8

Через десять минут Джон уже звонил в дверь скупщика. Леверсон жил на тихой улочке, и все ее обитатели – в основном дантисты, хирурги и промышленники – весьма ценили симпатичного соседа, такого утонченного, вежливого и к тому же замечательного советчика во всем, что связано с антиквариатом. И любой из них испытал бы шок, узнай он, что Флик порядком хлебнул тюремной жизни и был "на ты" со всеми лондонскими преступниками.

Флик сам открыл дверь. Высокий и крепкий, он прекрасно выглядел для своих шестидесяти лет, и, хотя его волосы побелели как снег, лицо оставалось гладким и румяным. Со времен Фландрской кампании Первой мировой войны правый рукав Леверсона пустовал. Старик, приветливо улыбаясь, пригласил Джона в дом.

– Счастлив вас видеть, Мэннеринг, но вот то, что вы ввязались в эту историю, радует меня значительно меньше. Надеюсь, по крайней мере, что не вы...

– Нет, – просто сказал Джон, – не я. Сейчас все объясню, но сначала хочу получить свое виски.

Они вошли в небольшую комнату. Она была само совершенство. Джон всегда приходил сюда с особенным удовольствием. Для него Флик и эта гостиная были неотделимы друг от друга. На ажурном серебряном столике (чистейших кровей Кватроченто, гордость антиквара – скупщика краденого) их ожидали бутылки и хрустальные бокалы. Окна закрывали тяжелые красные шторы, в камине весело горели дрова, а на затянутой серым шелком стене лукаво улыбалась девочка кисти Ренуара.

Джон вздохнул и с добродушной завистью проговорил:

– Дорого бы я дал за то, чтобы иметь наконец собственный дом. Как мне осточертели эти безликие квартиры, которые часто приходится бросать!

– А что вам мешает? – проворчал Флик.

Джон почти ничего не скрывал от старика, но все же тот не знал о безвыходном положении, в котором оказались Джон и Лорна.

Мэннеринг пожал плечами.

– Давайте-ка лучше поговорим о том, что привело меня сюда. Я не уверен, что стоит рассказывать вам всю эту историю, Флик. Пожалуй, для вас лучше знать как можно меньше.

– Дорогой мой, я, конечно, вышел в отставку, но все-таки не совсем еще выжил из ума, – возмутился Флик. – Ну, так "в чем дело?", как говаривал один французский маршал.

– Во-первых, вполне ли вы уверены, что ваша Звезда, вернее, та, которую вам предложили, настоящая? Рехнуться можно, сколько бриллиантов поддельных кружится сейчас на горизонте!

Леверсон покачал головой и улыбнулся.

– Судите сами!

Он открыл футляр. На черном бархате тысячью розоватых огней сверкала удивительно пропорциональная – верх совершенства – бриллиантовая Звезда. Джон завороженно застыл.

– Да, в те времена умели обрабатывать камни, – спокойно проговорил Леверсон. – Какое чудо! И какой свадебный подарок для молодой кокетливой женщины! Полагаю, она носила их на корсаже или в волосах. Правда, пролистав две биографии Марии Антуанетты, я так и не нашел ни единого упоминания об этих украшениях.

Мужчины на мгновение мечтательно застыли, но Джон быстро вернулся к действительности.

– Откуда она?

Леверсон нахмурил седые брови.

– Мне принес ее один француз. Было это сегодня часов в шесть вечера. Он пришел с рекомендательной запиской от Галлифе.

– Это ваш парижский коллега?

– Совершенно верно. Галлифе – человек надежный. Так вот, этот француз, некто Бидо, сказал, что несколько лет работает с Галлифе и тот посоветовал ему продать Звезды в Лондоне, а не в Париже.

– И сколько Бидо за них просит?

– По десять тысяч. Из них две – мне за комиссию. Но если покупатель – вы, то я, конечно, обойдусь без комиссионных.

– Ни в коем случае. То, что вы ушли на покой, еще не резон отказываться от выгодной сделки. А о других Звездах Бидо не говорил?

– Нет, у него была только эта.

– Хорошо, я ее беру. Деньги принести завтра?

– О, торопиться некуда. У меня тут лежит нужная сумма в таких бумажках, которые трудно вычислить даже полиции. Завтра Бидо явится за деньгами в половине первого.

– Замечательно! Очень хорошо, что вы мне об этом сказали, – за парнем надо приглядеть.

