"Лица" многоликого Джона

Критика вообще не слишком жалует авторов детективных романов, но все же редко кому из них доставалось от них так, как Джону Кризи. И персонажи у него "картонные", и действие развивается в ущерб психологической достоверности, и никакой "атмосферы" и т. д.

Однако, пожалуй, объяснять поистине фантастический успех Кризи у читателей исключительно дурным вкусом последних было бы крайне несправедливо и легкомысленно. После смерти писателя в 1973 году подсчитали, что он создал более 550 романов и повестей, и по всему свету разошлось 60 миллионов их экземпляров на 26 языках. Даже для нас, привыкших к большим тиражам, эти цифры более чем впечатляющие, а уж для Западного мира – просто невероятные. Итак, критики не желали признавать достоинств писателя, коллеги же избирали его президентом ассоциаций и клубов, а читатели неизменно расхватывали его книги и с нетерпением ожидали новых, даже не всегда зная, что полюбившиеся им Джон Кризи, Энтони Мортон, Майкл Холлидей, Гордон Эш, Джереми Йорк, Дж. Дж. Меррик, Норман Дин, Абель Ман, Питер Мэнтон, Патрик Джилл и еще добрая дюжина писателей (Кризи использовал 28 псевдонимов!) – одно и то же лицо. Так в чем же все-таки секрет популярности этого многоликого автора? И что за человек он был?

Джон Кризи родился 17 сентября 1908 года в небольшом городке Саутфилдс (графство Суррей) в бедной многодетной семье (Джон был седьмым из девяти детей). Отец, Джозеф Кризи, работал каретником, но как ни бился, семья не вылезала из нужды. Особенно несладко приходилось перенесшему полиомиелит Джону – он и ходить-то научился только к шести годам. Болезнь и страдания, ощущение собственной непохожести на других и даже ущербности, конечно, не могли не повлиять на характер будущего писателя. Думается, именно в первых впечатлениях детства следует искать истоки мечтательности, удивительного романтизма Кризи и в то же время его знаменитого упорства, стремления во что бы то ни стало доказать окружающим, что он чего-то стоит.

О том, что из него может выйти профессиональный писатель, Джон впервые услышал в десять лет от школьной учительницы. С тех пор юный Кризи безоговорочно уверовал в свое предназначение. А признания меж тем оставалось ждать еще долгих четырнадцать лет. Один Бог знает, сколько унижений он перенес за это время. Больше всех потешались над честолюбивыми замыслами мальчика родные, считавшие его страсть к сочинительству обыкновенной блажью. В четырнадцать лет Кризи пришлось оставить школу и пойти работать. Чем он только ни занимался – был и почтальоном, и церковным служкой, и чернорабочим, но нигде подолгу не задерживался, поскольку ни один хозяин, естественно, не желал платить жалованье "бездельнику", занятому исключительно собственной писаниной.

Однако мечты о литературе долго оставались мечтами – все издательства дружно отвергли первые девять повестей Кризи, хотя начинающий автор добросовестно рассылал их куда только мог. Наконец в 1932 году его десятое детище, детективная повесть "Семью семь", все же увидела свет. С тех пор Кризи окончательно решил жить только писательским трудом. Более удачливые и состоятельные его коллеги обычно печатали по одному-два романа в год, но Джон, разумеется, не мог позволить себе подобной роскоши и решил писать две вещи в... неделю. Этому правилу он оставался верен всю жизнь, вплоть до глубокой старости, и лишь в последние несколько лет выпускал по книге в месяц. Даже приобретя роскошный замок с сорока двумя комнатами и "роллс-ройс" (это ли не заветная мечта бедняка!), Кризи упорно продолжал писать шесть тысяч слов ежедневно, что и принесло ему славу самого плодовитого писателя в мире.

