К а с а т к и н. Слушаю, родной.
      Н и к о л а й. Давай обратно рукопись. И - кончай шумиху. Поигрались и хватит. Отбой.
      К а с а т к и н. Что? Не дам. Хоть дерись - не дам. Шуточное дело возглавили движение, весь мир на нас смотрит, а мы вдруг на попятный? Да это же политический скандал, мы с тобой костей не соберем.
      Н и к о л а й. Ничего, переживем. А людей с толку сбивать - это лучше? Я писем получаю что ни день, то больше, - а что отвечать?
      К а с а т к и н (в отчаянии). Ребятки! Микола, Толюшка, послушайте меня, я вам дурного не скажу. Ну, мне-то вы верите? Толечка, родной, я тебе прямо скажу - ты погорячился. Вячеслав Алексеевич замечательный человек, честнейший, но он недопонимает. Он сам ученый человек, кандидат наук, у него склад ума теоретический, а мы с тобой люди рабочие, практики, мы не научные труды пишем, а подымаем производительность труда. В указах правительства вот именно говорится... (Роется в портфеле.) "За разработку и широкое внедрение новейших методов..."
      Н и к о л а й. Правильно. А метод не разработан, опыт не внедрен. На год работы.
      В о с т р я к о в. Год! Маленький ты, что ли? Перехватят идею, а мы останемся в стороне. А приоритет? Я не о себе хлопочу - о заводе.
      К а с а т к и н. Коля, голубчик, молчи, не отвечай. И тебя люблю, но ты тоже неправ. Я тебе объясню почему. Потому, что ты смотришь на вопрос со своей, так сказать, сугубо индивидуальной колокольни. А я вижу его с государственной колокольни и торжественно заявляю тебе: Коля, родной, ты не имеешь никакого морального права забирать рукопись. Я тебе поражаюсь, тезка! Пойми: ты - наше знамя.
      Н и к о л а й. Что? Какое знамя?
      К а с а т к и н. Знамя движения. И я не могу допустить никакого ущерба твоему авторитету, не могу давать пищу отсталым элементам... Поверь: мне с государственной точки зрения виднее...
      Н и к о л а й. Знаешь что, Николай Иванович? Брось звонить. Ты, конечно, ответственный товарищ, но ведь я тоже не лавочку держу. Почему это ты можешь государственно мыслить, а я не могу? Почему ты знаешь, чего хочет государство, а я не знаю? А я вот чувствую, что не ты прав, а я. А раз я прав - стало быть, я говорю от имени государства, а не ты.
      В о с т р я к о в (ехидно). Кажется, французский король Людовик этак говорил: "Государство - это я".
      Н и к о л а й. Не знаю, почему он так говорил, а я, слава богу, не король - я за свои слова отвечаю.
      Л ю д м и л а. Знаешь, Толя, был еще другой Людовик, похуже. Тот говорил: "После меня - хоть потоп".
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Верно, Милка! Был такой, только вот я его номер позабыл. Не ему ли, в аккурат, башку-то оттяпали?
      В о с т р я к о в. Понятно. Семейство Леонтьевых выступает единым фронтом. Знаете что, Людмила Прокофьевна, давайте поговорим начистоту. Я вашими намеками сыт по горло.
      Л ю д м и л а. Намеками?
      В о с т р я к о в. Да. Я себя с Миколой не думаю равнять, но из милости состоять при их особе я тоже не желаю. Я себе цену знаю, и не будь меня еще неизвестно, как бы дело обернулось, ржавел бы он, как чудак, в неизвестности... (Николаю.) Отбой бьешь? А меня ты спросил? На меня ты плюешь, ладно - Лару все-таки не грех бы спросить, она книгу-то писала.
      Н и к о л а й. Что ты о Ларе беспокоишься? Скажи ему, Лара.
      В е н ц о в а. Я не хотела говорить при всех... Я не оправдываю грубости Анатолия, но мне она кажется более понятной и простительной, чем ваша растерянность при первом же натиске. Вы вели себя, как тряпка.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч (тихо). Та-ак. Из знамен да в тряпки. Скоро.