– Почему бы и нет, если вас это занимает? Так вы все-таки не хотите рассказать мне, что происходит?

– В общих чертах следующее: эти драгоценности были у некоего ла Рош-Касселя, который, впрочем, собирался продать их мне. Но беднягу убили сегодня или, вернее, вчера, – уточнил Джон, поглядев на часы, – в два часа дня. Ла Рош-Кассель поручил операцию "Версаль" одному типу по фамилии Грюнфельд, который и отправил его на тот свет. Понятия не имею почему. Кстати, вам ничего не говорит имя Льюис Грюнфельд?

Флик задумался.

– Нет.

– А Лаба?

– Лаба? Это француз? По-моему, я что-то о нем слышал. Кажется, убийца...

– Да еще какой! Вот я и думаю: а вдруг ваш Бидо – подручный Лаба? В таком случае Лаба ведет двойную игру с Грюнфельдом. Хотя, честно говоря, мне это кажется совершенно неправдоподобным – насколько я мог судить, Лаба вполне предан хозяину.

– Если хотите, могу навести справки у Галлифе. Позвоню ему с утра пораньше.

– Прекрасная мысль. Перезвоните мне тогда в Челси, в студию мисс Фаунтли. Я буду там до полудня.

– О, я знаю номер. Не забывайте, мисс Фаунтли написала мой портрет. Если я правильно понял, вы предпочитаете не возвращаться домой? Неужели это так серьезно?

– По правде говоря, этот Грюнфельд – очень скверный тип. Один совет, Флик: после того как позвоните Галлифе, не занимайтесь больше этим делом. Если Грюнфельд пронюхает, что вы замешаны в это дело, у вас могут быть большие неприятности.

Леверсон улыбнулся.

– Дай я вам подобный совет, вы бы послали меня очень далеко, дорогой мой. Завтра я узнаю, с кем работает Било, – с Лаба или с другой бандой. Последнее кажется мне гораздо вероятнее.

Джон встал.

– А куда вы теперь? Надеюсь, спать?

– Пока нет, – лукаво улыбнулся Джон. – Сначала надо заехать в Ярд повидать суперинтенданта – у меня для него подарок.

Когда Джон приехал в Скотленд-ярд, Линч сидел один, окутанный густым облаком дыма.

– Тяжеловес только что подал рапорт, – проворчал он. – Так за вами следят? А это значит, что вы опять сунули нос в очередное осиное гнездо!

– Не очень-то вы любезны со мной, Линч! А я пришел с подарками. Во-первых, держите вот это...

Джон небрежно бросил на стол суперинтенданта два великолепных кольта.

– У кого вы их взяли?

– У пары очаровательных молодых людей – Лаба и Арамбура – можно не уточнять, что оба французы.

– Кажется, вы неплохо провели вечер, Мэннеринг?

– О, вечер был чудесный – захватывающий и полный всяких непредвиденных волнений.

– Вы были в кино?

– Гораздо лучше! Меня, как романтическую героиню, похитили в центре Лондона в половине восьмого вечера. Исходный пункт – моя собственная квартира, конечный – где-то в районе Ламбета. Машина, на которой меня везли, пересекла весь Лондон под носом у двух десятков полицейских, но те, конечно, не заметили ничего подозрительного. После этого некто Грюнфельд сделал мне не особенно честное предложение работать против вас и, хуже того, вести с вами двойную игру. Как вы понимаете, я отказался, – с самым добродетельным видом закончил Джон.

– Меньшего я от вас и не ожидал! – буркнул Линч.

– Мистер Грюнфельд страшно рассердился и пожелал отправить меня на дно Темзы, начинив предварительно свинцом. Мне это совсем не понравилось, и я нырнул в Темзу по собственной воле – без начинки, разумеется! Искупался и прибыл к вам... Но еще до водных процедур успел прихватить кое-что такое, что, может быть, вас заинтересует...

И Мэннеринг бережно положил на зеленое сукно стола восхитительную бриллиантовую Звезду.

– Где вы ее нашли? – воскликнул совершенно ошарашенный Линч.

– В пещере Али-Бабы или, точнее, в сейфе, который мистер Грюнфельд неосторожно забыл запереть, – беззастенчиво солгал Джон. – Но вся беда в том, что я никак не могу назвать вам место, где находится это проклятое подземелье.

