испытывали сильнейшее чувство гнева. Среди толпы находился также и Олдвин, его лицо было таким же мертвенно-бледным, как и лицо священника. Вытащив боевые мечи, люди Пэкстона расположились таким образом, чтобы служить барьером между Аланой и ее соплеменниками. Воины были исполнены решимости убить всякого, будь то мужчина, женщина, ребенок, кто сейчас попытался бы прорваться к Алане.

Алана перевела взгляд на Пэкстона, который стоял возле того места, где должна была состояться экзекуция. В центре двора совсем недавно было сооружено для этого специальное возвышение. В руках Пэкстона уже находилось главное оружие наказания. На лице рыцаря нельзя было прочитать ничего определенного.

Неужели же он не понимает, до какой степени уэльсцы ненавидят его? Неужели не догадывается, во что выльется их злоба, едва только будет сделан первый удар плетью?!

Алана понимала это, что лишь усиливало ее страх.

«Ведь достанется и нормандцам, и ее соплеменникам», — подумала она. Пэкстона толпа растерзает первым; скорее всего, именно к нему сначала ринутся взбешенные люди. Если кому-то из уэльсцев доведется остаться в живых, их позднее настигнет гнев Генриха, а гнев короля — это страшная сила.

Алана не могла допустить, чтобы ее соплеменников резали как баранов. Однако она не могла вынести и мысли о том, что Пэкстона могут разорвать на куски.

И чтобы не допустить ничего подобного, она обязана была сделать вид, будто предстоящее наказание вовсе ее не пугает, а кроме того, ей надлежало выдержать всю экзекуцию, ни разу не дернувшись и не издав ни единого звука. Алана знала, что задача эта была чрезвычайно непростой. Однако если она не выдержит и покажет, что страдает, — тогда не миновать бойни.

И, понимая, что не обладает достаточным мужеством, Алана вынуждена была принять благословение от отца Джевона, после чего произнесла молитву. Очень скоро она оказалась перед специальным возвышением. Пэкстон стоял и смотрел ей прямо в глаза.

— Вы готовы? — грубо спросил он.

— Насколько это возможно — да, готова, — ответила Алана. — Ну, а вы сами — готовы?

Пэкстон не ответил. Он дал команду мужчинам, которые конвоировали Алану. Взяв женщину за руки, они повернули ее лицом к возвышению и привязали кожаными ремешками каждое запястье к концам крестовины. После чего оба человека отошли в сторону.

Посмотрев через плечо, Алана увидела, как к ней приблизился Пэкстон. Затем она почувствовала, как его ладони легли ей на плечи. Она непроизвольно сглотнула слюну, едва только он рывком разодрал ее мешковатое платье от ворота до пояса. Обнаженной спиной Алана почувствовала холодок утреннего воздуха. Она передернула плечами, когда Пэкстон, разведя руки в стороны, обнажил спину.

Сердце Аланы стучало как сумасшедшее. Она спешно произнесла еще одну молитву, ожидая, что вот сейчас Пэкстон отойдет чуть в сторону. Однако он никуда отходить не собирался. Пэкстон вытащил зажатую под мышкой плетку и приготовился.

И он, и Алана напряженно молчали, — на большее ни у кого из них не хватало сейчас сил. Алана вновь нервно поежилась: Пэкстон стоял сейчас настолько близко, что она чувствовала обнаженной спиной его сильное дыхание, теплой волной касавшееся кожи.

О, проклятье, и зачем только он намерен продолжать, почему не остановится?!

Тем временем отец Джевон продолжал вслух читать молитву. Вдохнув полной грудью, Алана постаралась несколько приободриться.

— Ну, давайте же, — не выдержала она. — Приступайте. Или что, у нашего нового начальника кишка тонка?

Никто, кроме Пэкстона, не мог слышать ее слов.

Она намеренно избрала грубый тон, и Пэкстон понимал, что Алана хочет лишь подначить его, подтолкнуть к выполнению обещаний отхлестать ее. Он сейчас ощутил в полной мере, до какой степени ему не хочется наказывать Алану. Тем более что толку от наказания, как плеть может изменить судьбы Грэхама и остальных рыцарей?

Да никак не может.

Пэкстон вспомнил о том, что когда Алана шла от дверей залы к возвышению, ему в голову пришла странная мысль: «А что, если послание Аланы вовсе не предостерегало дядю против нападения на отряд, а, наоборот, содержало аргументы в пользу такого нападения?»

Если это так, то будет лишь справедливо наказать Алану.

Однако Пэкстон понимал, что его предположение остается лишь домыслом, потому что ничем не подтверждено.

— Вы что, не как все нормандцы — исключение из правила?

Пэкстон изумился: неужели ей не терпится получить свои удары хлыстом?

— Вовсе не исключение. Просто знаю, что мне не доставит никакой радости отстегать женщину.

— Но ведь вы же сами так решили, сами объявили во всеуслышание, что я буду наказана, если отряд не возвратится вовремя. Или вы решили отречься от данного слова?

— Этого я не могу сделать.

— Ну так приступайте, — резко сказала она и повернулась лицом к кресту.

Пэкстон посмотрел на ее темно-каштановые волосы, заплетенные в косу, которая сейчас опускалась вдоль обнаженной спины. Да, ему не пристало больше ждать. Взяв в руки косу (волосы ее на ощупь были шелковистыми), Пэкстон перекинул ее через плечо Аланы. Затем чуть отошел в сторону.

Он встряхнул плетью, расправляя концы, — и в это мгновение вихрь самых разных чувств пронесся в голове Пэкстона. Он посмотрел в одну, в другую сторону. Множество глаз было сейчас обращено к Пэкстону, уэльсцы смотрели неотрывно — и в каждом взгляде одна только ненависть. Пэкстон сжал зубы. Что ж, он очень хорошо понимал причину этой враждебности. Он и сам сейчас ненавидел себя. Ему казалось отвратительным то, что сейчас он намеревался сделать с Аланой. Но тут уж ничего не поделать.

Медленно оглядел Пэкстон обнаженную спину Аланы. Поудобнее взял в руку обмотанную рукоять плетки и сжал руку с такой силой, что даже костяшки побелели.

Десять ударов, — и на ее красивой спине навсегда останутся шрамы.

Он отвел для удара руку — и замер.

Само собой вырвалось ругательство.

Рука Пэкстона разжалась и плеть выпала, едва только со стороны надвратной башни донеслись крики.

Пэкстон вздохнул с облегчением. Эти крики означали, что отряд вернулся.

Глава 8

— Черт побери, что же вас задержало?!

Не успел Грэхам въехать в ворота замка и слезть с коня, как на него обрушился Пэкстон. От такого враждебного приема Грэхам застыл на месте.

— Это все кузина леди Аланы, — ответил он осторожно, смерив взглядом Пэкстона. — Вчера около полудня мы натолкнулись на людей леди Аланы. Повозка, нагруженная сундуками и еще какими-то вещами, потеряла колесо, и на месте ее нельзя было починить. А к тому времени, когда мы изготовили носилки, чтобы погрузить на них всю поклажу, было уже очень темно. И вместо того чтобы рисковать, двигаясь в темноте, мы расположились лагерем на ночную стоянку. — Он посмотрел поверх Пэкстона. — А у вас тут что происходит?

По приказу Пэкстона двое солдат отвязывали от деревянной перекладины руки Аланы.

— Если помнишь, я дал тебе три дня, чтобы управиться. Причем сказал, что в случае, если вы к этому сроку не вернетесь, я буду считать вас убитыми, а леди Алана будет наказана. Я даже набросил еще один день, чтобы удостовериться. Так что это утро — пятое с того момента, как вы уехали. И поскольку я считал вас всех мертвыми, только что чуть было не исполосовал спину этой женщины.

— Это я и сам вижу, — ответил рыцарь.

— Тогда объясни, для чего тебе понадобился еще целый день? — требовательно спросил Пэкстон, едва сдерживая свой гнев.

— У меня были проблемы, не так просто было убедить людей в Честере, что они обязаны посадить сэра Годдарда в тюрьму и держать его там до следующего распоряжения. Ведь в трезвом состоянии он бывает достаточно красноречив и может уломать кого угодно. Он, когда мы приехали, так убедительно принялся доказывать свою правоту, что у тех людей и вправду появились основания думать, будто он достойный рыцарь, которого ложно обвиняют. И получилось так: мое слово против слова Годдарда. И вот целый день пришлось потратить, чтобы им растолковать: не все правда, что правдиво выглядит.

— И как же удалось их убедить?

— Да мне, собственно, не так много пришлось говорить. Сэр Годдард опять напился, чем окончательно решил собственную судьбу. Сейчас он в подземной темнице Честерского замка. Ему дают одну только воду, чтобы от жажды не умер.

Пэкстон обернулся и через плечо посмотрел на Алану, которая потирала запястья.

— Знаешь, Грэхам, я ведь поначалу был готов придушить тебя, — сказал он, вновь повернувшись к рыцарю. — Верь не верь, но если бы только Алане довелось отведать кнута, сейчас тебе было бы несладко. Ты же знал, что опаздываешь на целые сутки. И какого же черта ты еще остановился, чтобы помочь этой ее кузине?! Мог бы, если уж на то пошло, оставить нескольких людей из отряда, а вместе с остальными продолжить путь.

Грэхам посмотрел себе под ноги.

— Сожалею, но это мне и в голову не пришло.

— А вот тут ты прав: в голову тебе подобные вещи не пришли! — с чувством сказал Пэкстон. — Вот сколько уж мы знакомы, а никогда прежде ты не проявлял нерадивости, когда речь заходила о службе. Даже представить себе не могу, что послужило причиной…

Пэкстон замер на полуслове, ибо в эту самую минуту из тени надвратной башни выехала молодая всадница.

— Что ж, арестовать ее теперь, что ли? — поинтересовался Грэхам.

«Да уж, разве что арестовать…» — про себя подумал Пэкстон. Он был сражен красотой всадницы. Как ни прекрасна была Алана, Пэкстон был вынужден признать, что эта женщина красотой превосходила ее. В эту минуту Пэкстон почти простил Грэхама.

Почти, потому что, сделавшись рыцарями, оба они, и Пэкстон, и Грэхам, дали клятву, обязуясь всегда, при любых обстоятельствах, ставить превыше всего служебный долг. А стало быть, никакая женщина, какой бы прелестной она ни была, не имела права отрывать рыцаря от выполнения его обязанностей.

Пэкстон отлично усвоил это. И, тем не менее даже он колебался, тянул время, сжимая рукоять кнута в руке, — и разжал руку только в тот миг, как только прозвучал крик, известивший о возвращении отряда. Какое же в таком случае имеет Пэкстон право пенять на Грэхама, если и сам оказался далеко не безупречен?

— Уберите руки!

Возмущенное восклицание Аланы заставило Пэкстона резко обернуться. А обернувшись, он увидел, что двое солдат, освободивших Алану от кожаных пут, крепко держат женщину.

— Отпустите ее, — скомандовал он.

Наградой Пэкстону был едкий взгляд; подняв подбородок, Алана резко выдернула руки.

— Гвенифер! — крикнула она и устремилась к сидевшей в седле кузине.

— Ты ли это?! Боже праведный, ну и вид у тебя! Да что здесь у вас происходит?!

Эти слова слетели с уст Гвенифер, едва только она с помощью одного из конюхов соскочила с лошади. Оказавшись на земле, она обняла Алану.

— Ну, так где же этот негодяй нормандец, который тут вместо Гилберта теперь распоряжается? — спросила Гвенифер, чуть отстраняя кузину. Она огляделась по сторонам, но ее взгляд остановился не на Пэкстоне. — Это еще что такое?! Плеть? Алана, ответь мне сейчас же, что тут происходит?

Пэкстон видел, что Алана хотела что-то сказать, но прежде, чем она успела произнести хоть слово, ее кузина крикнула, указав пальцем на Пэкстона:

— Эй, вы! Это вы, что ли, тут командуете?

— Только посмотри, как идет…— прошептал Грэхам на ухо Пэкстону, заметив, что Гвенифер направилась к ним. — Ангел не мог бы двигаться столь грациозно.

Пэкстон и сам обратил внимание на мягкую, плавную ее походку, особенно соблазнительны были ее бедра, скрытые прекрасно выделанной льняной тканью, поверх которой было надето желтое шелковое блио, а также камлотовая красно-бордовая накидка, а поверх всего еще и шерстяная мантия с капюшоном сапфирно-голубого цвета: все свои наряды Гвенифер несла на себе так, чтобы наверняка привлечь внимание мужчин.

— Да, необыкновенно грациозна, — признался Пэкстон, — но уж очень много на ней разных тряпок.

— Возможно, но зато голос ее подобен звучанию арфы, — сказал Грзхам и вздохнул.

«Подобен звучанию расстроенной арфы», — подумал между тем Пэкстон, решив, что он бы, например, с ума сошел, доведись ему слушать такой голосок долгое время. Кричит, как настоящая торговка рыбой.

Однако было все же в ее облике нечто такое, что вызывало в душе Пэкстона настороженность. Пэкстон не мог даже сам себе объяснить это чувство.

— Вы, — сказала Гвенифер, остановившись как раз напротив него. — Так вы и есть тот самый Пэкстон де Бомон, о котором сэр Грэхам рассказывал мне?

— Совершенно верно, — ответил Пэкстон, подумав, что если бы не манера держаться, с близкого расстояния она казалась бы еще более привлекательной.

Волосы у нее были того же цвета, что у Аланы: темно-каштановые. Кожа гладкая, розовая, безукоризненная. Но если у Алана глаза были темные, то у Гвенифер они имели ореховый оттенок, по которому были разбросаны мельчайшие солнечные крапинки. В настоящую минуту глаза Гвенифер метали молнии.

— Полагаю, вы хотите что-то сказать, не так ли? — спросил Пэкстон.

Настал черед Гвенифер продемонстрировать Пэкстону силу своего взгляда. Она измерила его с ног до головы, впрочем, он выдержал этот ее взгляд. Затем она посмотрела Пэкстону прямо в глаза. В ее взгляде он прочитал, что она вполне удовлетворена тем, что увидела.

— Именно так, — заявила ока, несколько смягчая прежде чрезмерно резкий тон. — Точнее, я хочу не столько сказать, сколько спросить вас, милорд: почему моя кузина одета в такое рванье? И почему у самых ее ног я вижу плеть?! Она что, оскорбила вас каким-нибудь образом? Так оскорбила, что вы решились на столь жестокое наказание? Я знала, что иногда и Гилберт сердится на нее, но никогда не позволял никому поднимать на жену руку. Что же на сей раз она такого сделала?!

— Лично она ничего не сделала, — ответил Пэкстон. — И вообще этот вопрос уже исчерпан. К счастью для сэра Грэхама, вашей кузине не сделали ничего плохого.

— Для сэра Грэхама? — переспросила Гвенифер, и глаза ее при этом несколько раз перебежали с одного мужчины на другого. — Он-то какое может иметь ко всему этому отношение?

— Ладно тебе, Гвенифер, — перебила ее Алана, подходя вплотную к беседовавшим. — Пойдем-ка лучше в залу. Я переоденусь и все тебе расскажу.

Пэкстон заметил, что Мэдок тотчас же последовал за своей госпожой. Сейчас слуга из-за плеча Аланы смотрел на него, глаза его были полны злобы. Пэкстон понял, что в самом ближайшем будущем у него появится новая работа, потому что он знал: такие выражения приходится стирать с лиц только с помощью кнута.

Будучи не в состоянии выдержать взгляд Мэдока, Пэкстон отвернулся и оглядел двор замка. Прибывшие уэльсцы все еще не разбрелись по своим углам. Они как будто чего-то ждали. Казалось, они до сих пор не могли поверить, что их родственница жива и невредима. Затем внимание Пэкстона привлекла Алана.

— Едва ли кто может сейчас радоваться больше, чем я, что все это закончилось и что вы остались невредимы, — сказал ей Пэкстон.

Она подняла подбородок, придав своему лицу надменное выражение, что вошло у нее уже в привычку, затем, как Пэкстон и предположил, она наградила его уничтожающим взглядом. Не произнеся ни единого слова, Алана отвернулась и увлекла кузину за собой.

Глядя им вслед, Пэкстон тяжело вздохнул: он понимал, что должно будет пройти немало времени, прежде чем Алана сможет его простить, если вообще она когда-нибудь простит его…

Да и на что он мог рассчитывать? Что она упадет к его ногам и будет слезно благодарить за то, что он не изувечил ее?

Поскольку она была привязана лицом к крестовине, Алана не могла видеть, как кнут выпал из руки Пэкстона, не могла догадаться, что сн не посмел бы выполнить намеченное даже в том случае, если бы отряд не возвратился.

Придет время, и Пэкстон сможет ей все это рассказать. Однако сейчас ему лучше сохранять дистанцию. Это самое мудрое решение, учитывая, в каком она сейчас настроении.

Пэкстон криво усмехнулся. Он вспомнил слова, произнесенные Гвенифер: «Я знала, что иногда и Гилберт тоже сердился на нее…»

Поначалу Пэкстон не придал значения этим словам, но теперь он взглянул на них иначе.

Что именно могло вызывать столь сильные чувства у Гилберта? Более того, имелась ли какая-нибудь связь между его гневом и смертью?

Ведь как бы там ни было, но кончина его друга и была одной из причин появления Пэкстона в этом замке. Из-за волнений, связанных с Аланой, Пэкстон едва не позабыл о главном.

Но теперь, когда прежние волнения остались позади, он вновь вернулся к вопросу о том, в чем причина смерти его друга. И Пэкстон решил, что должен выяснить, не была ли случайно полученная от Гвенифер информация ключом к разгадке.

Да и сама Алана как-то проговорилась, что Гилберт беспардонно и эгоистично использовал ее на семейном ложе. Суммировав то и другое, Пэкстон начинал догадываться, какие отношения сложились у Гилберта с женой. И хотя картина была еще весьма неполной, однако она мало напоминала настоящее семейное супружеское счастье.

Среди всех людей в замке Гвенифер была самым подходящим рассказчиком. Она уж наверняка поведает о том, что Пэкстона интересовало.

Если только он не ошибался, а это едва ли, в глазах Гвенифер он прочитал определенный женский интерес к нему как мужчине. И еслж свой мужской шарм ему удастся использовать должным образом, Пэкстон сможет преуспеть в выяснении правды.

Обдумав все «за» и «против», Пэкстон решил, что имеет смысл попробовать.

— И сколько времени он уже тут?

Просунув голову в вырез рубашки и вынырнув, Алана увидела, что Гвенифер, стоя возле стола, рисует невидимые узоры на столешнице.

— «Он» — это кто? — спросила Алана, движением бедер и ног сбрасывая с себя грубую холстину.

Гвенифер внимательно посмотрела на кончик своего пальца. Не увидев никакой пыли, она опустила руку.

— Ты знаешь, о ком я говорю. Конечно же, о Пэкстоне де Бомоне.

Алана с удовольствием бы вовсе забыла, выбросила из памяти этого человека.

— Да уж недели, пожалуй, три.

— Почему «пожалуй»? Ты не знаешь наверняка?

— У меня нет обыкновения отмечать каждый прожитый день. С тех пор, как он появился здесь, многое произошло. Если честно, я не могу припомнить, когда именно он тут объявился. Хотя мне и хотелось бы, чтобы этот человек убрался подальше.

— Стало быть, тебе он не нравится? — сделала вывод Гвенифер.

«Ну, это мягко сказано…» — подумала Алана. Вслух же произнесла:

— Скажем точнее, он раздражает меня.

— Но почему?!

Алана внимательно посмотрела на Гвенифер. Неужели же ее кузина положила глаз на Пэкстона? Алана представила парочку вдвоем: оба являли собой образец человеческой красоты. Они бы великолепно подошли друг к другу. Почему-то Алану неприятно задела эта мысль.

— Да потому что он нормандец, — резко ответила она. — Вот почему!

— Но Гилберт ведь тоже был нормандцем. И тем не менее ты вышла за него, так или нет?

— Да, так, но сейчас я вдова—. и намерена оставаться ею и впредь. — Алана чуть наклонила голову. — Слушай, к чему все эти расспросы? Ты что, влюбилась в него?!

— Нет. Просто он так искренне раскаивался, что чуть не выпорол тебя… А я-то никак не могла поначалу сообразить, отчего это ты так сердилась на него, когда он признался, что счастлив оттого, что не причинил тебе боли. Ты ведь понимаешь, что, повернись судьба иначе, остались бы на всю жизнь шрамы. А если бы в раны попала отрава — ты могла бы и умереть. По крайней мере, ты должна быть благодарна ему за то, что он тянул с наказанием до последнего.

Направляясь в спальню, Алана рассказала Гвени-фер о том, как сэр Годдард чуть не изнасиловал ее, о том, какое решение принял Пэкстон и как он придумал использовать уэльсцев для защиты сэра Грэхама и еще двух рыцарей, которым дважды пришлось переправляться через вал Оффы. Алана объяснила Гвени-фер, что Пэкстон определил срок, к которому отряд должен был вернуться. Кое-что Гвенифер уже узнала от сэра Грэхама, они бок о бок ехали в замок.

Если поначалу кузина казалась Алане собеседницей, слушавшей с явным сочувствием, то позднее Гвенифер стала вести себя немного странно.

— Ты правда считаешь, что я должна была грохнуться ему в ноги и слезно благодарить его лишь за то, что он не изувечил меня?! — спросила она недоуменным тоном. — Знай, этого никогда не случится.

— Я не сказала ничего подобного. А всего лишь подумала, что было бы целесообразно установить мирные отношения с новым наместником короля, чтобы был мир между нашими родственниками и его рыцарями. Разве ты не заметила, какой ненавистью пылают взгляды наших соплеменников? Я очень хорошо видела это. А кроме того, тебя отвязали, не причинив никакого вреда. Подумай хорошенько, Алана. Чем меньше будет раздоров, тем лучше для всех нас. У тебя одной есть возможность сделать так, чтобы все тут оставалось тихо-мирно. А стало быть, тебе нужно позабыть про собственную гордость и предложить ему свою дружбу.

Алана подумала сейчас о том, что сказал бы Рис о такого рода предложении. Хотя, кажется, ему не по душе почти все, что исходит от Гвенифер.

Рис очень не любил Гвенифер. Но никогда не говорил Алане почему. Однако он несколько раз предупреждал ее о том, что верить Гвенифер ни в коем случае нельзя.

У Аланы не было повода соглашаться с Рисом, потому что Гвенифер не сделала ей ничего плохого.

Даже после случившейся в семье ужасной трагедии, когда Хайвел-ап-Даффида, отца Гвенифер, зарезал его родной брат Родри, отец Алакы, между кузинами всегда были теплые отношения.

Обдумывая слова Гвенифер, Алана должна была признать, что кузина права.

— По-твоему, я должна подружиться с мужчиной, которого едва выношу, да еще так подружиться, чтобы это не выглядело предательством моих соплеменников?

— Предательством твоих соплеменников?! — как эхо повторила Гвенифер. — Знаешь, Алана, если тебя послушать, так выходит, что всякий раз, когда относишься к мужчине учтиво или, скажем, сотрудничаешь с ним для того, чтобы был мир между двумя сторонами, — выходит, что ты становишься шлюхой. Ведь все здесь отлично тебя знают. Я же не говорю, что ты должна заигрывать с ним. Просто держись с ним по-дружески, и я уверена, что очень скоро напряжение в замке исчезнет.

В большинстве случаев Гвеиифер оказывалась права, но она еще не знала, что Пэкстон сомневался в искренности Аланы и правдивости ее рассказа о том, как погиб Гилберт. А ведь именно поэтому отношения между Пэкстоном и Аланой были такими сдержанными.

Гвенифер, как и все остальные, кто находился в замке в тот самый день, когда Гилберта выловили из реки, искренне верили, что Гилберт утонул сам. Алане же это было на руку.

С детства они не раз делились друг с другом самыми сокровенными чувствами. Гвенифер, например, хорошо знала, что брак Аланы оказался неудачным. Знала она также, что между супругами не было любви.

Но только чтобы обезопасить кузину, Алана не рассказала ей правду о смерти Гилберта. Этот секрет Гвенифер никогда не должна узнать.

— О чем ты сейчас думаешь? — спросила ее сестра. Алана пожала плечами.

— Так. Ни о чем…

Гвенифер рассмеялась. Ее легкий музыкальный смех наполнил спальню.

— Брось ты… Не хочешь же ты сказать, что Пэкстон де Бомон — это и есть «ни о чем».

— Я совершенно о нем не думала. Но если уж хочешь знать, то для меня он — именно «ничто».

Это был уже второй за сегодняшний день случай, когда Алана солгала Гвенифер. Первый раз это когда она сказала, что едва его выносит. Хотя с одной стороны, это была правда, с другой…

— Боже правый! И почему этот подлец так тебя интересует?!

— Он очень симпатичный, — сказала Гвенифер, глаза которой восхищенно загорелись.

Поскольку весь этот разговор о Пэкстоне изрядно Алане поднадоел, она резко произнесла:

— Ты так говоришь про любого мужчину!

— Ничего подобного. Только про тех, которые на самом деле симпатичные. А Пэкстон де Бомон как раз один из таких.

Алана внимательно посмотрела на кузину. Явно Гвенифер куда-то клонила. Неужели же ей каким-то образом удалось почувствовать правду… Правду о том, что на самом-то деле Алана по уши влюблена в Пэкстона? Но если сестра рассчитывала услышать признание такого рода, то напрасно: она ничего не услышит.

Затем ей пришла в голову новая мысль.

Хотя Гвенифер отрицала собственный интерес к Пэкстону, Алана не предъявляла никаких прав на Пэкстона, и потому Гвенифер вполне могла попытаться подъехать к нему со своей стороны.

— Слушай, Гвенифер, — сказала Алана. — Еще минуту назад ты уверяла, будто нормандец тебя совсем не интересует. Но по тому, как ты продолжаешь разговор на эту тему, я могу сделать вывод, что ты не сказала мне правды. Больше того, тебе понравился этот человек — хотя, разрази меня гром, не могу понять, чем же именно! Но я еще раз говорю: это твое лично дело. Хочу лишь предупредить тебя. По своему личному опыту я знаю, что и ты будешь куда более счастлива с кем-нибудь из мужчин-уэльсцев. У нас с Гилбертом были чудовищные проблемы. Ради твоего счастья хочу, чтобы ты, выбирая себе мужа, очень хорошо подумала.

Гвенифер вновь рассмеялась.

— Мужа? Алана, я тебя умоляю! Я вовсе не собираюсь выходить за Пэкстона де Бомона. Мне он просто кажется привлекательным мужчиной. Ну, а кроме того, по приезде сюда я вела себя таким образом, что он, пожалуй, предпочтет держаться от меня подальше.

— Да, ты показала себя, — согласилась Алана.

— Но лишь потому, что происходившее тут мне показалось отвратительным. Ты и представить себе не можешь, как я себя почувствовала, поняв, что по тебе едва не прогулялась плеть. Если бы мы опоздали с приездом буквально на считанные мгновения, тебе пришлось бы ужасно страдать. И я бы этого себе не простила, вечно корила бы себя.

— Но почему?

— Ведь если бы сэр Грэхам и его люди не натолкнулись на нас в лесу, не помогли бы нам, когда у нас сломалось колесо, они вернулись бы уже вчера. — На глаза ее навернулись слезы. — Ужасно, как подумаю, что могло произойти с тобой. Я просто не могу спокойно думать об этом.

Алана подвинулась к Гвенифер.

— Не волнуйся, — сказала она, обнимая сестру за плечи. — Святой Давид с небес наблюдал за мной.

Гвенифер тяжело вздохнула.

— Откуда ты знаешь?

— А вот… Пэкстон не начинал экзекуции, все тянул, тянул время, чего на его месте никто другой не стал бы делать. Он дал слово, он пообещал наказать меня, если отряд не вернется, затем должен был исполнить обещания. Но по какой-то необъяснимой причине все медлил. И как раз поэтому отряд успел вернуться в замок, и все были живы-здоровы, и ты приехала с ними. Я не могу все эти события считать простыми совпадениями. За всеми нами следил святой Давид. Я в этом уверена.

— Если ты и вправду так считаешь, что ж, может, в этом и есть истина. Я тоже так буду считать.

— Конечно, — одобрила ее Алана. — Ну, а что касается нашего знаменитого рыцаря, кузина, то мне кажется, что ты из тех, кто мог бы подобрать ключик к любому мужчине, который только встретится тебе на пути. Думаю, ты вполне сможешь найти подход и в данном случае.

Гвенифер, освободившись от объятий Аланы, подошла к окну и посмотрела во двор.

— Ты имеешь в виду Гилберта, так ведь? — Она помолчала. — Ты что же, сердишься, что мы были друзьями?

Разглядывая кузину со спины, Алана призналась себе, что ревновала к Гвенифер, множество раз наблюдая, как легко та разговаривала с Гилбертом. Но ведь и темперамент у Гвенифер был совсем другой. Сегодня едва ли не в первый раз Алане довелось слышать, как Гвенифер повышает голос. Не исключено, что подобного Алана больше не услышит.

В этом смысле они с Гвенифер были полной противоположностью. Если одна была чрезвычайно спокойной, то другая была вечно меняющейся, характер у Аланы был неровный, вспыльчивый — Алана на свой счет не заблуждалась.

Да и к чему было отрицать, что едва ли не главной ее бедой было неумение справляться с собственными эмоциями. Уж если она принималась сердиться, то давала волю чувствам. Если ее что-то по-настоящему печалило, то слезы лились ручьем.

Гвенифер же всегда умела держать себя в руках. Может, это потому, что Гвенифер слишком самоуверена? А почему бы и нет, впрочем. Она ведь практически безупречна.

Нередко Алана завидовала тому, как кузина умеет держать себя. Но все же неизвестно, что было бы, если бы судьба Гвенифер походила на судьбу Аланы, смогла бы Гвенифер сохранять свою самоуверенность?

В отличие от Аланы, ее решительно не волновала судьба уэльсцев, и она не вышла, наперекор себе, за Гилберта, не превратила свою жизнь в кошмар.

Алана задумалась над последним вопросом кузины.

— Сержусь ли я на тебя за то, что ты и Гилберт были дружны? — переспросила она. — Нет. — И это была сущая правда. — По крайней мере, ты могла хоть иногда вызвать у него улыбку, чего мне, например, никогда не удавалось.

Гвенифер обернулась — лицо ее сияло.

— Знаешь, после этого путешествия мне ужасно хочется пить, — сказала она, развязывая свой плащ. — Как только закончишь одеваться, может, спустимся вместе в залу и отведаем по бокалу молока, если ты не против.

— Что ж, это было бы хорошо.

Алана надела белую льняную накидку и фланелевое, темно-голубого цвета, блио. Она была одета не так ярко и выглядела не так эффектно, как Гвенифер. Но, впрочем, Алана полагала, что ей больше идет простой и скромный стиль в одежде.

— Как поживает мама? — поинтересовалась Алана, рассчитывая своим вопросом прекратить разговоры о Пэкстоне де Бомоне.

— В добром здравии. — Гвенифер поправила брошь, закреплявшую накидку Аланы. — Ну вот… Кажется, мы оделись.

— А отчим твой как? Он тоже в добром здравии? — поинтересовалась Алана, поправляя головную накидку.

— Он-то здоров как бык. Да и что ему сделается, — ответила Гвенифер. — Они счастливы, живут себе возле реки Клвид. Думаю, они были бы рады прожить там до конца своих дней.

Алана вспомнила как после смерти Хайвела Родри-ап-Дэффид заботился о Гвенифер и ее матери, движимый чувством раскаяния и чувством долга по отношению к семье убитого им единственного брата. Ну, а кроме того, в то время у матери и дочери не было места, куда бы они могли уйти. И все же Мараред навсегда возненавидела его, и никто не был вправе упрекнуть ее в этом. Жить с Мараред под одной крышей оказалось тяжело.

После того, как эта женщина в продолжение года беспрерывно стонала и отравляла жизнь всем, кто был рядом с ней, нервы ее близких оказались на пределе. К счастью, благодаря связям Родри, удалось организовать ее замужество, и для Мараред была найдена очень хорошая партия.

Мараред приняла предложение, после чего она и Гвенифер покинули Родри и переселились на реку Клвид, где и начали новую жизнь. Гвенифер, которая, в отличие от матери, не испытывала никаких тяжелых чувств по отношению к родственникам, нередко приезжала в замок. И хотя, как правило, она приезжала без уведомления, в ее приезды всегда происходило что-то важное в жизни обитателей замка.

Так, в один из приездов отец Аланы упал с лошади и погиб. Приехала она в замок и незадолго до кончины Гилберта. И потом, как умела, пыталась успокоить кузину, полагая, что та очень скорбит о смерти мужа.

Хотя Алана не понимала, отчего это Гвенифер решила, что ее кузина станет горевать по поводу кончины Гилберта. Тем более что Гвенифер было прекрасно известно, что между супругами не было и тени любви. Собственно, сейчас Алана вспомнила, что именно Гвенифер плакала больше всех. Но, в конце-то концов, она и Гилберт были друзьями, и, стало быть, слезы Гвенифер были искренними, в отличие от слез Аланы.

И вот опять: как только в жизни Аланы наступил очередной важный этап, Гвенифер тут как тут. Прямо как дар Божий, подумала Алана. И если Гвенифер, со своей редкостной красотой и чувством самообладания, сумеет заинтересовать Пэкстона де Бомона, может случиться, что и он увлечется, забыв при этом о решимости раскопать обстоятельства смерти Гвенифера. А это избавит Алану от страха, даст ей покой.

— Я очень рада, что у твоей матери все нормально, — сказала она, раздумывая над тем, как пристроить к Пэкстону свою кузину.

Учитывая редкую красоту Гвенифер, Алана сомневалась, что ей будет очень уж трудно свести эту парочку. Скорее всего, и делать ничего не придется: Пэк-стон откроет рот и сам пойдет навстречу великолепной Гвенифер. Алана мысленно помолилась, чтобы все именно так и было.

— Ну как, мы готовы спуститься и попить молока? — спросила она и, не дожидаясь ответа, направилась к двери.

— В самом деле, — согласилась Гвенифер, едва успевая за Аланой. — Надеюсь, что ты подумаешь над моим предложением подружиться Пэкстоном.

Они шли по галерее. Раздумывая о том, какие они разные, Алана сомневалась, что они когда-нибудь смогут понять друг друга.

— Я непременно подумаю об этом, — пообещала Алана, почти наверняка зная, что обещанием, скорее всего, дело и кончится.

— Скажи, а ты правда считаешь, что я смогу установить с ним дружеские отношения? — склонившись к подруге, шепотом спросила Гвенифер.

Посмотрев через парапет галереи, Алана заметила Пэкстона, который стоял неподалеку от входа в залу. Он разговаривал с сэром Грэхамом. И как бы почувствовав, что женщины вот-вот должны спуститься по лестнице, он поднял глаза. И взгляд его был направлен на Гвенифер, не на Алану.

Странное чувство испытала при этом Алана. Обернувшись, она сказала:

— Я совершенно им не интересуюсь, Гвенифер. И потому тебе, что называется, и карты в руки.

— Правда? — переспросила Гвенифер.

Алана задумалась, правда это или нет. Пэкстон оказался единственным мужчиной, которому удалось разжечь огонь в ее крови. Однако он нормандец, а она — уэльская женщина. И, кроме того, она солгала насчет гибели Гилберта. Столько преград было между ними.

Алана еще раз взглянула вниз на стоявшего там мужчину. Он по-прежнему смотрел только на Гвенифер. И было очевидно, что Пэкстон весьма заинтересован, заинтересован по-мужски.

— Правда, — сказала Алана. — Совершеннейшая.

Глава 9

Алана пришла на конюшню, расположенную тут же, в замке. В чашке, которую она держала одной рукой, находились куски сырого мяса.

Выбрав кусок получше, она осторожно, двумя пальцами, взяла его за самый краешек и сунула между вертикальными прутьями клетки.

Ручной сокол резко схватил угощение. Прихватив мясо когтями, прижав его к жерди, птица принялась отрывать кусочки и жадно их глотать.

Алана обернулась к Мэдоку.

— Птицы должны летать, — сказала она, показав на пятерых соколов и четырех ястребов. — А то они уже много недель подряд не охотились.

Не дождавшись ответа, она внимательно посмотрела на слугу. По его нахмуренному лбу и отсутствующему взгляду она поняла, что он целиком поглощен своими размышлениями.

— Мэдок… Ты что, не слышишь?

— Что вы?..

Она еще пристальнее посмотрела на него.

— Ты, кажется, чем-то расстроен? Может, у тебя какие неприятности?

— Да. Но ведь вам не нравится, когда кто-то критически отзывается о вашей кузине. И потому я предпочитаю держать язык за зубами.

— Ты, должно быть, имеешь в виду ее интерес к Пэкстону, я угадала?

Глаза Мэдока сощурились, губы сжались.

— Да. За те два дня, что ойа здесь, ваша сестра старается при всяком удобном и неудобном случае подкараулить этого нормандца; где только его не встречает — то в одном конце двора, то в другом.

— Да и он не избегает ее, — перебила слугу Алана. Произнося эти слова, она почувствовала боль в сердце. — Очевидно, они приглянулись друг другу.

— Может, оно и так, конечно, но если у нее осталось хоть немного преданности своему народу, ей негоже бегать за ним. Тем более на виду у всех. Ведь то же самое происходило, когда был жив ваш супруг: вечно болтала и хихикала с ним. Такое поведение раздражает уэльсцев, которые и без того считают этого нормандца едва ли не главным своим врагом.

— Да, но отчего же именно его? — поинтересовалась Алана, просовывая новый кусок мяса между прутьями птичьей клетки. Ястреб схватил угощение и точно так же расправился с ним, прижав мясо к жердочке, как ранее это проделал один из соколов. — Разве к Гилберту они относились по-другому?

— Его мы как бы приняли, раз уж он женился на вас. А вы вышли за него, рассчитывая таким образом защитить нас всех. Но вы и я, мы оба теперь знаем, что это была ошибка. И справедливо то, что за свое предательство он заплатил собственной жизнью. Что же касается этого Пэкстона де Бомона, он нам решительно не по душе. Он намеревался покалечить вас, и будьте уверены, места'бы живого своим кнутом не оставил, не возвратись в этот самый момент отряд. И ваши соплеменники, миледи, никогда этого не забудут. Они не могут спокойно смотреть, как уэльская женщина ведет себя с этим нормандцем как последняя шлюха. Нужно что-то сделать, и немедленно, иначе у людей сдадут нервы. А если это произойдет, тогда я боюсь даже думать о возможных последствиях.

Так же думала и сама Алана.

— Я не предполагала, что они столь близко принимают это к сердцу. Слушай, Мэдок, ты бы поговорил с ними и передал от моего имени, что я вовсе не держу обиды на Пэкстона за то, что едва не произошло. Ведь ничего со мной не случилось, да и сам он откровенно признал, что рад, что ему не пришлось выполнять собственное обещание. Что же касается Гвенифер, то именно я посоветовала ей установить более дружеские отношения с Пэкстоном.

— Вы?! — воскликнул недоумевающий Мэдок, вызвав непроизвольный крик одного из ястребов. — Но зачем это вам понадобилось?

Алана огляделась по сторонам, желая убедиться, что никто сейчас не может их подслушать.

— Я подумала, что если он приударит за Гвенифер, то перестанет допытываться, как именно погиб Гилберт. Ведь если только Пэкстон узнает правду, мы все обречены.

— А вы рассказали кузине, что в действительности произошло в тот день?

— Нет. — Сейчас Алане было неприятно оттого, что для подобных целей приходится использовать Гвенифер. Ведь это отражалось на репутации кузины. — Наша договоренность остается в силе. Знаем только мы двое, ты и я.

— Стало быть, Гвенифер положила глаз на этого нормандца, — проворчал Мэдок.

— Да ей вообще все мужчины нравятся, — попыталась защитить кузину Алана. — И все потому, что она имела несчастье родиться женщиной. Хайвел, покуда был жив, уделял ей совсем немного внимания. Да и нынче ее отчим не проявляет к ней никакого интереса. И вполне понятно, что она ищет внимания со стороны мужчин. Тем более что мужчин так и притягивает к ней. Так продолжается всю жизнь. А то, что она прекрасно чувствует себя в мужской компании, умеет раскованно разговаривать с мужчинами — вовсе еще не означает, будто она шлюха. И я не хотела бы, чтобы кто-нибудь здесь думал о ней плохо. В любом случае я хочу, чтобы ты рассказал людям, что Гвенифер помогает мне, кокетничая с нормандцем. Пусть знают: что бы он ей ни говорил, она все рассказывает потом мне.

— А что, она и вправду делится с вами?

— Сама того не подозревая, она рассказывает мне много важного об этом человеке.

Если же говорить правду, чем дальше, тем больше Алану раздражали вечные разговоры Гвенифер с Пэк-стоном. Каждую ночь, оставаясь в одной спальне — потому что Алана не могла допустить, чтобы кузина спала в зале, вместе с остальными, — Гвенифер готова была без конца трещать про Пэкстона.

Ее монолог всегда сводился к тому, насколько восхитителен, как невыразимо красив, сколь силен и мужествен Пэкстон. Дошло даже до того, что, когда Гвенифер произносила его имя, Алану начинало подташнивать. Полагая, что это результат несварения желудка, Алана старалась не обращать внимания на такую реакцию своего организма. И хотя было неприятно, тем не менее, Алана позволяла Гвенифер щебетать на одну и ту же тему, втайне надеясь, что незаметно для себя кузина выболтает и что-нибудь важное.

— Так ты сделаешь это ради меня? — спросила Алана.

Мэдок глубоко вздохнул.

— Да. Я готов помогать до тех пор, пока ее действия идут во благо уэльсцам. И мы будем вести себя таким же образом, что и она. Я скажу своим людям, что все происходящее делается специально. Однако если бы я был на вашем месте, миледи, я попытался бы ее угомонить. Если она окончательно втюрится в этого нормандца, если все узнают, что она еще и спит с ним, никто не может сказать, чем все это кончится.

Предположение, что в один прекрасный момент Пэкстон и Гвенифер займутся любовью, взволновало Алану намного сильнее, чем она могла себе представить. Если оставить репутацию кузины в стороне, такая перспектива, казалось бы, не должна особенно беспокоить Алану. Но получалось иначе.

— Я буду приглядывать за ней, Мэдок. Так что можешь не беспокоиться.

— А я буду помогать вам.

— Отлично, — сказала она и продолжила кормить мясом соколов и ястребов. Отставив пустую чашку, Алана вытащила платок и тщательно вытерла пальцы. — Пока ты будешь всем нашим рассказывать, я тоже займусь некоторыми делами. Так что встретимся позднее в зале.

Бросив платок в чашку, Алана отправилась на поиски Пэкстона. Она понимала, что если в замке когда-либо и сможет воцариться мир, то начало этому она обязана положить сама.

— Вы постоянно спрашиваете меня про Алану и Гилберта, — сказала Гвенифер, чуть наклонив голову. — Почему вас так интересуют их отношения?

Пэкстон, который шел сейчас рядом с Гвенифер по двору замка, сверху вниз посмотрел на женщину.

Строительные работы, которыми руководил Пэкстон, были временно прекращены, ибо что тут построишь, когда отношения между обитателями замка сделались столь напряженными.

Уэльсцы все еще сердились на него за то, что Пэкстон едва не выпорол Алану. Он отлично понимал, что люди, мысли которых витают черт знает где, это плохие работники, и что любое несчастье, какой угодно скандал могут вспыхнуть сами собой.

Он не мог допустить, чтобы хоть кто-нибудь из занятых на постройке стены получил увечье, ведь это могло послужить поводом для возмущения.

Теперь у него было много свободного времени, и он мог еще чаще общаться с Гвенифер. Развлекая кузину Аланы, Пэкстон исподволь старался задавать интересующие его вопросы.

Очевидно, он в своих вопросах слишком уж явно показывал свой интерес. Пэкстону нужно было бы действовать осторожнее, не столь прямолинейно, хотя теперь едва ли можно было что-нибудь изменить. Впрочем, как посмотреть…

— Почему меня интересуют их отношения? — переспросил он, и Гвенифер кивнула. — Потому что Гилберт был моим другом. Мы были знакомы с тех времен, когда оба были еще пажами. Он так мало прожил, и вот мне интересно узнать, был ли он счастлив в те годы, что прошли с момента нашей последней встречи. Мне хотелось бы надеяться, что он все-таки был счастлив. И если бы вы могли подтвердить это, мне было бы легче.

— Думаю, что на все ваши вопросы Алана смогла бы ответить куда полнее и лучше, чем я. Недавно я видела ее возле конюшни. Почему бы вам самому не пойти туда ж не поговорить с ней?

Пэкстон, впрочем, и сам знал, где искать Алану. Он сумел заметить, что она шла в сторону конюшни с Мэдоком, и не случайно он прогуливался с Гвенифер неподалеку. Но дело в том, что ответы на свои вопросы он хотел услышать именно от Гвенифер.

— Очень часто бывает так, — сказал он, — что люди, непосредственно вовлеченные в какие-либо события, не могут ответить на вопросы объективно, а те, которые наблюдали со стороны, как раз могут рассказать о случившемся объективно. — Он пожал плечами. — Впрочем, это неважно. Я просто думал, что вы сможете подтвердить то, что я думал про Гилберта.

— Ну, я думаю, что Гилберт был счастлив. Что же касается Аланы… Тут я не вполне уверена.

— А почему так?

— Им было непросто уживаться. Определенную роль сыграл ее темперамент. Иногда она бывает чрезвычайно эмоциональна. Она быстро может прогневаться, а это для мужчины лишние проблемы. Гилберт не единожды испытывал на себе гнев Аланы. Она совершенно не умела сдерживаться, и это лишь усугубляло ее несчастья. Но такая уж она, что тут добавить… И потом… Она слишком уж лояльно относилась к своим соплеменникам.

«Да, именно такова Алана», — подумал Пэкстон, вспоминая свои с ней встречи. Ее гнев был подобен яростной буре, разошедшейся и не могущей утихомириться. Правда, это делало Алану еще более привлекательной для Пэкстона.

Разглядывая сейчас Гвенифер, пышные волосы которой, залитые солнечным светом, были похожи на самый восхитительный шелк, когда-либо изготовленный на Востоке, а кожа была такой нежной и розовой, что можно было подумать, будто она принадлежит ангелу небесному, он признавал, что эта женщина восхитительно хороша — как лицом и телом, так и умением держаться. Одна ее осанка многих мужчин свела бы с ума. Да, немало нашлось бы желающих иметь такую жеиу.

Однако с точки зрения Пэкстона, у Гвенифер напрочь отсутствовала одна черта, которую он особенно ценил в женщинах. У нее не было и в помине того яростного внутреннего огня, от пламени которого могла бы зажечься его кровь, а все его существо было бы повергнуто в ад пламенной страсти. Этого у Гвенифер, в отличие от Аланы, не было.

Что касается Аланы, то Пэкстон хотел эту женщину так, как ни одну другую в своей жизни. Но один и тот же вопрос как червь продолжал точить его душу: можно ли ей верить?..

— Ну как, мой ответ хоть в какой-то степени облегчил вам душу? — поинтересовалась Гвенифер, заходя спереди и останавливаясь перед ним.

Нет же, черт возьми…

Ему захотелось выкрикнуть эти слова в лицо Гвенифер, но он, хотя и не без усилий, сдержался. Рассуждения Гвенифер о том, что Гилберт в семейной жизни был счастлив, тогда как Алана счастливой не была, вызывали, в свою очередь, новые вопросы, на которые Пэкстон хотел бы услышать ответы.

И потом — это упоминание о том, что Алана оставалась лояльной к своим соплеменникам… Если одно лишь это стояло между Гилбертом и Аланой, то почему же Пэкстон так уверен, что эти же препятствия не возникнут и между Аланой и ним?!