Трудно, конечно, предположить, что, работая с такой бешеной скоростью, можно создавать шедевры. А Кризи, будто нарочно дразня критиков, признавался, что в середине недели делает еще и перерыв на партию в крикет! В конце концов, такая поразительная трудоспособность не может не вызывать большого уважения. И она же всегда поддерживала веру писателя в собственные силы. В январе 1961 года журнал "Чтение для всех" привел любопытный эпизод. Однажды кто-то из особенно ревностных почитателей таланта Кризи сравнил его со Львом Толстым (не в философском, естественно, плане), и тот с улыбкой ответил: "О, я все-таки намного дисциплинированнее бедняжки Толстого. Я-то каждый божий день сижу за письменным столом, а вот он иногда давал себе поблажку". Очень забавный анекдот, но, как видим, и удивительно красноречивый. Кризи, надо думать, прекрасно отдавал себе отчет, что ничего подобного "Войне и миру" никогда не напишет, да и не ставил себе такой цели. У него был свой жанр. Однако, в каком бы жанре ни работал писатель, литература, как известно, – плод не только таланта, но и труда. А в этом отношении Кризи, безусловно, было чем гордиться. Уж кто-кто, а он поистине был великий труженик!

Впрочем, писателя частенько упрекали, что он превратился в своего рода фабрику детективов, и в конце концов ему пришлось-таки объяснить, каким образом он ухитряется, не опускаясь ниже определенного уровня, так много печататься. Оказывается, сделав первоначальный набросок новеллы, Джон Кризи откладывал его в сторону и принимался за следующую вещь, к наброску же возвращался не раньше чем через полгода, когда будущий сюжет окончательно выстраивался в голове, обрастая деталями, начинал жить собственной жизнью. Творческий процесс шел непрерывно. Кризи обсуждал замыслы с друзьями и знакомыми, никогда не оставляя без внимания добрый совет или интересную мысль, так что порой с того момента, когда он писал первую строчку, и до отправки готовой рукописи в издательство проходило около года. По его собственному признанию, иногда в работе находилось до 15 – 16 произведений одновременно, но, конечно, на разных стадиях обработки. После смерти писателя (в 1973 году) в его портфеле обнаружили довольно много и почти завершенных книг, и набросков. Так что обвинения в излишней торопливости и небрежности, пожалуй, были не очень справедливыми.

Удивительное обилие псевдонимов Кризи – тоже, разумеется, не случайность. Писатель Энтони Мортон, автор знаменитой серии о приключениях Барона, разительно не похож на Дж. Дж. Меррика, создателя криминальных романов о шефе отдела уголовных расследований Скотленд-Ярда Джордже Гидеоне, а немного сентиментальный Майкл Холлидей весьма смутно напоминает куда более "жесткого" Джона Кризи в повестях о суперинтенданте Уэсте (последнюю серию он подписывал своей настоящей фамилией). Зато творчество Кризи почти не поддается анализу, и не только из-за гигантского объема (это бы еще куда ни шло), а просто потому, что в нем как будто уживаются несколько очень разных писателей, причем разных и по манере, и по уровню таланта. Кризи мог одновременно создавать и полнокровные криминальные романы, и чуть ли не комиксы вроде похождений достопочтенного Ричарда Роллисона (Тофф). По этой же причине очень трудно говорить и о его творческой эволюции, хотя с годами он, безусловно, стал создавать больше серьезных вещей и, следуя рекомендациям критики, более тщательно разрабатывал психологический рисунок свой романов и повестей. Чисто условно его произведения можно, пожалуй, разделить на романтические и квазиреалистические (именно "квази", поскольку даже в тех случаях, когда сюжетная основа, казалось бы, вполне реалистична, главный герой все же остается личностью не только неординарной, но и возвышенной).