– А что, если вы расскажете мне все это подробно?

И Мэннеринг принялся излагать свою одиссею. К счастью, все это показалось Линчу настолько невероятным, что он не заметил такой частности, как более чем странная рассеянность Грюнфельда, якобы оставившего сейф открытым. Он ограничился тем, что снял трубку и добрых пять минут обрушивал лавину приказов на управление речной полиции.

– Не хочу каркать, Линч, но сильно сомневаюсь, что вы их обнаружите.

– Как выглядят эти ваши бандиты?

Джон пустился в подробные описания. Когда он замолчал, супериндендант покачал головой.

– Все это мне ни о чем не говорит. Конечно, если они не англичане... Но почему вы меня сразу не предупредили? Вы ведь вернулись домой по меньшей мере два часа назад?

– Даже три, дорогой мой! Сначала я принял очень горячую ванну: если вы когда-нибудь купались в Темзе, то поймете, почему. Затем я рассказал обо всех своих приключениях мисс Фаунтли, которая, кстати сказать, в отличие от вас выслушала меня без всяких упреков. Честное слово, Линч, вы несправедливы! Я принес вам одно из пяти сокровищ, а вы не находите ничего лучшего, чем меня же ругать за опоздание на два часа! Когда я отыщу следующую Звезду, то подарю ее Лорне, и вы об этом даже не услышите!

– Если хотите извинений – вы их получите, – вздохнул Линч.

– Я хочу не извинений, а признания и понимания. Ладно, теперь вы знаете, кто убил ла Рош-Касселя. Вам остается только поймать убийцу.

Зазвонил телефон. Суперинтендант поднял трубку, выслушал и лаконично бросил:

– Прекрасно. Ведите сюда, я жду.

Он повесил трубку и весело посмотрел на Джона.

– В завершение вашего многотрудного вечера хочу вас порадовать, Мэннеринг. Мои люди отыскали-таки мадемуазель де ла Рош-Кассель.

– В канаве, на дне Темзы или на рельсах?

– Ошибаетесь, дорогой мой! В гостиной семейного пансиона в Стретхеме.

Появление мадемуазель де ла Рош-Кассель в кабинете суперинтенданта Линча по эффектности ничуть не уступало тому, которым Джон имел удовольствие любоваться у Лорны. Вихрем взметающаяся юбка, стук каблучков по плиткам и замечательно свежий вид для девушки, оказавшейся в полиции в два часа ночи, к тому же совсем недавно узнавшей об убийстве отца. В ее властном и решительном голосе на сей раз явственно звучал гнев.

– Не будете ли вы так любезны объяснить мне, по какому праву меня притащили сюда? Это переходит все границы! Вам бы следовало искать убийцу моего отца, а меня оставить в покое. Вы что, забыли, что я французская гражданка? Я требую прежде всего, чтобы вы позвонили консулу!

Линч смотрел на нее с восхищением. Еще немного – и он бы охотно согласился, что перед ним праправнучка короля Людовика Шестнадцатого.

– Мне бы хотелось задать вам всего несколько вопросов, мадемуазель, а затем вас доставят обратно.

Мари-Франсуаза гордо вздернула белокурую головку.

– Благодарю вас, – сухо сказала она, – я приехала с другом, и он меня отвезет.

Джон, остававшийся все это время в тени, незаметно вышел – ему было крайне любопытно взглянуть на этого друга. У подъезда Ярда действительно стоял "остин-хейли" стального цвета. За рулем нервно курил трубку молодой человек. Джон не стал раздумывать, француз он или англичанин: длинный выступающий подбородок, фарфорово-голубые глаза, неопределенного оттенка светлые волосы и твидовый костюм достаточно красноречиво свидетельствовали о его национальности.

– Вы позволите? – спросил Джон, открыв дверцу и усаживаясь на красное кожаное сиденье.

Молодой человек на мгновение остолбенел, но быстро взял себя в руки и, сильно растягивая слова, прогнусавил:

– Моя машина – не автобус, мистер...

– Мэннеринг, Джон Мэннеринг.

Трубка, зажатая в крупных желтоватых зубах, чуть не упала.

– Кажется, вы меня знаете? – спросил Джон. – Ну а я с кем имею честь?

– Ричард Клайтон, – пробормотал молодой человек.

– Вы друг мадемуазель де ла Рош-Кассель?

