- Выпьем за находчивость, - сказал Степан Загогуля, председатель сельпо.
      - Лучше за бдительность, - сказал Довгалюк, председатель сельсовета.
      Директор школы Андрей Андреевич, который после третьей рюмки уже не мог внести никакого дельного предложения, туманно заметил:
      - Которые воруют, пьют за находчивость, которые их ловят, пьют за бдительность. Так и пьют все время, кто кого перепьет.
      - Молодец завфермой, - сказал гость. - Смешной анекдот, надо будет его запомнить. Я тоже знаю про тачку, только другой. Не уголовный, а психологический.
      - Ну-ка, ну-ка...
      - Один городской житель выкормил из поросенка свинью.
      Когда свинья вошла в пору, посадил ее на тачку и повез в село к своему куму, верней, не к куму, а к его кабану. Повез он, значит, свинью, привез обратно, утром смотрит - поросят нет. Он опять сажает свинью в тачку, везет в село, привозит обратно. Утром смотрит - поросят нет. Он опять сажает свинью в тачку, отвозит, привозит, утром говорит жене: "Пойди посмотри, может, тебе повезет". Посмотрела она и говорит: "Поросят нет, но свинья уже сидит в тачке".
      Долго смеялись. Смешной оказался анекдот.
      - Отвыкли люди от свиней, забыли, как у них это делается, - сказал завфермой. - Все "жигули" разводят, а "жигули" мяса не дают. Только собственное мясо наращиваешь от сидячего образа жизни.
      - Моя Марька только и знает, что сидит в тачке, - вздохнул Степан Загогуля, председатель сельпо.
      Гость поинтересовался:
      - Марька - это ваша свинья?
      - Дочка моя, - опять вздохнул Загогуля. - Чуть стемнеет, накрутится, намажется и - в тачку.
      - Это их Андрей Андреевич так воспитывает, - ткнул пальцем Довгалюк в директора школы.
      Андрей Андреевич, который после четвертой рюмки не брал на себя никакой ответственности, запротестовал:
      - Все на школу! А как же с воспитанием в семье? Это я вам скажу, тоже проблема. Вечная проблема.
      - Вот у сына своего и спроси, Андрей Андреевич. - Завфермой объяснил гостю: - Сын у него окончил университет, живет в городе. Так он мне что говорит? Вы, говорит, варвары, развели здесь корриду...
      - Корриду?
      - Ну да, бой быков. Мы, понимаете, построили новое помещение для скотины. На пятьсот голов. С электропастухом. Не знаете? Мы вам покажем. Очень простое устройство: электрические провода оголенные и по ним пропускается ток. Поднимет бычок голову, а его по рогам. Чтоб, значит, не двигался. Они, когда двигаются, в весе теряют.
      - А как же они пасутся?
      - Они у нас не пасутся. Пасутся коровы - на другой ферме, с молочным направлением. А у нас мясное направление. У нас бычок как родился, так сразу его сюда. И отсюда - только на бойню. Такое усовершенствование. Большой прирост мяса.
      - Так они у вас и света белого не видят?
      - Не видят. У них другое направление. Их дело вес давать. Даст вес может считать, что миссия его выполнена.
      - План у нас большой по мясу, - пояснил Довгалюк.
      - Значит, если голову поднимет?..
      - Сразу по рогам. Электропастух у нас не спит, не гуляет.
      - Да, это коррида... - сказал гость.
      - Представляете, как называет? Коррида, говорит. Думает, мы не знаем, что такое коррида. Это вы, Андрей Андреевич, воспитали такого сынка. Никакого понятия об экономике.
      - Он у меня физик. Теоретик, - как бы оправдываясь, сказал Андрей Андреевич.
      - В теории оно, конечно. А вот на практике... - Загогуля покрутил головой, то ли выражая свое отношение к практике, то ли к тем, кто ее недооценивает. - Я вам так скажу: жизни они не знают.
      - А эти - знают?
      - Эти? Знают! - уверенно сказал Загогуля, но тут же спохватился: - Кто - эти?
      - Бычки.
      Завфермой засмеялся:
      - Это что - такой анекдот? Им, бычкам, знать жизнь необязательно. У них другое направление: мясо давать.