Он ведь тоже нормандец. А что касается лояльности Аланы к уэльсцам, то это ее чувство сильно теперь, как никогда. «Да уж, поистине…» — подумал Пэкстон.

— Что ж, я рад слышать, что Гилберт был счастлив, — произнес он вслух, хотя втайне очень сомневался в правдивости этих слов. Мужчина, всецело увлеченный молодой женой, не способен оставаться холодным с ней в постели. Что же касается самой Аланы, то Пэкстон хорошо знал, как она относилась к мужу, ведь она сама рассказала ему об этом. — Мне грустно узнать о том, что ваша кузина была лишена семейного счастья. И что, у них всегда было именно так?

Гвенифер надула губы.

— Знаете, сегодня такой чудный день… Нас, уэльсцев, Господь не слишком-то часто балует такой погодой. Обычно тут идут дожди. Так почему бы нам с вами просто не наслаждаться солнцем, прекратив разговоры об Алане и Гилберте?

Впрочем, Пэкстона и самого уже начала раздражать беседа. У него еще будет время поговорить с Гвенифер. Он улыбнулся:

— Ну, так что же вы предлагаете?

— Может, прогуляемся по лесу?

Он взял Гвенифер за руку.

— Все, что только угодно, для прекрасной Гвенифер.

Алана уже дважды обошла двор замка, но так и не нашла Пэкстона. Она даже заглянула в залу, думая, что он может быть там. Но, увы. Сейчас, направляясь в сторону гарнизона, она увидела, что по двору идет Олдвин. Она окликнула его.

— Да, миледи?

— Ты не видел сэра Пэкстона? Олдвин сжал губы.

— Видел.

Алана подождала, но юноша молчал.

— Ну же!

Кивнув в направлении боковой калитки, он ответил:

— Гвенифер вместе с ним отправилась в лес. Алана уловила в его голосе нотки раздражения.

Она положила ладонь ему на плечо.

— Олдвин, прошу тебя, не расстраивайся по поводу того, что иногда видишь. Гвенифер на самом деле помогает мне. И ее связь с этим рыцарем нам Есем очень даже на руку.

— Вы вполне уверены в этом?

Алана закусила нижнюю губу. Действительно, была ли она уверена в этом? Ведь общение Гвенифер с Пэкстоном спасало лишь ее.

Она уже обманула Мэдока и вот теперь — Олдвина, на сей раз более обдуманно. Ведь на самом деле стремление Гвенифер быть рядом с Пэкстоном ничего общего не имело с желанием помочь соплеменникам и было вызвано исключительно интересами кузины. Алана знала об этом и даже поощряла такое поведение Гвенифер.

Алане необходимо было, чтобы Пэкстон не раскопал, что Гилберт убит. Она понимала, что если он поймет это, пострадает не только она одна, но и ее соплеменники.

За исключением Мэдока никто из уэльсцев не знал об ее участии в судьбе Гилберта. Но она понимала, что хотя и убедила Мэдока, сказав, будто увлечение ее кузины лишь прикрытие, способ втереться в доверие к рыцарю, — все же остальные уэльсцы скорее всего увидят в действиях Гвенифер лишь попытку уэльской женщины окрутить нормандца.

Последствия же могут быть самыми серьезными, если гнев уэльсцев выльется наружу. Вполне может произойти бунт. И какие же шансы с ее соплеменников против мечей нормандцев, если вооружены уэльсцы разве что кочергами, мотыгами да лопатами?

Алана поняла, что ее великий план провалился. Она обязана что-то придумать, положить конец связи Гвенифер с Пэкстоном. И уж тем более прекратить эти уединенные прогулки в лесу.

Ничего больше не сказав Олдвину, она направилась в сторону боковой калитки.

Лес был прекрасен.

В ветвях высоких деревьев весело пели птицы. Пробиваясь сквозь листву, солнечные лучи плясали на траве. Если поднять голову, то можно было увидеть, как между крон деревьев проглядывало солнце.

Вдоль тропинки, по которой Алана сейчас направлялась к реке, росли лесные цветы, лепестки которых нежились в теплых лучах. Услышав шаги Аланы, маленькие лесные обитатели спешили ретироваться, спрятаться в укромном уголке.

Одолев, пожалуй, половину пути к реке, Алана вдруг услышала смех. Смеялись Пэкстон и Гвенифер. Смех раздавался слева от нее, и, сойдя с тропинки, Алана двинулась на голоса.

Бесшумной поступью она прошла между деревьез, ориентируясь на низкий голос Пэкстона и звучавшие сейчас как музыка ответные восклицания кузины. Голоса делались все слышнее. Обходя старую огромную сосну, Алана увидела парочку. И хотя она не могла объяснить себе своих действий, но тотчас же отпрянула, скрывшись за деревом. Пригнув несколько веток, она сквозь хвою могла наблюдать за парочкой.

Причем Алане в голову не пришло, что ее действия — самое настоящее шпионство. Внутренний голос подсказывал, что она должна подсмотреть. Но прошло совсем немного времени, и Алана пожалела о своем поступке.

Хорошо различимая между деревьями, Гвенифер во всей своей красе лежала, откинувшись на ствол старого дуба, и улыбалась Пэкстону. Пэкстон склонился над Гвенифер, улыбаясь ей.

Слов Алана не могла расслышать, да, впрочем, она и не желала слышать их слова. У нее все перевернулось в душе, когда Пэкстон приподнял руку Гвенифер и губами стал ласкать тыльную сторону ее ладони.

Сердце Аланы упало. Она развернулась и поспешила обратно.

Оказавшись на тропинке и пройдя полпути до замка, она лишь тогда вспомнила, почему решила найти Пэкстона и кузину. Впрочем, куда разумнее было бы подождать их возвращения из леса. Однако, желая восстановить мир между уэльсцами и нормандцами как можно скорее, она не хотела ждать.

Собственно, почему ее так задело поведение Гвенифер?

Кузина была всего лишь на два месяца моложе Аланы. И стало быть, вполне могла самостоятельно принимать решения.

И все эти рассуждения о лояльности и предубеждениях, о том, как малейшие мелочи могут быть по-разному восприняты той и другой стороной в замке, — все это начинало действовать ей на нервы. Почему она оказывается так или иначе вовлеченной в любую проблему?!

И потом этот Пэкстон — ловкий мошенник…

Сначала он одаривал ее поцелуями, теперь целует Гвенифер. Неужели в нем нет ни капли порядочности? Или, может, для него это — род увеселения, играть то с одной кузиной, то с другой?!

Алана решила сделать все от нее зависящее, чтобы эта игра Пэкстона прекратилась раньше, чем он сумеет еще хоть раз прикоснуться к ней. Прежде она ненавидела его, потому что он нормандец. Теперь же она я впрямь ненавидела его, ненавидела за то, что он был Пэкстоном де Бомонбм, беспринципным и бессовестным!

Ей все уже порядком надоело. Ей хотелось — да что там хотелось — необходимо было! — убраться отсюда куда подальше, уйти от всех этих раздоров, этой суматошной жизни в замке. О, если бы только это было осуществимо!

Подняв голову, Алана увидела, что находится в двух шагах от калитки. Она потребовала открыть — и немедленно была впущена. Она так стремительно, так резко перешагнула порог, что едва не налетела на отца Джевона, оказавшегося на ее пути.

Удержавшись все-таки на ногах, он сказал:

— Дитя мое, я как раз вас и ищу.

— Зачем?

Алана, не останавливаясь, решительным шагом пошла по двору, так что священнику пришлось приноравливаться к ней.

— Я отчаянно молился, — сообщил священник.

— О какой же заблудшей душе на сей раз?

— О вашей.

Алана даже не потрудилась хоть немного замедлить шаг.

— Вы напрасно потратили время, святой отец, — сказала она. — Было бы куда лучше, если бы вы помолились о душе Пэкстона. Не я, а он нуждается в ваших молитвах.

— Я также помолился и о его душе.

— Думаете, это поможет?

— Я надеюсь. Даже уверен, что поможет. Именно поэтому я и отправился искать вас. Я бы хотел встретиться с вами и с сэром Пэкстоном. Нужно многое обсудить. И сердца ваши, и ваши души нужно наставить на путь истинный, прежде чем провести церемонию.

Алана резко остановилась.

— Церемонию? Какую еще церемонию?

— Ну, я полагаю, что вам, дитя мое, известно содержание эдикта Генриха.

Эдикт! Это была новость для нее, ибо ни о чем подобном Алана не слышала.

— И что это за эдикт? — спросила она, прищурившись.

— В нем говорится, что вы должны выйти замуж за Пэкстона де Бомона.

Глава 10

Она уставилась на священника с таким выражением, словно у отца Джевона вдруг выросли на голове ослиные уши.

— Я должна выйти замуж за Пэкстона де Бомона?! — переспросила она, подумав, что только идиот мог поверить, что она согласится выйти замуж за негодяя.

— Да, дитя мое. Генрих своим указом предопределил ваш брак.

Впрочем, ей следовало бы и самой догадаться. С того мгновения, когда ей сказали, что в числе других прибывших имеется также и священник, она не переставала размышлять о том, зачем рыцарям священник. Какой же дурой нужно быть, чтобы думать, что священник прибыл для того, чтобы спасать заблудшие души. Но даже если и спасать — это была не самая важная причина его появления. Теперь же Алана поняла, что главной его целью было соединить брачными узами ее и Пэкстона — в соответствии с распоряжением Генриха.

Но этому не бывать!

— Скажите, а есть ли у меня право отказаться? — осведомилась она, чувствуя, что эмоции переполняют ее.

— Вы имеете право отказать мужчине, — ответил отец Джевон. — Но поскольку король лично одобрил ваш союз, я советовал бы вам хорошенько подумать, прежде чем решиться нарушить его волю.

Алана испытала чувство облегчения.

— Генрих был королем Гилберта, отец Джевон, а вовсе не моим королем. И потому у него решительно нет никакого права указывать мне.

— О, вы неправы, — послышался голос Пэкстона. И буквально в нескольких футах от священника Алана увидела Пэкстона, рядом с которым стояла Гвенифер. Алана была так увлечена разговором с отцом Джевоном, что не заметила, как они приблизились. Гнев ее вспыхнул с новой силой. Подняв подбородок, она заявила:

— Думаю, что права.

Пэкстои сделал несколько шагов и остановился в каких-нибудь считанных дюймах от Аланы.

— В тот день, когда вы вышли замуж за Гилберта, вы сделались подданной Генриха, Алана. Это почти дословно то, что сказал наш король. Он также добавил, что в случае, если вы не подчинитесь, вам придется горько пожалеть о своем поступке. Всем известен характер Генриха. На вашем месте я бы дважды подумал, прежде чем решился пойти ему наперекор.

— Я не выйду за вас замуж! — сказала Алана.

— Посмотрим.

Обернувшись, он посмотрел на Гвенифер. Та сильно побледнела. Сердце Аланы заныло: и ее, и Гвенифер он все это время дурачил как хотел.

— Вам, должно быть, нужны объяснения, — сказал он Гвенифер, — но для них еще настанет время, а сейчас я хотел бы поговорить с Аланой наедине. И потому прошу вас пойти в залу и там дожидаться меня.

Гвенифер кивнула и, не выдав своих чувств, сделала, как просил Пэкстон.

И как это кузине всегда удается сохранять такое спокойствие? Алана была искренне удивлена, потому что собственной выдержкой она похвастаться уж никак не могла. Она должна уйти подальше от Пэкстона, пока злоба не разорвала ее изнутри. В противном случае обоим мужчинам не поздоровится! Она хотела было уйти, но Пэкстои схватил ее за руку. Как только за Гвенифер захлопнулась дверь, он обратился к священнику:

— Мне казалось, отец Джевон, мы с вами договорились, что вы будете помалкивать до тех пор, пока я не дам знать о нашей с Аланой свадьбе.

— Но я был уверен, что вы уже приняли решение. Но темерь-то я понимаю, что вы еще раздумываете. Что ж, тогда я, пожалуй, отправлюсь в часовню, помолюсь Господу.

— Превосходная идея, святой отец, — ядовито заметил Пэкстон. — Идите и помолитесь за себя, пока есть такая возможность.

— Так я и сделаю, сын мой, так и сделаю. Алана слушала обмен ренликами, чувствуя все большее раздражение. Когда священнослужитель двинулся к часовне, Алана взглянула прямо в глаза Пэкстону и жестко произнесла:

— Держите руки от меня подальше, вы, нормандец!

— И не подумаю, — ответил он, беря Алану под руку и направляясь вместе с ней к боковой калитке.

— Что вы делаете? Куда мы идем?!

— В лес, там мы сможем побеседовать, чтобы никто не смог подслушать.

— Вы, грубиян, черт бы вас побрал, нам с вами не о чем разговаривать, — заявила она и попыталась остановиться, упираясь ногами.

Попытка ее была напрасной: Пэкстон чуть дернул ее за руку, и Алана не смогла сопротивляться.

— Яне намерена выходить за вас замуж, и вы не посмеете принудить меня, — не сдавалась она.

Он едва ли не силой тащил ее в лес.

Увлекаемая Пэкстоном, она шла по тропинке, затем они сошли с тропинки и направились в заросли. Бросив на Пэкстона беглый взгляд, Алана заметила, что он очень взволнован. Едва только Алана сообразила, что он ведет ее в то же самое место, где еще совсем недавно был с Гвенифер, как гнев ее выплеснулся наружу.

— Я ненавижу вас, Пэкстон де Бомон… ненавижу вас каждой клеточкой моей…

Тут Алана задохнулась, прижатая спиной к стволу дерева. Она молча смотрели на Пэкстона, который сейчас сильно лрижал ее, так что кожей она чувствовала шероховатость коры.

— Так ли это, Алана? Уверены ли вы, что и вправду ненавидите меня? Или же вы чувствуете нечто совершенно отличное от ненависти, но боитесь в том себе признаться?

— Вы сумасшедший.

— А ведь я слышал, как недавно вы пробрались сюда и подсматривали за мной и Гвенифер. Если уж вы так меня ненавидите, почему тогда не подошли и не потребовали, чтобы я держался подальше от вашей кузины?! Вы ведь вполне могли заставить ее вернуться в замок, Алана. Все уэльсцы слушаются вас. Они никогда не смеют своевольничать. В том числе и Гвенифер. Однако же вы ничего подобного не сделали. Вместо того поспешили уйти отсюда, и сделали это с таким проворством, как если бы за вами гнались волки. Почему?!

Сердце Аланы громко стучало. О, Боже, оказывается этот человек знал, что она подсматривает, шпионит! Ей было до такой степени неловко, что признать справедливость слов Пэкстона она никак не могла, и потому закричала:

— Слушайте, нормандец, да у вас видения бывают! Меня здесь не было!

— Так ли это? Что ж, пойдем спросим у охранника. Полагаю, что он скажет совсем иное. — И Пэкстон потянул ее за руку. — Ну же, пойдемте.

— Нет! — Жалкий стон вырвался у Аланы. — Зачем вам все это?!

— Чтобы доказать, что вы меня не ненавидите. Напротив, вы хотите меня, Алана, я знаю это. Как и я хочу вас. Именно поэтому вы и удрали из леса. Вам было невыносимо видеть меня рядом с Гвенифер. Я ведь угадал, так?

Она скорее умерла бы, чем подтвердила его правоту. Это было сильнейшее потрясение — как только душа не выскочила из тела. Но все равно, хоть бы он убил ее, — она ни за что, никогда не призналась бы ему, насколько близок он к истине.

Алана почувствовала, как к глазам подступили слезы. И прежде, чем она разревется, следовало уйти от Пэкстона.

— Слушайте, нормандец, уходите отсюда прочь! — выкрикнула она, удивившись, что ей удалось произнести столь связно так много слов. — Если желаете знать правду, то вот вам эта самая правда: вы мне отвратительны!

Однако он продолжал наседать.

— А я могу доказать совершенно обратное, — произнес он, наклонившись к самому ее уху.

И внезапно она почувствовала на своих губах его губы.

Его рот дразнил и разжигал в Алане страсть, — и она не знала, как ей быть. Она бросила ему вызов, а он решил доказать, что она лгала. И ведь — о горе горькое! — так и было в действительности.

Она чувствовала, как у нее в крови разгорается жар. Кожа Аланы сделалась горячей, а руки ее сами так и стремились обнять Пэкстона. И все же она из последних сил сдерживалась.

Помни.

Именно это слово произнес он, впервые поцеловав Алану. И сейчас, как только она почувствовала у себя во рту горячий его язык, тотчас же вспомнила и слово, и его наставление. Больше сдерживаться Алана не могла — и полностью отдала себя во власть его умелой страсти.

Его поцелуи были все более глубокими и чувственными. Пэкстон принялся осторожно прижиматься бедрами к Алане. Она хорошо чувствовала его возбуждение и понимала, что и сама уже возбуждена не менее Пэкстона. Между ног она почувствовала влагу. Губы Пэкстона двинулась по ее щеке.

— Ты хочешь меня, — сказал он, и его жаркое дыхание обожгло щеку Аланы. — И видит Бог, я тоже очень хочу тебя… Но мы не будем вместе, Алана… не будем до тех пор, пока не произнесем слова обещания.

— Но я не выйду за вас, — прошептала она.

Он нежно прикусил мочку ее уха, затем произнес:

— Выйдешь.

— Нет.

Отстранившись, Пэкстон заглянул ей в глаза.

— Выйдешь, я сказал. Ты ведь солгала мне, Алана, когда сказала, будто я отвратителен тебе. И, кроме того, сегодня я сумел узнать, что ты лгала мне и прежде.

Все ее возбуждение вмиг пропало, Алана затихла.

— Ч-что вы имеете в виду?

— Я про Риса.

Неужели этот человек сумел узнать правду про Гилберта?!

— Про Риса?

— Под его началом нет никаких трехсот воинов, едва ли треть от этого числа. И половина из них — еще дети. Так что вынужден признать, численное преимущество на моей стороне.

«Гвенифер — это она все рассказала ему!» — подумала Алана.

— Так что если ты и впредь будешь мне отказывать, у меня не будет иного выхода, кроме как начать с ним войну. Но если ты будешь делать, что я хочу, твои родственники, что живут за рекой, останутся целы и невредимы. — Пэкстон взял ее подбородок. — Ты обязательно выйдешь за меня замуж, Алана. Это лишь вопрос времени. И как только я почувствую, что подошел подходящий момент, ты непременно станешь моей женой.

С этими словами он опустил свою руку и отступил от нее. Слишком взволнованная, чтобы шевельнуться, Алана стояла и смотрела, как он уходил.

— Так как, вы идете? — обернувшись, поинтересовался Пэкстон.

С трудом оторвавшись от ствола дерева, Алана побрела вслед за ним.

«Выйти за него замуж…» — подумала она. Опять выйти за нормандца. Хотя какое иное решение может она принять, когда он угрожает ей?

Вопрос был задан, а ответ очевиден.

И все же у нее не было ответа.

— Я не понимаю, — сказала Гвенифер. — Если вы намеревались жениться на Алане, почему же в таком случае вы старались завладеть моим вниманием? Ведь тогда, в лесу, вы были… ну, впрочем, я могу поверить, что вы всего лишь подшучивали надо мной.

Пэкстон внимательно смотрел на Гвенифер. Ему-то казалось все совсем иначе. С той самой секунды, когда Гвенифер, прибыв в замок, спустилась вместе с Аланой по ступеням, она более чем просто с интересом смотрела на него. Конечно, Пэкстон принял ее игру и сам даже поощрял женщину. Более того, он сделал несколько шагов навстречу. Но дело в том, что руководствовался он не желанием. Нет, у него на уме было совсем другое.

Но как бы он все это мог ей объяснить? Как сказать, что все его ухаживания — всего только средство, чтобы вытащить из Гвенифер побольше сведений об Алане.

А что касается того случая, когда они вдвоем ушли в лес, то это был обыкновенный флирт. В лесу же он имитировал с Гвенифер интимную сцену исключительно потому, что знал: Алана следит за ними.

Пэкстон мысленно вздохнул: о-хо-хо… Ему ведь уже удалось подобрать ключик к Гвенифер, и по соображениям, которые были сугубо эгоистическими, он не желал нарушать созданную между ними гармонию. Оставались еще вопросы, на которые следовало получить ответы. Ему было противно оттого, что приходилось использовать женщину таким образом, но тут уж ничего нельзя было поделать.

Вздохнув, Пэкстон поднялся с края стола, на котором сидел в укромном уголке залы. Сделав несколько шагов, он вплотную приблизился к ней.

— Генрих распорядился, чтобы я женился на Алане. Однако он при этом добавил, что именно за мной в конечном итоге остается право сделать окончательный выбор. Об этом декрете Генриха знали только я, сэр Грэхам и священник. Так бы все это и оставалось, если бы только отец Джевон, которому слишком уж не терпелось поскорее вьшолнить свой долг перед Богом и королем, не посвятил в эту тайну Алану.

— Видя, как она отреагировала, вы что же, все еще рассчитываете жениться на ней?

— Я еще не решил. Гвенифер склонила голову.

— Вы любите ее?

Любит ли он? Он хотел Алану, желал ее, как никого ранее. Но — любовь?

— Нет, — ответил Пэкстон, и в этот самый момент он верил, что говорит правду.

Гвенифер просияла, затем вновь лицо ее сделалось озабоченным.

— Прежде чем вы примете окончательное решение, — сказала она, — я просила бы вспомнить о разногласиях между Аланой и Гилбертом. Такие же разногласия будут и между вами. Из того союза ничего хорошего не вышло. Намерены ли вы повторить печальный опыт? — И, оставив Пэкстона наедине с этим вопросом, Гвенифер вышла.

Глядя ей вслед Пэкстон усмехнулся. Провести остаток своих лет в грусти и горести — этого ли он добивается?

Нет, не этого.

А если и были стычки между Гилбертом и Аланой, не исключено, что именно по вине Гилберта.

Пэкстон хорошо знал своего друга. К сожалению, одним из недостатков Гилберта был эгоизм. И о том, что с эгоизмом он так и не сумел справиться, красноречиво говорит то, что в постели, на супружеском ложе, Гилберт не проявлял необходимого внимания к супруге.

Что касается самого Пэкстона, он очень хорошо знал, как именно следует заниматься с Аланой любовью. Уж он бы не оставил ее неудовлетворенной. Кто угодно, только не он. И хотя бы в этом отношении у них с Аланой было нечто, объединяющее их: общее желание. Удовольствие, которое они получали бы друг у друга в объятиях, сделалось бы связующей нитью. А со временем — как знать? — они могли бы и полюбить друг друга. Но даже если бы их близость не пошла дальше постели, то союз получился бы отнюдь не безрадостным.

Единственное, что настораживало Пэкстона, было связано с вопросом о том, можно ли ей доверять. Но как только он разрешит эту проблему, других препятствий к их союзу не останется. И тогда он женится на ней.

Эти размышления принесли Пэкстону некоторое удовлетворение. Ведь тогда, согласно обещанию Генриха, этот замок, все его обитатели и все эти земли, насколько хватало глаз и даже еще дальше, — все будет принадлежать ему. Так же как и сама Алана.

Поднявшись к себе наверх, Алана ходила из угла в угол своей спальни.

«О святой Давид!» — думала она. Ведь наверняка можно как-нибудь помешать этой фарсовой женитьбе.

Вновь и вновь она думала над перспективой сделаться женой Пэкстона, — и вновь ужасалась. Но как Алана ни напрягала свою фантазию, ей ничего не оставалось, как только прирезать негодяя.

Будь проклят этот эдикт Генриха! Будь проклят Пэкстон!

И покуда она обдумывала ситуацию, дверь в спальню отворилась.

Гвенифер! Ее Алана меньше всего хотела сейчас видеть, — ее и Пэкстона.

— Только что я переговорила с Пэкстоном и поднялась к тебе, чтобы узнать, все ли в порядке, — сказала Гвенифер. — О, Алана, я никак не могу поверить, что все это происходит наяву.

Не могла поверить в это и Алана. Однако если бы не Гвенифер с ее длиннющим языком — дело, может быть, и не зашло бы столь далеко. Пожалуй, настал момент, когда Гвенифер надлежит узнать правду, в том числе относительно Пэкстона.

— Прикрой-ка дверь, — сказала Алана. — А теперь подойди и присядь рядом.

Гвенифер была немного взволнованна, но скоро взяла себя в руки.

— Ты не сердишься на меня? — спросила она, подходя и усаживаясь на стул. — Поверь, я ни сном, ни духом не знала про эдикт Генриха. Если бы я только знала, то, конечно, не повела бы себя как самая последняя дура по отношению к человеку, с которым ты нрактически обручена. И ведь, если уж на то пошло, именно ты поощряла меня, таж ведь?

Алана рассердилась, услышав про «человека, с которым обручена». Слово «водонок» подошло бы много лучше. Но, вовремя спохватившись, она прикусила язык и постаралась успокоиться.

— Как раз об этом я хотела поговорить с тобой, — произнесла она. — Создастся впечатление, Гвенифер, что Пэкстон де Бомон нас обеих отвел вокруг пальца, как дурочек. Я решительно не сержусь на тебя, более того, я полностью признак» ответственность за то, что поощряла тебя в попытках установить более доверительные отношения с Пэкстоном, — назовем это так. Но, разумеется, в то время ни я, ни ты не знали об эдикте Генриха.

— Действительно, не знали. — Гвенифер чуть прикусила губу. — А ты собираешься выйти за него замуж?

— Насколько я понимаю, у меня нет выбора.

— Но ведь священниж сказал, что ты вполне можешь и отказаться. Так что у тебя есть выход. Вопрос в том, захочешь ли ты к нему прибегнуть.

— Едва ли, — ответила Алана.

— Почему?

— Потому что ты, любезничая с Пэкстоном, не сдержала своего длинного языка, кое о чем проболталась, и теперь он будет это использовать против меня.

— Но это невозможно! — воскликнула Гвенифер. — Я ничего важного ему не говорила! Решительно ничего такого, что он мог бы использовать против тебя!

— А скажи, не спрашивал ли он о тех моих родственниках, что живут за рекой? Не интересовался ли, сколько их там?

— Ну, может и интересовался.

— И ты ответила, что их от силы сотня?

— Вроде бы, — согласилась Гвенифер. — Только не пойму, как он может это использовать против тебя?

— Он пригрозил, что новдет на них войной, против Риса и остальных, — и перебьет их всех.

Гвенифер побледнела.

— Но почему?

Вздохнув, Алана рассказала о том, как был уничтожен первый отряд, выехавший из замка.

— Одному лишь сэру Годдарду каким-то образом удалось добраться сюда. И он-то как раз и сказал Пэкстону, что это мои соплеменники напали на отряд. Когда Пэкстон в первый раз задал мне вопрос, я, как умела, открутилась, ничего, по существу, не сказав. Я ведь не знала, действительно ли Рис убил рыцарей или это сделал кто-нибудь другой.

— Так ты солгала ему?

— Не совсем так. Я просто не сказала ему про Риса и всех остальных. Он знал, что никто из обитателей замка не мог пуститься в погоню за отрядом Годдарда. Ну и на какое-то время он перестал выпытывать, решив, что Годдард, когда говорил об этом, находился в бреду.

— Но вскоре он все узнал? — поинтересовалась Гвенифер.

— Вот именно. Залечив раны, сэр Годдард рассказал Пэкстону про Риса. И тут Пэкстон снова насел на меня.

— И тогда ты вынуждена была соврать ему?

— У меня не оставалось выбора, — сказала Алана. — Я ведь боялась, что он будет мстить Рису за убитых нормандцев. Ну и, чтобы защитить родственников моей матери, я сказала Пэкстону, что там втрое больше воинов, чем под его началом. Это сработало. Пэкстон решил не мстить, тем более что сравнение численности было явно не в его пользу.

— А сегодня я сказала ему правду и теперь он угрожает тебе?! О, Алана, что же нам делать?

— Ну, перво-наверво старайся быть подальше от него. Иначе, как это вышло сегодня, когда ты рассказала про Риса, ты можешь еще что-нибудь нечаянно выболтать, то, что он опять как-нибудь сумеет использовать против меня.

— Например?

— Откуда я знаю. — И хотя хорошо знала, что имеет в виду, она не собиралась сейчас все выкладывать кузине. — А еще о чем он выспрашивал тебя?

— Спрашивал про тебя и Гилберта… о ваших отношениях.

Сердце Аланы сжалось. Ведь как раз этого она и боялась. Значит, он так и не поверил ее рассказу о том, как погиб Гилберт, и теперь выпытывает все у Гвенифер!

— И что же ты ему ответила? Кузина пожала плечами.

— Что у вас были проблемы, но что Гилберт, несмотря ни на что, был счастлив. Это тебе подходит?

Алана решила, что такой ответ ее устраивает — если, конечно, кузина больше ничего не сболтнула.

— Да, — коротко ответила она, не желая распространяться на данную тему. — Но ты, пожалуйста, Гвенифер, делай, как я говорю: держись от него подальше. И как бы ни складывались обстоятельства, никому не рассказывай про эдикт Генриха. Не хочу, чтобы и всем остальным стало известно, что мне приказано выйти еще за одного нормандца.

— Обещаю, что ни единого словечка не скажу, — Гвенифер поднялась со стула. Ее прекрасные брови сошлись на переносице: она призадумалась, постукивая указательным пальцем по верхней губе. — Вот Пэкстон пытается узнать у меня то, что его интересует, — сказала она. — А что, если мы вес новернем нротив него? Что, если я попробую из него вытащить то, что полезно знать нам? И тогда, что бы я ни разузнала, буду немедленно сообщать тебе. Что ты думаешь на сей счет?

Алана тяжело вздохнула.

— Благодаря отцу Джевону мы, по-моему, разузнали все, что только можно.

— Я не уверена.

— Не пытайся убедить меня, что есть и еще… Хотя, впрочем, тебе что-то известно?

— Ну, ты вот говоришь, что Пэкстон вынуждает тебя выйти за него замуж, угрожая в противном случае напасть на Риса, так?

— Да.

— А вот когда я совсем недавно разговаривала с ним, он сказал, что Генрих-то написал свой эдикт, но Пэкстон сам волен решать, жениться на тебе или нет. Король оставил за ним окончательное решение.

— Ну и?..

— Когда я его спросила, намерен ли он жениться на тебе, он сказал, что еще не решил.

— А еще что он сказал?

— Сказал, что не любит тебя. Но ведь и ты тоже не любишь его. Так что это все совершенно не важно. Вот… А больше, кажется, ничего такого он не говорил…

«Сказал, что не любит тебя…»

Слова эти вновь и вновь звучали в ушах Аланы, которая сейчас раздумывала над тем, неужели же Гвенифер так вот в лоб и спросила Пэкстона об этом. Или же Пэкстон сообщил эту пикантную подробность по собственной инициативе?

Намеренно не замечая покалывания в области сердца, Алана решила, что в конце-то концов совершенно не важно, кто первый заговорил на эту тему. Как, впрочем, ей вообще были не важны чувства Пэкстона. Единственное, что волновало ее, это как сделать так, чтобы не выходить за него замуж.

— Если ты намерена оставаться с ним в добрых отношениях, на что ты рассчитываешь? — поинтересовалась Алана.

— Точно я не могу пока сказать, но знаю, что если буду намеренно избегать его, мы никогда не узнаем о его планах. Я не уверена, что смогу узнать нечто такое, что потом можно будет использовать против него. Но уж его планы мы наверняка будем знать: что и когда именно он намерен предпринять.

Алана раздумывала. План Гвенифер мог дать обратный эффект. Что, если в разговорах с Пэкстоном она вновь что-нибудь выболтает?

Хотя, с другой стороны, было бы очень даже неплохо знать заранее, что замышляет Пэкстон.

Она, например, уже выяснила, что Пэкстон еще не знает, жениться ли ему на ней или нет. А это значит, что надежда еще была. Без Гвенифер Алана не могла бы знать о его сомнениях.

— Ладно, можешь оставаться возле него, — разрешила Алана, — только не распускай при этом свой язык.

Глава 11

— В замке неспокойно, миледи, — сказал Мэдок. — Ваша кузина так вульгарно ведет себя с нормандцем, что наши люди не могут на это спокойно смотреть. И если сейчас же не предпринять необходимых мер, может что-нибудь случиться.

Алана посмотрела по сторонам. Они с Мэдоком опять были на конюшне, и опять, как тогда, она кормила мясом ястребов и соколов. Присмотревшись к Мэдоку, Алана обратила внимание на то, что он осунулся, что за прошедшие четыре дня морщины возле его рта и глаз стали более глубокими.

Прекрасно зная Мэдока, она понимала, что его опасения не напрасны. Но что она могла предпринять?

— А ты им объяснил, что Гвенифер помогает мне получать необходимую информацию от Пэкстона? — Она скормила последний кусок мяса, вытерла о влажную тряпку руку, и, когда подняла взгляд, Мэдок утвердительно кивнул.

— И что же их в таком случае не устраивает? — дивилась Алана.

— Их оскорбляет вовсе не то, что она добывает у него информацию, — счел нужным пояснить Мэдок. — Они возмущены тем, что Гвенифер увивается за ним. Все эти ее улыбочки, смешочки, заглядывания ему в глаза… Мне казалось, что ей следовало бы быть более сдержанной, вести себя с большим достоинством, чтобы люди не сомневались в ее порядочности. Ведь вы только посмотрите, она буквально вешается на него, чуть ли не садится ему на колени, едва он только появляется.

Ну, разумеется, Мэдок слегка преувеличивал.

Хотя действительно, бывали моменты, когда их веселый смех наполнял залу, привлекая всеобщее внимание. Иногда они награждали друг друга восхитительными улыбками, так что при этом все остальные уэльсцы начинали многозначительно переглядываться.

Кроме того, были мгновения, когда Гвенифер и Пэкстон ловили взгляд друг друга и на короткие периоды времени застывали как завороженные. В такие секунды по зале пробегал негромкий шумок осуждения.

Все это Алана прекрасно видела, как подмечали и ее соплеменники. Но вот уж чего Гвенифер не позволяла себе, так это вешаться на Пэкстона. Пока не позволяла, во всяком случае.

И раздумывая над поведением Гвенифер, Алана все чаще приходила к выводу, что кузина слишком уж подчеркнуто расположена к Пэкстону.

И в том была вина не одной только Гвенифер. Алана позволила кузине вести себя, как та пожелает.

Пока Гвенифер не сообщила Алане ничего важного. А что Пэкстон предпочитает оленину и, наоборот, недолюбливает крольчатину — сообщения такого рода ценности не представляли.

Но, несмотря на разочарование Аланы, именно Гвенифер все же была единственным источником информации о Пэкстоне, и только на нее приходилось уповать Алане, если она хотела узнать что-нибудь существенное. И поэтому Алана не спешила положить конец отношениям кузины и Пэкстона.

Другое дело, что Алана могла посоветовать кузине вести себя более сдержанно. Тогда, может быть, уэльсцы хоть немного успокоятся.

— Я непременно переговорю с ней, — пообещала Алана. — Но хочу, чтобы и ты напомнил всем, что она помогает и мне, и всем нам.

— Я скажу об этом, — пообещал Мэдок. — Но только предупреждаю: лучше бы она изменила свое поведение и сделала бы это как можно скорее, потому как в противном случае она же может и пострадать.

Алана в глубине души не верила, что ее соплеменники могут поднять руку на Гвенифер.

— Иди же, Мэдок, и передай, что я тебе сказала. Пусть знают, что если только попытаются поднять руку на мою кузину, которая одного с ними рода, меня это чрезвычайно огорчит. Скажи, что они обязаны верить мне. Ступай же.

Однако Мэдок не двинулся с места, его прищуренные глаза в упор смотрели на Алану.

— Хотелось бы знать, что именно вы рассчитываете узнать такого для всех важного от этого нормандца?

Алана и сама не раз задавала себе этот вопрос. Но она ни слова не сказала Мэдоку об эдикте Генриха. А что касается отца Джевона, то он наверняка теперь держит язык за зубами, и, значит, никто больше ничего не знает.

Алана понимала, что если Пэкстон решит воспользоваться своим полномочиями и потребует, чтобы она вышла за него замуж, то ей останется разве что сетовать на судьбу. В крайнем случае, возможно будет одно: бегство из замка. И хотя Алану порой так и подмывало покинуть это место, она знала, что не имеет права бросать своих соплеменников.

— Я и сама толком не знаю, Мэдок, — сказала она после паузы. — Беспокойство доставляет мне главным образом мысль о том, что он может разнюхать обстоятельства смерти Гилберта.

— Но кроме нас с вами не единая душа не знает, что в действительности произошло. Никто из жителей замка.

— О том, как именно Гилберт умер, — да, никто. А вдруг кто-нибудь из мужчин, что вытаскивали тело Гилберта, припомнит что-то необычное?

— Что, например? — поинтересовался Мэдок.

— Ну, например, кровоподтеки и порезы на груди.

— Они вытаскивали Гилберта лицом вниз, и все было облеплено грязью и травой. И кроме того, всю одежду Гилберта я потом сжег, а улики закопал, когда начались дожди. Доказательств не осталось. Никто теперь не сможет утверждать, будто Гилберт умер как-то иначе, а не утонул. Так что вам незачем беспокоиться.

— Может, ты и прав. Но если Пэкстон хоть что-нибудь обнаружит, мы сможем узнать об этом только от Гвенифер. И дело не в том, что на кон поставлена моя безопасность или твоя. Все наши люди рискуют в равной степени. Пэкстон попытается со всеми свести счеты.

— В том числе и с живущими за рекой, — согласно кивнув, добавил Мэдок.

— Да. Вот почему Гвенифер и кокетничает с ним. Что бы ни узнала, она сразу сообщает мне. А теперь ступай, пожалуйста, и передай все это остальным.

— Так и сделаю, миледи. И на этот раз заставлю их принять вашу точку зрения.

Он спешно откланялся. Как только Мэдок ушел, Алана отправилась во двор замка, подальше от людской суеты. Ей хотелось немного побыть одной.

Алане с каждым днем было все тяжелее. Сейчас, как никогда ранее, она страстно желала сбросить с себя всякую ответственность, отмести всю ту неопределенность, что окружала ее.

Она раздумывала, почему мир так устроен, что люди не могут жить в согласии друг с другом… И почему они стремятся добиваться все большей и большей власти? Что за неуемное желание господствовать над себе подобными?..

При этом Алана думала не только о нормандцах. Уэльсцы были ничуть не лучше.

Ее соплеменники были скоры на подъем, когда нужно было объединиться против общего врага. Но как только опасность завоевания исчезала, они готовым были впиться друг другу в глотки, стараясь добиться большего влияния в своем кругу.

«Вот глупцы, — подумала Алана. — Ведь все равно, кто борется за власть: саксы, нормандцы или же уэльсцы, — главное, что в ее отечестве конфликты не прекращаются».

Устав от размышлений о присущих всем людям слабостях, Алана постаралась выкинуть эти мысли из головы и просто погулять в саду.

Вдруг она услышала шум и чей-то рассерженный голос. Алана немедля отправилась в залу, откуда доносился крик.

Гул множества голосов и необычная картина заставили ее остановиться как вкопанную.

Ее взору предстала следующая картина. В дверях залы стоял Пэкстон. За его спиной Гвенифер и сэр Грэхам. Перед этой троицей в шеренгу стояли нормандцы с обнаженными мечами. Нормандцы служили живым щитом между Пэкстоном и толпой уэльсцев, которые наседали на него.

Алана оглядела воинственно настроенную толпу, среди которой она увидела и Мэдока. Был там и Олдвин. Мэдок и Олдвин прилагали все усилия, чтобы утихомирить соплеменников, заставить их разойтись. Как ни надеялась Алана, что подобного удается избежать, все-таки это произошло. Не желая, чтобы хоть одна из сторон пострадала, она ринулась вперед, желая немедленно остановить это сумасшествие.

К сожалению, Алана оказалась между толпой и вооруженными нормандцами в самое неподходящее мгновение. Сама она не видела камня, пущенного чьей-то сильной рукой. Только почувствовала, каж что-то сильное ударило сбоку в голову.

— Миледи!!!

Мэдок крикнул в то самое мгновение, когда перед глазами Аланы запрыгали огненные искры. Было такое ощущение, словно ее сознание переместилось за пределы мутной дымки, которая появилась перед глазами. До Аланы дошло, что она падает, она услышала, как выругался Пэкстон. Но все это было как во сне. Алана упала лицом в грязь, и весь мир для нее померк.

Пэкстон прошел по середине залы, обогнул очаг, направился к лестнице. На руках у него была потерявшая сознание Алана.

Глядя на бледное лицо женщины, он с трудом сдерживался, чтобы не выругаться вслух.

Левая ее щека была в грязи и в крови… Голова непокрыта: когда Пэкстон брал ее на руки, накидка слетела на землю. Он мог рассмотреть ее волосы, которые в нескольких местах была также испачканы кровью: рана оказалась как раз над правым ухом Аланы.

Удар камнем был сильным, и Алана рухнула на землю, как подрубленное дерево, вырванное ураганом из земли. Толпа вмиг притихла, как только все поняли, что произошло.

Пэкстон увидел, что на лицах людей застыл ужас. Теперь все бунтовщики, разумеется, очень печалились о случившемся. Они, пожалуй, многое отдали бы, чтобы повернуть время вспять. Однако, увы, что случилось — то случилось. Пэкстон поклялся, что, если узнает, кто швырнул этот злосчастный булыжник, явно направленный в самого Пэкстона, — убьет подонка.

Одолев лестницу и пройдя по галерее, Пэкстон оказался перед дверью в спальню Аланы.

— Открой, — приказал он Мэдоку, который едва поспевал за ним, сопровождаемый сэром Грэханом и Гвенифер.

Мэдок не заставил себя просить дважды. Пэкстон осторожно вошел и уложил Алану на постель. Затем осторожно присел рядом.

— Алана… — Он осторожно коснулся тыльной стороной ладони ее брови. Затем погладил, непоцарапаи-ную щеку. — Просыпайся…

Никакого ответа. Даже веки не вздрогнули. Он взглянул на Мэдока, склонившегося к самому плечу Пэкстона.

— Принеси аптечку.

— Она так плоха? — спросил Мэдок.

— Лопнула кожа, и вскочила большая шишка. Когда проснется, ее будет наверняка мучить головная боль. Пока что-либо еще сказать трудно. Пэкстон перевел взгляд на Гвенифер, которая стояла у входа в спальню. — Ступайте вместе с Мэдоком, — распорядился он. — Принесите чистое белье и горячей воды из большого металлического чайника, что стоит на огне.

Гвенифер не сдвинулась с места.

— Что с ними сделалось?.. Что вынудило их так поступить?..

Все сразу поняли, что она имеет в виду толпу разгневанных людей.

— Это все из-за вашего поведения, из-за вашего и вот его… — резко выкрикнул Мэдок и направился к двери. Он остановился в нескольких дюймах от Гвенифер. — Прыгаете друг возле друга… Это им очень не нравилось. Причем с ним вы вели себя даже отвратительнее, чем с сэром Гилбертом. Это вам должен был угодить камень в голову! — Мэдок грозно взглянул на Гвенифер и скрылся за дверью.

Пэкстон слышал обвинительные слова Мэдока и видел испуганное выражение лица Гвенифер.

— Они все тут ненавидят меня, — прошептала она.

— Нет, — ответил Мэдок, не меняя позы. — Им ненавистен сам факт, что у вас какие-то отношения с нормандцами. — Пэкстон взглянул на Грэхама. — Пойди вместе с Гвенифер и помоги ей принести одежду и воду. — И опять взгляд его устремился на Гвенифер. — Сэр Грэхам обеспечит вашу безопасность, пока вы будете собирать все необходимое.

Грэхам подошел к Гвенифер, взял ее за руку и сказал:

— Вам ничто не угрожает, — и вежливо направил ее к двери.

Когда они покинули спальню, все внимание Пэкстона сконцентрировалось на Алане. Если кто-то и был виновен в том, что случилось, то уж наверняка он сам.

Пытаясь найти ответы на вопросы, связанные с обстоятельствами смерти Гилберта, он как бы поощрял заигрывание со стороны Гвенифер. И делал это вполне осознанно, отдавая себе отчет в том, что рано или поздно уэльсцы могут взбунтоваться.

И, конечно же, они не вытерпели того, что одна из уэльсских женщин вдруг вздумала кокетничать с их врагом прямо у них перед носом. Пэкстон вполне осознавал рискованность своего поведения. Но, несмотря на это, он пытался разжечь интерес Гвенифер и с жадностью прислушивался ко всем ее разговорам, надеясь выудить ценную для себя информацию. И такая тактика в конечном счете привела к трагедии.

Алана, должно быть, понимала, как воспринимаются обитателями замка отношения между ним и Гвенифер. Однако если так, то почему же она не попыталась вмешаться? Почему не остановила их, как деликатно выразился Мэдок, «прыжки»?..

Впрочем, сейчас это уже не имело никакого значения. Беда случилась. И вполне справедливо корил себя Пэкстон, потому что пострадала одна лишь Алана.

Вздохнув, он протянул руку к ее косе, расплел ее и расправил волосы на подушке.

Вновь увидев кровавые царапины на лице Аланы, он проклял и самого себя, и свою собственную недальновидность.

Это его постоянное стремление найти ответы на вопросы уже не имело смысла, и этому должен быть положен конец. Гилберт погиб именно так, как об этом рассказала Алана: утонул в результате несчастного случая. И не станет он искать доказательств обратного.

Это решение он принял, когда осторожно ощупывал голову Аланы, пытаясь на ощупь определить размеры раны.

Алана застонала. Пэкстон замер, следя за тем, как ее голова скатилась с его ладони.

Ее ресницы слабо дрогнули, и через мгновение он уже смотрел в ее пленительные глаза.

— Как вы чувствуете себя? — спросил он и погладил ее по голове.

Алана, ничего не понимая, посмотрела по сторонам.

— Что происходит?

И вдруг она поняла, что Пэкстон гладит ее по волосам. Она отпрянула и попыталась сесть. Но тут же схватилась за голову и застонала, вновь рухнув на подушку.

Пэкстон хотел было выразить свое неодобрение, но передумал.

— Советовал бы вам лежать спокойно, — сказал он. — Если постараетесь лежать тихо, голова не будет болеть. Вы помните, как булыжник угодил вам в голову?

— Помню, — выговорила она, чувствуя, как в пересохшем горле застрял комок. Приподняв руку, она взглянула на свою ладонь.

Боже правый, кровь!

— Да, но это царапины, ничего серьезного.

— Вам хорошо так говорить, тем более что это не в вашу голову швырнули камнем и не у вас голова раскалывается как черт знает что.

— Камень швыряли именно в меня, — сказал он, сожалея сейчас лишь о том, что в нее, а не в него попал булыжник.

— Да. Не так уж и трудно сообразить, на кого была обращена истинная ненависть толпы.

— Вы меня просто поражаете, — сказал он, нахмурив брови. — Если вы понимали, как возбуждена толпа, зачем сунулись в самое пекло?

— Я бы не сунулась, если бы могла предположить, что кто-то швырнет в меня камнем, — резко парировала она. Ее глаза сверкнули. — Непонятно только, почему вы тут, возле меня, изображаете этакую заботливую нянюшку, — шли бы к Гвенифер. — Алана слабо толкнула его в грудь, пытаясь заставить Пэкстона встать с ее постели. — После всего, что случилось, она наверняка нуждается в вашей защите.

Он ухватил ее руку, продолжавшую отталкивать его.

— С ней сэр Грэхам. Ну, а кроме того, сейчас меня куда больше беспокоит ваше самочувствие, чем ее.

— Я чувствую себя превосходно. Здоровой и вполне крепкой, — отчетливо проговорила она, выдергивая руку из его ладони. — А теперь убирайтесь из моей спальни, я хочу немного отдохнуть.

— Я смогу уйти не раньше, чем Мэдок принесет сюда необходимые лекарства. Только тогда я уйду. — Он выдержал паузу. — Знаете, Алана, может, уже пора вам привыкать к тому, что я буду всегда находиться поблизости. И в один прекрасный день эта комната сделается нашей общей спальней. Именно на этом ложе мы сделаемся мужем и женой.