Романтизм, вообще говоря, генетически заложен в жанровую основу детектива, поскольку развился он в первую очередь из романтической литературы прошлого столетия. Среди предшественников – мастеров криминального жанра – Александр Дюма и Вальтер Скотт, Уилки Коллинз и Эжен Сю, несравненный Эдгар По и еще многие, многие другие. Но у Кризи эта генетическая связь чувствуется особенно сильно. Таков уж, очевидно, был склад его характера. Впрочем, не будь Кризи романтиком, он бы, вероятно, никогда не стал писателем. Если не насмешки родственников, то отвергнутые девять книг наверняка убили бы в нем всякую надежду и отвратили от неблагодарной писательской стези. А романтики – народ стойкий и никак не склонный отказываться от мечты. К слову сказать, скорее всего именно эта черта характера побудила Кризи выступить инициатором "Альянса всех партий", ратовавшего за создание правительства, которое состояло бы из лучших представителей всех политических партий и групп. С такой программой писатель дважды баллотировался в парламент, но, естественно, безуспешно.

Положа руку на сердце, у автора этих строк сложилось довольно стойкое впечатление, что "квазиреалистические" вещи Кризи писал в основном из чисто деловых соображений, уступая настояниям критики и веяниям времени, но душа у него больше лежала к романтике. Однако коммерческий успех всегда был для писателя очень важен, и пренебрегать вкусами наиболее прагматично настроенной части публики он не мог. Очень характерно, что образ одного из популярнейших героев Кризи, суперинтенданта Роджера Уэста, был создан на основе скрупулезного изучения результатов опросов американских читателей. Кстати сказать, именно после этого писателем всерьез заинтересовались в Соединенных Штатах, и с тех пор ему там неизменно сопутствовал успех, а Уэст наряду с другим героем "квазиреалистических" романов, Джорджем Гидеоном, стал одним из наиболее почитаемых детективных персонажей...

Кризи, безусловно, можно упрекнуть во многом: и в излишней патетике, и в искусственности некоторых сюжетов, и в недоработанное™ и упрощенности части персонажей, и в бесконечных стилистических погрешностях. Тем не менее это, бесспорно, очень своеобразный писатель, и значительная часть его наследия вполне стоит того, чтобы быть переведенной на русский язык, – благо есть из чего выбирать.

Мари Виталь

Глава 1

Роджер Уэст нагнулся к сидевшей рядом жене:

– Как тебе нравится фильм?

– Ш-ш-ш-! – шикнула она.

Тихонько сжав в темноте ее руку, Роджер почувствовал то же волнение, что и двадцать лет назад, когда они только-только поженились.

Он снова посмотрел на экран и попытался сосредоточиться на развитии действия, но нет, вымышленные персонажи занимали его гораздо меньше, чем замершая в напряжении супруга, не трогала и пламенеющая зеленью первозданная красота ирландского пейзажа. Роджер был счастлив, что фильм доставляет жене такое удовольствие, – им слишком редко удавалось сходить куда-нибудь вместе, в последний раз такая возможность представилась несколько месяцев назад. И вот сейчас, поужинав в маленьком ресторанчике в Сохо, Роджер и Джанет смотрели премьеру в одном из самых роскошных кинозалов Вест-энда. Роджеру было хорошо, тем более что эпизоды на экране сменялись достаточно быстро и он не боялся уснуть.

Когда герой, довольно привлекательный, но не отягощенный излишним нравственным багажом малый под проливным дождем появился на пороге стоявшего на отшибе домика, где в полном одиночестве находилась героиня, молодая ирландка, Роджер сразу сообразил, что будет дальше. Ну конечно: неосторожно распахнув дверь, девушка с ужасом смотрела на гостя, а тот с сардоническим хохотом бросился на нее.

Публика, затаив дыхание, следила за отчаянной схваткой, происходящей под ритмичный шум дождя, барабанящего по узким окнам. И в этот-то драматический момент под экраном появилась бегущая строка. Роджер несколько раз скользнул по ней глазами, прежде чем до него дошел смысл фразы: "Если суперинтендант Роджер Уэст находится в зале, его просят безотлагательно пройти в кабинет директора".