      - У каждого в жизни свое направление, - философски обобщил Загогуля. Угадаешь - твоя взяла, не угадаешь - всю жизнь будешь мучиться. Вот вы, к примеру, читаете лекции о любви и дружбе. Это ваше направление. - Загогуля блаженно улыбнулся. - Хорошо это у вас получается, особенно о любви. Моей бы Марьке такие лекции каждый день слушать.
      - А они у вас не знают любви.
      - Они не знают? - возмутился завфермой. - Да вы спросите Андрея Андреевича! Он у них директор.
      - Я говорю про бычков.
      - Опять вы шутите!
      - Не шучу. И не подумайте, что я против решения мясной проблемы. В этом мы все заинтересованы, но ведь не любой же ценой. Сами подумайте: всякое существо на земле рождается для жизни. Природа вокруг такая - да если ее не увидеть, незачем и рождаться на свет.
      - Им нельзя не рождаться, у нас план, - напомнил Загогуля. - Они у нас для дела рождаются и для дела живут.
      - Ты-то, Степан, живешь не только для дела, - сказал Андрей Андреевич, который после пятой рюмки начинал переходить на личность. - А если б тебя вот так - по рогам? Чуть что - по рогам?
      - Меня и так по рогам.
      - А меня? Меня не по рогам? - горячился завфермой. - Да я, если хотите, буду лучше в хлеву стоять на всем готовеньком. Я бы стоял смирно, голову не поднимал, пусть меня только про план не спрашивают.
      - Коррида... - сказал гость. - Так, глядишь, у нас ни дружбы, ни любви не останется. Одна коррида.
      - Зачем же смешивать мораль с экономикой? - обиженно заметил Довгалюк, председатель сельсовета.
      - А они сами смешиваются. Как в этом анекдоте со свиньей. Глазом не успеешь моргнуть - свинья уже сидит в тачке.
      - Сидит, - сокрушенно кивнул Загогуля. - Я ей, главное, говорю: ты хоть мать пожалей. А у нее - никакой жалости.
      - Откуда ж у нее жалость возьмется? Коррида!
      - Какие-то грустные у вас анекдоты, - сказал Довгалюк. И его поддержал завфермой:
      - Анекдот должен быть анекдот, а дело должно быть дело. Нельзя любовь и дружбу переносить на быков, иначе мы никогда не решим мясную проблему. Мораль хороша, когда решена мясная проблема.
      - Так ли она хороша? - усомнился гость.
      Загогуля в третий раз за вечер вздохнул:
      - Какая там мораль! Мораль давно уже сидит в тачке.
      - Ну, я пошел, - сказал директор школы Андрей Андреевич, который после шестой рюмки всегда шел спать.
      1980
      ДАЛЕКО ЗА СПИНОЙ
      Дядя Федя вышел на пенсию, оглянулся и увидел свою жизнь. Прежде он редко на нее оборачивался. Он даже не задумывался, есть она там или нет, а она, оказывается, неотступно брела за ним и теперь, устав от долгой дороги, прилегла за его спиной - вся как на ладони.
      Где-то там, в ее начале, до сих пор стреляло и гремело - была война. Другие жизни обрывались, а его текла и текла, как тоненький ручеек сквозь пожары и стихийные бедствия. И вот дотекла до пенсии. Чудеса!
      Там, где кончалась война, дядя Федя увидел себя на базаре большого города. Он продавал картину. Тогда многие кормились живописью. Кошечек рисовали, собачек. Лирические картинки с душевными надписями.
      Дядя Федя тоже решил подработать живописью, хотя его больше увлекала литература. Но литературой подработать нельзя - так, чтобы написал и сразу на продажу. Правда, есть и такие, что пишут на продажу, но на базаре это не продашь, непременно нужно где-нибудь напечатать. И все же любовь к литературе воспитала у дяди Феди вкус не только к занимательной форме, но и к глубокому, серьезному содержанию. Он не стал рисовать собачек и кошечек, а выбрал более достойный и даже знаменитый сюжет: Иван Грозный убивает своего сына.