      Н и к о л а й (Венцовой). Так? Ну, ладно, с вами у меня отдельный разговор будет, а вот Толе я отвечу. Слышали, как он заговорил? Меня, мол, не спросили. Верно, нехорошо. Это ведь оттого, Толя, что до сей поры ты со мной не часто спорил, - поневоле избалуешься.
      К а с а т к и н. Коля, родной, вот за это хвалю - самокритично подходишь. Ребятки, помиритесь...
      Н и к о л а й. Это плохо, когда люди не спорят. Зато как заспорили все вдребезги. Ну что ж, дело поправимое - мы не наглухо склепаны, разойдемся без аварий. Делить нам нечего, разве что славу делить захочешь, так и тут недоразумений у нас не будет - забирай хоть всю, а я, признаться, сыт. Я тебе не препятствую: выступай с речами, снимайся в фас и в профиль, хочешь книгу печатать - вали, только чур за одной своей подписью.
      В е н ц о в а. Вы с ума сошли, Коля? А как же вы?
      Н и к о л а й. А я, Ларочка, устал от шумного света - и с завтрашнего дня возвращаюсь в исходное положение. Отработал смену - и домой. Заходите, если не скучно с простым рабочим, - адрес прежний. А то выходите за меня замуж, Лара? Зарабатываю прилично, во хмелю смирен, только вот что в знатные не вышел.
      В о с т р я к о в. Ну ладно. Пора кончать... (Вскочил и быстрыми шагами вошел внутрь дачи.)
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Не расстраивайся, Микола. Будем жить, как прежде жили. От цирка этого подальше - оно даже лучше.
      Л ю д м и л а. Перестань, папа. Ты опять за свое? (Подошла к брату.) Мы с тобой к экзаменам будем готовиться, верно, Миколушка?
      К а с а т к и н (прислушивается). Пошел все-таки. Не выдержал. Уговорил я его. Вот, ей-богу, люди! Шумят, нервничают, а чего? Сами не знают.
      Н и н а  П а в л о в н а (перестала стенографировать, встала и тоже прислушалась). Товарищи, до сих пор я ни во что не вмешивалась, даже когда Востряков оскорблял моего мужа. Но я решительно требую, чтобы Алексея Георгиевича оставили в покое. Скажите Вострякову, чтоб он не смел к нему ходить.
      Но уже поздно, в дверях появился Плотовщиков. За его
      спиной - Востряков.
      П л о т о в щ и к о в (отыскал глазами Николая). То, что мне сейчас сказали, - правда?
      Н и к о л а й. Правда.
      П л о т о в щ и к о в. Как хорошо! Прямо диву даешься: рабочий, кандидат в члены великой партии большевиков, новатор производства, через пятилетки шагает, а чуть погладили его против шерсти - он и скис: "Ничего не хочу, ничего не желаю - отpaботал смену - и домой!" Такой скромный, такой простой... Только меня не проведешь. Бывает скромность паче гордости, простота хуже воровства. (Старику.) Это ты парня мутишь, я тебя насквозь вижу... (Николаю.) Ты брось фокусы. Незаменимых нет. Я ведь не погляжу, что мы в свойстве...
      Н и к о л а й. Знаете что, Алексей Георгиевич? Вы думайте про меня что хотите, а голоса не повышайте - понятно вам? Я вас очень уважаю, но я сегодня выходной - и не желаю.
      П л о т о в щ и к о в. Ловко! Что же, по воскресеньям твоя коммунистическая совесть спит? А еще хочешь быть членом партии! А ты знаешь, что такое коммунист? Настоящий коммунист - это человек, который в коммунистическом Завтра был, видел счастливую гармоническую жизнь на земле, прикоснулся уже к этой жизни... Что смотришь, думаешь, я заговариваться стал? В мыслях своих переносился, внутренним взором видел, сердцем прикоснулся. И отпущен он оттуда на короткий срок, для того чтоб рассказать о ней людям, сказать, что близко она, и дорогу указать. А придется с боями идти - биться в первом ряду, вдохновлять и вести, жизнь положить, если надо... Я в тебя, как в родного сына, верил, думал: ты - настоящий, а ты... (Пошатываясь, уходит.)
      Пауза.
      Н и н а  П а в л о в н а (Анатолию). Зачем вы это сделали? Что вы ему наговорили?
      В о с т р и к о в. Сказал, что было.