Строка погасла, и Роджер почувствовал, что жена беспокойно заерзала рядом.

– Роджер... это объявление...

– ...для меня, черт возьми!

Уэст окинул взглядом зал и порадовался, что от главного прохода их отделяют всего три человека.

– Даже на один вечер не могут оставить тебя в покое! – жалобно проговорила Джанет.

– Да, не везет, но тебе вовсе незачем идти со мной.

– Все равно вечер испорчен.

И Джанет начала ощупью искать сумку под сердитое ворчание соседей, которым шепот и возня мешали смотреть фильм.

– Мне наверняка придется ехать в Ярд, так что лучше останься, дорогая, – шепнул на ухо жене Роджер.

Он нежно сжал ее руку и выбрался в главный проход. Под экраном снова появилась бегущая строка, и несколько зрителей проводили суперинтенданта любопытными взглядами. У двери с надписью "Выход" к нему подошла контролерша.

– Вы мистер Уэст?

– Он самый.

– Прошу вас, не могли бы вы дать мне автограф?

Роджер не смог сдержать улыбку и, быстро нацарапав на протянутом ему листке бумаги свою фамилию, поспешил уйти, не слушая благодарностей девушки. Из кабинета директора навстречу ему вышел молодой человек в безукоризненно сшитом костюме.

– Мистер Уэст?

– Совершено верно. Директор...

– Это я. Мне сообщили по телефону, что за вами выслана машина, и кассирша только что предупредила, что вас уже ждут.

– И это все? Вас ничего не просили мне передать?

– Нет, сэр.

– Отлично. Я очень сожалею, что мое присутствие доставило вам лишние хлопоты.

– Пустяки, зато мне наконец-то представился случай посмотреть на вас "живьем".

Воодушевление молодого человека немного удивило Роджера, но, уже спустившись на несколько ступенек огромной лестницы, он обернулся и с любопытством спросил:

– А что случится с героиней в конце фильма?

На сей раз удивился директор:

– Она найдет то, чего не заслуживает, – хорошего мужа.

Они спустились в фойе, где гигантские афиши сегодняшнего фильма тревожно поглядывали на не менее впечатляющие анонсы программы будущей недели.

Любопытный взгляд кассирши проводил Роджера до самой машины, у задней дверцы которой стоял полицейский в форме.

Суперинтендант раскланялся с директором и, повернувшись спиной к кинотеатру, поспешил забыть об испорченном вечере.

В ответ на приветствие полисмена он буркнул что-то неопределенное и тут же поинтересовался:

– Вы из какого округа?

– Из Западного, сэр. Мы, как всегда, патрулировали квартал и получили по рации приказ заехать за вами.

Кивнув водителю, одетому, как и его спутник, в униформу, Уэст склонился над приборным щитком и снял трубку радиотелефона:

– Говорит суперинтендант Уэст. Прошу соединить меня со службой информации.

Ждать пришлось довольно долго. Полицейские исподволь разглядывали знаменитого сыщика из Скотленд-Ярда. Наконец в трубке послышался знакомый голос дежурившего в этот вечер старшего инспектора Тома Торна:

– Мне очень жаль, что нам пришлось испортить вам отдых, мистер Уэст. Но вы, наверное, здорово удивитесь, узнав, что это из-за актера, игравшего главную роль в фильме, который вы только что смотрели, Дэнни О'Хары... Он подвергся нападению у себя в квартире и тяжело ранен.

– Где он сейчас?

– В госпитале Сент-Джордж, но все еще без сознания. Вам придется поехать к нему на квартиру по особому распоряжению "командора".

Торн явно не без умысла сделал ударение на последних словах, но Роджер тщетно ломал голову, с какой такой стати Коппел, начальник отдела по расследованию уголовных преступлений, решил поручить это дело именно ему.

– Кто сейчас на месте происшествия?

– Петерсон из окружной полиции Вест-энда. Я предупрежу его, что вы едете.