      Дядя Федя никогда не видел эту картину в подлиннике и срисовал ее с репродукции, напечатанной в каком-то журнале. Там, в журнале, картина была уменьшена, а он ее увеличил, так что получилось опять, как в подлиннике, только нарисовано похуже.
      Все на картине дяди Феди было, как на картине Репина: и кровь, и смерть... Но время было не то, чтоб кого-то удивить кровью и смертью. Может, потому на картину и не было покупателей.
      Дядя Федя стоял с картиной долго, чуть ли не целый день. Внутри у него было сухо и пусто, как будто там поместилась вся Голодная степь, о которой он читал в учебнике географии. Так и простояли целый день на базаре втроем: один наяву, двое на картине - и неизвестно, кто из них хуже выглядел: убитый сын, безумный отец или он, дядя Федя, не нарисованный, а живой, посторонний в сюжете великого Репина.
      Но вот перед картиной остановился пожилой лейтенант, в очках с металлической оправой. Тогда еще встречались пожилые лейтенанты в очках, с глазами, внимательными и мудрыми, как у полковников. Старые интеллигенты, которых жизнь постоянно отрывала от их интеллигентных дел: то в революцию, то в эмиграцию, то на строительство каналов, то на войну.
      Пожилой лейтенант стоял перед картиной дяди Феди, как в Третьяковской галерее, только в значительно большей толчее. Наконец он спросил:
      - Сто рублей за картину будет не мало?
      Сто рублей в то время было мало, очень мало. Для тех, кто имел сто рублей. А для дяди Феди это было целое состояние. На сто рублей можно было купить буханку хлеба.
      - Вот вам сто рублей, - сказал лейтенант. - А картину оставьте у себя и больше никогда ничего такого не рисуйте.
      Там, в на-чале жизни, дядя Федя почувствовал себя оскорбленным. Получалось так, будто ему подали милостыню.
      - Если не берете картину, забирайте свои деньги, - сказал он, хотя в Голодной степи уже начинались голодные бури.
      - Хорошо, я возьму картину, - сказал лейтенант. - Я понимаю, вы любите Репина... Но зачем же зарабатывать на любимом?
      Там они и расстались - в начале жизни. В начале дяди Фединой жизни, а у лейтенанта это было уже ближе к концу.
      А сейчас и жизнь дяди Феди была ближе к концу. Он смотрел на нее, лежащую за спиной, узнавая места, события, лица... Вон там он учился... А там работал редактором... Не художником, не писателем, а издательским редактором... До самой пенсии, всю свою жизнь...
      Он любил литературу и, наверно, мог что-то и сам написать. Но он боялся, что это будет, как с картиной Репина. Что-то такое, что уже было и лучше было, чем он мог бы написать...
      Он помнил слова своего первого и единственного покупателя: "Нельзя зарабатывать на любимом".
      1986
      УЛИЦА ПАМЯТИ
      Постойте, постойте, разве Бебель жил в Одессе? Это Бабель жил в Одессе, а Бебель жил в Германии. Но почему же тогда улица называется именем Бебеля, причем улица не в Германии, а в Одессе? Или, может, в Германии есть улица Бабеля? Может, между Германией и Одессой заключен договор: мы будем называть свою улицу Бабеля, а вы - Бебеля?
      А может, это Бебель жил в Одессе, а Бабель в Германии?
      - Здравствуйте, мадам прокурорша!
      Мадам прокурорша не живет на улице Бебеля, просто она иногда вспоминает о ней. Иногда вспоминается одно, иногда другое, но чаще забывается, чем вспоминается. А живет она на углу Богдана Хмельницкого и Шолом-Алейхема тоже два хороших человека встретились в Одессе и разошлись, вернее, улицы их встретились и разошлись...
      - Здравствуйте, мадам прокурорша!
      Уже давно нет на свете ее прокурора, а она все еще мадам прокурорша. К таким профессиям люди относятся с уважением. Сколько лет прошло, а они помнят, хотя пора бы забыть.
