Феликс Кривин
      Карета прошлого
      НАЧАЛО ЖИЗНИ
      (Трактат)
      Сначала на Земле не было жизни. Были горы, долины, реки, моря... Все было. А жизни - не было. Такое в природе нередко случается: кажется, все есть, а жизни - нет.
      Впрочем, Земля уже тогда выделялась среди других планет: на ней происходила борьба между сушей и океаном. То победу одерживал океан, и тогда целый материк погружался в пучину, то верх брала суша, поднимая над океаном новый какой-то материк.
      Шли дожди: это океан высаживал на суше десант. Но и на собственное дно он тоже не мог положиться: его нужно было постоянно держать внизу...
      Тех, на кого опираешься, нужно держать внизу.
      А стоило дну подняться, и оно становилось сушей...
      Миллиарды лет длилась эта борьба. Суша была тверже, океан изнемог, и его прозрачная гладь покрылась хлопьями пены. И уже, казалось, сдался океан, и уже суша вознесла до небес свои горы - в знак победы и торжества, но в это время - в это самое время! - в пене океана возникла жизнь.
      Жизнь возникла из пены, из борьбы и, как это всегда бывает, у того, кто не мог торжествовать победу.
      Жизнь - это было ново и непривычно и, по тогдашним обычаям, не принято. Камни не признавали жизни. Скалы не признавали жизни. И вся суша долго еще не могла примириться с Жизнью. И она цеплялась за каждый клочок континента, за каждый маленький островок, потому что там не было жизни. И опять начиналась борьба.
      Нужно сказать, что при всей своей привлекательности жизнь имела целый ряд недостатков, и главным из них была ее неизбежная смертность. Там, где не было жизни, не было смерти, а отсутствие смерти почти равносильно бессмертию. Кроме того, жизнь требовала условий. Она не могла существовать где угодно и когда угодно, ей нужны были условия, приемлемые для жизни. Словом, жизнь имела свои неудобства, и это при том, что она не достигла еще такого высокого уровня, на котором удобства становятся главным условием жизни.
      В своем начале жизнь была несовершенной. Не было разумных существ. Не было неразумных существ. Вообще не было в полном смысле существ, а были существа-вещества, доклеточные организмы. Те, кого мы пренебрежительно называем простейшими, имеют хотя бы по одной клетке, а доклеточные не имели даже одной клетки на всех, настолько это была примитивная организация. С одной стороны, всем хотелось жить по-старому, то есть, вовсе не жить, потому что слишком сильна была природа вещества. Но уже природа существа звала к новой, пусть не очень совершенной, одноклеточной жизни.
      Так появилась характерная для всякой жизни борьба: борьба нового со старым, - в отличие от существовавшей прежде борьбы старого со старым, чему примером служит борьба стихий.
      Впервые на земле научились чувствовать время - не ценить, этого как следует не умеют и сейчас, - а просто ощущать его на себе, как ощущает его все живое. Поэтому первые жители земли так лихорадочно гнались за жизнью, которая от них ускользала, уходила к тем, кто приходил после них. Можно сказать, что жизнь началась с ощущения времени. Не потому ли она кажется такой быстротечной?
      Сейчас уже невозможно сказать, сколько длились доклеточные времена, так же как невозможно сказать, кто построил первую клетку. Вероятно, это был такой же доклеточный, только по своей организации превосходивший всех остальных. Быть может, его осенило внезапно, а может быть, это был труд всей его жизни и - что тоже не исключается - непризнанный труд. Можно себе представить, как он носился со своей клеткой, доказывал, что это форма более высокой организации, рисовал фантастические, невероятные перспективы. И надо себе представить психологию доклеточных (у них еще не было психологии, поэтому ее надо представить), чтобы понять, как они над ним потешались, каким посмешищем был этот одноклеточный со своей единственной клеткой.
      Для доклеточных, в которых вещество преобладало над существом, жизнь была стремлением вернуться в состояние покоя. Этот физический закон подавлял другие законы, например, законы движения и развития. Идеалом движения был покой. Смерть была идеалом жизни. Впрочем, большим преимуществом жизни является то, что она никогда не осуществляет своих идеалов.
      Новое борется со старым, порождая еще более новое. Поэтому не исключено, что у первого одноклеточного в конце концов отобрали клетку, а он уже не мог жить без клетки и перестал жить. Но форма более высокой организации торжествовала, появлялись все новые и новые одноклеточные, и таким образом память о первом одноклеточном не исчезла (хотя настоящей памяти тогда еще не было, поэтому имя его до нас не дошло).
      Наступил новый, одноклеточный век, но им еще долго владели старые, доклеточные представления. Стесняясь своей высокой формы организации, одноклеточные тщательно прятали свои клетки, свое новое существо, ставшее окончательно существом - без примеси вещества, каким оно было в доклеточном веке. Но жизнь шла вперед, и ее приходилось догонять. Появились вопросы, требовавшие ответов. Как жить дальше? В какую сторону развиваться? Кем быть?
      Развитие - всегда отрицание настоящего, но настоящее старается себя утвердить и не любит тех, кто его отрицает. Настоящее торжествует победу над прошлым, которое тоже было настоящим, когда настоящее было будущим. И оно не верит, что само станет прошлым. Одноклеточный век отвергает доклеточных, но и многоклеточных не приемлет.
      Между одноклеточными не было единогласия. Были сторонники растительного образа жизни, считавшие, что только такая жизнь даст возможность не отрываться от своей почвы. Их противники считали, что нужно отрываться от почвы - для того, чтобы двигаться.
      Первую точку зрения отстаивали Сине-Зеленые Водоросли. Крайними представителями второй точки зрения выступали Пра-Амебы. Как бывает всегда, предлагалось и компромиссное решение.
      - Как прекрасно: уйти корнями в землю, а кроны устремить в небо и, таким образом, соединить небо с землей! - строили планы Сине-Зеленые Водоросли, в одинаковой степени далекие и от земли, и от неба.
      - А разве хуже бегать по земле и летать по небу? - возражали Пра-Амебы, не умевшие, естественно, ни бегать, ни летать.
      - Одно не исключает другого, - выдвигали третьи свой компромисс. Можно уйти корнями в землю и одновременно бегать и летать, то есть, иначе говоря, устремить кроны в небо.
      Эти третьи, впоследствии прозванные Жгутиковыми - за их попытку сплести в один жгут растительный и животный образ жизни, - конечно же, не удержались на своей компромиссной позиции и частично отошли к простейшим животным, а частично переродились в разномастные водоросли и даже грибы.
      И все же, несмотря на отдельные компромиссы, борьба продолжалась, и ее тормозило то, что каждый участник борьбы был заключен в отдельную клетку. Чтобы победить, надо объединиться.
      Так появились многоклеточные.
      Одноклеточный мир по-прежнему утверждал свою одноклеточность, не подозревая, что становится многоклеточным миром. Клетки объединялись сначала сохраняя свою автономию, затем постепенно разрушая ее. Правда, были и такие, которые предпочитали бороться в одиночку, каждый сам за себя, и упорно оставались одноклеточными, но в новых условиях одноклеточность уже не могла обеспечить успеха. И что может сделать какая-нибудь инфузория против большого, слаженного многоклеточного организма? Либо существовать отдельно, либо присоединиться к нему, сохраняя свою обособленность, то есть вести не столько растительный или животный, сколько паразитический образ жизни (ибо обособленное существование одного организма на другом неизбежно приводит к паразитизму).
      Многоклеточные животные, многоклеточные растения - вот какого уровня достиг океан, хотя со стороны вроде бы оставался на прежнем уровне. А суша все еще не признавала жизни. Она упорно не признавала жизни, и когда какого-нибудь жителя океана волею судьбы выбрасывало на сушу, он тут же погибал, потому что суша не признавала жизни. И она по-прежнему поднимала со дна острова, превращая, их в мертвые скалы, но и свои земли удержать не могла: они погружались в воду, и тогда на них начиналась жизнь.
