М е х т и. Я считал неудобным...
      М а й о р о в. Напрасно. Могу ответить... Нужно ли продолжать разведку? Не знаю. Хочу разобраться. Похоже на то, что на проектной глубине мы нефти не обнаружим. Как вы думаете?
      М е х т и. Мне трудно судить.
      М а й о р о в. Вот видите. Ваш геолог требует продолжать бурение. Но вам мало моего благословения, вам нужны деньги и материалы. Поэтому я и не тороплюсь решать. Завтра мне придется уехать, но у нас еще много времени. Сделайте милость - дайте мне вашу докладную записку сегодня же.
      М е х т и. Я в восторге от нашей беседы, Александр Гаврилович. Признаю - я был глубоко не прав в нашем печальном столкновении из-за этих несчастных труб. Клянусь, я могу оценить данный вами урок, несмотря на его, признаться, довольно резкую форму...
      М а й о р о в. О форме сожалею. Не в трубах дело. Если нужно - дадим трубы. Попросту говоря - не люблю арапства. Извините. Пока не закрылась контора, я хочу съездить за своим чемоданом. (Быстро уходит.)
      Зашумел включенный мотор. Машина отъехала.
      М е х т и. Страшный человек.
      Г е т м а н о в (вышел с папкой в руках и сел на крыльцо своей веранды. Он жует, запивая еду чаем из кружки). Хочешь есть, Мехти? Отличный джирим как семга.
      М е х т и. Сердечно благодарен. Не люблю сухомятки. Брось эту дрянь, сегодня у меня шашлык. Звал твоего друга, но он не удостоил.
      Г е т м а н о в. Ты говорил с ним?
      М е х т и. Да. Он большой дипломат. Не могу понять его линии.
      Г е т м а н о в. Мне он раньше казался туповатым. А парень он неплохой.
      М е х т и. Хорошего я пока мало вижу. А что он не глуп - могу тебя уверить. Ты подписал докладную?
      Г е т м а н о в. Я хотел с тобой посоветоваться. Морис хочет бурить еще двести метров.
      М е х т и (после паузы). Клянусь небом, у меня все-таки неплохая голова. Я был прав, как пророк Магомет.
      Г е т м а н о в. Не понимаю.
      М е х т и. Здесь нечего понимать. В "Елу-тапе" нефти нет. Нобель тут разведывал еще в двенадцатом году и только потерял время. Морис - этот психопат - вообразил здесь черт знает что, а теперь боится сознаться, что это блеф. Сегодня он требует бурить еще двести метров, завтра захочет пятьсот...
      Г е т м а н о в. Ты этого раньше не говорил.
      М е х т и. Не говорил, пока имел хоть на волос надежды... Клянусь, ты меня удивляешь. Неужели не ясно, что такое Морис? Человек до семнадцатого года работал где-то в Мексике. Бывший анархо-синдикалист...
      Г е т м а н о в. Ну-ну! Оба вы хороши. Будем говорить объективно. В Мексику он попал не от хорошей жизни и вернулся сразу после Октября. И какой он анархист? Мальчишкой две недели ходил на какие-то сходки...
      М е х т и. Однако ты сам...
      Г е т м а н о в. Знаю. Иногда полезно наступать на любимые мозоли. Но Морис - честный человек.
      М е х т и. Не хочу спорить. А зачем он вопит, что еще в прошлом году дал бы нефть, если б ему не загубили скважину? Ты не думал? Он хочет заставить нас отвечать за свою ошибку. Он готов взвалить вину на нас за то, что разведка не дает нефти.
      Г е т м а н о в. Это другое дело. По человечеству даже можно понять. В таких делах - все люди дрянь. Ну, ладно. Что ты предлагаешь?
      М е х т и (помолчав). Отсюда надо уходить.
      Г е т м а н о в. Как?!
      М е х т и. Как уходить? Немедленно. Мы подошли к проектной глубине. Нефти нет - и нечего валять дурака. Каждый день стоит тысячи рублей. Надо срочно переделать докладную и дать ее Майорову. Он поддержит, потому что идти против всех и вешать себе на шею камень ему так же нужно, как мне, например, жениться на Марго.
      Г е т м а н о в. Скажи, Мехти, ты убежден, что нефти нет? У тебя нет других соображений?
