Когда на другой день прибыла депутация, Супрамати объявил, что согласен принять вверяемую ему власть, и тотчас был осыпан льстивыми, раболепными поздравлениями и изъявлениями радости прибывших сановников. Они не догадывались, что проникновенный взор мага читает в их лицемерных сердцах и видит враждебно-завистливые мысли их и предательские замыслы.
      Но прекрасные и ясные глаза Супрамати не выдали его знания. Он дружелюбно ответил на приветствия, дал одеть на себя короткое белое одеяние, вышитое золотом, и голубой плащ, а на голову возложил широкий золотой, усыпанный драгоценными камнями венец. Затем он отбыл в королевский дворец.
      На верху главной лестницы его ожидала невеста. Расстроенная пережитым волнением, Виспала подняла на него робко полные слез глаза и любовно взглянула; когда же он с приветливой улыбкой взял ее руку, поцеловал и нежно прошептал несколько слов, глаза заблистали от радости, и она, сияя счастьем, направилась с ним на пир.
      Бракосочетание назначили через шесть недель, но бразды правления были теперь же вручены новому королю, и после председательствования впервые на собрании Совета Супрамати удалился в свои покои.
      Он взял с собой для личных услуг двух учеников, и это создало ему новых врагов. Придворные, считая, что имеют на эти должности неотъемлемые права, были взбешены «прихотью» этого «проходимца», посмевшего предпочесть им таких же темных и ничтожных людей, как и сам.
      Супрамати понимал, что его призрачное царствование будет недолговечно; поэтому он хотел возможно полнее использовать бывшее в его распоряжении время для того, чтобы ввести преобразования и заложить основы религии, которая вернула бы народы к так долго отрицаемому Творцу.
      Благодаря его энергии, ему удалось наконец отменить прежде всего возмутительный закон обречения на смерть больных, а затем и кое-какие другие менее важные, но одинаково жестокие и неправые законоположения.
      С едва скрываемым неудовольствием слушали сановники этого совершенно неизвестного им человека, когда тот говорил о милосердии, прощении, добре, и затем «дерзкой», по их мнению, рукой намеревался ниспровергнуть все общественно-политическое устройство государства, существовавшее многие века. Хороши или дурны были законы, но все к ним привыкли, и большинство заинтересовано было в их сохранении.
      Общее недовольство привилегированных классов росло, приобретая все новых сторонников, а Супрамати ничего казалось не замечал и неотложно продолжал свое преобразовательное дело. Ежедневно по вечерам он проводил несколько часов с Виспалой, поучая ее и развивая ее ум.
      Теперь молодая королева вполне сознала, насколько была ниже избранного ею мужа, и пламенно желала умственно дорасти до него. Она умоляла Супрамати просвещать ее и внушить ту веру, которую он исповедовал, и, конечно, у него не было более усердной, убежденной и горячей ученицы.
      Тем временем среди населения распускали насчет нового короля гнусные и тревожные слухи. На первом месте стояло клеветническое обвинение в чародействе, при помощи которого он уморил короля, а затем околдовал его наследницу, чтобы забрать в руки власть. Арфа, с помощью которой Супрамати совершал исцеления, оказалась тоже орудием волшебства, а сам он выставлялся несомненным и опасным агентом «горцев», пытавшихся через него восстановить старые предрассудки и запрещенные под страхом смерти волхвования. Все эти толки приняли такие размеры, что друзья Супрамати сочли своей обязанностью предупредить Виспалу о подготовлявшейся революции.
      Супрамати работал в своем кабинете, когда к нему влетела его невеста, бледная и дрожавшая как в лихорадке. Прерывающимся от волнения голосом передала она ему слышанное.
      – Я все это знаю, – ответил спокойно Супрамати, усаживая расстроенную Виспалу.
      – Знаешь и не делаешь ничего, чтобы предотвратить грозящую тебе смертельную опасность?…
      Она упала на колени и с рыданиями протянула к нему руки:
      – Беги, Супрамати, скройся, пока не будут истреблены твои враги. Я сумею разоблачить и наказать негодяев, а когда они будут брошены в пропасть, тогда ты беспрепятственно вернешься сюда.
      Супрамати поспешил поднять ее и сказал, качая головой:
      – Нечего сказать, хороший я подал бы этим пример, как надо применять на деле мои поучения. А вот лучше скажи мне, веришь ли ты сама, что я колдун?