      - Что такое жизнь? - спрашивала суша у вырванных со дна островов. Объясните мне, в чем она заключается.
      Но они ничего не могли объяснить, потому что на них больше не было жизни.
      - Я подняла вас с самого дна, - напоминала им суша, не в силах сдержать очередного землетрясения. - Вы достигли такой высоты, с которой должно быть все хорошо видно. Так объясните же мне, объясните: что такое эта хваленая жизнь?
      Между тем время шло, столетия складывались в тысячелетия, и в сумме (хотя еще было рано подводить итог) они составили сначала азойскую, а затем и протерозойскую эру. Жизнь заполнила океан и вышла в пресные воды, а отсюда ей уже было рукой подать до земли, до суши, которая все еще ее не признавала. Суша не хотела мириться с жизнью, но уже в реках ее, в ее жилах текла самая настоящая жизнь.
      Это наводило на размышления. "Все течет, - думала суша, с высоты своих гор глядя на свои реки, - все изменяется... Ничто не возникает из ничего, но из чего-то что-то должно возникнуть... А если ничто не возникает... если из тебя ничто не возникает..."
      Мысли сушат, от них высыхают озера и реки, но что остается на месте этих озер и рек? Остается жизнь, очень слабая, еле живая жизнь, которую можно умертвить, растоптать, а можно выходить, если ты ее понимаешь.
      Суша понимала, теперь она понимала эту жизнь, возникшую на месте высохших рек и озер, на месте ее рек и озер, которые теперь стали сушей. И она захлопотала над этой жизнью, которая - подумать только! - миллиарды лет терпела бедствие в океане и наконец нашла спасение на земле.
      Спасение - на земле! От этой мысли суша затрепетала, и камни ее рассыпались в чернозем. И она широко раскинула свои берега для всех, кто терпит бедствие в океане.
      Нет, не может быть у суши примирения с океаном. Борьба с океаном - это борьба за каждую жизнь, которая там, в океане, а не здесь, на земле. И суша опускает свои берега, она вся становится как-то ниже, потому что теперь ей ни к чему высота: чем выше - тем дальше от жизни.
      И вот уже первая зелень на ее берегах, первое оживление:
      - Нельзя отрываться от своей почвы!
      - Нет, нужно отрываться, для того чтобы двигаться!
      - А может быть, так: и двигаться, и не отрываться?
      Это высадились сторонники двух различных образов жизни, вернее, двух с половиной (половина - это, как всегда, компромисс).
      Они вели свой спор в океане и продолжают его вести на земле. Неразрешимый спор, но необходимый и тем и другим, потому что так им легче жить и дышать (противники дышат по-разному, поделив между собой кислород и углекислый газ, и, таким образом, создавая атмосферу, в которой только и возможно их существование).
      - Вы не захватили с собой воды? Мы в спешке о ней позабыли. Знаете, когда все время в воде, о воде не думаешь.
      - А вы пустите поглубже корни, может, вытянете из земли.
      - Да нет, мы лучше побегаем, поищем.
      - Вы побегайте, вы пустите корни, а мы попробуем, у кого вкуснее вода.
      Сторонники различных образов жизни меняют свои образы жизни применительно к новым, земным условиям, но противоречия остаются прежние, за этим следит каждая сторона. И суша не пытается их примирить, главное, что они - на суше. Здесь им будет легче дышать, хотя дышат они по-разному: одни предпочитают углекислый газ, другие отдают предпочтение кислороду.
      А суша думает о тех, кто еще в океане...
      Пусть они пока еще в океане, но они придут, приплывут, потому что для всех, кто терпит бедствие в океане, спасение - на земле!
      1970
      ДИНАСТИЯ МАЛАКОПОДОВ
      Среди многих династий, правивших на земле, наименее памятна династия Малакоподов.
      Представители этой династии были скромные и робкие существа, но оставившие после себя заметных следов, за что и получившие прозвище Мягконогих. ("Это были странные существа, - сказано о них в позднейшей литературе. - При значительном обилии ног, они были мало приспособлены к передвижению").
      История царства Малакоподов, к сожалению, нигде не записанная, проходила на дне океана, что, быть может, и делало ее незаметной для постороннего глаза, которого к тому же еще не было в те времена. Малакопода Десятого сменял Малакопод Одиннадцатый, Малакопода Сотого Малакопод Сто Первый, и не только потомки, но и современники не могли бы их различить. Все они были мягконогие, а потому не оставляли после себя ничего, кроме потомства.
      Из-за своей мягконогости они плохо ориентировались в пространстве и постоянно путали северные и южные моря, а если при этом учесть, что они с трудом передвигались на своих мягких ногах, то можно себе представить, к каким это приводило последствиям. Впрочем, последствия эти никак не отразились в истории Малакоподов, поскольку история эта так и осталась незаписанной.
      И незаписанным осталось, когда именно, при Малакоподе Каком, произошло потрясшее мир нашествие Трилобитов.
      Это была могущественная армия, особенно по тем временам. Вооружена она была совершенными органами зрения, осязания и вкуса, а кроме того, великолепно ориентировалась в пространстве и, уж конечно, не путала северные и южные моря.
      Трилобиты были закованы в панцири, и это дало повод для мало обоснованных утверждений, что Трилобиты, быть может, переодетые Малакоподы, недовольные правлением Малакопода Последнего. Но, во-первых, правление Малакопода Последнего мало чем отличалось от правления Малакопода Предпоследнего, как и от правления Всех Прочих Малакоподов. Во-вторых же, что особенно важно, как можно набрать такую армию недовольных в царстве, в котором никогда не было недовольных по причине неразделенности эмоций на положительные и отрицательные? Малакоподы воспринимали мир целиком, и понятия о добре и зле были слиты у них в одно понятие. И когда Малакоподу Последнему доложили о нашествии Трилобитов, он сказал:
      - Трилобиты? Это какие Трилобиты? А может, они вовсе не Трилобиты? И кто может сказать с уверенностью, Трилобит он или не Трилобит?
      Такой уверенности не было у Малакоподов. Уверенность - это способность твердо стоять на ногах, но они-то были мягконогие. К тому же им трудно было отличить Трилобита от не Трилобита по причине неразделенности эмоций и несовершенства органов чувств. И когда Малакоподу Последнему доложили о массовом уничтожении Малакоподов, он меланхолически возразил:
      - Малакоподов? А может, Трилобитов? И кто может сказать с уверенностью - Малакопод он или не Малакопод?
      Малакопод или не Малакопод - определить это могли только Трилобиты, оснащенные совершенными органами зрения, осязания и вкуса. И они пускали в ход эти органы столь интенсивно, что Малакопод Последний стал действительно последним Малакоподом. Но он не усмотрел в этом разницы:
      - Последний? Кто может с уверенностью сказать, последний он или не последний? И кто может определить, где у нас кончается царство одно и начинается совершенно, совершенно другое?
      1970
      ПАДЕНИЕ ТРИЛОБИТОВ
      Нашествие Трилобитов положило начало палеозойской эре - эре Древней Жизни, которая тогда была эрой Новой Жизни, но, конечно, порядком устарела с тех пор.
      В отличие от своих предшественников Малакоподов, Трилобиты прекрасно ориентировались в пространстве и очень скоро захватили весь Мировой океан, значительно сократив количество его обитателей. Но и в этом сокращенном количестве обитатели океана представляли большое, а с точки зрения Трилобитов - вопиющее разнообразие, что уже само по себе противоречило духу и даже физиологии Трилобитов. ("При всем обилии видов Трилобитов, говорится о них в позднейшей литературе, - бросается в глаза крайняя однотипность их примитивной организации и особенно развития".)