– Друг??? Я ее жених!

– Извините, но, поскольку она не носит кольца... – заметил Джон, сразу припомнив очаровательные, но без единого украшения руки девушки.

– О, она находит это старомодным. Понимаете, у Мари-Франсуазы свои представления обо всем на свете. А я и в самом деле знаю о вас, мистер Мэннеринг. Господин де ла Рош-Кассель много мне о вас говорил. Ведь это вы собирались купить у него Звезды, правда? Все прошло удачно?

Теперь Джон едва не потерял дар речи от удивления. У Мари-Франсуазы есть жених, но маленькая деталь: она даже не считает нужным сообщить ему о смерти своего отца! Что за странная девушка!

– Удачно? – проворчал Джон. – Право же, не сказал бы... И я очень огорчен этим обстоятельством, потому что ла Рош-Кассель был мне глубоко симпатичен.

– Был?

– Разве вы не знаете о его смерти?

Казалось, Ричард Клайтон был сильно поражен, но Джон в его поведении уловил нечто фальшивое, как это уже было с Мари-Франсуазой. Молодой человек не стал терять время на заупокойные речи. Он только огорченно проговорил:

– Умер? Значит, мои деньги...

– Ваши деньги? – переспросил, закуривая, Джон.

Приборная панель маленькой машины слабо мерцала в ночи. Мэннеринга охватили усталость и отвращение: жениха Мари-Франсуазы больше всего волнуют его деньги!

– Да, я одолжил ему денег. Я только что получил небольшое наследство – шесть тысяч фунтов. Вы знаете, я давно знаком с Мари-Франсуазой, мы оба часто отдыхали в Туке. А этой зимой я приехал к ней в Париж, и мы решили пожениться. Но мои родители – люди очень чопорные и большие снобы, а потому смотрят на наш союз довольно неодобрительно. Если бы я смог доказать им, что семья моей невесты – прямые потомки Людовика Шестнадцатого, это бы очень облегчило положение. И вот я одолжил де ла Рош-Касселю денег, чтобы он мог продолжать свои генеалогические изыскания, – кажется, у него там шли какие-то тяжбы. Но он все никак не мог добиться своего и не возвращал денег. Неожиданно ла Рош-Кассель объявил, что собирается продать фамильные драгоценности. Мне и в голову не пришло что-либо заподозрить, и лишь сегодня утром я узнал, о какой семье шла речь. Но было поздно! Не могу же я бросить Мари-Франсуазу?! А знаете, бедняга ла Рош-Кассель был честнейшим человеком... И с его точки зрения, это не он, а французское правительство украло бриллиантовые Звезды во время революции восемьдесят девятого года!!! По-моему, он явно слегка тронулся...

– У меня сложилось такое же впечатление. Послушайте, а что, если вы мне расскажете, как вы оба провели сегодня день и каким образом Мари-Франсуаза оказалась в пансионе?

Молодой человек покраснел.

– Гм... Это мой пансион. Она приехала ко мне около полуночи и потребовала, чтобы я нашел ей жилье. У моей домовладелицы нелегкий нрав, и особенно опасно тревожить ее в неурочное время, но Мари-Франсуаза обычно добивается, чего хочет, и ей нашли комнату.

– А раньше, днем, вы не виделись?

– Мы вместе пообедали, потом я проводил ее в "Ригел", где они с отцом остановились. Мы стали ждать ла Рош-Касселя, но его все не было, и в половине четвертого Мари-Франсуаза попросила меня отвезти ее на Кларедж-стрит – это ведь ваш адрес, правда? А затем, поскольку там никого не оказалось, – к Фаунтли. Там я ее оставил, а сам поехал домой.

– Мари-Франсуаза не рассказывала вам, чем занималась с тех пор?

– Нет, она рассказывает только то, что считает нужным.

Мэннеринг живо представил себе маленький волевой подбородок девушки.

– Охотно верю. Но мне все-таки надо с ней поговорить. Я подожду ее вместе с вами. Скажите, ла Рош-Кассель сам украл Звезды?

– Как вам такое только в голову пришло? Конечно, нет! Он поручил это профессионалу, кажется, какому-то Грюнфельду. Скажите, Мэннеринг, где эти бриллианты? Теперь они принадлежат Мари-Франсуазе...