      Н и н а  П а в л о в н а. Проверю. Имейте в виду - у меня записано каждое слово, сказанное здесь. С сегодняшнего дня я очень переменила свое мнение о вас.
      Вбегает Вера.
      В е р а. Товарищи, что тут у вас было? Алексею Георгиевичу плохо.
      Все бросаются в комнаты.
      Занавес
      Действие третье
      ЗИМА
      Картина первая
      Знакомая по первому действию комната в домике на
      шоссе. Неяркий свет висящей над столом электрической
      лампы. На столе - накрытый салфеткой ужин, стакан с
      блюдцем и термос. Людмила сидит, завернувшись в
      вязании платок, и, перебирая струны гитары,
      вполголоса напевает. Из соседней комнаты выглянул
      Прокофий Андреевич. Он в очках, в руках книга.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Который час?
      Л ю д м и л а (не оборачиваясь). Одиннадцатый в начале. Ты бы лег, папа.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Да нет уж, подожду. (Позевывает.) Ишь, как вызвездило. Завтра морозец будет.
      Л ю д м и л а. Почему ты думаешь?
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Не думаю, а знаю. Ты что поешь, Милка?
      Л ю д м и л а. Это старинное. В "Бесприданнице" поют.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Хорошо. Сюжет не так чтоб веселый, а мелодия хороша. (Ушел.)
      Людмила, задумавшись, перебирает струны, затем опять
      запела.
      В дверях появляется Востряков. Остановился, слушает.
      Л ю д м и л а (оборвала пение, улыбнулась). Миколушка...
      В о с т р я к о в. Нет, это я, Мила.
      Л ю д м и л а (вскрикнув, обернулась). Ох, как ты меня перепугал. Разве можно так?
      В о с т р я к о в. Почему дверь не заперта?
      Л ю д м и л а. Николая еще дома нет.
      В о с т р я к о в. А где он?
      Л ю д м и л а. Где же ему быть? На заводе.
      В о с т р я к о в. В вечернюю работает?
      Л ю д м и л а. Нет, с утра не приезжал.
      В о с т р я к о в. Войти не приглашаешь?
      Л ю д м и л а. Заходи. Только ноги обмети получше.
      В о с т р я к о в (обмел веником ноги, снял пальто, вошел. Оглядывается). Все как будто по-прежнему?
      Л ю д м и л а. Как будто.
      В о с т р я к о в. Отец здоров?
      Л ю д м и л а. Спасибо.
      В о с т р я к о в. Что это я хотел тебя спросить? Алексей Георгиевич на работу вышел?
      Л ю д м и л а. Не слыхала.
      В о с т р я к о в. Понятно. Значит, все по-прежнему.
      Л ю д м и л а. Выходит так. А у тебя? Все в ЦК Союза работаешь? Инструктором, кажется?
      В о с т р я к о в. Нет, подымай выше. Теперь на орготделе сижу. Временно исполняющим.
      Л ю д м и л а. Ну, что ж, хорошо. И сам начальник, и к высшему начальству близко, и пешком ходить не надо.
      В о с т р я к о в. Злая вы стали, Людмила Прокофьевна.
      Л ю д м и л а. Ты меня доброй не видел.
      В о с т р я к о в. Это верно. Я к тебе всей душой, а ты - эх! Только мучила меня. А зачем?
      Л ю д м и л а. Зачем? Когда мучила - не знала зачем, иной раз сама удивлялась, какой бес меня за веревочку дергает. И жалко тебя станет, и прощенья хочется просить. А вот теперь знаю. А затем, Толя, что нравился ты мне и полюбить тебя хотелось, а все-таки сердце мне говорило, что верить тебе нельзя. А ты как думал, почему девушки парней мучают? И хочется полюбить и боязно - вдруг плохой человек? Ума-то столько не нажито, чтоб сразу распознать, а коли понравился парень, недолго и последнего решиться. Вот одна защита и остается - помучить вволю. А сама думаешь: если человек настоящий и меня любит - он все преодолеет и от этого мне еще больше полюбится, а если плохой, обязательно он себя выдаст, где-нибудь да прорвется... Много я из-за тебя слез пролила, но благодарю свою судьбу, что вовремя опомнилась.
