7

— Здесь вы будете работать.

Романцев посмотрел по сторонам и неодобрительно покачал головой. Помещение, в котором они оказались, было почти точной копией комнаты, которую они только что покинули. Стены, покрытые светло-серым пористым материалом, сливались с молочной белизной пола и потолка. Помещение напоминало операционную палату в госпитале, из которой предварительно вынесли все оборудование, а хирургический стол заменили обычным, письменным. На его черной матовой поверхности размещались четыре стопки из разноцветных папок. Рядом стояло кресло, обтянутое белоснежной кожей. В противоположном углу комнаты находился еще один стол, чуть меньших размеров, и два стула из светлого пластика. Романцев еще раз обвел глазами комнату, но к увиденному при первом осмотре добавить было нечего.

— Я скоро начну страдать клаустрофобией, — пожаловался он сам себе. — Послушайте, Стоун, у вас что, нет средств прилично обставить пару комнат? Мне здесь не нравится. Это помещение смахивает на морг.

— Я готов снять на год номера «люкс» в лучших отелях мира, если это хоть как-то поможет делу.

Стоун показал рукой на стул, а сам уселся на другой.

— Внимательно смотрите за моей рукой, — попросил он и коснулся пальцами стены чуть повыше торца стола. Только сейчас Романцев заметил две небольшие матовые пластины, сливавшиеся из-за своего цвета с поверхностью стены.

— Я научу вас добывать пропитание, — заявил Стоун, и вслед за его словами в стене появилась ниша.

— С такой техникой мы поборем всех негодяев, — засмеялся Романцев и извлек из ниши поднос. На подносе стоял кофейник, приборы для кофе и молочница со сливками. Но больше всего его обрадовало наличие пачки «Кэмела», зажигалки и пепельницы. Он выставил все это на стол и вопросительно посмотрел на Стоуна.

— Угощайтесь, — сделал широкий жест Стоун, но, увидев, что Романцев первым делом потянулся к сигаретам, он поморщился и принялся сам разливать кофе.

— Вы так и не побороли своей дурной привычки. Курите, курите... — махнул он рукой, перехватив взгляд Романцева.

— Моему здоровью уже ничто не повредит, — философски заметил Романцев и сделал первую затяжку, от которой у него слегка закружилась голова. Справившись с приступом тошноты, он спросил:

— И что дальше?

— Дальше? Когда мы допьем кофе, вы поставите посуду на поднос и нажмете сенсор. Все это отправится в утилизатор. Если вам понадобится обед, можете опять вызвать лифт. Вам что-нибудь пришлют. Затем отправите использованную посуду в утилизатор. И так далее. Над другим столом находится точно такая же пара сенсоров, они понадобятся вам, когда надумаете принять душ или отправить естественные нужды. Кровать вам не понадобится, на сон времени нет.

— Ясно, — кивнул Романцев. — У вас слишком большие расходы на посуду, поэтому вы экономите на мебели.

— Итак, — спросил он уже серьезным тоном. — Я в очередной раз вынужден задать вопрос: зачем я вам понадобился, Стоун?

— Вы разве еще не поняли? — изобразил огорчение Стоун.

— Догадываюсь, — скупо улыбнулся Романцев. — Вы хотите, чтобы я в очередной раз таскал для вас каштаны из огня. Как-то давно, лет эдак пять тому назад, я поклялся себе, что никогда не буду на вас работать. Вы для меня синоним дьявола.

— Вы ничего не поняли, Романцев, — укоризненно произнес Стоун. — Как раз наоборот. Это я на вас буду работать. И не только я, но и сотни, тысячи людей. Вы в этой операции номер один. Ураев — вслед за вами. Я буду ассистировать вам. При желании вы можете помыкать мной, как зрелый мастер своим юным учеником.

— Что-то вы сладко поете, — недоверчиво протянул Романцев.

— Идите сюда, — поманил его пальцем Стоун.

Романцев встал и подошел к окну, уставленному рядами папок. Стоун любовно погладил одну из папок, словно хотел стряхнуть несуществующие пылинки. Затем он повернулся к Романцеву.

