Разговаривая таким образом, они вышли, но Дахир просил еще разъяснений, некоторых подробностей, а Супрамати остановился, ожидая их, и, опустив голову, погрузился в грустные мысли. Все, что сохранялось еще в нем «человеческого» и «земного», шевельнулось в ту минуту, и сердце сжала невыразимая тоска… Ведь когда он переступит в последний раз этот порог и за ним окончательно захлопнется дверь воздушного судна, то под ногами его рухнет мир, в котором он родился, умрет и исчезнет это чудное произведение творчества Создателя с его огромным и чудесным прошлым…
В эту минуту на его плечо опустилась рука и, подняв голову, он встретил глубокий взгляд Эбрамара, лучистым блеском своим пронизавший его подернутый грустью взор.
– Не вешай голову, Супрамати, и призови на помощь рассудок. Тебя тяготит надвигающееся будущее потому, что ты впервые будешь присутствовать при кончине мира вообще.
Но наступит время, когда, подобно ласточке, ты будешь легко перелетать от одного мира к другому, из сферы в сферу, и привыкнешь смотреть на гибель планеты, как на уничтожение, например, клеточки в каком-нибудь организме.
То, что теперь кажется тебе таким важным и трогательным, это – ничто в великом мироздании.
– Взгляни, – и он поднял руку, – на Млечный Путь, где роятся миллионы солнц с их планетными системами.
Миры кишат там, подобно пылинкам в солнечном луче; а ведь на каждом таком атоме пространства родятся, живут и умирают человеческие поколения. Только наше полное невежество во всех отношениях да узкий эгоизм ослепляют нас.
Мы пугаемся и дрожим, воображая, что должно произойти нечто, что перевернет вселенную. На самом же деле не случится ничего подобного, а просто погаснет один из бесчисленных атомов великой бесконечности.
Супрамати поднял голову и залюбовался лазурным сводом, усеянным точно золотом и алмазами. На такой высоте воздух был необыкновенно прозрачен, и звезды на темной лазури неба сверкали с изумительным блеском.
Вдруг в одной части неба вспыхнул сноп искр, которые рассеялись подобно лопнувшей ракете; на миг искры блеснули красным светом, закружились и затем потухли.
Загадочная усмешка появилась на губах Эбрамара.
– Слышал ты, Супрамати, шум или взрыв? Почувствовал ли что-нибудь, хотя бы движение воздуха? Нет?! А между тем этот искровый вихрь указал на кончину какого-то мира, при которой мы присутствовали издали.
Да, сын мой, величие и ничтожество – понятия относительные; а велики мы только в собственных глазах. Муравей тоже считает себя, может быть, «великим», сидя на своей куче у подножия высокой горы, а заметит свое ничтожество лишь в ту минуту, когда будет пытаться вползти на горную вершину. Таковы и мы – слабые существа, незаметные пылинки пространства, несмотря на увенчавшие нас лучи магов. Все, чем еще нам можно было бы, не краснея, похвастаться, это – то, что мы полезные пчелы в великом улье Предвечного.
Супрамати опустил голову и закрыл рукою глаза. Он сознавал, что тоже почитал себя великим, мудрым и могучим в тот момент, когда на челе его засветился третий луч; но слова Эбрамара сразили гордость мага и свели её на нет; в эту минуту он действительно чувствовал себя крошечным, жалким невеждой. Достигнет ли он когда-либо далекой, туманной выси совершенного знания? Сомнение, горечь и отчаяние, – эти три врага, которых он считал навсегда побежденными, – внезапно обрушились на него.
– Берегись, Супрамати, и гони прочь такие слабости. Смотри, враг близко! – строго произнес Эбрамар своим звучным голосом и, подняв руку над головою Супрамати, точно обдал его струёй серебристого света.