Глаза ее округлились. Наконец она смогла выговорить:

— Вы наверняка лишились рассудка! После того, что произошло, неужели вы думаете, что мои соплеменники позволят нам пожениться?! Хорошенько подумайте своей головой, нормандец! А если вы попытаетесь принудить меня, то знайте, что сегодняшние события — это лишь малая часть того, что уэльсцы приподнесут вам и всем вашим людям. Больше между нами никакого мира быть не может.

— Не может, если вы и впредь будете вести себя так, словно ненавидите меня. Но если покажете, что любите меня, убедите в этом своих людей, объясните им, что я всегда буду справедлив и честен с ними, тогда — я в этом не сомневаюсь — они смирятся с такой ситуацией.

— Ох, сомневаюсь! Пэкстон пожал плечами.

— А если нет, я всех их выгоню в леса.

— Тогда с ними уйду и я.

— Нет, вы никуда не уйдете, вы останетесь здесь. — Он посмотрел на матрас, провел по нему рукой. Ладонь Пэкстона остановилась неподалеку от ее бедра. — Только представьте, Алана. Совсем не в таком отдаленном будущем тут, на этом месте, будут зачаты наши с вами дети. — Он взглянул на Алану, которая лежала отвернувшись. — Что вам не нравится?

— Если вам нужны наследники, тогда вы выбрали не вполне подходящую женщину. У меня не может быть детей.

Последние слова она проговорила со смешанным чувством отчаяния и облегчения. Облегчение было объяснимо, ибо Алана надеялась, что после услышанного Пэкстон прекратит свои притязания. Отчаяние также можно было объяснить, потому что Алана отчаянно хотела иметь детей, но только не от Пэкстона.

— Почему вы думаете, что вы не можете иметь детей? — поинтересовался он.

Она резко повернула к нему голову, настолько резко, что боль молнией пронзила ее, заставив Алану прикрыть глаза.

— Почему я так думаю? Да потому, что Гилберт и я… после стольких раз, что мы с ним… Разве вы видели, чтобы кто-нибудь из здешних ребятишек называл меня мамой? Не видели. Потому что у меня не может быть детей, — решительным голосом повторила она.

Пэкстон улыбнулся.

— Если у вас и нет еще ребятишек, то в этом не ваша, а Гилберта вина.

— Вы-то откуда знаете?!

— Да вот уж знаю… По крайней мере, не исключаю такой возможности.

— Поясните.

Он чуть наклонил голову и внимательно посмотрел на Алану.

— Разумеется, Гилберт вам ничего такого не рассказывал, но много лет назад, будучи оруженосцами, мы с ним принимали участие в рыцарском турнире. И вот когда мы с ним пошли друг на друга, я случайно ранил Гилберт в пах. После этого он почти две недели не мог встать. Выяснилось, что ноги у него не отнялись, позвоночник не поврежден. Но ранение имело катастрофические последствия. Думаю, Гилберт готов был тогда умереть, и хотя он выздоровел и встал в строй, после этого случая у Гилберта уже не могло быть наследников.

— Он никогда мне ничего подобного не рассказывал! — Она закусила нижнюю губу. — Но даже если это и так, вы все равно не можете знать наверняка. Может, детей у меня все равно быть не может.

— Ну, это мы еще посмотрим. Брови сошлись у нее на переносице.

— Не пойму, и что это вам неймется взять именно меня в жены. Уверена, что вы меня не любите, мы из совершенно разных миров, и, стало быть, ничего общего у нас с вами нет. Так что результатом окажется лишь несчастье, общее на двоих. И вот поэтому-то я и недоумеваю: зачем вам все это?

Глядя на Алану, Пэкстон не стал отвечать тотчас же. Значит, Гвенифер все же проболталась о том, что услышала! Может, именно поэтому Алана и позволяла Гвенифер встречаться с ним? Надеясь таким образом получить ответы на интересующие ее вопросы?

У него было желание расхохотаться в полный голос. Надо же, бедняжка Гвенифер оказалась между ним и Аланой! Но Пэкстон благоразумно сдержался.

— Знаете, порой люди женятся, имея меньше об щсго, чем мы с вами, Алана. По крайней мере, у нас есть то, чего недостает многим семейным парам.

— А именно?

— Взаимное желание. Оно окажется для нас своего рода магическим эликсиром. — Он поднялся с постели, услышав чьи-то шаги в галерее. — Отдохните. Позднее я загляну, узнаю, как вы здесь…

— Но я не выйду за вас, — сказала она, когда он уже подходил к двери спальни. — Слово даю, что не выйду.

В дверях Пэкстон остановился и повернулся к Алане.

— Выйдете, Алана. И как только поправитесь настолько, что сможете передвигаться, я советую вам начать приготовления к свадьбе.

Она открыла рот, желая возразить Пзкстону, однако он жестом заставил ее замолчать.

— Имейте в виду, миледи, — заявил он, — будет ли к тому времени все готово или же будете притворяться, что еще не выздоровели, в любом случае через неделю мы поженимся. И только попытайтесь мне перечить, — вашим родственникам за рекой тогда сильно не поздоровится. Это уж я обещаю!

Глава 12

На следующий день около полудня Алана пришла в часовню, надеясь застать отца Джевона. Она вовсе не удивилась, увидев его коленопреклоненным перед алтарем. Сцепив руки и опустив голову, священник молился.

Алана решилась прервать его. Были вопросы, которые мучили ее, а молитва могла продлиться до самого вечера.

— Я хочу поговорить с вами, — сказала она довольно бесцеремонно.

Священник на ее слова никак не отреагировал. Он даже не взглянул в сторону Аланы.

Время шло, и тишина стала действовать ей на нервы. Алану так и подмывало тряхнуть его за плечо. Она уже решила, что священник не услышал ее слов. Но как раз в этот момент отец Джевон осенил себя крестом и поднялся с колен.

— Полагаю, хотите поговорить о своем замужестве? — высказал он предположение.

— Значит, и вы в курсе дела? — вопросом на вопрос ответила Алана.

Отец Джевон согласно кивнул.

— Сегодня поутру сэр Пэкстон пришел сюда и сообщил, что я могу готовиться к венчанию. Признаюсь, мне было приятно услышать это. Несмотря на обращения ко Всевышнему, все прежние мои мольбы не возымели действия. А теперь, когда мне надлежит соединить брачными узами сэра Пэкстона и вас, я вновь чувствую окрыленность и надежду.

Все его прежние мольбы, как догадалась Алана, касались стремления отца Джевона спасти, как он считал, заблудшие души ее соплеменников.

Ежедневные службы отца Джевона посещали разве что несколько соплеменников Аланы.

Святому отцу, однако, и в голову не приходила мысль, что, будь он уэльсцем, от прихожан отбоя бы не было. Но отец Джевон связывал безразличие уэльсцев с дьявольским наваждением, тем самым, что много лет назад вынудило Алана согрешить, а Еву солгать.

Но нормандцы регулярно посещали службы, и время от времени в часовню заглядывал Пэкстон, — так что за души этих людей отец Джевон не особенно переживал.

Впрочем, тем самым он расписывался в своей недальновидности, потому что на самом-то деле грехи нормандцев были весьма многочисленными и серьезными в отличие от уэльсцев, которых священник по своей наивности считал истинными грешниками. Однако Алана подозревала, что отец Джевон так никогда и не сможет понять сей истины. Для этого у него слишком уж развито самомнение.

— Мне хотелось бы знать, чего ждут от меня самой, — сказала она, ибо именно для выяснения этого и явилась сюда. — А также мне хотелось бы знать, какого рода защиту могу я найти в церкви, если вдруг почувствую себя совершенно несчастной?

Священник понимающе склонил голову.

— Вы полагаете, что будете так уж несчастны? — осведомился он.

— Да вовсе ничего я не полагаю, — сказала Алана, намеренно произнося неправду. — Пэкстон и я — мы так несхожи, а это неизбежно повлечет за собой скорые проблемы. Я оказалась не в состоянии дать Гилберту наследников. То же самое может произойти и с Пэ-кстонм. А если я так разочарую его, он начнет на меня злиться… И со злости когда-нибудь может даже меня ударить.

Отец Джевон нахмурился.

— Судя по тому, что я знаю о его характере, он не из тех мужчин, кто может ударить женщину.

Алана уставилась на священника.

— Но вы же присутствовали, когда меня привязали, чтобы выпороть. И он бы отхлестал меня за милую душу— и глазом не моргнул. Держу пари, что отхлестал бы, если в ту самую минуту стражник не крикнул, что возвращается сэр Грэхам.

Отец Джевон улыбнулся.

— В этом вы не правы, дитя мое.

«Может, он просто слабоумный?» — подумала Алана.

— В этом-то я очень даже права. Если бы отряд не вернулся в ту самую минуту, он бы отхлестал меня, будьте уверены.

— Ну, поскольку вы были привязаны лицом к перекладине, то у вас есть все основания думать именно так. Однако я видел то, что не видели вы. Сэр Пэкстон выронил кнут, дитя мое. И в то самое мгновение, когда из разжатой руки кнут падал на землю, именно в эту самую секунду крикнули от ворот о том, что сэр Грэхам с отрядом возвращаются. И, кроме того, весь вчерашний день он был чрезвычайно рассержен и расстроен из-за того, что приключилось с вами.

— Почему вы говорите мне об этом?

— Его богохульство могли слышать все, кто был во дворе замка. Я следил за всеми его действиями, после того как булыжник угодил вам в голову. Прежде, чем вы упали, он уже был возле вас, встал на колено и осторожно перевернул вас лицом вверх. Затем он погладил вас по щеке, после чего поднял на руки. Он выглядел очень взволнованным. У него был такой вид, будто он готов от кого угодно защитить вас. И, принимая во внимание все эти подробности, я очень сомневаюсь, дитя мое, что этот мужчина смог бы поднять на вас руку.

Да, от священника ей было не много проку. Алана хотела найти подтверждение тем своим мыслям, которые казались ей абсолютно верными. Но вместо того, чтобы поддержать ее, он взялся сейчас превозносить положительные качества Пэкстона и расхваливать его характер. Может, ей стоило избрать иную тактику?

— Я действительно была не в курсе, что он сам отшвырнул кнут, — сказала она.

На самом же деле это известие удивило и привело ее в замешательство. Она ведь поспешила обвинить Пэкстона в том, что он чуть не изувечил ее. Почему же он в таком случае не попытался с ней объясниться? Судя по словом священника, она не может сетовать на Пэкстона за то, что произошло в тот жуткий день.

— А, кроме того, мне и в голову не могло прийти, что вчерашнее происшествие его могло так взволновать, — призналась она. — Наверное, я все же недооценивала его.

— Что ж, я очень рад, что сумел рассеять ваши сомнения относительно его характера. Я повторю вновь: сомневаюсь, что он вообще когда-либо может быть грубым по отношению к вам.

— Это если рассуждать теоретически, святой отец, — после некоторого молчания сказала Алана. — Ну, хорошо, давайте предположим, что мужчина и женщина поженятся. И хотя между ними нет никакой любви, тем не менее жена намерена вести себя послушно по отношению к мужу, намерена помогать ему во всем, о чем бы он ни попросил.

Поначалу дела у них, может, и пойдут неплохо. Но пройдет время, и муж перестанет интересоваться своей женой. И однажды муж почувствует себя совершенно несчастным и попытается освободиться от супруги.

Но предположим, что нет никаких оснований для расторжения брака. А муж тем не менее желает избавиться от своей жены. Вплоть до того, что начнет подумывать, не убить ли ему ее свою жену. Какую, хотелось бы знать, защиту может предоставить церковь такой жене, которая в один прекрасный день обнаружит, что больше не нужна мужу?

— Что ж, женщина может укрыться в монастыре, — ответил отец Джевон.

— Даже если она замужем?

— Да, но…

— А имеет ли она на это право, если муж ее был добр и любил свою жену?

— Ну, если сердце женщины подсказывает ей, что служение Богу для нее важнее, чем служение супругу, что ж, в этом случае она может удалиться от мирской суеты. Но это возможно в том случае, если женщина целомудренна и чиста помыслами. Ибо она, отправляясь в монастырь, более уже не является женой мужа своего, его собственностью, но отдает себя под покровительство церкви. Фактически же она делается невестой Господа Бога.

Но в любом случае, дитя мое, если вы и вправду этим интересуетесь, я бы хотел посоветовать вот что. Сперва узнайте, каким оно будет в действительности, ваше замужество. А уж потом, если что, удаляйтесь в монастырь.

Последние слова он выкрикнул вдогонку удаляющейся Алане. Она услышала ответ на свой вопрос, и, следовательно, ей больше не о чем было говорить.

— Было бы очень неплохо, если бы ты прекратил расхаживать туда-сюда, — заметил Грэхам.

Пэкстон застыл и резко обернулся к своему другу.

— Сегодня день моей женитьбы, — напомнил он. — Так почему же я не могу расхаживать туда-сюда?

— Потому что уэльсцы могут подумать, что их доблестный нормандский господин очень уж нервничает. Неужели ты хочешь, чтобы они именно так о тебе подумали?

Пэкстон оглядел залу и обратил внимание на то, что большинство глаз были устремлены на него.

— Нет, я вовсе не хочу этого.

— Значит, тебе нужно найти укромное местечко и уйти туда. Сделай вид, что все нормально, даже если у тебя сейчас полный разброд в мыслях.

Вздохнув, Пэкстон последовал совету Грэхама. Но все равно нервы его были сейчас напряжены до крайности, а в голове полный ералаш.

Он молил Бога, чтобы сделанный выбор оказался удачным. За всю последнюю неделю Пзкстону практически не довелось видеть Алану — с тех самых пор, как он сделал ей предложение. Алана была на удивление милой и подозрительно покладистой.

Пэкстон только удивлялся такой перемене. Он ожидал, что Алана будет оказывать ему упорное сопротивление на всех этапах подготовки. Однако с того самого часа, когда он объявил, что они поженятся, пригрозив в случае неповиновения предпринять соответствующие меры против ее родственников, живущих за рекой, она не выказала ни малейшего неповиновения. Он знал, что Алана виделась со священником. Может, именно отцу Джевону удалось убедить ее в том, что судьба ее определена? И потому Алана смирилась?..

Переводя взгляд с одного лица на другое — а все эти люди горели нетерпением поскорее увидеть невесту, — Пэкстон вспомнил о том, как собрал всех этих людей вместе, буквально четыре дня тому назад, и объявил им о намеченном бракосочетании.

Поначалу уэльсцам решение пришлось явно не по нраву, и они оставались в таком настроении до тех пор, пока с ними не переговорила Алана. Спокойным голосом она объявила о том, что идет на этот союз вполне добровольно и что соблюдает при этом и их жизненные интересы. Она попросила соплеменников одобрить ее выбор и оставить былую ненависть, так чтобы в замке мог наконец воцариться мир и покой.

Недовольный ропот уэльсцев неожиданно прекратился… По крайней мере, пока прекратился. Открытым, правда, оставался вопрос относительно того, согласятся ли они в один прекрасный день принести клятву на верность Генриху? Но если все-таки согласятся, тогда все вокруг будет принадлежать ему. Включая Алану. И хотя Пэкстону очень хотелось иметь собственный лен, в конце-то концов, он считал, что главным сокровищем окажется для него Алана.

Кто-то шутливо толкнул его локтем под ребро. Пэкстон оглянулся.

— Я бы посоветовал лучше взглянуть туда, — сказал Грэхам, кивнув в направлении лестницы.

Пэкстон взглянул туда. То, что он увидел, заставило его сердце сильно и нервно забиться; вдохнув воздух, Пэкстон позабыл про выдох.

Прекрасная. Только этим словом можно было определить сейчас ее.

Поскольку она собиралась замуж уже во второй раз, она не надела вуали. У Пэкстона было такое ощущение, что он видит Алану впервые.

Из расположенного вверху над лестницей окошка струился поток солнечного света. Алана сделала себе такую прическу, что ее темно-каштановые волосы не закрывали лица, удерживаемые двумя гребнями с драгоценными камнями. Длинные пряди волос спускались вдоль спины до самой талии, переливаясь, подобно самому прекрасному шелку, сверкая, как парча.

Облаченная в белоснежное платье и в мягкое, кремового оттенка блио, кромка которого, как и рукава, была отделана золотом, Алана горделивой походкой спускалась по лестнице в залу. От нее сейчас исходило солнечное сияние.

И если хотя бы малая толика этого света будет присутствовать в их совместной жизни, семейное будущее непременно окажется очень счастливым. Пэкстон искренне надеялся, что так и будет.

В то самое мгновение, когда ее ноги коснулись пола залы, Пэкстон подошел и протянул руку. У нее не было отца, не было брата или еще какого-нибудь ближайшего родственника, который мог бы сейчас проводить невесту к жениху, согласно принятому правилу, и потому было решено, что до дверей часовни молодые пойдут вместе, рука об руку.

— Ну как, вы готовы и можно начинать? — осведомился он, заметив, что от прежних царапин на щеке Аланы практически ничего не осталось, только легкая розовая полоска.

Алана не ответила ничего, лишь согласно кивнула. Пэкстон проводил ее через всю залу, затем через весь двор, подвел к часовне, где в дверях давно уже поджидал священник.

Сэр Грэхам и Гвенифер следовали за молодыми, остальные также старались не отстать. Глянув через плечо, Пэкстон обратил внимание, что уэльсцы жались в одну сторону, тогда как нормандцы также старались идти своей тесной группой. Было очевидно, что давняя неприязнь никуда не делась.

Отец Джевон предусмотрительно опустил часть слов, касающихся выдаваемой на чужбину невесты, и сразу перешел к той части церемонии, которая начинается с заранее освященного кольца.

Пэкстон приподнял правую руку Аланы, предусмотрительно освобожденную от складок материи; обнаженность руки свидетельствовала о том, что невеста была вдовой. Он поочередно три раза надел и снял кольцо, семейную реликвию, подаренную Пэкстону еще бабкой, и произнес:

— Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. После чего надел кольцо на левую руку Алане и произнес, как того требовал обычай:

— Я надеваю тебе это кольцо как знак нашего союза, этим золотым кольцом я воздаю тебе должное, ныне это твое кольцо.

И как только были произнесены эти слова, Алана припала к его ногам в знак покорности.

Пэкстон захотел немедленно поднять Алану. Но согласно церковному ритуалу и представлению многих мужчин, женщина именно таким образом должна оказать почтение своему мужу: этот ритуал утверждал его неоспоримое главенство. И хотя Пэкстон подчинился сейчас давней традиции, он мысленно поклялся, что Алане более никогда не придется находиться у его ног, не придется унижаться перед ним.

Когда она поднялась, он ввел ее в часовню, где отец Джевон благословил их союз. Последовала месса — и затем все было кончено. Пэкстон встал с колен, помог подняться Алане.

Взглянув ей в лицо, он почувствовал, как защемило сердце. Она сделалась теперь его женой. И сегодня они лягут, наконец, в одну постель.

Вспомнив ее слова о том, что она никогда не выйдет за него замуж, Пэкстон усмехнулся, радуясь тому, что ее обещанию не суждено быть выполненным.

— Ну, дело сделано, Алана. Твоим родственникам теперь ничто не угрожает, а ты теперь — моя, — прошептал он чуть слышно и затем запечатлел на ее устах поцелуй.

Лицо Аланы просияло, едва только он оторвался от нее. Но эта реакция была вызвана отнюдь не словами Пэкстона. Он ничуть не сомневался в этом.

Склонив голову, он внимательно посмотрел на нее и затем спросил:

— Ты выглядишь такой довольной, жена моя, почему?

Она улыбнулась в ответ.

— Ты мой муж, это действительно так. Но все это — один лишь пустой звук.

— О чем ты говоришь?

— С этого самого мгновения я намерена постричься в монахини.

Глава 13

— Как бы не так! Постричься она намерена…

Пэкстон казался взбешенным. У Аланы было желание сжаться в комок, провалиться сквозь землю. Однако внешне она ничем не выдала своих чувств.

— Что это еще за глупости? — возмутился он, схватив ее за плечи. Затем он резко повернулся к священнику. — Вы! Это вы наболтали ей всяких глупостей?

Широко раскрыв от изумления глаза, будучи не в состоянии сказать ни слова, священник некоторое время стоял как громом пораженный. Наконец к нему возвратился дар речи.

— Н-ничего подобного, — возразил он, и его бледное лицо приобрело пепельный оттенок.

— После того как она получила камень в голову, на следующий же день она пришла не куда-нибудь, а к вам! — рявкнул Пэкстон. — Почему?!

— Ну, она рассказала о супругах, которые были несчастливы вдвоем… спрашивала, какого рода защиту может предоставить церковь, если муж намерен избавиться от своей жены.

— И ты, конечно, рассказал, что она может заделаться монашенкой! — Пэкстон еще раз грозно сверкнул глазами и затем перевел взгляд на Алану.

Она подняла подбородок и заявила:

— Именно так, супруг мой. Именно так я и намерена поступить, как только прибуду в ближайший монастырь. До тех же пор я намерена оставаться в этой вот часовне под защитой церкви.

Глаза Пэкстона грозно прищурились.

— Ну это едва ли, — рявкнул он.

Он подхватил ее на руки, так что Алана и пикнуть не успела — лишь открыла от удивления рот.

— Поставьте меня на землю, — потребовала она наконец.

— Нет! — решительно заявил он, затем повернулся к отцу Джевону. — Святой отец, пойдите в спальню и освятите наше супружеское ложе. Живо!

— Но ведь…

— Быстро, я сказал!

Отец Джевон двинулся к дверям часовни. За ним поспешил Пэкстон с женой на руках. Алана поняла, что весь ее хорошо продуманный замысел рассыпается подобно карточному домику. Она-то рассчитывала расквитаться таким образом с Пэкстоном, который принудил ее к замужеству, вовсе для нее не желанному. Алана только и рассчитывала на то, чтобы сделаться монашенкой. Лишь так могла она «сделать нос» нормандцу.

Но вот он буквально выносил ее из казавшегося столь надежным убежища. Пэкстон рассчитывал тотчас же уложить ее в постель, и все присутствующие отлично понимали это. Потому на лицах уэльсцев застыло выражение ненависти.

Требовалось что-то предпринять, пока ненависть не выплеснулась наружу.

— Пэкстон, — сказала она и прикоснулась ладонью к его щеке, — опустите меня на землю, пожалуйста. На нас же люди смотрят. Ведь для них то, что вы делаете, равнозначно попытке изнасиловать меня. Не допустите, чтобы ваш гнев, обращенный против меня, сделался причиной новой бойни, в которую будут вовлечены все обитатели замка. Сегодня ведь день нашей свадьбы. Не будем же портить его.

Выйдя на воздух, Пэкстон остановился. Их взгляды встретились.

— Ну так как, вы все еще намерены сделаться монашенкой?

— Нет, — ответила она и для убедительности покачала головой.

— И готовы в ближайшую ночь по своей воле разделить со мною ложе? Чтобы уж завершить нашу церемонию бракосочетания?

Алана сразу же обратила внимание на то, что голос его сделался сдавленным, а глаза потемнели, напомнив цвет ночного неба. Она почувствовала где-то в области желудка странное подрагивание.

— Да, я приду сама, — сказала Алана, содрогаясь при одной этой мысли и в то же время именно этого желая сейчас больше всего. Это желание ей и самой было удивительно, потому что общение с мужчиной прежде вызывало у нее сильное стойкое отвращение.

— Что ж, увидим, — сказал он и опустил Алану на землю. — Пойдем, — продолжил он и, обратившись ко всем собравшимся в часовне, объявил: — Приглашаю всех насладиться свадебным элем.

Зала гудела от веселых хмельных голосов и громкого хохота. Но праздничное настроение было лишь у нормандцев.

Сидя на возвышении, где был установлен почетный стол, Алана разглядывала праздничную толпу. Уэльсцы сидели по одну сторону длинного стола, нормандцы расположились по другую. С одной стороны были сплошь мрачные лица, с другой — веселые.

Алана отлично понимала, что уэльсцам был неприятен уже сам факт, что она опять выходит за нормандца. Но, как и тогда, когда Алана выходила замуж за Гилберта, соплеменники сочли нужным попридержать языки, позволив ей самой сделать окончательный выбор. Правда, на сей раз у Аланы выбора не было. Хотя никто и не догадывался об этом. Но все равно, с их точки зрения, Алана совершала серьезную ошибку. Глядя сейчас на них, она понимала, что они не смогут простить ей этого нового замужества.

Она перевела взгляд туда, где находился ее супруг. Гвенифер достала арфу и наигрывала специально для Пэкстона, сэра Грэхама и некоторых других мужчин, столпившихся вокруг нее.

Как и все, что делала Гвенифер, ее аккорды, извлекаемые из инструмента, звучали на удивление красиво. Все слушатели были зачарованы. Но трудно было сказать наверняка, очаровала их музыка или сама исполнительница.

Взгляну в окошко, Алана увидела, что солнце с невероятной скоростью склоняется к горизонту. На закате или сразу после наступления сумерек супружеское ложе будет освящено, отец Джевон благословит Пэкстона, пожелав ему обильного потомства. И затем она должна будет лечь с мужем в постель.

В ту самую постель, которую делила с Гилбертом. Она должна быть покорной, должна пылко отвечать на всякое его желание.

При этой мысли внутри Аланы все задрожало.

Она так боялась этого! В отличие от первой брачной ночи с Гилбертом, теперь-то она прекрасно знала, что именно случится, и потому содрогалась при мысли о грядущем. Как-то Пэкстон пообещал, что у них все будет совсем не так, как было с Гилбертом, что ей вовсе не придется страдать. Но откуда ей знать, правду ли он говорил?

Вспомнив о том, как в последний раз занималась любовью, Алана почувствовала, что внутри у нее все переворачивается. О Боже, неужели же никак нельзя избежать этого?!

И чем больше Алана раздумывала о том, что должно было произойти, тем больше волновалась. Ее преследовало чувство неуверенности. Соплеменники презирают ее, муж больше, кажется, интересуется кузиной, чем собственной женой… Впрочем, Алане было все равно. И главное — скоро придет мгновение, когда он ляжет с ней в постель.

Взволнованная, Алана встала со своего места. Она должна уйти, пусть всего лишь во двор замка — но уйти отсюда. На ватных ногах двинулась она к двери. Оказавшись на воздухе, она вдохнула полной грудью и попыталась взять себя в руки.

Дождь. Она уже чувствовала его приближение. И хотя сейчас она видела лишь высокие редкие облака, Алана знала, что приближается буря. И очень скоро она начнется, подумала Алана. Буре, что бушевала в душе женщины, стихия отвечала тем же.

Алана направилась к боковой калитке. Ноги сами несли ее туда, но голова была занята совершенно другими мыслями.

О, почему она не уехала отсюда, как только умер Гилберт! Что именно удерживало ее от подобного шага, уж не тот ли страшный секрет, который она поклялась хранить навеки?

Рис ведь говорил, что рискованно ей возвращаться домой. Но она тогда настояла на своем, думая, что только так сможет защитить своих родственников.

Эта земля, столь любезная сердцу Аланы, приносит ей горе, горе, одно только горе. А что касается соплеменников, то на сей раз их души были переполнены скорбью и неудовольствием от предпринятого ею шага. А Пэкстон, если бы только узнал правду о смерти друга, наверняка собственноручно убил бы ее.

Пусть это было малодушие, но никогда прежде Алана так не хотела покинуть замок, как в эту минуту.

О, если бы только она могла…

Алана резко остановилась, уставившись на боковую калитку. Уж не грезится ли ей? Или калитка и в самом деле распахнута настежь?

Она протерла глаза. Нет, все правильно: калитка открыта.

Оглянувшись по сторонам, Алана попыталась увидеть стражника. Вокруг никого не было. Пройдя несколько шагов, она выглянула наружу.

Там, в нескольких ярдах от калитки, стоял охранник. Его спина была обращена сейчас к Алане. Он мочился возле дерева.

Ее душа дрогнула. Ведь за калиткой сразу начиналось дорога к свободе. Будучи более не в состоянии противиться соблазну, Алана стремительно нырнула в лесную чащу.

Лишь одолев половину расстояния до берега реки, Алана почувствовала, что позади шелестят ветки. Затем неожиданно она услышала собственное имя, которое громко выкрикивал мужской голос. И голос этот, без сомнения, принадлежал… Пэкстону!

Алана не останавливаясь бежала по тропинке, не чуя под собой ног. Сердце отчаянно колотилось в самом, казалось, горле. Ужас при мысли, что Пэкстон может сейчас схватить ее, гнал Алану вперед.

— Алана, остановись!

Эти слова ей удалось расслышать, несмотря на оглушительные удары сердца. Пэкстон приближался, но Алана не сбавляла шаг. Она должна, непременно должна уйти от него.

Если поначалу мысли Аланы были бессвязны, сумбурны, то теперь она могла внятно сформулировать: главной причиной, заставившей ее покинуть замок, была уверенность в том, что новое замужество — это опять мышеловка, которая будет очень похожа на прежнюю.

Ведь так же как и Гилберт, Пэкстон совсем не любит ее. У них не может быть ни веселья, ни смеха, ни единства надежд и желаний, как это бывает в счастливых семьях. А вместо этого Алану ожидает молчание, вечная нерасположенность к ней мужа, который будет объявляться лишь тогда, когда ему нужно снять сексуальное напряжение.

Она физически больше не в состоянии выносить подобный ад. И не желает, и не будет!

Наконец Алана добралась до берега. Она даже не оборачивалась, чтобы выяснить, далеко ли Пэкстон. Перепрыгивая с валуна на валун, она стала переправляться через реку. Когда камней не осталось, она бросилась в неглубокую воду и вскоре уже поднималась на противоположный берег. Только тогда Алана оглянулась и увидела, что Пэкстон уже переплывает реку.

Боже праведный! Она не предполагала, что Пэкстон может оказаться так близко.

Подобрав юбки, она устремилась под деревья, надеясь встретить кого-нибудь из дозорных. Он бы проводил ее наикратчайшим путем к Рису.

Внезапно Алана поменяла направление, рассчитывая, что Пэкстон не догонит ее.

Правда, не догнав ее, Пэкстон вполне может собрать своих людей и отправиться к ее родственникам сжигать их дома, захватывать все ценное, что принадлежит тем, кто отважится оказать сопротивление.

Когда Алана продиралась через кустарник, у нее было ощущение, что сердце вот-вот выскочит. Она слышала, как продирался сквозь заросли Пэкстон. Он был все ближе и ближе.

Впереди между деревьями Алана увидела небольшой расчищенный участок леса. За этим участком начинался крутой холм. В нем, замаскированный камнями, находился вход в пещеру — узкая щель в толще сланца. Там Алана будет в безопасности, но прежде ей нужно выиграть время.

Алана выбежала на распаханный участок. Она бежала изо всех сил, понимая, что от скорости зависит ее жизнь. За спиной мощно стучали сапоги Пэкстона. Алана даже слышала, как скрипят его кожаные брюки.

— Черт тебя побери, Алана! — крикнул он. — Да остановись же ты наконец!

Она и не подозревала, что он такой проворный. Тем более что была с ним в лесу и обратила внимание на то, как неуверенно Пэкстон передвигался в чаще. Она явно недооценила его ловкость. Расстояние между ними все сокращалось. И вот она вдруг почувствовала, что его рука ухватила ее за платье.

— Не-е-ет!

Она кричала и пыталась вырваться, но Пэкстон сумел остановить ее. Алана упала на траву, усеянную лесными цветами. Пэкстон возвышался над ней.

— Черт бы тебя побрал, женщина! — гаркнул он и рывком перевернул ее на спину, после чего ступнями крепко сжал ее бедра. — Почему ты не остановилась, когда я кричал?

Глаза его метали громы и молнии, отчего Алана испугалась еще сильнее.

— Я не буду! — закричала она. — Не буду!!! Пэкстон нахмурился и одновременно смутился.

— Ты не будешь — что?

Алана сильно зажмурилась, и из глаз ее брызнули слезы. Она едва сдерживала рыдания.

— Я не буду жить, как жила с прежним мужем! Я не хочу опять испытывать все эти унижения! Я не буду, ты можешь это понять?

Он взял в ладони ее лицо, пытаясь несколько успокоить Алану. Затем приказал:

— Да посмотри же на меня, Алана! Она отказывалась подчиняться ему.

— Посмотри же, — настойчиво повторил он. — Ну, пожалуйста!

Именно это последнее слово и мягкий тон, каким оно было произнесено, возымели действие. Она открыла глаза. Его лицо было совсем рядом, и Алана не увидела ни прежнего жесткого выражения, ни злости. Вместо этого лицо Пэкстона выражало сильную озабоченность, беспокойство. Ничего не говоря, она смотрела на него.

— О каких унижениях ты говоришь? — спросил он.

— Не хочу чувствовать себя шлюхой… как если бы единственное, что у меня есть ценного для мужчины, — это мое тело.

— Вот, значит, что ты испытывала, когда была с Гилбертом! — сочувственно сказал он.

— Да. И никто не заставит меня испытать это снова. У Пэкстона заходили желваки.

— Гилберт был идиотом, Алана. Безмозглым и тщеславным идиотом. Я ведь уже говорил тебе, я совсем другой. Почему ты не желаешь поверить мне?

Глаза его излучали отчаяние и призывали к доверию, но Алана все еще колебалась.

— Говоришь, ты не такой, как он, а откуда я знаю? На заданный вопрос мог быть лишь один-единственный ответ. Пэкстон понял это и потому сказал:

— Я докажу тебе правоту своих слов. И уж тогда у тебя не останется никаких сомнений.

— Это все слова.

Пэкстон посмотрел на ее губы, мягкие и такие манящие. Желание ощутить вкус этих губ пришло так внезапно и было таким сильным, что он не мог сопротивляться.

— Да, — прошептал он. — Пока только слова.

И эти слова были произнесены так близко от нее, что Алана даже чувствовала на лице его горячее дыхание. Губы ее так сильно притягивали, что сопротивляться не было больше сил.

— Поцелуй меня, Алана, и ты поймешь.

Не раздумывая больше, Пэкстон стал целовать нервные, такие живые губы женщины. Она попыталась было что-то произнести, но Пэкстон на сей раз решил во что бы то ни стало добиться ответа на свой поцелуй.

Он нежно прикусил ее нижнюю губу, затем прикусил еще и еще, после чего его горячий язык двинулся уже однажды проторенной дорожкой, дразня и околдовывая. Он хотел заставить Алану забыть эгоизм Гилберта и те грустные моменты, которые живы были в ее памяти. Он хотел дать Алане радость, полноту жизни — то есть все то, что и обещал.

Не выпуская ее лица из ладоней, большим пальцем он несильно нажал на подбородок женщины, вынуждая ее губы раскрыться. Тотчас же туда устремился его язык.

Столкнувшись с таким напором, Алана попыталась было защититься, вытолкнуть его язык, но Пэкстон не склонен был терять завоеванное.

Просунув свой язык еще глубже, он ощутил сладость у нее во рту. Его язык то устремлялся в глубину, та выходил, имитируя то, что должно было произойти между ними. Именно таким образом Пэкстон вынудил Алану на первый, покуда еще совсем робкий ответ. Она застонала. Ее горячее дыхание обожгло его губы. Мысленно улыбнувшись, он продолжал целовать ее. Скоро, очень скоро она будет принадлежать ему.

Несмелые губы Аланы начали осторожно повто рять то, чему учили губы Пэкстона. Ее губы делались более податливыми, отвечая на каждое движение языка и губ Пэкстона. Она возбуждала его так, как не удавалось возбудить его ни одной другой женщине. Пэкстон более всего хотел сейчас слиться с Аланой, хотел наступать и тут же отступать, доставлять ей невероятное чувственное наслаждение и при этом следить за изменениями лица женщины, наблюдая, как ее захватит страсть.

Наконец губы Пэкстона отпустили захваченные в тесный плен губы Аланы. Но отпустили исключительно для того, чтобы двинуться в нежное, медленное путешествие вдоль ее щеки. Открыв глаза, он обратил внимание на цветной ореол вокруг ее головы. Он почувствовал аромат лесных цветов. Тайный сон Пэкстона становился явью.

Он представил, как ее руки манят его, как ноги раскрываются, приглашая его лечь меж ними. Вот уж тогда он насладится в свое удовольствие, вот уж выплеснет все скопившееся в нем. При этих мыслях пламя, томившее Пэкстона, превратилось в нестерпимый адский огонь.

— Я хочу тебя, жена моя, — прошептал он ей на ухо. — Хочу прямо сейчас. — Оторвав ладони от ее лица, он спустил их ниже и взял ее груди в обе руки. И хотя между ладонями Пэкстона и телом Аланы были три слоя одежды, он принялся ласкать женщину, сдерживаясь, чтобы не разорвать блио, платье и рубашку. — Отдайся мне, Алана. Я покажу тебе, что такое подлинный экстаз.

— Нет.

Этот ответ весьма удивил его, удивил ее жалобный голос. Пэкстон взглянул на ее лицо. В контрасте с сочной травой и яркими лесными цветами лицо Аланы казалось смертельно бледным.

— Ты боишься почувствовать меня в себе? «Да!» — едва не вырвалось из уст Аланы, хотя при этом она сумела-таки сдержаться и промолчать.

Но Пзкстон прочитал на ее лице исчерпывающий ответ.

— Но почему? — с нескрываемым изумлением поинтересовался он.

В памяти Аланы были слишком живы сцепы, когда Гилберт без малейшей ласки входил в нее. С усилием сглотнув слюну, Алана попыталась отвернуться, но Пэкстон вновь повернул ее к себе.

— Ответь мне: почему ты боишься?

— Мне будет плохо, мне всегда было плохо… Пэкстон отвернулся и не сумел сдержать раздосадованного вздоха.

— Вот подлец, — произнес он, и взгляд его при этом сделался стальным. Еще раз взглянув на Алану, Пэкстон отодвинулся от нее и сказал: — Снимай одежду.

Алана недоумевающе уставилась на него, и внутри у нее все похолодело от страха. Она-то полагала, что Пэкстон будет считаться с ее настроением, позволит ей избежать своих похотливых домогании, но в этом она горько ошиблась.

И пока она лежала без движения, глядя в лицо Пэкстояа и чувствуя, что дрожит от страха, он скинул с себя кроваво-красную тунику, на которой был вышит золотой дракон. Разложив тунику на траве рядом с Аланой, он скинул нательную рубаху, положив ее рядом с туникой. Поднявшись на коленях, Пэкстон положил руки себе на пояс.

— Ты слышала, что я сказал?

Алана не проронила ни слова. И поскольку она не отвечала, Пэкстон не стал ждать: взял ее за плечи и насильно усадил лицом к себе. Затем Алана почувствовала его руки на своих бедрах. Пэкстон принялся стягивать с нее блио.

— Не надо! — крикнула она, хватая Пэкстона за руки.

Но он перехватил ее руки.

— Ты моя жена, Алана, и должна подчиняться мне. Ну, снимай одежду!

Взгляд его говорил, что Пэкстон не потерпит никакого неповиновения. Не будучи в состоянии выдержать его взгляд, она посмотрела на широкие плечи Пэкстона, на его грудь.

Мощную мускулатуру слегка прикрывали темные волосы, которые образовали целый остров на груди и спускались тонким ручейком к нижней части живота. Его тело — насколько она могла судить по обнаженному торсу — отличалось безукоризненным сложением.

— Ну, так?.. — переспросил он.

С усилием сглотнув, Алана взялась за кромку блио и сняла его через голову. Затем было снято и платье. Алана так же аккуратно разложила обе части своей одежды на траве около себя.

— И рубашку сними, — напомнил он. Лишаясь последней зашиты, Алана была не в силах справиться с дрожью. Оставшись совершенно нагой, она скрестила на груди руки, закрывая грудь. Затем сильные руки Пэкстона подняли ее и уложили на расстеленную одежду.

Боже! Он собирается насильно взять ее! И ведь ровным счетом ничегошеньки Алана не может сделать, чтобы помешать этому.

Осознав свое положение, она беспрекословно подчинилась. Как во сне она легла и уставилась в небо. Руки Аланы по-прежнему прикрывали грудь. Тучи делались все более темными. «Дождь будет, — безучастно подумала Алана. — И совсем скоро».

Она почувствовала, как Пэкстон коснулся ее. Он снял сначала один, затем другой мокрый башмак с ее ног, после чего стянул чулки. Теперь она была совершенно голой. Подул легкий ветер, и кожа Аланы покрылась мурашками. Она непроизвольно вздрогнула от мысли о том, что вот-вот должно произойти.

Пэкстон скинул свои башмаки. Следом были сброшены штаны. Когда он склонился над ней, Алана не смогла взглянуть на него.

Пэкстон внимательно изучал тело Аланы, как будто хотел навеки запомнить каждую округлость, каждую линию. Сдавленным голосом он произнес:

— Закрой глаза, Алана. Закрой и попробуй чувствовать.

Она сильно зажмурилась, и страх ее усилился. Взяв ее руку за запястье, Пэкстон освободил сначала одну, затем другую грудь.

— Ты восхитительна, — произнес он и коснулся соска горячим языком. При этом прикосновении Алана вздрогнула всем телом.

У нее было желание прикрыться, однако Пэкстон удерживал ее руки.

— Лежи спокойно, не двигайся, — сказал он, и жаркое дыхание коснулось ее щеки. — Позволь мне, Алана, любить тебя так, как Гилберт никогда не смог бы. Позволь мне делать, как я хочу.

Глаза его сделались теперь вовсе уж темными, почти черными. Алана знала, что он не сделает ей больно, понимала, что Пэкстон хочет лишь сделать ей приятно. Экстаз — что он такое?..

Она почувствовала, как он лег еще ближе, прижался еще теснее. Его губы со щеки опять вернулись к ее губам. Пэкстон поцеловал ее страстно, сильно, но в тот самый момент, когда она уже готова была ответить ему, он оторвался от ее губ и начал целовать шею, спускаясь все ниже. И опять Пэкстон начал ласкать ее грудь. Ей было странно чувствовать, как набухают, твердеют соски, как в груди появляется приятная боль. Алана охнула, когда его зубы принялись нежно покусывать сосок.

Теперь он ласкал ее грудь руками. Ласкал нежно, как бы играл с ней, вызывая самые чудесные ощущения.

Пальцы Пэкстона нежные, как птичий пух, оставили ее грудь и легли на живот. Там, где она чувствовала его пальцы, тело непроизвольно сжималось и расслаблялось. Оно буквально вибрировало под его умелыми руками. Руки Пэкстона спускались все ниже и ниже. У Аланы было чувство, что все ее тело охвачено огнем. Лоно ощутимо томилось, там будто бился пульс. И опять Пэкстон принялся целовать ее.

На сей раз Алана ответила на его поцелуй со страстью, которой от себя не ожидала. Запустив пальцы в его волосы, она притягивала его голову, его губы. Легко и с наслаждением ее язык встретился с его языком. И когда язык Пэкстона принялся действовать в унисон с его же пальцами, Алана от восторга громко застонала.

Алана прежде и представить себе не могла, что можно вот так заниматься любовью. Сердце ее билось в бешеном ритме, Алана извивалась под опытной и умелой рукой Пэкстона. Внутри у нее все дрожало, она чего-то хотела, хотя сама не отдавала отчета, чего именно.

Нежно прикасаясь пальцами к ее животу, он свободно скользил ниже, наполняя Алану до краев.

И вновь обе его руки оказались на ее плечах. Пэкстон посмотрел на нее исполненными страсти глазами.

— Сейчас мы почувствуем полный экстаз.

Вот, стало быть, как это бывает…

Взглянув на Пэкстона, она заметила выражение гордости и явного удовлетворения на его лице. Он прекрасно знал, что именно испытывает сейчас Алана.

— Отдайся своим ощущениям, плыви на их волнах, Алана.

Поток ощущений был столь мощным, а желание столь сильным, что Алане казалось: еще немного — и она не выдержит. Выгибая спину и прижимаясь животом к Пэкстону, она позволяла ему делать с собой что угодно. И, это произошло. Было такое чувство, словно внутри у нее лопнуло на тысячи осколков солнце. Алану охватил нестерпимый жар, начавший, казалось, струиться из всех пор ее тела. Спазмы восторга, дикие и бешеные, сотрясали ее, вызвав обильный пот.

Где-то вдали, едва слышный, прозвучал голос Пэкстона:

— Ох, любимая, ты восхитительно нежна.

И почти сразу же его губы, горячие и влажные, оказались на ее губах.

Алана чувствовала тяжесть его тела. Пэкстон лежал без движения, и на мгновение она испугалась, не умер ли он. Но вот прозвучал его свободный радостный смех. Отпрянув, Пэкстон взглянул на нее.

— Иисус милосердный, вот уж никогда бы не подумал, что так бурно смогу кончить! — признался он.

Эти слова вонзились в ее сердце как клинок. Она знала, что у Пэкстона было до нее много женщин, иначе, откуда эта его опытность. Но упоминание о прежних связях, да еще в такую минуту, причинило Алане боль. Хотя, впрочем, ведь он ее не любит, что ж тут удивительного. Да и она не любит его. Но если это и вправду так, отчего же она чувствует себя такой несчастной?

Все еще не выходя из Аланы, крепко прижавшись к ней, Пэкстон перекатился на спину, набросил на нее одну из одежд. Прижав ее голову к своему плечу, он не давал Алане возможности шевельнуться.

— И никогда раньше мне так не хотелось спать, — пробормотал он.

И когда Алана через полуопущенные ресницы взглянула на него, она увидела, что Пэкстон практически засыпает. Вскоре его тяжелые веки опустились. А после недолгого времени его дыхание сделалось ровным и глубоким, и при каждом выдохе волосы ее колыхались.

Лежа подле него, Алана вновь почувствовала некоторое беспокойство. Да, он продемонстрировал ей, как на самом деле нужно заниматься любовью, и оставил ее в ожидании, когда подобное вновь повторится. Та радость, которую они испытали вдвоем, была невообразимой, неописуемой. Хотя он и не любил ее, но зато желал. Но немного успокоившись, Алана принялась рассуждать более взвешенно. Когда страсть пройдет, что же останется?

И опять к ней вернулись прежние страхи. Молчание и холодность отношений— она не сможет больше выносить подобного существования. С кем другим, но только не с Пэкстоном. А ну как в один прекрасный день он узнает правду о гибели Гилберта? Она не вынесет его ненависти и осуждения. Но почему? И тут Алана поняла.

Несмотря на то, что пыталась убедить себя в обратном, она все больше влюблялась в Пэкстона де Бомона.

От этой мысли Алана даже замерла. Она лежала сейчас так тихо, что не слышно было даже ее дыхания. После паузы она всхлипнула.

«Нет, — подумала она, — я не могу позволить себе влюбиться в этого человека, в нормандца…» Он враг. И ее палач, если уж на то пошло. Узнай он правду…

Алана была сильно взволнованна. Если она окончательно влюбится в Пэкстона, это будет предательством по отношению к соплеменникам, к ее прошлому, к себе самой.

Разглядывая сейчас все черточки на его лице, Алана поняла, что страсть, которую они только что испытали, останется в числе самых лучших ее воспоминаний. Он обещал ей экстаз — и выполнил свое обещание. Но все эти восхитительные ощущения больше никогда не смогут повториться.

И Алана поняла, что ей следует делать… Убежать.

Пэкстон так же легко проснулся.

Загрохотал гром. Посмотрев на небо, Пэкстон заметил, что дождевые тучи почти совсем опустились над лесом. Но он не мог понять, где Алана. Тотчас же брови Пэкстона сошлись на переносице, дыхание замерло в груди. Он огляделся по сторонам.

Ее нигде не было.

В мгновение ока Пэкстон оказался на ногах. Стоя как был, обнаженный, он осмотрел свободный от леса участок, ближайшие деревья. Далеко в лесу мелькнуло что-то желтое и тотчас же пропало.