      – Нет, конечно, нет! Но у тебя так много врагов, и они так злобствуют…
      – Ты должна была бы понять, что проповедуемые мною великие истины, которые должны укорениться у вас, вызывают ярость обитателей ада; а тут они встречают, к сожалению, слишком много пригодных для их целей, хотя и бессознательно слепых орудий в лице извращенного населения. Было бы недостойно мне бежать от судьбы, трусливо прятаться и снова явиться, когда всякая опасность минует. Успокойся, Виспала, и не бойся ничего: случится лишь то, чему надлежит быть.
      Грустная, с мрачными предчувствиями в душе ушла к себе юная королева.
      Ободренные мнимым неведением и бездеятельностью Супрамати, заговорщики осмелели, удвоили энергию и скоро почувствовали себя настолько сильными, что решили избрать день королевской свадьбы для выполнения своего плана. Но так как, несмотря на все их старания, у Супрамати оказалось все-таки много сторонников среди бедноты и особенно в рабочем населении, то заговорщики решили подмешать сильнонаркотическое средство к угощениям в честь торжества. Таким образом, защитники Супрамати уснут и не будут иметь возможности помешать исполнению плана; а пока они еще проснутся да сообразят, в чем дело, их возлюбленного пророка уже не будет в живых.
      Настал наконец день свадьбы. Гражданская церемония была пышно отпразднована, а затем королевская чета торжественно объехала город, радостно приветствуемая народом, который потом разбрелся по разным местам, где для населения были приготовлены развлечения, угощения и подарки. Во дворце короля и королеву ожидал пир. На возвышении был приготовлен стол с двумя креслами для новобрачных, в золотом тонкой работы кувшине налито было старое дорогое вино.
      Супрамати был сосредоточен и спокоен, королева – грустна и встревожена…
      Как только они сели, Супрамати нагнулся к молодой жене и тихо шепнул:
      – Не пей этого вина, иначе ты заснешь опасным сном.
      – Это яд? – пробормотала она в испуге.
      – Нет, сильное снотворное средство, – ответил Супрамати, делая вид, что пьет, любезно отвечая на тосты гостей.
      Пир был в полном разгаре. Тогда, пользуясь тем, что шум музыки и разговоры заглушали его слова, Супрамати снова нагнулся к жене и сказал нежно, но твердо:
      – Призови все свое мужество, Виспала, и вооружись достоинством женщины и королевы. Приближается тяжелая минута, – он крепко стиснул ее руку. – Нас разлучат с тобой, и часы мои, вероятно, сочтены…
      – Так я умру с тобою! – прошептала одинаково тихо Виспала, дрожа как в лихорадке. Супрамати сделал отрицательный жест.
      – Нет, живи, чтобы поддержать и продолжить мое дело. Храни с любовью воспоминание обо мне, а я, хотя и невидимый для тебя, всегда отвечу на твой призыв…
      Его прервали глухой шум извне и крики; вслед за сим в залу ворвалась многолюдная толпа вооруженных людей, во главе которой был прежний претендент на руку принцессы.
      – Схватите этого чародея, который гнусным волшебством завладел короной, убил Инхазади и ослепил сердце королевы! – кричал он, указывая на поднявшегося Супрамати, за которого судорожно схватилась Виспала.
      В зале поднялся страшный шум. Сторонники Супрамати бросились защищать его, и вокруг королевского возвышения загорелся бой. Но так как бунтовщики были в большом числе и нашли, кроме того, в зале единомышленников, то быстро оказались победителями, и глава заговорщиков взошел на эстраду.
      Тем временем Супрамати снял королевский венец и сказал спокойно:
      – К чему эта бойня! Я ведь не защищаюсь.
      – Это ничего не значит. Теперь дело идет не о драке или колдовстве, а о том, чтобы оправдаться перед судом, – со смехом возразил глава бунтовщиков.
      Виспала глухо вскрикнула, упала на колени и стала умолять, рыдая, об освобождении мужа.
      Супрамати быстро поднял ее и прошептал на ухо:
      – Стыдись вымаливать мое помилование!…
      На минуту, под влиянием могучей воли мага, Виспала как будто успокоилась, и Супрамати воспользовался этим, чтобы поцеловать ее и благословить.