– Должен вас огорчить, но прежде всего это собственность французского правительства. Общаясь с ла Рош-Касселями, вы как-то слишком легкомысленно об этом забыли. А впрочем, сейчас все равно никто не знает, где они. В папке ла Рош-Касселя оказались лишь копии.

– Это невозможно! Я видел их перед обедом, и это были настоящие бриллианты!

– Возможно или невозможно, но это факт. А вот и наша очаровательная приятельница.

Мари-Франсуаза казалась особенно хрупкой рядом с импозантным внушительным Линчем. Джон вышел из машины и придержал дверцу, пока девушка усаживалась, взметая вихрь голубого шелка и белоснежного английского шитья. Она бросила на Мэннеринга тяжелый, враждебный взгляд.

– Разумеется, мадемуазель, вам не следует удаляться из нашего поля зрения, – говорил тем временем Линч. – Мне бы хотелось всегда иметь возможность связаться с вами по телефону.

Мари-Франсуаза сердито пожала плечами.

Линч собрался уходить, а Джон, закрывая дверцу, вкрадчиво проговорил:

– Может быть, вы все-таки решитесь сказать правду, Мари-Франсуаза?

Девушка не ответила, хотя веки ее чуть заметно затрепетали.

– Не может быть, чтобы вы действительно надеялись и впредь все от всех скрывать!

Большие голубые глаза захлестнула волна ненависти и печали.

– Вы, очевидно, хотите, чтобы меня тоже убили? Это из-за вас погиб мой отец! Его убили, потому что он шел к вам! И без вас он был бы сейчас жив!..

Она так повысила голос, что Линч повернулся и пошел обратно к машине. А девушка вдруг разрыдалась.

– Быстро, Дики, быстро, – жалобно забормотала она, – уедем отсюда...

Кинув на Мэннеринга свирепый взгляд, Клайтон завел мотор и рванул с места.

Джон посмотрел на суперинтенданта.

– Пожалуй, на сегодня с меня хватит. Одолжите мне машину и шофера, старина, сил нет идти искать такси – эта юная пантера меня доконала.

– А что она вам сказала? – с живейшим интересом осведомился Линч.

– Что она меня обожает, черт возьми! До скорого...

9

Лорна откинула непокорную прядь каштановых волос и быстро перевернула яйца, подрумянивавшиеся в духовке. Известный портретист и, что производило гораздо большее впечатление на Джона, действительно талантливый художник, Лорна всегда работала, а частенько и ночевала в своей мастерской в Челси, хотя официально считалось, что она живет у родителей, в их роскошном особняке на Портленд-плейс. Мастерская представляла довольно своеобразное обиталище, обставленное удобными мягкими диванами ярчайших расцветок, деревянными статуями французского средневековья и увешанное дорогими коврами. Кроме того, здесь были вполне современная кухня и ванная, достойная восточного вельможи. Лорд и леди Фаунтли лишь однажды переступили порог этого приюта муз, но в конце концов, как сказал его сиятельство своей почтенной супруге:

– Лучше уж этот конек, чем какой-нибудь другой. Лишь бы она не якшалась с коммунистами и не попадала на страницы газет.

Лорна вытащила из духовки аппетитно подрумянившиеся яйца и поставила перед Джоном.

– Только не смейтесь надо мной, я вовсе не ревную, но, по-моему, эта крошка уж слишком занимает ваши мысли.

– Как вы считаете, она действительно это думает?

– Что вы повинны в смерти ее отца? О, она вполне на это способна. Ну и что? Неужели только из-за того, что какая-то истеричная девчонка наговорила вам гадостей, надо рисковать жизнью? Ради удовольствия, которое вы получите, доставив ей убийцу отца связанным по рукам и ногам? Ваш завтрак остынет, милый!

– Я скажу вам одну вещь, Лорна, о которой я не говорил еще никому – ни Флику, ни Линчу. Оба они только лишний раз обозвали бы меня Дон Кихотом. Мои противники – не просто банда гангстеров. Я почти уверен, что они торгуют наркотиками. Минкс – наркоманка, и, готов прозакладывать руку, Грюнфельд тоже. Его внезапные смены настроения и дикие приступы бешенства невозможно объяснить иначе. А вы знаете, дорогая моя, какой ужас внушает мне этот род людей – и наркоманы, и их поставщики. Именно из-за этого, а вовсе не ради прекрасных глаз Мари-Франсуазы я хочу положить конец их гнусной деятельности. Грюнфельд возглавляет мощную организацию, ее штаб-квартира, видимо, на материке, и оттуда в Англию текут наркотики. Я бы очень гордился собой, если бы сумел подарить Ярду склад "коки", как сказал бы Лаба. И я это сделаю! Только не говорите опять, что мой завтрак остынет, я хочу еще кое-что добавить. Вы упоминали, что ваша матушка собирается сегодня в Хемпшир. Так вот, вы доставите мне громадное удовольствие, согласившись сопровождать ее. Хороший курс деревнетерапии вдали от убийц мистера Грюнфельда принесет вам неимоверное благо. И не вздумайте возражать – я даже слушать не стану.