      М е х т и. Я поражаюсь тому, как ты угадываешь мои мысли. Я только что задавал себе такой вопрос. Конечно, я только человек. Как знать - думаешь так, потому что так думаешь или потому, что хочется так думать?
      Г е т м а н о в. Не напускай туману, Мехти. Я этого не люблю. Да или нет?
      М е х т и. Я разве не сказал - да? Не смотри на меня такими страшными глазами. Моя совесть чиста, как ручеек.
      Г е т м а н о в. Не из этого ли ручейка наш комендант берет воду? (Резко выплеснул чай из кружки и поднялся.) Ты за кого меня принимаешь - за дурака или за прохвоста?
      М е х т и. Ты меня оскорбляешь.
      Г е т м а н о в. Оскорбляю. Почему ты не хочешь бурить дальше? Страшно?
      М е х т и. Я тебя прошу...
      Г е т м а н о в. Не вовремя стал обижаться. Ты что же воображаешь, я слеп и глух? Я не понимаю, что кривизна втрое больше, чем ты показываешь, и каждый день, каждый метр приближает аварию? Видел бы ты свое лицо, когда сегодня поднялась эта идиотская паника.
      М е х т и. Зачем? Я видел твое.
      Г е т м а н о в. Ага! Значит, я прав?
      М е х т и. Абсолютно.
      Г е т м а н о в. Почему же ты молчал?
      М е х т и. Из-за тебя. Тебе удобнее было не знать.
      Г е т м а н о в. Служебный такт?
      М е х т и. Нет, дружба. Меня рекорды не интересуют. Для твоего успеха я рискнул бы пройти еще полсотни метров. Но это - предел.
      Г е т м а н о в. Дорогой Мехти Ага. Я очень советую не забывать, что ты говоришь не с проходимцем, а с коммунистом. Ни на какие темные махинации я не пойду.
      М е х т и. Я редко прощаю такие слова. Объясняю их твоим исключительно нервным состоянием. Где ты видишь махинации? В "Елу-тапе" нефти нет. Я повторяю это еще раз. Бурить дальше бессмысленно.
      Г е т м а н о в. Как? Ты действительно считаешь?..
      М е х т и. Это мое глубокое убеждение. А раз так - абсолютно безразлично, есть ли на "Саре" кривизна и что было бы, если бы... Область "бы" никого не интересует. И лучше, если об этом никто не будет знать.
      Г е т м а н о в. Для кого?
      М е х т и. Для тебя. Ты волен поступать как хочешь. Можешь принести меня в жертву и броситься в объятия к Теймуру с его проектом. А ты уверен, что он сумеет исправить кривизну? Я не умею. А ты сам-то знаешь, как это делается? Ты сломаешь себе шею, и я уже не в силах буду тебе помочь. (Пауза.) Ты умный человек, но не знаешь Востока. У нас есть такое слово "менелюм". Это непереводимо. Если друг сказал другу "менелюм" - ему не смеют отказать. С этим словом можно сделать многое. Мне некому его сказать. Я растерял свои связи. Кругом новые люди. Один ты пропадешь. У тебя выговор. Поставь ты завтра рекорд на "Саре", дай первую топну нефти - тебя ждет слава и отпущение грехов. Но судьба против нас. Если нельзя уйти со славой, надо уходить с честью.
      Г е т м а н о в. Невелика честь. (Задумывается.)
      К о м е н д а н т (появился). Андрей Михайлович, для товарища Майорова квартира готова.
      Г е т м а н о в. Где?
      К о м е н д а н т. Во втором бараке. Там в Угловой холостые мужчины живут. Так? Ну, я их попросил оттуда. Заругались было, ну да ничего. Я враз урегулировал. Все! Пусть вас не беспокоит.
      Г е т м а н о в. Что за хамство! Кто вам позволил?
      К о м е н д а н т. Я полагал, так будет удобнее. Как хотите. Это не составляет. Сейчас все обратно покидаем - и больше нет ничего.
      Г е т м а н о в. Да нет, теперь уже не стоит.
      М е х т и. Марго дома?
      К о м е н д а н т. Дома. Скучает.
      М е х т и. Очень хорошо. Пришли ее ко мне.
      Г е т м а н о в. Что ты хочешь?
      М е х т и. Ничего особенного. Хочу продиктовать несколько страничек. Наши выводы. Потом ты просмотришь и, если согласишься, подпишешь. Впрочем, лучше, если подпишет Гулам.