      Когда хотели увести сверженного короля, она опять уцепилась за него, но ее силою оторвали от мужа; затем она лишилась чувств, и ее унесли.
      В большой зале Совета спешно собрался временный Верховный суд, составленный из наиболее ярых врагов пророка.
      Пред этим кипевшим враждой и страстями ареопагом стоял спокойно Супрамати: грустно, задумчиво смотрел он на жестокие лица своих обуреваемых завистью судей, которые не сумели оценить высшее существо, отданное судьбою в их распоряжение.
      С удивлением и недоверием смотрел председатель на голубоватый пар, окутывавший Супрамати; но потом, словно спохватившись, неистово крикнул:
      – Оправдывайся, дерзкий узурпатор, против тяготеющих над тобой страшных обвинений! Пользуясь своей волшебной силой, ты дерзнул восстановить на нашей планете символ креста, сверженного уже целые века. Ты осмелился призывать отрицаемого нами Бога, поклонение Которому воспрещено под страхом смерти. Ты соблазнил толпу вступить в преступные сношения с невидимым миром, проникнуть за опущенную нами завесу, которая скрывает раздоры и многие гибельные, сокровенные тайны. Своей странной музыкой и ядовитыми ароматами, извлекаемыми тобой из пространства, ты очаровываешь и соблазняешь людей до такой степени, что подчинил себе сердце даже нашей королевы, и она, вопреки обычаю, помимо многих достойных людей, выбрала мужем и королем тебя, темного происхождения проходимца. А теперь признайся, прежде всего, кто – ты, человек неведомой и невиданной расы? Где ты родился? Кто твои родители? Где научился ты вредной науке, которой пользуешься на нашу погибель, ибо твои поучения, несомненно, вызовут междоусобную войну.
      Супрамати молча слушал горячую, злобную обвинительную речь своего судьи и, когда тот умолк, ответил спокойно:
      – Я – сын света, ваш Отец – также и мой. Рожден я той же божественной, одушевляющей и вас искрой, а единственные мои чары заключаются в превосходстве ученого над невеждой. Слабый и слепой невежда – раб случайностей и всех посещающих его невзгод; мудрый предвидит события и умеет предупредить их последствия.
      – Плохой ты, значит, мудрец, если не сумел предвидеть наши замыслы и довольно тягостные для тебя последствия, – оскалив зубы, заметил один из самозванных судей.
      – Ошибаешься, Рагадди. В тот день, когда я исцелил твоего единственного сына, я узнал уже, что ты участвовал в совещании, где обсуждалась моя смерть. Кто же из нас двух сеял раздор? Но это ничего не значит; я здесь – по воле моих учителей, чтобы посеять между вами любовь и веру; свет же, которым я озарил тьму, уже не угаснет. Дело мое исполнено. А вы теперь исполняйте свое: разбейте цепи, привязывающие меня к этому миру. Такова участь пророка – запечатлеть своею кровью проповедуемое им учение.
      – Ты стал много покорнее, великий волшебник. Почему не защитишь ты себя каким-нибудь колдовством? Раз ты умеешь обращать в кротких овечек диких животных, так почему не воспользоваться имеющимися в твоем распоряжении силами? Или тебе не хватает арфы и все твое могущество заключается в этом именно талисмане?
      – Не все ли вам равно, в чем мое могущество, когда я им не пользуюсь. Повторяю, исполняйте ваше дело – старое, как мир, но всегда новое – убейте пророка, дабы кровь его очистила нечестивым атмосферу.
      – Тогда не будем терять времени, чтобы не помешать этому «очищению атмосферы», – с насмешкой ответил председатель и произнес приговор, которым Супрамати надлежало изрешетить стрелами, а потом сжечь.
      – На заре приговор над тобою будет приведен в исполнение, и когда ветер развеет твой пепел и от тебя не останется ничего, мы с корнем вырвем все посеянные тобой заблуждения. – прибавил он с выражением лютой ненависти.
      По-прежнему спокойный, Супрамати дал заковать себя в цепи, после чего его увели в подземную темницу и там заперли.
      Оставшись один, он опустился на лежавшую в углу кучу сена. Как противоречило великолепное, нарядное одеяние этому мрачному и затхлому подземелью.
      Пока он размышлял, странное настроение овладело его душой.
      Он слыхал, что высшее посвящение требовало смерти адепта как доказательства победы посвященного над плотью и самим собой… Но ведь он бессмертный: мог ли он умереть?