— Вот, Маэстро, они ваши. Я проделал всю предварительную работу. Я готов в любой момент доставить вам все недостающее. Краски и холст ждут вас. Вам остается лишь взять в руки кисть...

— И нарисовать потрет Авторитета, — продолжил за него Романцев.

— Да, — вздохнул Стоун, — именно так. Но это должен быть правдивый портрет.

Он взял Романцева за локоть и усадил его в кресло.

— Смотрите, Романцев, здесь четыре стопки папок. В этой стопке, — Стоун положил на нее сверху руку, — результаты работы первой группы, уничтоженной Авторитетом в мае этого года. Во второй — материалы, добытые другой группой, августовской. Информация, собранная этой группой, не только дополняет предыдущую, но по многим деталям расходится или даже противоречит результатам работы майской группы.

Стоун помолчал мгновение, вглядываясь в изумленное лицо Романцева, и с нажимом произнес:

— Вот так, мой друг. Здесь загадка на загадке, сплошные ребусы. В папках вы найдете лишь самое главное, более полная информация заложена в ваш компьютер.

Романцев вновь не смог скрыть изумления, и Стоун поспешил перейти к третьей стопке.

— Здесь основные детали предстоящей операции. Этой стороной дела займусь я сам. Я уже упоминал, что это будет грандиозная операция. Она начнется... — Стоун бросил взгляд на наручные часы, — через двадцать три часа тридцать пять минут. Опаздываем, Романцев, опаздываем.

— Да, я крепкий орешек, — перебил его Романцев. — Что в четвертой?

— Инструкции, — коротко ответил Стоун. — Процедура связи, порядок работы с данными и так далее. Все это очень важно.

— Ясно, — кивнул Романцев. — Я должен взять все эти бумаги под мышку, найти большой комп, о котором вы упоминали, и скормить их ему. А тот, в свою очередь, нарисует вам Авторитета.

— Нет, не так. Из этой комнаты ничего выносить нельзя. Все документы и разработки существуют в двух экземплярах, один здесь, второй в памяти компьютера. Поэтому усаживайтесь за стол и начинайте их изучать. За шесть часов до начала операции вы должны со всем этим покончить. Итого у вас в запасе пятнадцать с половиной часов.

— Я должен все это прочесть? — изумился Романцев. — За каких-то пятнадцать часов?

— Наконец-то, — обрадовался Стоун. — Наконец-то вы поняли, что от вас требуется. Приступайте, я и так уже потратил на вас прорву времени.

— Давайте потратим еще несколько минут, — сказал Романцев. — Как вы себе это представляете?

Он показал на горы папок, громоздившихся на столе.

— Не прибедняйтесь, Романцев, — нахмурился Стоун. — Я прекрасно знаю, на что вы способны. Вы, пожалуй, единственный, кому это по зубам. Я говорю о решении проблемы Авторитета. А с этой кучкой бумаг вы расправитесь без особых усилий. У вас абсолютная память. Я слышал, что однажды на спор вы запомнили с первого раза пять страниц Корана на арабском языке и тут же их воспроизвели на бумаге, со всеми завитушками и закорючками.

— Да, я мог бы выступать с показательными номерами, — согласился Романцев. — Не понимаю, почему я не выбрал эту стезю?

— Любые вычисления вы делаете мгновенно, как ЭВМ последнего поколения. Мне также известно, что лет десять назад вы изобрели собственную методику скорочтения. Во сколько раз быстрее обычного человека вы читаете? В десять?

— Восемь, — уточнил Романцев. — Но я давно не практиковался.

— Я предоставлю вам такую возможность, — скупо улыбнулся Стоун. — И самое, пожалуй, главное — вы прекрасно работаете с компьютерами. А если будут сложности, рядом с вами будет Ураев. Ваш друг и непревзойденный мастер по этой части. Вам не нужно запоминать эти бумаги. Я уже говорил, есть дубликаты. Вам нужно лишь составить определенное мнение о вашей работе.

— Это мнение у меня уже сложилось, — проворчал Романцев.

— Но и это еще не все, — продолжил Стоун. — Я не сказал о главном.