Молния прорезала тучи, и гром оглушительно ударил прямо над головой. Впрочем, Пэкстону было не до этого. Он стал быстро одеваться.

Натянув штаны, нательную рубаху, тунику и башмаки, Пэкстон принялся вертеть головой, стараясь обнаружить свой меч. И только тут он вспомнил: сегодня, по случаю свадьбы, он не надел оружия.

Выругавшись, он бросился в том направлении, где, как ему казалось, мелькнула и исчезла из виду Алана.

«Что, черт возьми, у нее опять на уме?» — размышлял он, продираясь сквозь лесные заросли. Боже праведный, Пэкстону еще не приходилось встречать такую женщину, с которой у него было бы так много хлопот. Впрочем, это одновременно и самая восхитительная из всех его женщин.

— Алана! — крикнул он, чувствуя прилив гнева. Глаза его лихорадочно прочесывали заросли.

Впереди опять мелькнуло что-то желтое. Алана была уже на вершине ближайшего холма. Сжав крепче зубы, Пэкстон припустил изо всех сил.

Достигнув места, где только что промелькнула Алана, Пэкстон стал оглядываться по сторонам. Никого и ничего.

Куда же она запропастилась?

К Рису, должно быть, побежала.

Над его головой внезапно осветился изрядный кусок неба, снова оглушительно ударил гром. Сильнейший ветер со свистом проходил сквозь листву, раскачивая верхушки деревьев.

Пэкстон одолел еще один подъем и взобрался на верхушку очередного холма, но тут хлынул дождь, и он оказался вымокшим до нитки.

Поскальзываясь на прошлогодней листве, устилавшей землю, Пэкстон уже не знал, где он находится и сколько ему еще предстоит идти. Инстинктивно он двигался в западном направлении, где, по словам сэра Годдара, находились укрепления уэльсцев.

Но почему она сбежала от него? И почему решила, что сумеет скрыться? Какого черта этой женщине еще нужно?

В гневе Пэкстон вдруг подумал, что как только он настигнет беглянку, то непременно…

Он бежал вдоль небольшой поляны, но внезапно остановился и застыл. Из-за ближайших деревьев неожиданно показались четверо мужчин. Их копья были направлены в сторону Пэкстона.

Он хватил рукой там, где должна была находиться рукоять меча, но поймал воздух и громко выругался.

И тут он почувствовал, что еще одно копье приставлено к спине.

— Пошел вперед, нормандец! — приказал голос сзади. — Или проткну, как свинью!

Пэкстону пришлось подчиниться.

Глава 14

Уже стемнело, когда Алана добралась наконец до уэльсских укреплений, прошла через отделанные полосами металла ворота, получив разрешение дальних своих родственников.

Она замерзла, промокла насквозь, едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. И едва ли не больше всего боялась тех вопросов, которые при встрече непременно задаст ей Рис.

Алана шла под дождем знакомой дорожкой мимо конических строений. Костры, на которых готовили пищу и которые обыкновенно пылали возле каждой хижины, сейчас были затушены.

Ноги Аланы разъезжались на размокшей земле, а дом дяди с каждым шагом становился ближе. Все мысли ее были заняты Пэкстоном.

Он побежал за ней, он кричал, звал ее по имени. Не откликаясь на его зов, она продолжала бежать по лесу. А что если Пэкстон до сих пор все еще бродит по лесу, надеясь отыскать ее? Или, может, как только полил дождь, он вернулся в замок, понимая, что иначе очень скоро реку нельзя будет преодолеть?

Не желая ему зла, Алана надеялась, что он сумел переправиться на другой берег. Ей бы не хотелось, чтобы он в такой сильный дождь заблудился в лесу.

Успокаивая себя, Алана надеялась, что Пэкстон сумел добраться до замка и что разбухшая от дождя река в ближайшие дни окажется непреодолимой преградой. А значит, Пэкстон не сможет переправиться еще раз на этот берег.

А через несколько дней Алана рассчитывала быть далеко отсюда, на севере, может, даже в Англези, где никакой Пэкстон не сумеет ее найти.

Прямо перед Аланой вырос дом дяди. Она ускорила шаги, желая поскорее оказаться в безопасности. Нырнув под низкую соломенную крышу, нависавшую над самой дверью, она постучала и уже протянула было руку к дверной петле, но в этот момент дверь резко распахнулась.

— Алана?

Дилан уставился на нее такими глазами, как если бы перед ним вдруг возникло привидение.

— Да, это я, — ответила она, желая сейчас же броситься ему на грудь и выплакать все скопившееся в душе горе. Однако Алана подавила в себе это желание. — Мне можно войти?

— О, прости. — Он отступил чуть в сторону, сделав приглашающий жест войти. И как только она перешагнула порог, он тотчас же заключил ее в объятия. И сразу же отстранился. — Господи, Алана, да ты насквозь промокла. Давай-ка снимай с себя мокрую одежду.

Алана прошла вслед за Диланом внутрь хижины. На предназначенном для огня возвышении тлели яркие угли. Свежий, приятно пахнущий тростник был разбросан по грязному полу.

Обстановка хижины не отличалась изяществом: тут находились несколько грубо сколоченных скамеек и стульев, стол для приготовления пищи, ящики для хранения припасов, а также четыре соломенных тюфяка, покрытых домоткаными покрывалами.

Копья, пики, дротики и большие военные луки с натянутой тетивой были аккуратно сложены возле одной стены. Судя по внутреннему убранству, можно было сказать, что тут проживают одни лишь мужчины. Но, тем не менее, здесь было тепло и даже уютно.

— Где отец и остальные братья? — спросила она, не увидев никого, кроме Дилана.

— Рис тут по соседству, в гостях, — полуобернувшись, сообщил он. — Карадог отправился с ним. А Мередидд где-то в лесу.

Вытащив из сундука кусок материи, он вернулся к Алане и стал вытирать ее волосы.

— Как это ты умудрилась прийти сюда? — поинтересовался он. — И что твой нормандец? Не выследил тебя? Или тебе удалось удрать от него?

Скрытое сейчас от взгляда Дилана лицо ее застыло. Дилан как всегда шутил, но на этот раз его шутка была близка к истине, и это напугало Алану.

Ей сейчас было стыдно, что она вышла замуж за Пэкстона. Рис взбесится, когда узнает. Но как сможет она сейчас вразумительно объяснить, почему ей необходимо скрыться в Англези, не рассказав о том, что произошло?

Вряд ли она сможет.

Вытерев ее волосы, Дилан посмотрел на Алану.

— Ну? Ответишь или нет?

— Ты отчасти прав, — наконец вымолвила она. Дилан опять улыбнулся.

— Так что же он сделал, что тебе пришлось в такой дождь пуститься в бега?

— Когда я оставила замок, еще никакого дождя и в помине не было. — Она огляделась по сторонам. — Может, ты позволишь мне сбросить мокрую одежду и предложишь что-нибудь сухое?

— О, прости ради Бога! — Передав ей полотенце, он пошел к другому сундуку. — Карадог примерно твоего роста, но его одежду я тебе не предлагаю. Он у нас такой грязнуля.

Закусив нижнюю губу, Алана следила за тем, как Дилан копается в одежде. И вновь она задумалась над тем, что все-таки скажет. С грохотом захлопнув крышку сундука, Дилан вернулся с вещами.

— Вот…— сказал он, на ходу расправляя найденные тунику и штаны. Подойдя вплотную к Алане, он приложил к ней тунику. — Длинная. Штаны, пожалуй, тебе и вовсе не понадобятся. — Отдав ей тунику, он швырнул штаны на сундук.

— Хотя бы из соображений приличия мне и штаны неплохо бы надеть.

Дилан скрестил руки на груди и демонстративно отвернулся.

— И вовсе дело не в том, кузина, что я никогда не видел твоих голых ножек. Если помнишь, ведь именно я учил когда-то тебя плавать. И мы тогда были совсем без одежды.

— Да, но если ты помнишь, — сказала Алана, — мне тогда было восемь лет, а тебе десять. С тех пор многое изменилось.

— Конечно. Ты изменилась к лучшему.

Она сняла мокрую одежду, башмаки и носки. Как следует растерев полотенцем тело, Алана натянула брюки, предварительно подвернув каждую штанину.

— Ну что? — услышала она голос Дилана. — Так что же произошло? Отчего тебе пришлось убежать от него?

— Почему тебе не приходит в голову, что я, возможно, бежала не от чего-то, а бежала к чему-то, — сказала она, просунув голову в вырез туники.

— Это вряд ли, кузина. Ты ведь здесь скорее всего потому, что тебя что-то испугало. Расскажи мне, что именно.

Алана взяла в руки свои промокшие башмаки и сырую одежду. Она представления не имела, как ответить на его вопрос и вообще как начать разговор о случившемся.

— Я просто пришла к вам в гости.

Дилан обернулся к ней, все еще держа руки скрещенными на груди. Он внимательно посмотрел Алане в глаза.

— В гости, говоришь? — Он покачал головой. — Алана, до сих пор я был чрезвычайно терпелив, никогда на тебя не давил. Думал, что ты сама расскажешь, почему прибежала сюда. Поверь, я отнюдь не круглый дурак. Ты ни за что не отправилась бы в лес ночью в такой дождь, если бы не веская причина. Так что же этот нормандец сделал тебе, вынудив сбежать из замка?

Дилан слишком хорошо знал кузину, да и Алане стало ясно, что его не проведешь.

— Я все тебе объясню, но сначала ты должен пообещать, что не расскажешь своему отцу, братьям и вообще никому о том, что узнаешь сейчас.

Его брови сошлись на переносице. Дилан кивнул. С мрачным выражением лица он взял ее за подбородок и при свете свечи внимательно посмотрел в глаза. Лицо Дилана стало свирепым.

— Боже праведный, Алана! Да у тебя кровь на лице! Он что, избил тебя? Но почему? О, проклятье! Полагаю, он не…

— Нет, — оборвала она кузена, поняв, что пришло ему в голову. — Не совсем так.

— Что это значит «не совсем так»? Одно из двух: или он тебя изнасиловал, или нет. Ну, так что же?

— Поклянись, что ты никому не расскажешь.

— Никаких клятв я давать тебе не намерен. Если только этот подонок что-нибудь сделал тебе, твои родственники имеют полное право отомстить. И тогда я собственноручно прирежу этого скота!

Алана ухватила руку Дилана, потянувшуюся было к оружию.

— Дилан, он вовсе не бил меня. Эти царапины, что ты заметил, — это я сама, случайно… Ну и, разумеется, никогда он меня не насиловал. — Она поглубже вдохнула воздух, собралась с духом и выпалила: — Дилан, дело в том, что он мой муж.

Дилан удивленно посмотрел на нее.

— Так ты вышла за него?

— Да. А теперь обещай, что никому не расскажешь.

— Не расскажу, если ты все мне сама расскажешь, от начала до конца. Тогда не расскажу, — пообещал он. — Но что заставило тебя выйти за него замуж?

— Нужно было, Дилан. Пэкстон грозил, что, если я не соглашусь, он пойдет на вас войной. А кроме того, король Генрих приказал ему жениться на мне. Впрочем, как бы то ни было, мы поженились, и теперь с этим ничего не поделаешь.

— А почему тогда ты убежала?

— А вот об этом я не могу тебе рассказать. Это совсем личное. Но после того как я убежала, не исключено, что Пэкстон со своими людьми отправится сюда я все тут уничтожит. Он знает, сколько тут всего человек. Со своим рыцарями и вооруженными всадниками он окажется сильнее всех вас. Дилан презрительно хмыкнул.

— Если понадобится, мы сможем уже к завтрашнему утру собрать впятеро больше людей, чем у нормандцев. И все эти люди будут готовы сразиться с ними. Наши соседи будут только рады выступить против нормандцев, которые посмели напасть на нас. Нам придется всего лишь послать к соседям своих гонцов. Так что если ты вышла за него, лишь только чтобы защитить нас, то сделала это напрасно.

— Неужели вы можете собрать столько людей, чтобы дать отпор Генриху и всем его рыцарям? — спросила она.

— Вполне можем попробовать. Не исключено, что это нам удастся. Овэйн Гвинедд будет счастлив выступить вместе с нами против английского короля.

— Боюсь, Дилан, что все эти войны и смерти окажутся напрасными. В один прекрасный день, желаем мы того или нет, нам придется принять нового правителя и его власть.

— Если даже такое и произойдет, Алана, то произойдет очень и очень нескоро. Ты же знаешь, что уэльсцы скорее умрут, чем согласятся покориться. Мы не намерены отдавать нашу землю завоевателям. Мы не примем нового правителя. — Он сделал паузу и посмотрел на Алану. — Не пойму, почему ты изменилась? Прежде ты думала иначе. Гилберту не удалось сломать тебя и заставить полностью ему подчиниться. Но стоило только появиться этому новому нормандцу, как ты тотчас же сникла. Он что же, сумел заморочить тебе голову? Или, может, ты влюбилась в него?

— Нет, — сказала Алана, — все мои симпатии безраздельно принадлежат моему народу. А если я, как ты выразился, и сникла, то лишь потому, что очень испугалась за всех вас.

— А чего было пугаться-то? — поинтересовался он.

— Испугалась, что могу когда-нибудь всех вас потерять: тебя, отца, братьев, вообще всех родственников.

Дилан прищелкнул языком.

— Чего ж тут бояться. Так мир устроен. Каждый рано или поздно должен умереть.

— Но я говорю не об этом. И ты отлично понимаешь, — резко оборвала его Алана. — Если дело дойдет до мести и войны, ты умрешь не в свой срок, а гораздо раньше.

— А что же, по-твоему, мы должны делать? Сидеть сложа руки и терпеть иноземцев?

— Нет. — Алана покачала головой. — Я вовсе не призываю к этому. Но что касается наших возможностей одолеть захватчиков, то если бы я верила в подобную возможность, никогда не вышла бы за Гилберта, не поставила бы под удар собственную репутацию. Ведь как только я за него вышла, меня тут же стали называть предательницей.

— Рис давно уже простил тебя за то, что в свое время ты его не послушалась. Он понял, что ты вышла за Гилберта Фитц Уильяма просто для того, чтобы сохранить наследство. Но я знаю, что ты сделала это, еще и надеясь таким образом восстановить на этой земле мир. Впрочем, судьба все расставила во своим местам. Точнее говоря, до недавнего времени все было расставлено по местам. Кстати, когда же ты вышла за этого подонка?

— Сегодня утром.

Дилан посмотрел на мокрую одежду, которую Алана сжимала в руках.

Внезапно он громко расхохотался.

— Стало быть, женишку придется теперь спать в одиночестве? Так получается? Неужели именно поэтому ты и сбежала? Признайся, что побоялась близости с ним и сбежала?

Вспоминая сейчас, как восхитительно ей было с Пзк-стоном, она почувствовала, что тлевшее все это время пламя разгорается с новой силой. Все тело Аланы, казалось, снова охватил сильный жар. Она томилась без того мужчины, от которого сама ушла. Отвратителен ли он ей? Нет. Пэкстон вовсе не вызвал у нее подобного чувства.

Дилан взял из рук Аланы мокрую одежду и разложил ее сушиться на столе. Башмаки бросил на солому себе под ноги.

— Хочу тебя кое о чем предупредить, — сказал он.

— О чем? — спросила Алана, чувствуя, что вся горит.

— Понимаешь, Рис считает, что ты должна выйти за одного из нас. Когда вы встрететесь, я уверен, он попытается завести с тобой разговор на эту тему. А теперь получается, что тема эта закрыта.

Сказанное Алану ничуть не удивило. В Уэльсе очень часто заключались браки между близкими родственниками: дядя и его племянница, кузен и кузина. И хотя церковь говорила, что подобные браки кровосмесительны и потому греховны, уэльсцы на подобные высказывания привыкли не обращать внимания. И практика эта насчитывала уже многие столетия. Алана была уверена, что если внешние обстоятельства не заставят ее соплеменников пересмотреть свои взгляды, так оно и будет продолжаться без конца.

Дилан подошел еще на шаг.

— Будь ты сейчас свободной, я бы женился на тебе. Хотя любовь, что всегда существовала между нами, может быть, и не настоящая любовь.

В этом Дилан был совершенно прав. Алана всегда с глубокой симпатией относилась к Дилану, но никогда не смогла бы даже представить себя с ним в одной постели. Такое же чувство было и у Дилана к кузине.

— Так что же говорить Рису, когда он начнет расспрашивать меня?

— А ничего. Только старайся быть всегда настороже: ведь если ты надумаешь остаться тут на длительное время, он постоянно будет возвращаться к этой теме. Может, мы с тобой сумеем сделать вид, что живем вместе. Это ему будет успокоением. А через год я разойдусь с тобой и заплачу положенную сумму за беспокойство.

То, что сейчас предлагал Дилан, было расхожей практикой среди уэльсцев. Семья получала аванс за будущие услуги девушки, затем пара начинала вместе жить; как правило, это продолжалось около года, и за это время молодые люди смотрели, подходят ли они друг другу, смогут ли дать друг другу клятву. Если отношения не складывались, то жених просто возвращал невесту в ее семью и платил за причиненные хлопоты.

— А как же мы будем делать вид, что живем вместе, если в одной хижине придется жить впятером? — спросила Алана. — Твой отец сразу все поймет.

— Ты хочешь сказать, поймет, потому что ночью мы не будем заниматься любовью, так?

Алана бросила на него быстрый взгляд.

— Ты и так все отлично понял. Дилан прищелкнул языком.

— Знаешь, Алана, если бы ты вышла замуж за кого-нибудь из соплеменников, ты сейчас не испытывала бы такого неприятного чувства. В отличие от нормандцев мы, уэльсцы, хорошо знаем, как обращаться с женщиной.

Алана не была уверена, что ей было бы с кем-нибудь лучше, чем с Пэкстоном.

— Как бы там ни было, но твой план едва ли сработает. Рис все равно догадается.

— Ни о чем он не догадается, если я построю для нас отдельную хижину. Надеюсь, отец не будет выстаивать по ночам, прислонив ухо к двери. — Дилан пожал плечами. — Впрочем, я всего лишь тебе предложил. Принять или отвергнуть предложение — это твое личное дело.

— Спасибо за заботу, только я не думаю, чтобы Рис очень уж долго приставал ко мне со всем этим. Тем более я не намерена долго здесь оставаться.

Дилан очень удивился:

— И куда же ты намерена двинуться? Надеюсь, к нему не вернешься?

— Нет. Туда я не могу.

— Тогда куда же?

— В Англези. Ты поможешь мне добраться туда? А если нет, мне придется отправиться одной.

Дилан смотрел на нее, что-то прикидывая в уме.

— Тебе, я вижу, очень хочется скрыться от него? Так, что ты готова и жизнью рисковать. Почему?

Алана не выдержала взгляда Дилана, отвела глаза.

— Я же сказала, что это очень личное.

— Личное? — переспросил Дилан. — Нет, Алана, ответ явно написан у тебя на лице. Ты убегаешь из своего дома, оставляешь своих соплеменников, все, что тебе дорого в этой жизни, потому что влюблена в этого нормандца. Так ведь, правда?

Алана не успела подтвердить или оспорить слова Дилана. В это самое мгновение дверь резко распахнулась. В хижину ворвались одновременно ветер, дождь и Рис, за которым вошел Карадог.

Дядя Аланы остановился как вкопанный. Чуть наклонив голову, он уставился на нее.

— Ты ли, племянница? — спросил он, как будто не вполне доверяя собственным глазам. Затем звонко рассмеялся и протянул к ней руки: — Святой Давид! Это ведь и вправду ты!

Рис заключил Алану в объятия, так что она едва не задохнулась. Вспомнив наконец, что он совершенно мокрый, Рис отпрянул, удерживая Алану за плечи.

— Глазам своим не верю! Вот уж не чаял тебя когда-нибудь увидеть!

Алана улыбнулась. Дядя был очень похож на Дила-на — все еще сильный и симпатичный. Однако Алана знала, что первое восторженное настроение у него скоро пройдет, и понимала, что скоро неизбежно посыплются вопросы. Она уже подготовила себя к этому.

— Но что ты тут делаешь? Может, нормандец сделал так, что тебе пришлось убежать? — Он так же, как и Дилан, взял ее за подбородок. — У тебя лицо поцарапано. Уж не наказывал ли он тебя, а? О Боже, если он вдруг…

Желая, чтобы Рис замолчал, Алана приложила палец к его губам.

— Я пришла просто навестить вас, но если вы намерены изводить меня вопросами, то я уйду. Он вовсе меня не наказывал.

— Что ж, племянница, я готов пойти тебе навстречу. Но все равно мы с тобой должны будем поговорить, и чем раньше, тем лучше. — Он оглядел свою одежду. — Пожалуй, мне следует переодеться в сухое.

Но Рис не успел сделать и шага, как входная дверь раскрылась. На сей раз вошел Мередидц.

— А, это ты, Алана, — с порога приветствовал он ее. Затем посмотрел на Риса. — Отец, мне нужно поговорить с тобой.

Кузен и дядя отошли к стене. Алана видела, как Мередидц склонился к самому уху Риса и принялся ему что-то нашептывать. Рис нахмурился, затем согласно кивнул, после чего отец и сын занялись своими делами.

— У нас есть дело, Алана. Мы скоро вернемся. Карадог побудет с тобой, чтобы ты не скучала. — И, обернувшись к старшему сыну, он распорядился: — Дилан, пойдем с нами.

Недоумевая, что за дело заставляет мужчин выходить на столь сильный дождь, Алана задумчиво уставилась на захлопнувшуюся дверь.

Пэкстон сидел на полу хижины, которая использовалась под склад припасов. Трое мужчин охраняли его.

Совсем недавно, с завязанными за спиной руками, его втолкнули в ворота и поволокли по грязной дорожке, затем он оказался в небольшой хибарке.

Его ноги крепко связали. Затем сильным ударом Пэкстон был сбит на пол. Он приподнялся на колени и уселся, упершись спиной и затылком в бочонок.

Все эти неприятности он устроил себе сам. Пэкстон пошел сюда осознанно, понимая, что, скорее всего Алана попытается убежать к дяде в укрепленный поселок.

Один, без оружия, Пэкстон отправился на поиски, хотя куда лучше было бы ему вернуться в крепость, собрать людей, вместе преодолеть стену укрепленного селения и забрать жену. Правда, тут было одно существенное «но»: все это можно было бы осуществить, если бы ему удалось переправиться через реку туда и обратно.

Вместо того чтобы принять разумное решение, он как дурак продолжал двигаться туда, где, по его представлению, могла быть Алана. Гнев увлекал Пэкстона, и к его гневу примешивалось также недоумение: почему Алана решилась сбежать от него?

И вот теперь он сидел со всех сторон окруженный врагами. Пэкстона занимал сейчас вопрос: придется ли ему увидеть рассвет следующего дня?

Открылась дверь, и в хибарку вошли трое мужчин, в том числе тот, который взял Пэкстона в плен.

Старший из них обернулся к своему соседу:

— Это и есть он?

Отступив, чтобы на лицо Пэкстона падал свет свечи, молодой человек внимательно посмотрел и наконец сказал:

— Да. Это и есть Пэкстон де Бомон.

— Ну что ж…— ухмыльнулся старший из мужчин. — Добро пожаловать в мою берлогу, нормандец.

— Мне доводилось слышать и более вежливые приглашения, — ответил Пэкстон, искренне недоумевая, откуда молодой человек мог знать его в лицо.

Старший прищелкнул языком.

— Поверь, это самое вежливое из того, что тебе еще доведется тут услышать. Вообще-то твои дела плохи.

Это Пэкстон отлично понимал и сам. Сощурившись, он уставился на своего противника.

— У нас очень неравные шансы, сэр, и дело не только в вашем численном превосходстве. Вы, например, знаете мое имя, тогда как я вашего не знаю.

— Рис-ап-Тевдвр, — произнес он. — А это мои сыновья, Дилан и Мередидд. — Произнося их имена, Рис похлопал каждого по плечу. — Ну, а теперь, когда с любезностями покончено, скажи-ка мне, что ты делал там, в лесу?

— Прогуливался, что же еще? — ответил Пэкстон. — Но, к сожалению, заблудился.

— Да уж, об этой оплошности тебе скоро придется ох как пожалеть, — заметил Рис. — Вернее, такой оплошности тебе более не допустить уже никогда.

— Хочешь прикончить его прямо сейчас? — негромко спросил Мередидд. — Если да, то, поскольку я его захватил в плен, мне это и выполнять.

— Нет, — также вполголоса ответил ему Рис. — Если убьем его прямо здесь, то Алана может что-то заподозрить. Ведь придется относить его в лес — тут ведь труп не оставишь. Так что давай подождем, но сделаем так, чтобы жизнь ему медом не казалась. Ты, Мередидд, не дергайся без нужды. Еще сможешь его прикончить, это я тебе обещаю.

Пэкстон как ни напрягал слух, чтобы уловить суть разговора, только и смог понять, что ему уготовано небо в алмазах и что этот самый Мередидд в конечном итоге и должен убить его.

«Да, не слишком-то весело», — подумал Пэкстон, выругав себя за то, что действовал столь опрометчиво. И еще он подумал об Алане: сумела ли она добраться сюда живой и невредимой или же все еще плутает по ночному лесу, замерзшая и промокшая? Может, ей даже угрожает опасность?

Рис оставил сыновей и по глиняному полу направился к Пэкстону. Встав напротив пленника, он взглянул на своего врага:

— Моя племянница утверждает, что ты не причинил ей никакого зла, но я подозреваю, что она может многого и недоговаривать. И все-таки знай, нормандец, что твое пребывание здесь будет кратким и чрезвычайно неприятным для тебя. Можешь хоть сейчас молиться, потому как скоро тебе предстоит умереть.

Глаза Риса пылали гневом. Хорошенько размахнувшись, он вдруг врезал боковым ударом Пэкстону в лицо. От удара голова Пэкстона сильно качнулась в сторону. Почувствовав во рту вкус крови, он исподлобья взглянул на дядю Аланы.

— Это, — объявил Рис, — тебе за страдания моей племянницы. И это лишь задаток, нормандец, потому как полный с тобою расчет еще впереди.

У Пэкстона мелко дрожала челюсть. Все внимание он сосредоточил сейчас на мужчине, который направился к выходу. Покидая хибару, мужчина обратился к стражникам:

— Снять с него всю одежду, обувь, хорошенько связать и так оставить на ночь. Когда сделаете все это, не забудьте хорошенько запереть дверь. А с первыми лучами солнца мы с ним разберемся.

С этими словами Рис и двое его сыновей покинули хибару.

Очень скоро Пэкстон был раздет и брошен на пол со связанными руками и ногами. Вокруг застыла непроницаемая темнота.

Сырость и холод скоро пробрали Пэкстона буквально до костей. Единственным теплым местом было сердце, особенно когда он думал об Алане и о том блаженстве, которое довелось им испытать.

Но и это тепло потихоньку истаивало, по мере того как он задумывался над причинами, вынудившими Алану сбежать от него.

Лежа на холодной земле в кромешной тьме, он чувствовал себя заживо погребенным. Мысли начинали понемногу путаться.

Алане вытащила его из замка, вынудила переправиться через реку и завела в лесную глушь.

На поляне они занимались любовью, и это было восхитительно, совсем как в прекрасном сне.

Однако затем она ринулась от него, вынуждая его преследовать ее, подводя все ближе и ближе к укрепленному поселку уэльсцев.

Неужели таков был ее замысел с самого начала? Неужели она и вправду рассчитывала, что его захватят в плен те, кто ненавидет его лишь только потому, что он — нормандец?

Он вынудил Алану выйти замуж, угрожая в противном случае расправиться с ее родственниками. И то, что сейчас оказался пленником Риса, казалось крайним выражением мести.

Гилберт.

Его друг и он сам — оба они желали эту женщину, оба женились на ней.

Алана.

Возможно ли, что она одинаково предала их?

Смерть.

Подобно Гилберту, он также вскоре уснет вечным сном.

Пэкстон был склонен верить, что происшедшее с ним — результат того, что он поверил Алане.

Глава 15

— Объясни, для чего ты явилась сюда, — потребовал Рис.

Алана подняла взгляд от еды. Она, Дилан и Рис сидели на тростнике возле очага и из одной деревянной миски брали куски. Мередидд и Карадог ужинали в нескольких футах в стороне, склонившись над своей миской.

— Неужели нужно этими разговорами портить аппетит? — спросила она. — Я целую вечность вас не видела. Наверняка у вас тут столько всяких новостей.

— Да что тут, всегда одно и то же, день похож на день, — сказал Рис. — Лучше расскажи, что заставило тебя убежать из дома.

Алана мельком взглянула на Дилана. Он незаметно для остальных кивнул ей, давая понять, что не выдаст ее.

— Я не ужилась с нормандцем. Рис расхохотался:

— А ты что же — надеялась?

— Ну, я вообще-то полагала, что мы сможем с ним жить в мире. Однако люди моего отца дошли до того, что готовы были поднять восстание. Мне надоело удерживать их. А сюда я пришла, чтобы отдохнуть и собраться с мыслями.

Рис клонил голову набок и внимательно посмотрел на нее.

— И почему это я никак не могу тебе поверить, а?

— Ты можешь принимать или не принимать мои слова. Это твое личное дело. Но ты спросил, и я объяснила причины моего прихода сюда. Так что мне нечего добавить.

Отец посмотрел на Дилана.

— Может, тебе она рассказала еще что-нибудь? Дилан посмотрел на Алану.

— Только, пожалуй, то, что все это происходит из-за нее. Так она считает.

Рис крякнул в кулак.

— Да, у нее сложный характер, но она отлично владеет собой.

— Знаешь, давай не будем больше говорить на эту тему, — попросила Алана. — Пожалуйста, дядя, успокойся ради Бога. Я очень измотана и вовсе не желаю говорить о событиях последних недель. И думать о них.

— Что ж, тогда выберем для разговора другую тему, — согласился Рис.

— А именно? — поинтересовалась Алана.

— Поговорим о твоем замужестве.

Алана стрельнула глазами в сторону Дилана. Его лицо напоминало непроницаемую маску. Неужели он все-таки рассказал отцу о ней и Пэкстоне, несмотря на то что поклялся сохранить все в секрете?

— О моем замужестве? — переспросила она, оскорбленная до глубины души вероломством Дилана.

— Да, — сказал Рис, — сейчас самое время.

— Отец, а нужно ли? — перебил его Дилан. — Ведь с тех пор как пришла Алана, ты только тем и занят, что без конца пытаешь ее. Может, позволишь ей немного отдохнуть с дороги?

— Я и сам хочу, чтобы она отдохнула, — согласился Рис. — А, кроме того, я всегда желал и сейчас желаю ей добра. Чтобы ее ничто не беспокоило, не томило. И вот как раз потому я и полагаю, что настало время Алане выйти замуж. — Рис повернулся к ней. — Когда ты в прошлый раз решила выходить замуж, я не одобрил твой выбор. Теперь, надеюсь, ты и сама видишь, что сделала серьезную ошибку. А ведь я предупреждал тебя насчет Гилберта Фитц Уильяма. Он был грубый и вероломный. Нормандец— он нормандец и есть. Я думаю, теперь твоим избранником должен быть уэльсец. Прежде, когда я предлагал соединить наши семьи брачными узами, ты отказывалась, и я с уважением отнесся к твоему отказу. Но ты вдовствуешь уже достаточно долго. Необходимо, чтобы у тебя был мужчина, защитник. Поэтому я предлагаю тебе выйти за Дилана.

Алана почувствовала облегчение: в конце концов, Дилан сдержал слово. Да и как вообще она могла усомниться в его порядочности? Теперь нужно было как-то отреагировать на предложение Риса.

— Дядя, я чрезвычайно благодарна тебе за заботу. Дилан действительно был бы прекрасным мужем. Но только не для меня. И хотя у тебя может быть иное мнение на сей счет, но за него выйти я никак не могу.

— Это почему же? — спросил Рис.

— Потому что после моего первого неудачного замужества я поклялась, что никогда больше не буду близка ни с одним мужчиной. — Так оно в действительности и было, и если Алане пришлось нарушить слово, то отнюдь не по своей воле. Впрочем, Рису незачем было знать все эти подробности. — Хватит мне и одного Гилберта.

— Но ведь…

— Отец, — сказал, повысив голос, Дилан, — Алана высказала свое мнение. Давай же теперь поговорим о более приятных вещах.

И прежде чем Рис успел возразить, Алана сменила тему.

— Ну, Мередидц, — с улыбкой заговорила она, — когда я пришла, Дилан сказал мне, что ты в лесу. Ты что же, на охоту туда ходил?

Отломанный от буханки ломоть хлеба, который Мередидц только что обмакнул в оставшийся на дне миски бульон, замер на полпути ко рту. Мередидц внимательно посмотрел на Алану своими большими, как у оленя, карими глазами.

— Да, — выдавил он, наконец, и запихнул ароматный хлеб в рот.

— Ну и как охотничьи успехи? Что-нибудь добыл?

— Да, — сказал он, едва только сумел проглотить хлеб.

Алану сразу насторожило, что Мередидц так немногословен. Ведь обычно он говорил без умолку, даже если его не спрашивали.

— И что же именно ты принес? Мередидц взглянул на отца.

— Он добыл отличного кабана, — ответил за сына Рис.

— Может, ты хочешь, чтобы я помогла разделать тушу? — поинтересовалась Алана.

— Нет. Я поймал, я и разделаю.

Алане показалось, что вопросы его раздражают. Алана обвела взглядом лица всех мужчин.

— Послушайте, да что это с вами? Или мой приход создал какие-то проблемы?

— Нет, — быстро ответил Рис. — Просто у нас сегодня был очень тяжелый день. Думаю, нам всем пора отдохнуть.

Пока дядя говорил, Алана заметила, что лица кузенов становились все более напряженными и озабоченными.

Конечно, Алана знала, что уэльсцы работали долго и отдавали много сил работе. Кузены и дядя не были исключением.

Окружавшие поселок холмы были освобождены от леса. Часть площадей использовалась в качестве выгона для скота, который разводили жители поселка. Еще два участка были отведены под зерновые: овес — весной и летом, пшеница — зимой. Еще один участок, положение которого не было фиксировано и менялось всякий год, оставляли под паром.

Рис с сыновьями проводили на полях многие часы: присматривали за скотом, обрабатывали засеянные поля. В самом поселке также всегда было полно работы: то хижину надо было подправить, то орудие или оружие починить. Такого рода работа никогда не кончалась — починив одно, нужно было начинать исправлять что-нибудь другое. Так, собственно, жили все уэльсцы.

Возможно, поэтому дядя сейчас и заговорил об отдыхе, и Алана решила принять объяснение Риса. Она и сама изрядно устала за день. Может, после хорошего сна настроение у всех и вправду улучшится.

Алана прислушалась к шуму дождя.

— Под звуки дождя я и сама начинаю зевать, — сказала она. — И если все поели, я вымою миски, а вы тем временем расстелите постели.

Все согласно кивнули. Алана вымыла посуду, хорошенько вытерла и поставила на место. Вернувшись к очагу, походя сняв нагар со свечей, она увидела, что все соломенные постели были расставлены вокруг очага. Все постели были заняты.

Увидев, что Дилан подвинулся на самый край, освобождая ей место, Алана улеглась рядом с ним. Вскоре сырой воздух заставил ее поплотнее прижаться к кузену.

Алана думала о Пэкстоне. Ей так хотелось, чтобы именно он оказался на месте Дилана.

В какой-то совершенно иной жизни, в другое время, может, у них что-нибудь и смогло бы получитья. Однако в это время и на этой земле, учитывая, что так много всего разделяло их, не оставалось решительно никакой надежды. Счастье всегда останется уделом других. Алане было очень жаль признавать это.

Осторожно потрескивал умирающий огонь в очаге, равномерно ударяли по крыше капли дождя. И под эти успокаивающие звуки она очень скоро задремала.

Сожаление Аланы потонуло в сонном вихре.

Как только входная дверь отворилась и в помещение попал дневной свет, Пэкстон моментально проснулся и скосил глаза, желая увидеть вошедшего. Три темные фигуры появились в хибаре. От удара о кремень искры зажгли факел.

Пэкстон непроизвольно зажмурился и отвернул лицо. Он так привык к темноте, что свет неприятно резал глаза.

Наступившее утро означало, что настал второй день его визита, как определил это Рис.

До сего времени Пэкстону пришлось получить лишь несколько крепких ударов по лицу и примерно столько же по ребрам. Ни еды, ни воды ему не дали.

Правда, ему был оставлен горшок на случай, если он захочет обегчиться: подобная любезность со стороны хозяина объяснялась тем, что он волновался за припасы, которые хранились в хибаре.

Разжав наконец веки, он посмотрел на троих мужчин. Это были Рис, Мередидд и младший из братьев — Карадог.

— Ну, нормандец, — сказал Рис, — вижу, ты раненько поднялся. Я пришел сказать, что дни твои сочтены. Жаль, конечно, потому что у меня были на тебя серьезные виды. Я советую тебе собраться с мыслями, чтобы должным образом предстать перед Создателем. Завтра после восхода солнца ты уже будешь покойником.

Что означала сия отсрочка? Пэкстон раздумывал над этим. Они как будто бы не намеревались истязать его — почему же в таком случае они не прикончат его прямо тут? Прищурившись, он принялся рассматривать дядю Аланы.

— Скажите, а могу я узнать, какой именно конец ожидает меня?

— Знаешь, вообще-то я хотел поберечь твои нервы, — сказал Рис и, довольный собой, рассмеялся. — Но раз уж ты интересуешься, не вижу смысла держать наши планы от тебя в секрете. Для такой, как ты, свиньи есть только один подходящий способ. Мы намерены изжарить тебя. И огонь поддерживать будет Мередидд.

От этих слов Пэкстону сделалось нехорошо. Быть заживо зажаренным — это ли не самая ужасная из казней…

Уэльсцы отлично понимали состояние Пэкстона. Они рассчитывали продлить его будущую агонию, чтобы уже сейчас он чувствовал себя почти как на огне.

Пэкстон нередко представлял, как он может быть сражен во время битвы — с мечом в руке и с мыслью о своем короле в сердце.

Но даже в самом страшном сне не думал он о таком конце. О смерти на медленном огне.

— Да, сильно же вы меня ненавидите, — заметил Пэкстон вслух.

— Не только тебя, нормандец, а всех вас. Если бы ты оставался по ту сторону вала Оффы, с тобой ничего подобного бы не случилось. Но ты пересек границу, ступил на исконную нашу землю — и за это должен поплатиться. Завтра ты узнаешь, во что обходится жадность Генриха и твоя собственная глупость.

Дверь открылась и тут же закрылась. Рис и его сыновья вышли.

И вновь темнота. Пэкстон принялся обдумывать свое положение.

Жадность — это ведь один из семи смертных грехов.

Может, он был неправ уже тогда, когда мечтал иметь собственный лен, когда желал Алану?

Алана готовила тесто для лаганы, которую собиралась сделать днем.

Через открытую дверь она увидела, как дядя и двое ее кузенов вошли в складскую хибару. Алана хотела было окликнуть их, чтобы они принесли еще немного муки. Она хотела себе и Дилану сделать еще несколько пирожков. Однако расстояние между ними было изрядным, и Алана решила, что, если она крикнет, они едва ли услышат.

Когда она вытерла руки и дошла до двери, трое мужчин были уже довольно далеко. Они направлялись к воротам.

Она не хотела встречаться с дядей. Он не обрадуется, когда узнает, что она скоро покинет их. Алана вздохнула, вспомнив о том, как прошлой ночью, когда вновь зашел разговор о ее замужестве, она сообщила им о намерении не оставаться тут надолго, а двинуться в Англези.

Как она и предполагала, Рис рассердился, лицо его налилось кровью, он принялся уверять, что Алане не следует этого делать. Но все же она решила не отступать от намеченного плана.

Рис с Аланой спорили до тех пор, пока Дилан не оттащил отца за плечо.

Двое мужчин вышли из лачуги и принялись о чем-то разговаривать. Когда они вернулись, Дилан сообщил ей, что она может поступать, как считает нужным. Затем Рис добавил, что Дилан сможет проводить ее.

Но хотя дядя и высказал свое согласие, в душе он никак не мог примириться с ее решением. И когда он поднялся сегодня утром мрачнее тучи, Алана поняла, что ей лучше быть от него подальше. Но вне зависимости от его настроения она все решила. Завтра на рассвете они с Диланом отправятся в путь.

Еще раз выглянув наружу, она решила, что никого не будет просить о помощи, а сама пойдет и принесет необходимое количество муки. Найдя подходящих размеров посудину, Алана направилась в хибару, где хранились припасы.

Сильный дождь прекратился, лишь с неба сыпала мелкая морось. Алана увидела, что на западе облака стали светлее. Если повезет, уже завтра может выглянуть солнце.

Алана подошла к самой двери хибары. Поставив принесенную с собой посудину на землю, она сняла деревянную поперечину с двери и отставила ее в сторону. Но как только она потянулась к задвижке, кто-то сзади сильно схватил ее за плечо. Алана чуть не вскрикнула и резко обернулась.

— Дилан? Боже, как ты меня испугал! Что ты здесь делаешь?

— Это я хочу спросить тебя, что ты здесь делаешь, — оборвал он ее, продолжая удерживать.

Алана в недоумении посмотрела на него.

— У меня кончилась мука, и я решила сделать еще несколько пирожков и хлеб, чтобы нам в пути не было голодно.

— Ступай домой, — приказал он и легонько подтолкнул ее в направлении лачуги. — Я принесу тебе муку.

Недоумевая, что это вдруг Дилан решил помогать ей тогда, когда она и сама вполне могла справиться, Алана некоторое время раздумывала.

— Иди, — повторил он и подтолкнул ее. — Я скоро все принесу.

— Что ж, как считаешь нужным…— И с этими словами она двинулась по дорожке в сторону дома Риса.

Пройдя полпути, она обернулась и взглянула на Дилана. С посудиной в руке, другой рукой он держался за щеколду, намереваясь открыть дверь и войти внутрь. Но в этот момент кто-то вскрикнул и позвал его.

Алана посмотрела по сторонам, пытаясь понять, кто кричит. Оказалось, старик, живущий в поселке, не мог выбраться из-под веток, которые были заготовлены для растопки. Очевидно, он стащил с повозки такую вязанку, и все остальные вязанки упали и засыпали его.

Бросив посудину на землю, Дилан побежал на помощь.

Алана видела, как кузен осторожно вытащил старика из этого завала. Старик принялся отряхиваться. Дилан стал помогать ему. Затем оба принялись под нимать и вновь укладывать на повозку свалившиеся вязанки.

Решив, что Дилан долго еще будет со всем этим управляться, а ждать она не может, Алана подошла, подняла посудину для муки и распахнула дверь хибары.

Длинный прямоугольник дневного света упал на земляной пол. Алана шагнула внутрь и замерла.

В полутьме, прямо перед собой она увидела мужчину, прижавшегося к стенке бочки. Мужчина был обнаженный, грязный, связанный веревками. Он при-. щурившись смотрел на нее. Его колотила дрожь, тем более что через раскрытую дверь внутрь ворвался сырой холодный воздух.

— Пэкстон?!

Из рук Аланы выпала посудина. Алана кинулась к нему, упала на колени. Взяв в ладони его голову, она принялась рассматривать его заросшее щетиной лицо,

— Боже мой! — воскликнула она, увидев кровоподтеки и царапины на его щеке, на подбородке, возле углов рта. — Что же они с тобой сделали?!

— Да уж, в отличие от тебя, они не предложили вымыть мне ноги, — выдохнул он.

— Если бы они отнеслись к тебе как к гостю, то оказали бы все положенные почести, — сказала она, пытаясь освободить его от пут. У нее сейчас было такое чувство, что, окажись тут рядом Рис, она бы, кажется, задушила его голыми руками. — Ты наверняка пошел за мной следом, так ведь? — Она судорожно пыталась развязать кожаные ремни, которыми Пэкстон был крепко связан, однако ремни не поддавались. — Черт тебя побери, неужели ты не сообразил, что тебе лучше было бы остаться…

Между Аланой и Пэкстоном легла чья-то тень. Алана обернулась, желая посмотреть, кто пришел. Так как вошедший стоял против света, лица она не могла разглядеть.

— Кто здесь? — спросила она и машинально загородила собой Пэкстона, оказавшись между ним и вошедшим.

Дверь закрылась, и внутри стало опять темно. Алана услышала знакомый звук: так били по кремню. Вот запылал фитилек свечи. Алана почувствовала облегчение и гнев одновременно.

— Что все это значит, Дилан? — спросила она, поднявшись в полный рост. — Почему вы держите его тут как заключенного? Что заставило вас поступить таким образом?

— Он нарушил границу и оказался на нашей территории. Мередидд захватил его в плен. Отец тоже считает его нашим пленником.

Алана вспомнила, как в первый же вечер Мередидд вошел в хижину и о чем-то начал шептаться с Рисом. Некоторое время спустя Мередидд, Рис и Дилан вышли на воздух, несмотря на то, что дождь лил как из ведра.

— Ведь он был здесь все это время, так ведь?

— Да. Почти.

— И почему же ты ничего мне не сказал?

— По той же причине, по которой я ни слова не сказал отцу, что ты вышла замуж за этого нормандца. Я дал слово хранить молчание.

— И что же твой отец намерен с ним сделать? Дилан подошел поближе к кузине.

— Алана, тебе лучше этого не знать.

— Они хотят, как свинью, заживо меня изжарить. Алана резко обернулась к Пэкстону. Алану охватил

панический ужас.

Это не должно случиться!

Она медленно повернулась к Дилану.

— И ты что же — намерен позволить им сделать это?

— Моего мнения они не спрашивали.

— Ну, так я тебя спрашиваю, — повысила голос Алана, почувствовав воинственный задор. — Ты не должен позволить, чтобы это произошло, тебе понятно? Более того, ты непременно поможешь мне вытащить этого человека отсюда. Я никогда тебе не прощу, если свершится то зверство, которое задумал твой отец. Никогда, понятно тебе?

— И что же, по-твоему, я должен сделать? — поинтересовался Дилан.

— Когда он должен быть?.. — Она с трудом сглотнула, будучи не в силах произнести подобные слова.

— Завтра, как только мы уедем.

Алана почувствовала, как кровь отхлынула от лица.

— Так вот, значит, почему твой отец хотел, чтобы я уехала отсюда как можно скорее! — Она ухватила его за руку. — Боже, Дилан, ты не можешь допустить, чтобы произошел весь этот ужас. Пожалуйста, ты должен мне помочь спасти его!

Дилан внимательно посмотрел ей в глаза.

— Что ж, ладно. Я помогу тебе. Но не обещаю, что наше предприятие окажется успешным.

Алана вновь опустилась на колени, пытаясь развязать руки и ноги Пэкстона.

— Помоги же мне развязать его… Дилан склонился над пленником.

— Нет, — сказал он, убирая руки Аланы. — Если отец придет сюда вновь — а я уверен, что он непременно придет, — все должно быть в точности, как и раньше. Нормандец должен оставаться связанным. Иначе мой план не сработает.

— Но ведь он замерз! — Алана посмотрела на Пэкстона. — Есть ли у тебя вода и пища?

Пэкстон покачал головой.

Алана вновь обратилась к Дилану:

— Не мог бы ты его покормить? И ему обязательно нужно попить.

— Принесу то и другое, — сказал Дилан, поднимаясь в полный рост. — Только, Алана, ты должна будешь сейчас уйти отсюда. Ведь если только Рис обнаружит нас тут всех вместе, он прикончит нормандца прямо на наших глазах. — Взяв Алану за руку, он заставил ее подняться. — Пошли отсюда.

Алана опять посмотрела на Пэкстона, коснулась кончиками пальцев его губ.

— Поверь: все будет хорошо, — сказала она. У дверей, пока Дилан, выглянув наружу, обозревал окрестности, Алана вновь обернулась к Пэкстону и сказала: — Я ведь не знала. Правда, ничего не знала.