      Г е т м а н о в. Гулам-то подпишет. Но Морис?
      М е х т и. Подпишет. Это я беру на себя. В его шатком положении лучше уйти с миром. Он пошумит, но в драку не полезет.
      Г е т м а н о в. Прошу тебя быть с ним очень корректным.
      М е х т и. Клянусь тебе. Я приду к нему с оливковой веткой в руках.
      Г е т м а н о в (отдает ему докладную). На, возьми.
      Мехти и комендант уходят.
      М а р и н а (выглянула). Кто приходил, Андрюша? Ты что молчишь? Расстроен чем-нибудь?
      Г е т м а н о в. Нет. Устал.
      М а р и н а (гладит его по голове). Можно тебя пожалеть? Дурень, замучился, задергался... Как ты меня сегодня перепугал.
      Г е т м а н о в. Пожалуйста, не жалей меня. Терпеть этого не могу.
      М а р и н а. Андрюшка, мне обидно. Почему, когда тебе плохо, ты всегда от меня прячешься? Точно ты боишься показать себя слабым. Разве это стыдно, когда жалеют?
      Г е т м а н о в (мягче). Пустяки, Маринка. Выдумываешь.
      М а р и н а. Нет, не выдумываю. Ты никогда мне ничего не рассказываешь такого...
      Г е т м а н о в. Что значит - такого?
      М а р и н а. Такого, где ты слаб, неуверен, неправ... Я не умею сказать. Ну почему ты скрыл от меня, за что тебе дали выговор?
      Г е т м а н о в. Не говори вздора. Ты не знаешь, за что? Сколько было разговоров из-за того, что я признал свою вину. Вспомни.
      М а р и н а. Андрюша. Значит, ты был виноват? Это правда?
      Г е т м а н о в. Нелепый разговор. Что же, по-твоему, я каялся так, здорово живешь? Из христианского чувства смирения? Другой вопрос, что многие делали так же, как я, и им сходило с рук. Мне не сошло.
      М а р и н а. Знаешь, ты так себя вел, что я тебе не верила. Я думала, ты просто оскорблен и не хочешь оправдываться.
      Г е т м а н о в. Я не знаю, что ты думала... Я тебе не лгал.
      М а р и н а. Да, ты прав. Я не могу возразить.
      Г е т м а н о в (вскипел). Черт возьми, наконец! Я не понимаю, почему все говорят мне, что я прав, таким тоном, будто уличили меня в преступлении. Что ты от меня хочешь? Хватит с меня того, что я с утра до ночи должен драться, лавировать, нападать и защищаться, видеть подозрительные взгляды людей, готовых в любую минуту подставить ногу, стоит только мне покачнуться. Неужели я не могу требовать, чтобы, когда я приползаю в свою конуру, мне не учиняли домашнего следствия, чтобы я был прав, не представляя никому доказательств?
      М а р и н а. Как ты странно говоришь, Андрюша. Никому! Как будто меня не существует.
      Г е т м а н о в. Вот именно - ты существуешь. Очень правильное слово. Ничего не делаешь и проводить время с этой... дурой Марго.
      М а р и н а. Ну, знаешь, Андрей. Не тебе об этом говорить.
      Г е т м а н о в. Ах, даже так? Ну-ну? Интересно.
      М а р и н а. Потому что ты в этом виноват. Нет, что я говорю - виноват! Ты прав, во всем прав, у тебя передовые взгляды, наши отношения основаны на равенстве и доверии, а вот я прожила с тобой пять лет и чувствую себя ограбленной. Ни профессии, ни друзей, ни ребенка. (Всхлипнула.) Я готова украсть у Фатьмы-ханум ее Сару.
      Г е т м а н о в. Фу! Мы же решили, что как только вернемся в Баку...
      М а р и н а. Молчи, молчи. Сейчас ты начнешь говорить, и я опять буду неправа... Но я чувствую... это хищничество, Андрей, - вот что. Так нельзя. Почему у Фатьмы-ханум есть Гулам, Сара, работа - всё. А у меня - ничего. Я как бесплодная земля. Разве я всегда была такая? Когда Саша меня увидел здесь, я сгорела со стыда.
      Г е т м а н о в. Судя по вашей встрече, это не было заметно. По-моему, ты висела у него на шее.