      В разнообразии подводного мира Трилобиты видели главную опасность. Поэтому, хотя нашествие давно кончилось и наступила мирная жизнь (насколько она может быть мирной в условиях непрекращающегося массового уничтожения), Трилобиты не снимали панцирей. Они не снимали панцирей ни дома, ни в гостях, ни в какой-нибудь самой непринужденной и дружеской обстановке. Они ели в панцирях, и спали в панцирях, и умирали, закованные в панцирь. Прекрасно ориентируясь в пространстве, они понимали, какую опасность таит это пространство, и поэтому спешили отделить себя от него.
      Нет, конечно, дело здесь было не только в разнообразии окружающего мира, которое у них считалось главной опасностью. Нужно еще учесть, что они не только были Трилобитами, но и жили среди Трилобитов, а когда живешь среди Трилобитов, лучше не снимать панцирь.
      Казалось, весь подводный мир заковался в панцирь. Не высовывались из своих панцирей брюхоногие и головоногие. Первые рыбы были панцирными рыбами. Такова была эра Древней Жизни - эра Новой Жизни, как ее называли в те времена.
      Наличие панцирей должно было создать все условия для общения, но на деле получилось не так. Панцири отделили Трилобитов не только от других обитателей океана, - они отделили Трилобитов от Трилобитов, так что распалась их некогда единая армия, а царство их распалось на бесчисленное множество царств, каждое из которых было отделено от других и за своим панцирем вело самостоятельную и ни от кого не зависимую политику.
      Невыносимость такого положения первыми почувствовали рыбы. Они сняли панцири и стали запросто общаться друг с другом. Конечно, иногда им приходилось за это расплачиваться, потому что Трилобиты не дремали, но что могли сделать Трилобиты, замкнутые каждый в своем царстве, скованные своими царствами, - против свободного и ничем не скованного общества рыб?
      Эра Новой Жизни у всех на глазах становилась эрой Древней Жизни, и эта эра подходила к концу. Наступило время мезозоя - эры Средней Жизни (которую тогда называли эрой Новой Жизни). Это понимали и брюхоногие, и головоногие, и только Трилобиты этого не понимали. Не понимали - и держались за свою, ставшую Древней, эру. И так и вымерли, держась за нее.
      Вымерли Трилобиты, в свое время покорившие Мировой океан, вымерли, не сумев отличить палеозоя от мезозоя. Потому что даже те, кто превосходно ориентируется в пространстве, не всегда умеют ориентироваться во времени.
      1970
      ОБОЛОЧНИКИ
      В своем развитии оболочники дошли до позвоночных и вернулись к беспозвоночным. То есть, стали развиваться назад.
      А кто сказал, что нужно развиваться вперед? Поразвивались вперед, можно развиваться назад. Пора уж.
      Правда, не всегда можно определить, в какую сторону ты развиваешься. Когда сидишь в своей оболочке, сидишь и развиваешься в своей собственной оболочке, - иди знай, в какую сторону ты развиваешься: еще вперед или уже назад.
      1969
      ЧТО БЫЛО СЛЫШНО НА ЗЕМЛЕ В ДРЕВНИЕ ВРЕМЕНА
      До появления рыб на земле ничего плохого не было слышно.
      Не потому, что рыбы были источником зла. Не потому, что они распространяли дурные известия. А потому, что до появления рыб ни у кого на земле не было органа слуха.
      Орган слуха впервые появился у рыб, он развился у них за счет органа равновесия.
      Быть может, поэтому самые уравновешенные - это те, которые вообще ничего не слышат.
      1969
      УМЕЮЩИЕ МОЛЧАТЬ
      Не только глухота ведет к немоте, но и немота ведет к глухоте: умеющие молчать, как правило, умеют не слышать.
      ГИГАНТЫ ЗЕМЛИ
      Динозавры стали динозаврами потому, что им не хватало кислорода, утверждает гипотеза, возникшая в более поздние препона. Чем меньше кислорода, тем больший требуется дыхательный аппарат, а чем больше дыхательный аппарат, тем, естественно, больше требуется ему кислорода. Надо ведь и выдохнуть, и вдохнуть, и, наконец, вздохнуть по поводу сложившихся обстоятельств...
      А от этого еще больше становится дыхательный аппарат.
      И, естественно, еще больше требуется ему кислорода.
      Только мир, в котором трудно дышать, рождает гигантов.
      И все же - кто не мечтает о мире, в котором будет дышать легко?
      1969
      НАЧАЛО МЛЕКОПИТАЮЩИХ
      (Трактат)
      Одним принадлежит прошлое, другим принадлежит настоящее. А тем, кому ничего не принадлежит, как правило, принадлежит будущее.
      Когда млекопитающие появились на земле, им здесь принадлежало только будущее. Но будущее в то время не имело никакой цены. Земноводные дорожили своим прошлым, в котором у них были стегоцефалы, не уступавшие сегодняшним динозаврам. А динозавры жили только сегодняшним и, отмахиваясь от будущего, заявляли, что после них - хоть потоп. (Потоп действительно был после них: они не дожили до потопа.)
      Когда появились первые млекопитающие, на земле был век динозавров, которых за глаза называли ящерами, а в глаза динозаврами, что означало то же самое в переводе на иностранный язык. И хотя динозавры иностранного языка не понимали, они называли себя именно так. Впрочем, они могли называть себя как угодно, это был их век. А лягушки, которых все называли лягушками, потому что век их давно прошел, вспоминали этот прошедший век и тайком напевали уже давно непопулярную песню: "Были когда-то и мы стегоцефалами!"
      Необходимо отметить, что царство стегоцефалов было некогда могучим царством и правили им могучие цари, которые ни перед кем не обнажали голову, чем и стяжали славу стегоцефалов (покрытоголовых). Эти стегоцефалы были властителями земли и воды, поскольку небо в то время было еще не освоено. Столица земноводного царства длинной лентой тянулась вдоль берега океанов, морей и рек, а по обе стороны ее простирались провинции, в одних из которых было изобилие влаги, в других - изобилие засухи, что в сумме составляло именно то изобилие, какое требовалось земноводному царству.
      Цари земли и воды буквально разрывались между землей и водой: в воде по-прежнему жили рыбы, которые цеплялись за свои старые рыбьи традиции, а на земле зарождалось что-то новое, которое знать не хотело воды. Царство земноводных трещало по всем швам - по всем берегам, соединявшим воду и сушу. И наконец оно рухнуло, похоронив под собой царей земли и воды, стегоцефалов. Из всего царства земноводных только маленькие лягушки да еще тритоны и саламандры дожили до новых времен, потому что они не были царями, они всегда были подданными - и в царстве стегоцефалов, и в царстве динозавров, и во всех царствах, водных и земных, они всегда были подданными, только подданными. И они живут, потому что им нужно всего немного: немножко воды и немножко земли. И еще им нужно: собраться где-нибудь вечерком и, перебивая друг дружку, вспоминать, вспоминать... И запеть, перебивая друг дружку: "Были и мы когда-то стегоцефалами!.."
      Итак, лягушкам принадлежало прошлое, динозаврам принадлежало настоящее. Кроме прошлого и настоящего, ничего другого не было на земле. И вот в эти чуждые им времена появились млекопитающие.
      Тяжкая пора безвременья, как ее пережить, когда в жилах у тебя горячая кровь, а у всех остальных - кровь холодная?
      - Применяться к обстоятельствам, - говорили лягушки, - согласовать свою температуру с температурой окружающей среды. На первых порах почаще смотреть на термометр, потом это войдет в привычку.
      Млекопитающие не хотели смотреть на термометр, у них была постоянная температура, независимая от окружающей среды.