      И адвоката тоже нет. Все они росли вместе на улице Бебеля (или Бабеля?), играли в разбойников, потом - в фанты, в мнения... Адвокат однажды оскандалился, когда кто-то во время игры в мнения признался ему в любви. Он сразу указал на нее, потому что ему так хотелось. Ему очень хотелось, чтоб она призналась ему в любви, а это, оказалось, признался прокурор, и все над адвокатом смеялись. Адвокат долго обижался на прокурора, но потом они помирились, потому что вообще-то они были друзья.
      Да, они были друзья, вместе готовили уроки, причем адвокат всегда списывал у прокурора... Нет, это прокурор списывал у адвоката... Что это такое делается с памятью? Прокурор так хорошо списывал, что получал даже лучшие отметки, чем адвокат. Потом они вместе учились на юридическом факультете, вместе влюбились в нее, и тут прокурор так хорошо списывал письма адвоката, что она стала мадам прокуроршей. Какую-то роль здесь сыграла внешность прокурора, который был от природы большой человек, а маленькому адвокату, чтобы стать большим, нужно было много учиться и работать, и все равно он оставался таким же маленьким.
      Когда они выступали на процессе, адвокатом заслушивались, а на прокурора засматривались. У них во дворе жили две собаки: Кусай и Целуй. Кусай был здоровенный бульдог, а Целуй - комнатная собачка. Так это примерно выглядело, когда прокурор и адвокат выступали на процессе.
      Лучше один раз услышать, чем сто раз увидеть. Нет, не так. Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Что-то совсем у нее плохо с памятью. Один раз увидеть - может быть, но когда она стала видеть прокурора каждый день, ей все чаще хотелось услышать адвоката. У адвоката были и другие преимущества: он одевался и ел, как ребенок, а зарабатывал, как взрослый человек. Так говорил мамин папа... нет, папина мама, которая желала счастья своей внучке.
      Внучка стала прокуроршей, хотя в душе она была адвокатшей. Ей больше нравилось, когда защищали людей, чем когда их обвиняли.
      Прокурор только и делал, что обвинял. И наконец она ушла от него к адвокату. Она сказала, что не может жить с человеком, который только обвиняет людей. Она тогда хорошо говорила, потому что не забывала слова, ей не приходилось так много вспоминать, чтобы сказать одну-единственную фразу.
      И что же ответил ей адвокат? Он сказал, что сам мечтал стать прокурором. Просто у него не получилось, поэтому он адвокат. Он сказал эту неправду, как адвокат: защищая интересы друга своего прокурора.
      Но когда его самого обвинили, защищать его было некому. Прокурор пытался, но что он мог, прокурор? Защищать он не научился.
      Она долго ждала адвоката. Уже с войны люди повозвращались, уже повозвращались и издалека, а его все не было. Вот тогда она от кого-то услышала, что адвокат погиб на фронте. От кого она это услышала? Да, конечно, от прокурора. Он даже, помнится, говорил (что помнится? Ничего не помнится...), он говорил, что встретился на фронте с адвокатом и адвокат вынес его на себе...
      Хорошо, что прокурор так сказал. Она не верила, но все равно хорошо, что он так сказал. Значит, он умел сказать о человеке и что-то хорошее. И на памятнике прокурору, когда прокурор умер и она поставила ему памятник, она написала несколько слов про адвоката. У него не было своего памятника - где же еще можно было о нем написать? Она написала, что здесь лежит человек, спасенный при жизни другим человеком, который лежит неизвестно где, но о котором тоже нужно помнить на этом кладбище. Потому что, если б жизнь сложилась иначе, он мог бы лежать на этом кладбище...
      - Здравствуйте, мадам прокурорша. Вы не против, если я посижу с вами на скамеечке?
      Рядом с ней садится такая же старая женщина, с такими же больными ногами.
      - Вы меня не помните? Мы с вами встречались в суде. Я часто бывала в суде по делам моего покойного мужа. По каким делам? Ну, не будем об этом говорить. У каждого свои дела, так уже заведено в мире... Я, когда вас увидела, будто помолодела на тридцать лет... Знаете, я недавно была в суде. Там совсем, совсем другие люди...
      1981
      СКАЗКА
      Дедушка говорит:
      - Хочешь, я расскажу тебе, как ящерица меняла свой хвост?
      Такой сказки еще нет, но дедушка знает, что она будет. Он даже не очень задумывается, просто рассказывает, а сам думает о другом.