      М а р и н а. Как тебе не стыдно! Ты ругаешь Марго, а сам дружишь с ее мужем, которого она выше в тысячу раз. Ты выслушиваешь от него донесения о поведении твоей жены. Просто - позор!
      Г е т м а н о в. Я с ним дружу? Я выслушиваю?
      М а р и н а. Ты сам себя сейчас выдал. Сколько раз я тебе говорила, что комендант - хам и непроходимый дурак. Ты смеешься над ним, но он тебе нужен. Он избавляет тебя от труда быть грубым. Это черная работа, а ты любишь быть чистым. Разве тебе нужны люди? Ты же никого не любишь, кроме себя. (Рыдает.)
      Г е т м а н о в. Женщина может наговорить черт знает что, но стоит ей заплакать - ее же нужно утешать. (Помолчав.) Ну, успокойся. (Притягивает ее к себе Марина вырывается.)
      Яркие лучи фар подошедшей машины падают на них.
      Хлопнула дверца. Появился Майоров с чемоданом.
      М а й о р о в. Ну, мои дорогие... Не помешал?
      Марина скрывается в доме.
      Куда ты, Маринка?
      Г е т м а н о в. Она что-то скисла. Плохо переносит жару. Обедал?
      М а й о р о в. Спасибо. Я сейчас должен явиться к Ольге Петровне. Буду безропотно есть все подряд и при этом хвалить и ахать. Иначе двадцатилетней дружбе конец. Там же меня уложат спать.
      Г е т м а н о в. Зачем? Тебе приготовили комнату.
      М а й о р о в. Да, я знаю. Не люблю никого стеснять. Я уже сказал этому твоему... (Заметил папку.) Что читаешь?
      Г е т м а н о в. Ничего. Кой черт, тут одичаешь. Когда приходится управлять людьми - не до беллетристики.
      М а й о р о в. Мне показалось, что ты вообще... как бы тебе сказать...
      Г е т м а н о в. Да ты не тяни. Отстал, что ли? Конечно. Что, ты не знаешь административной работы?
      М а й о р о в. Я не очень верю в существование самостоятельного искусства администрации. Не помню где я видел объявление: "Ищу работу в качестве директора". Смешно? Начальник - это не профессия.
      Г е т м а н о в. Все это, конечно, верно. Верно - вообще. Извини, не хочется сейчас об этом говорить. Дай руку.
      М а й о р о в (протягивает руку). За что?
      Г е т м а н о в. Просто так. Я мало верю в дружбу, благодарность и прочее, но мне приятно.
      М а й о р о в. Здравствуйте!
      Г е т м а н о в. А ты - веришь? Тебе, например, не приходило в голову, что тогда, в институте, я занимался с тобой... наполовину из-за Марины.
      М а й о р о в. Пусть даже на три четверти. Если тебе когда-нибудь будет нужна моя помощь...
      Г е т м а н о в. Когда-нибудь? Послушай, Саша. Мне бы надо с тобой поговорить... (Нерешительно вглядывается в лицо Майорова.)
      Фонарь замигал, бросая колеблющийся свет.
      Н-нет, как-нибудь в другой раз.
      Наступила темнота.
      Чертов долдон! Ну, вкачу же я ему завтра выговор.
      М а й о р о в. Как знаешь.
      Возникает звон струн и высокий фальцет певца.
      Кто это поет?
      Г е т м а н о в. Это Газанфар. Он всегда...
      М а й о р о в (прислушивается). Ты знаешь, о чем он поет?
      Г е т м а н о в. Нет. Всегда одно и то же.
      М а й о р о в. Не думаю. Он поет о "Саре".
      Г е т м а н о в. Любопытно.
      М а й о р о в. Он поет о мертвой долине, которая расцветет и будет прекраснее всех долин юга. Ты можешь гордиться, Андрей, - в "Елу-тапе" уже есть свой ашуг.
      Г е т м а н о в. Я не знал...
      Песня замолкает.
      М а й о р о в. Ну, что ж, отложим. Ладно, я пошел. Сейчас перепугаю стариков. (Подхватывает чемодан, крадучись поднимается на крыльцо и исчезает в темноте.)
      Пауза. Затем раздается шум, хохот, голоса, визг
      Клавы. Гетманов уходит домой. Через несколько секунд
      на крыльцо выходит Иван Яковлевич. За ним - Майоров,
      Морис, Теймур, Клава; Ольга Петровна выносит посуду.