      - Своя температура! - еще больше холодели лягушки. - Независимая от среды! Ну, знаете... В свое время и мы были стегоцефалами, но даже в те времена... мы не могли себе это позволить.
      До млекопитающих никто не мог себе это позволить, они были первыми теплокровными, заявившими о своем несогласии со средой. Подумать только: даже огромные ящеры приспосабливались к среде, а эти, у которых ничего за душой - ни прошлого, ни настоящего...
      Конечно, прошлое было у млекопитающих, только оно им не принадлежало. И вообще, это было такое прошлое, о котором лучше всего забыть. В прошлом млекопитающие были пресмыкающимися, правда, не огромными ящерами, а маленькими, незаметными, что было единственным спасением в мире, в котором можно существовать лишь до тех пор, пока тебя не заметят. В то время у них была холодная кровь, совершенно нормальная холодная кровь, приспособленная к внешней температуре.
      А потом... Можно придумать много легенд о том, как холоднокровные стали теплокровными. Это может быть легенда о первой большой любви или о первом большом сочувствии, или о первом восхищении красотой. Но факты говорят о другом. Факты говорят о том, что теплокровность в те времена считалась далеко не безобидным явлением. Теплокровных преследовали за теплокровность. Изощренная физиология динозавров дошла до того, что они на расстоянии чуяли теплую кровь, улавливая тысячные доли градуса. И уже за тысячную долю виновный подлежал съедению.
      - Просто поразительно, до чего мы сами не умеем себя беречь, - говорили лягушки, хотя они-то умели себя беречь. Впрочем, они имели в виду млекопитающих: - Быть незаметным - что может быть лучше в наш ужасный век? И сделать все, чтоб тебя заметили. И какая разница, что у тебя за кровь, если из тебя ее выпускают?
      Лягушкам это было непонятно. Они считали, что нужно иметь такую кровь, какую легче сохранить в сложившейся обстановке. А теплокровность... Ну скажите, разве это так уж принципиально - теплокровность?
      Для млекопитающих это было принципиально, потому что причиной их теплокровности было несогласие с внешней средой. Во внешней среде жара сменялась морозами, бросая все население то в холод, то в жар, и, чтобы не зависеть от этого, нужно было иметь свою постоянную температуру. Ведь вот динозавры, могучие динозавры вымерли, когда наступили холода, потому что не имели своей постоянной температуры.
      Предыстория человечества не менее героична, чем история человечества. И кто знает, может, не было б на земле человечества, если б не было на земле тех, первых, не имевших ни славного прошлого, ни мало-мальски терпимого настоящего - а только будущее, одно только будущее, да еще горячую кровь.
      1970
      СУПРУГИ УТКОНОСЫ
      Супруги Утконосы, внуки Праутконоса, правнуки Прапраутконоса, помнят еще прапраправремена. Когда ж это было - в триасе или уже не в триасе? Тогда еще жили аммониты, эти головоногие, которые вымерли, потому что действовали больше ногами, чем головой.
      - Прапраутконосы, - сказали они, - вы свидетели, что мы вымираем.
      - Никакие мы не свидетели, - сказали Прапраутконосы. - Вымирайте на здоровье и не путайте в это нас.
      - Мы вымираем, - сказали вымирающие. - Атмосфера становится чересчур ядовитой.
      До сих пор Прапраутконосы не замечали, что атмосфера становится ядовитой, они даже снесли два яйца - в знак незыблемо твердых надежд на будущее. Но, проводив аммонитов в последний путь, они призадумались:
      - Атмосфера становится ядовитой, а у нас ни капли яда...
      И они стали копить яд - не в качестве яда, а в качестве противоядия. В ядовитой атмосфере главное - иметь собственный яд.
      Тем временем из снесенных ими яиц вылупились Праутконосы. Собственно, время было уже не то: атмосфера очистилась, яд упал в цене и, кроме соседки Праехидны, его не было ни у кого из млекопитающих. Но супруги Праутконосы помнили слова Прапраутконосов, которые помнили слова аммонитов. И они помаленьку копили яд.
      Потом они снесли два яйца, из которых вылупились супруги Утконосы. И супруги Утконосы тоже снесли два яйца.
      Все млекопитающие давно перешли с яиц на молоко, но супруги Утконосы предпочитали то и другое. И они откладывали яйца, а выкармливали детенышей молоком (а вдруг не станет ни молока, ни яиц? Не забывайте, что атмосфера становится ядовитой).
      Супруги Утконосы помнят слова Праутконосов, которые помнили слова Прапраутконосов, которые со слов аммонитов помнили очень ядовитые времена. Аммониты вымерли, а кому хочется вымирать?
      Конечно, сейчас уже не те времена, однако - кто гарантирован? А вдруг вернутся праправремена? Или прапраправремена?.. Когда ж они были - в триасе или уже не в триасе?
      1970
      РАМАПИТЕКИ
      История двигалась снизу вверх, и мы, рамапитеки, пришли на смену дриопитекам. Они убивали нас, побивали камнями, но - история двигалась снизу вверх - и мы все-таки пришли им на смену.
      Нам досталась в наследство голая, пустая земля, и нам все приходилось делать своими руками. Своими руками мы ломали сучья, сбивали с деревьев плоды... И лишь позже, гораздо позже на этой, обжитой нами земле появились австралопитеки.
      Они родились среди нас, в наших пещерах. Мы научили их ломать сучья, сбивать с деревьев плоды, мы научили их говорить - и как же они с нами разговаривают?
      - Дикари, - говорят они, - антропоиды. Разве вы далеко ушли от обезьян?
      Это мы-то недалеко ушли! Парапитеки, проплиопитеки, не говоря уже о дриопитеках, которых мы еще успели застать. Но австралопитекам этого не понять, они еще не появились на свет, когда делалась вся эта история.
      - Ископаемые! - говорят они нам. - Посмотрите на себя - ведь вы же прошлое человечества!
      Для дриопитеков мы были будущим. И для парапитеков были будущим. А тут - смотрите-ка: вдруг стали прошлым.
      И главное: история двигалась снизу вверх и мы, рамапитеки, двигались вместе с историей. И теперь, когда мы на самом верху...
      Видно, что-то произошло - либо с нами, либо с ними, либо с историей...
      1968
      ПЕРВАЯ ГИПОТЕЗА О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЧЕЛОВЕКА
      Завершив подготовительные работы, Он наконец приступил к настоящему творчеству. Ему хотелось создать Человека, но Он не знал, каким должен быть Человек, а из жизни его взять не мог, потому что в жизни его еще не было.
      Но его это не волновало. Он был весел и даже беспечен, потому что твердо верил в Свое могущество.
      При свете солнца, созданного вчера, он заглянул в водную гладь, позавчера отделенную от суши, и увидел в ней Свое отражение.
      - Ку-ку! - сказал Он и вытянул губы, пытаясь нижней захватить кончик носа. И долго смеялся, потому что это было очень смешно.
      Потом он растянул рот до ушей, слегка даже потеснив их при этом, так что они улезли вверх, освобождая место для новых потешных действий.
      Он надул щеки и свел глаза к переносице. Потом щеки втянул, а глаза развел. И, заведя руки за спину, приставил Себе рожки.
      В этих занятиях прошла первая половина дня. Увидев, что солнце уже высоко, Он спохватился и стал создавать Человека по Своему образу и подобию.
      Глина послушно мялась в Его руках, принимая все более четкие очертания. Нос приплюснутый. Рот до ушей. И все тело надутое, как мячик.
      - Ква! - сказал Человек. И Он понял, что создал лягушку.
      Он отбросил лягушку, и она запрыгала по земле, подтверждая свое сходство с мячиком. А Он опять погрузился в работу. Он старательно разминал глину, вызывая в памяти Свой образ.
      Губы, вытянутые и слившиеся с носом. И рожки на голове, похожие на два пальца, приставленные к затылку.