      В о с т р я к о в. Мила, неужели ты меня за подлеца считаешь? Что верно, то верно, с Частухиным я тогда нехорошо говорил, признаю. А перед Миколой я чист. Знаю, поговаривают, будто я ему дорогу перебежал, только это неверно, Микола все равно бы отказался, а я его не порочил, жизнью тебе клянусь...
      Л ю д м и л а. Не клянись, я тебе, пожалуй, и без клятвы поверю. Только много ли мне радости от того, что ты не жулик? А человек ты мне все равно чужой, и доверия настоящего у меня к тебе нет.
      В о с т р я к о в. Так. Нет, значит, доверия?
      Л ю д м и л а. Нет.
      В о с т р я к о в. Как это понимать? Личного доверия нет... или, может быть, политического?
      Л ю д м и л а. Человеческого. А если хочешь, то и политического. Это ведь одно и то же.
      В о с т р я к о в. Любопытное заявление. Что же я, по-твоему, враг Советской власти? Хочу восстановления капитализма? Так? Тогда уж будь принципиальной до конца, ведь ты комсомолка: заяви куда следует об известных тебе фактах, докажи...
      Л ю д м и л а. Тише, тише, не ершись. Заявлять мне нечего, и доказывать я тебе тоже ничего не обязана. Что хочу, то и говорю, а тебя слушать никто не неволит, хочешь - слушай, а не хочешь - прощай.
      В о с т р я к о в. Ну, говори. Послушаем.
      Л ю д м и л а. Советской власти ты не враг, да она тебе ничего, кроме хорошего, и не сделала. Капитализм восстанавливать тебе тоже ни к чему, потому что еще неизвестно, как бы он для тебя обернулся. Ну, выбился бы ты в кулачки или старшие приказчики, так ведь это жизнь довольно серая, ты лучшую видел. А человек ты с головой, соображаешь, от тебя не только вред, а и польза может быть, только присматривать за тобой надо хорошенько. И все-таки ты нам чужой.
      В о с т р я к о в. Кому это - нам?
      Л ю д м и л а. Нам. Мне, отцу, Миколе.
      В о с т р я к о в. Ты за Миколу не говори. Кабы не твои старания, мы с Николаем давно поладили бы.
      Л ю д м и л а. Нет. Разные вы... во всем.
      В о с т р я к о в. Например?
      Л ю д м и л а. Да что ни возьми: Микола весь в работе, он без нее дышать не может, а ты, если правду говорить, своими руками работать не очень-то любишь, тебе больше по душе посматривать да покрикивать. Микола он будущим живет, не своим только будущим, а общим, нашим. А на тебя я смотрю, и думается мне: а зачем тебе, Толя, коммунизм? Тебе и в переходный период неплохо живется, человек ты властный, самолюбивый, а таланта большого нет, ты своего потолка достиг, и тебе сегодняшний день милее завтрашнего. И вот, доказать не умею, а по-женски чувствую, - хоть ты парень и самоуверенный, а в будущее с опаской поглядываешь, как бы тебя по ходу движения не потревожили. И если тебя как следует потревожить, ты ведь и злым можешь быть.
      В о с т р я к о в. Ладно. Хорошенького понемножку. Хоть ты и сама сознаешь, что разговор твой безответственный, но всему должна быть мера. Будьте здоровы. (Пошел к двери.)
      Л ю д м и л а (не оборачиваясь). Счастливо!
      В о с т р я к о в (медленно надел пальто, постоял). Не забудь передать Николаю, чтоб он мне позвонил. Сегодня же.
      Л ю д м и л а. Почему так срочно?
      В о с т р я к о в. Для его же пользы. Как я ни плох, а пригодиться могу... в трудную минуту.
      Л ю д м и л а (тревожно обернулась, но ничего не спросила). Хорошо, передам.
      В о с т р я к о в (вздохнул). Н-да... Не за тем я сюда шел, и не того я от тебя ждал... Обидно. Ну, что ж - видно, не судьба.
      Л ю д м и л а. А ты что же думал, тебя здесь похвалят? Или пожалеют? Ты не думай, Толя, что я тебя дразню или уколоть хочу. Нет, я тебе правду говорю. Горькую правду, но чистую, она болью сердца очищена.