Супрамати вздрогнул, огляделся и увидел черную появившуюся сзади него фигуру, которая затем отступила и прислонилась к соседней скале. Там эта черная тень как будто сгустилась, озаренная пурпурным ореолом, и на этом кровавом фоне ясно обрисовалась высокая фигура Сармиеля, точно закрывшегося своими черными зубчатыми крыльями; на его характерном лице, искаженном в ту минуту явной досадой, читалась ненависть, зависть и адская злоба.
– Видишь, этот слуга хаоса даже посмел подойти к тебе, – произнес Эбрамар. – Отойди и исчезни, исчадие ада, дерзнувшее объявить войну Всемогущему. Предвечный терпит тебя лишь как пробный камень для душ человеческих, а ты в дерзости своей пытался даже искушать Сына Божьего и теперь подкарауливаешь чистого служителя добра.
Фигура Сармиеля стала таять и наконец со страшным свистом исчезла в вихре дыма, испещренного огненными зигзагами.
– Видишь, как всегда близка к нам опасность. Дьявольский искуситель подстерегает малейшую нашу слабость, и лишь тот, кто сумеет устоять перед ним, может продолжать восхождение к свету. Слабеющих же он увлекает в бездну тьмы. Никогда не сомневайся в себе, Супрамати, и не умаляй достоинства души твоей. Как бы ничтожно ни было возвышение человека, он уже стоит на пути восхождения. Всякое доброе действие, всякая молитва и духовная работа на благо ближнего, всякое доброе намерение, желание улучшиться и одолеть животное в человеке будут звеньями спасительной цепи, которая приковывает его к Божеству и вместе с тем приближает всех слабых и убогих к нашей ассоциации; она же борется за добро и поддержит, будет руководить этими существами сообразно с их духовными силами.
Один может поднять лишь несколько фунтов, атлет поднимает пуды, но это ничего не значит, и презирать никого не следует.
Каждому воздается должное; ибо если силы порой и не хватает, зато само усилие и заслуга такого усилия равноценны.
У тебя же лично, Супрамати, нет причин отчаиваться, – прибавил серьезно Эбрамар. – Честолюбие присуще каждому, а благородное честолюбие – чувство достойное и законное.
Перед твоим честолюбием раскрывается обширное поле труда и науки. Поддержанный светом приобретенного уже знания, пойдешь ты вверх по мистической лестнице, ведущей в святилище совершенного знания. Со временем ты сделаешься гением планеты, покровителем целой системы, и будешь заведовать хаотическими первичными элементами, чтобы привести их в гармонию и создавать из них миры. Ты исследуешь и будешь управлять космическими силами, будешь повелевать фалангами высших духов, разум твой будет способен все воспринять и обсудить, дисциплинированная воля поддержит равновесие сфер, и станешь ты разумным слугой Высшей мудрости.
Как последнее испытание тебе надлежит смело преодолеть последнюю преграду, отделяющую тебя от твоего Создателя, чтобы постичь Его наконец во всем Его величии и бесконечной премудрости… Разве всего этого не достаточно для удовлетворения и оценки приобретенного тобой знания. Подними голову, Супрамати, и разверни свои духовные крылья. Не гляди никогда вниз, там – пропасть, а в ней сторожат сомнение и заблуждение. Смотри на светлую высь, и крылья твои унесут тебя в бесконечность, где царит гармония.
Супрамати слегка покраснел, глаза его вспыхнули, и он протянул обе руки Эбрамару.
– Благодарю тебя, дорогой учитель, я никогда не забуду этого часа. Слова твои подкрепили меня и дали понять, как всегда близка ужасная опасность, подстерегающая даже душу вооруженного мага. Как надо быть постоянно настороже относительно преследующего нас упорного и ловкого врага!
Эбрамар пожал ему руку и весело сказал:
– Довольно серьезных дум. Войдем, друзья, в наш воздушный корабль, где я обещал угостить вас ужином.