– Да, прошу вас.

Роджер положил трубку радиотелефона и пересел на заднее сиденье патрульной машины.

– Вы знаете, куда ехать? – спросил он водителя.

– Да, сэр. Этот дом называется "Бэннок Тауэрс". Он стоит на углу Бэннок-стрит параллельно Бекли-сквер.

– Тогда поторопитесь, но только так, чтобы мы всей компанией не угодили на тот свет.

Роджер удобно откинулся на спинку сиденья и расслабился. Когда машина разворачивалась, его внимание привлекла длинная афиша с изображением Дэнни О'Хары. В фильме актер играл роль беспечного любителя приключений, способного шутя выпутаться из самого затруднительного положения... А в жизни? Что за беда на него свалилась и в каком виде он сейчас лежит на больничной койке?

Роджер хорошо знал небоскребы на Бэннок-стрит – в последние месяцы, расследуя целую серию таинственных ограблений, он нередко бывал в том районе. Может быть, потому-то Коппел и взвалил это дело на него?

Массивный треугольник небоскреба Бэннок Тауэрс, выросший на углу узкой улочки, казалось, давил своей внушительной массой на все окружающие здания. Все три его входа соединялись между собой подземными и воздушными проходами. Вне всякого сомнения, этот ансамбль создал один из самых экстравагантных модернистов Лондона. Благодаря тщательно продуманной системе освещения ни один уголок огромных холлов не оставался в тени, и в то же время свет отнюдь не бил в глаза и, без сомнения, не стеснял ни жильцов, ни их посетителей. Кроме того, архитектор позаботился, чтобы окна здания сливались с внешней поверхностью стены. Таким образом, никакой грабитель-акробат не нашел бы здесь ни единого выступа. Кроме того, "Оллсэйф инкорпорейтед" – наиболее крупная и, пожалуй, лучшая в стране страховая компания – предоставила владельцу здания свои знаменитые электронные системы сигнализации. По всему этому здешние жильцы (хотя в наше время никто не может чувствовать себя на сто процентов застрахованным от взлома) были, бесспорно, надежно защищены от нежелательных посещений, возможность таких посещений сводилась здесь почти к нулю.

Полицейский кордон из молодых атлетов в касках, преувеличенно подчеркивающих их и без того не маленький рост, перегородил движение на забитой машинами улице. Впрочем, тут в основном стояли как раз полицейские машины.

Водитель Роджера остановился у бровки тротуара. Одновременно рядом затормозило такси, и сердитый пассажир выскочил на мостовую.

– Это еще что за представление? – завопил он.

– Произошел несчастный случай, сэр, – спокойно пояснил детектив в штатском. – Вы живете в этом доме?

– Разумеется. Неужели опять одно из этих проклятых ограблений?

– Прошу вас, сэр, назовите мне свою фамилию.

– Не раньше, чем вы ответите на мой вопрос!

Но в это время Роджер вышел из машины и на ходу бросил детективу:

– Вернитесь-ка лучше к подъезду! – и решительным шагом направился к дому.

Узнавший его часовой молча поклонился, и Уэст исчез в подъезде, провожаемый изумленным взглядом жильца.

В тишине роскошного холла возле открытой двери лифта дежурил еще один полицейский. Увидев знаменитого ярдовского следователя, он шагнул навстречу:

– Мистер Уэст?

– Собственной персоной.

– Мистер Петерсон в квартире две тысячи семь на двадцатом этаже. Он ждет вас.

Роджер кивнул, вошел в узкую кабину и, нажав кнопку, стал в утешение себе вспоминать, как в прошлом году ездил в Нью-Йорк и Майами-Бич во Флориде, где небоскребы гораздо выше, чем в Англии, а потому местные жители проводят значительную часть своего времени в таких вот поездках между этажами.

Наконец лифт замер и двери бесшумно растворились. В ту же секунду Уэст услышал крик: "Задержите его!", а в следующую увидел растрепанного мужчину с диким взглядом и револьвером в руке.