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Можешь себе представить - как вечер, навсегда нам комендант египетскую тьму устраивает. Я уж тем доволен, что луна от него не зависит.
      Подходят Галанфар и Гулам.
      Милости прошу. Присаживайтесь.
      М а й о р о в. Ты лучше скажи, о чем давеча со мной хотел говорить? Потолкуем?
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Нет - забастовал. Хватит. Стар я воевать. Так что объявляю - нынче о делах я не разговорщик. Прошу себе заметить.
      Т е й м у р. Маэстро!..
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Тимка, молчать! Кому говорю? Тащи-ка музыку - играть будем.
      Теймур идет в барак.
      И вообще - хватит. Уеду я вот - на родину.
      О л ь г а  П е т р о в н а. Ты что, Иван? Захворал?
      М о р и с. Эт-то потрясающе! Какую еще тебе надо родину? Что здесь Мексика? Разве ты не на родине?
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Не спеши, Матвей Леонтьевич! Я прелестно понимаю. Есть, брат, большая Родина - советская земля. Родина всех трудящихся. И, опять же, есть малая. Где ты, так сказать, родился. К примеру - город Ярославль.
      Теймур приносит балалайку и гитару. Иван Яковлевич
      пробует строй.
      Вот мы с Ольгой Петровной из наших мест молодыми ушли, вроде как в свадебное путешествие. Голод выгнал. А всё память храним. Всякую речь слыхали, а так уж, видно, до смерти окать будем.
      О л ь г а  П е т р о в н а. И песни у нас свои. Не забываем. Я всякую песню уважаю, а только нигде не поют, как в наших местах. Иван был молодой ловко песни играл.
      Г у л а м. Ай, Иван! Тебе не нравится у нас?
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Нет, почему? Нравится. Край хороший. И люди здешние - очень приличные люди. Даже к солнцу привык. Здешнее солнце огонь.
      Г а з а н ф а р. Горячее солнце. Быстрое. (Вполголоса напевает.)
      М о р и с. Хорошо. А слова, Гулам?
      Г у л а м. "Под пламенным солнцем быстрее созревает здоровая лоза, быстрее гниет пораженная недугом". Так, Газанфар?
      Газанфар смущенно улыбается.
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Вот-вот. Это правильно. Нет, помирать надо на родине.
      М о р и с. Эт-то чудовищно! Куда ты торопишься, Иван? Вот у меня астма, печень, эндокардит - все на свете. И то - буду жить. И очень долго.
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Ну, уж похоронили! Я поживу! Клаву с собой возьму - учиться будет.
      Т е й м у р (встрепенулся). Кого? Куда?
      К л а в а (делает холодные глаза). Ти-ма!
      Теймур умолкает.
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Тридцать шесть лет в разведке. И детей раскидал. Антон - в Балаханах, Яков - на Эмбе, Варвара с мужем - в разведке. С меня получено сполна. Клавку возьму - обязательно.
      К л а в а. Меня-то спросил?
      Т е й м у р (тихо). Кла-ва!
      Клава умолкает.
      Г у л а м. В Ярославле - нефти нет. Скучно.
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Это верно. А может, найдут. Теперь она всюду. Я, Гулам, немногого хочу. Хибарка чтоб была. И - огород. Огурцы буду сажать. Цветочков под окнами разведу, каких подуховитее.
      М а й о р о в. А здесь нельзя?
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Пробовал. Да тут такая земля - ничего не родит. Без воды-то и лопух не растет. (Наигрывает на балалайке. Теймур и Газанфар ему вторят.)
      М а й о р о в (вытащил записную книжку и углубился в нее). Вода вздор. Воду взять можно.
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Сказать все легко. Где?
      М а й о р о в. Отсюда до реки - далеко ли?
      К л а в а. Сорок.
      М а й о р о в. Точно. Дорогой по спидометру глядел. Даже прикинул на глазок, сколько и чего тут потребуется. Объем земляных работ. Можно поднять.
      И в а н  Я к о в л е в и ч (почтительно). Задание имеешь?
      М а й о р о в. Нет, так.
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Как это - так?
      М а й о р о в. Так. Гимнастика для души. Люблю помечтать с карандашом в руках.
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Хо-хо! Мечтатель. Значит, воображаешь?