      - Однажды ящерица встретила слона, и понравился ей его хобот. У слона и вправду хобот замечательный, такой бы хобот нам с тобой, мы бы знаешь как выглядели?
      - У людей не бывает хоботов, - объясняет дедушке Миша.
      - Не бывает, - вздыхает дедушка. - А жаль. С хоботом было бы веселее.
      - А мне и так весело.
      Ему весело. Такая у него веселая жизнь.
      - И говорит ящерица слону: "Давай меняться, слон. Я тебе хвост, а ты мне хобот". - "Хвост у меня уже есть, - говорит слон. - Там, сзади посмотри". Побежала ящерица на ту сторону слона. Слон большой, пока добежала. Смотрит - хвостик. Куценький по сравнению со слоном. Побежала назад. "Разве ж это хвост? Он же, наверно, у тебя не снимается?" - "А чего ему сниматься? Не на вешалке висит". - "А мой снимается, хоть и не на вешалке".
      Миша уже знает, что у ящерицы хвост отделяется, если за него схватишь. Но попробуй схватить. У них во дворе все пробовали - ни у кого не получалось.
      - "А зачем мне, чтобы хвост снимался? - говорит слон. - Он легкий, с ним не тяжело". - "А вдруг кошка?" - "Какая кошка?" - "Ты что, не знаешь, какая кошка?"
      Дедушка рассказывает, а сам думает о другом. Когда-то давно был у него друг, которого тоже звали Мишей, как внука. Были они тогда еще молодые, дело было еще до войны. И получил дедушка однажды пакет с дополнительной инструкцией: вскрыть пакет в присутствии друга Миши. Дедушка часто бывал в доме у Миши, своей семьи у него еще не было, вот он и отдыхал у Миши, в его семье. Жена у Миши была хозяйка, вкусно готовила, и они всегда звали дедушку, чтобы он приходил к ним обедать. Он, конечно, приходил к ним не для того, чтоб обедать, а просто он любил этих людей. Очень они ему нравились, и всему поселку было известно, что он любит у них бывать. Поэтому дедушка не удивился, что пакет ему посоветовали вскрыть в присутствии Миши: если нужно вскрыть при свидетеле, то Миша как раз подходит. Он в поселке уважаемый человек. Хотя и молодой. В то время было много таких людей: и молодых, и уважаемых.
      - Слон даже немного смутился: "Вообще-то я знаю кошку, только не очень хорошо. Она иногда крутится у меня под ногами". Ящерица усмехнулась. Ты никогда не видел, как усмехается ящерица? Это нехорошая усмешка, она совершенно не красит ящерицу. И вот ящерица усмехнулась этой усмешкой и говорит: "Вот когда кошка схватит тебя за хвост, ты пожалеешь, что он не снимается." - "А твой снимается?" - "Конечно. Стала б я иначе его носить. Будешь носить, спасибо скажешь. Допустим, кошка схватит, ты оставишь ей хвост, а сам убежишь." - "Куда же я убегу?" - засмеялся слон. "Куда-нибудь. В безопасное место".
      - Слон не боится кошки, - квалифицированно заявил Миша.
      - Он и сам думал, что не боится. Потому и посмеялся над ящерицей. А потом прошел день, другой, и слон забеспокоился: а вдруг действительно кошка схватит его за хвост?
      В тот вечер они с другом Мишей сидели долго. Поужинали, от выпивки дедушка отказался, зная, что им еще предстоит дело, нужно было только дождаться, когда жена Мишина пойдет спать, потому что о ней в инструкции ничего не говорилось.
      Жена сначала дочку уложила, той тогда еще и годика не было, а потом и сама легла, видя, что дедушка уходить не торопится.
      Когда все в доме стихло, дедушка вынул пакет.
      Миша был в поселке уважаемый человек, и он не удивился, что какой-то пакет нужно вскрыть в его присутствии. Он сказал только:
      - Могли бы просто прислать на мое имя.
      Нет, нельзя было прислать пакет на Мишино имя. Потому что было в пакете сказано, что дедушка должен Мишу арестовать.