      - Ме-е! - сказал Человек. И Он понял, что создал козла.
      И опять Он месил глину, пытаясь придать ей ту единственную форму, которая отличает Настоящего Человека. Он создавал Человека, создавал его по Своему образу и подобию, но образов было много, и в них не было ничего человеческого.
      Подобия, одно другого страшней, множились на Земле: ихтиозавры, бронтозавры, мастодонты и стегоцефалы... Но Человека не было среди них.
      Кончился день, наступил вечер, а Он все трудился, ни на минуту не сомкнув глаз. Все смешалось в его голове, и Он подошел к воде, чтобы освежить Себя в памяти.
      Он посмотрел в воду и не узнал Себя. Усталое лицо, бессонные глаза и борозды на лбу, каких не было прежде. И во всем этом столько опыта, неудачного опыта, который впоследствии назовут мудростью...
      Он отошел от воды и вылепил Человека.
      1966
      СОТВОРЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА
      Вылепил бог человека. Все ему сделал как настоящее, еще и кусок глины остался. Спрашивает у человека:
      - Что тебе из этого слепить?
      Оглядел себя человек: руки-ноги есть, голова тоже на месте. Чего еще надо?
      - Слепи мне, - говорит, - счастье. Остальное вроде имеется.
      Призадумался бог, стал вспоминать. Много он повидал на своем веку, а счастья так и не видел. Поди знай, как его лепить.
      - Вот тебе твое счастье, - сказал бог и протянул человеку нетронутый кусок глины. - Да, да, в этом и состоит счастье - в куске глины, из которого можно что хочешь вылепить.
      Человек взял глину, повертел в руках. Покачал головой:
      - Да-а... это ты ловко придумал...
      1963
      ВТОРАЯ ГИПОТЕЗА О ПРОИСХОЖДЕНИИ ЧЕЛОВЕКА
      Все звери относились друг к другу с уважением и даже с трепетом, и только к Обезьяне никто не относился всерьез, потому что она дурачилась и кривлялась, как маленькая. И тогда Обезьяна сказала:
      - Произойди от меня, Человек!
      Человек не сразу решился:
      - Мне бы, понимаешь, лучше от льва. Или от слона.
      - А что такое лев? - сказала Обезьяна и тут же изобразила льва. Это было довольно похоже, хотя и не так страшно, как настоящий лев. - А что такое слон? - сказала Обезьяна и приставила к носу руку в виде хобота.
      И вдруг она заговорила серьезно:
      - Конечно, от льва каждый произойдет. И от слона найдутся охотники. А как быть другим? Зайцам, например? Или нашему брату? - Обезьяна вздохнула. - Я вот изображаю тут разных... А почему? Потому что мне собой быть неохота. - Она помолчала. - Только ты не подумай, что я жалуюсь, у меня этой привычки нет. Просто хочется кем-то стать, чтоб к тебе относились по-человечески. Ты произойди от меня, Человек, а?
      Говоря так, она опять скорчила какую-то рожу, в которой Человек мог бы узнать себя, если б посмотрел повнимательней. Но он смотрел невнимательно, потому что думал совсем о другом.
      "Действительно, - думал он, - как это устроено в мире. Кто смел, тот два съел. Сила солому ломит. У сильного всегда бессильный виноват. Каждый хочет произойти от слона или даже от мамонта, а от таких, как Обезьяна, никто не хочет происходить..."
      - Ладно, - сказал он, - произойду. - И пожал Обезьяне руку.
      Так Человек произошел от Обезьяны. Из чувства справедливости. Из чувства внутреннего протеста. Из чувства простой человечности.
      1966
      ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
      Когда вас на земле много, можно проявлять и холодность, и равнодушие, но когда вас двое и вы одни, как тут удержаться от взаимного интереса...
      Так встретились на земле первые двое.
      - Посмотри, какие звезды, - сказала она, впервые заинтересовавшись устройством Вселенной.
      - Но ты - лучшая из них, - сказал он, пробуя себя в поэзии.
      - Такое скажешь... - смутилась она. - Они маленькие, а я вон какая большая.
      - Дело не в величине, - сказал он, кладя начало математике. - Величина - понятие относительное. - Положив начало физике, он добавил: - Хочешь, я отнесу тебя к той скале?
      Он отнес ее к скале и взобрался с ней на вершину.
      - Как хорошо! - вздохнула она. - Ты видел, там ручеек, он течет куда-то... Куда он течет?
      - Он течет вниз, а там впадает в реку... Видишь, там, за деревьями, среди высоких кустов...
      И это было начало географии, и это было начало ботаники, и это было начало всех начал, как бывает всегда, когда под звездами встречаются двое...
      1968
      САМЫЙ ПЕРВЫЙ ПРИРОСТ НАСЕЛЕНИЯ
      За последние девять месяцев население земли увеличилось ровно в полтора раза. Столь значительный в процентном выражении, этот прирост на деле представлял незначительную величину, беспомощную и капризную. Это был первый на земле человек, происшедший от человека.
      Он ползал на четвереньках, заглатывая по пути мелкие камешки, а родители гонялись за ним и, поймав, лупили по тому месту, где, как они опасались, мог вырасти хвост. Человек отрывал руки от земли, чтобы прикрыть это злополучное место, и тут-то родители убеждались, что только таким путем им удастся поставить сына на ноги.
      На деревьях резвились ближайшие родственники. Им было безмятежно и весело, потому что от всех забот они отмахивались хвостами.
      Глядя на эту развеселую жизнь, человек то и дело порывался залезть на дерево, но тут же получал замечание:
      - Не будь обезьяной!
      А ему хотелось быть обезьяной. Потому что обезьяну никто не воспитывает, никто ей не читает нотаций. И если она сорвется с дерева, то ей будет больно только один раз, потому что никто не станет ее за это наказывать.
      И человек стоял, прикрывая руками незащищенные места, и думал, что когда он вырастет, он обязательно станет обезьяной.
      А земля вращалась и солнце светило, и все было так, как будто ничего не переменилось. Но стояли под деревьями три обезьяны, не похожие на других обезьян, три обезьяны, порвавшие со своим прошлым, чтобы начать на земле новую жизнь.
      И эта жизнь началась тогда, когда обезьяна взяла в руки палку, чтобы воспитать подрастающее поколение.
      1968
      ПЕРВОЕ КОЛЕСО
      Ребенок изобрел колесо. Он взял прут, согнул его и, связав концы, покатил по дороге.
      Родители сидели в пещере и разговаривали о своих первобытных делах. Потом они высунулись наружу и увидели ребенка, который бежал за своим колесом.
      - Стыд и срам! - сказали родители. - Он уже изобрел колесо. У всех дети как дети, ничего не выдумывают, а у этого вечно мозги не на месте!
      Ребенок сказал "Ту-ту!", изобретая что-то наподобие паровоза. Он сказал "Ту-ту!" и помчался быстро, как паровоз, двумя палками чертя впереди себя рельсы.
      И тогда родители не выдержали. Они поймали ребенка, разогнули его колесо и этим прутом всыпали своему непослушному детищу.
      Изобретателю первого в мире колеса.
      1968
      КАК ЧЕЛОВЕК ВСТУПИЛ НА ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ
      Человек должен жить. Человек должен как-то шагать по жизни.
      Но как?
      Человек мог бы шагать по жизни, как по земле: глядя вперед и выбирая себе дорогу. Тогда б он видел, что у него впереди, а прошлого мог бы не видеть.
      Ну, это ладно, если впереди только хорошее. А если неприятности, неурядицы, серьезные неудачи? Ведь так, пожалуй, и идти не захочется... Другое дело - пройденный путь: все позади - и толковать не о чем.
      Именно так человек вступил на жизненный путь: лицом к пройденному. И зашагал в будущее, не видя, что у него впереди...