Он провел их в одну из зал, где все сели за стол, и Эбрамар достал из шкафа корзину с сухарями – удивительно легкими, превосходными по вкусу и «очень питательными», – шутя добавил он. Вслед за сухарями он подал запеченные в тесте овощи и фруктовое желе, которое они запивали вином.
Все повеселели и говорили оживленно, но уже спокойно о великом путешествии, а Нарайяна пришел снова в прежнее игривое настроение.
– Твои блюда очень воздушны, но не дурны, – сказал он со смехом, – хотя такой ужин не может сравниться, конечно, с жареными кабанами, которых я едал некогда при дворе короля Ричарда, и ни одна из прекрасных дам того времени его не одобрила бы. Но на столь дальний путь нельзя запасаться кабанами.
– Тем более, что и кабанов уже более нет, – засмеялся Дахир.
– Ну, мы найдем их в новом отечестве, и я предвижу, что мы устроимся там довольно сносно. Как только высадимся, я немедленно поставлю на работу всех низших, которых спасу, да местных «скотов» прихвачу и построю дворец, – решил Нарайяна.
– Славный из тебя выйдет пастырь. Уж ты не оплошаешь себя устроить, – чуть насмешливо заметил Эбрамар.
– Ах, Боже мой! Надо же их чем-нибудь занять. Ведь если все будут только угощаться и витать вокруг новой планеты, так в грех впадут. Ты сам сотни раз говаривал мне, что праздность есть мать всех грехов. А так как там не будет ни театров, ни ресторанов, ни газет, ни светских увеселений, то все начнут дохнуть со скуки и рады-радешеньки будут работать.
– Конечно, конечно. Я вижу, ты будешь образцовым администратором, милый Нарайяна, и как только мы разделим планету на государства, то непременно сделаем тебя царем.
– Благодарю, Эбрамар, и надеюсь оправдать твое доверие. И тогда обо мне создастся легенда, как о Раме или Гермесе, что я был образцом мудрости и знания, что под моим скипетром царил золотой век, – возразил шутя Нарайяна.
– Все это далекие мечты, – прибавил он со вздохом, – а сию минуту меня беспокоит настоящее. Предстоит вступить в общество, а я не имею понятия, где заказать платье. Может быть, и портных нет уже, и мне придется самому мастерить себе какую-нибудь кацавейку, потому что в этой тунике, прекрасной для мага, я не рискну показаться в салоне.
– Успокойся, портные еще есть, и Нивара получил приказание заняться вашим туалетом и экипировать вас так, чтобы никто не заподозрил, откуда вы явились, – успокоил Эбрамар.
– Надеюсь, та дама XX века, которая оставила столь подробное описание наших особ, не предсказала, что мы снова явимся в конце мира. Она обладала прескверной привычкой быть слишком точной в описаниях, – весело сказал Супрамати.
– Во всяком случае наш долг рыцарей обязывает нас поискать – не перевоплотилась ли она в такую критическую минуту; в таком случае, она может описать нас как законодателей и гениев новой планеты, – вставил Дахир.
Все от души посмеялись.
– Нет пророка в своем отечестве. Так и эта бедная дама. Потому что, поверь в свое время люди ее предсказаниям, они исправились бы, а человечество не очутилось бы теперь накануне своей гибели, – заметил Эбрамар, вставая.
Они вышли и четверть часа спустя очутились в кабинете Эбрамара.
Там ожидал их Нивара, с восторгом бросившийся в объятия Супрамати.
Супрамати обнял его и поблагодарил за выказанное расположение.
– Я с радостью вижу, – прибавил он, – что ты добросовестно работал и сделал большой шаг вперед.
Нарайяна немедленно завладел молодым адептом и принялся расспрашивать его о костюмах и современных нравах; а так как Дахир уселся и внимательно их слушал, то Эбрамар увел Супрамати в свою лабораторию.
Это была обширная круглая зала с колоннами, заставленная странными и невиданной формы инструментами.