Лорна упрямо нахмурила брови.

– Конечно, как только в окрестностях замаячили две красотки, вам очень захотелось отправить меня на травку!

– Замолчите! Завтрак остынет! Ах, черт, телефон...

Лорна, ни слова не говоря, встала и снова понесла яйца на кухню. Джон взял трубку.

– А, да это Флик!

– Друг мой, я узнал то, что вам нужно. Галлифе хорошо знает Лаба, но не слыхал о Грюнфельде. Французская полиция разыскивает Лаба по обвинению в трех убийствах: в одном случае он стрелял, в другом действовал ножом, а в третьем жертва была задушена.

– Черт возьми! Парень не любит однообразия!

– О, это только убийства, так сказать, официальные. Галлифе думает, что у него на совести еще много других.

Именно поэтому он сомневается, что Бидо когда-либо работал с Лаба. Бидо – честный вор, – уточнил Леверсон, для которого это сочетание не содержало ни малейшего парадокса, – и он ни разу не связывался с убийцами. Должен добавить, что и на меня он вчера произвел очень хорошее впечатление.

– Поглядим. Я приду в половине первого. Главное, не отпускайте его раньше. Покажите свою коллекцию тарелок или слоновой кости, угостите вином, но обязательно задержите.

– Договорились. Я попрошу Джанет смотреть в окно и предупредить меня, как только вы появитесь.

– А вы не могли бы подыскать мне кухарку вроде нее? Здесь кухня оставляет желать лучшего.

– Как вы будете одеты? – спросил скупщик, хорошо знавший обычаи Джона.

– О, с помощью Лорны, которая сейчас, кажется, окончательно сожгла яйца, после того как дала им остынуть, я надеюсь воскресить мистера Мура... Я несколько утратил навык, но, думаю, быстро наверстаю упущенное. А теперь, Флик, последний совет: умоляю вас, бросьте это дело! Грюнфельд слишком хорошо осведомлен, а я никогда не прощу себе, что впутал вас в эту историю, если с вами случится беда.

Леверсон весело рассмеялся и опустил трубку.

– Так вы принесете мне угли, любовь моя, или приготовите новую порцию?

Лорна сердито посмотрела на Джона.

– Почему бы вам не найти прислугу вроде Джанет? Она к тому же караулит у окон...

– И делает восхитительные булочки, совершенно верно. Вот только целовать ее не доставляет удовольствия!

В одиннадцать часов Джон принялся за работу. Устроившись перед зеркалом в ванной, он поставил перед собой коробку грима и начал с того, что состарил себя на добрых пятнадцать лет. Лорна, присев на край ванны, помогала ему советами и одновременно подпиливала ногти. Ярко-розовая крем-пудра, несколько линий, проведенных жирным карандашом, – все это в мгновение ока обрабатывается губкой, пропитанной лосьоном, – и Мэннеринг приобрел вид седеющего шестидесятилетнего брюзги. Засунув за щеки резиновые тампоны, он изменил овал лица. И наконец, картину завершила тонкая желтоватая пленка, скрывшая ослепительно ровные зубы. Теперь можно было предположить, что этот господин ни разу в жизни не переступал порога дантиста.

– Вы похожи на старого бродягу! И хоть бы догадались поцеловать меня, до того как сотворили эту кошмарную рожу! Неужели выдумаете, что в таком виде очень привлекательны?

– Я вовсе не говорил, что собираюсь целовать вас, душа моя! Мистер Мур – человек серьезный и никогда не целует молодых женщин, одетых в пижаму.

– Это не пижама! – возмутилась Лорна. – Это мой рабочий костюм!

– Мистер Мур против того, чтобы женщина работала... это мужчина, не лишенный принципов... Дайте, пожалуйста, его полосатые штаны и узкий пиджак.