      1967
      КАК БЫЛ ВПЕРВЫЕ ОТКРЫТ ЗАКОН ВСЕМИРНОГО ТЯГОТЕНИЯ
      Никаких законов тогда еще не было. Человек мог идти по земле, и вдруг ему на голову падало яблоко. И человек, ничуть не задумываясь, брал это яблоко и съедал.
      Потому что никаких законов тогда еще не было.
      Но случалось и так, что вместе с яблоком падало целое дерево, и тогда человек оставался лежать на земле, и никому до него не было дела. И никто не задумывался, плохо это или хорошо, что вот лежит человек и не может подняться, и никто за это не отвечал, потому что никаких законов тогда еще не было.
      Человек шел по земле, и ему на голову падали солнечные лучи и капли дождя, и осенние легкие листья. И камни, оторвавшиеся от скал, и молнии, оторвавшиеся от неба. Все, что было вокруг, падало человеку на голову: и скалы, и горы, и стихии, и стрелы врагов, потому что никаких законов тогда еще не было.
      И задумался человек, подняв к небу беззащитную голову: неужели во всем свете не найдется закона, хоть какого-нибудь закона, который бы его защитил?
      А может, это и есть закон - чтоб все вот так валилось на человека?
      Это был первый открытый человеком закон, который впоследствии назвали законом всемирного тяготения.
      1967
      ИСТОРИЯ КАМНЯ
      (Трактат)
      Первоначально камень был открыт не как орудие труда, а как орудие уничтожения. Не будем говорить: массового уничтожения, поскольку масс в современном смысле еще не было в те времена, хотя камней уже и тогда хватало. И это естественно: ведь на дворе был каменный век.
      Хотя век был каменный, но для камня в нем не было жизни. Жизнь была для деревьев и трав, для птиц и зверей, даже для крохотных насекомых была жизнь, а для камня не было жизни. И он смотрел, как живут те, которые умеют жить, и думал: ничего, когда-нибудь и вы станете такими же каменными. Умными, учеными, но - каменными... И тогда наступит настоящий каменный век.
      Тем временем палка выводила человека в люди. Она была простой дубиной, и не скоро ей предстояло стать дирижерской или хотя бы барабанной палочкой... И когда еще изобретут колесо, чтобы можно было вставлять палки в колеса...
      Человек идет в люди, а навстречу ему - тоже в люди - идет другой человек, и ни один не хочет уступить другому дорогу. Оказывается, идти в люди можно в противоположных направлениях. Какое из них правильное? Этот вопрос не скоро будет решен, а может быть, не будет решен вовсе.
      Камень смотрит, как эти двое колотят друг друга дубинами. Ненадежное оружие. Вот одна из них разлетелась в щепки, и безоружный человек спасается на дереве. Его противник лезет за ним, но ему мешает дубина. Все-таки безоружность имеет свои преимущества: по крайней мере обе руки свободны.
      Да, если б человек сразу взял не дубину, а камень, у него была б совсем другая цивилизация. И скорей наступил бы не этот, нынешний, а настоящий каменный век...
      У камня для этого все данные.
      Впоследствии о нем скажут, что он - кусок горной породы, твердой, нековкой, нерастворимой в воде. Из этих трех качеств в условиях первобытного взаимонепонимания и непрекращающихся междоусобиц естественно было выделить твердость. Кроме того, по сравнению с палкой, выведшей человека в люди, камень обладает такими качествами, как значительно больший удельный вес и повышенная летательная способность. Можно сказать с уверенностью, что камень самый первый научился летать, - просто его некому было бросить.
      Открытие камня было значительным шагом вперед по пути уничтожения человечества. Сам лишенный жизни, камень пытался отнять ее у других, но в нем самом от этого жизни не прибавлялось. В этом извечная загадка жизни: сколько ее ни отнимай, у тебя ее не прибавится. Даже если отнять сразу тысячи жизней. Миллионы жизней. Миллиарды жизней. К твоей одной жизни ничего не прибавится.
      Камень не знал этого и, отнимая, надеялся получить. Эту ошибку за ним повторят все другие - грядущие - виды оружия.
      И вот могущественные племена, могущество которых столетиями покоилось на дубине, дрогнули, пошатнулись и пришли в смятение: противника поблизости не было, но его удары их настигали. Удары на расстоянии, наиболее коварные удары, были первым весомым вкладом человечества в ведение нечеловеческих войн. Мы высовываемся из-за дерева, бросаем камень и снова прячемся. Остальное - дело камня. В нужный момент он прилетит и поразит противника, который безмятежно и неосмотрительно опирается на дубину.
      В короткий срок - разумеется, в короткий исторический срок, который мы измеряем тысячелетиями, - дубина была сломлена и в мире воцарился камень, как наиболее современное средство ведения войны. Воины враждующих племен были вооружены камнями с ног до головы, а дипломаты призывали бороться за мир, но на всякий случай держали камень за пазухой. Впоследствии станет ясно, что камни за пазухой - обычный прием холодной войны, перерастающей со временем в войну горячую.
      Раньше на земле не было дипломатов. Были только диплодоки - древние животные. "Дипло" по-гречески означает "двойной", и так же, как диплодоки вели двойную жизнь - в воде и на суше, - так дипломаты вели двойную игру. На словах они призывали бороться за мир, а на деле копили камни за пазухами. Древний обычай брать за грудки можно объяснить не чем иным, как желанием вытрясти у собеседника камни из-за пазухи.
      Все громче раздавались голоса, призывавшие использовать камень в мирных целях. Но в благоразумность этих голосов мало верили: как можно использовать в мирных целях камень, обладающий такими стратегическими качествами, как твердость, маневренность и повышенная летательная способность?
      Военное использование камня продолжалось. В короткий исторический срок камни налетали больше, чем Земля вокруг Солнца, или, как прежде говорили, больше, чем Солнце вокруг Земли.
      Горы камней росли - никому не нужные, совершенно бесполезные горы. Вместо того, чтоб изготовлять из камня мирные мотыги и топоры, древние племена пускали его на оружие. И уже тогда было замечено: гонка вооружений опасна тем, что направлена против своего, а не против вражеского населения. Чем больше имеешь оружия, тем меньше имеешь всего остального.
      Впрочем, такие мысли вслух не высказывались. Первобытные люди еще не очень-то умели говорить вслух, и пройдет еще очень много веков, пока они научатся этому.
      За особые заслуги перед человечеством камню был поставлен памятник - в камне. На массивном неотесанном постаменте возвышался массивный неотесанный камень, обессмертивший в веках эту первобытную неотесанность. В его постоянной угрозе свалиться кому-то на голову и был заключен символический смысл, выражавший главное назначение камня.
      Сторонникам мирного использования камня не нравился этот воинственный памятник, и они грозились камня на камне не оставить (миролюбивое выражение, получившее впоследствии агрессивный и разрушительный смысл).
      Но вот однажды...
      История, в сущности, сводится к этим словам, она состоит из этих трех слов, повторяемых неоднократно...
      И вот однажды на привале какой-то солдатик, истомившийся в тысячелетней войне, высек из камня фигурку своей возлюбленной.
      Вряд ли эта фигурка была похожа на его возлюбленную, она вообще была не похожа на женщину. Но солдату в тысячелетней войне каждый предмет кажется похожим на женщину...
      Впервые солдаты посмотрели на камень другими глазами.
      Оказалось, что, кроме стратегических качеств, камень таил в себе качества не стратегические, но дорогие каждому солдатскому сердцу: нежность, теплоту и волнующую красоту линий. Глядя на него, не возникало даже мысли о том, что его можно швырнуть кому-то в голову, а, наоборот, хотелось склонить перед ним собственную голову и задуматься... Неважно, о чем... Может быть, о чем-то совсем не военном...