      Это было для обоих большой неожиданностью. Правда, время было такое, многих арестовывали, кто был на виду, но чтоб друг арестовывал друга...
      Но ни у дедушки, ни у Миши даже не возникла мысль, что они могут не выполнить распоряжения, что дедушка может дать Мише скрыться, а Миша тайным образом куда-то уйти. Они верили: там разберутся.
      Миша сказал:
      - Ты только жене не говори. Она кормит, ей нельзя волноваться. Меня задержат ненадолго, зачем ей зря переживать...
      Он написал жене, что его срочно вызвали в область. Его среди ночи вызывали не раз, такая была у него работа.
      И дедушка увел Мишу от праздничного стола, за которым они только что вдвоем угощались. И все, кто им встретился по пути, думали, что это Миша провожает дедушку, а на самом деле дедушка провожал Мишу...
      - Слон все больше думал о кошке: а вдруг она схватит его за хвост? Хоть она и маленькая и ходит где-то там, у самой земли, а вдруг она подпрыгнет? Или полезет по задней ноге? То и дело у него начинала чесаться нога, и ему казалось, что по ней лезет кошка.
      - Она не лезет, - успокоил дедушку Миша. - Кошка боится слона.
      - Он же об этом не знал. Его напугала ящерица, а когда слона напугаешь, он и мышки испугается, не то что кошки. И он пошел к ящерице и сказал: "Давай меняться. Я тебе отдам свой хобот, а ты мне этот хвост, который снимается. Чтоб я мог его оставить, а сам убежать".
      - А как он снимет свой хобот?
      - Вот видишь, об этом они не подумали. Для того, чтоб поменять хвост на хобот, нужно, чтоб снимались один и другой. Но ничего, ты подожди, сейчас они об этом догадаются.
      Жена друга Миши недолго верила его записке. Пришлось ей сказать, что Мишу задержали в области для проверки. Когда человек занимает такую должность, его приходится проверять. И разве одного Мишу задержали для проверки?
      Дедушка был на такой работе, что он мог знать многое, но не о многом мог говорить. Он даже попытался сам что-то выяснить, но ему сказали, что выяснять не надо.
      Дедушка понял и перестал выяснять. Жена Миши уехала из поселка подальше от сочувственных и недоброжелательных взглядов. Она писала дедушке письма. Она не знала, что он ее мужа арестовал. И он ей на все письма отвечал, потому что не считал себя виноватым. Это он уже позже начал считать себя виноватым, поняв, что человек в ответе за каждое свое действие и даже за бездействие - тоже в ответе. А тогда он этого не понимал. Он считал, что просто выполнил приказ, который мог выполнить любой на его месте.
      Потом переписка их прервалась - на все годы войны. А после войны дедушка узнал, что Мишина жена погибла в оккупации. Девочка осталась у соседей, росла среди их детей. Дедушка ее забрал, сказав, что он отец девочки.
      С тех пор никто не знал, что он не родной отец девочки. И когда дедушка женился, он жене тоже не сказал. Она думала, что растит его родную дочку.
      Не надо было вспоминать об ее отце. Он и не вспоминал. А потом, когда уже стало надо, когда отца оправдали, - дочка выросла и любила дедушку как отца. Ей-то все равно, кого любить, а у дедушки не было других детей, как же он мог лишить себя единственной дочери?
      - Они очень скоро догадались, что нельзя сменить хобот на хвост, если хвост снимается, а хобот не снимается. Но слон так дрожал и так боялся кошки, что ящерица его пожалела. Тем более, что такой большой хобот, даже если б он снимался, она бы не унесла. И ящерица, обдумав все это, сказала: "Знаешь что? Возьми себе мой хвост и оставь себе свой хобот. У меня хвост все равно новый вырастет, так что мне не жалко".
      - А у нее скоро вырастет? - забеспокоился Миша.
      - Скоро. У ящериц хвосты быстро растут. Вообще у таких, как ящерица, все быстро зарастает.
      Напрасно он не признался Мишиной жене, что арестовал ее мужа. Теперь он бы сказал, но говорить некому. И дочери не скажешь... Не потому, что ей все равно, кого любить, - теперь-то он понимает: не все равно, не все равно это!.. Но сказать это - значит отнять у нее счастье. Дать правду и отнять счастье - какой неравный обмен!