Увидев, что Дилан делает рукой отчаянные знаки, Алана быстро вышла из хибары и двинулась по тропинке, чувствуя острую боль в сердце.

«Святой Давид, пожалуйста, не оставь его, защити его, как ты всегда защищал меня…»

Эта молитва, адресованная небесам, была произнесена вовсе не ради нормандского пса, явившегося покорить ее, молитва была произнесена ради мужчины, ради мужа… Мужчины, которому удалось завоевать ее любовь.

Пэкстон, потирая затекшие запястья и желая скорее восстановить кровообращение в онемевших руках, смотрел на Дилана. Связывавший руки кожаный ремень лежал на глиняном полу: кузен Аланы в считанные секунды разрезал путы.

— А почему я должен верить тебе? — спросил Пэкстон, подозревая, что тут вполне может быть не все чисто.

Действительно, ему дали воду и еду, он смог восстановить свои силы. Однако все это вовсе не означало, что на Дилана можно положиться. У Пэкстона не было гарантий, что, как только он окажется за дверью, на него не набросятся с десяток уэльсцев и десятью мечами не проткнут его тело.

— Ведь ты сам считаешь меня врагом? — закончил он свой вопрос.

— Ты и есть мой враг… враг, как и всякий иноземец, который нарушил нашу границу с намерением объявить наши земли своими.

— Но раз ты так настроен, почему же в таком случае согласился мне помочь?

— Я помогаю не тебе, а Алане. По каким-то своим соображениям, которые мне не до конца ясны, она не хочет, чтобы ты умирал. — Дилан швырнул к ногам Пэкстона узел с одеждой и мягкие кожаные башмаки. — Одевайся, нормандец, да поживее. До восхода остается совсем немного.

Надев штаны, Пэкстон сказал:

— Ты знаешь, что мы с ней поженились, и все-таки не сказал своему отцу об этом. Почему?

— Дал ей слово, что буду молчать. Поэтому же я не сказал ей, что ты здесь под арестом. Мужчина, если уж дал слово, обязан его держать.

«Как бы не так…» — подумал Пэкстон, вытаскивая и надевая свою тунику. Он уважительно отнесся с убеждению Дилана, однако все еще не мог до конца поверить этому человеку.

— И каков же твой план? Как ты надеешься вызволить меня отсюда? — поинтересовался он, надевая башмаки.

— Надень вот этот капюшон, натяни его по самые глаза, чтобы как можно больше прикрыть лицо, — сказал Дилан, показывая на последнюю тряпку у ног Пэкстона. — Как только выйдем отсюда, я спрячу тебя в надежное место. Это внутри поселка, но там никто тебя не найдет. Будешь там дожидаться моего прихода. Потом выйдешь отсюда через ворота вместе с Аланой, причем охрана у ворот будет уверена, что это не ты, а я. Как только выйдем отсюда, не смей произносить ни единого слова. А теперь идем. Времени у нас в обрез. Если повезет, около полудня ты и твоя жена будете уже в крепости.

Закрыв лицо капюшоном, Пэкстон кивнул, давая понять, что вполне готов. Дилан задул свечу, и в помещении воцарилась темнота. Подойдя к двери, Пэкстон подождал, пока Дилан осторожно огляделся по сторонам.

Когда Пэкстон выходил из своей тюрьмы, Дилан дотронулся до его плеча.

— И обращайся с ней ласково, нормандец, — посоветовал он, — иначе в один прекрасный день в твое лицо упрется мой отточенный клинок.

Пэкстон понял, что услышанное — не пустая угроза. Затем он вспомнил о Гилберте.

Родичи Аланы — уж не они ли убили его друга? Вполне ведь может быть: убили и следы замели, так что внешне казалось, будто Гилберт утонул.

От складской хибары вслед за Диланом он направлялся к выстроенным в одну линию хижинам. Пэкстон вынужден был полностью положиться на своего провожатого.

Его жизнь висела на волоске. До тех пор, пока он не получит свободу, Пэкстон не мог думать ни о чем другом.

— И ты думаешь, твой план сработает? — спросила Алана.

На горизонте с восточной стороны небо стало голубеть. Вскорее рассветет. Сумев выбраться из хижины, пока Рис и остальные еще крепко спали, Алана с Диланом направились в сторону входа в поселок.

— Не могу поручиться, но надеюсь, что наш план позволит тебе и твоему нормандцу выбраться отсюда живыми и невредимыми, — сказал Дилан.

— А как ты сможешь объяснить отцу исчезновение Пэкстона?

— Скорее всего, скажу правду.

— Скажешь, что я вышла замуж?

— Не можешь ведь ты рассчитывать, что он никогда этого не узнает. Кроме того, ты приняла решение, поступила как хотела. Ты возвращаешься в замок вместе с нормандцем. Уж теперь он ни за что не позволит тебе убежать от него. — Дилан помолчал. — Как ты думаешь, за этот побег он тебя накажет?

Алана понятия не имела, как поступит Пэкстон.

— Нет, вряд ли, — ответила она, не потому что была в том уверена, а лишь желая, чтобы Дилан не волновался. — Хотя он, скорее всего, захочет со мной объясниться.

— И что ты скажешь ему, кузина? Что ты удрала от него, потому что в него влюбилась?

— Нет, этого не скажу.

— Знаешь, Алана, по-моему, это как раз тот случай, когда правда может тебе сослужить хорошую службу. Ведь едва ли не всегда тебя подводит ложь.

Она резко остановилась.

— И что же, по-твоему, мне делать? Сказать Генриху, что Гилберт был самым последним подонком, который заслужил смерть и потому умер? Но вопрос в том, поверит ли мне Генрих.

— Я вполне понимаю твои опасения, но хочу лишь предупредить, что в один прекрасный день может случиться так, что ты очень пожалеешь о прежней лжи и особенно о том, что твой нормандец не знал правды.

— Увы, но тут уж ничего не поделаешь. — Она посмотрела на небо. — Рассветает. — У нее было желание стиснуть Дилана в объятиях, крепко, по-дружески, но она ограничилась простым рукопожатием, чтобы случайный свидетель, окажись он поблизости, не расценил этот жест именно как жест прощания. — Спасибо тебе за помощь. Я очень тебе обязана, кузен.

— Уж это точно. И в один прекрасный момент я попрошу возвратить должок. Но сейчас нам нужно поторапливаться.

Возле самых ворот Дилан, как обычно, приветствовал охранников. Многие знали, что на рассвете Алана с Диланом покидают поселок.

Обменявшись традиционными любезностями, Дилан сказал:

— Впереди у нас тяжелый путь. Откройте ворота, чтобы мы могли пройти.

Это был сигнал для Аланы: начиналась ее партия.

— Слушай, Дилан, а где же твой капющон? Если вдруг снова пойдет дождь, тебе нечем будет прикрыть голову.

Дилан посмотрел на свои руки: в одной была пика, в другой он держал корзину с провизией.

— Я приду буквально через минуту. — Он обратился к охранникам: — Должно быть, пока шел сюда, обронил капюшон по дороге. Вы пока открывайте ворота, а я прибегу через минуту.

— Если найдешь капюшон, сразу надень его, чтобы уж больше не потерять, — посоветовала Алана вслед удалявшемуся Дилану. Затем она повернулась к сторожившим ворота уэльсцам. — Знаете, иногда я смотрю на мужчин, и они кажутся мне сущими детьми, — сказала она и обольстительно улыбнулась. — Если бы не женщины, что присматривают за вами, вы в один прекрасный момент могли бы и голову потерять.

Разумеется, всякому мужчине доводилось слышать подобное от своей жены. Стражники пробурчали что-то не вполне членораздельное в ответ и принялись открывать ворота.

Вскоре по дорожке быстрым шагом шагал мужчина в колпаке, надвинутом на самые глаза. Он остановился возле Аланы. Это был Пэкстон. В руках у него были та же самая пика и та же корзинка с припасами. Они двинулись: сначала Пэкстон, за ним — Алана. Она молила небеса, чтобы им сейчас удалось выйти за ворота, спуститься по холму и как можно ближе подойти к крепости, прежде чем кто-нибудь в поселке обнаружит пропажу пленника.

— Счастливого вам путешествия, — крикнул вслед один из охранников, едва только Алана и Пэкстон вышли за ворота.

— Спасибо вам, — крикнула в ответ Алана, а Пэкстон ограничился взмахом руки.

Алана поторапливала Пэкстона. Сейчас они двигались в северо-западном направлении, то есть туда, где находился Англези. За спиной раздался скрип закрываемых ворот.

Алана уже готова была вздохнуть с облегчением, как вдруг до них донесся крик.

Это кричал Рис.

— Он все обнаружил! — объявила Алана. — Что делать?

Пэкстон вполголоса выругался. Бросив на землю кожаную корзину, он покрепче перехватил пику, затем взял Алану за руку.

— Бежим вниз, — приказал он, указав на восток, то есть туда, где находилась крепость.

Тропинка петляла по склону холма, слева и справа от нее были каменные изгороди, отделявшие одно поле от другого. Однако Пэкстон решил, что лучше будет бежать напрямик, и подтолкнул Алану. Она перелезла через изгородь, следом с необычайной ловкостью это же препятствие одолел и Пэкстон.

Как только они оказались на другой стороне, Алана подхватила подол платья и блио, ибо она вновь была в своей привычной одежде. Вместе с Пэкстоном они на полном ходу принялись одолевать спуск: бежала так, словно по пятам гнался дьявол.

«Впрочем, так оно и есть…» — мельком подумала Алана, понимая, что уж если их догонят и схватят, Рис, наверное, убьет обоих. А что же будет с Диланом? Не сможет же Рис поднять руку на собственного сына… Алана мысленно выругала себя. Ведь та опасность, которой подвергались они с Пэкстоном и Дилан, — все это было виной одной лишь Аланы, и она понимала это. Ей не нужно было бегать от Пэкстона, тем более не следовало являться в поселок к родственникам.

Однако кто мог предположить, что Пэкстон окажется настолько легкомысленным, что ринется за ней, рискуя всем на свете? Что проберется к самому поселку уэльсцев, которые ненавидели нормандцев и при случае старались свести счеты. Он ведь знал, что Рис прямо-таки жаждет нормандской крови!

Над головами беглецов раздавались ужасные крики. Уэльсцы высыпали гурьбой за ворота и кинулись по склону вниз. О, милосердный святой Давид, защити нас!

Молчаливая эта молитва взмыла к небесам, а тем временем Пэкстон и Алана добрались до кромки поля. Перед ними выросла заградительная стена, куда более высокая, чем прежний бордюр. Алана застонала, ибо препятствие было выше головы.

— Я не сумею перелезть! — воскликнула она, как только они с Пэкстоном остановились у стены. — Беги! Хоть ты один спасешься. А меня он не тронет.

— Как бы не так, не тронет…— ответил Пэкстон. Он отбросил пику, сложил руки. — Быстро ставь сюда ногу, я подсажу тебя.

Секунды сейчас были бесценными для беглецов, и потому Алана не стала спорить. Она оперлась на его руки, Пэкстон сильно подтолкнул ее — и она сумела лечь грудью на стенку. Затем он сам перемахнул на другую сторону.

— Скорее же! — сказал он, глядя на Алану. Однако она застыла на месте, глядя прямо перед собой. С уст Пэкстона сорвалось сдавленное ругательство, едва только он проследил за взглядом Аланы.

Там, заслонив им дорогу к свободе, они увидели примерно дюжину мужчин — родственников Аланы. Все они были вооружены и направляли клинки в сторону беглецов. Алана успела сообразить, что эти люди, скорее всего, стояли в дозоре на случай возможного нападения извне, что они услышали доносившиеся сверху крики и пришли на подмогу.

Посмотрев через плечо, Алана увидела, что Рис был совсем близко.

— Ну, вот и все, — сказала она Пэкстону, и в глазах у нее заблестели слезы. — И зачем ты вообще пошел за мной? Зачем?

— Хотел узнать, почему ты сбежала, — ответил он, положив ладонь ей на руку и крепко стиснув. — Ну, почему?

У Аланы не было времени ответить, потому что появился Рис. Взяв Алану за обе руки, Пэкстон помог ей спуститься на землю. Затем обратно перелез и он сам. Алана и Пэкстон стояли рядом, плечом к плечу, обратив лица в сторону Риса.

— Это ты освободила его? — грозно спросил он, прищурился и посмотрел на племянницу.

— Нет, это не она.

Слова прозвучали из-за спины Риса, вынудив его резко обернуться. Расталкивая людей, к Рису пробирался Дилан.

— Это я освободил его, — объявил Дилан, вплотную приблизившись к отцу. — Но сделал это по просьбе Аланы.

Рис был настолько взбешен, что на лбу и на висках его набухли вены.

— Что я слышу! Мой старший сын предал меня!

— А что бы ты хотел? — вопросом на вопрос ответил ему Дилан. — Чтобы я предал Алану, так, что ли?

— Этот нормандец — пустое место для нее, однако он представляет угрозу для всех нас и, стало быть, должен умереть.

— Нет! — сказала Алана, сделав шаг вперед и заслонив собой Пэкстона. — Ты не прав, дядя.

— Что ты хочешь сказать? — поинтересовался Рис, в упор взглянув на нее.

— Он не угрожает никому из вас.

На лице Риса появилась презрительная усмешка, и усы его чуть дрогнули.

— Да ты с ума сошла, моя дорогая. Он является на землю, твою с рождения, и заявляет, что эта земля принадлежит Генриху. Ведь он не успокоится никогда, так и будет двигаться все дальше и дальше вглубь и все время будет повторять, что ему принадлежит вся наша земля. И только лишь смерть сможет остановить его движение. — Рис подозрительно посмотрел и склонил голову чуть набок. — Да что это стряслось с тобой, Алана? Неужели же твой народ и твое наследство тебя совершенно не волнуют?

— Все мои привязанности остаются неизменными. Равным образом неизменны мои чувства по отношению к соплеменникам и по отношению к нашей земле.

— И, тем не менее, ты решаешься защищать этого нормандца, несмотря на то, что он у тебя фактически украл землю твоих предков!

— Ничего он у меня не украл. Что было моим, теперь сделалось его собственностью по закону.

Рис оторопел.

— Ты, наверное, имеешь в виду закон Генриха? Но эта сволочь еще пока не смеет распоряжаться здесь!

— Нет, я хотела сказать, по Божьему закону. И Господь поразит тебя, если только ты попробуешь что-нибудь переиначить.

— Господь не может поразить меня за убийство нормандца. — Клинок сверкнул в руке Риса. — Отойди в сторону, не мешай мне.

— Неужели же ты убьешь одного из собственных соплеменников? — поинтересовалась она, не отходя ни на шаг.

Рис застыл на месте.

— Ч-что ты сказала?

Алана решительно шагнула к своему дяде.

— Если даже не по крови, то по правилу о замужестве он теперь тоже твой родственник. Потому что Пэкстон де Бомон — мой супруг.

Глава 16

— Эта вот нормандская тварь — твой супруг? Слова Риса отчасти звучали утвердительно, хотя и содержали вопрос. Он все еще не мог поверить тому, что услышал от Аланы. Он обернулся к Дилану.

— Ты знал об этом?

— Да.

— И ничего не сказал мне…— осуждающе произнес Рис.

— Она взяла с меня слово, что я никому не скажу.

— Но ведь хотя и я взял с тебя слово, что ты никому не расскажешь о взятом в плен нормандце, ты посмел нарушить это обещание.

— Он вовсе не нарушал, дядя, — перебила говоривших Алана. — Я без посторонней помощи отыскала

Пэкстона.

— Как это? — поинтересовался Рис.

— Пошла за мукой.

— А когда я наткнулся на Алану, она уже была в хибарке, — добавил Дилан. — Она была ужасно рассержена, отец, найдя своего супруга голым, избитым, связанным по рукам и ногам.

— И я полагаю, ты тотчас же рассказал ей, какая участь ему уготована?

— Нет, — сказал Пэкстон, выступая вперед. До того он слушал, не произнося ни единого звука. Однако сейчас для него настало время действовать. — Это я рассказал ей. Было совершенно справделиво, чтобы моя жена узнала, какую именно казнь ее дядя приготовил для меня.

Прищурившись, Рис посмотрел на него.

— Если ты подумал, что я не убью тебя, потому что ты женился на ней, то ты неправ, нормандец.

Алана испуганно охнула, едва только острие меча Риса уперлось в грудь Пэкстону. Сам же Пэкстон при этом не шевельнулся, только лишь сказал:

— Да, уэльсец, ты демонстрируешь отменную храбрость, особенно когда имеешь дело с безоружным человеком. А вот интересно, если бы оружие было у нас обоих, как бы тогда ты выдержал испытание?

На лице Риса появилась презрительная улыбка.

— Прав ли я, что услышал в твоих словах вызов мне?

— Да, — согласился Пэкстон, несколько осмелев. Если только он рассчитал верно, Рис был из тех, кто легко заводился с полуслова. — Этот вызов позволит определить, кто из нас лучше обращается с клинком, — пояснил он свою мысль.

— А какой же приз достанется победителю? — поинтересовался Рис.

— Если я окажусь победителем, ты не станешь препятствовать моему возвращению в крепость. А если победишь ты, то можешь делать со мной все, что угодно. Но сначала пообещай, что при любом исходе ты не тронешь мою супругу — ни теперь, ни после.

Алана схватила его за рукав.

— Пэкстон, нет! Ты потерял много сил. Пэкстон посмотрел на нее.

— Ты явно недооцениваешь меня, жена. Ведь и в самом плохом состоянии нормандский рыцарь может отбросить врага. А с этим уэльсцем у меня не возникнет серьезных проблем.

— Ха-ха!

Резкий смех вырвался из уст Риса. Пэкстон вновь посмотрел на него. Неужели удастся вынудить этого человека начать поединок? Если да, то у него есть шанс на спасение. Если же нет, тогда всякий его вздох может оказаться последним.

— Значит ли это, что вы не согласны с моими словами? — спросил Пэкстон.

— Ты слишком уж мнишь о себе, — ответил Рис.

— Докажи это, уэльсец. Прими мой вызов, и тогда, увидим, кто из нас более ловок в обращении с клинком.

— Ладно, — заявил Рис. Он подошел к Дилану. — Отдай ему свой меч.

Дилан пожал плечами.

— Я не взял с собой оружия.

Тогда Рис обратился к среднему сыну:

— Мередидд, твой меч — дай его нормандцу.

В отличие от брата Мередидд был вооружен. Вытащив меч из кожаных ножен, прицепленных к поясу, Мередидд протянул его рукоятью вперед Пэк-стону.

Взяв меч, Пэкстон сразу же заметил, что клинок был более легким и приблизительно на десять дюймов короче, чем оружие Пэкстона. Из-за этого они с Рисом будут драться почти вплотную друг к другу.

— До первой крови? — спросил он у дяди Аланы.

— Нет уж, до смерти!

Крик замер у Аланы в горле. Пэкстон взглянул на нее и увидел, что в глазах у нее слезы.

— Отойди-ка подальше, сладкая моя.

— Но я не хочу, чтобы ты погиб. И смерти Риса я также не хочу.

Он погладил ее по щеке.

— Верь мне, Алана. Раньше подобное говорила мне ты.

Пэкстон кивнул Дилану, и тот вышел вперед. Взяв кузину за плечи, он отвел ее подальше на безопасное расстояние. Одновременно и остальные расступились, образовав свободную площадку около соперников.

Медленно обернувшись, Пэкстон посмотрел на Риса.

— Ну, так как же все-таки, уэльсец, согласен ты принять мои условия поединка?

— Да.

— Тогда произнеси перед всеми собравшимися, чтобы после не было разговоров, что кто-то не понял.

Рис обвел взглядом своих соплеменников и громким, чистым голосом проговорил:

— Если этот нормандец выиграет, он будет отпущен и моя племянница сможет уйти с ним вместе. Это условие поединка. — Затем он взглянул на Пэкстона. — Умер бы ты на огне или умрешь теперь от моего клинка — мне все равно. Приготовься встретить свою смерть, нормандец. Ибо она уже близка.

Над горизонтом встал рассвет. Металл ударился о металл. Пэкстон обнаружил, что Рис был отличным бойцом, едва ли не самым сильным соперником, которого ему доводилось встречать. Чтобы победить его, требовались ловкость, сила и хитрость. Ни одним из этих качеств не был, однако, обделен и дядя Аланы. Они стоили друг друга.

Клинки пронзительно звенели в чистом утреннем воздухе, а желание убить и желание выжить придавали мечам такую силу, что искры сыпались градом.

При каждом ударе клинка Пэкстон чувствовал, как содрогается вся его рука — до самого плеча. При одном особенно удачном ударе Риса клинок его меча задел защищенную лишь туникой руку.

Праведный гнев наполнил сердце Пэкстона. Пока он лишь защищался. Теперь же настало время идти в атаку. Сжав покрепче зубы, он опустил свой меч со всей силой, какая только была.

И хотя удар был отражен противником, Рису пришлось несколько отступить, а Пэкстон в этот самый момент дал себе слово, что не позволит своему противнику одержать в поединке верх. Пэкстону было что терять, причем отнюдь не одну только свою жизнь.

Ведь Генрих обещал ему лен, а, кроме того, у него была теперь Алана.

Теперь Пэкстон прекрасно понимал, что она завела его сюда не нарочно. Она даже и помыслить не могла, что ее соплеменники захватят его в плен. Все это сделалось для него очевидным, едва только он увидел здесь Алану. И ее возмущенный взгляд, и то, как она упала на колени возле него, и как потребовала, чтобы Алан помог им выбраться — все это начисто разрушило его прежние подозрения.

Единственное, чего он так и не понял, это почему все-таки она убежала от него. Но ответ на этот вопрос Пэкстон сможет получить, лишь если не будет убит в поединке. И хотя бы из-за этого он обязан победить.

Нанося сильнейшие удары, он вынуждал Риса отступать туда, где наблюдали за боем зрители. Рис попытался было нанести удар в сердце противнику, но Пэкстон чудом сумел поймать клинком клинок, сделав вращательное движение.

Мужчины уже почти упирались грудью в грудь. Каждый на своем лице чувствовал затрудненное дыхание противника. Глаза их пылали ненавистью. Пэкстон не намеревался вести честный поединок. Он ловко сделал подножку Рису, и тот всей тяжестью своего веса грохнулся на траву. Воспользовавшись ситуацией, Пэ-кстон наступил противнику на живот и одновременно уперся концом меча в горло уэльсцу.

— Ну же, убей меня, нормандская свинья! — сквозь зубы ненавидящим шепотом произнес Рис.

Пэкстон обратил внимание на то, что в глазах Риса не было никакого страха. Впрочем, что ж тут удивительного: умереть в бою от меча противника — это почетная смерть.

— Нет уж, уэльсец, — произнес Пэкстон, едва заметно переместив кончик своего меча с горла на подбородок противника. Затем он легко пощекотал клинком кончик его носа и только лишь тогда убрал клинок. — Ладно, сегодня я добрый. Живи.

С этими словами он убрал ногу с живота Риса. Дядя Аланы вскочил на ноги и обернулся к Пэкстону. В то же самое мгновение Алана кинулась к мужу. Из-за его плеча она взглянула на Риса.

— Ну как, ты помнишь условие? — спросила она дядю.

— Да, племянница, — сказал он, и глаза его сощурились. — Можешь со своим нормандцем уходить отсюда, ничего на сей раз не боясь. Но только хочу тебя сразу предупредить: ты опять разочаровала меня. И с сегодняшнего дня я не считаю тебя своей родственницей.

Рис поднял свой меч из зарослей овса. Истоптанный ногами и смешанный с землей, овес стал жалким, грязным, примятым. Сделав знак своим людям следовать за ним, Рис двинулся вверх по склону холма. Остальные последовали за ним.

Посмотрев на Алану, Пэкстон сразу уловил ее состояние. Она была расстроена. И это все из-за него.

— Мне очень жаль, что он так жестоко с тобой обошелся, — сказал Пэкстон, обняв ее за плечи. — Но со временем он, может, и смягчится.

— Сомневаюсь, — сказала она сдавленным голосом. Глазами, полными слез, она посмотрела на Пэк-стона. — Пойдем. Нужно скорее убраться отсюда, пока он не передумал.

К ним приблизился Дилан.

— С вами пойду… По крайней мере, провожу вас до половины пути. Хочу сам убедиться, что ничего больше не случится.

Алана коснулась плеча Дилана.

— Как ты думаешь, что он сделает тебе, когда ты вернешься?

Дилан пожал плечами.

— В худшем случае скажет то, что сказал и тебе. Что больше не считает меня сыном.

— О, Дилан, я даже и представить себе не могла, что он может так поступить с кем-нибудь из нас. Но я не могла позволить ему убить Пэкстона.

Погладив кончиками пальцев щеку Аланы, он затем взял кузину за подбородок.

— Не бойся. У него всегда так: сначала закипит, потом остынет. Придет время, он простит и тебя, и меня. Я в этом не сомневаюсь.

Пэкстон слушал этот разговор и завидовал им. Оказывается, кузен и кузина очень дружны и близки. Ему так сейчас захотелось, чтобы его отношения с Аланой были похожи на ее отношения с Диланом. После того ужаса, который они пережили, может, их отношения и изменятся к лучшему, сделаются более тесными и доверительными. Пэкстон, во всяком случае, очень на это рассчитывал. Иначе никакого счастья им не видать.

— Нужно идти, — сказал Пэкстон, — потому что, если вода в реке уже спала, Грэхам вполне может принять решение переправиться и начать поиски. Если это вообще возможно, я бы хотел избежать очередного столкновения между уэльсцами и нормандцами.

Пройдя вверх по склону, они достигли стены. Пэкстон помог Алане одолеть каменную преграду. Следом перемахнул и Дилан. Он принес кожаную корзину с провизией, брошенную Пэкстоном. Когда Дилан вернулся, Пэкстон протянул ему меч.

— Это ведь оружие твоего брата, насколько я понимаю, — сказал он.

— Можешь оставить себе, — ответил Дилан. — Вдруг еще пригодится.

Затем они двинулись по тропе в сторону леса. Пэкстон внимательно смотрел на жену, которая шагала, высоко подняв голову. Ни разу она не обернулась. Он понимал, что сердце ее сейчас разрывается. Сочувствуя ей, Пэкстон надеялся на то, что слова Дилана подтвердятся и что в один прекрасный день Рис простит сына и племянницу.

Они уже углубились в заросли леса. Шли молча и без неприятных приключений. Вдруг Дилан остановился.

— Мы прошли больше половины пути до реки, — сказал он. — Тут я вас оставлю и вернусь.

И опять Пэкстон попытался вернуть ему меч.

— Нет, — отказался Дилан. — Вам еще нужно пройти не менее двух миль. Всякое может произойти. — Обняв Алану, он поцеловал ее в щеку. — Будь осторожна, кузина. И всего тебе самого доброго. — Затем он перевел взгляд на Пэкстона. — Но запомни, нормандец, я предупредил, чтобы ты хорошо к ней относился.

— Да. Я помню.

Выпустив Алану из своих объятий, Дилан отдал ей кожаную корзину.

— Это на случай, если проголодаетесь. — И с этими словами он зашагал обратно.

Алана и Пэкстон смотрели ему вслед, пока он не скрылся за деревьями.

— Передохнем или пойдем дальше? — спросил Пэкстон, взглянув на жену.

— Нет, — сказала она и быстро вытерла слезы. — Если только ты сам не устал, то пойдем дальше.

У Пэкстона защемило сердце, однако он не произнес ни слова и взял ее руку в свою.

— Пошли, будешь показывать мне дорогу в крепость. Как только доберемся, отдохнем.

Через некоторое время они вышли к реке. Пэкстон обратил внимание на сильное течение. Уровень воды заметно поднялся, но не настолько, чтобы река сделалась непереходимой. Другое дело, что у Аланы наверняка были живы воспоминания о том, как она едва не утонула, и потому переправа будет ей неприятна.

— Ну как, попробуем перебраться? — спросил Пэкстон, обернувшись к ней. — А если хочешь, мы вполне можем подождать, когда уровень воды спадет.

Алана посмотрела на него и покачала головой:

— Не будем медлить. Если ты мне поможешь, я уверена, мы вполне сможем перебраться на ту сторону.

Тыльной стороной ладони он провел по ее щеке и улыбнулся.

— Ты рисковала жизнью, чтобы спасти меня, жена моя. Так что самое малое, что я могу сделать для тебя, это помочь тебе переправиться через эту реку.

Ее широко раскрытые манящие глаза завораживали Пзкстона, который не мог отвести от нее взгляда. Сердце его наполнилось странной теплотой. Именно тогда он подумал, что настало время задать мучивший его вопрос.

— Скажи, Алана, отчего ты убежала от меня? — Она попыталась отвести взгляд, но Пэкстон ухватил ее за подбородок. — Ответь.

— Потому что ты напугал меня, — сказала она.

— Напугал тебя? Но каким же образом? Ее брови чуть нахмурились.

— Очень хочешь знать?

Пэкстон понимал, что ей непросто отвечать, но все же настаивал на своем:

— Да, я хочу знать.

Она сжала губы, затем выдохнула:

— Чувство, которое я испытала — после того как мы… ну, как мы с тобой…

— Были вместе, — подсказал он.

— Да, после этого… Со мной подобного никогда прежде не случалось. И я испугалась.

Пэкстон прищелкнул языком.

— Знаешь, Алана, позабудь-ка ты о такого рода страхах. Как только я вымоюсь и сбрею щетину, мы вновь займемся любовью и будем заниматься этим каждый день.

Щеки ее заалели. Увидев ее румянец, Пэкстон рассмеялся.

— Насколько я понимаю, при одной только мысли об этом тебе делается неловко? — поинтересовался он.

— Нет. Просто едва ли я смогу прожить долго, если каждый раз сердце мое будет уходить в пятки, а душа рваться наружу, как это случилось в тот раз.

Пэкстон перестал улыбаться. Он понимал Алану. Она была напугана, и потому все, о чем он так мечтал, все те восхитительные и вместе с тем дикие штучки, приходившие ему в голову, были не для нее. А Пэкстон так стремился к ней. Ему достаточно было представить, как у них все происходит, как он чувствует под собой ее — мягкую, соблазнительную, манящую, — и возбуждение давало о себе знать.

— Нет, ты будешь жить долго, сладкая моя, — сказал он, и голос его сделался более сдавленным. — И будешь наслаждаться каждой минутой нашей близости. И удовольствие в моменты близости будет вечным. Это я могу тебе обещать.

Из-за реки донесся крик. Пэкстон и Алана одновременно повернули головы в сторону, откуда раздался звук. На том берегу стоял сэр Грэхам, а рядом с ним еще несколько вооруженных нормандцев. Также там находились Мэдок и Олдвин.

— Нам пора переправляться, — сказал Пэкстон и с силой воткнул меч Мередидда в землистый грунт речного берега. Затем он взглянул на кожаную корзину, что была у Аланы в руках. — Кстати, а что там?

— Немного сыра и хлеба, который я испекла, для того чтобы мы с Диланом во время нашего путешествия могли перекусить.

Пэкстон нахмурился.

Если и правда, что все ее страхи были вызваны всего лишь теми сильными ощущениями, тогда почему она так хотела отправиться на другой конец Уэльса, для чего ей было пускаться в опаснейшее путешествие?

Пэкстон решил, что она не была с ним откровенна, и теперь изучающе посмотрел на нее.

Нет, было и что-то еще, заставившее Алану убежать от него в лес. И это что-то вселяет в душу Аланы такой ужас, что для того, чтобы скрыться от него, она готова даже подвергнуть опасности собственную жизнь. И Пэкстону еще сильнее, чем прежде, захотелось выяснить, почему же все-таки убежала Алана. Он был уверен, что она что-то скрывает. Он взял у нее из рук корзину и улыбнулся, надеясь за улыбкой скрыть сомнение, которое все больше точило его душу.

— Ну, раз этот хлеб испечен тобою, мы возьмем корзинку на тот берег, — сказал он, вешая корзину на плечо. Затем он повернулся к Алане спиной. — Забирайся ко мне на спину, донесу тебя до первого валуна.

Алана последовала его совету. Он ухватил ее ноги чуть выше колен, Алана руками обняла Пэкстона за шею.

— Не так крепко, сладкая моя, задушишь. — А когда она ослабила объятия, спросил: — Ну что, готова?

— Да.

— Тогда держись. Глаза только зажмурь.

— Нет, я лучше буду смотреть. По крайней мере, тогда не будет неприятных сюрпризов.

— Поверь мне, мы отлично переправимся.

И с этими словами он шагнул в водный поток. Вода подобралась к его башмакам, затем оказалась у самых колен, затем поднялась до бедер. Пэкстон старался шагать ровно. Один неосторожный шаг — и оба окажутся в стремительной реке.

Медленно, осторожно продвигался он вперед, чувствуя, как Алана изо всех сил держится за него. Она вновь слишком сильно обнимала его, но теперь он ничего не говорил ей, потому что хорошо понимал, что ей страшно и жутко.

Подобравшись к первому валуну, Пэкстон помог Алане вскарабкаться на камень. Валун на несколько футов поднимался над поверхностью воды. Немного отдышавшись, Пэкстон сам взобрался к ней. Поднявшись в полный рост, он помог и Алане встать на ноги, после чего перепрыгнул на следующий валун. Протянув руку Алане, он помог и ей перебраться.

Когда они таким образом добрались до последнего камня, Алана вновь забралась Пэкстону на спину. Последние несколько ярдов оказались труднее первых, потому что у этого берега течение было намного сильнее.

Уже у самого берега Пэкстон оступился. Алана тихо вскрикнула, но тут уже подоспел Грэхам. Он и помог им выбраться на берег.

— Ну вот, — удовлетворенно произнес Пэкстон, позволив Алане спуститься со спины и встать на ноги. Обернувшись к ней, он увидел, что она очень бледна. Пэкстон погладил ее по щеке.

— Вот мы и переправились, сладкая моя. Ведь я же тебе говорил.

Она прижалась щекой к его ладони, и Пэкстону показалось, что она слегка прикоснулась губами к его руке.

— Говорил, мой муж. И за твою заботу и помощь я признательна тебе. Если позволишь, я пойду выясню, есть ли горячая вода, чтобы ты принял ванну.

— Что ж, пойди. Я скоро приду.

Пэкстон посмотрел вслед Алане, которая вместе с Мэдоком и Олдвином начала подниматься по склону, направляясь к крепости.

Грэхам замучил Пэкстона вопросами. Они все так волновались за судьбы Пэкстона и Аланы! Кроме того, Грэхам рассказал о том, что не мог переправиться на тот берег реки, чтобы начать поиски. Слушая рыцаря вполуха, Пэкстон неотрывно смотрел вслед жене.

Поднимаясь по склону, она чуть покачивала бедрами. Вспомнив происшедшее на лесной поляне, Пэкстон почувствовал возбуждение. Для него вовсе не было неожиданностью сильное желание незамедлительно повторить все то, что уже один раз произошло. Он жаждал вновь насладиться совместным экстазом близости.

Но ему хотелось еще большего…

— Извини меня, Грэхам, — произнес он, прерывая друга на полуслове, после чего повернулся и пошел вверх по тропинке к крепости. — Я позднее объясню и расскажу все, что с нами произошло. Сейчас же я больше всего хочу побыть с женой.

Стоя возле деревянной бадьи, притихшая Алана смотрела, как Пэкстон со вздохом погружается в горячую воду. Нырнув с головой, он через секунду вынырнул, вымыл чисто выбритое лицо и затем пригладил волосы — от бровей до затылка.

Пока он наслаждался ванной, прикрыв глаза и откинув голову на край бадьи, Алана тихонько покусывала нижнюю губу.

Опять… опять она солгала ему.

Подумала так и сама же поправила себя.

Не солгала в прямом смысле, просто когда он спросил, почему она убежала, сказала ему лишь часть правды.

Действительно, то, что произошло между ними, напугало Алану. Однако главным образом она испугалась влюбиться в него, потому и удрала в лес. Это было главным. Это и еще то, что она опасалась, как бы он не узнал правду относительно гибели Гилберта.

Конечно, она сглупила, отправившись к Рису. Но еще большей глупостью с ее стороны было полагать, что Пэкстон не пойдет на поиски. Она ведь была его женой, его собственностью — по крайней мере, согласно церковным предписаниям и закону его короля. Поэтому он сразу кинулся в погоню.

Глядя сейчас на его темные волосы, на то, как с них стекают капли воды и падают на пол, она раздумывала о том, что он ожидает от нее в следующий раз.

— Сладкая моя, — сказал он, поднимая руку с бортика бадьи и приглашая Алану подойти, — приди и помой своего мужа, как надлежит доброй супруге.

Сердце Аланы сильно забилось. Неужели же он умеет читать ее мысли? Она чуть помедлила, затем подошла к нему. Было бы только справделиво откликнуться на просьбу Пэкстона. Ведь ему довелось столько пережить по ее вине.

Возле ванны она опустилась на чуть дрожащие колени, закатала рукава платья. Взяв со стола губку, она отжала воду, затем посмотрела на Пэкстона.

Глаза его были прикрыты, а голова покоилась на краю ванны. Сейчас, однако, ее внимание привлекли кровоподтеки и царапины на лице, которые сейчас, после того как он побрился, стали еще заметнее.

Сердце Аланы разрывалось от сострадания. О, что ему пришлось вынести из-за нее! Хотя она и понимала, что все могло кончиться куда хуже. Хорошо еще, что Пэкстона не убили.

Она осторожно провела губкой по лбу Пэкстона, затем — еще более нежно — по прикрытым века. Провела по прямому его носу, затем коснулась той щеки, на которой было больше кровоподтеков. Алана прикоснулась к его губам, постаравшись при этом не задеть раны в углу рта, потом к подбородку и к другой щеке.

— Ты так со мной обращаешься, как будто я новорожденный младенец, — сказал Пэкстон и открыл глаза. — Боишься, что от более сильного прикосновения я рассыплюсь на части?

Его голубые глаза пленительно смотрели на нее, и у Аланы перехватило дыхание. И вновь у нее возникло то самое странное ощущение, когда где-то внутри делается горячо и влажно.

— Нет. — Ее нервы трепетали от нахлынувшего возбуждения. Посмотрев на воду, она вновь окунула губку. — Просто я стараюсь все делать осторожно, чтобы не причинить тебе боли. Ведь именно по моей вине ты получил все эти раны. Если бы ты решил даже наказать меня за это, я не сопротивлялась и не роптала бы.

Она потупилась и потому не заметила улыбки, тронувшей губы Пэкстона.

— Стало быть, ты признаешь, что у меня есть все основания, чтобы наказать тебя?

До этой самой минуты Алану даже удивляло, что Пэкстон не упрекал ее за все, что с ними случилось по ее вине. На его месте Гилберт давно бы уже принялся выговаривать ей за ее глупость, придумал бы, как ее следует наказать.

— Да, — беззвучно, одним лишь наклоном головы ответила Алана. — Ты ведь мой супруг. Это твое право.

— И какое же, на твой взгляд, наказание будет сейчас наиболее подходящим?

Она пожала плечами.

— Тебе решать.

Пэкстон сел попрямее в ванне.

— Пока ты меня моешь, жена, я буду раздумывать, какое именно наказание будет для тебя самым подходящим. А теперь пошевеливайся.

Алана намылила губку, затем начала мыть Пэкстона. Начав с шеи, она намылила его широкие плечи, затем мускулистые руки, потом вымыла его волосатую грудь. При этом она старалась не задеть глубокий порез, оставленный клинком меча Риса. Закончив с этими частями тела, она обошла ванну и принялась мыть спину.

Все это время она старалась не думать о том, какое у Пэкстона восхитительно красивое тело. Однако все ее старания оказались сейчас напрасными. Из головы у нее не выходил вид обнаженного Пэкстона там, на лесной поляне.

Она вспомнила, каким он был, как дрожали от напряжения мускулы его рук, когда он старался удерживать свой торс на весу. Вспоминала, как билась жилка у него на горле — билась тем сильнее, чем больше возрастало его возбуждение. Вспоминала, как жуткая гримаса исказила его прекрасные черты, словно агония, когда Пэкстон выплеснул ей в лоно свое семя.

Затем наступил короткий момент, когда на лице Пэкстона обозначилось крайнее изумление.

Казалось, во всю свою жизнь ему никогда не доводилось испытывать столь полного и глубокого удовольствия.

Алана понимала, что он вновь придет к ней, ожидая, что она не будет ему в этом препятствовать. Это было таким же его неотъемлемым правом, как и право наказать свою жену.

Неужели у нее нет иного выбора, кроме как вечно уступать ему? Ведь так же точно было и с Гилбертом. Неужели Пэкстон будет использовать ее тело всякий раз для удовлетворения своих преходящих желаний? Хотя, конечно же, была одна очень существенная разница между двумя мужчинами. Гилберт вызывал у нее чувство непреодолимого отвращения. Что же касается Пэкстона, то ему удавалось вызывать у нее такие ощущения, о существовании которых Алана прежде и не догадывалась.

Понимая свою слабость, Алана отдавала себе отчет в том, что Пэкстона не вычеркнуть из жизни так, как это можно было сделать с Гилбертом. И эта мысль ее очень волновала и даже настораживала. Потому что ее новый супруг — человек, который должен бы быть ее заклятым врагом, — совершенно завоевал ее сердце, и она чувствовала, что всегда будет любить его.

Будь проклят Генрих, пославший сюда именно его! Так думала Алана, смывая мыльную пену со спины Пэкстона. Почему бы королю не послать сюда вместо Пэкстона кого-нибудь старого и страшного? Ведь даже в случае, если бы ей пришлось выйти за какого-нибудь старика замуж, она не опасалась бы потерять себя.

Обойдя ванну, намереваясь сполоснуть ему грудь, плечи и руки, она вновь обратила внимание на кровоподтеки, так хорошо заметные сейчас на его лице: то были следы ненависти Риса ко всем нормандцам. Мысленно она содрогнулась, и вновь заныло ее сердце. Ей ужасно хотелось вернуться в прошлое, не совершать своего поспешного и необдуманного поступка, не убегать в лес и тем самым оградить Пэкстона от всего, что выпало на его долю.

И тут ее осенило.

Пока она размышляла, пока беспокоилась, что может влюбиться в этого нормандца, было уже поздно, слишком поздно!

Она уже любила его.

И как раз поэтому ей было столь невыносимо больно видеть его связанным в складской хибаре, поэтому она была так подавлена, узнав, что Пэкстон должен умереть. Потому и потребовала от Дилана, чтобы тот помог ей освободить Пэкстона, и это несмотря на то, что все они рисковали жизнью. Будь на месте мужа какой-нибудь другой нормандец, Алана вряд ли реагировала бы подобным образом.

И что же теперь ей делать?

— Алана.

Услышав свое имя, она заметила, что Пэкстон сосредоточенно смотрит на нее.

— Что?

— Тебя что-то беспокоит? — спросил он. «Столько всего, что ты и не представляешь…»

Ей хотелось выкрикнуть эти слова прямо ему в лицо, однако она заставила себя сдержаться. Любовь была и для нее самой откровением, и Алана предпочитала сохранять осторожность, так как чувствовала свою крайнюю уязвимость.

— А п-почему ты спросил?

— Такое выражение лица у тебя — ошеломленное. Так что же тебя тревожит?

Алана боялась, что он сумеет прочитать правду в ее глазах. И чтобы не встречаться с Пэкстоном взглядом, она посмотрела на воду в ванне.

— Да ничего, — сказала она. — Это тебе просто показалось.

Ей нужно было уйти куда-нибудь подальше от него, чтобы там собраться с мыслями, успокоиться. Побрызгав водой ему на грудь, чтобы убрать мыльную пену, она бросила губку в воду и хотела было встать, но Пэкстон ухватил ее за руку.

— А ноги вымыть забыла? — спросил он.

Она чуть сощурилась, подняла губку из воды, взяла мыло. Неужели же он сам не может вымыться?

— Знаешь, а я ведь придумал, как тебя наказать, — сказал он.

Алана перестала тереть ему ногу и посмотрела Пэкстону прямо в глаза. Эти последние слова он произнес таким бесстрастным деловым тоном, что Алана поняла: он уже нисколько не интересуется тем, что же так беспокоит ее. Это и обрадовало и насторожило ее.

— Ну и как?.. — поинтересовалась она, видя, что сам он не торопится продолжить.

— Всякий муж имеет право ожидать от своей жены покорности, так ведь?

— Наверное.

Пэкстон прищелкнул языком.

— Наверное, говоришь? Алана, насколько я припоминаю, в день свадьбы ты дала обещание во всем слушаться меня.

— Да, только пока у меня не было возможности доказать свое послушание.

— Я не спорю. Но ты пообещала слушаться меня, и ничто не может изменить данное тобой слово.

— А где же связь между моим послушанием и придуманным наказанием?

— Дело в том, что теперь, о чем бы я тебя ни попросил, чего бы от тебя ни потребовал, ты будешь в точности исполнять, не спрашивая о причинах, не возражая, не рассуждая. Ни единого слова не должно срываться с твоим уст в ответ. Разве только слова о том, что ты поняла и согласна выполнить. Ты будешь покорна мне, жена, во всем.

Алана, чувствуя некоторое смущение, смотрела на него. Неужели он полагал, что женился на сварливой бабе, которая только и намерена, что противоречить? Даже с Гилбертом она не пыталась утвердить свою волю над волей мужа. До тех самых пор, пока его вероломство не сделалось совсем уж невыносимым.

— Я не вполне понимаю, о чем идет речь.

— Скоро поймешь, что я имею в виду. А пока что помой и другую ногу.

Убрав вымытую ногу под воду, он вытащил другую. Размеренными движениями Алана принялась тереть и эту ногу. Когда и эта нога была намылена, Алана бросила губку в ванну и выпрямилась.

— Вот ты и вымыт, достопочтенный мой супруг. Не желаешь ли чего-нибудь еще?

Пэкстон внимательно посмотрел на воду, будто там было скрыто что-то интересное.

— Но есть ведь еще и другие части тела, которые ты не вымыла. Ты забыла про них.

— Думаю, эти места ты вполне можешь вымыть и самостоятельно.

— Да, но я хочу, чтобы их вымыла ты.

— Да, но ведь…

— А где же послушание? Помнишь, жена, мы говорили: слушаться во всем…

Сжав зубы, Алана поглубже вздохнула, успокаиваясь. И вновь она опустилась на колени и выловила из ванны губку.

Без всяких рассуждений и колебаний.

Эти слова пришли ей на память, пока она обдумывала, как же ей мыть Пэкстона там.

— Может, хочешь, чтобы я вылез? — поинтересовался Пэкстон.

— Нет уж! — выдохнула она и опустила намыленную губку в воду.

На ощупь она потерла спину и часть ягодиц со своей стороны. Когда она обошла ванну, чтобы достать и другую ягодицу, опущенная в воду рука наткнулась на его член. К крайнему удивлению Аланы, член был сильно напряжен. Она вытащила руку из воды и вскочила на ноги.

— Все вымыто, — поспешно объявила она, чувствуя, как пылает лицо.

— Да, кое-что вымыто, — согласился Пэкстон. — Во всяком случае, для первого раза сойдет.

Он поудобнее привалился спиной к краю ванны. Алана напряженно следила за ним. Полагая, что он еще не все сказал, она ждала продолжения. Однако Пэкстон молчал.

— И это все? — спросила она, надеясь на положительный ответ.

Пэкстон лениво оглядел жену с головы до ног.

— Есть еще одна вещь, которую я намерен потребовать от тебя, — заявил он.

У Аланы тотчас же все перевернулось внутри.

— И ч-что же именно?

— Разденься и залезай ко мне в ванну.

Глава 17

Алане показалось, что сердце прыгнуло и затем вовсе перестало биться. Когда же биение восстановилось, то удары были настолько сильными, что отзывались грохотом в ушах.

— Разденься и залезай ко мне в ванну, — повторил Пэкстон.