      Не зря, оказывается, камень таил в себе тысячелетнюю мечту о жизни... Его мечта осуществилась, когда из него высекли жизнь.
      "Жена солдата", очень мало похожая на чью-то возможную жену, была первым гениальным произведением скульптурного творчества (если не считать упомянутый памятник камню, который был не гениальным, а устрашающим). Солдаты в массовом порядке высекали из камня своих жен и невест, расходуя на это стратегические боевые запасы.
      Когда говорят пушки, музы молчат. Но когда музы заговорят, тут уже приходится замолчать пушкам.
      Какой-то солдат, удачно вернувшийся из очередной тысячелетней войны, выстроил себе из камня дом и перевез в него семью из пещеры. Дом был просторным, но в нем было тесно от гостей, которые засиживались допоздна, не желая возвращаться в свои пещеры.
      Рядом с первым каменным домом вырос второй, третий - и вот уже целый город устремляется к небесам, и до чего же он не похож на первобытный пещерный город!
      Каменные жернова перемалывают зерно, каменные орудия помогают совершенствовать производство, каменные скульптуры не дают душе превратиться в камень... Каменный век! Удивительный, сказочный, волшебный каменный век!
      Не тот каменный век, который душу делает каменной, а тот, который в камне рождает душу.
      А куда девать эти горы оружия, эти пирамиды оружия? В них бы замуровать фараонов всех будущих войн, но дверей в пирамидах нет, и фараоны войн остаются на свободе. Сколько они крови прольют! Впереди еще вся история. История камня, история бронзы, железа...
      И самая трудная история - человеческая...
      СКАЗАНИЕ О ГИЛЬГАМЕШЕ
      Дикий человек Энкиду, ты пасся вместе с газелями и воду пил вместе с волками, и сам ты был, как зверь, в клыках и шерсти, и ничего ты не видел, и ничего ты не знал, пока не встретился с Гильгамешем, Все Видавшим.
      Он видел все, кроме кедровой рощи, которую охраняло чудовище Хувава, и он сказал тебе:
      - Пойдем, Энкиду, вырубим эти кедры.
      И ты согласился, Энкиду, потому что ты был дикий человек, потому что никогда за всю жизнь ты не срубил ни одного кедра.
      Вы вырубили все кедры до одного, и роща перестала быть рощей, а страшное чудовище Хувава сидело на каком-то стволе и плакало, потому что ему было жаль этих кедров. Потом оно стало собирать кедры и ставить их на места, но кедры не могли устоять, они падали, больно ударяя чудовище по ногам, и от этого оно еще больше плакало.
      И тогда Гильгамеш сказал:
      - Я никогда не видел, как умирают чудовища.
      И ты, Энкиду, тоже не видел, а на это стоило посмотреть, и вы убили чудовище Хуваву. Но оно этого не почувствовало, оно было и без того убито горем из-за этого леса, который вы вырубили.
      Потом вы убивали много чудовищ. Среди них были огромные, как гора, и крохотные, как муха. И еще вы убивали врагов. У вас было очень много врагов, и вы их всех убивали. И когда у вас уже не осталось врагов, Гильгамеш, Все Видавший, признался:
      - Я никогда не видел, как умирают друзья.
      Тебе не хотелось умирать, но ты был его единственным другом. И ты умер, потому что он, Все Видавший, должен был все повидать.
      Если б ты не умер, Энкиду, ты увидел бы, чего не видел никто: ты увидел бы слезы Гильгамеша. Он, герой, он, Все Видавший, плакал над тобой, как дитя, - видно, и он был тебе настоящим другом. Он стоял над тобой, как Хувава над поваленным кедром, и все время пытался поставить тебя на ноги, но ты падал, как срубленный кедр.
      Сколько он повидал, Все Видавший! Он видел смерть врагов и друзей, но своей смерти он не видел, и-теперь, когда ты умер, ему захотелось ее повидать. Какая она? Что за нею? Что после нее?
      И он пошел за своей смертью, и он искал ее, пока не нашел...
      Энкиду, дикий человек, тебе этого не понять. Ты легко пришел в жизнь и легко из нее ушел, так ничего и не успев увидеть. Но тому, кто все повидал...
      Да, теперь он действительно все повидал. И если б ты, Энкиду, встретился с ним, ему было бы что рассказать тебе, дикому человеку.
      Но он не сможет рассказать ничего. Даже газели, с которыми ты пасся, даже волки, с которыми ты пил воду, знают о жизни больше, чем он... Потому что тот, кто все повидал, больше уже ничего не видит.
      1968
      ТЕАТР ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ
      (Исторический очерк)
      Среди всех театров, существовавших когда-либо на земле, есть один, самый древний и самый новый, поистине вечный.
      Это театр военных действий.
      Во многом он напоминает обычный театр: есть у него свои режиссеры, направляющие ход действия, но непосредственного участия в нем не принимающие. Есть действующие лица, которых бывает очень много вначале и значительно меньше в конце. Есть и зрители, которые, в отличие от зрителей простого театра, стараются занять места подальше, так, чтоб, по возможности, не было ничего видно.
      Традиции театра военных действий уходят в столь глубокую древность, что невозможно отыскать ни имен его основателей, ни дат, ни сколько-нибудь вразумительных указаний. И лишь с недавнего прошлого - порядка нескольких тысяч лет - нам попадаются свидетельства очевидцев. Так, о древнем хетте Мурсили мы читаем: "Он пошел на Халпу и разрушил Халпу и привел пленных из Халпы и их имущество в Хаттусу". Нужно отдать справедливость краткости и точности данной оценки: пошел, разрушил, привел. Традиционный спектакль в трех действиях.
      Несколько подробней оценивает свою собственную работу ассириец Ашшурбанипал: "Царя я победил, столицу его разрушил, страну разорил так, что в ней не стало слышно человеческой речи... лишь дикие звери могли в ней повсюду спокойно рыскать". Победил, разрушил, разорил - те же три действия. Впоследствии Юлий Цезарь выразил эти действия в классической формуле: пришел, увидел, победил.
      Примеров много. Вот очень старый пример.
      Далеко, на много верст, простерлись земли могучей Мидии.
      Далеко, на много верст, простерлись земли могучей Лидии.
      А между ними - узкая полоска войны. Жестокой. Кровопролитной.
      Лидия теснит Мидию. Мидия теснит Лидию. Лидия и Мидия друг друга теснят, но не могут вытеснить с этой узкой полоски.
      Дружественный Египет молчит. Молчит дружественный Вавилон.
      Только где-то кто-то начинает заговаривать, но его пока не слышно за громом войны. Невероятно громкой войны между Лидией и Мидией.
      Мидия теснит Лидию. Лидия теснит Мидию. Египет и Вавилон - оба молчат... Но теперь - это уже отчетливо слышно - говорит Персия. Она покоряет Мидию и Лидию, а заодно Египет и Вавилон. И теперь они все молчат - единодушно.
      Воцаряется тишина. Тяжелая, гнетущая тишина, которая только и ждет, когда ее снова нарушат.
      Этот старый пример характерен для театра военных действий, в котором нередко бывает так, что зрители вытесняют со сцены актеров и берут на себя функции главных действующих лиц. Поэтому, выясняя отношения между собой, актеры должны зорко следить за зрителями.
      В древнем государстве Шумере, состоявшем из нескольких взаимозависящих государств, были весьма популярны войны за гегемонию. Урук хотел подняться над Уром, Ур над Кишем, Киш над Уруком и Уром, а все вместе они хотели подняться над Лагашем.
      Усиливаясь и разрастаясь, войны за гегемонию приобретали такой размах, что как-то незаметно перерастали в войны за независимость. Урук не хотел зависеть от Ура, Ур от Киша, Киш от Урука и Ура, а все вместе они не хотели зависеть от Лагаша.