      Правда, он очутился в другом мире иного химического состава, где первородная материя его земли не производит, может быть, свое обычное действие. При первом покушении он был же ведь ранен и страдал даже от раны, хотя она удивительно быстро зажила.
      В случае смерти он будет и телесно разлучен со своими учителями, с Эбрамаром, например, и, следовательно, лишен возможности перейти на новую планету, куда братья его пойдут законодателями… Где же и каким образом применит он тогда приобретенное им знание?
      Несомненно, путем науки учителя могли бы собрать новую материю на его астральном теле; но это было бы уже нечто иное; словом, будущее было туманно, а путь не был предначертан и ясен…
      Супрамати слегка смутился; в нем проснулась какая-то смутная тоска, а душу давила непонятная тяжесть, и у него слегка закружилась голова. Ему казалось, что воздух становится удушливым, и, охваченный внезапной слабостью, он прислонился к стене. В этом полудремотном состоянии ему послышались отдаленные голоса:
      – Зачем ты покинул гималайский приют? Куда привела тебя ненасытная жажда совершенствования… Ради мнимой, призрачной славы быть пророком, ты должен теперь умереть и остановиться на полпути. Почитаемые тобой руководители просто обманули тебя, толкнув на испытание, которое уничтожит телесно, а плоды награды скушают другие. А какая отвратительная смерть ожидает твое совершенное, одухотворенное тело! Ветер рассеет его на атомы, которые затем отлетят в хаос…
      Дрожь пробежала по телу Супрамати. Он вдруг почувствовал, будто его пронизывают острые иглы, причиняя страшную боль; вместе с тем вблизи загорался костер, распространявший нестерпимый жар, а огненные языки ползли к нему и лизали уже его ноги, содрогавшиеся под огнем…
      Насмешливый же голос все шептал ему в ухо:
      – Чувствуешь ты, как стрелы впиваются в твое тело, и пламя пожирает его? Ты властен повелевать стихиями, однако это тебе воспретили… Ты не смеешь, видишь ли, пользоваться своим знанием для самозащиты! Какое издевательство. Ха-ха-ха!…
      От ужаса перед терзавшими его нечеловеческими страданиями холодный пот покрыл тело Супрамати; в нем что-то содрогалось, отбивалось и возмущалось.
      Он смутным взором глянул на костер, который будто исчезал в разверзшейся под ним пропасти. А над бездной, подобно темному облаку, реял зловещий пособник Сармиеля – Дракон сомнения со свитой чудовищ, порожденных тьмой и обычно окружающих человека, порабощенного плотью. Там пресмыкались и отвратительный, подлый страх, и унижающие, парализующие волю людей слабости, и гнетущая тоска перед неизвестностью…
      Дракон у порога – сомнение – противник страшный, стерегущий телесные слабости; он смело подступает к сыну света, как и к обыкновенному смертному. С низшей ступени лестницы совершенствования и вплоть до таинственной ограды великой загадки, таящей неизведанную, конечную судьбу души человеческой, – дракон сомнения неотступно сопровождает души, задерживая их восхождение и отравляя горечью заслугу победы.
      Могучее, как бушующая стихия, набрасывается страшное чудовище на малые, как и на великие души; это – неизбежная тень всего живущего, и тень роковая как для гения, так и для заурядного человека.
      В каждый тяжелый час разочарования и страдания лукавый голос шепчет:
      – Приди под мое крыло. Я дам тебе все, избавлю тебя от мучающих тебя знания и совестливости; я рассею перед твоими глазами убаюкивающие тебя обманы…
      Слабость Супрамати все росла; невыносимые боли терзали его, мысли мутились. Тем не менее он сознавал опасность, страшным усилием воли стряхнув охватившую его слабость разочарования и воровски закравшееся в его уже могучую чистую душу омерзительное сомнение. Да, сомнение оказывалось ужасным,
      коварным врагом; недаром предупреждали наставники об этом предательском, засасывающем болоте, могущем погубить его, обратить в ничто труды целых веков.
      – Наставники мои и руководители, не оставьте меня! – вне себя вскричал он, и в ту же минуту во мраке подземелья загорелся лучезарный крест.