Эбрамар показал ученику части аппарата, который должен был унести в пространство воздушное судно с земными переселенцами.
После оживленного обсуждения ученые перешли в смежную залу, мрачную и едва озаренную слабым голубоватым светом.
Зала эта с высоким, как в соборе, потолком была тоже необычного вида; посредине помещался огромный круглый и массивный золотой стол, а на нем аппарат, при виде которого могла закружиться голова.
Перед ними был как будто колоссальный часовой механизм: маленькие хрустальные или металлические кружки и разной величины блестящие колесики, которые быстро вертелись, выбрасывая разноцветные огоньки.
Длинные и тонкие, как волос, стрелки бегали по дискам, а из длинных, с расширенными краями трубок выходили точно фосфорические ленты, которые, развертываясь спиралью, поднимались вверх и исчезали во тьме свода. Все это пыхтело, трещало и дрожало, а крошечные молоточки отзванивали такт, точно колокольчики. По краю стола расположены были эмалированные разных цветов кнопки вроде электрических, которые сообщались с блестящими проводами, проходившими по всему механизму.
– Ты уже знаком отчасти с механизмом этого телеграфа, хотя не видел его в действии, – сказал Эбрамар, показывая своему ученику подробности аппарата и объясняя его работу.
– Вот с помощью такой машины мы сносимся со святилищами посвящения планет нашей системы и переговариваемся с иерофантами далеких миров.
Закон тот же, что и для беспроволочного телеграфа; надо только уметь управлять вибрационными волнами и уловить желаемое направление. Все святилища нашей системы находятся в постоянном общении, потому что то же космическое строение поддерживает между ними взаимное равновесие.
Совершенно излишне, конечно, и даже опасно давать эту тайну в распоряжение толпы. Знай профаны наши средства сношения с соседними человечествами, нашлись бы, наверно, смельчаки, которые возмечтали бы о завоевании новых планет и устроили бы заговор, чтобы завладеть нашим воздушным флотом, а затем отправились бы вместо нас, – добродушно усмехаясь, закончил Эбрамар.
– Ты прав, учитель. Древние иерофанты имели серьезные основания окружать тайной свою науку. Страшные силы стихий в руках недоучек приносят больше зла, чем добра; обилие дурно использованных или во вред примененных открытий и способствовали разрушению нашей планеты за много времени до назначенного ей срока, – со вздохом произнес Супрамати.
– Скажи мне, учитель, – прибавил он минуту спустя, – дозволено ли нам будет там пользоваться нашим знанием, чтобы устроить себе жизнь, сходную с нашей настоящей?
– Без сомнения. Для нашей работы и ученья нам необходим мирный и удобный приют; но мы, конечно, не злоупотребим нашей наукой и окружим ее, по обыкновению, непроницаемой тайной.
Глава восьмая
Спустя час Супрамати разговаривал у себя в комнате с Ниварой, который распаковывал большую корзину, стоявшую на столе, и раскладывал на диване вынутые из нее платья.
– Ты непременно сам хочешь нарядить меня, милый Нивара? Говоря правду, для меня чистое наказанье – необходимость менять свою белую тунику, и легкую и удобную, на какой-нибудь глупый и смешной современный костюм, – заметил Супрамати.
– Да, я считаю за честь служить тебе и с удовольствием буду твоим секретарем, дорогой учитель; а младший назначенный к тебе адепт может быть моим помощником, – ответил Нивара, глядя с любовью на него своими блестящими, радостными глазами. Супрамати встал и пожал его руку.
– Ну, что ж, начнем, пожалуй, маскарад. Я вижу, ты уже разобрал свой магазин, – прибавил он, смеясь.
– Вот прежде всего черное шелковое трико – главная часть туалета, так как сорочек уже не носят. Не бойся, оно не полиняет, это первый сорт; но я думал, что черное тебе, может быть, будет неприятно, а потому взял такое же белое, очень тонкое, которое не стеснит.