— О чем? — переспросил Романцев.

— О главном, — повторил Стоун. — О вашей интуиции, которой вы так славились некогда, в годы работы в ПГУ.

— Какая, к черту, интуиция, — раздраженно махнул рукой Романцев, — если я прошляпил Авторитета.

— Не нужно себя винить. Чтобы восстановить картину, выполненную из мозаики, нужно иметь хотя бы двадцать процентов составляющих ее элементов. В нашем случае даже этого недостаточно. У вас не было никаких шансов самому выйти на Авторитета.

— А если я не соглашусь? — поинтересовался Романцев.

Стоун промолчал, но Романцев нашел ответ в его запавших выцветших глазах. Ответ был краток и прост — обещание смерти.

Ты ведешь себя как кисейная барышня, раздраженно подумал Романцев. Прекрати разыгрывать из себя идиота. У тебя ведь семья. Нет, у тебя когда-то была семья. Теперь твои близкие в руках Стоуна, и он волен сделать с тобой все, что придет ему на ум. За это ты готов разорвать Стоуна на части. Но в одном он прав. Ты обязан сделать эту работу. Почему другие должны заботиться о твоей семье? А помимо них существуют еще миллионы людей, пребывающих покав счастливом неведении. Кто должен позаботиться о них?

— Можете не отвечать, — сказал он Стоуну. — Я знаю, как вы поступите. Вы оставите меня в этой комнате, и моя жизнь будет полностью зависеть от этого хитрого устройства.

Он показал в сторону стола, за которым они недавно пили кофе.

— Нет, вы поступите еще проще, — высказал догадку Романцев. — К чему все эти лишние траты? Проще будет превратить меня в настоящего покойника.

— У меня нет другого выхода, — подтвердил Стоун. — Нет его и у вас. Операция состоится в любом случае, согласитесь вы или нет. Механизм запущен, и остановить его никто не в силах. На этот раз на карту поставлено все. Либо мы найдем и обезвредим Авторитета, либо он разрушит остатки той силы, которая пока противостоит его дьявольским замыслам.

Стоун ткнул указательным пальцем в грудь Романцева.

— Вы не имеете права отказаться. Но дело даже не в этом. У меня есть в запасе две кандидатуры на случай вашего отказа. Но тогда Ураев становится первым номером, и наши шансы на успех от этой перестановки еще уменьшатся. Только вы с Ураевым можете разрешить эту головоломку. Вы составите тандем, равного которому, возможно, не найдется во всем мире. Само по себе ваше согласие меня не устраивает. Я не хочу чтобы вы отбывали номер лишь потому, что у меня в заложниках находятся ваши близкие. Вы должны работать с полной отдачей, на пределе сил. Даже когда все силы иссякнут, вы обязаны отыскать в себе новые резервы. Найдите Авторитета, вцепитесь в него мертвой хваткой, заставьте раскрыться...

— И что тогда?

— Я раздавлю его, — хрипло сказал Стоун, с трудом сдерживая ярость.

Стоун ушел, оставив Романцева наедине с грудой папок и мрачных мыслей. Романцев первым делом принял душ, побрился и переоделся в чистый комплект одежды. Затем он загрузил использованную посуду в лифт и нажал кнопку утилизатора. Выдержав небольшую паузу, он нажал кнопку вызова. В стене разверзлась ниша, и Романцев придирчиво осмотрел содержимое подноса. Стоун не обманул, ему прислали обед. Жареный цыпленок выглядел весьма соблазнительно, но Романцев отправил обед в преисподнюю. Он повторил процедуру вызова и на этот раз получил то, что хотел: кофе и еще одну пачку сигарет. Он налил себе чашку горячего кофе, закурил и с отвращением посмотрел на гору бумаг. Это его Голгофа. Он еще не взвалил на себя крест, а хребет уже трещит от непомерной тяжести.

Первую папку он прочитал очень быстро и, не справившись с приступом ярости, зашвырнул ее в дальний угол. Вскоре туда же отправились еще несколько.