— Я вообще-то предпочитаю мыться одна, — сказала она, как только к ней вернулась способность говорить.

— А я предпочитаю, чтобы было по-другому, — возразил он. — Помнишь, ты обещала слушаться меня.

— А что, если я не соглашусь? — спросила она.

— Пожалеешь. Могут быть последствия.

— Какие, например?

— Ну, что обычно делают мужья в тех случаях, когда их жены становятся неуправляемыми?

Алана уставилась на него. Не намеревался ли он побить ее? Пока она не заметила в его характере никаких признаков грубости и способности на жестокость. Более того, рассказ отца Джевона о том, что кнут выпал из руки Пэкстона чуть раньше, чем стражник у ворот крикнул о прибытии Грэхама с отрядом, говорил в пользу Пэкстона.

Алана поинтересовалась:

— Это у тебя такие шуточки?

— Шуточки? Продолжай не повиноваться мне, и ты очень скоро узнаешь, шуточки ли это!

Пэкстон продолжал в прежней позе нежиться в ванне. Алана взглянула на дверь, которая сейчас была закрыта. Покусывая нижнюю губу, она раздумывала о том, как далеко она сумеет убежать, прежде чем Пэкстон догонит ее.

Решила, что не стоит и пробовать, учитывая, что Пэкстон гибок, подвижен и стремителен. Вспомнив также о том, как ловко он расправился с Рисом, когда мужчины стояли лицом к лицу. Она понимала также, что для победы он воспользуется любыми средствами.

Впрочем, что это она боится залезть к нему в ванну? Они ведь были уже близки. И хотя Алана рассчитывала, что он даст ей побольше времени прийти в себя, она была уверена, что рано или поздно он заявит свои права на нее. К сожалению, получалось «раньше».

— Ну как, жена?

Вздохнув, Алана стянула с себя блио, сняла платье, башмаки. Вытащив из волос гребни и заколки, она положила их поверх сваленной у ног одежды. Теперь на ней оставалась только одна нательная рубашка. Нервно потеребив ткань, Алана наконец решилась и через голову стянула последнее.

Разжав руки, Алана позволила рубашке упасть на пол.

— Доволен теперь?

«Пока еще нет», — подумал Пэкстон, жадно разглядывая ее обнаженное тело. Однако очень скоро он будет самым удовлетворенным из всех мужчин в этих краях.

Он протянул к ней руку ладонью вверх.

— Иди же сюда, сладкая моя.

Она колебалась, однако протянула ему ладонь. Он поддержал ее, когда она осторожно перешагивала через край, опуская ногу в воду.

— Не надо.

Пэкстон даже перестал дышать, когда их тела соединились. Алана прикрыла глаза и с усилием проглотила слюну. Они хорошо чувствовали друг друга. Посмотрев на ее лицо, Пэкстон заметил возле бровей небольшие морщинки и подумал о том, какие же именно мысли могут быть у Аланы в голове в такие минуты. Впрочем, тотчас же он понял.

— Почему тебе непременно нужно смущать меня? — сказала она и посмотрела на него.

Пэкстону стало жаль ее.

— Я вовсе не хотел смущать тебя. Но лишь хотел показать, что у тебя решительно нет причин бояться меня…

— Если это и так, то все равно у тебя странные способы доказать мне это.

— Полагаю, ты с Гилбертом никогда…

— Нет, мы с ним никогда, — оборвала она его. Пэкстон почувствовал неуместность упоминания о Гилберте. И все же по ее ответу он отлично понял, что Гилберту никогда и в голову не приходило расположить к себе жену, пригласив ее в ванну.

Неужели же в любовных делах Гилберт был таким невеждой? Неужели он был таким эгоистом, что думал только о том, как удовлетворить себя, и совсем не думал о женщине? Если так, то это еще один минус человеку, которого Пэкстон некогда считал своим другом.

Пэкстон решил сделать все возможное, чтобы Алана перестала вспоминать о своей жизни с Гилбертом. Все ее мысли должны быть сосредоточены только лишь на нем одном. А то наслажение, которое она получает от Пэкстона, должно вытеснить все ее мысли и страхи на веки вечные.

Он взял губку и намылил ее.

— Волосы подбери, чтобы я их не намочил.

Концы ее длинных волос уже были в воде, но все же Алана послушалась его. Обеими руками взяв рассыпавшиеся волосы, она подняла их и стала придерживать возле затылка.

Увидев ее с закинутыми за голову руками, Пэкстон прищурился. Груди Аланы, каждая из которых была правильной круглой формы, как будто бы дразнили его. Он хотел взять в рот каждую из пленительных маковок, но заставил себя сдержаться.

Как бы невзначай ее губы коснулись его губ. Пэкстон почувствовал мгновенно разгоревшийся огонь. Пэкстон и сам не мог бы ответить, почему он не вытащит Алану из воды и не отнесет на постель, чтобы овладеть ею.

Соблазнять… медленно и легко…

Это было необходимо, чтобы он и она смогли как следует насладиться близостью.

Сдерживая собственное нетерпение, Пэкстон провел намыленной губкой по ее шее, затем по плечам. Не обошел вниманием и ее руки. Затем двинулся к груди.

Губка полностью закрыла одну грудь, и Пэкстон легко ее поглаживал. Затем то же самое он проделал и со второй грудью. Мыльная пена устремлялась вниз, чуть задерживаясь возле сосков.

Пэкстон все сильнее хотел ее. Он намылил ее грудь, живот, пупок. Через талию губка пробралась ей за спину, затем настала очередь ягодиц и бедер.

— Что ты делаешь?

Чувствовалось, что ей недостает воздуха. Пэкстон в ответ улыбнулся.

— Как что? Играю, — ответил он, больше всего желая отбросить губку и добрагиваться до Аланы только ладонями. — Разве ты хочешь, чтобы я остановился?

«Нет», — подумала Алана.

Ее тело пронизывали потрясающе приятные токи. Зачем же ей желать, чтобы это прекратилось?

Пэкстон принялся окунать губку в воду и убирать с тела Аланы пену — от шеи вниз. Когда она повернулась, он вымыл ей спину, после чего отложил губку и притянул Алану к себе.

У нее мурашки побежали по всему телу, едва только Пэкстон взял грудь в рот. Он начал сосать очень нежно, затем сосок почувствовал прикосновение его горячего языка. Все существо Аланы наполнилось невыразимым удовольствием.

Затем Пэкстон занялся другой грудью, проделывая с ней то же самое. И раньше стон готов был вырваться из ее уст, но теперь, когда Пэкстон взял в рот другую грудь, Алана уже не могла сдержаться.

Выпустив из рук волосы, она обеими руками ухватилась за плечи Пэкстона.

— С ума сойти можно…— прошептала она и робко попыталась оттолкнуть его.

— Нет, нельзя. Наслаждайся удовольствием. Расслабься и наслаждайся, пусть оно полностью захватит тебя, как это случилось в первый раз.

Алана вспомнила, как все происходило тогда, на лесной поляне. Она полностью покорилась желаниям своего тела и всецело отдалась Пэкстону.

— Поцелуй меня, — сдавленным голосом сказал он, едва только их взгляды встретились.

Алана в этот момент и сама больше всего хотела почувствовать на губах вкус его поцелуя. Она подалась вперед. Их животы соприкоснулись, ее соски уткнулись в его грудь. Поймав ладонями ее голову, он притянул ее к себе.

Горячие и влажные, его губы жадно раскрылись в ожидании ее губ. Алана горячо ответила на его поцелуй.

Со сдавленным стоном Пэкстон оторвался от ее губ.

— Это невозможно…— произнес он и отстранил ее.

Пораженная, Алана молча уставилась на него.

— Но в чем дело? — спросила наконец она.

— Не могу сделать так, как мне хотелось бы.

И едва только были произнесены эти слова, как Пэкстон уже поднялся и перешагнул через край ванны. Алана тихо вскрикнула, когда он легко поднял ее из воды и поставил на ноги. Взяв полотенце, он насухо вытер ее тело. Затем вытер себя и отбросил намокшую льняную простыню в сторону. Затем поднял Алану на руки и понес к кровати.

— Ну вот, так лучше, — удовлетворенно произнес он, прежде чем накрыть губами ее губы. После недолгого поцелуя Пэкстон принялся покрывать поцелуями ее лицо, опуская свои губы все ниже и ниже, надолго задержался в том месте, где у Аланы на шее билась жилка. Затем он поцеловал каждую ее грудь, провел языком по коже от соска к талии, задержался возле пупка.

Алана понимала, что Пэкстон сводит ее с ума. Вот губы коснулись ее волос. Когда Алана почувствовала его язык, она вздрогнула.

— Что ты делаешь?

— Люблю тебя, как тебя прежде никто не любил. Она чувствовала у себя на теле его горячее дыхание.

И раньше, чем она смогла сказать «да» или «нет» этой новой атаке, он приник к ней губами, а его язык дразнил, углублялся и упивался ею.

Поначалу она лежала, расслабив руки, затем пальцы Аланы принялись непроизвольно сжиматься, захватывая покрывало. Дыхание замерло в груди. Скоро она обхватила его голову и принялась все сильнее прижимать к себе лицо Пэкстона.

Бедра Аланы отчаянно двигались, сердце готово было выпрыгнуть из груди. Ее пронизывали языки пламени, грозя захватить целиком. Как во сне она увидела, что Пэкстон вновь оказался на ней.

— Доставь мне удовольствие, — сказал он. Как же она могла ему в этом отказать?

Она раскрыла ему свои объятия, обхватила ногами его узкую талию. Их животы слились, горячая плоть прижалась к горячей плоти.

— Все, что ты хочешь, — сказала она, протянув губы к его губам.

Пэкстон заглянул ей в глаза.

— Алана…

Ее имя прозвучало сейчас как нежнейший призыв, и в то же самое мгновение губы слились в страстном поцелуе. Поцелуй был неподражаемо сладким и возбуждающим. Алане показалось, что она сейчас растает под ним. Спазм удовольствия наполнил все ее сущест во. В этот же самый момент она почувствовала, что и тело Пэкстона сильно сотрясается. Как только он кончил в нее, из горла Пэкстона вырвался низкий хриплый крик.

Уставшие, они некоторое время лежали без движения. Но скоро Пэкстон, тесно прижав к себе Алану, перевернулся на спину.

Чуть придя в себя, она спросила:

— Ну как, я доставила тебе удовольствие, о котором ты просил?

«Боже, ну конечно же да!» — подумал он, потому что сейчас все получилось даже лучше, чем в первый раз.

Убрав с ее влажного лица несколько прилипших волосков, Пэкстон улыбнулся ей.

— Я удовлетворен уже тем, что ты рядом. Но, отвечая на твой вопрос, могу сказать: да, ты доставила мне то удовольствие, о котором я просил. И даже больше того.

Она опустила голову ему на плечо и зевнула.

— Я рада это слышать, — сказала она, чувствуя, как сами собой закрываются сделавшиеся вдруг тяжелыми веки.

Пэкстон накрыл ладонью руку Аланы, положенную ему на грудь.

— Усни, сладкая моя, — прошептал он, поцеловал ее в висок и покрывалом прикрыл ей ноги и плечи.

Алана признательно кивнула. Вскоре она уже спала.

Прижимая к себе жену, Пэкстон лежал и внимательно разглядывал ее лицо.

Затрепетали длинные ресницы, чуть разомкнулись губы, и Алана издала легкий вздох. Потоки воздуха чуть коснулись волос на его груди.

Как завороженный Пэкстон смотрел на нее и не мог отвести глаз.

«Восхитительная» — это слово лишь отчасти могло охарактеризовать Алану. Однако даже не ее внешность прежде всего привлекала Пэкстона. С самого первого мгновения, как только он ее увидел, его привлек какой-то потаенный, скрытый огонь.

Он сейчас вспомнил, как она боролась с сэром Годдаром, как держала себя перед ним самим, как вела себя с дядей и остальными своими соплеменниками, пытаясь спасти его, Пэкстона, от чудовищной казни.

Для такой молодой и изящной женщины Алана обладала невероятной храбростью. Как профессиональный воин, Пэкстон восхищался ее бойцовскими качествами.

Но не только этим.

Странное тепло почувствовал он вдруг на сердце. Пэкстон прислушался к себе и понял, что это самое тепло заполняет все его существо.

«Нет. Не только этим…» — решил он.

Изумленный тем, что происходило в его душе, Пэкстон замер.

Черт побери! Да возможно ли это? Неужели он и вправду влюбился в эту женщину?

К крайнему изумлению и радости Пэкстона, он знал ответ.

Да!

Глава 18

Алана и Пэкстон стояли на краю высокого обрыва. Река текла в доброй сотне футов под ними.

Пэкстон внимательно оглядывал небо и окрестный ландшафт, пытаясь определить, куда же именно отпустить соколицу, которая сидела у него на руке. Наблюдая за супругом, Алана вновь ощутила, как все ее существо наполняется уже знакомым теплом.

Прошло три недели с момента их возвращения из поселка, и в эти три недели Алана наслаждалась жизнью так, как не наслаждалась никогда прежде.

Любовь.

Она никогда прежде не подозревала, что это чувство может быть таким вдохновляющим и всепоглощающим.

Алана с грустью наблюдала за мужем. Если бы этот человек любил ее, большего и желать было бы нельзя.

— Ну же, девочка… — произнес Пэкстон и поднял руку с птицей. — Посмотри, какая там отличная жирненькая куропатка.

Он сдернул колпак с головы соколицы. Устремив на жертву хищный взгляд, соколица поднялась в воздух, и через мгновение когти хищницы вонзились в жертву.

— Превосходная выучка, — сказал удовлетворенный Пэкстон, когда соколица опустила к его ногам безжизненную шотландскую куропатку и уселась на подставленную перчатку. — Кто обучал птицу?

— Я сама, — сказала Алана, подняла с земли куропатку и бросила ее в кожаную сумку, где уже покоились три другие куропатки, пойманные раньше. Разогнувшись, Алана увидела, что Пэкстон смотрит на нее. — Тебя это удивляет?

— Нет, сладкая моя. Я уже ничему не удивляюсь. Скорее я восхищаюсь тобой, а иногда бываю просто очарован.

Понимая, что он имеет в виду минуты их близости, Алана вспыхнула. Затем она увидела в его глазах этот особенный, неповторимый блеск. Он хотел ее! Опять хотел! Сколько у него сил! А ведь они бывают близки по нескольку раз в день, не считая ночи.

— А ты можешь думать о чем-нибудь кроме этого? — поинтересовалась она.

— В последнее время ни о чем другом. — Пэкстон расплылся в улыбке. — Ни о чем другом, когда ты рядом. Мне кажется, восхитительная жена моя, что я все никак не могу насытиться тобой.

Глаза его потемнели, и это было признаком желания. Румянец на щеках Аланы сделался более ярким, сердце забилось учащенно. Для того чтобы скрыть смущение, она проговорила:

— Угомонился бы хоть на время. — Она подняла с земли сумку с добычей. — Нужно все это перенести в крепость, чтобы у повара осталось время приготовить.

— Успеется, — сказал он.

Посадив соколицу в стоявшую рядом маленькую клетку, он швырнул туда кусок свежего мяса в награду за отличную охоту, продемонстрированную птицей. Затем закрыл клетку.

Стащив тяжелую крагу, он вытер руки о кусок тряпицы и сказал:

— У меня другие планы. — Он обнял Алану. Сумка с добычей упала на землю.

Легкая радостная дрожь пронзила тело Аланы, как только его губы коснулись ее шеи.

— Вы очень уж нетерпеливы, сэр, — сказала она. — Неужели вам не приходит в голову, что нас могут увидеть?

— И пусть! — сказал он, поднимая ее юбку до бедер.

Алана остановила его руку.

— Ну не здесь же, Пэкстон! Тут ведь даже спрятаться негде.

Он чуть отстранился и посмотрел на нее.

— Что ж, тогда давай отыщем большое дерево, за которым мы сможем укрыться.

Алана и слова не успела вымолвить. Пэкстон взял ее за руку и повел от края утеса в сторону леса. Она, правда, не возражала. Но у нее было такое чувство, что кто-то за ними наблюдает.

Они увидели огромный дуб.

— Как, это место подходит тебе? — поинтересовался он.

— Да, — ответила она.

— Вот и прекрасно, — сказал он, прижав Алану спиной к дереву. — Я шага больше ее могу сделать, не отведав вкуса твоих восхитительных губ.

И он тут же стал целовать ее. Алана втайне восхищалась его поцелуями. Как только их языки соприкоснулись, она почувствовала, как рука Пэкстона подняла ей юбку. Скоро его пальцы оказались между ее ног, лаская и тем самым возбуждая Алану. Она простонала, не отрывая губ, почувствовав, как от его руки тотчас же сделалась влажной. Он тесно прижался к ней, и она почувствовала, как он возбужден. Не стремясь только лишь получать удовольствие, она погладила его напряженный член. Алана очень хотела почувствовать его без одежды, но сейчас это было невозможно. И она принялась через материю поглаживать его.

— Боже, — оторвавшись от ее губ, выдохнул Пэкстон, — я просто умираю, как хочу тебя.

— Прямо сейчас?

— Да. Именно сейчас, Алана.

Испытывая ничуть не меньшее нетерпение, она согласно кивнула.

Пэкстон потянул Алану в сторону, и вдруг они неожиданно заметили, как кто-то промелькнул совсем рядом с ними.

Испугавшись, Алана тихо вскрикнула. Пэкстон застыл на месте.

— О, я совсем не хотела вам мешать, — произнесла Гвенифер.

Взглянув на Пэкстона, Алана заметила на его лице злую гримасу. Что ж, она вполне понимала и разделяла его гнев. Кузина повела себя довольно бестактно.

— Что тебе нужно, Гвенифер? — спросила Алана.

— Я как раз пыталась тебя разыскать, чтобы сказать, что завтра покидаю вас и отправляюсь в Клвид. Я уже давно не была дома, самое время возвращаться. Так вот, я надеялась, что мы побудем вместе оставшееся время. Я даже не подозревала, что вы… ну, словом, я понимаю, что смутила вас своим появлением. Но, впрочем, я ведь и сама не ожидала. Извините меня ради Бога.

Она повернулась, собираясь уйти, но Алана, вопросительно посмотрев на Пэкстона и получив одобрение, остановила кузину.

— Эй, Гвенифер, погоди! — Кузина остановилась, и Алана направилась к ней. — Ты возвращайся сейчас в крепость, а мы с Пэкстоном придем следом. Нам только нужно забрать соколицу и добычу.

— Я так хочу, чтобы Пэкстон позволил тебе побыть эти оставшиеся часы вместе со мной, — призналась Гвенифер, — потому что за последние три недели мы практически не виделись с тобой.

Известие о том, что Гвенифер уезжает, оказалось для Аланы неожиданностью. Хотя она понимала, что с тех пор, как вышла замуж, стала совсем негостеприимной, но ничего с этим не могла поделать. Когда приходилось выбирать между мужем и кузиной, она всегда оставалась с Пэкстоном. Но ведь так и должно было быть.

— Уверена, что он нам непременно позволит, — ответила Алана, желая больше всего, чтобы кузина побыстрее исчезла.

Кивнув, Гвенифер направилась к тропинке. Как только она скрылась за деревьями, Алана взглянула на Пэкстона, который вплотную приблизился к ней.

— Наверное, она сердится на нас за то, что в последнее время мы совершенно перестали ее замечать.

— Если кто и сердится, так это я. За то, что она нам все испортила, я был готов даже наподдать ей как следует.

— Наверное, то, что она увидела, ее сильно потрясло. Ведь она еще девственница.

Пэкстон хмыкнул в ответ.

— Ну, это как сказать! Алана взвилась:

— А ты откуда знаешь?

— Если ты желаешь знать, спал ли я с ней, то могу схазать откровенно: нет, не спал.

— Тогда как же ты можешь такое утверждать?

— Ну, мужчины вообще чувствуют подобные вещи.

— Это как же?

— Ну, достаточно как следует посмотреть в глаза женщине… Посмотреть, ках она себя ведет. Уверяю, что твоя кузина знает гораздо больше, чем ты думаешь.

Алана возмущенно сказала:

— Если тебе что-то кажется, это еще не основание что-то утверждать.

— Уверяю тебя, ты заблуждаешься насчет своей кузины. Ведь она буквально предлагала себя мне.

— Это потому, что я просила ее, — сказала Алана и тут же пожалела об этом.

— А могу я поинтересоваться зачем? — спросил Пэкстон, на лице которого появилось удивление.

Алана не смела взглянуть ему в глаза.

— Это все происходило тогда, когда от отца Джевона я узнала про эдикт Генриха. Я тогда попросила Гвенифер, чтобы она покрутилась возле тебя и попыталась все разузнать. — Сейчас только Алана смогла взглянуть на него. — Так что если ты полагаешь, будто она вешалась тебе на шею не с этой целью, а для чего-нибудь другого, ты ошибаешься!

Пэкстон прищелкнул языком.

— А ты ведь подтвердила мои подозрения, Алана. Хотя зачем это было тебе нужно, я не догадывался. И, тем не менее все это еще не вполне объясняет ее поведение, если она всего лишь стремилась узнать то, что касалось нашего с тобой предрешенного союза.

Алана прищурилась.

— Ты все еще намерен порочить ее? Но зачем?

— Я всего лишь говорю о том, какие чувства она у меня вызывала.

Алана не смогла спокойно принять этого объяснения.

— Чувства, ты сказал? И свои чувства ты хочешь использовать как доказательство?

Пэкстон пожал плечами.

— Иногда этого бывает вполне достаточно. Но раз уж пошел у нас с тобой такой разговор, я вот что скажу: если бы на ее месте оказалась ты и если бы именно ты принялась меня соблазнять таким образом, как это делала она, я бы после этого считал недостойным и унизительным даже разговаривать с тобой! Если женщина до такой степени бесстыдна, это редко остается без последствий, если только мужчина не вовсе уж безразличен к ней. Она меня совсем не интересовала. Ты, именно ты с самого начала занимала мои мысли и чувства. — И Пэкстон опять стал целовать Алану. — Скажи, согласна ли ты вернуться к тому, что мы не закончили?

Алана вздохнула.

— Я ведь обещала Гвенифер, что мы пойдем в крепость. — Алана взяла его за руку. — Она ведь завтра уезжает, Пэкстон. Как в этой ситуации я могу отказаться побыть с ней остаток дня? Кто знает, сколько теперь пройдет времени, пока мы не увидимся снова.

Он улыбнулся ей в ответ.

— Хорошо, — сказал он и осторожно убрал с лица Аланы тонкую прядь волос. — Ты вполне можешь провести остаток дня с Гвенифер. Но сначала мы зайдем в спальню. Я отниму у тебя совсем немного времени, после чего весь оставшийся день будет в твоем распоряжении. Согласна?

Весьма польщенная таким предложением, Алана улыбнулась ему в ответ.

— Согласна.

Пэкстон притащил всю пойманную птицей добычу повару, которого заметил во дворе и который сейчас направлялся в залу, желая переговорить с Аланой.

Когда они вернулись, Пэкстон пропустил Алану вперед, сказав, что придет сразу же, как только сделает неотложные дела. Не увидев Аланы во дворе, он решил, что она поднялась в спальню.

У него сразу же разыгралось воображение, едва о представил ее обнаженной. Он помчался в спальню, на полпути встретив Мэдока, который как раз спускался ему навстречу.

— Твоя хозяйка сейчас в спальне? — спросил ero Пэкстон.

— Нет, она на кухне.

— А почему именно там?

— Одна из женщин очень сильно порезала большой палец на руке, и вот моя госпожа послала меня за лекарствами. — Он приподнял шкатулку со снадобьями, которую держал в руке, чтобы Пэкстон смог убедиться. — Шкатулка была в ее комнате — она ведь залечивала ваши кровоподтеки и царапины.

В ее комнате… Это определение возмутило Пэ-кстона. Мэдок отказывался рассматривать спальню как совместную комнату Пэкстона и Аланы, потому что так до сих пор не смог примириться с замужеством Аланы. Сколько еще должно пройти времени, прежде чем уэльсцы начнут доверять ему?.. На сей счет Пэкстон старался не заблуждаться.

— Когда увидишь ее, — обратился он к Мэдоку, — скажи, что я наверху.

Мэдок что-то пробурчал под нос и посторонился.

Пэкстон двинулся наверх, шагая через ступеньку. Он и сам удивлялся сейчас нахлынувшему желанию. Он вел себя как подросток, который впервые узнал женщину! Впрочем, с Аланой он как будто заново родился.

Войдя в спальню, Пэкстон снял с пояса меч, сбросил тунику.

Умывшись, он потрогал щеки, желая убедиться, что с сегодняшнего утра, когда он брился, они не успели зарасти щетиной. От царапин и былых кровоподтеков не осталось и следа. От Риса теперь остались разве что неприятные воспоминания. Он взял кусочек зеленого ореха, почистил зубы, как это делала Алана и все остальные уэльсцы. Затем вытер их куском материи.

Он отстегнул шпоры и снял сапоги. Шпоры упали на пол, а сапоги оказались один в углу, другой возле двери. Оставшись в длинной рубахе, он направился к кровати.

Пэкстон с размаху опустился на середину матраца, так что поперечные ремни заскрипели и кровать готова была, кажется, развалиться. Он перевернулся на спину и вдруг обнаружил приставший к груди кусочек ткани. Раньше Пэкстон его не заметил — отчасти потому, что ткань была желтоватой, под цвет постели.

Он снял кусок ткани с груди и, нахмурившись, принялся разглядывать. Это был лоскут шерстяной тряпицы и выглядел он ужасно: края обгорели, в середине — дырка, вымазан в грязи и траве. Внимание Пэкстона привлекла шелковая вышивка, идущая сверху вниз и слева направо.

Ему показалось, что подобный рисунок он уже где-то прежде видел. Повернувшись к свету, он внимательнейшим образом исследовал находку.

Пэкстон резко вскочил.

Саламандра?!

Он смотрел и не мог поверить глазам.

У вышитого животного недоставало хвоста и головы, однако выгнутое тельце и исходящие языки пламени сохранились прекрасно. Действительно, вышивка представляла собой часть саламандры. А это значило, что кусок материи некогда принадлежал Гилберту, потому как именно у Гилберта эмблемой была саламандра, изображение которой он носил на тунике и на боевом вымпеле.

Пэкстон внимательно рассмотрел дырки. Похоже, то были отверстия, оставленные лезвием кинжала. Он внимательно осмотрел края. Кровь. Это была кровь.

Выругавшись, Пэкстон вскочил с постели. Мысли его смешались: он верил и не мог поверить.

Быть того не может!

Он не доверился своей интуиции, напрочь позабыл про осторожность и поверил Алане. И все это из-за того, что он очень уж хотел ее. Потерял голову и влюбился.

Но теперь у него в руке было явное доказательство ее вины. Неровный кусок шерстяной ткани с обоженными краями и разводами грязи и крови; разрывы на ткани, равно как и красноречивая эмблема — все это вместе взятое делало картину вполне ясной. Перед ним была часть туники, в которую Гилберт был одет в день своей гибели.

Пэкстон услышал, как отодвинулась щеколда на двери. Прищурившись, он поднял голову. Запыхавшаяся, с горящими щеками, улыбающаяся, Алана торопливо вошла в спальню.

— Извини, что я задержалась, — сказала она, закрывая за собой дверь. — Одна из здешних женщин серьезно порезала палец на руке. Мэдок и я, мы должны были помочь, иначе она потеряла бы много крови.

Пэкстон в упор смотрел на нее. Алана говорила и одновременно снимала с себя блио. Должен ли он позволить ей раздеться? Может ли он швырнуть ее на постель и овладеть ею со всей силой клокотавшей в его груди ненависти? Тем более что это будет в последний раз?

— Погоди! — резким голосом приказал он. Готовившаяся стянуть одежду через голову Алана от его окрика замерла и недоуменно уставилась на него.

— В чем дело? — поинтересовалась она, выпуская из рук край одежды. — Что случилось?

Он показал ей клок шерстяной туники. Тряпка дрожала у него в руке.

— Вот что случилось!

Она еще больше смутилась, и возле бровей обозначились морщины.

— А что это?

— Подойди и посмотри, жена.

Алана рассматривала его находку, а он внимательно рассматривал жену. Через несколько секунд ее руки задрожали, а лицо побледнело. Она посмотрела на Пэкстона.

В ее глазах можно было прочесть всю правду, и тем не менее он хотел услышать все от нее самой.

— Гилберт ведь не утонул, так? Не утонул, а умер от кинжала?

Слезы навернулись ей на глаза, однако они не могли сейчас разжалобить Пэкстона. Алана молчала, и тогда он схватил ее за плечи и принялся отчаянно трясти. Голос его гремел, заполняя собой все пространство спальни:

— Отвечай мне, женщина! Это ведь следы кинжала, так?

Алана всхлипнула, и почти как новый всхлип прозвучал ее робкий ответ:

— Да!

Тело Пэкстона напряглось.

— Кто убил его?

Она взглянула на него спокойным твердым взглядом.

— Я его убила.

Глава 19

— Врешь!

Слово как клинок пронзило Алану, а Пэкстон вновь принялся трясти ее за плечи. Губы его дрожали, готовые произнести еще множество слов, но ни единый звук не был произнесен вслух. Испуганная его гневом, Алана попыталась оттолкнуть Пэкстона.

— Я же сказала, что я убила Гилберта. Разве не это ты хотел знать?

— Мне нужна правда.

— Это и есть правда, — повторила Алана.

— Тебе едва ли удалось бы нанести Гилберту столько ран. Ты и одного удара кинжалом не сумела бы сделать. Он был сильнее тебя, да и ростом выше. Кроме того, он был рыцарем, опытным бойцом. А теперь говори, кто убил его и почему.

Алана понимала, что он хочет знать. Но пусть бы даже он избил ее сейчас до бесчувствия, она никого не выдаст.

— Я убила Гилберта, — повторила она.

Грозно простонав, он оттолкнул ее. Алана вынуждена была сделать два шага назад. Наблюдая за Пэк-стоном, она увидела, как он, чувствуя свое бессилие, запустил пятерню в волосы. После паузы он вновь принялся пытать ее:

— Ведь наверняка Рис и твои кузены убили его, разве не так?

— Не так.

— Черт побери, женщина! Почему ты покрываешь их?!

Потому что они защищали меня!

И хотя эти слова пронеслись у нее в голове, она не произнесла их вслух. Пусть даже Рис и отказался от нее, она не допустит, чтобы он или его сыновья пострадали от Генриха. Это была только ее ошибка. Если бы она не вышла замуж за Гилберта, наивно полагая, что сумеет таким образом защитить свое наследство, ничего бы не произошло. А если уж во имя справедливости необходимо, чтобы за ушедшую жизнь кто-то заплатил, пусть же отнимут жизнь у нее, а не у кого-нибудь другого.

— Пэкстон, послушай же, это я убила Гилберта. И сделала это, потому что он пытался убить меня.

— Убить тебя? Но почему?

— Потому что он ненавидел меня.

— Нена…— Пэкстон замолчал и посмотрел на нее. — А ты в этом уверена?

— Он ненавидел меня, потому что только этим я могу объяснить его желание избавиться от меня. И это сущая правда.

Пэкстон внимательно посмотрел на нее. Опять губы его были плотно сжаты.

— Думаю, тебе лучше все самой рассказать, Алана. Расскажи все, что случилось в день гибели Гилберта.

На нее нахлынули воспоминания: борьба… падение… Однако она заставила себя не думать об этом.

— Пожалуй, мне лучше начать с начала. Может, тогда ты сумеешь что-нибудь понять.

— Если хочешь, но только не молчи и рассказывай. У Пэкстона кончалось терпение, и Алана молила

Бога, чтобы ей удалось убедить мужа, что именно она, а не кто другой, убила Гилберта.

Внутри у нее все дрожало, но она заставила себя собраться, поглубже вздохнула и начала говорить, стараясь, чтобы голос звучал спокойно и естественно.

— Когда я вышла за Гилберта, я его не любила. Думаю, что и он не любил меня. С моей стороны это был эгоистический поступок. Вся земля в округе была моим наследством.

А когда Гилберт прибыл сюда, я поняла, что мое наследство переходит к нему. И вот тогда мне пришла в голову мысль: если я выйду за него, то смогу передать все это своим детям, которые будут наполовину нормандцы, наполовину уэльсцы. Полагала, что все достанется только им, а они смогут передать эту землю своим детям, и так далее. А, кроме того, я думала, что после женитьбы на этой земле восстановятся мир и спокойствие.

И поначалу наши отношения были вполне любезными, даже дружелюбными. Но вскоре Гилберт начал замыкаться в себе, из-за всякой ерунды сердился на меня. Я никогда не могла объяснить почему. Что касается моих надежд, что мои потомки будут всегда проживать на этой земле, то они постепенно превращались в дым.

— Я верю, что всему этому положил начало Гилберт, а не ты, — сказал Пэкстон. — Расскажи мне лучше, что было в тот день, когда он погиб. Что произошло?

Ужас охватил ее при воспоминании о том, что ей пришлось пережить. Понижая, что у нее нет выбора, она стала рассказывать:

— Несколько дней подряд шли сильные дожди. Утром того дня, когда Гилберт погиб, дождь на неко торое время прекратился. Он пришел и пригласил меня прогуляться. Я была удивлена, однако же согласилась.

Выйдя из леса, мы спустились вниз, к реке, туда, где камни. Я уже тебе показывала. Мы там стояли и наблюдали за бурлившим потоком воды. И неожиданно Гилберт толкнул меня. Я едва не упала в реку, чудом успев схватиться за его рукав. Он ударил меня по руке, мы начали бороться. Но ведь он был намного сильнее! И неожиданно для себя я оказалась в воде. Я…

Алана остановилась, и в памяти возникло все, что произошло тогда. Она увидела себя, беспомощно барахтавшуюся в воде. Она то выныривала на поверхность, то уходила под воду. Едва только удавалось вынырнуть и глотнуть воздуха, как ее тотчас же утягивало на глубину. Такого ужаса Алана никогда раньше не испытывала. Даже теперь, хотя миновал почти целый год, ее начало трясти, как трясло тогда, когда ей все-таки удалось вылезти из водоворота, едва не утянувшего ее на дно.

— Алана?

Услышав свое имя, она вздрогнула. Подняв глаза, она увидела Пэкстона прямо перед собой. Схватив ее за руку, он повел ее к постели. Молча стоял он рядом и наблюдал за ней. Алана отвернулась.

— Ты в состоянии продолжить? — спросил он, наконец.

— Да, — ответила она, чувствуя, что страх сменился гневом при воспоминании о предательстве Гилберта.

— Если да, то продолжай.

Алана положила руки на колени и распрямила плечи. Это время понадобилось ей для того, чтобы придумать, что говорить дальше, так как с этого момента должна была начаться ложь.

— Итак?

— Не знаю, сколько времени я пробыла в воде и как мне удалось не утонуть. Каким-то чудом передо мной вдруг оказался сук, я ухватилась за него и с огромным трудом выбралась из воды. — Пока она рассказывала правду. — Некоторое время я лежала на берегу, приходя в себя, и вдруг услышала…

— Лежала на каком берегу реки?

Пэкстон выпалил свой вопрос так стремительно, что несколько секунд Алана молча смотрела на него.

— На этом берегу. А почему ты спрашиваешь?

Но Пэкстон лишь махнул рукой:

— Рассказывай дальше.

— Вдруг я услышала шаги. Подняла голову и увидев, что идет Гилберт. Я испугалась, что он опять попытается утопить меня. И тогда я вытащила свой нож. Как только Гилберт наклонился надо мной, я ударила его ножом.

«Все ложь», — подумала она, отлично зная, как все происходило на самом деле.

В действительности же она лежала на берегу обессилевшая, неподвижная. Опасаясь, что Гилберт может отыскать ее, она спряталась за опорами существовавшего в ту пору моста, который находился неподалеку от крепости. Едва ли не ползком перебравшись на тот берег, она сумела дойти до леса, где свалилась замертво и долго лежала, приходя в себя и отдыхая.

А вскоре она увидела Гилберта, который шел вдоль противоположного берега, увидела и вытащила нож. Алане явно повезло, что Гилберт не догадался перейти по мосту, но продолжал двигаться вдоль течения по тому берегу. Очевидно, он пытался отыскать ее тело.

Как только Гилберт скрылся из глаз, она поднялась на ноги и, помогая себе руками, хватаясь за стволы ближайших деревьев, медленно пошла в лес. Вскоре ее увидел один из дозорных. К счастью, он был на коне. Усадив ее впереди себя, он привез Алану в поселок, под защиту Риса.

Гилберт вполне мог бы остаться безнаказанным, если бы ему хватило сообразительности укрыться за стенами крепости. Рис, очевидно, не смог бы достать его. Но собственная глупость погубила Гилберта.

По каким-то соображениям, о которых Алана могла лишь догадываться, он пешком пришел к поселку. Может быть, он рассчитывал разыграть перед родственниками Аланы свое безутешное горе по поводу неожиданного и трагического исчезновения жены, пытаясь таким образом отвести от себя подозрения.

Но даже если у него и был такой замысел, Гилберт ошибся, и эта ошибка оказалась для него роковой. Потому как Рис к тому времени уже знал о его коварстве. И хотя Алана не видела кончины Гилберта, ей все рассказали.

Дозорный увидел приближавшегося Гилберта и послал напарника в поселок доложить Рису. Оставив Алану на попечение нескольких женщин из поселка, ее дядя и трое кузенов отправились перехватить Гилберта.

Они встретили его в лесу. Слезы лились у него по щекам, когда он рассказывал, что Алана оступилась и упала в бурлящий поток, как он отчаянно пытался спасти ее и, не сумев, вынужден был признать, что красавица жена утонула.

Выслушав его рассказ, Рис обвинил Гилберта в вероломстве, сообщив о том, что Алана жива-здорова. Рис сказал, что ему известна правда, что Гилберт лжет и что его коварство безнаказанным не останется.

Как громом пораженный после всего, что сказал ему Рис, Гилберт попытался убежать. Но тотчас же обнаружил, что окружен. Затем он принялся молить о пощаде, однако Рис, Дилан, Мередидд и Карадог были настроены решительно и хотели отомстить.

Их клинки вонзились в сердце Гилберта. Когда их гнев улегся, они принесли тело Гилберта к реке, которая, по словам Гилберта, якобы забрала жизнь Аланы, и сбросили его в воду.

Когда Алана узнала, какая участь постигла Гилберта, она не почувствовала ни малейшей радости. Правда, она испугалась возможного гнева со стороны Генриха, который рано или поздно узнает о смерти Гилберта. Именно тогда она и настояла на своем возвращении в крепость, тогда и сочинила историю о том, что Гилберт утонул. Она молила Бога, чтобы Генриху это объяснение показалось достаточно правдивым.

Глядя на клочок шерстяной ткани в руке Пэкстона, Алана думала и никак не могла понять, откуда же Пэкстон раздобыл эту улику. Ведь Мэдок полностью уничтожил тунику — по крайней мере, пытался уничтожить. Дождь зарядил с новой силой, и то, что не сумел сжечь, Мэдок старательно закопал. Может, был и еще человек, с самого начала знавший правду? Но кто именно?

— Алана!

— Что?

— Я спрашиваю, сколько раз ты ударила его ножом.

— Не знаю. Раз десять, а может, даже и больше. Он стиснул зубы, затем сказал:

— Я тебе не верю.

«Должен поверить, — подумала Алана. — Почему нет?»

— Я видел, как выглядит эта река, когда течение сильное настолько, что едва ли кто-нибудь может ему противостоять. Ты говорила, что в тот самый день, когда Гилберт утонул, течение было очень сильным. Ты также сказала, что боролась с Гилбертом, но он был сильнее. Также ты сказала, что «с трудом» вылезла из воды. И в таком состоянии ты физически не смогла бы нанести столько ударов мужчине, который был сильнее тебя.

— Я дождалась, когда он опустился на колени и стал переворачивать меня, — сказала она первое, что пришло ей в голову. — Именно тогда я ударила его ножом. Он, наверное, сразу же и умер, потому что обмяк и упал на меня.

— А как же остальные раны?

— Мне хотелось удостовериться, что он не выживет, — с убеждением в голосе ответила Алана. — Этот подонок пытался убить меня! А что бы ты сделал на моем месте?

«Без сомнения, то же самое», — подумал Пэкстон. И все-таки он не мог поверить ее рассказу. Особенно когда речь шла об убийстве Гилберта.

Он представил себе бурлящий водный поток. После того как Алана вышла из разъяренной реки, она должна была быть настолько слабой, что у нее не должно было бы хватить сил даже поцарапать Гилберта.

Хотя страх и жажда выжить порой способны творить чудеса!

Нет!

Все не так, это она специально говорит, чтобы спасти Риса. Пэкстон был в этом уверен.

И тут он вспомнил!

— А скажи-ка, Алана, если ты и вправду убила Гилберта на этом берегу, почему тело оказалось на том берегу реки?

Она постаралась выдержать его взгляд.

— О, да все очень просто. Я скатила тело в воду. А течение подхватило и понесло.

Он рассчитывал, что сумеет запутать Алану, однако не тут-то было! О, проклятье! И зачем она только наговаривает на себя? Зачем ставит под удар собственную жизнь, прикрывая Риса? Тем более он ведь сам сказал, что у нее нет больше родственников.

Клятвой он был связан со своим королем. И хотя Пэкстон обязательно попытается защитить ее, будет уверять, что действия Аланы были оправданными, он отлично понимал, что именно Генрих будет решать, жить Алане или нет. О Господи…

Умереть.

— Ты уверена, что рассказала мне все так, как оно было на самом деле? Что ты, ты одна, без посторонней помощи убила Гилберта?

— Да. Я готова в том поклясться.

Пэкстон заметил, что она даже не смутилась. Он тихо стоял и смотрел на нее.

— Ну так что же ты намерен делать со мной? — поинтересовалась Алана, нарушая возникшую было паузу.

— Не мне решать, Алана.

— То есть как это не тебе? Мне казалось, что ты здесь всем распоряжаешься. Разве не ты должен будешь решать, что именно со мной делать?

— О, если бы так! Прежде чем я прибыл сюда, я дал клятву Генриху, что выясню, кто убил Гилберта. И если ты причастна к его смерти, я отправлю тебя к королю, чтобы он решил твою судьбу. И вот теперь, когда ты знаешь это, продолжаешь ли ты по-прежнему утверждать, что сама убила Гилберта?

У Аланы на глазах заблестели слезы.

— Да, — вымолвила наконец она. — Я клянусь, это именно так и было.

— Что ж, в таком случае готовься к путешествию, Алана. Завтра мы отправляемся в Честер.

— Честер? А почему именно туда?

— Чтобы ты могла предстать перед королем. Именно там ты и узнаешь свою судьбу.

Глава 20

Честерская равнина, июль 1157 г .

Алана была восхищена тем видом, который открылся перед ней. Некогда обширная равнина сейчас представляла собой сплошные ряды палаток. Дым от костров поднимался к безоблачному вечернему небу. По лагерю с сосредоточенными лицами во всех направлениях двигались люди.

Нетрудно было понять, что все это значило. И, тем не менее Алана решила уточнить. Сидя верхом на лошади, она взглянула на Пэкстона, который ехал рядом с ней, и поинтересовалась:

— И что же это все означает?

Пэкстон не ответил, продолжая ехать, глядя перед собой. Впрочем, его молчание вовсе не удивило Алану. С тех самых пор, как они выехали из крепости, а было это в предрассветную пору того же дня, когда еще все рыцари в замке спали, с тех самых пор Пэкстон как воды в рот набрал. Во время переезда он практически не разговаривал с ней и не помогал Алане.

Эта его резкая перемена, эта внезапная холодность была как острый нож для Аланы. Она даже полагала, что если бы Пэкстон и вправду ударил ее ножом, едва ли Алане было бы больнее.

Впрочем, она понимала, что после ее признания отношения между ними не могут оставаться прежними. Она думала, что Пэкстон может стать резким и даже грубым, может ругать ее и всех ее соплеменников, может даже побить ее. Но Пэкстон стал молчаливым и внешне невозмутимым, что бы вокруг ни происходило. И она страдала от того, что Пэкстон сразу как-то отдалился, сделался подчеркнуто официальным в обращении с ней. Было ощущение, что она совершенно перестала для него существовать. Поэтому Алана особенно остро чувствовала свою потерянность и одиночество.

И хотя она дала себе слово, что не покажет, как ей страшно, она вынуждена была признаться, что ее тревожила полнейшая неопределенность. Как ей недоставало кого-нибудь, кому она могла бы полностью доверять, кто мог бы сейчас успокоить ее, придать душевных сил.

Но Пэкстон так быстро отдалился от нее, что Алана отлично понимала: никакой поддержки от него она явно не получит. Она осталась совсем одна. И вот теперь ее мучил вопрос: а вообще он когда-нибудь принимал ее всерьез?

Может быть, раньше, подумала она, когда Пэкстон еще не знал, что она убила собственного мужа.

Группа примерно из двадцати всадников, куда кроме нее и Пэкстона входили также сэр Грэхам, отец Джевон, Гвенифер и Мэдок, подъехали к лагерю. Все эти люди были посвящены в случившееся. Пэкстон взял с каждого слово хранить все в тайне, после чего все они выразили желание последовать за Аланой, чтобы свидетельствовать в ее пользу.

Алана решилась задать Пэкстону интересующий ее вопрос.

— Значит, Генрих намерен вторгнуться в Уэльс, так ведь получается? — выпалила она.

— Да, — сказал Пэкстон, бесстрастным голосом. — Пройдет совсем немного времени, и он со своей армией отправится воевать с Овэйном Гвинеддом, чтобы вся территория Уэльса принадлежала Генриху. Он одержит победу в считанные дни.

Полагая, что Пэкстон слишком уж уверенно предрешает ход событий, Алана усмехнулась.

— Если твой король настолько глуп, что рассуждает точно так же, как и ты сам, тогда его ожидают скорые и серьезные разочарования. Попомни мои слова: в лице Овэйна Гвинедда он встретит весьма достойного противника. — Она вновь посмотрела на военный лагерь, до которого теперь было менее сотни ярдов. — Признайся, что ты с самого начала знал о том, что именно задумал Генрих, так ведь?

— Да. Именно для этого Генрих и вернулся из Нормандии в Англию. И потому я точно знал, куда следует доставить тебя, чтобы ты могла предстать перед королем.

Пэкстон связал кожаным ремешком поводья своего коня и уздечку мерина Аланы, давая тем самым понять, что у него есть основания ей не доверять. Собственно, он ожидал от Аланы самой неожиданной выходки в любую минуту. Алана не могла понять Пэкстона. Куда ей бежать, когда вокруг столько людей, которые тотчас же отправятся за ней в погоню? И первым за ней вдогонку кинется сам же он! Пэкстон перевел своего боевого коня с легкого галопа на рысь, затем вынудил пойти медленным шагом и все время потихоньку натягивал привязной ремень, желая убедиться, что Алана послушно следует за ним.

Как только они въехали на территорию лагеря и двинулись к центральной его части, Алана тотчас же почувствовала сильный запах жареного и характерный запах тушеного мяса. Мясо жарили на вертелах, варили в котлах, поставленных на открытое пламя. Никто не мог бы сказать, сколько еды готовилось одновременно.

После обвинений Пэкстона и после того, как она по глупости тотчас же во всем призналась, у Аланы не было аппетита. Со вчерашнего дня она съела лишь немного сыру.

Недовольный таким неожиданным постом желудок Аланы сейчас выразил протест, издав долгий, громкий, урчащий звук. Рот тотчас же наполнился слюной. Однако на душе у нее было так тяжело, что Алана сомневалась, сумеет ли она и сегодня проглотить хотя бы кусок.

Женский игривый визг донесся до них. Алана обернулась, желая узнать, в чем дело. Пышнотелая молодая женщина развалилась на коленях у солдата, который, не долго думая, засунул руку ей под юбку.