– Благодарю, ты предупредил мое желание. Признаюсь, мне не очень улыбается эта «черная кожа», – ответил Супрамати, надевая трико.
– А вот сапоги. Их уже не делают из кожи; животные стали слишком редки, чтобы своей кожей обуть все человечество; но взгляни, это очень хорошая подделка – прочно и изящно.
Супрамати надел сапоги и застегнул довольно широкий кожаный пояс; Нивара завязал ему на шее шелковый шарф большим бантом и затем подал шляпу с широкими полями, бумажник и часы, которые носились на золотой шейной цепочке, а прятались в карманчике на поясе. После этого Нивара надел на него сюртук без рукавов из черной, очень мягкой, тонкой и блестящей, как атлас, материи; довольно толстая подкладка похожа была на бархат. Ни воротничка, ни манжет не было.
– Ты не занимаешься моими волосами. Разве прическа а lа girafe уже не в моде? – полюбопытствовал Супрамати.
– О! Давным-давно. Теперь носят волосы как они есть, сколь велики они не были бы; только мужчины не отпускают их ниже плеч. Твоя прическа будет средней моды.
Супрамати подошел к большому зеркалу и с любопытством оглядел себя как чужого. Костюм ему не понравился; в нем было что-то эксцентричное и циничное по его слишком откровенной обрисовке форм. Но все-таки Супрамати был очень красив; трико удачно оттеняло его высокую стройную фигуру, а густые темные кудри придавали ему юношеский вид. Конечно, ни один простой смертный не заподозрил бы в красивом молодом человеке с огненным взором мага о трех лучах, на плечи которого легло столько веков. Однако более внимательный и, главное, чуткий наблюдатель почувствовал и понял бы, что в глубине этих ясных глаз таится нечто, делающее из этого человека совершенно отличное от прочих смертных существо.
Супрамати примерял шляпу, когда вошли Нарайяна и Дахир, одетые одинаково с ним, в сопровождении Небо и трех юных адептов младшего разряда, назначенных состоять при магах секретарями, помощниками или посланцами. Нарайяна был в веселом настроении. Он кокетничал и паясничал в своем слишком узком костюме, а большие черные глаза лукаво и самодовольно блестели. Он представил Супрамати трех адептов, объяснив, что этим прелестным юношам каждому в отдельности не более двух сотен лет.
– Совсем младенцы. А теперь простимся скорее с Эбрамаром и едем. Надо спешить, чтобы попасть на большую станцию до отхода поезда, – торопил он.
– А разве опять в ходу железные дороги?
– Нет, ваша светлость, – поспешил ответить один из молодых секретарей. – Теперь действуют чрезвычайно быстрые и удобные воздушные поезда.
После краткого дружеского прощанья с Эбрамаром маги со своей свитой сели в воздушный экипаж и скоро тихо уснули сном смертных.
Занимался день, когда их разбудили. Едва окончили они туалет, как экипаж их пристал к огромному и странному зданию, выстроенному сплошь из металла и стекла.
Это был целый ряд массивных четырехугольных башен вышиною с башню Эйфеля, но стоявших друг от друга на большом расстоянии.
Внутри находились подъемные машины для путешественников и багажа, рестораны, билетные кассы и т.д. Все это работало автоматически и мало интересовало наших магов.
Вершины башен соединялись огромным металлическим мостом, представлявшим собой пристань, возле которой, прикрепленное летучими мостиками, качалось что-то похожее на колоссальную змею.
Действительно, воздушный поезд походил на змею. Голова, казалось, разевала гигантскую пасть, внутри которой ревел, меча искры, огромный электрический аппарат; под брюхом воздушного чудовища висели сотни шаров, а на спине красовалось что-то вроде прозрачных и подвижных крыльев.
По одному из переходных мостиков путешественники наши во главе с Ниварой вошли в поезд и бегло осмотрели его, прежде чем занять свое купе.