      Супрамати вскочил, как наэлектризованный. С него точно спала тяжелая скала, и, подняв руку, он повелительно вскрикнул:
      – Отойди и исчезни, отродье адово! Ты могло искушать меня, но не пленить. С верой и любовью предаю я судьбу свою в руки моих руководителей, а душу моему Создателю. Да будет воля Его!…
      Он опустился на колени и стал так горячо молиться, что не заметил, как с ног и рук спали цепи; затем всякая боль прошла, а бездна и черные тучи сомнения исчезли с громом бури.
      Вдруг подземелье озарилось мягким серебристым светом, и перед Супрамати появился старейшина братства Грааля. Одежда его была словно выткана из алмазов, а ниспадавшая с плеч белая мантия терялась в сумраке подобно серебристому туману. В руке он держал чашу, увенчанную крестом.
      – Господь наш посылает Свою божественную кровь, чтобы подкрепить тебя и помочь довести до конца начатое тобой дело. Прими источник жизни вечной.
      Счастливый, полный веры и умиления, Супрамати вкусил пурпурной влаги, разлившейся огненным потоком по его жилам, придав ему силу и чувство невыразимого покоя.
      Видение исчезло, а он снова начал молиться с тем восторгом, который отторгает душу от земли и возносит ее в сферы гармонии и мира…
      Вошедшая в темницу вооруженная стража вывела Супрамати из его восторженного состояния; но люди видели окружавший узника ослепительный свет и с паническим страхом смотрели на него.
      Начальник стражи нетвердым голосом приказал Супрамати следовать за ним, а воины его испуганно глядели на валявшиеся на полу цепи.
      Занимавшаяся заря одевала землю белесоватым дремотным светом. Пленника вывели на небольшой, прилегавший к темнице двор, окруженный высокими стенами, и дверь за ним захлопнулась. Но едва он сделал несколько шагов, как из тени отделилась закутанная покрывалом женщина, с рыданиями бросилась перед ним на колени и обхватила его.
      Это была Виспала. Супрамати поднял ее, поцеловал и старался утешить, радуясь, что видит ее еще раз.
      – Мне разрешили проститься с тобой, но пережить тебя я не хочу. Нет сил! Слишком ужасно потерять тебя в ту самую минуту, когда мы соединились на всю жизнь. Я понимаю все свое ничтожество перед тобой и сознаю разделяющую нас пропасть, но для любви не существует расстояния. Как я ни жалка, я люблю тебя больше жизни…
      Слезы заглушили ее.
      Супрамати поднял ее поникшую головку, приветливо и нежно заглядывая в ее полные слез глазки.
      – Ты права. Чистая любовь, которой я тебя учил, не знает ни расстояния, ни преград, и духовно ты не можешь меня лишиться, потому что любовь твоя ко мне неразрывно связала нас навеки. Эта божественная связь доставит мне всегда твою мысль и принесет тебе мой ответ. Так не огорчай же меня в этот великий час преступными мыслями о самоубийстве. Такая смерть далеко отстранила бы тебя от меня. Наоборот, живи и чти память мою делами милосердия, полезной работой, распространением моего учения, и всякая обращенная тобою к Создателю заблудшая душа будет мне бесценным от тебя даром.
      Восторженная вера вспыхнула в прекрасных глазах Виспалы.
      – Я буду жить, Супрамати, чтобы сделаться достойной и приблизиться к тебе, – дивному существу, которое Господь по благости Своей дал мне узнать и полюбить. Всю остальную жизнь мою посвящу я распространению твоего учения.
      Она обняла Супрамати и поцеловала его, но в ту же минуту вздрогнула.
      – Уста твои сухи, дорогой мой, тебя мучает жажда? Эти изверги лишили тебя даже воды… Я предвидела это, возьми!
      Она достала из кармана красный, сочный фрукт и подала Супрамати, которому действительно хотелось пить. Он с удовольствием съел свежий, душистый плод и с минуту подержал крупную,
      как яблоко, и довольно большую косточку на ладони, а потом нагнулся и зарыл ее в землю.
      – На память об этой минуте и моей благодарности за доброе чувство, внушившее тебе мысль подкрепить меня, я оставлю дерево, плоды которого будут служить источником здоровья для бедных и обездоленных. А теперь помолись со мной.
      Он простер руки над местом, где посадил косточку, и из его пальцев потекли струи разноцветного света, а из ладони стали выходить облака пара, падавшего на землю и впитывавшегося почвой. Он весь точно преобразился, из глаз брызнули ослепительные лучи, и в то же время откуда-то послышалась удивительно мелодичная музыка.