Эта сцена не слишком удивила Алану, потому что где собиралась такая большая армия, тут же отыскивались женщины, желающие скрасить досуг солдат.

И хотя случалось, что вместе с воинами были и их жены, а иногда и целые семьи, все же основную массу прибившихся к лагерю составляли женщины весьма сомнительной репутации.

Кроме той женщины, что сразу бросилась Алане в глаза, она увидела также и других, которые делали недвусмысленные намеки солдатам. Были и такие, которые пытались сразу соблазнить целую группу мужчин. Как бы там ни было, а мужчины выражали большую заинтересованность и желание заплатить несколько монет за их услуги.

Одна особенно привлекательная молодая женщина, которая весьма отличалась от всех прочих как по своему внешнему виду, так и по чистоте одежды, привлекла сейчас внимание Аланы. Эту женщину какой-то симпатичный рыцарь взял на руки внес в свою палатку. Тотчас же за ними был опущен полог.

Алана задумалась над тем, случалось ли Пэкстону, будучи вдали от дома и приготовляясь к очередному сражению, таким же вот образом удовлетворять себя— с лагерной потаскухой. И если да, то теперь, когда он сделался женатым человеком, не пропала ли у него охота к подобного рода развлечениям?

Мысль о его возможной измене, о том, что он может с поразительной легкостью переспать с одной женщиной и тотчас же с другой, весьма расстроила Алану. Но, впрочем, если Генрих решит казнить ее, то Пэкстон окажется свободен и сможет делать все, что ему заблагорассудится.

Она тяжело вздохнула. Да и что толку задумываться над тем, что у Пэкстона было в прошлом и что будет потом. Не исключено, что ее муж полагал, будто волен делать все, что угодно и когда угодно. Все перестало существовать в то самое мгновение, когда она призналась, что убила Гилберта.

Лживая сука и убийца — вот как, без сомнения, он думал теперь про нее. Именно поэтому он стал так холоден, так отдалился. Ему наверняка невыносима сама мысль о том, чтобы оставаться рядом с Аланой.

Если даже это было так, Алана не могла укорять его. Если бы она оказалась на месте Пэкстона, то, скорее всего, чувствовала бы то же самое и, возможно, вела бы себя так же. С самого начала она знала, что счастье ее долговечным не будет. Рано или поздно правда всегда выходит наружу. А коль уж Пэкстон сейчас так ее ненавидит, Алане уже все равно, оставят ее в живых или нет. Вполне вероятно, что ее приговорят к смертной казни — впрочем, это будет решать лично Генрих.

Мерин Аланы остановился. Она огляделась и увидела, что они прибыли в менее людную часть военного лагеря. Пэкстон подозвал сэра Грэхама, и тот встал рядом с Аланой. Она оказалась между ним и Пэк-стоном.

Пэкстон оставался все таким же неприступным. Даже ни разу не взглянул в ее сторону. Состояние Аланы становилось все более подавленным. Она чувствовала себя отверженной. Тут она услышала, как Пэкстон, обратившись к сэру Грэхаму, сказал:

— Понаблюдай за ней. Если она сумеет ускользнуть от нас, мы едва ли сумеем разыскать ее.

Алана полагала, что единственное чувство, которое она еще способна испытывать, — это чувство грусти. Оказывается, она была неправа. Ее возмутило, что Пэкстон, говоря сейчас о том, что она может сбежать, намекал на ее коварство.

Если поначалу она еще подумывала о побеге, то сейчас Алана отлично понимала, что тем самым сразу же бросит тень на Риса, на кузенов, на любого, кого только могли заподозрить.

— Вы пытаетесь оклеветать меня, сэр, — сказала она, обратившись к Пэкстону, и глаза ее сузились. — Я не боюсь предстать перед Генрихом, и, стало быть, мне незачем убегать.

Холодным взглядом голубых глаз Пэкстон смерил Алану.

— Глупые слова! Будь у тебя хоть капля здравого смысла, ты бы опасалась предстать перед Генрихом. Потому что есть все основания опасаться его суда. — Он обернулся к сэру Грэхаму. — Глаз с нее не спускай. Вдруг да поумнеет и решится удрать. А я скоро вернусь.

Пэкстон пришпорил коня и двинулся в другую часть лагеря. Алана посмотрела ему вслед. Как только его фигура скрылась за ближайшими палатками, она перевела взгляд на Гвенифер, которая подъехала и поставила мерина на то самое место, где только что находился конь Пэкстона.

— Почему он так жесток с тобой? — спросила Алану кузина.

— Главная причина в том, что я призналась в убийстве Гилберта. А кроме этого, Гвенифер, он скорее всего проклинает сейчас тот день, когда женился на мне.

Алана поспешно отвернулась, чтобы Гвенифер не могла увидеть ее слез. Ах, как бы хотелось Алане, чтобы и Пэкстон испытывал такие же глубокие чувства.

К сожалению, это было не так.

Пламенная ненависть переполняла душу Пэкстона. Никогда прежде он не испытывал подобного чувства. Лишь железная выдержка и сила воли позволяли ему внешне оставаться невозмутимым.

Алана и ее лживость разожгли в нем это чувство, а то, что она все это время продолжала ему лгать, лишь добавляло огня. Но больше всего его злила клятва, которую Пэкстон дал Генриху.

Боже праведный! И зачем только он сделал это!

Остановив коня в нескольких ярдах от входа в королевскую палатку, Пэкстон, вместо того чтобы спешиться, остался в седле и пытался сообразить, как ему поступить дальше.

Он безоговорочно поверил Алане, когда она сказала, что Гилберт толкнул ее в реку. Но когда она говорила, что собственноручно убила Гилберта, — тут, конечно же, она лгала. Истинными убийцами скорее всего были Рис и его сыновья. В этом Пэкстон ничуть не сомневался. Но как убедить Генриха в этом?

Ведь утверждения Аланы, что Гилберт сам по себе утонул, делали ее одной из соучастниц преступления. И потом, почему, собственно, Гилберту нужно было убивать ее? Пэкстон опасался, что Генрих не поверит ее словам о замыслах Гилберта и скорее всего во всем обвинит Алану. Без сомнения, в таком случае ее повесят.

Его клятва.

Пэкстон понимал, что оказался заложником собственного слова. Хотя, с другой стороны, из всех вассалов Генриха, явившихся нынче на Честерскую равнину, только один Грэхам знал о признании Аланы. Пэкстон мог попросить своего друга забыть об услышанном. Грэхам скорее всего подчинится, и тогда преспокойно можно было бы вместе с Аланой возвратиться в крепость, где и начать новую жизнь.

Может быть.

Но Пэкстон уже не мог доверять ей. С самого начала она обманывала его, и в конце концов Пэкстон даже поверил, что ее муж и вправду утонул.

Кроме того, в день их свадьбы она удрала от него, намереваясь уйти вовсе не в поселок к родственникам, но гораздо дальше. Теперь-то Пэкстон отлично понимал, что бегство объяснялось ее опасениями, что рано или поздно вся правда об убийстве Гилберта откроется.

Но Пэкстона также интересовало еще и вот что. Были ли чувства Аланы, которые она испытывала к нему во время тех восхитительных дней и ночей, что провела с ним в одной постели, искренними или же она сбивала его с толку, подготавливая очередной побег?

И еще один момент.

Кусок ткани от туники. Судя по всему, кроме тех, кого он подозревает в убийстве, есть и еще кто-то, знающий, что Гилберт был убит. Кто бы ни положил клочок доказательства ему на постель, но этот «кто-то» наверняка хотел, чтобы двуличность Аланы сделалась для Пэкстона очевидной. Поэтому Пэкстон сомневался, что сей доброхот будет спокойно поджидать, пока ложь Аланы не сделается известной Генриху.

Кто же это?

Может, один из его собственных солдат, прежде боявшийся обнаружить свое знание? Или один из соплеменников Аланы? Может быть, кто-то не хочет простить ей новое замужество?

Мэдок?

Гвенифер?

Олдвин?

Но какую же при этом могли они преследовать цель?

— Ну и ну! Разрази меня гром, если это не Пэкстон де Бомон! Мне казалось, я видел тебя едущим бок о бок с какой-то уэльской шлюхой. И какими же судьбами ты здесь?

Сразу узнав этот голос, Пэкстон обернулся.

— А, так, значит, змея выбралась-таки из своей норы? — — сказал он прищурившись и глядя сейчас на сэра Годдарда. Этого рыцаря он хотел сейчас видеть меньше всего. — Я непременно сообщу Генриху о том, что в тюрьме Честерского замка следует сделать более надежные запоры.

— Не трудись, — сказал Годдард. — Именно Генрих и выпустил меня из тюрьмы.

— Минутная ошибка, я уверен, — сказал Пэкстон, слезая с коня.

Сэр Годдард загородил проход Пэкстону и нагло улыбнулся тому в лицо.

— У тебя нет ни власти, ни силы держать меня в тюрьме.

— Все, что происходило с тобой, было результатом королевских решений. Однако если ты сейчас же не уйдешь с дороги, то именно я определю твою судьбу! Отойди немедленно, пока я не потерял терпения. Ты однажды уже имел возможность узнать, каков я в гневе. Или, может, желаешь повторения? — Пэкстон нахмурился. — Насколько я помню, мой кулак встречался с твоим лицом не один раз, а около полудюжины. Если не хочешь испробовать опять, поторопись убраться отсюда.

Сэр Годдард отошел с пути Пэкстона. — Как великий хозяин желает, — язвительно произнес он.

Пэкстон сделал вид, будто не расслышал самых последних слов рыцаря. Отдав поводья одному из часовых, Пэкстон, обратившись к другому часовому, назвал свое имя. Часовой поднырнул под палаточный полог, а через несколько секунд возвратился и попросил Пэкстона войти.

Пэкстон заколебался.

Следует ли ему это делать? Или нет?

С одной стороны, он давал присягу, но с другой — речь шла о жизни Аланы. От напряжения он даже стиснул зубы. Желает он того сам или нет, Пэкстон обязан подчиниться обстоятельствам.

Он шагнул внутрь палатки.

Почему же в таком случае ты не скажешь ему правду?

Ходившая из угла в угол палатки Алана остановилась и повернула голову в сторону Мэдока, который мог свободно входить и выходить отсюда. С момента приезда она впервые осталась наедине со слугой и впервые они могли свободно поговорить.

За час, прошедший с момента, когда она видела Пэкстона, к ним подъехала повозка, посланная по приказу Генриха. Там были три палатки и несколько соломенных постелей. Парусиновые конструкции имели разные размеры: самая маленькая палатка предназначалась Гвенифер, самая большая — людям Пэкстона, а также Мэдоку и отцу Джевону. Средняя палатка предназначалась для нее и — она полагала — для ее мужа. Эту последнюю раньше прочих установили и натянули. Алану поместили внутрь, а около входа поставили часового.

— Почему я не рассказываю ему правды? Да потому, Мэдок, потому что именно я, а не кто иной, должна предстать перед Генрихом, — пояснила Алана.

— Почему?

— Если я буду утверждать, что сделала это в целях самозащиты, то у меня будут определенные шансы на королевскую снисходительность. Я расскажу Генриху, как все происходило на самом деле, однако ни про Риса, ни про кузенов не упомяну, иначе Генрих будет полагать, будто речь идет о крупном заговоре против его вассала.

— Но вы очень многим в таком случае рискуете, — сказал Мэдок. — Если не хотите называть Генриху действительных участников убийства этого скота, назовите мое имя. Я уже достаточно пожил на свете. Если вас повесят, мне будет очень жаль. Вы еще такая молодая.

Предложение слуги растрогало Алану. Он многие годы верой и правдой служил ей, а еще раньше отлично служил ее отцу. Не было у нее более преданного слуги, чем Мэдок. Нет, она не может допустить, чтобы он взял всю вину на себя.

— А какую же ты назовешь причину убийства Гилберта? — спросила Алана.

— Скажу, что защищал вас.

— Это ведь будет означать, что в тот день ты тоже был возле реки. Я уверена, что Генрих спросит, почему Гилберт пытался убить меня, когда тут же рядом находился свидетель. Ну, а если Генрих еще спросит у тебя, каковы были твои отношения с Гилбертом, что тогда ты скажешь?

Мэдок криво усмехнулся.

— Вы же отлично знаете, что я ненавидел его.

— Да, но ты что же, так и намерен ответить Генриху? Если да, то твоя участь предрешена. И кроме того, в твоих словах Генрих увидит намек на заговор против его вассала. А если ты солжешь и скажешь, будто уважал Гилберта, твои показания легко будут опровергнуты. Говорят, что Генрих чрезвычайно проницательный человек, а тебя, Мэдок, так легко вывести из душевного равновесия. Ты наверняка не сможешь промолчать, когда речь зайдет о тех людях, что пытаются отнять у нас наши земли. Ты ведь ненавидишь всех нормандцев и также ненавидишь их короля. А норов Генриха известен. Как только ты позволишь себе что-нибудь в этом роде — а я в этом не сомневаюсь, — он, пожалуй, прикажет убить тебя на месте. Так что нет, Мэдок, я не позволю тебе оговаривать себя. Именно я должна предстать перед ним. Я одна, и более никто.

И быть ей одной, потому что Алана очень сомневалась, что Пэкстон захочет свидетельствовать в ее пользу.

И зачем только он вошел в ее жизнь! Алана никогда раньше не испытывала такой боли. Так его любить — и знать в то же время, что он отнюдь не разделяет ее чувств. Боль в груди была невыносима. Ну хоть когда-нибудь это кончится?

Только с ее смертью, решила она.

Алана услышала рядом с палаткой голоса. Полог поднялся, и Пэкстон вошел внутрь. Он сперва посмотрел на нее, затем его взгляд остановился на Мэдоке.

— Оставь нас, пожалуйста, — сказал он.

Тон его был сдержанным, и Алана почувствовала холодок страха, пробежавший у нее по спине.

— Но вы ведь не можете допустить, чтобы этому делу был дан ход, — сказал Мэдок и, сощурившись, посмотрел на Пэкстона. — Она…

— Мэдок! — крикнула Алана, полагая, что слуга намерен сейчас все выболтать. — Мой муж попросил тебя выйти отсюда.

— Ну-ка, ну-ка, — перебил ее Пэкстон. — Что это ты намеревался только что сказать, Мэдок?

Взглядом, исполненным мольбы, она впилась в Мэдока, умоляя его не говорить ничего, что может выдать ее план. В ответ Мэдок плотно сжал зубы и посмотрел на Алану.

— Так, ничего особенного, — объявил Мэдок, повернулся и выбежал из палатки.

— Ну, ты хотел о чем-то со мной поговорить? — спросила Алана, как только они с Пэкстоном остались вдвоем.

— Я только что разговаривал с Генрихом. Через некоторое время мне велено привести тебя к нему.

Алана осознала приближение опасности. Однако она постаралась справиться со своими чувствами и сохранить предельное спокойствие.

— И какова же была его реакция на твои слова о том, что я убила Гилберта?

— Не был удивлен этим сообщением, но и обрадован тоже не был.

— Стало быть, он разгневался?

— Ну, мне доводилось видеть его и более сердитым. — Пэкстон склонил голову и изучающе посмотрел на нее. — Ты ведь, кажется, говорила, что не боишься предстать перед ним? Если это так, какое тебе дело до его настроений?

Сердце Аланы часто и сильно забилось.

— Я вовсе не боюсь предстать перед ним, — заявила она. Может, если бы она повторила эти слова несколько раз вслух, ей удалось бы поверить, что все это так, в сущности, и есть. А может, и не удалось бы, кто знает. — Мне просто хотелось узнать, чем все это может кончиться.

— Грозит виселица, — прямо сказал Пэкстон. Она уставилась на него. Алана поняла, что все очень серьезно. Она сглотнула слюну, и ей показалось, что она проглотила и свое сердце.

— Думаешь, он не поверит моему рассказу?

— Ну, поскольку ты вознамерилась говорить ему неправду, то можешь быть совершенно уверена, что он тебе не поверит.

— Но это вовсе не ложь! — продолжала упорствовать Алана.

Пэкстон действовал стремительно. Он схватил ее за плечи и резко привлек к себе.

— Твое упорство и повторение этой лжи — сущая глупость, Алана, — сказал он. — Твоя жизнь сейчас находится под угрозой. Достанет ли у тебя мозгов понять, что именно я тебе говорю?

— А не все равно?

Этот ее простой вопрос сбил Пэкстона с толку.

— Что?

— А не все равно тебе, выживу я или буду казнена?

— Какую ты чушь говоришь! — сказал он, не скрывая собственного изумления. — Мне вовсе не все равно. Менее всего я хочу, чтобы тебя казнили.

— Почему?

Он еще более нахмурился.

— Потому как ты не сделала ничего такого, за что полагается казнь.

Она, конечно, рассчитывала совсем на другой ответ. И хотя она рисковала сейчас услышать слова, способные вовсе ее раздавить и смять, тем не менее не смогла удержаться и не спросить:

— А как же наши отношения, Пэкстон? Что, если король будет ко мне снисходителен, захочешь ли ты в таком случае, чтобы я оставалась твоей женой?

— Мы же поклялись быть вместе, «покуда смерть не разлучит нас». Так оно и будет.

— Ты мне не ответил, — перебила она его. — Я хочу знать, простишь ли ты меня за то, что я говорила тебе неправду о смерти Гилберта? Могут ли между нами быть опять нежные чувства?

Он внимательно посмотрел на нее.

— Если честно, то я даже и не знаю теперь. Доверие уже исчезло. А возникнет ли оно снова — время покажет.

Алана почувствовала, что сердце ее сжалось. И зачем только она завела этот разговор? Тем более что, скорее всего, ее все-таки повесят. Зачем усугублять и без того трудное положение?

— Знаю лишь одно, Алана. Если ты не расскажешь правду, тебе едва ли доведется узнать, что нас с тобой ждет в будущем.

«И все же пока остается надежда», — подумала она. Ведь он оставил надежду, ведь не сказал, что у них теперь отношений быть не может. Может, дело в том, что у нее более определенное мнение относительно того, что именно ее ожидает?

— Ты хочешь, чтобы я сказала, что Рис убил Гилберта? Я правильно понимаю?

— Если он убил, то да.

— Ну вот, представь, что я говорю Генриху, что Рис, мой дядя, убил Гилберта… Что сделал это исключительно для того, чтобы отомстить ему за попытку убить меня. Можешь ли ты уверить меня, что Генрих не расценит это как попытку заговора, тем более что, находясь в полном здравии и твердом уме, я обманула его, заверив, будто Гилберт сам утонул?

— Этого я не могу обещать.

— Почему?

— Потому что тебе придется объяснить, почему Гилберт желал твоей смерти.

Алана понимала это все и сама. Ей просто хотелось услышать от него подтверждение.

— В таком случае правда такова, как я тебе и сказала: я убила Гилберта.

Сжав зубы, Пэкстон закрыл глаза. Затем, открыв, он разжал руки, отпуская Алану.

— Что ж, быть по-твоему. — И направился к выходу. — Пойдем же, Алана. — Он кивнул и приподнял для нее палаточный полог. — Генрих тебя ждет.

Глава 21

Пэкстон был мертвенно-бледен. И на то имелись основания.

Когда он и Алана вошли в палатку Генриха, они встретились лицом к лицу с сэром Годдардом. Рыцарь явился по приказу короля, чтобы дать показания относительно смерти Гилберта. Алану же по приказу Генриха попросили пока подождать снаружи. Ей сказали, что, когда понадобится, ее вызовут. Так она и осталась под конвоем.

Пэкстону показалось странным, что Алане было запрещено находиться вместе с тем, кто свидетельствует против нее. А то, что Годдард будет свидетельствовать именно против Аланы, у Пэкстона сомнений не вызывало. Ведь она тем самым лишалась возможности по ходу разбирательства исправлять те ошибки, которые могли быть допущены. И хотя супруге не было дано возможности защищаться, Пэкстон решил, что будет выступать за Алану.

— Ты мог бы мне рассказать, какие отношения сложились между сэром Гилбертом и леди Аланой? — спросил Генрих у рыцаря, который сейчас стоял возле Пэкстона и так же, как и Пэкстон, неотрывно смотрел на короля.

— Да, — ответил сэр Годдард, — я вполне могу рассказать об этом. Не скажу, что они ладили друг с другом. Она была той еще женой, вечно пилила своего супруга. Они постоянно ссорились, и обычно по ее вине. Сэр Гилберт как мог старался сохранять подобие мира в семье. Он был чрезвычайно к ней снисходителен. Я не видел ни разу, чтобы он поднял на нее руку. Будь она моей женой, думаю, я на месте Гилберта давно бы прибил ее.

При этих словах у Пэкстона кровь закипела. Он, впрочем, сомневался, что все это так на самом деле и было. Но как он может опровергнуть слова рыцаря?

— Сир, — сказал он, прерывая сэра Годдарда, — эти свидетельские показания дает человек, который постоянно пренебрегает своими рыцарскими обязанностями, к тому же он очень много пьет. За то время, что я знаю его, сейчас он говорил наиболее неприятные вещи про леди Алану. И говорил так лишь потому, что она из уэльсцев. Этот человек пытался опорочить ее. И однажды чуть ее не изнасиловал. Я был свидетелем. Именно после этого случая мне и пришлось отправить его в Честерский замок, чтобы там он дожидался суда и приговора за свои проступки. Без сомнения, все, что он говорит сейчас, — сущая ложь.

Генрих гневно взглянул на сэра Годдарда.

— Это правда? Ты пытался изнасиловать его жену?

— Его жену? — переспросил сэр Годдард. — В тот момент она вовсе не была его женой. И я не пытался ее изнасиловать. Дело было как раз наоборот. Эта потаскуха пыталась соблазнить меня.

Терпение Пэкстона иссякло. Он схватил сэра Год-дарда и занес было кулак.

— Ты лжешь, мразь, — сказал он сквозь зубы. — Именно пытался изнасиловать, и сам отлично знаешь это.

— Прекратить! — приказал Генрих грозным голосом. — Оставь его, сэр Пэкстон, и немедленно.

Пэкстон выпустил тунику сэра Годдарда и с силой оттолкнул от себя рыцаря.

— Он все врет, сир, — сказал Пэкстон, обратившись к Генриху.

Король поднял подбородок.

— Твои слова, сэр Годдард, вызывают сомнения. Я отлично знаю сэра Пэкстона. Он человек чести. Если он утверждает, что ты пытался изнасиловать женщину, у меня нет оснований ему не верить. Тебя выпустили из тюрьмы Честерского замка лишь потому, что мне нужны рыцари для борьбы против Овэйна Гвинедда. Ты будешь воевать. Но если только тебе повезет и после сражения ты останешься живой, я распоряжусь, чтобы ты был наказан за те преступления, что совершил прежде. И не пытайся удрать, сэр. Я распоряжусь, чтобы даже на поле брани тебя стерегли охранники. Я понятно говорю?

— Ага…— пробурчал сэр Годдард. Генрих обратился к Пэкстону:

— Ты остался верен данному слову и сообщил мне о том, что, по признанию леди Аланы, она убила собственного мужа, пусть даже и при самозащите. Вскоре она предстанет перед моим судом. Я пытаюсь понять Гилберта и характер его отношений с женой, а также понять, что привело его к смерти. И потому, если ты что-нибудь знаешь про это, я прошу тебя рассказать мне. Твоей жене будет дана возможность защищаться. Я заинтересован в справедливости, а вовсе не в отмщении, сэр Пэкстон. Пойми это.

— Да, сир, — сказал Пэкстон, понимая, что будущее Аланы под большим вопросом. Как только все будет высказано и обсуждено, он надеялся, что король будет не только справедливым, но также и милосердным.

— Сэр Годдард, — обратился Генрих к рыцарю, — я хочу, чтобы ты рассказал мне о событиях того дня, когда погиб сэр Гилберт. Говори без преувеличений, без желания опорочить кого бы то ни было, без собственных домыслов по поводу того, что ты думаешь о случившемся. Говори лишь о том, что ты сам видел и слышал.

Рыцарь рассказал о событиях того дня: как Алана возвратилась в тот вечер одна, как все отправились на поиски Гилберта, но не сумели его найти, как на следующее утро обнаружили тело Гилберта в миле ниже по течению.

— Ты видел какую-нибудь кровь на тунике или вообще какие-нибудь следы, могущие навести на мысль, что сэр Гилберт был зарезан? — спросил Генрих.

— Нет. Там все было в грязи и в травяных разводах. Но ведь никто тогда и не пытался обнаружить следов подлого убийства. Нам же сообщили, что он утонул.

— И как же реагировала леди Алана, когда вы принесли тело в крепость?

— Она плакала и вела себя так, словно для нее это ужасное горе. Настояла, чтобы ей самой было дозволено омыть и убрать тело. Она и ее слуга Мэдок занимались этим. Затем сэра Гилберта похоронили.

«Мэдок…» — подумал Пэкстон. Конечно же, именно он помогал Алане убирать тело Гилберта. Уж он-то наверняка знает, как именно умер Гилберт, от чьей руки. Однако практически невозможно будет заставить его рассказать все, как оно было на самом деле. Мэдок слишком предан своей госпоже.

Но даже если бы и удалось убедить его в необходимости рассказать правду, как только бы он предстал бы перед Генрихом, его ненависть к Гилберту и его невыдержанность дала бы о себе знать. Он ведь так ненавидел и Гилберта, и Пэкстона, и вообще всякого, кто рассчитывал присвоить себе земли, где Мэдок родился и прожил всю жизнь. В этом случае показания Мэдока скорее помешают Алане, чем помогут ей.

— Сэр Пэкстон!

— Да, сир?

— А не прибыл ли сюда также и этот самый Мэдок?

— Прибыл, сир. Равно как и кузина леди Аланы — Гвенифер.

— Было бы неплохо мне побеседовать с ними, — сказал Генрих.

И как раз в этот момент в палатку вошел посыльный. Генрих сделал ему знак подойти, после чего этот человек нагнулся и что-то зашептал на ухо королю. Генрих утвердительно кивнул, посыльный отошел в сторону.

— Появились важные дела, которыми я должен немедленно заняться. Сейчас для меня главная забота — борьба против Овэйна Гвинедда. И потому на сегодня мы оставим разбирательство. Тебя, сэр Пэк-стон, и твою супругу я вызову завтра. Также я хочу, чтобы с вами вместе явились ко мне этот Мэдок и Гвенифер. А пока — всем доброго вечера.

— И вам также, сир, — сказал Пэкстон, почтительно кланяясь. Повернувшись, он вышел на воздух.

— Ну как, Генрих хочет видеть меня прямо сейчас? — спросила Алана.

— Нет, — сказал Пэкстон, заметив, что солнце уже собирается опуститься за горизонт. — Ему принесли какие-то важные известия. Он сказал, что вызовет нас завтра.

Из палатки появился сэр Годдард. Увидев его, Алана заволновалась, Пэкстон предусмотрительно встал между рыцарем и своей женой.

— Я всегда знал, что это ты убила его, — заявил сэр Годдард. — И очень скоро ты за это поплатишься. Надеюсь, что Генрих прикажет сперва вздернуть тебя на виселице, а затем твою отрезанную голову посадят на острие пики. Ты это заслужила.

Сказав все это, рыцарь двинулся в другую часть лагеря.

— Не могу понять, почему Генрих выпустил из тюрьмы такого негодяя, — сказала Алана, обратившись к Пэктону.

Пэкстон кивнул охранникам, затем, взял жену за руку, и они направились к своей палатке.

— Ему нужны рыцари, которые могли бы воевать против твоих соплеменников.

— Да, у твоего короля, должно быть, серьезная нехватка воинов. С такими, как этот сэр Годдард, только и выигрывать сражения. Овэйн Гвинедд разобьет Генриха, и вскоре ты сам убедишься в этом.

«О эта чертова уэльская гордость…» — подумал Пэкстон, и сердце его наполнилось гневом. С трудом он заставил себя сдержаться. Но как только они вошли внутрь, он резко повернул Алану к себе и схватил за плечи.

— Ты сейчас меньше всего должна беспокоиться по поводу исхода схватки между Генрихом и уэльсским принцем. Неужели же своей дурной головой ты не в состоянии понять, что тебя ожидает виселица! Ты что, и вправду хочешь, чтобы тебя поскорее вздернули? Хочешь умереть за преступление, тобой не совершенное?

— Почему же не совершенное? — возразила она. — Я сама его совершила.

Гнев, который Пэкстон старался сдерживать, готов был выплеснуться наружу.

— Все пытаешься защищать своих родственничков? А обо мне ты подумала? Я ведь твой муж, Алана! И, прежде всего, ты должна думать обо мне, а уж потом обо всех остальных. Если мы с тобой кому и должны быть преданы, то нашему будущему ребенку.

— Ребенку? — пораженная, переспросила Алана.

— Да. Разве ты никогда не думала о том, что, вполне вероятно, ты уже зачала ребенка? Мы ведь с тобой не один раз были вместе.

Все еще не оправившись от изумления, она сказала:

— Когда мы жили с Гилбертом, я столько раз надеялась, и пришлось лишь разочаровываться… Ну, словом, я даже не подумала… что могу быть беременной. Нет, все-таки я не способна родить. Никакого ребенка у меня не будет, — с уверенностью в голосе произнесла она.

— А откуда ты можешь знать наверняка? — поинтересовался Пэкстон. — Ты ведь привыкла скрывать правду, полагая, будто таким образом защищаешь Риса и его сыновей. И тем не менее я могу сказать с уверенностью, что ты эгоистка. Ты не убивала Гилберта, но если ты будешь в своей лжи упорствовать, то вполне можешь убить моего наследника.

— Нет, — сказала она, и это прозвучало как стон. — Я не могу зачать ребенка.

Несмотря на то, что в палатке был полумрак, Алана увидела, как на глаза Пэкстона навернулись слезы.

— Это у Гилберта не могло быть ребенка. Подумай об этом, Алана. Вспомни о тех долгих ночах, что мы провели в объятиях друг друга. Вспомни, как нам с тобой было хорошо вместе. И что же, ты хочешь, чтобы навсегда исчезла для нас возможность наслаждаться близостью? Этого ты хочешь?

— Я вообще ничего не хотела бы терять, — сказала она. В голосе ее чувствовались слезы.

— Тогда зачем же ты упорствуешь во лжи?

— Ты ничего не понимаешь!

— Не понимаю. Объясни.

— Дело в том, что Генрих может заподозрить, будто все мы организовали заговор против Гилберта. Причем не только Рис, Дилан, Мередидд и Карадог, но вообще все, кто живет в поселке. И даже уэльсцы, живущие в крепости. Ты сам видишь, какую армию пригнал Генрих. Ну, а если король прикажет лишь небольшой части здешних воинов отправиться и уничтожить всех моих родственников? Зачем же должны умереть все эти люди, если вместо них вполне можно ограничиться только моей смертью?

О, если бы он нашел такие слова, которые убедили бы Алану признаться Генриху в том, что вовсе не она держала нож в руке, если бы она дала слово, что не знала о смерти мужа до тех пор, пока ей не показали тело, — тогда король вполне мог бы проявить по отношению к ней милосердие.

— Стало быть, ты признаешь, что Рис и его сыновья — подлинные убийцы? — решительно сказал он.

— Нет! Это я убила Гилберта!

Пэкстон хотел сейчас так ее встряхнуть, чтобы у нее зубы застучали.

— Ты упрямая дура, вот кто ты! Я представляю, как все происходило на самом деле. И происходило вовсе не то, что ты говоришь!

— Что ты имеешь в виду?

— А то! Я отлично помню, как в день, когда мы впервые были вместе, ты убежала к своему дяде. Скорее всего, в день, когда умер Гилберт, ты так же вот убежала за реку. Я отлично себе представляю, как ты выбралась из воды, перешла на ту сторону по мосту, который в то время существовал, о чем мне как-то рассказал сэр Годдард. Словом, тебе удалось добраться до поселка — возможно, не без помощи одного из тех дозорных, что вечно прячутся в лесу. А как только Рис узнал о вероломстве Гилберта, то взял с собой сыновей, и все они отправились разыскивать твоего коварного мужа, чтобы расквитаться с ним за то, что он хотел убить тебя.

Глаза Аланы расширились.

— Что, разве не так все было? — не унимался Пэкстон и для убедительности хорошенько тряхнул ее за плечи.

— Да, так, — вынуждена была сознаться Алана. — Но если только ты посмеешь сказать это Генриху, то я заявлю, что все это ты сам выдумал.

У Пэкстона не было больше сил спорить.

— Ты все еще продолжаешь упорствовать в своем желании умереть. — Несмотря на слабый свет в палатке, он увидел, как она подняла на него глаза. — Что ж, в таком случае все свои воспоминания ты унесешь в могилу. Когда петля будет затягиваться на твоей шее, я хочу, чтобы ты вспомнила обо всем, что согласилась потерять навсегда.

Пэкстон резко притянул ее к себе и поцеловал сердитым, жадным поцелуем. В душе у Пэкстона клокотала злость. Хочет умереть — это ее дело, но будь он проклят, если напоследок не займется с ней любовью.

Его язык оказался у нее во рту. Пэкстон стал искать ее грудь. Он почему-то был уверен, что Алана начнет сопротивляться. Но вместо этого он услышал, как она застонала и ответила на его поцелуй. Ее страсть ничуть не уступала страсти Пэкстона.

Он помог ей освободиться от одежды. Затем торопливо стянул одежду с себя. Обняв Алану, он потащил ее к соломенной постели, присланной вместе с палаткой.

Пэкстон уложил Алану на жесткое ложе и поставил колено так, что ей пришлось раздвинуть ноги.

— Ты должна отлично представлять все то, что готова потерять! — сказал он.

С каждой атакой он проникал все глубже и глубже, и она охотно встречала его натиск.

Пэкстон приподнял ее за ягодицы, чтобы Алана оказалась поближе.

— Вот это все помни! — яростно прошептал он и, не позволив ей ответить, накрыл своими губами ее губы.

Огонь и злость слились сейчас в душе Пэкстона. Алана, лежа под ним, отчаянно выгибала спину, и ее обольстительные спазмы еще больше возбуждали его. Будь проклята эта женщина, вознамерившаяся оставить его одного! Мысль эта пронзила его сознание в тот самые момент, когда тела их достигли оргазма.

Сердце все еще бешено колотилось, и удары казались оглушительными. Пзкстон скатился с Аланы и лежал, глядя перед собой на потолок палатки, по которому двигались неясные тени. Ни единого слова не было произнесено вслух. Алана повернулась к нему спиной. Пэкстон чувствовал, как тяжесть в груди становится все сильнее.

Злость и отчаяние — вот что заставило его овладеть Аланой именно так, как он и овладел ею: грубо и стремительно.

Но ведь она сама настроилась на то, чтобы уничтожить себя, уничтожить их обще будущее, уничтожить их ребенка, если, конечно, она его уже носит под сердцем. Глупо то, что Алана решительно не желает подумать об этом.

Устав от собственных рассуждений, Пзкстон позволил себе ни о чем не думать. Однако очень скоро он подумал: не права ли Алана? Ведь если она и вправду признает, что Рис и ее кузены убили Гилберта, Генрих действительно может решить, что имел место настоящий заговор. А если она будет настаивать на убийстве с целью самозащиты, Генрих вполне может проявить милосердие по отношению к Алане.

Но почему Гилберт хотел убить собственную жену?

По словам сэра Годдарда, у Аланы и Гилберта брак был неудачным, однако во многом неудачным был именно потому, что Гилберт не особенно-то старался улучшить его. Рыцарь винил во всех смертных грехах Алану. Конечно, Пэкстон мог бы попытаться опровергнуть этот довод, но если позднее в своих показаниях Мэдок и Гвенифер сообщат сходные соображения, то у Генриха наверняка возникнет уверенность в том, что убийство — поступок несговорчивой женщины, которая давно уже намеревалась убить своего мужа.

Чувствуя сильное беспокойство, Пэкстон поднялся с постели. Наклонившись над Аланой, он внимательно посмотрел ей в лицо. Глаза были закрыты, губы шептали едва различимые, как всегда во сне, слова. Выпрямившись, он начал одеваться. Натянув штаны, он поднял тунику и укрыл ею нагое тело Аланы. После этого, как был босиком, он тихо вышел из палатки.

Пэкстон несколько раз с наслаждением глубоко вдохнул прохладный ночной воздух. Затем уселся на корточки возле входа в палатку и принялся раздумывать, лениво потягивая из земли травинки.

Клок туники, который теперь находился у Генриха… Кто именно и с какой целью подбросил его на постель?

Пэкстон напряженно думал. Ни один человек не казался способным на такое. Пэкстон постарался не замыкаться только на Гилберте, а взглянуть на ситуацию шире.

Что может побудить мужчину убить собственную жену? Ненависть, о чем однажды говорила Алана? Или другая женщина? Последнее казалось Пэкстону гораздо более вероятным.

Каковы могли быть намерения Гилберта? Может, ему хотелось убить Алану именно для того, чтобы жениться на ком-нибудь другом?

Скажем, на Гвенифер?

Насколько ему было известно, между Гвенифер и Гилбертом существовали теплые отношения. В то же время он сомневался, что Гвенифер была девственницей. Возможно ли, что у Гвенифер и Гилберта была связь? И что именно они вознамерились убить Алану? Что ж, это вполне возможно, подумал Пэкстон. Но одно дело предполагать, и совсем другое — доказать это.

Ведь догадка — не аргумент и тем более не доказательство. Если он попытается обвинить Гвенифер, та наверняка будет все отрицать. Без стройных доказательств Пэкстону не удастся показать, что она лжет. А, кроме того, припоминая их спор с Аланой относительно невинности Гвенифер, он мог быть уверен, что Алана займет сторону Гвенифер и будет утверждать, что между кузиной и ее бывшим супругом ничего, кроме дружеских отношений, не существовало.

Так Пэкстон пришел к тому, с чего начал. Глядя сейчас на догоравший костер, Пэкстон чувствовал, как в душе его растет отчаяние. Тут он заметил мужскую фигуру.

Человек явно направлялся к костру. Он остановился, вытащил кожаную фляжку, глотнул вина. Вытерев руказом губы, мужчина зашагал дальше, затем как подкошенный упал возле кострища. Человек вновь приложился и глотнул вика. Отняв флажку от губ, он покачал головой, затем удовлетворенно кивнул.

Вдруг Пэкстон услышал истошный крик. Он вновь посмотрел туда, где горел костер, и, тотчас же вскочив на ноги, ринулся к мужчине, на котором загорелась одежда.

Вместо того чтобы кинуться на землю и начать кататься, старясь таким образом сбить пламя, мужчина вертелся вокруг себя, оглашая окрестности жутким криком.

Многие выскочили из палаток и, поняв, что происходит, вновь скрывались в палатках и выбегали оттуда с одеялами в руках.

К тому времени, когда Пэкстон подбежал к бедолаге, человек превратился в живой факел. Понимая, что именно такую смерть Рис некогда уготовил ему, Пэкстон содрогнулся. Горевшего мужчину окатили водой из ведра, после чего Пэкстон выхватил из чьих-то рук одеяло, свалил беднягу на землю и погасил пламя. Вполне возможно, что уже слишком поздно. Пэкстон чуть не упал в обморок от запаха обожженной плоти. Затаив дыхание, он положил человека на сгашу. Вид обгоревшего был чудовищен. И вдруг Пэкстон сообразил, что знает этого человека. Полумертвые глаза, смотревшие снизу вверх, без сомнения, принадлежали сэру Годцарду. Он был мертв. Ему не придется больше страдать.

Пэкстон с головы до ног укрыл покойного одеялом. Затем поднялся. Хотя он не пожелал бы никому подобной смерти, Пэкстону казалось очевидным, что сэр Годдард получил причитавшееся ему сполна.

Повернувшись, Пэкстон зашагал к своей палатке. Ему так сейчас хотелось найти успокоение в объятиях Аланы!

Был полдень следующего дня. Алана стояла и слушала показания Мэдока, который отвечал на вопросы Генриха. Гвенифер находилась тут же. Отец Джевон и Сэр Грэхам тоже были в палатке. В нескольких футах от палатки находился Пэкстон.

Прошлой ночью, когда он отнес Алану на соломенную постель, у них все получилось бурно и стремительно. Оставив жену, он был уверен, что она заснула. Вернувшись в палатку, он чувствовал себя отвратительно, его била дрожь. До утра он так и не рассказал ей, свидетелем чего довелось ему быть и как именно погиб сэр Годдард.

Весь ужас увиденного Пэкстон держал в себе. Алане же он только сказал, что хочет ее. Теперь он старался быть нежным и внимательным. В ласках Пэкстона, в его горячих поцелуях чувствовалась такая страсть, что лучше всяких слов говорила о том, насколько он желает Алану. И тем не менее он так и не произнес тех слов, которые были столь необходимы Алане. Как ни грустно было ей сознавать, однако она решила, что этих слов она от него так никогда и не дождется.

Отбросив воспоминания, Алана услышала, как Генрих спросил у Мэдока:

— Твоя хозяйка и сэр Гилберт, — они ссорились?

— Случалось.

— И кто из них обычно начинал ссоры?

— Сэр Гилберт и начинал. Он по отношению к моей госпоже всегда держался холодно и всякий раз высказывал свое неудовольствие. Как бы она ни пыталась ублажить его, все ему было не так. У каждого человека есть свой предел. В какой-то момент нужно уметь и защищаться.

— Случалось ли тебе видеть, чтобы сэр Гилберт поднимал руку на свою жену?

— Да, однажды я был свидетелем подобного.

— Он что, ударил ее?

— Нет, — вынужден был признать Мэдок. — Он замахнулся было, но опустил руку и пошел прочь.

— Насколько я знаю, у них не было общих детей, так ведь? — спросил Генрих.

— Не было, — ответил Мэдок.

— Ты в курсе, они спали вместе?

— Ну, это очень личный, я бы сказал, вопрос, — нахмурив брови, сказал Мэдок.

— Я всего лишь хочу выяснить, не получалось ли так, что леди Алана отказывала мужу в его супружеских правах, — пояснил Генрих.

— Это касается только ее.

— И все же я хочу услышать ответ, — настаивал Генрих.

— Они спали на разных постелях, однако он очень часто приходил к ней. Много времени они не оставались вместе, но этого было вполне достаточно.

— А скажи мне, Мэдок, каково твое личное мнение о сэре Гилберте? Скажи, ты уважал этого человека?

— Я уважал бы его, если бы он лучше относился к моей госпоже. Однако он вел себя с ней чрезвычайно грубо. Очень трудно уважать человека, который так обращается со своей супругой.

Генрих сложил руки на груди и несколько раз пристукнул каблуками.

— А скажи-ка мне, как вообще ты относишься к нормандцам?

Алана в ужасе затаила дыхание.

— Я стараюсь никогда о них не думать, — ответил Мэдок.

— Ну, а все-таки, если ты думаешь о них, какие мысли возникают у тебя? — продолжал допытываться Генрих.

— В присутствии женщин не принято говорить о своих мыслях, — ответил Мэдок. — И лишь поэтому я воздержусь от этого.

— Ты говоришь как истинный уэльсец.

— Так ведь я и есть истинный уэльсец. И очень этим горжусь.

— Не могу не поверить, — сказал Генрих. — Расскажи-ка мне в таком случае о том дне, когда погиб сэр Гилберт Фитц Уильям.

— Несколько дней подряд лил сильный дождь, а в тот самый день вдруг прекратился. И сэр Гилберт попросил мою госпожу прогуляться с ним. Было еще ранее утро, когда они вышли за пределы замка. И с того момента я не видел мою госпожу вплоть до позднего вечера, когда сна прибежала одна, без мужа.

— Сказала ли она тебе о том, что именно произошло?

— Сказала, что сэр Гилберт столкнул ее в реку.

«Полуправда», — отметила мысленно Алана, помня, что в действительности сказала Мэдоку много больше, чем он счел возможным сейчас рассказать. Мэдок явно старался увильнуть от ответа.

— Она не сказала тебе, что убила его?

— Нет, — искренне ответил Мэдок.

— Кто убирал тело, когда его вытащили из воды?

— Моя госпожа и я сам.

— Стало быть, ты видел следы от ран?

— Да.

— А тогда, не сказала ли она тебе тогда, что убила его? — поинтересовался Генрих.

— Нет.

— А ты ее спрашивал?

— Нет.

— Кажется странным, что ты увидел на теле столько ран и даже не поинтересовался, откуда они взялись.

— Может, для вас это и странно. Моя главная обязанность — служить моей госпоже. А вовсе не расспрашивать ее. Этот подонок получил по заслугам за то, что пытался убить ее. Я помог омыть его тело, одел его и похоронил. Вот, собственно, как все было.

— Может быть и так, — сказал Герних. — А может быть и нет. Ладно, Мэдок, можешь пока отойти в сторону. Алана из Лланголлена, пожалуйста, подойди сюда.

Хотя Алана и старалась не подавать виду, внутри у нее все дрожало. Она подошла и присела в реверансе. После чего смело взглянула в глаза королю.

— О твоем признании я услышал от сэра Пэкстона. Насколько я понимаю, ты признаешься, что убила Гилберта Фитц Уильяма, моего рыцаря и вассала, при самозащите. Правильно ли я изложил?

— Да.

— Расскажи мне тогда, как все произошло. Алана рассказала Генриху наполовину все, как и происходило. Наполовину же ее рассказ был выдуман. Алана лишь старалась говорить так, как она рассказывала Пэкстону, чтобы оба ее рассказа не слишком отличались. Гилберт пытался столкнуть ее в реку, они боролись, она казалась в воде. К счастью, ей удалось ухватиться за сук, и она сумела выбраться на берег.

— Когда я услышала его шаги, то испугалась, что он вновь попытается столкнуть меня в воду. Я вытащила нож и затаилась. Подойдя вплотную, Гилберт перевернул меня на спину, и тут я и всадила ему нож. А потом столкнула тело в воду.

— А зачем понадобилось изображать, будто он утонул? — спросил Генрих. — Если уж он пытался убить тебя, зачем же было скрывать это?

— Я уэльская женщина. Поэтому я боялась, что вы не поверите моему рассказу.

— А зачем ты согласилась выйти замуж за Гилберта Фитц Уильяма? — поинтересовался Генрих.

— Надеялась, что мое замужество позволит установить мир на нашей земле.

— И, стало быть, замужество ничего общего не имело с твоим намерением контролировать земли, где расположена крепость?

Алана нахмурилась. Неужели король подумал, будто она убила мужа из жадности?

— Мне ведь отлично известно, что твой отец Род-ри-ап-Даффид считал эти земли своими, — сказал Генрих, видя, что Алана не отвечает на его вопрос. — После его смерти земли сделались частью твоего наследства. Когда ты вышла за Гилберта, не думала ли ты, что таким образом будешь контролировать то, что тебе принадлежало?

— Не стану отрицать, что я и вправду намеревалась сохранить свое наследство, чтобы передать его моим детям, которые, я полагала, будут наполовину нормандцами, наполовину уэльсцами.

— Стало быть, ты вышла замуж исключительно из эгоистических соображений, — сказал Генрих. — А кроме того, ты ведь не родила Гилберту детей, насколько я знаю.

— Не родила.

— А ты не отказывала ему в исполнении супружеских обязанностей?

— Нет, не отказывала.

— Ты любила Гилберта?

Алана в упор взглянула на Генриха и решительно произнесла:

— Нет, не любила.

— А сама как ты думаешь, почему Гилберт захотел тебя убить?

— Потому что он презирал меня, — ответила она.

— Он так тебе и говорил об этом?

— Не говорил, но его поведение было весьма красноречивым. У него не было никаких теплых чувство ко мне, он не уважал меня.

— Он когда-нибудь бил тебя?

— Нет.

— Может, ты ненавидишь всех нормандских рыцарей?

— Но ведь я же и во второй раз вышла замуж за вашего вассала, разве не так?

— Потому что я распорядился и подписал декрет.

— Да, — вынуждена была признать Алана, понимая, что в этом была правда.