Коридор, проходивший вдоль вагонов, – если можно назвать их этим именем, был достаточно широк, чтобы вместить где полки с книгами, а где буфеты.
Дешевые купе были малы, на два или четыре места. Дорогие же имели по два отделения, более или менее просторных: залу и спальню. Одно из таких, наибольшего размера, заняли Дахир, Супрамати и Нарайяна.
Все было устроено с удобствами и изысканной роскошью.
– Недурно в общем. Но советую вам, друзья, выйти в коридор, поглядеть на дамские туалеты, – предложил Нарайяна, все осмотревший с видом знатока.
Дахир и Супрамати не могли удержаться от хохота и предложили ему взять в проводники для изысканий Нивару; но тот не хотел ничего слушать и почти силой увел всех с собой.
Только что они остановились около одного буфета, как туда же подошли две дамы и при помощи автомата налили себе по стакану какой-то шипучки вроде сельтерской воды.
Обе были молоды и красивы; но костюмы их Супрамати нашел и неприличными, и неграциозными.
На одной, высокой черноглазой брюнетке, было розовое трико, производившее впечатление нагого тела; поверх было одето нечто вроде кимоно с широкими рукавами из розовой, вышитой серебром материи и на белой подкладке. На черных, восхитительно причесанных волосах красовался розовый бархатный берет с бриллиантовой пряжкой.
На второй, хорошенькой среднего роста блондинке трико было черное и черное же кимоно на голубой подкладке, а на голове голубой берет с белыми цветами.
– Тоже недурно, но уж слишком откровенно, – заметил Нарайяна с чуть заметной насмешкой, когда путешественницы отошли.
– Да, прежние платья совершенно изгнаны, – сказал Нивара, когда они входили в свое купе.
– А неужели и старухи носят такой же смешной и противный костюм? – осведомился Супрамати, садясь у окна.
– Старухи?! Да ни старух, ни стариков больше нет; наука совершенно упразднила старость. Одно из последних изобретений сделало совсем не нужными искусственные зубы; потому что, как только зуб изнашивается, на его место выращивают другой…
Теперь также устроены электрические ванны с разного рода втираниями, уничтожающими морщины. Что касается волос, то их тоже выращивают, как траву и любого цвета, по желанию, – пояснил Нивара.
– Черт возьми! Да эти люди в лучших условиях, чем мы; они наслаждаются вечной молодостью, без этой каторги быть бессмертными! – воскликнул, смеясь от души, Дахир.
– У медали есть и оборотная сторона. Вся эта искусственная ультраинтеллигентная мнимая молодежь – слабая, хилая и нервная – подвержена тяжким болезням. Вообще, это – осужденное, приговоренное поколение, – ответил, вздыхая, Нивара.
– Увы! Грустное время, жалкое человечество, – заметил Супрамати. – Да и может ли оно быть иным в этом мире, без Бога, без церкви, без законов, без правды; в мире, где царит лишь поклонение «животному». Кстати, Нивара, Нарайяна описал нам чудо Лурда и сказал, что остались еще христиане, словом, верующие. Много ли их?
– О, нет, очень мало; христиане составляют лишь очень бедную и гонимую секту. Живут они по уединенным, разоренным землетрясениями местам, да на заброшенных островах или в подземельях; словом, почти в пустынях, где «баловни» нашего времени не согласились бы и дня пробыть. Селятся они поблизости от древних святых мест или у тайников, где скрывают мощи, а не то чудотворную, особо чтимую икону.
– А не можешь ли сказать, Нивара, какие сохранились святые места помимо Лурда? – спросил Дахир.
– Храм Гроба Господня сохранился; но уцелел он благодаря чуду, еще более великому, чем в Лурде. Я должен описать вам это в высшей степени интересное явление. Вы понимаете, что святое место, где сотни лет скапливались молитвенные излучения, возбуждало ярую ненависть сатанистов. Этот очаг, так сказать, света и тепла, обновлявший и подкреплявший столько душ, не давал им покоя: особенно же приводили их в бешенство совершавшиеся там обращения к вере в Бога. И одно из таких обращений, особенно блестящее потому, что произошло с одним из их лагеря, обратившегося к покаянию, переполнило, как говорится, чашу.