      - И слон взял ее хвост?
      - Взял. Он слегка наступил на хвост, потому что иначе он у ящерицы не снимался. Чтобы хвост у ящерицы снимался, его кто-то должен взять или на него наступить. Он наступил совсем легонько, чтобы не раздавить хвост, а ящерица отбежала в сторону.
      - И слон больше не боялся?
      - А что ж ему бояться? Теперь у него был хвост, который снимался во всех опасных случаях. Пусть бы кошка попробовала, пусть бы ухватила его за хвост. А кроме того, слон вообще больше кошки. Он может не бояться кошки. И хвост ему нужен просто так, для успокоения.
      1981
      ПАМЯТИ ЭКЗЮПЕРИ
      Вы помните Маленького Принца? Чтобы вернуться на свою планету, он должен был умереть на Земле. Сколько лет прошло, уже в Автор Принца умер и улетел на свою планету, а Маленький Принц все еще бродит по Земле.
      Недавно я встретил его. Это было на маленькой станции, где поезда стоят не больше минуты. Когда все поезда ушли, все пассажиры уехали и приехали, а зал ожидания заперли на замок до рассвета, ко мне подошел Маленький Принц.
      Он очень изменился. Вырос, повзрослел, поседел. Но в его глазах отражалась его планета.
      Мы сидели на скамейке у запертых дверей. Нам было холодно. Мы молчали.
      Потом он сказал:
      - Поезда неудобный вид транспорта. У них на пути слишком много расставаний.
      Я не ответил. Я подумал: может быть, он говорит во сне.
      Нас опять соединило молчание.
      Но вот, разрывая его, он сказал:
      - Сколько станций - столько расставаний. На каждой станции оставляешь клочок души.
      Я спросил:
      - А почему вы тогда не улетели?
      - Не получилось. Для того, чтоб вернуться, я должен умереть на Земле, а у меня не получается. - Он вздохнул. - Я прошел всю войну, побывал в таких местах, где жизнь совершенно невозможна. И всюду находился кто-то, кто умирал за меня. Вы думаете, один солдат из-за меня домой не вернулся? Я просил приговоренного к смерти: тебе это не нужно, а мне нужно, позволь мне за тебя умереть. Но он отвечал: мне будет легче умереть, зная, что ты живешь, чем жить, зная, что ты умер. Я просил мать умирающего ребенка позволить мне умереть за ее ребенка. Она мне сказала; если ты умрешь, его детство ему не понадобится.
      Люди привыкли умирать за других, но далеко не все умирают вот так, осмысленно. Скольким приходится умирать неизвестно за что, за чьи-то преступные замыслы, корыстные интересы...
      Старый Маленький Принц... Как он прожил все эти годы? Наверно, не от радости он поседел. Сколько лет он бродит по дорогам, оставляя на каждой станции клочки своей детской души, - потому что души ведь не старятся, они либо рождаются старыми, либо остаются юными до конца.
      - Послушайте, вы уже не маленький...
      - И не Принц...
      - В детстве вы рассказали прекрасную сказку, но одно в ней вызывает сомнение: неужели для того, чтобы попасть на свою планету, нужно непременно умереть на Земле?
      - Иначе не долетишь. Тело слишком тяжелое.
      - Это вы уже говорили. Но представьте себе; у каждого есть своя планета, каждый стремится к своей планете, но зачем же превращать Землю в кладбище? На последней войне погибли десятки миллионов - разве столько наберется планет? И неужели наша Земля лишь на то и годится, чтоб на ней умирать?
      Он не ответил. Он только сказал:
      - Каждый человек должен стремиться к своей планете.
      Он умолк, опустив в ладони седую голову.
      Светало. К нам подошел солдат, - возможно, один из тех, кто не дал умереть Маленькому Принцу. Только состарился он с тех пор, и вместо ноги у него была деревяшка.
      - Пусть поспит, - сказал солдат, укрывая Принца своей шинелью. - Устал он, намаялся. Пусть поспит.
      Солдат достал из кармана ключи и стал отпирать зал ожидания для дальнейших ожиданий.
      1982