Генрих внимательно посмотрел на нее.

— Ладно, можешь отойти в сторону, — распорядился он.

Затем была вызвана Гвенифер.

Возвращаясь на место, где стояла прежде, Алана встретилась с Гвенифер, которая, казалось, не смела поднять глаз на кузину. Алана понимала, что Гвенифер очень нервничает.

Алана почувствовала, что сзади к ней подошел Пэкстон. Незаметно протянув руку, он взял ее ладонь и дружески сжал, выражая тем самым свою симпатию и поддержку. Этот жест обнадежил Алану: стало быть, ему все же не была совсем уж безразлична ее судьба.

— Девица Гвенифер, — обратился к ней Генрих, после того как она сделала реверанс, — ты предстала передо мной, чтобы давать свидетельские показания. Что бы ты ни говорила сейчас, я рассчитываю, что всякое твое слово будет чистейшей правдой. Даешь ли ты слово говорить только правду?

— Я даю свое слово.

— Ты живешь в крепости вместе со своей кузиной?

— Нет, но время от времени приезжаю туда в гости. Я была там, когда погиб Гилберт.

— Значит, тебе известно, что произошло между ними накануне гибели Гилберта?

— Да, я кое-что видела и слышала.

— Был ли Гилберт груб по отношению к твоей кузине?

— Грубым не был.

— Позволял ли он бестактность по отношению к ней?

— Между ними случались конфликты, но так чтобы сказать, будто он «позволял бестактность»? Нет, подобного я не припомню.

Генрих внимательно посмотрел на Гвенифер.

— Они ссорились?

Гвенифер прикусила нижнюю губу.

— Говори мне только правду. Они ссорились? — повторил он свой вопрос.

— Алана бывала с ним несдержанной.

— Когда именно?

И вновь Гвенифер не знала, что сказать.

— Так когда же?

— Накануне его гибели.

— А не могла бы ты сейчас припомнить, по какому поводу твоя кузина рассердилась на мужа?

— Нет.

— Но хоть что-нибудь из сказанного тогда ты можешь сейчас припомнить? — поинтересовался Генрих.

Алана не помнила, чтобы в тот день она ссорилась с Гилбертом. Она с некоторым изумлением посмотрела на Гвенифер, желая услышать, что же та сейчас скажет Генриху.

Гвенифер вновь прикусила губу.

— Собственно, все это было сказано сгоряча, — пробормотала она. — Я уверена, что Алана не имела ничего такого в виду.

— Так что же именно было сказано, девица Гвенифер.

Молчание.

— Что, спрашиваю, было сказано? — не выдержал Генрих.

При резком голосе Генриха Гвенифер даже вздрогнула.

— Ну, в общем, Алана сказала, что сожалеет о том, что вышла замуж за Гилберта. Сказала, что было бы прекрасно, если бы он умер. Но я уверена, она ничего плохого не имела в виду. Это были всего лишь слова.

Алана припоминала сейчас тот эпизод. Она и Гилберт были в зале. Он сказал что-то гнусное о ее бесплодии, что она его вовсе не привлекает как женщина.

Алана тогда ответила, что сожалеет о своем решении выйти за него замуж. Сказала, что он в постели полнейшее ничтожество, что всякий раз, когда он приближается к ней, ее начинает трясти от отвращения. Тогда она сказала, что, если бы он умер, это было бы для нее большим облегчением. Потому что это означало бы, что он больше никогда не коснется ее. Она говорила тогда все это, хотя уже многие месяцы они с Гилбертом не были близки.

Гилберт ответил, что она может не беспокоиться, ибо он не намерен больше спать с ней. Очевидно, тогда он уже точно решил, что убьет жену.

И хотя Алана сейчас припомнила все это, она не помнила, чтобы Гвенифер была рядом. Хотя, впрочем, их слова разносились по всей зале. Не исключено, что разговор могли слышать и другие люди.

Воспоминания вызвали целую цепь. Тут Алана почувствовала, как Пэкстон убрал свою руку. Получилось так, словно бы после признания, сделанного Гвенифер, он не захотел касаться ее руки. Неужели теперь он и вправду поверил, будто она убила Гилберта? Что сердце ее было наполнено такой ненавистью и злорадством? Неужели подумал, будто ее рассказ о том, что Гилберт пытался первый убить ее, ложь?

Алана не могла сейчас заставить себя обернуться и взглянуть Пэкстону в глаза. Холод в его глазах может раздавить ее.

Она была удручена, и ей было очень одиноко. Пэкстон лкшил ее своей поддержки, ну а Генрих и вообще прикажет повесить ее, особенно теперь, после показаний Гвенифер, которые для Аланы оказались просто губительными.

Сердце Аланы еще отчаяннее забилось, когда она вдруг услышала слова Генриха:

— Алана из Лланголлена, подойди и встань передо мной!

Неверными шагами подошла она к тому месту, на которое указал Генрих. Ей вдруг сделалось зябко, по спине побежали мурашки. Но все же она нашла в себе силы поднять лицо и посмотреть королю в глаза.

— Было ли все так, как рассказывала твоя кузина? Действительно ли ты говорила, что жалеешь о том дне, когда вышла за Гилберта? Говорила ли, что для тебя большим облегчением была бы его смерть?

Алана не могла опровергнуть эти слова, потому что это значило бы солгать. А Генрих, как она знала, отличается чрезвычайной проницательностью.

— Да, подобные слова я произносила.

Из числа присутствующих на разбирательстве несколько человек в этст момент ахнули. Генрих же спросил:

— И ты признаешь, что убила Гилберта Фитц Уильяма?

Алана поняла, что, единожды солгавши, вынуждена продолжать в том же духе.

— Да я убила его, но только лишь в попытке самозащиты. Он первый пытался убить меня.

Генрих долго молчал и разглядывал Алану, которая также смотрела на него, размышляя, каков будет его вердикт. Его лицо было бесстрастным, и Алана сделала вывод, что он мастерски скрывает все то, что происходит у него в душе, — бесценная способность, тем более для короля.

— Что ж, я принял решение, — сказал наконец Генрих.

Наскоро помолившись святому Давиду, Алана замерла.

Глава 22

— Алана из Лланголлена, прослушав сейчас все показания, а также выслушав и твои собственные объяснения, в первую очередь твое признание о том, что ты убила Гилберта Фитц Уильяма, я пришел к выводу, что ты совершила сей поступок преднамеренно и умышленно, а вовсе не в попытке защитить себя, как ты пытаешься меня уверить. А стало быть, по моему распоряжению ты будешь повешена как виновная в умышленном убийстве. Да простит Господь твои прегрешения.

Его слова отзвучали и затихли, и тогда произошло вот что. Отец Джевон принялся произносить по латыни молитву. Двое из охранников взяли Алану под руки. У Аланы подогнулись колени. Гвенифер зарыдала, подбежала к ближайшей скамье и ничком повалилась на нее. Мэдок во всеуслышание выругался в адрес Генриха. А Пэкстон закричал:

— Нет! Это пародия на справедливость! Королевская палатка некоторое время гудела как пчелиный улей, — и внезапно все разом стихло.

— Ты что же это, сэр Пэкстон, оспариваешь мое право судить по-моему?! — вопросил грозным голосом Генрих.

— Я вовсе не оспариваю, сир, ваше право, — громко сказал Пэкстон, подходя к королю. — Но я не могу согласиться с вашим вердиктом и с вашим приговором, только что объявленным. Я так долго молчал, что, полагаю, мне должно быть позволено сказать несколько слов.

— Что ж, скажи, — разрешил Генрих. — Но сомневаюсь, что ты сможешь хоть что-то изменить.

Пэкстон обернулся и увидел, что Алана пристально смотрит на него. Она знала, что именно он намерен сейчас сказать. Она уже приготовилась к смерти, но Пэкстон полагал, что она не такая уж и дура, чтобы оспаривать его слова, которые он собирался сейчас произнести.

Пэкстон посмотрел на Генриха.

— оя супруга созналась в убийстве Гилберта Фитц Уильяма, сказав, что защищалась. Я же не могу поверить, что удары оказались делом ее рук. Однако я верю в то, что она рассказала относительно попытки Гилберта убить ее.

— Ну, а если не она убила, то кто же, по-твоему, мог убить Гилберта? — поинтересовался Генрих.

— Он был убит ее дядей и ее кузенами, которые таким образом отомстили ему за то, что Гилберт решился убить Алану.

— Нет! Все это ложь! — закричала Алана. — Я убила Гилберта!

Пэкстон метнул на нее взбешенный взгляд.

— Боже праведный! Женщина, можешь ты хоть сейчас закрыть свой рот? Эта чертова уэльская гордость и упрямство доведут тебя до виселицы! Заткнись!

Алана плотно сжала губы, а Пэкстон вновь обратился к Генриху. Брови короля поползли на лоб, а губы его сложились в гримасу, как если бы ему казалось занятным такое отношение к непослушной супруге.

— Мне очень интересно, сэр Пэкстон, послушать твою версию касательно причин смерти Гилберта, — сказал Генрих. — Продолжай.

Пэкстон изложил свою версию происшедшего, рассказав своему королю о Рисе и его сыновьях, которые живут в поселке за рекой. Он рассказал, как в день свадьбы Алана удрала от него в этот самый поселок, и высказал предположение, что так же она поступила в тот самый день, когда Гилберт пытался убить ее. Впрочем, Пэкстон не стал упоминать о том, что его самого Рис захватил в плен и даже намеревался заживо изжарить. Этот рассказ лишь отвлек бы внимание короля.

— Это что же, твоя жена рассказала тебе все это? — поинтересовался Генрих, едва только Пэкстон окончил свой рассказ.

— Да, она.

Генрих перевел взгляд на нее.

— Ты согласна с тем, что сейчас сообщил твой муж?

Теперь уже Пэкстон попридержал дыхание.

— Нет. Гилберта убила я в порядке самозащиты.

— Видишь, сэр Пэкстон, она не подтверждает то, что ты сказал.

— Она подтвердит, сир!

— То есть? — переспросил Генрих.

— Все это не так, как она утверждает, — сказал Пэкстон. — Дело в том, что она боится, потому что вы можете не поверить, если она расскажет, как все происходило на самом деле. Она опасается, что вы можете расценивать гибель Гилберта как результат заговора, в котором Алана и ее родственники принимали участие.

— Но это и впрямь похоже тогда на заговор, — заявил Генрих.

— Это почему же? — поинтересовался Пэкстон.

— Я еще не услышал вразумительного ответа на вопрос, почему Гилберт хотел убить свою жену. Сэр Годдард, да упокой, Господи, душу его грешную, сказал, что отношения супругов были ненормальные. Несмотря на это, согласно показаниям сэра Годдарда, сэр Гилберт пытался как-то уживаться со своей женой. Все мною опрошенные признали единогласно, что Гилберт никогда не поднимал руку на жену. И хотя заявление Мэдока выставляет моего вассала в несколько ином свете, как человека грубого, холодного, не уважавшего своей жены, я также узнал, что супруги часто ссорились и что инициатива этих ссор исходила от супруги сэра Гилберта. Так показали и Годдард, и Гвенифер. Твоя жена сама признала, что на самом деле произнесла те самые слова, которые нам здесь передала Гвенифер: смысл слов в том, что Алана желала смерти мужа. Будь то смерть от ее руки или же от руки ее дяди и кузенов. Что ж, она добилась того, чего хотела. Я могу сказать, что убийство было заранее спланировано и хорошо обдумано, а вовсе не явилось результатом самообороны или мести Гилберту. Нет никаких фактов, дающих нам право говорить о том, что Гилберт готовился убить свою жену. И потому, сэр Пэкстон, мой вердикт остается в силе.

Пэкстон ушам своим не мог поверить.

— Вы сами видели клок туники, в которую был облачен Гилберт в день своей гибели. Вы сами слышали, через какие испытания пришлось пройти Алане и с каким неимоверным трудом она сумела выбраться на берег. Поверьте, я сам видел, сколь бурным бывает течение этой реки после дождя, и потому могу сказать, это вообще чудо, что ей удалось не утонуть. И поэтому я хочу спросить вас: неужели вы и вправду Берите, что обессилевшая Алана могла нанести столько ран мужчине, сильному и мощному, почти вдвое крупнее ее?

— Я могу поверить, что женщина, замыслившая зло, способна на все, что угодно, — ответил Генрих.

— В таком случае вы — глупец! — не выдержал Пэкстон.

Все присутствующие при этих словах обомлели. В палатке воцарилась непроницаемая тишина. Пэкстон смотрел прямо в глаза Генриху. Трудно было решить, кто из них более взбешен.

— А ведь это уже предательство, сэр Пэкстон.

Еще одно слово — и я прикажу вздернуть тебя по соседству с ней, — пригрозил Генрих. — Ты этого добиваешься, да?

— Если угодно, можете считать это предательством, сир, но человек теряет все человеческое, если отказывается защищать правду. Ваше решение вовсе не справедливо и не беспристрастно. Вам нужно отомстить любой ценой.

Лицо Генриха покрылось красными пятнами.

— Любой ценой, говоришь? — громовым голосом крикнул он. — Она ведь сама призналась, что убила моего вассала!

— Всего лишь потому, что ваш вассал пытался убить ее первый. А кроме того, ее признание — сущая ложь. Она просто пытается защитить своих родственников. Это они во всем виноваты!

— Но ведь она отрицает это.

— Она лжет. Генрих сжал зубы.

— Но ведь когда она говорит, что Гилберт пытался убить ее, это всего-навсего пустые слова. Она так и не привела доказательств относительно того, почему вдруг Гилберту понадобилось убивать ее. Она лишь сказала, что думает, будто бы он, видите ли, ее ненавидел. А два человека показали, что Гилберт был внимателен к ней.

— Ха! — воскликнул Пэкстон. — Один из этих двух был пьяницей, который ненавидел всех уэльсцев. Он ведь даже пытался изнасиловать ее!

— Но сэр Годдард уверял, что она сама пыталась его соблазнить.

— Все это ложь, — крикнул Пэкстон. — И ранее вы, кажется, уже поверили моим словам.

Глаза Генриха сощурились.

— Было такое дело. А как же насчет ее кузины? Или ты хочешь опровергнуть ее слова?

Этого Пэкстон сделать не мог. Из двух свидетелей, упомянутых Генрихом, она говорила против Аланы, тогда как другой предположительно свидетельствовал в пользу Аланы. Однако из этих двух показания Гвенифер оказывались убийственными. Что же сейчас Пэкстон может сделать, чтобы прекратить это сумасшествие, чтобы не позволить свершиться несправедливости?

— Как вижу, ты и сам толком не знаешь, что сказать, — прокомментировал молчание Генрих. — Я свое решение принял. — Он взглянул на охранников, державших Алану. — Отведите ее к виселице и проследите, чтобы все было как положено.

— Нет! — закричал Пэкстон и тотчас же почув-ствозал, что двое рыцарей схватили его под руки. Он сейчас был готов пойти на что угодно для спасения Аланы от смерти. — Вы не можете убить женщину, которая вынашивает под сердцем ребенка!

— Согласно ее же собственным словам, она не может иметь детей. А то, что она умрет, тебе же на руку. Сможешь обзавестись другой женой, такой, которая сможет тебе родить наследников. Уведите ее! — распорядился Генрих.

— Нет! — вновь закричал Пэкстон. Лицо Генриха еще более покраснело.

— Еще раз спрашиваю: ты что же, пытаешься оспаривать мою власть?

— Я лишь взываю к вашей мудрости.

Это заявление вызвало несколько удивленных вздохов, потому как в словах Пэкстона слышалось неповиновение.

— В таком случае я могу сделать вывод, что тебе не терпится быть повешенным рядом с ней.

В тот самый момент, когда был задан вопрос, Пэкстон уже точно знал, что ответить. Взглянув на лицо Аланы, он почувствовал, как защемило сердце от мысли, что очень скоро им придется навсегда разлучиться.

Устремив непреклонный взгляд на Генриха, Пэкстон выпалил:

— Да, я предпочту смерть жизни без нее. И, разумеется, выберу смерть, а не служение такому королю, который понятия не имеет об элементарной справедливости.

— Что ж, значит, так тому и быть, — сказал Генрих.

— Нет! — крикнула Алана, пытаясь вырваться из рук охранников, с двух сторон державших ее. — Он сам не понимает, что говорит! Повесьте меня, только его не трогайте! Пожалуйста! Я умоляю вас!

Ее мольба пронзила сердце Пэкстона, который, однако, знал, что для Генриха это пустые слова. Бросив вызов своему королю, Пэкстон тем самым решил свою участь. Теперь все уже было не важно. Для него жизнь без Аланы была вовсе не в радость. А после смерти они будут навсегда вместе.

— Сбейте с него шпоры и отведите обоих на виселицу! — приказал Генрих. — Священник, молись за души этих людей.

И тут Пэкстон услышал крик Аланы:

— Нет, не делайте этого! — Когда Генрих отвернулся от нее, она обраталась к Пэкстону: — Это ты повел себя как последний дурак! И зачем только ты все это сделал, Пэкстон? Почему?

Пэкстону сейчас больше всего хотелось обнять Алану, но он понимал, что подобное желание неосуществимо. У него были связаны руки.

— На это, жена моя, есть только один ответ, — крикнул он.

— Какой? — спросила она сквозь слезы.

— Я сделал это из-за любви к тебе.

— И я тебя люблю, — сказала она, глядя прямо ему в глаза.

И хотя их тела были разъединены, в это самое мгновение души их соединились в вечной клятве преданности и верности. Пэкстон отчетливо почувствовал это.

Алану и Пэкстона подтолкнули к выходу.

— Алана, я навсегда теперь с тобой, — крикнул Пэкстон. — Знай это, любовь моя.

— Моя любовь, я также останусь с тобой. Где-то за их спинами были различимы негромкие всхлипывания Гвенифер, которые заглушались протестующими выкриками Мэдока. За исключением отца Джевона, который произносил латинские слова молитвы, все прочие сохраняли молчание и скорбно следили за тем, как Пэкстона и Алану уводят.

Когда приподняли полог палатки, Пэкстон, взглянув через плечо на отца Джевона, увидел заходящее солнце. Он подумал, что в последний раз суждено будет увидеть его, и помолился. Но тут какие-то люди загородили выход из палатки короля, так что Пэкстону и Алане пришлось остановиться.

— Прочь с моей дороги, священник! — прокричал первый из вошедших и грубо отпихнул отца Джевона в сторону.

— Рис!

Вопрос сорвался с уст Аланы, которая была настолько поражена, что глазам своим отказывалась верить. Пэкстон уставился на вошедших. Кроме Риса, тут были все его сыновья, включая Дилана. За их спинами стоял Олдвин.

— А, племянница! А вот и я, — сказал Рис. — Я не мог позволить, чтобы это беззаконие продолжалось. — Затем он огляделся и спросил: — А где же Генрих?

Громко прозвучал голос Генриха:

— Кто меня спрашивает?

— Рис-ап-Тевдвр, — объявил дядя Аланы. — А пришел сюда, чтобы свидетельствовать в пользу моей племянницы. — Он взглянул на Алану и Пэк-стона. — Насколько я понимаю, мне посчастливилось прибыть как раз вовремя.

— Подойди, Рнс-ап-Тевдвр, — сказал Генрих. — А вы, — обратился он к охранникам, задерживавшим Алану и Пэкстона, — подведите сюда осужденных. Я уже принял решение. Твоя племянница признала себя виновной в убийстве и приговорена к повешению. Так что ты со своими показаниями несколько запоздал.

— Ну почему же, — возразил Рис, — просто чуть подзадержался, не более того. Или вы не из тех, кто признает свои ошибки? Ведь в таком случае вы приговорите к смерти совершенно невинного человека.

Генрих гневно взглянул на Риса.

— В результате разбирательства вина этой женщины вполне доказала. Ты можешь сказать что-нибудь, но только предупреждаю: если ты не сумеешь убедить меня в ее невиновности, она будет повешена.

Рис кивнул, давая понять, что ситуация ему ясна.

— Вы, может быть, и являетесь королем Англии, но в Кимри вы никакой не король, — сказал Рис, назвав на своем языке собственную страну. — И поскольку я не являюсь вашим подданным, то намерен говорить, независимо от того, будет ли мне дана такая возможность.

В третий раз палатка наполнилась изумленными восклицаниями, после чего наступила абсолютная тишина. И пока Рис и Генрих сверлили друг друга взглядами, присутствующие, затаив дыхание, ждали, что в любую минуту Генрих может проявить известный многим норов.

Однако подобного не произошло. По каким-то одному лишь ему известным соображениям Генрих проявил уважение к такой непочтительности Риса.

— Я отлично понял тебя, уэльсец, — сказал наконец король. — Мы будем говорить с тобой как равные. Но когда я объявлю о своем решении, то это будет королевская воля, ибо мы сейчас на английской территории, а Гилберт Фитц Уильям — мой вассал. Теперь можешь говорить.

— Рис, не надо! — взмолилась Алана.

— Тихо, племянница, — приказал он, повернувшись к ней. — На сей раз, тебе лучше было бы попридержать свой язык. — И вновь он обернулся к Генриху: — Алана не убивала Гилберта. Это сделал я.

— А также я, — сказал Дилан.

— И я тоже, — подтвердил Мереддид.

— Да и я, — прибавил от себя Карадог.

— Вранье! — заявила Алана.

— Тихо! — крикнул ей Генрих, после чего перевел взгляд на Риса. — А что побудило тебя убить моего вассала?

— Он пытался убить мою племянницу.

— Она сказала об этом, однако прибавила, что сама же убила его.

— Ну это же немыслимо. Ее столкнул в бурлящую реку Гилберт Фитц Уильям, и она чуть живая выбралась на берег. Из последних сил она добралась до леса, где и спряталась. Один из наших воинов нашел ее там и привел ко мне. Она рассказала мне обо всем. Твой глупый вассал совершил главную ошибку, когда заявился к нам и стал утверждать, что его жена утонула. И вот за свое коварство он получил сполна.

Генрих молчал. Затем спросил:

— А ты видел ли сам, как Гилберт столкнул твою племянницу в реку?

— Нет, — сказал Рис. — Они были вдвоем, их никто тогда не мог видеть.

— Значит, у тебя решительно нет никакого доказательства, что Гилберт пытался убить ее?

— Это почему же? — спросил в свою очередь Рис.

— Какие у него могли быть причины, чтобы убивать свою жену?

— У него была причина, — возразил Рис. — Нам с сыновьями довелось узнать, как эту причину зовут. Ибо имя это было последним, сорвавшимся с губ Гилберта.

— И что же это за имя такое? — поинтересовался Генрих.

— Гвенифер.

Взоры всех присутствующих устремились на женщину, которая тихо сидела и слушала.

— Нет! Это неправда! — воскликнула она и вскочила с лавки.

— Они были любовниками, — категорически заявил Рис. — У мужчины едва ли могут быть более весомые причины для убийства своей жены, чем желание жениться на любовнице.

— Это ложь! — не унималась Гвенифер, видя, как двое из охранников Генриха направились в ее сторону, намереваясь взять ее под стражу.

— Подождите! — скомандовал Генрих охранникам, которые уже хотели было схватить Гвенифер. — Гилберт не смог бы жениться на этой женщине. Церковь категорически запрещает подобные браки. Она, в конце концов, кузина его жены. Это слишком уж близкое родство.

— Может, в Англии этого сделать и нельзя, но мы в Кимри постоянно заключаем брачные союзы с родственниками. Не хотим, чтобы к нашей крови примешивалась кровь чужеземцев, — с кривой ухмылкой сказал Рис. — И как только Алана оказалась бы в гробу, Гилберт женился бы на Гвенифер, и никто бы возражать не стал. Но, как я уже сказал, он совершил непоправимую ошибку. Алана все еще жива, тогда как самого Гилберта давно уже среди живых нет. Он поплатился за свое коварство.

Генрих гневно посмотрел на Гвенифер.

— Правда ли все это, женщина? Был ил Гилберт твоим любовником?

Смертельно побледнев, Гвенифер покачала головой.

— Не смей мне лгать! — прогремел голос Генриха. — Мне не составит труда выяснить это наверняка. Мой личный лекарь осмотрит тебя, и тогда мы узнаем, невинна ли ты.

Видя, что Гвенифер и не думает отвечать, Генрих пригласил своего лекаря.

— Нет! — закричала она, видя приближающегося к ней человека. — Не подходите?

— Твое поведение, женщина, говорит само за себя! — крикнул Генрих. — Стало быть, это правда, ты была любовницей Гилберта.

— Да! — выдохнула Гвенифер, затем показала рукой на Алану. — Но это она убила его!

Это признание Гвенифер парализовало Алану. Она никак не могла ожидать подобного. Лишь спустя некоторое время она поняла: отношения между Гвенифер и Гилбертом были вовсе уж не такими безобидными, как это ей казалось раньше. Припомнила все случаи, когда заставала их вместе: как Гилберт улыбался Гвенифер, как весело звучал его смех, как свободно и весело в ответ смеялась Гвенифер. Алана теперь сообразила, что то были свидания любовников. Какой же все-таки она была дурой, что не поняла!

— Вы оба хотели, чтобы меня не стало, — сказала, обратившись к Гвенифер, Алана. — Ты отлично знала, что Гилберт задумал избавиться от меня, разве не так?

— Да, знала, — крикнула Гвенифер и пыталась вырваться из рук крепко державших ее охранников. — Мы этот план обдумывали с ним вместе.

Генрих кивнул, и Алану отпустили. Она шагнула к Гвенифер.

— Неужели ты бы убила меня, только для того, чтобы самой выйти за Гилберта?

— Я любила его, и он любил меня. Впрочем, почему «только»? Я не только хотела выйти за него замуж, но еще и отомстить.

— Отомстить? Но за что?

— Отомстить за то, что твой отец сделал с моим отцом. Я ненавидела твоего отца. Мне удалось отомстить за смерть Хайвела. Убийца моего отца не остался без возмездия.

Алана широко открыла глаза.

— Ты?! Но ведь тебя даже близко не было там, где мой отец упал с лошади.

Гвенифер приосанилась.

— Это вовсе не был несчастный случай. Я подрезала подпругу его седла. Потому-то он и упал. Потому и сломал свою мерзкую шею.

Только сейчас Алана сообразила, что ведь и вправду, всякий раз, когда ее навещала Гвенифер, непременно случалось что-нибудь ужасное. То Алана чуть не утонула, и именно тогда умер Гилберт. А теперь вот это ее поведение на разбирательстве. Что же касается самого первого раза, то хоть Гвенифер и винит Родри в смерти ее отца, все ее обвинения — чистой воды вранье.

— Хайвел погиб из-за своего собственного коварства, Гвенифер. Когда наш дед умер и начали делить земли, оставшиеся от него, то Хайвел был недоволен своей долей наследства. Он попытался захватить также и землю, доставшуюся его брату, что и привело к конфликту. Родри был поставлен в такие условия, что вынужден был защищаться. Хайвела убила его собственная жадность. И более ничего.

Гвенифер решительно не хотела признавать правду.

— Это была земля моего отца, — выкрикнула она. — Теперь это должна быть моя земля. Но ты украла мою землю. Я тебя потому и ненавижу, что ты сумела присвоить себе все, что только было мне дорого. Ты отняла у меня отца, землю, Гилберта. Но я знала, что тебе это даром не пройдет.

«Вот откуда клок туники», — подумала Алана. Именно Гвенифер и положила его на постель.

— А как же тебе удалось достать клок с одежды Гилберта? — спросила Алана.

— Я дождалась, когда Мэдок покинет замок, и незаметно прокралась следом за ним. В лесу он пытался все улшси сжечь на костре. Но тут начался дождь, огонь погас. Мэдок закопал то, что еще не сгорело. Но как только он ушел, я тотчас же все откопала, все эти улики. С тех самых пор они хранились у меня в ожидании, когда подвернется подходящий момент, чтобы их использовать. Твой нормандский муж с самого начала подозревал тебя. Ну, я и полагала, что будет вполне справедливо незаметно подложить ему кусок туники, когда вы будете абсолютно счастливы. Так я и сделала. И мой план сработал. Потому-то вскоре я и смогу увидеть, как ты болтаешься на виселице. Вот тогда я буду чувствовать, что полностью отомщена.

— Нет уж! — перебил ее Генрих, к которому тотчас же обратились взоры присутствующих. — После того как мне стали известны новые факты, Алана из Ллан-голлена не будет повешена. Ты, молодая особа, в своих показаниях была предвзята. Ты не просто лгала, но лгала с умыслом, желая, чтобы твои слова привели к казни невинного человека. Ты и Гилберт вместе желали смерти Аланы. А кроме того, ты только что сама призналась, что убила собственного дядю. Гилберт получил по заслугам. — С этими словами Генрих посмотрел на Риса. — И я могу лишь добавить, что так ему и надо. — Генрих вновь обернулся к Гвенифер. — Но следует воздать по заслугам также и тебе. И потому вот мой приказ: то наказание, которое прежде я предназначал твоей кузине, будет теперь твоим жребием. — И Генрих сделал жест рукой. — Отвести ее на виселицу!

Кровь отхлынула от лица Гвенифер. Казалось, что еще немного — и она упадет в обморок. Двое охранников, поддерживая вмиг ослабевшую Гвенифер с обеих сторон, повели ее и усадили на лавку. Один из охранников пытался найти веер, а другой принес воды. Только тогда Гвенифер очнулась.

Выхватив из привязанных на поясе ножен отточенный нож, она рывком поднялась с лавки. Некогда симпатичное лицо ее было сейчас искажено гримасой ненависти, в глазах застыла дикая злоба.

— Ненавижу! — крикнула она и направила острие лезвия прямо в сердце Аланы.

Алана стояла и молча следила за приближением кузины. Она слышала, как рядом раздался крик Пэкстона, как выругались охранники, которые все еще держали его с обеих сторон. Рис и Дилан попытались было оттолкнуть Алану, вывести ее из-под удара. Затем Алана увидела прямо перед собой Гвенифер, которая вдруг вздрогнула, словно споткнулась. Лицо Гвенифер внезапно застыло, и она упала к ногам Аланы лицом в грязь. Стрела торчала у нее из спины.

У Аланы отчаянно стучало сердце, каждый удар которого сильно отдавался в ушах. Она подняла глаза и посмотрела на человека, стоявшего позади Гвенифер. Генрих стоял прямо, лицо его было мужественно, губы сжаты. Медленно он опустил арбалет.

— Вот так, женщина, каждый предатель получает по заслугам, — сказал он, обращаясь к безжизненному телу Гвенифер. Затем он поднял глаза и посмотрел на Алану. — Выпавшая ей смерть все же более легкая, чем казнь через повешение. Ей устроят достойные похороны.

Передав арбалет одному из своих охранников, Генрих сделал знак рыцарям, которые прежде держали Гвенифер. Когда они подняли и понесли тело Гвенифер из палатки, Алана не выдержала, отвернулась. За телом двинулся отец Джевон. Желая почувствовать объятия мужа, Алана взглянула на Пэкстона. Однако его все еще удерживали с обеих сторон, и ободрить жену он никак не мог.

— Отпустите моего рыцаря и развяжите ему руки, — распорядился Генрих. — Развяжите также и его супругу. — И пока с пленников снимали кожаные ремни, Генрих подозвал жестом сэра Грэхама, который стоял в задних рядах и только сейчас подошел поближе. — Подними шпоры и принеси их, — приказал Генрих.

Как только сэр Грэхам выполнил приказание, Генрих подозвал к себе Пэкстона и Алану, всем остальным повелев отступить немного назад.

Отвязав ремни со своих собственных шпор, чтобы заменить ремни, прежде обрезанные на шпорах Пэкстона, Генрих присел у ног Пэкстона и принялся прилаживать ему эти знаки рыцарского достоинства.

Не поднимаясь, Генрих вскинул голову и посмотрел на Пэкстона.

— Ты назвал меня глупцом и усомнился в моей мудрости. И все присутствующие тут слышали твои слова, — тихо сказал он. — За это я мог бы вздернуть тебя на виселице. Но я воздержусь. Ты так веришь своей жене, что даже хотел быть повешенным возле нее. Что ж, подобное мне очень по душе. Но только помни: я полностью был уверен в ее виновности. К счастью, приехал ее дядя и раскрыл ту ложь, что прозвучала из уст ее кузины. Знай также еще и вот что: я всегда заинтересован в справедливости. Потому и решился изменить собственное решение. И именно поэтому я сам, своими руками надеваю на тебя шпоры. Я также прощаю тебя за то, что ты сказал в мой адрес. Но если только ты вынудишь меня вторично лишить тебя шпор, знай, во второй раз прощения не будет. — Он поднялся в полный рост и посмотрел прямо в глаза Пэкстону. — Ты меня хорошо понял?

— Да, сир, — сказал Пэкстон. — Я вас очень хорошо понял. То, что я говорил в ваш адрес, было сказано исключительно от безвыходности. Я хочу, чтобы вы поняли это. Мне сейчас очень приятно слышать из ваших уст слова прощения. Однако хочу сказать, что если мне придется защищать свою жену, или вас, моего короля, или самого презренного раба и если судьба опять загонит меня в угол, то я буду вести себя так же. Это вопрос верности тем идеалам, которые я ценю.

Генрих внимательно посмотрел в глаза Пэкстону.

— Ты честен со мной. Мне хотелось бы, чтобы эта добродетель была у всех моих вассалов. Мне приятно слышать, что и на твоего короля распространяется твоя верность, — он похлопал Пэкстона по плечу. — Ты всегда отлично служил мне, и я признаюсь, что король, имеющий подобных рыцарей, не может не испытывать гордости. Все то, что раньше я обещал тебе, теперь твое. Я желаю тебе, сэр Пэкстон, долгой и счастливой жизни. Равно как и твоей супруге. И раз уж ты сам не исключаешь подобной возможности, я также хочу пожелать тебе много детей. А теперь, друзья мои, можете сопроводить леди Алану домой.

Поклонившись Генриху, Алана и Пэкстон обменялись радостными рукопожатиями. Когда они вновь смотрели на своего короля, у того взгляд светился лукавством.

Генрих рассмеялся и спросил:

— Неужели это все, что вы можете сделать друг для друга? — Он игриво склонил голову набок. — Боже правый, вы ведь совсем еще недавно смотрели смерти в лицо, одновременно обещая друг другу любить вечно. Не скромничайте же теперь! Покажите всем присутствующим вашу радость и ваши чувства, так, чтобы все мы могли сейчас разделить ваше торжество.

Пэкстон обернулся к Алане и заглянул ей в самые глаза.

— Мой король отдал сей приказ. И я подчинюсь, с огромным притом наслаждением.

С этими словами он привлек ее к себе и поцеловал так страстно, что дрожь пронзила Алану от головы до ног. Вокруг раздались радостные крики. Пэкстон оторвался от жены и дал волю веселью. Его смех наполнил собой все вокруг.

— Откуда столько радости? — поинтересовалась она, чувствуя, как при ввде смеющегося мужа у нее самой рот расползается в улыбке.

Подняв жену, Пэкстон покрутил ее на руках, прежде чем опустить на землю.

— Откуда, говоришь? Да просто я счастливейший из всех живущих на земле мужчин, вот откуда, прекраснейшая моя жена.

— Рис-ап-Тевдвр, подойди сюда, — раздался голос Генриха.

Алана обернулась и увидела, как ее дядя подошел к королю Пэкстона.

— Насколько понимаю, — обратился Генрих к Рису, — ты прибыл сюда под знаменем мира.

— Не совсем. Если бы понадобилось, я готов был бы применить и силу. И этих намерений не скрывал.

Генрих приподнял бровь.

— Ты выказал большое мужество, Рис-ап-Тевдвр, придя сюда и пытаясь защитить свою племянницу, и потому я распоряжусь, чтобы тебе и твоим людям разрешено было беспрепятственно возвратиться домой. Очень надеюсь, что в следующий раз будет мирный повод для нашей встречи. Не хотел бы я встречаться с тобой на поле брани. В случае войны и тебе, и мне не поздоровится. Сэр Пэкстон и другие рыцари проводят нас, так чтобы вы могли беспрепятственно пересечь вал Оффы.

— Судя по тому, что мы тут видели, как только нормандец и его люди окажутся на территории Кимри, не нам, а им понадобится наша защита, — заметил Рис.

— Я расценил бы это как вашу личную услугу мне, если бы вы позаботились об их добром здравии, — сказал Генрих, переводя взгляд с одного на другого. — Ступайте с Богом, — сказал он и двинулся к выходу.

Когда мимо нее проходил Генрих и его свита, Алана присела, а Пэкстон склонил голову. Рис, Дилан, Мередидд, Карадог, Мэдок и Олдвин не шевельнулись: уэльсская гордость не позволяла выказывать знаков уважения английскому королю.

Как только король и его свита вышли, Алана взглянула на Олдвина.

— Никогда уже не надеялась вновь увидеть тебя, не говоря уже о том, чтобы увидеть дядю. Где же вы все были, когда я уезжала из крепости?

— Он сразу ринулся в лес, чтобы добраться до поселка и все нам рассказать, — пояснил Рис.

— Но как сам-то ты обо всем узнал, Олдвин? — спросила Алана. — Я никому, кроме Гвенифер и Мэдо-ка, не сказала, а они держали языки за зубами. — Она внимательно посмотрела на своего слугу и друга. — Стало быть, кто-то все-таки не сдержал своего слова?

— К счастью, это был я, — объявил Мэдок, — потому как в противном случае вы и ваш муж уже болталсь бы на виселице.

Она перевела взгляд с Мэдока ка Олдвина.

— Спасибо, что попытался привести подмогу. Я очень тебе признательна за заботу и внимание.

— В случае необходимости друзья всегда помогают в беде, — сказал Олдвин.

Алана приобняла его, затем повернулась к дяде.

— Если ты знал о Гвеяифер все это время, почему же ни единым словом не обмолвился?

Рис огляделся, желая выяснить, нет ли поблизости посторонних.

— Я и сам не знаю, да и не знал ничего. Алана нахмурилась.

— То есть как это так? Ты ведь сказал Генриху, что Гилберт умер с именем Гвенифер на устах.

— Ну, это я выдумал. Гилберт так упорно просил о пощаде, что у него в тот момент не было возможности произнести что-либо еще.

— Тогда как же…

— Пока мы добирались сюда, Олдвин все рассуждал о том, каковы же могут быть истинные причины, вынудившие Гвенифер настоять на том, чтобы сопровождать тебя в Честер. Я сказал, что, наверное, она желает свидетельствовать в твою пользу. Олдвин очень сомневался в преданности Гвенифер, тем более что Олдвин знал об их отношениях с Гилбертом. Он видел их вместе в лесу незадолго до смерти Гилберта.

— Ты никогда мне не рассказывал, — произнесла Алана, обернувшись к Олдвину.

— Я не хотел причинять тебе боль, — пожав плечами, ответил Олдвин.

— Впрочем, как бы там ни было, а я очень рада, что ты сообразил поделиться с Рисом увиденным. Потому как в противном случае мы с Пэкстоном были бы уже на виселице. — И вновь она посмотрела на Риса. — Ты ведь и сам никогда не доверял Гвенифер. Но при этом никогда не объяснял почему.

— Наш народ по природе своей страстный и мстительный. Ты и сама знаешь, что мы не оставляем ни единого оскорбления безнаказанным, как бы давно это оскорбление ни было нанесено. Поэтому, зная о том, что произошло между твоим отцом и отцом Гвенифер, я всегда удивлялся тому, как это она быстро все простила. Я не верил в ее искренность. И был, как выяснилось, совершенно прав.

— Да, совершенно прав.

Стоявший за спиной Аланы Пэкстон положил ей руку на плечо. Прикосновения его были осторожными и дружескими. Алана вздохнула. Прекрасная внешность Гвенифер маскировала ее душевное уродство. Алана могла лишь гадать, до какой степени кузина ненавидела ее, раз смогла сказать и сделать подобное. Явно она дурачила Алану все это время. Хорошо еще, что ей не удалось одурачить Риса.

— А почему же ты прибыл сюда, дядя? — спросила она, заставив себя не думать более о Гвенифер. — Ты же сам говорил, что между нами все кончено.

— Не мог же я позволить, чтобы тебя казнили за убийство Гилберта, тогда как он умер от моей руки и моего клинка. Впрочем, это вовсе не значит, будто я простил тебя за то, что ты вышла за нормандца. — Взгляд Риса обратился к Пэкстону. — Хоть я и готов признать, что этот несомненно лучше.

— Вот и я так думаю, — сказала Алана, глядя на супруга, во взгляде которого она сейчас читала любовь. Никогда раньше она не чувствовала себя такой счастливой, никогда о ней так не заботились. Это чувство было не сравнимо ни с чем.

— Ну как, нормандец, намерен ли ты возвращаться вместе с нами в Кимри? — поинтересовался Рис.

— Дом Аланы — это теперь также и мой дом, — заявил Пэкстон. — Да, я отправлюсь назад, в Кимри.

— Что ж, тогда нам пора, — объявил Рис. Мэдок, сэр Грэхам, Олдвин, Рис и все его сыновья покинули палатку. За ними последовали Алана и Пэкстон. Едва только они оказались под открытым небом, как услышали громкий звук: это рухнула наспех сооруженная из палаточных подпорок виселица. Алана взглянула на Пэкстона.

— А ведь он и вправду рассчитывал нас вздернуть.

— Да, твое упрямство чуть до беды не довело.

— Но ведь и вы, сэр, оказались не менее упрямы, когда кидались на него. Назвать своего короля глупцом — что же за это полагалось?

— Так или иначе, а ты бы даже после смерти не сумела бы уйти от меня, Алана из Лланголлена. Эти темные уэльсские глаза твои пленили меня в ту самую минуту, когда я впервые их увидел. Не мог же я спокойно видеть, как огонь потухнет в твоем взоре. Так ведь? И чтобы удержать тебя рядом, я был готов сражаться с ангелами рая и демонами ада. Ну, а если пришлось бы умереть, чтобы остаться с тобой рядом, — что ж, я готов был и умереть.

Алана почувствовала, как от этих слов радостно затрепетало ее сердце.

— Стало быть, ты так сильно любишь меня? Он обнял ее за плечи.

— Да. Больше всего на свете.

— Хотя я и не могу в это поверить, но я люблю тебя ничуть не меньше. Не меньше, нормандец.

Пэкстон прищелкнул языком.

— Да, и впрямь трудно поверить. А скажи-ка ты мне вот что, жена. В тот самый день, когда мы были на лесной поляне, почему тогда ты сбежала от меня?

Алана снизу вверх посмотрела на Пэкстона.

— Сказать тебе? — переспросила она, поправляя на груди тунику.

Пэкстон кивнул.

— Обязательно скажи. Она вздохнула.

— Я вдруг почувствовала, что влюбилсь в тебя по уши. Это так напугало меня, что, ничего лучшего не придумав, я сбежала.

Из груди Пэкстона вырвался смех.

— Пойдем-ка мы домой, Алана, — сказал он и подтолкнул ее в направлении палатки, где оставались некоторые вещи. — Пойдем, я докажу тебе, что бояться незачем.

— Ты уверен в этом?

— Абсолютно.

В этот самый момент лучи заходящего солнца осветили облака, так что те превратились в скопище рыже-золотых искр.

— Ой, Пэкстон, ты только посмотри! Правда, красиво?

— Красиво, — согласился он, разглядывая прекрасный вид, подаренный природой, и крепче прижимая к себе Алану. — Однако завтрашнему рассвету солнца я буду радоваться еще больше.

— Почему?

— Завтрашний рассвет будет означать, что начинается череда славных дней у нас с тобой, Алана. Покуда же до этих дней еще дожить нужно.

Она поняла его мысль. Закончится день — и исчезнут ложь, страхи, раздоры.

А завтра, как только взойдет солнце, новый день принесет любовь, доверие и преданность. И это никогда не исчезнет.

Алана с нетерпением дожидалась грядущего утра.

Эпилог

Северный Уэльс, осень 1157 г .

Ястреб высоко парил в небесной лазури, усердно выискивая добычу. На обращенном в сторону реки утесе, расположенном неподалеку от старой нормандской крепости, стоял человек. Он крепко обнимал свою жену, у которой был вполне округлившийся живот. Молча, они наблюдали за мощным ястребом, который красиво парил в небе.

— Он прекрасен, — сказала наконец Алана.

— Может, это не «он», а «она», — заметил Пэкстон, лаская живот Аланы.

— Я про ястреба.

— А я про нашего ребенка. Про того самого, которого, по твоим словам, у нас никогда не могло бы быть.

— Я была неправа.

— Нужно было сразу поверить мне, когда я сказал, что у нас может быть ребенок. Просто чтобы в этом убедиться, нужен соответствующий мужчина.

Алана улыбнулась ему.

— Да уж, действительно. И этот мужчина превосходно справился со своей задачей.

— Я же говорил тебе!

— А я чуть было не испортила все на свете, — призналась Алаиа.

— Не нужно думать о том, что едва не произошло. Нужно думать о сегодняшнем дне. Мы живы-здоровы, таким же будет и наш ребенок. Вот ведь что главное.

— Да, ты прав. — Некоторое время она молчала. — Вчера я разговаривала с человеком, прибывшим от Риса. Он сказал, что в поселке все нормально. Дядя шлет мне привет.

— Ну не мне же ему слать приветы, полагаю.

— Дай ему время. Ведь вон сколько времени ему понадобилось, чтобы понять, насколько ты лучше моего первого супруга.

— Если он и вправду понял, это очень мило с его стороны, потому что я как-никак нормандец. — Пэкстон вздохнул. — По крайней мере, он прибыл тогда, когда его помощь была нам необходима.

— И если подобная необходимость вновь возникнет, он опять придет на помощь. А все люди тут, в крепости, тебя и вовсе считают настоящим героем. Ты ведь спас мне жизнь, рискуя своей жизнью. Их это настолько поразило, что теперь они будут преданы тебе по гроб жизни.

— Так и должно быть, — сказал Пэкстон. — В конце-то концов, я же их господин.

На некоторое время установилась тишина.

— Как там Дилан? — поинтересовался Пэкстон. — Простил ли его Рис?

— Ну, их отношения еще немного натянутые, во всяком случае, не такие хорошие, как прежде. Но все рано или поздно утрясется. Дилан обещал при первой возможности приехать к нам в гости. Говорят, он сейчас строит собственный дом, чтобы в один прекрасный день привести туда жену.

— Буду рад вновь увидеться с ним. Из всех людей, что живут в поселке, мне он особенно симпатичен.

— И я его люблю.

— Представь, сладкая моя, — сказал он, проводя рукой в направлении окрестных земель, — все, что мы тут видм, — это наше. А в один прекрасный день это все будет принадлежать нашему сыну, а потом сыну нашего сына.

— В Уэльсе существует закон: если нет сыновей, то дочери наследуют.

— А разве мы в Уэльсе?

— Мы в Кимри.

— И, стало быть, должны поступать соответственно, так ведь?

— Да. — Алана помолчала. Затем она кивнула в направлении долины, простиравшейся перед ними. — Не потому ли ты женился на мне? Чтобы иметь свой собственный дом, а?

— Это лишь часть причины, очень небольшая часть, могу тебя уверить.

— А что же тогда представляет большая часть?

— Ты, сладкая моя.

— И ты действительно хочешь, чтобы я во все это поверила?

Он повернул ее к себе и посмотрел Алане в глаза.

— Действительно хочу. — Он улыбнулся и еще крепче обнял ее. — Знаешь, о чем я вспомнил сейчас? Мне почему-то всегда хотелось любить тебя прямо здесь, на утесе. Что ты на это скажешь? Позволишь на сей раз?

— Среди белого дня, так, чтобы все могли нас видеть?!

— Да нас никто не увидит, — сказал он, и его губы приблизились к ее губам. — Верь мне.

Его горячее дыхание слилось с дыханием Аланы. И тогда Алана ответила:

— Всегда верю тебе, мой доблестный нормандский рыцарь. Всегда.

1

Более 76 килограммов. (Примеч. перев.)