      Виспала стояла на коленях и с дрожью в сердце, объятая очарованием, смотрела на происходившее перед ней необыкновенное явление. Она видела, как земля, вздрагивая, подалась, лопнула, и появился первый стебелек, который рос на глазах и превратился в невиданное, удивительное деревце.
      Белоснежный ствол его фосфоресцировал и был прозрачен, так что под корой видно было, как протекал красный сок.
      Супрамати опустил руки и сказал, обращаясь к Виспале:
      – Дерево будет цвести и давать плоды круглый год. Я одарил его благотворными целебными свойствами; каждый, кто подойдет к нему с верой и любовью, найдет в чистых его излучениях здравие телесное и душевное. А теперь, дорогая моя, прощай, за мной сейчас придут, – сказал Супрамати, поднимая онемевшую от горя и волнения Виспалу.
      Он поцеловал ее, благословил и, сняв с себя крест, надел его ей на шею.
      – Он будет опорой и покровителем. Завещаю тебе и свою арфу, которую спрятали ученики. Вы повесите ее в первом же храме, который воздвигнете Богу. Мысли мои и воля запечатлелись на инструменте, и струны будут звучать, когда понадобится; а издавать они будут лишь песни мира, укрепляющие нравственно и физически.
      Его прервал шум отворявшейся двери – вошел вооруженный конвой. Два воина унесли впавшую в беспамятство королеву, а другие окружили Супрамати, который шел спокойный и радостный, словно на пир, а не на казнь.
      Неподалеку от темницы небольшая кучка учеников и преданных друзей ожидала шествие, чтобы проститься со своим благодетелем. Начальник конвоя сдался на их мольбы и позволил подойти к осужденному. Супрамати каждого поочередно целовал и благословлял, а потом на прощанье сказал твердо:
      – Вместо того чтобы плакать, смотрите, как я буду умирать. Не одному из вас придется, может быть, запечатлеть своею кровью проповедуемые им истины; так приготовьтесь же, чтобы с достоинством выдержать этот час.
      Ради жестокого глумления, костер соорудили на той самой площадке перед пещерой, где жил Супрамати. Орудие казни господствовало, так сказать, над бездной смерти, от которой он спас тысячи людей. И бурный поток на дне пропасти никогда еще так не ревел и не пенился с такой яростью, словно и он негодовал против готовившейся чудовищной несправедливости людской.
      Супрамати не сопротивлялся, когда его привязывали к столбу; лицо его сияло глубокой, тихой радостью и восторженной верой. Ничто теперь не нарушало спокойствия его души; побеждено было то страшное и мерзкое чудище – сомнение, которое встает перед каждым умирающим, смущая его и омрачая великую минуту, когда для того разрешается загадка жизни. Маг без сожаленья встречал телесную смерть, чтобы возродиться в свете вечном.
      Когда с треском загорелся костер, душу его обняла восторженная молитва, и по мере того как она возносилась в обители света, отходил от него и стушевывался видимый мир. Он не чувствовал вонзавшихся в его тело стрел, и струившаяся из ран кровь казалась светлой и лучистой, а не густой и тяжелой, какая течет в жилах заурядного человечества. Невидимое раскрылось перед ним, и светлые существа окружали Супрамати, а в насыщенном мягкими ароматами воздухе звучала музыка сфер.
      Но вдруг небо покрылось темно-серыми тучами, яркая исполинская молния рассекла тьму, и земля задрожала, а люди попадали. Пурпурная звезда вылетела из костра, стрелой поднялась ввысь и исчезла в тумане.
      Через минуту из пещеры пророка с ревом хлынул кипучий и пенистый поток голубоватой воды и ринулся в бездну, увлекая за собой костер…
      Впоследствии убедились, что там, где прежде был горный ключ и водоем, земля образовала широкую трещину, из которой и хлынул поток сапфирового цвета воды, словно осыпанной фосфорическими искрами…
      Вынесенная из темницы Виспала скоро пришла в себя, но во дворец, однако, не вернулась и, опустив на лицо вуаль, последовала за страшным шествием. Наткнувшись по дороге на кучку учеников и друзей, Виспала остановила их и умоляла поднять народ, чтобы вести его спасать своего короля и благодетеля.