      В о с т р я к о в (постоял в дверях). Больше ничего мне не скажешь?
      Молчание.
      Так. Ну что ж... (Уходит.)
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч (выглянул). Ушел? Хорошо ты его от нас... наладила. (Помолчал, ожидая ответа.) Ты что, Людмила?.. Никак, плачешь?.. (Подошел, тихонько погладил рыдающую Людмилу.) Ну, поплачь, поплачь...
      Слышно, как к дому подкатил мотоцикл. Людмила быстро
      вытерла заплаканные глаза. Вошел Николай, вид у него
      усталый и хмурый.
      Л ю д м и л а. Миколушка? (Пристально взглянула на него.) Что так поздно?
      Н и к о л а й. Почему поздно? Как всегда. (Взял полотенце, ушел мыть руки.)
      Отец и Людмила переглянулись.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Нет, что-то у него там неладное приключилось.
      Вернулся Николай.
      Л ю д м и л а. Проголодался, Миколушка?
      Н и к о л а й. Нет, есть не хочу. Чаю только.
      Л ю д м и л а. Может, стопочку выпьешь?
      Н и к о л а й. Стопки мне мало. (Налил себе чаю из термоса.)
      Л ю д м и л а. Как занятия прошли?
      Н и к о л а й. Ничего. Неплохо. Главное, что меня радует, - ребята входят во вкус. Ты поглядела бы, как Верка Ермолаева стала тонкую доводку делать. Артистически.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Вячеслав Алексеевич был?
      Н и к о л а й. Обязательно. Моя правая рука. На разряд пробу сдавать хочет, честное слово. (Засмеялся.)
      Л ю д м и л а. Дверь не взял на засов?
      Н и к о л а й. Нет.
      Л ю д м и л а. Сиди, я запру.
      Н и к о л а й. Не надо. Лара, наверно, заедет. Я звонил, просил передать.
      Л ю д м и л а. А что случилось?
      Н и к о л а й. Ну вот - обязательно случилось!
      Л ю д м и л а. Что я, тебя не знаю?
      Н и к о л а й. Не вяжись, Мила. Видишь, человек устал.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. А у нас тут гость был. Пожалуй, не угадаешь.
      Н и к о л а й (быстро взглянул на сестру). Анатолий?
      Л ю д м и л а. Велел звонить. Дело какое-то срочное.
      Н и к о л а й (отмахнулся). И больше ничего?
      Л ю д м и л а. И больше ничего.
      Н и к о л а й. Врешь. По глазам вижу.
      Л ю д м и л а. А чего ради я буду говорить, ты же мне про свое не рассказываешь.
      Н и к о л а й. Да нечего рассказывать.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Оставь его, Мила. Вот Лара приедет, он ей все раздоложит, она ему присоветует... А с нами говорить незачем.
      Н и к о л а й. Ну ладно. Не хотел я раньше времени. На оборонном предприятии вышел из строя опытный агрегат. А виноват - я!
      Картина вторая
      Просторная комната на втором этаже заводского клуба,
      выходящая окнами во двор завода. Сквозь зеркальные
      стекла окон видны покрытые снегом ветви деревьев и
      яркие вспышки в расположенном напротив термическом
      цехе. Комната окрашена в светлые тона и хорошо
      освещена. Посредине комнаты стоит длинный стол,
      накрытый темно-красным сукном. Справа две небольшие
      обшитые клеенкой двери - это кабинеты секретаря
      парткома и председателя завкома. Слева большая
      двустворчатая дверь, выходящая на хоры клубного фойе.
      Между дверями кабинетов небольшой письменный стол и
      столик с телефонами - здесь обычно сидит технический
      секретарь завкома Громова. Над столом в деревянном
      зажиме писанная трафаретом афиша. Текст: "Открытое
      партийное собрание прецизионного цеха. Повестка дня:
      1) Прием в партию, 2) Доклад главного технолога
      т.Частухина "Завтрашний день нашего завода". Начало в
      7 часов вечера".
      Громова собирает со стола газета и журналы,
      раскладывает листы чистой бумаги и карандаши.
      За стеной, на хорах, репетирует клубный духовой
      оркестр. Слышны нестройные звуки марша.
      Из двери завкома выходит Вера. Садится за стол
      Громовой и прижимается лицом к настольному стеклу.