Все это произошло так быстро, что до Роджера не сразу дошел весь драматизм положения. В первое мгновение ему показалось, что он все еще смотрит фильм. И прежде чем суперинтендант оправился от удивления, незнакомец ворвался в лифт, стукнул его по голове рукояткой револьвера, выстрелил в кучу преследователей и нажал на кнопку первого этажа. В полубессознательном состоянии Роджер увидел, как дверцы лифта затворились перед носом у двух полицейских.

Уэст оказался в двойном плену. Словно откуда-то издалека до него донесся повелительный голос:

– Ложись, да поживее!..

– Что?..

– Заткнись! Я сказал: поживее!

Незнакомец навел на Роджера дуло револьвера и вывернул ему руку. От острой боли сознание суперинтенданта прояснилось. Он скользнул на колени и взглянул на табло. Еще семь этажей...

Увидев цифру 1, Уэст попытался вспомнить, чему соответствует нижняя кнопка – лифт мог остановиться как на первом этаже, так и в подвале, служившем жильцам гаражом.

Кабина замерла. Едва ее дверцы скользнули в стороны, незнакомец перегородил проход и тщательно прицелился в суперинтенданта. В его решительном, мрачном взгляде Роджер прочел свой смертный приговор. Не надеясь на успех, Уэст покатился по полу и вцепился в ноги незнакомца. Он услышал выстрел, но боли не почувствовал, зато почти тотчас же одна нога бандита, распрямившись, словно пружина, ударила его в висок. Но на этот раз Роджеру удалось не потерять сознания, он лихорадочно подумал: "Противник вооружен, а значит, будет стрелять снова". И в самом деле: дуло медленно приближалось к нему – такими же рывками, какие он сам, Уэст, совершал в узкой кабине в отчаянных попытках уклониться от смертоносной игрушки. Внезапно револьвер перед его глазами описал широкий круг. Роджер, как в тумане, увидел очертания нескольких фигур, услышал приглушенные восклицания. Рядом началась ожесточенная борьба. Суперинтендант с трудом поднялся на ноги. Двое полицейских сцепились с противником Уэста, пытаясь выбить у него из рук револьвер. Еще несколько бежали к ним от наружного входа в здание на выручку. Роджер в полном оцепенении наблюдал за происходящим.

– Вы ранены, сэр? – спросил у него один из подбежавших.

Суперинтендант с трудом заставил себя покачать головой.

– Но ваш лоб...

Уэст медленно поднес руку к виску. На пальцах была кровь.

– Он ударил меня ногой. Пустяки.

Голова у Роджера кружилась, и он на мгновение зажмурился. Но дурнота скоро прошла, и он снова открыл глаза. У его врага наконец-то отобрали оружие. Совершивший этот подвиг полицейский тут же приковал его наручниками к собственному запястью.

– Отправьте его наверх! – крикнул Уэст. – Там есть раненые?

К нему подошел запыхавшийся полицейский.

– Мы еще ничего не знаем, сэр. Мы услышали выстрел и хотели подняться, а тут как раз подошел лифт.

– Да... это было как нельзя кстати...

Роджеру захотелось сесть и немного отдохнуть, но его сразу потащили к лифту. Дверь закрылась, и Роджер прислонился к стене совсем рядом с пленником. Впрочем, на сей раз в кабине, на голову возвышаясь над последним, стояли надежные телохранители.

На двадцатом этаже лифт замер. Дверцы его растворились, и суперинтендант вздрогнул: преступник, расшвыряв всех вокруг, опрометью бросился по пустынному коридору, волоча за собой прикованного к его запястью полисмена. И тут все кончилось мгновенно. Полисмен, наверное, инстинктивно, двинул злоумышленника локтем в живот, и тот, подскочив, согнулся пополам.