      М а й о р о в. Точно. В нашем деле человек без воображения только зря будет штаны протирать. Что ты на меня уставился?
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Ничего. Богатая мысль. Вали дальше.
      Появляются Мехти и Марго. Мехти с бумагами в руках
      быстро проходит к Гетманову. Марго неслышно подходит
      к столу и присаживается на скамейку.
      М а й о р о в. Не воображают суслики. А человек - всегда. Даже если знает, что мечте его не бывать. А мы можем мечтать по-хозяйски, с карандашиком, облечь мечту в план и диктовать ей сроки.
      М о р и с. Именно! Не можем, а должны. Да! Да! Обязаны.
      М а й о р о в. Сколько лет эта долина называется "Елу-тапе"? Может быть, тысячу лет. А вот нынче Газанфар в песне назвал ее "Саба-тапе". Цветущая долина. Вот он - разведчик! У него есть воображение. И, может быть, через десяток лет мы впишем это название во все географические карты. Вы что-то хотели сказать, товарищ Марго?
      М а р г о (испуганно). Нет-нет. Говорите, пожалуйста.
      М а й о р о в. Теймур, ты читал Саади? "Утренний ветер и земля Шираза огонь. Кого он охватит - тот уж не знает покоя". Ты знаешь, где Шираз, старик? Я тебе покажу на карте. Это в здешних широтах. Сотни лет тому назад там цвели в феврале розы и гиацинты, а славу ширазских плодов поэты разнесли по всему миру. А ты тоскуешь по лопуху. За водой дело! Так неужели я не дам тебе воду?
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Позволь. Как это ты разговариваешь? Ты кто, депутат?
      М а й о р о в. Нет. Обыкновенный разведчик.
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Ну вот, депутатом будешь - тогда и говори. А дразнить - не следует.
      М а й о р о в. Надо. А то вы тут засохнете. Мечтать - так уж крупно, как государственные люди. Здесь, старик, мы построим город. Утопающий в листве. Последним кочевкам придет конец, и вокруг города зазеленеют виноградники. Это будет город разведчиков. Вот от этого города я хотел бы быть депутатом.
      И в а н  Я к о в л е в и ч (плюнул). Шут тебя совсем раздери! Как ты все прелестно объясняешь, будь тебе неладно. Уж и город построил и реку отвел. А что для этого надо? Ай? Ты подумал?
      М а й о р о в. Что для этого надо? Нефть.
      М о р и с. Нефть! До нефти двести метров. Я залью вас нефтью. Вы поставите здесь тысячу вышек и крекинг-завод. "Елу-тапе" - сокровище! Молчу. Я дал себе слово, что не буду вас уговаривать. Вы увидите. Это жемчужина, феномен.
      Г у л а м. Нефть есть. Много.
      М а й о р о в. Где же она? Вы - командиры армии разведчиков. Действующей армии. Давайте говорить по-военному. В Европе пахнет порохом. Я не пророк, но я обязан думать о том, что, может быть, скоро наши корабли, танки и самолеты двинутся в бой. Им нужна нефть. Вы готовы?
      Молчание.
      Г у л а м (хмуро). Нефть есть. Взять надо.
      М а й о р о в. Можно взять?
      Т е й м у р. Конечно, можно! Э, отец, поверь, прямо зло берет смотреть... Это каменное сердце нужно иметь...
      И в а н  Я к о в л е в и ч (предостерегающе). Тимка!
      Т е й м у р. Саол, не буду... (Оглядывается на Марго.) Э, хотел я сказать... Ладно, потом поговорим.
      М а р г о (встает, дрожа). Я уйду. Уйду.
      М а й о р о в. Постойте. Куда?
      М а р г о. Они думают, что я нарочно слушаю, а потом пойду к Мехти доносить. Ну и пусть думают. Я уйду. Говорите.
      О л ь г а  П е т р о в н а. Маргошка, не дури!
      М о р и с. Сядьте, Марго. При чем тут Мехти? Вы ничего не поняли.
      М а р г о. Поняла. Я не вовсе дура. А зачем Иван Яковлевич Тимке мигал - осторожней, мол.
      М а й о р о в. Правильно, осторожней. Только не с вами.
      М а р г о. А с кем же?
      М а й о р о в (спокойно). Со мной. (Пауза.) Верно, старик?
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Ну-ну, это ты брось...