      В е р а. Ой! Сил моих больше нет...
      Г р о м о в а. Устала, Верочка?
      В е р а. И устала, и зла, как пес. Мамочка, когда же это кончится? Сергей Афанасьевич все время на пленуме, Алексей Георгиевич меня из завкома не отпускает, а из цеха я сама уходить не хочу. У тебя зеркальце есть?
      Г р о м о в а. В сумке возьми.
      В е р а (рассматривает себя). Н-да. Незавидная невеста. И обтрепалась стыдно людям показаться. Синий костюм второй месяц в мастерской лежит, и некогда на примерку съездить.
      Форте оркестра.
      Громова, скажи ты этому Бенскому, чтоб он не зверствовал.
      Громова вышла, Вера берет трубку зазвонившего
      телефона.
      З а в к о м. Нет, не Громова. Ермолаева говорит. Здравствуйте, Яков Миронович. Собрание в семь. Сначала прием. Николая Леонтьева из кандидатов в члены. А потом доклад товарища Частухина. Придете? Алексей Георгиевич у себя. Сейчас соединю. (Переключает телефон.)
      Входит Бенский - верзила вдохновенного вида во
      флотской тужурке без погон. Длинные косые бачки,
      усики. В руках дирижерская палочка. За ним идет
      Громова.
      Б е н с к и й. Я слушаю, Верочка.
      В е р а. Что там у тебя происходит?
      Б е н с к и й. Разучиваем "Марш новаторов". Задумано исполнить перед началом собрания.
      В е р а. Роман, у тебя совесть есть? Сто раз одно и то же. Отдохни.
      Б е н с к и й. И повторю еще сто. Верочка, репетициа эст матер студиорум - повторение мать учения. Ты меня знаешь - я не бракодел.
      В е р а. А почему так громко?
      Б е н с к и й. Так написано в партитуре. "Форте" - это значит "громко".
      В е р а. Не надо быть бюрократом. Скажи, Роман, а есть что-нибудь среднее... между "форте" и "пиано"?
      Б е н с к и й. Ты имеешь в виду "меццо-форте"?
      В е р а. Вот-вот-вот. Товарищ Бенский, заводской комитет категорически предлагает вам придерживаться в своей работе "меццо-форте". И прекратить пререкания. Вы свободны.
      Бенский исчезает, через несколько секунд трубные
      звуки возобновляются, но уже тише.
      Сейчас директор звонил Алексею Георгиевичу. Ой, я так переживаю за Миколу...
      Г р о м о в а. Неужели отберут личное клеймо?
      В е р а. Ничего не знаю. Знаю одно: заказчик вернул бракованную деталь, а на ней стоит Колькино клеймо. И Николая жалко и за завод обидно - такое пятно...
      Из своего кабинета вышел Плотовщиков с тоненькой
      папкой в руке.
      П л о т о в щ и к о в. Громова, вызови стенографистку. Вера! Я говорил с директором. У него сейчас находится представитель ЦК профсоюза небезызвестный вам товарищ Востряков Анатолий Акимович. Разбор дела поручается тройке в таком составе: от администрации Частухин, от парткома Филатова, от завкома Ермолаева.
      В е р а. Не могли без Ермолаевой?
      П л о т о в щ и к о в. Что такое? Ты что - не уверена в своем беспристрастии?
      В е р а. Алексей Георгиевич, мне перед тобой скрываться нечего, конечно, я к Коле пристрастна. Только от этого никогда еще интересы дела не страдали, а если кто и страдает, то одна я. А он от меня ни в чем поблажки не видел.
      П л о т о в щ и к о в. Неприятная история. Клеймо - от него не отопрешься.
      В е р а. Я понимаю. И все-таки мне не верится. Я теперь занимаюсь у него в группе, вижу, как он работает, - нет, не может он ошибиться.
      П л о т о в щ и к о в. Сколько человек у вас в группе?
      В е р а. Двенадцать. Все молодежь, пятый-шестой разряд. Занимаемся через день. Тяжеловато, конечно, но все наши очень довольны, и я по себе чувствую - я теперь совсем другой человек. Раньше я работала как заводная, а теперь я умею думать в металле.
      П л о т о в щ и к о в. Как, как?