А к ним уже спешила небольшая группа людей в штатском, во главе которых суперинтендант без труда узнал Петерсона – широкоплечий огромного роста инспектор был фигурой заметной. К нему притягивали взгляд не только могучее сложение, но и бледно-голубые, почти прозрачные глаза и настолько светлые волосы, что на первый взгляд Петерсон казался альбиносом.

– Так вам все же удалось не дать ему скрыться? – улыбнулся он Уэсту. Бледно-голубые глаза скользнули взглядом по раненому виску коллеги, но инспектор явно решил сначала покончить с делами. – Нам есть о чем всерьез потолковать с этим типом – из больницы только что сообщили, что Дэнни О'Хара скончался от ран.

– От всего сердца благодарю за это Господа Бога, – горячо проговорил задержанный с сильным ирландским акцентом.

Глава 2

Роджер был достаточно хорошо знаком с Петерсоном и знал, что тот как ревностный пресвитерианец не допускает никаких вольностей во всем, что касалось религии. Так и сейчас, услышав, что ирландец благодарит Небо за смерть О'Хары, инспектор пришел в бешенство:

– Не стыдно так кощунствовать?

– Послушайте, вы!..

Верзила-полицейский резко дернул наручники, сковывающие его с ирландцем, и тот покорно замолчал. Тем временем Петерсон взял себя в руки.

– Отведите его в столовую и поставьте двоих людей караулить. Мы займемся им попозже, – уже спокойнее приказал он.

Как только задержанный и его охрана скрылись из глаз, инспектор с улыбкой повернулся к Роджеру:

– С шумом же вы нынче появились на сцене! Ну-ка, давайте посмотрим вашу рану. Кровь все еще течет.

Он остановил проходившего мимо полицейского:

– Вы не видели в будуаре какой-нибудь аптечки?

– Да, сэр.

– Отлично, значит, туда и отправимся. А вы попытайтесь раздобыть кофе, ладно?

И, взяв Роджера под руку, инспектор повел его в квартиру О'Хары. Она оказалась как раз напротив лифта... Услышав, что у них за спиной остановилась кабина, оба следователя обернулись, и Уэст увидел сердитого жильца, с которым столкнулся на улице. Тот, в свою очередь, при виде окровавленного лица Роджера тихонько вскрикнул и, как и в прошлый раз, проводил суперинтенданта удивленным взглядом.

В квартире номер 2007 Петерсон помог Роджеру удобно устроиться в кресле.

– По-моему, вы едва держитесь на ногах. Передохните немножко, – проворчал он.

Уэст машинально поднял глаза и в зеркале напротив увидел собственное отражение: рваная рана на виске, пурпурно-красная струйка крови, стекающая по мертвенно-бледной щеке, окровавленный ворот рубашки... Ясно, что так удивило сердитого жильца и почему Петерсон вдруг превратился в няньку.

Голос инспектора доносился до Роджера как сквозь толстое стекло:

– Вы похожи на привидение. Может, лучше...

– ... поехать домой? – слабым голосом закончил вместо него Уэст. – Нет... – он невольно вздрогнул. – Но я все же видел смерть слишком близко, Петерсон. Честно говоря, до сих пор не возьму в толк, как он ухитрился промазать. Дайте мне несколько минут, чтобы оклематься, договорились?

– Хотите капельку коньяку? Это вас мигом взбодрит.

– Да нет, скорее окончательно доконает. Помогите мне снять пиджак. Как только я промою рану, все пройдет...

– Подойдите поближе к раковине! – перебил его Петерсон.

Он помог Роджеру подняться на ноги и дотащиться до умывальника, который уже успел наполнить водой. Роджер закрыл глаза и тут же снова явственно увидел перед собой дуло револьвера. Его передернуло.

Добровольный санитар, сделав вид, будто не заметил этой минутной слабости, промыл ему рану.