      О л ь г а  П е т р о в н а. Ох, уж не ври, Иван. Смолоду не врал теперь поздно.
      М а й о р о в. Короче, как взять нефть? Что там у тебя за проект? Слушаю.
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Ох, ты хитер! Ишь, куда подвел. Нет, насчет дела разговору не будет. Отказ.
      М а й о р о в. Отказ?
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Отказ.
      М а й о р о в. Ну, так прощай.
      О л ь г а  П е т р о в н а. Куда ты, Сашенька? А я щи разогрела.
      И в а н  Я к о в л е в и ч. Постой. Так не годится.
      М а й о р о в. А по-твоему годится? Двадцать лет дружили - пришло время ссориться. У дезертира в доме есть не желаю. И ночевать я тоже место найду. (Берется за чемодан.)
      Пауза.
      Г а з а н ф а р (встает). Мастер, слышишь, да? Если он уйдет, я тоже уйду.
      М а р г о (горестно вскрикивает). Ой!
      Неожиданно вспыхивает свет. Теймур, Гулам и Морис
      тоже приподнимаются вслед за Газанфаром.
      И в а н  Я к о в л е в и ч (удивленно оглядывает всех. Пауза). Ну, ладно. Всех не переспоришь. Вон фонарь зажегся - комендант знамение подает. Идем в комнаты - есть разговор.
      Со смехом все поднимаются на крыльцо. Последними идут
      Гулам и Марго.
      М е х т и (вышел). Гулам! Одну минуту! Маргоша, ты меня подожди. Андрей! Он здесь.
      Г е т м а н о в (вышел с бумагами). А, Гулам! Я тебя не задержу. Тут надо кое-что подписать.
      Г у л а м (подошел, нерешительно взял бумаги). Что это, Андрюша?
      Г е т м а н о в. Мехти привез счета. Я просматривал.
      Гулам, не глядя, подписывает.
      А это - докладная о состоянии разведки. Стоп! Да ты хоть посмотри, что ты подписываешь, чудак!
      Г у л а м (берет записку и долго читает, не обращая внимания на нетерпеливые жесты Мехти. Затем возвращает записку). Нет.
      Г е т м а н о в. Ты что?
      Г у л а м. Извини меня, Андрюша. Не могу, даю честное слово.
      М е х т и. Ты обалдел, Гулам?
      Г е т м а н о в. Оставь, Мехти. Слушай, Гулам. Ты, конечно, можешь не подписывать. Твое право. Но тогда уж действуй на свой страх и риск, не рассчитывая на мои советы и поддержку.
      Г у л а м (прикладывает руку к сердцу). Андрюша! Зачем говорить "страх"? Мне и так повторить страшно, что я тебе сказал. Разве ты когда-нибудь слышал от меня "нет"? Только я не могу подписать. Даже не проси.
      Г е т м а н о в. Объясни почему.
      Г у л а м. Почему? У меня дочка Сара есть. Знаешь, да? И это тоже "Сара", да? Для меня одинаково. Могу я подписать, чтоб их совсем уничтожить?
      М е х т и. Клянусь, он - идиот! Ты понимаешь, какую ты чепуху говоришь?
      Г у л а м. Может быть, я плохо выражаюсь. Ты не ругайся, Мехти. Мне только решиться было страшно, а теперь я никого не боюсь. Андрюша! Зачем ты меня снял с буровой? Я думал, ты учить будешь, а ты из меня игрушку сделал. Кабинет имею, бумаги подписываю, а что подписываю, зачем подписываю? Я не понимаю ничего. Раньше я ходил гордо, люди говорили: вот идет Гулам, орден имеет - он хороший мастер. А теперь я кто? Орден не смею надеть, людей стесняюсь, даю честное слово. Вот, гляди. (Вытаскивает из кармана бережно свернутый платок.) Вот - всё здесь. Орден, книжка, партийный билет. Пойду в Центральный Комитет, положу все на стол и скажу: я виноват, но сам не знаю, сколько виноват и в чем виноват. Надо - возьмите орден, отнимите партийный билет. Мало - судите меня, дайте лопату - буду землю копать. Я не чужой, я азербайджанский рабочий. Может быть, когда-нибудь вы захотите мне вернуть и билет и орден.