      В е р а. Думать в металле. Вячеслав Алексеевич рассказывал нам про какого-то знаменитого скульптора, что он умел думать в мраморе, и Миколе очень понравилось. А мы, говорит, должны научиться думать в металле.
      Входят нерешительно Прокофий Андреевич и Людмила.
      П л о т о в щ и к о в. Это еще что за явление природы? Зачем пожаловали?
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. До сей поры меня на все открытые собрания не только что пускали, а приглашали даже. Это со вчерашнего дня такая перемена?
      П л о т о в щ и к о в. На собрание - милости прошу. А здесь вам делать нечего. У нас сейчас совещание начнется.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Про это нам известно.
      П л о т о в щ и к о в. Откуда?
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Свет не без добрых людей. Николай Иванович сказал.
      П л о т о в щ и к о в. Не без болтливых, скажи, - это вернее будет. Садись, коли уже пришел.
      Л ю д м и л а. Дядя Леша, что ж это будет? Неужели это верно... про клеймо?
      П л о т о в щ и к о в. Говорят, верно.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч (садясь, бормочет). Ах, стыд какой. Вот позорище-то... Дожил. И ведь говорил я Миколе...
      Л ю д м и л а (подошла к Вере). Верочка, голубушка, как же это так?.. Что за деталь такая? Ты хоть ее видела, эту деталь?
      В е р а. Нет не видела. Да что толку смотреть, это ведь не кузнец лошадь заковал, простым глазом все равно ничего не увидишь. Ох, Милуша...
      Неожиданно для самих себя они обнялись.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. А послушать нам можно, как вы его тут судить будете?
      П л о т о в щ и к о в. Нет, нельзя.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Почему же?
      П л о т о в щ и к о в. Потому что здесь не дача, и дело это не семейное. А болельщиков тут и без вас хватает. (Пауза.) Там, в фойе, выставка... замечательная выставка. Подите, посмотрите.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Спасибо. Ты лучше нас с Милой на самую выставку чучелами поставь. Для обозрения публики. И надпись сделай: "Семья бракодела".
      В е р а. Пусть они до собрания у меня в завкоме посидят. Милуша, Прокофий Андреевич, пойдемте. (Уводит их.)
      П л о т о в щ и к о в (смотрит на часы). Громова, позвони в лабораторию, пусть поторопятся.
      Вошел Востряков. Он стал еще внушительнее, увереннее.
      В о с т р я к о в. Алексею Георгиевичу привет. С благополучным выздоровлением.
      Здороваются.
      П л о т о в щ и к о в. Спасибо. Садись.
      В о с т р я к о в. Как самочувствие?
      П л о т о в щ и к о в. Здоров, как видишь.
      В о с т р я к о в. Долгонько ты хворал. Ты в какой больнице лежал?
      П л о т о в щ и к о в. В Боткинской...
      В о с т р я к о в. Почему не в Кремлевке?
      П л о т о в щ и к о в (помолчав). Лекарства всюду горькие.
      В о с т р я к о в. А после больницы... в санатории был?
      П л о т о в щ и к о в. В санатории.
      В о с т р я к о в. В каком?
      П л о т о в щ и к о в. В Перхушкове.
      В о с т р я к о в. Это что же - правительственный?
      П л о т о в щ и к о в. Нет, подмосковный. Ты что расспрашиваешь лечиться, что ли, собираешься?
      В о с т р я к о в. Да понимаешь, сердце что-то пошаливает.
      П л о т о в щ и к о в. Рано. Заработался?
      В о с т р я к о в. Работы хватает. А тут еще в совет при издательстве ввели, в редколлегию "Юного техника"... Одиннадцать нагрузок.
      П л о т о в щ и к о в. Почтенно. Тебя, говорят, в секретари прочат?
      В о с т р я к о в. Воля народа. Выберут - отказываться нельзя.
      П л о т о в щ и к о в. Повезло тебе, что я захворал. Я бы тебя не отпустил с завода.
      В о с т р я к о в. Я сам не хотел уходить. Обстановка так сложилась: Колькина кандидатура отпала - предложили мне, я было уперся - ЦК Союза нажал на партком... Пришлось подчиниться.