– Видел бы вас ваш портной!

– Можете смеяться сколько угодно, но именно это я и подумал вчера вечером, надевая свой благословенный красный жилет. Похоже, я просто не в состоянии заниматься делами, не вызывая осуждения портного. А теперь вам остается лишь самым любезным образом распрощаться со мной и пообещать, что сегодня лее вечером вы уедете из Лондона.

– Это действительно необходимо?

– Лорна, я дорожу вами больше всего на свете и не желаю подвергать вас даже самому ничтожному риску. Неужели вы этого не знаете?

Молодая женщина улыбнулась.

"Когда Лорна улыбается, – говорили ее подруги, – она становится настоящей красавицей. Но вот несчастье – она почти никогда не улыбается".

При Джоне Лорна улыбалась очень часто.

– Знаю, конечно, но люблю слышать это из ваших уст. Хорошо, обещаю вам уехать, а вы поклянитесь звонить каждый вечер, как бы ни было поздно. Имейте в виду, не пожелав вам спокойной ночи, я даже не стану ложиться спать!

– Клянусь! Кстати, дорогая, чуть не забыл. Ваша матушка – настоящий "who is who". Спросите у нее, слышала ли она что-нибудь о некоем Клайтоне, Ричарде Клайтоне.

Через пять минут Джон уже спускался по лестнице. Необъяснимое предчувствие беды сжало ему сердце, и он едва не вернулся обратно, но посмотрел на часы и передумал: надо торопиться, иначе можно упустить Бидо.

В двадцать пять минут первого мистер Мур подошел к дому Флика. Занавеска шевельнулась, и на улицу выглянуло хорошенькое смешливое личико – Джанет караулила добросовестно. Джон, рискуя испортить репутацию почтенного мистера Мура, подмигнул девушке. Та улыбнулась в ответ и исчезла. Джон остановился, делая вид, будто ищет спички. Ждать долго не пришлось – через несколько минут из дома Флика вышел мужчина. Молодой, стройный, с тщательно зачесанными назад каштановыми волосами. Его легкий голубой костюм слегка лоснился от времени, но стрелка на брюках была отутюжена безукоризненно. Мужчина направился к Алгейт-стейшн. Он шел не торопясь, легким размеренным шагом, и Джону было нетрудно следовать за ним.

Даром что француз, Бидо, по-видимому, неплохо знал Лондон. Спокойно, прогулочным шагом, оборачиваясь на всех хорошеньких девушек, он добрался до Турс-гарденс.

Сидя на солнышке, клерки и машинистки болтали, ели сандвичи, бросали хлеб чайкам, с криком кружившим вокруг. Бидо остановился возле пушки, нацеленной на противоположный берег Темзы. Джон в замешательстве начал искать глазами, где бы присесть, и едва не плюхнулся на колени молодой рыжеволосой особе. Та бросила на него уничтожающий взгляд. Наконец Мэннеринг нашел свободное место и устроился. В это время как раз пробило час. Бидо пришел явно на свидание.

Теперь Джон мог как следует рассмотреть его. Флик, кажется, не ошибся: молодой человек и в самом деле производил хорошее впечатление. Его очень светлые голубые глаза глядели насмешливо и твердо, а приятно очерченный рот выдавал ироничную и чувствительную натуру. На правой щеке виднелась тонкая светлая полоса – шрам. Джон вдруг подумал о Минкс и содрогнулся, живо представив ее запертой в роскошной комнате. Уже сегодня вечером она начнет невыносимо страдать. Джону приходилось видеть наркоманов, вовремя не получивших дозы. Минкс станет выть, кататься по полу, ломать руки о стены и дверь, а Грюнфельд будет злобно наблюдать все это и не шевельнет пальцем.

Вдруг взгляд француза выхватил кого-то в толпе. Джон осторожно повернул голову и заметил мужчину, одетого элегантно, но со слишком явной претензией на изысканность. Он важно двигался вперед, не глядя на "мелкую сошку" вокруг. Джон чуть не прыснул. "Да он же совершенно овальный", – подумалось ему. Действительно, форма головы с длинным мясистым носом, туловище в виде бутыли из-под ликера – все в незнакомце наводило на мысль о яйце. "И умственные способности его, кажется, столь же остры", – отметил про себя Мэннеринг.