      Конец второго акта
      Акт третий
      НОЧЬ
      Комната Мориса в одном из бараков. Просторная, она
      кажется тесной из-зa огромных полок во всю высоту
      стен. Полки заставлены рядами стеклянных банок. На
      полу стоят ведра и мешки с породой, среди которых
      приютились узкая железная кровать, продавленное
      кресло и фанерный ящик, служащий Морису рабочим
      столом. Морис склонился над пробой. Его душит кашель.
      Он высыпает на жестянку щепоть порошка, поджигает его
      и с отвращением вдыхает густой дым. За стеной топот,
      смех, музыка. Патефон играет "Персидский базар" 
      излюбленный мотив бакинских ресторанов.
      М о р и с (свирепо стучит в переборку). Послушайте! Прекратите базар! Да! Да! Третий час ночи. Что? Ах, это "Персидский базар"? Так вот, прекратите этот персидский базар - у меня от него будет припадок! Что? Почему я не сплю? Эт-то потрясающе! Идите к черту! Что? Пожалуйста. Только не надолго. Через десять минут я буду занят.
      М е х т и (входит. В одной руке у него бутылка, в другой - железный шампур с насаженным на него куском жареного мяса). Салам. Фу! Ну и начадили же вы, Морис.
      М о р и с. Не нравится - уходите. Это астматол. Ужасная мерзость. Рекомендую на случай, если вас хватит кондрашка. А как называется та дрянь, которую вы давали курить Марго? Как вам не стыдно, зачем вы ее портите?
      М е х т и. Хо-хо! Ко всем моим порокам я еще обвиняюсь в развращении малолетних. За что вы меня так ненавидите, Морис?
      М о р и с. Уберите подальше от бумаг эту вашу штуку. С нее каплет сало. Можно подумать, вы зашли в клетку к медведю. Что вам надо?
      М е х т и. Не рычите. Я пришел с вами мириться (Снимает мясо с шампура и разливает вино в стаканы.)
      М о р и с. Мы с вами не ссорились. Напрасно мне наливаете. Я на диете.
      М е х т и. А я думал, вас кормят сырым мясом. Вы кидаетесь на людей как зверь. Клянусь честью, вы удивительный тип. Слушайте, Морис. Хотите - мир? Мы оба старые разведчики, старые холостяки с пятнышком, - что нам делить? Марго? Берите.
      М о р и с. Вы болван. У вас в голове черт знает какие помои. Марго мой друг.
      М е х т и. Осторожнее, Морис. Выбирайте выражения.
      М о р и с. Я не хочу выбирать выражения. Я у себя дома. Не трогайте банок - вы мне все перепутаете.
      М е х т и. Мир не меняется. Извечная война профессий. Во все времена, на всех разведках мира инженер и геолог живут, как скорпион и фаланга, которых посадили в одну банку. (Зевает.) Будьте человеком, Морис. В два часа ночи можно перестать быть геологом.
      М о р и с. Я всегда геолог.
      М е х т и. И никогда не бываете человеком?
      М о р и с. Я всегда человек. Именно профессия отличает человека от свиньи. Люди - это геологи, инженеры, пахари, каменщики, артисты. Они изменяют мир. Человек вне профессии - только позвоночное, после которого не остается ничего, кроме продуктов распада. (Сердито ткнул ногой в мешок с землей.) Вообще философия - не ваша область. Мир не меняется! Эт-то чудовищно! Если вы не умеете видеть нового, то не лезьте в разведку, а поступите в банщики. Вы - да! Вы не меняетесь. Вы живете только для себя.
      М е х т и. Справедливо. Я живу для себя. А вы? Только, менелюм, не надо митинговать, мы здесь одни.
      М о р и с. Ну, знаете!.. Не нахожу слов...
      М е х т и. И не найдете. Вы очень хороший геолог, Морис. Вы ищете нефть. Вы ищете ее для себя. Вы никому не уступите чести открытия. Все мы от начальника разведки до последнего амбала - для вас только орудия. Вы очень честолюбивый человек, Морис, и это заслуживает уважения.
      Морис молчит. Мехти продолжает, фехтуя шампуром.
      Я средний инженер, но человек я очень умелый. Я мог бы сделать карьеру шутя, не надрываясь, как вы. Клянусь, если б я захотел, десять лет тому назад я был бы главным инженером треста. У меня были связи, меня тянули. И вот я, рядовой специалист, двадцать два года болтаюсь по разведкам, где меня жрут москиты.