      П л о т о в щ и к о в. Я и говорю - повезло. (Пауза.) А что с книгой? Забросил?
      В о с т р я к о в. Не забросил, а руки не доходят.
      П л о т о в щ и к о в. Не ладится без Николая?
      В о с т р я к о в. Я пробовал с ним говорить - бесполезно. Характерец! По-человечеству мне его жаль...
      П л о т о в щ и к о в. Ну? А ты не жалей.
      В о с т р я к о в. Нет, все-таки... Перед самым приемом в члены партии. Нехорошо.
      П л о т о в щ и к о в. Чего хорошего.
      В о с т р я к о в. Как ты решил - снять вопрос с повестки?
      П л о т о в щ и к о в. Не имею права.
      В о с т р я к о в. Почему?
      П л о т о в щ и к о в. Устав не позволяет. Про демократический централизм слыхал?
      В о с т р я к о в. Слыхал. Ну так что ж - централизм же?
      П л о т о в щ и к о в. Да, но демократический - вот ведь какая история.
      Вошла Филатова, работница лет за тридцать.
      Ф и л а т о в а (озабоченно). Начало седьмого, а народу набилось - не продохнуть. Человек семьсот.
      П л о т о в щ и к о в. Будет полторы тысячи. Из других цехов придут. Вы что не здороваетесь?
      В о с т р я к о в. Мы уже виделись.
      П л о т о в щ и к о в. Татьяна Семеновна, Анатолий Акимович интересуется - будет ли бюро отменять свое решение о приеме Леонтьева в члены партии?
      Ф и л а т о в а. В партию принимает не бюро, а партийное собрание. Мы Леонтьева рекомендовали. Если мы ошиблись - организация нас поправит.
      В о с т р я к о в. На открытом собрании?
      Ф и л а т о в а. А мы беспартийных не боимся.
      В е р а (вышла из кабинета). Товарищи, в чем же дело? Где Вячеслав Алексеевич?
      Ф и л а т о в а. В лаборатории с заказчиком акт составляет.
      Вошли Нина Павловна и Венцова. Нина Павловна молча
      здоровается и раскладывает свои принадлежности.
      В е н ц о в а (громко). Добрый вечер! Вера Васильевна, могу я присутствовать на заседании комиссии?
      В е р а. А кто вам сказал, что будет заседание?
      В е н ц о в а. Николай Иванович.
      В е р а. Не знаю, Лариса Федоровна, что вам ответить. Заседание у нас не торжественное, фотосъемок не предвидится.
      В е н ц о в а (улыбаясь). Скажите, Вера Васильевна, почему вы со мной всегда так нелюбезны?
      В е р а. Я, Лариса Федоровна, обязана быть с вами вежливой. Я с вами вежлива. А любезной быть я не обязана.
      П л о т о в щ и к о в. Вера, что ты там ворчишь?
      В е р а. Лариса Федоровна просит разрешения присутствовать, а я ей объясняю, что здесь для нее ничего интересного нет.
      П л о т о в щ и к о в. Я прошу разрешить.
      В е р а (пожимая плечами). Пожалуйста.
      Врывается возбужденный Касаткин, с неизменным
      портфелем. За ним следует инженер-полковник
      Стражевский, пожилой человек внушительной наружности.
      За ним идет Частухин, в парадном костюме, с орденом и
      медалью лауреата. Он несет в руках поднос, прикрытый
      марлей. Несколько любопытных заглядывают в комнату,
      но Николай Иванович сразу захлопывает дверь.
      К а с а т к и н. Видели, что творится? Аншлаг, как на боевике сезона. Алексей Георгиевич, родной, считаю своим долгом сигнализировать тебе - в народе уже все известно, идут различные толки... Интересно было бы выявить у кого это такой длинный язычок? Вот, ей-богу, люди! (Стрижевскому.) Виноват, полковник, проходи, знакомься с людьми и вообще чувствуй себя как дома.
      С т р а ж е в с к и й. Весьма польщен, но позвольте мне чувствовать себя находящимся при исполнении служебных обязанностей. (Щелкнул каблуками и наклонил голову.) Инженер-полковник Стражевский. Кому я должен предъявить документы?
      П л о т о в щ и к о в. Плотовщиков. Пройдемте ко мне, товарищ инженер-полковник.