На собрании главарей люциферианства вместе с неверующими ни в Бога, ни в сатану, но которых, однако, убедили, что это «гнездо фанатиков» заражает умы «обскурантизмом», было единогласно решено взорвать храм и Святой Гроб, а сколько тут было кощунства и всякого богохульства, так язык не поворачивается вам повторять.
Короче говоря, преступный план нашел множество сторонников, и целая армия, вооружившись бомбами и другими разрушительными средствами, с пением кощунственных песен, в подражание песнопениям священным, двинулась на Иерусалим.
По мере приближения, возбуждение озверелой толпы все росло. Во главе процессии несли статую Бафомета, а Царица шабаша исполняла впереди бесстыдную пляску; потому что, прежде чем уничтожить святое место, они намеревались осквернить его, справив там свой дьявольский шабаш.
Весть о приближении этого сатанинского полчища долетела до Иерусалима, вызвав среди верующих ужас и смятение. Собрались они в большом, сравнительно конечно, числе, так как готовились, по обычаю многих веков, праздновать Пасху. Они хорошо понимали, что кощунники умышленно избрали святую ночь для того, чтобы овладеть храмом и уничтожить его. А в то время епископом Иерусалимским был старец великого подвижничества, высокого благочестия и геройского мужества.
Известие о приближавшейся опасности не смутило его мужества и твердости духа. Проведя ночь на молитве у гроба Христа, он созвал верующих и красноречивым словом внушил им не трусить и не бежать, а защищать священное место по мере сил, положившись в остальном на волю Господню.
Слово его произвело желанное действие, и восторженное состояние осенило богомольцев. Они знали, что заплатят жизнью за верность Спасителю, но бодрость их не слабела; на коленях, с зажженными в руках свечами, пели они хором гимн воскресения, а вера их была так горяча, воззвание к Богу с мольбой о помощи и поддержке так сильно, что совместная молитва их восходила, как огненный столб, и обратилась над храмом в лучезарное облако. Весь храм положительно сверкал астральным светом; но верные, погруженные в глубокую молитву, не отдавали себе в том отчета, а сатанисты, само собой, не заметили великой невидимой силы, собравшейся вокруг святого места, которое они собрались уничтожить.
Наконец дьявольская рать подступила к храму, а крики их и бесстыдные песни слышались уже вблизи. Тогда верные запели «Христос Воскрес!», а маститый епископ с крестом в руках, подняв взор к небу, молился с восторженной верой.
И в ту минуту, когда Бафомет с Царицей шабаша чуть не очутились в ограде храма, небо точно воспламенилось, земля поколебалась и расселась, образовав огромные трещины, из которых вырывалось пламя и дым. Говорят, это было нечто ужасное; подземные удары вперемежку с раскатами грома были такие, каких никто от роду не слыхивал. Сатанинское воинство было буквально поглощено разверзшейся под ним бездной; казалось, что рушится сама гора, на которой стоял Иерусалим.
Следующий день осветил ужасную картину сошествия Божьего гнева.
Там, где возвышалась гора с Иерусалимом, образовалась глубокая долина, окруженная черными скалами и ущельями. Большой, пышный город был совершенно уничтожен землетрясением, а цветущие окрестности испепелены и являли собой дикую, бесплодную пустыню.
Но удивительнее всего то, что скалы во время крушения образовали как бы стену, которая ограждала и защищала ту часть храма, где находился Святой Гроб; очевидно, весь храм опустился вместе с землею и, не считая ничтожных повреждений, отнюдь не пострадал.
Бывшие в храме верные потеряли сознание во время катастрофы; они упали, словно задохнувшись, и только спустя несколько часов многие из них очнулись.