Он встал и некоторое время бесцельно бродил по комнате, шепча про себя ругательства. Вскоре он успокоился и собрал разбросанные по комнате бумаги. Ему стало стыдно. Он задумался над тем, сколько людей отдали свои жизни, чтобы Романцев мог все это прочесть.

— А что ты хотел? — сказал он самому себе. — Ты надеялся, что Стоун окончательно выжил из ума или решил до смерти напугать тебя? Ты ведь не поверил ни единому слову Стоуна, когда он рассказывал об Авторитете. Ты решил, что сразу же найдешь слабину в его доводах или ошибки в расчетах. Ну что, умник? Ты нашел следы мистификации? Нет, тебе не удастся ткнуть Стоуна в его ошибки. Потому что Авторитет — существует. И теперь именно тебе придется иметь с ним дело. Пришел твой час, Романцев. Так что прекрати истерику, садись и работай.

Стоун вернулся, как и обещал, ровно в восемнадцать ноль ноль. В руке он держал небольшой плоский чемоданчик цвета мокрого асфальта. Романцев сидел за столом, уставленным использованной посудой. Его ноги покоились на крышке стола, рядом с тремя пепельницами, доверху наполненными окурками. Стоун посмотрел на письменный стол. На нем возвышались четыре аккуратные стопки папок, словно к ним за это время никто не прикасался. Затем он перевел взгляд на Романцева, который с мрачным видом рассматривал носки своих туфель.

— Вы закончили? — сухо спросил Стоун.

Романцев медленно затушил сигарету, стащил ноги со стола, поднялся и подошел вплотную к Стоуну. Стоун лишь немногим уступал Романцеву в росте, поэтому они без труда могли заглянуть друг другу в глаза.

— Знаете, в чем проблема таких людей, как вы, Стоун?

Стоун удивленно вскинул брови.

— В чем?

— Вы опасны. Да, вы опасны для людей в не меньшей степени, чем этот самый Авторитет, за которым вы охотитесь. Я считаю, что вы даже опаснее, чем он.

Романцев произносил слова медленно и веско, словно клал из кирпичей стену, которая отныне должна отгородить его от этого человека. Лицо Стоуна приобрело землистый оттенок. На дне его холодных голубых глаз плескалась свинцовая муть.

— Такие, как вы — большая редкость. Если бы вас было много, миру давно бы наступил конец. Вы появляетесь, когда у людей возникают большие сложности. Вам кажется, что вы знаете мир, как собственные пять пальцев, и можете сделать с ним все, что сочтете нужным. Вы сильны, умны и расчетливы. Только вы знаете, как нужно поступать в трудную минуту. Вы говорите правильные слова, и люди вам верят. Вам невозможно не верить, ведь вы так похожи на самого Господа Бога. Как и Создатель, вы действуете быстро и эффектно. Вы возводите сначала конструкцию в собственном уме, а затем стремитесь воплотить ее в жизнь. Вам кажется, что это так просто — быть Богом. Достаточно лишь поплевать на ладони и за шесть дней сотворить новый мир.

Романцев придвинулся еще ближе к Стоуну и говорил ему теперь прямо в лицо.

— Но вы не Бог, Стоун. Даже Создатель допускает ошибки, куда уж вам до Него. Вы поднимаете общество на дыбы, пытаясь разом повернуть его на верный путь. Это очень опасно, ведь возникает хаос, пусть кратковременный, но хаос... Старого уже нет, а новое еще не родилось. Нет ничего привычного, знакомого, есть только люди, которые не понимают, как им жить в это смутное время. И весь ваш замысел летит к черту. А знаете, почему? Я скажу вам, Стоун. Потому что, кроме вас, есть еще такие существа, как Авторитет. Они терпеливо ждут своего часа, но без вас они не опасны. Ибо ждут они только одного — когда придете вы и посеете Хаос. В этот момент они и наносят свой разящий удар. Нет, — покачал головой Романцев. — Они не так сильны и умны, как вы. Но они знают природу людей лучше вас. Они знатоки человеческих душ, особенно их темной стороны. Им нужен хаос, и какая разница, сколько он будет длиться — дни, месяцы или годы. Они всегда успевают воспользоваться шансом, который вы им предоставляете. Они всегда успевают взять власть в свои железные руки. И создают новый мир, отличный от того, который пытались создать вы.