– Так... повернитесь немного... Вы потеряли много крови... Мои ребята уже навели порядок, а этому типу даже полезно малость подождать – это поубавит ему нахальства. Так, наклонитесь еще чуть-чуть. Вроде бы все в норме. Вам повезло – швы накладывать не надо. Мне остается только продезинфицировать все как следует.

Роджер чувствовал себя уже лучше. Тупая ноющая боль уходила, и в голове прояснилось.

Наложив на висок суперинтенданта полоску пластыря, Петерсон подвел итог:

– Ну вот, теперь у вас вполне приличный вид. А сейчас мне бы все-таки очень хотелось узнать, как все это случилось.

Роджер в двух словах описал происшедшее, а потом в свою очередь задал вопрос сам:

– Когда вы приехали?

– В начале девятого.

– И это вы попросили меня вызвать?

– Ошибаетесь, ничего подобного мне и в голову не приходило. Поверьте, я счастлив вас видеть, но, по-моему, и сам вполне мог бы справиться с этим делом, – без всякой враждебности отозвался Петерсон. – Так что приказ исходил непосредственно от большого босса.

– Что это он вдруг так?

– Понятия не имею, его решения вообще часто "окутаны тайной".

– Верно. Однако, как правило, дают неплохие результаты. Но на сей раз я просто не понимаю, зачем одно дело должны раскручивать сразу два следователя. Как вы справедливо заметили, вполне хватило бы и вас одного. Может, шеф просто рассудил, что я тут "свой человек", коли недавно распутывал два ограбления в этом же доме? Кстати, вы мне еще ни слова не рассказали о том, как конкретно все произошло.

– Что ж, все было очень просто: портье услышал сигнал вызова из квартиры номер две тысячи семь, но не смог связаться с жильцом по телефону. В ожидании нас он поднялся наверх, открыл дверь своим ключом и обнаружил на кухне окровавленного О'Хару. Тот лежал на полу без чувств, с разбитой головой. Вероятно, он так и умер, не приходя в сознание. Мы с ребятами приехали сюда через двадцать минут. Гостиная и спальня были перевернуты вверх дном. Похоже, тут и в самом деле дрались не на жизнь, а на смерть.

– И вы в квартире никого не обнаружили?

Прежде чем Петерсон успел ответить, в дверь постучали.

– В чем дело?

– Кофе, сэр.

– О, прекрасно!

Молодой полицейский поставил на столик поднос с дымящимся кофе и вытащил из-под мышки аккуратно сложенную белую рубашку.

– Где вы ее раздобыли? – удивился Петерсон.

– Сосед из квартиры рядом сам предложил ее мистеру Уэсту. Он примерно того же роста.

– Поблагодарите его от меня, – поспешил Роджер успокоить молодого человека, явно опасавшегося, что ему нагорит за самоуправство.

– А его жена сварила кофе.

Суперинтендант взял чашку и с удовольствием вдохнул аромат живительного напитка. Он уже почти пришел в себя и радовался, что работать предстоит на пару с Петерсоном, чье умение хладнокровно фиксировать каждую мелочь не раз выручало коллег в трудную минуту.

– Как с осмотром места преступления? – спросил инспектор, прежде чем его подчиненный вышел из комнаты.

– Мы уже собрали кое-какие сведения, сэр.

– Выкладывайте!

– На кухне и в ванной несколько отпечатков пальцев задержанного.

– Хорошо... но откуда вы знаете?..

– Получили образчик, дав ему портсигар.

– Отлично, Ломас, продолжайте.

– А как ведет себя арестованный? – вмешался Роджер.

– Тих, как ягненок, сэр. Глядя на него, даже трудно вообразить, что он может буйствовать. Уверяет, будто никогда бы не посмел поднять руку на полицейского, а вас, сэр, принял за одного из приятелей О'Хары.

– Среди моих друзей он никогда не числился, – сухо заметил суперинтендант, и, когда Ломас ушел, озадаченно добавил: – Но каким образом этот ирландец мог забраться в квартиру?