Между ними был и старый епископ, который – едва вернулись к нему силы – отслужил благодарственный молебен. С тех пор в этой дикой долине собираются остатки христиан; там существуют даже две небольшие тайные общины, мужская и женская, которые проводят жизнь в посте и молитве. Но выходить из долины и за пределы церковной ограды они не смеют, потому что места этого избегают и страшатся люцифериане.
– Как глубоко, значит, укоренилось зло, если даже столь очевидное доказательство могущества и заступничества Божественного не обратило неверующих и не привело их к покаянию, – заметил Супрамати, поблагодарив Нивару за интересный рассказ.
Поговорив еще некоторое время, они узнали из беседы, что направляются в Царьград; затем Дахир, сославшись на усталость, ушел в свое отделение.
Но Супрамати удержал Нивару с Нарайяной, и они продолжали разговор о минувшем и грядущем.
До начала своей проповеди Супрамати предполагал посетить все места, где пребывали оставшиеся верными Богу; а предварительно все маги должны были присутствовать на общем совете, где соберутся посвященные, назначенные работать в тяжкое последнее время.
Маги не ласкали себя надеждами, зная, что борьба будет тяжелая и изнурительная, так как сатанисты были даже уверены в безнаказанности и не подозревали столь близкой кончины планеты. Изумительные открытия последних времен возбудили в человечестве безмерную гордость, а духи тьмы, овладевшие массами, убаюкивали их еще более блестящими надеждами.
Жизнь должна была быть, по их понятиям, сплошным бесконечным праздником, которого не нарушат ни старость, ни болезнь, ни смерть.
Ослепленное гордостью и безумной жаждой наслаждений, людское стадо, пировавшее на краю пропасти, не знало, что те, кто толкал его на преступления, кощунства и святотатства, предвкушали заранее исполинские гекатомбы, которые готовила кончина мира. Сколько трепещущего мяса людского, дымящейся крови, жизненного флюида послужит кормом мерзким гиенам пространства, питающимся падалью.
Нарайяна сделал по этому поводу замечание, а Нивара воскликнул:
– Ах, как счастливы мы, какая неоценимая награда за нашу работу – в возможности переселиться в новый мир и заслужить мирную кончину в свете высшей сферы, вместо того, чтобы нести страшное наказание и сделаться добычей адских вампиров.
– Да, – ответил Супрамати. – Милосердие Создателя равно Его мудрости, и чтобы доказать Ему нашу благодарность, нам надо хорошо поработать и спасти детей Христовых, подтвердив притчу о семи мудрых и семи неразумных девах. В настоящее время она исполняется буквально. Мудрые девы достойно вынесли испытания; любовь их к Богу не ослабла и они покорно ожидают страшного суда; а вера и молитва, как неугасимые лампады, горят в их душе. Девы же неразумные забыли свое божественное происхождение, отвергли своего Создателя, и тьма объяла их; они погасили огонь небесный, ведущий к Богу и озаряющий тернистый путь восхождения. Бедные слепцы! Тяжкое ждет их наказание и никакой свет не озарит души во время ужасного хаоса, который наступит, – закончил с грустью маг.
Некоторое время разговор еще шел на ту же тему, но Нарайяна заметил, что в купе душно, и потому пожалел, что нельзя открыть окно.
– В конце поезда около машины устроен крытый балкончик, я могу свести вас туда, – предложил Нивара.
Вскоре все трое стояли на узенькой галерейке с широким, открытым настежь окном, на которое они облокотились.
Надо было иметь очень крепкую голову, чтобы она не закружилась при взгляде наружу; ибо, насколько мог обозреть глаз, не видно было ничего, кроме неба и облачного океана, скрывавшего землю. Но бессмертные не знали ни страха, ни головокружения, и со спокойным любопытством любовались действительно захватывающим зрелищем, которое развертывалось перед ними.