Благодаря вам появляются все эти Наполеоны, Гитлеры и Сталины, а миллионы обманутых людей распевают знакомую песню: «WIR MARSCHIREN WEITER WENN ALLES IST SCHERBEN FELLT...»[6]. И с каждым разом цена избавления от вызванных вашими усилиями чудовищ становится для человечества все более дорогой. А теперь, возможно, наступило время, когда он так и не сможет избавиться от вызванного вами к жизни монстра.

Стоун был раздавлен. И все же это был очень сильный человек. Он нашел в себе силы ответить Романцеву.

— Вы выдвинули против меня чудовищные обвинения, — глухим безжизненным голосом сказал Стоун. — Я не буду с вами спорить. Возможно, вы правы. Если это поможет делу, я готов всю вину за случившееся взвалить на свои плечи. Я готов также исправить допущенные ошибки, если такая возможность еще существует. Но вы забыли сказать о себе.

Настал черед Романцева удивленно вскинуть брови.

— Вы считаете себя поборником правды, — продолжил Стоун, — отважным рыцарем, сражающимся на стороне Сил Добра. Раз за разом вы посылаете вызов многочисленным негодяям, но те не торопятся вступить с вами в открытую схватку. Вы уже давно заметили, что на этом ристалище сражение ведется не по правилам. Ваш вызов попросту игнорируют, а ваши рыцарские доспехи и гордый, полный презрения к окружающим взор заставляет всех этих негодяев содрогаться от хохота. Вы остались одни на этом забытом ристалище, где уже давно не проводятся поединки. Ваши латы успели заржаветь, пока вы ожидали, что кто-нибудь поднимет брошенную вами перчатку. Поймите же, наконец, люди давно забыли, что такое честный поединок. Вы нелепы и смешны. Вы даже нелепее Дон Кихота, тот хоть сражался с ветряными мельницами, а вы торчите как истукан посреди заросшего ристалища и извергаете с высоты своего гордого одиночества пустые слова. Да, пустые слова. Потому что правда, которую вы изрекаете, никому не нужна. За ней ничего нет. А если есть, то за этой правдой скрывается либо Стоун, либо Авторитет.

— Крепко вы мне врезали, — признался Романцев. На смену раздражению, вызванному словами Стоуна, пришло понимание, что во многом он прав. — Продолжайте, Стоун.

— Но вот приходит время, и вы понимаете, что миру наплевать на вас, вашу правду и ваши рыцарские доспехи. Вас перестают замечать или показывают пальцами, как на юродивого. Но они ошибаются. Вы не юродивый. Вы даже хуже юродивого.

— Почему? — спросил Романцев.

— Потому что вы — VESRERUM MUNDJ ЕХРЕСTANS...

— Ожидающий заката мира, — эхом отозвался Романцев.

— Правильно, — кивнул Стоун. — Но даже этого самого заката вы не в силах дождаться. Вы так устали от собственных пророчеств и так возненавидели отвергнувший вас мир, что готовы пустить себе пулю в лоб, не ожидая предсказываемого вами конца света.

— Что же мне делать? — мрачно спросил Романцев.

— Бороться, — ответил Стоун. — И исправлять собственные ошибки. Кто, кроме нас, этим займется?

— Хорошо, Стоун. Я берусь за эту работу. Я сделаю все, что в моих силах. Я снимаю рыцарские доспехи. Отныне для меня не существует никаких правил, кроме одного — я должен найти Авторитета. Но сделаю это я не ради вас или себя, а ради ваших внуков и своих детей. Мы наделали столько ошибок, что не имеем права на существование. Если нам удастся найти и обезвредить этого человека, мы должны уйти. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Понимаю, — глухо ответил Стоун. — Я принимаю ваше условие.

— Обещаете не забыть наш уговор?

— Да, обещаю.

— Пора начинать охоту на Зверя.

Часть 2

VEXILLA REGIS...[7]