      Но и войны за независимость оставались недолго в этом качестве и перерастали в войны за гегемонию, приводившие, естественно, к войнам за независимость - и снова за гегемонию - и снова за независимость - Урука от Ура, Ура от Киша - и за гегемонию их над Лагашем.
      И все же кое в чем театр военных действий напоминает настоящий театр.
      Во время расширения Дарием своего Персидского царства на покоряемых землях появился Лже-Навуходоносор, выдававший себя за истинного Навуходоносора. Но Дарий живо его раскусил, а затем и разбил превосходящей живой силой и техникой. Однако за Лже-Навуходоносором появился Лже-Фраорт, выдававший себя за истинного Фраорта, затем Лже-Смердис, за Лже-Смердисом - неизвестно кто, но тоже, видимо, Лже-, судя по сложившейся обстановке. И тогда, гласит надпись на скале Багистана, "ложь распространилась в царстве". И чем упорней Дарий ее подавлял, тем упорней она распространялась. Потому что это была не простая ложь. Это была ложь, которая боролась за правду.
      А ведь это и есть настоящий театр.
      1969
      ПИРРОВЫ ПОБЕДЫ
      В войне Пирра с римлянами был использован новый вид оружия - слоны. Огромные и непробиваемые, они двигались впереди конницы и пехоты, подавляя противника своей массивностью, а также неповоротливостью, которая не давала им обратиться в бегство.
      Победы следовали одна за другой. При Гераклее, при Аускуле. При самых разных селах и городах.
      Победы были настолько отчаянны, что в соседних странах был поднят вопрос о запрещении слонов как оружия массового уничтожения. Мирная страна Каледония предлагала вообще уничтожить слонов, чтобы не подвергать опасности будущее человечества. Каледонию поддерживала мирная страна Лангобардия.
      Но слоны шли в бой и одерживали победы. Одну отчаяннее другой.
      Римляне сопротивлялись. Они упорно отказывались сдаться на милость победителя, хотя милость эта была велика. Честолюбивый Пирр предлагал побежденным мир на самых достойных условиях - честолюбивые подданные отказывались от мира. Честолюбивый Пирр отпускал пленных на родину честолюбивые пленные возвращались обратно под стражу. К борьбе оружия прибавилась борьба самолюбий, самая жестокая борьба, в которой не бывает ни победителей, ни побежденных.
      А слоны шли в бой, подавляя неприятеля массивностью и неповоротливостью, которая мешала им обратиться в бегство.
      В соседних странах обсуждался вопрос об обеспечении слонами северных государств, чтобы защитить север от южной опасности. В мирной Каледонии был акклиматизирован первый слон, второй слон был акклиматизирован в мирной Лангобардии.
      Наступила знаменитая битва при Беневенте.
      Слоны шли в бой, расчищая путь коннице и пехоте. Все было привычно и буднично, и слоны топтали людей, как топтали их в прошлой и позапрошлой битвах. И честолюбивый победитель уже послал побежденным первую просьбу о мире, от которой честолюбивые побежденные с презрением отказались, и уже никто не ждал для себя никаких неожиданностей, когда появилась первая неожиданность - стрелы, обернутые горящей паклей.
      Это было удивительное зрелище, и слоны на минуту остановились, прервав свое победное шествие. А в следующую минуту (и это была вторая неожиданность), преодолев свою естественную неповоротливость, слоны повернулись и двинулись назад, топча свою собственную конницу и пехоту.
      При виде столь массового уничтожения соседние страны подняли вопрос о новом оружии, которое в сочетании со старым приводит к таким ужасным последствиям. Говорили, что нужно либо сразу сжечь всю эту паклю, либо обеспечить ею мирные государства, чтобы им было чем защищаться и чем нападать.
      Между тем война продолжалась, и слоны, доставившие Пирру столько побед, на сей раз доставили ему крупное поражение. Видя это, честолюбивые римляне предложили ему мир, но честолюбивый Пирр отказался от мира.
      Война продолжалась. Мирная Каледония перешла на строгий режим экономии, приберегая паклю на случай военных действий. Мирная Лангобардия вовсю торговала паклей и потихоньку откармливала слона.
      1969
      БОРЬБА ЗА ЛЮБОВЬ
      За столько веков Амур испробовал все виды оружия: стрелы, ружья, пушки, бомбы разных систем...
      И все это для того, чтоб люди полюбили друг друга.
      ДВЕНАДЦАТАЯ ДИНАСТИЯ
      Близился Новый, 1969 год до нашей эры...
      Номархи [номарх - царский наместник в Древнем Египте], жрецы и другие сподвижники царствующего Сенусерта Первого собрались, чтобы в узком кругу отметить это радостное событие. Самого Сенусерта пока еще нет: он появится ровно в полночь, знаменуя появление Нового года. А может, появится кто-то другой: по нынешним временам можно ждать любых неожиданностей.
      Что же принесет с собой Новый год?
      Пока идут разговоры. Обычные предновогодние разговоры.
      - Я - любовь области моей, ярый сердцем, когда вижу ослушника. Я устранил гордость из высокомерного, заставил умолкнуть велеречивого, так, что он уже больше не говорит.
      - Отлично сказано! Вы не пробовали это записать?
      - Как же, я приказал это высечь на камне.
      Вспоминается старый, 1970 год и еще более старый, 1971...
      Что же все-таки принесет Новый год?
      Два жреца спорят о трактовке Амона. Кто он - бог Солнца или просто баран? Бог Солнца - это все же величественней, но баран - как-то понятней...
      Литератор Синухет, уже принятый в высших кругах, но еще не принятый широкой читающей публикой, рассказывает о своей последней поездке в Сирию. Он бежал гуда при Аменемхете и сразу вернулся, узнав, что Аменемхета сменил Сенусерт. Все соглашаются: от Аменемхета немудрено сбежать, а к Сенусерту немудрено вернуться...
      Что же, что же принесет Новый год?
      Старый, 1970 год, как преступник на колесе, доживает последние минуты. Все умолкают, чтобы полюбоваться его концом.
      И вот - конец!
      Дверь распахивается - и все облегченно вздыхают.
      На пороге стоит Сенусерт Первый, олицетворяя собой Новый год.
      Старый, привычный Новый год.
      1969 год до нашей эры.
      1968
      УЛИЦА ВЕЛИКОГО РАМЗЕСА
      Между двумя Рамзесами - Четвертым и Пятым - был еще один Рамзес, только номер его в веках не сохранился.
      Отличный был Рамзес. Когда он взошел на престол, ему, конечно, сразу стали возводить пирамиду, но Рамзес остановил строительство:
      - Не рано ли строить для мертвого, когда живым негде жить?
      - Мы не для мертвого, - объяснили строители, - мы для вечно живого.
      Но Рамзес объяснил им, что вечно живой подождет, пускай сначала просто живых обеспечат.
      Ничего не поделаешь. Стали строить для просто живых. Построили целую улицу и назвали ее улицей Великого Рамзеса.
      - Да что ж это такое! - возмутился Рамзес. - У вас что, нет других названий?
      Стали думать строители: как назвать улицу, чтобы вниманием не обидеть царя, но, с другой стороны, и невниманием его не обидеть?
      Тут-то и вспомнили о носильщике Рамзесе - ленивом и нерасторопном, но все же Рамзесе. И назвали улицу улицей Великого Носильщика Рамзеса.
      - Вот это другое дело, - сказал Рамзес. - Так и надо называть улицы.
      Следующую улицу назвали улицей Великого Точильщика Рамзеса. Еще одну улицей Великого Лудильщика Рамзеса.
      - Очень хорошо, - похвалил их Рамзес. - И Великий Точильщик, и Великий Лудильщик... Но почему бы не назвать улицу просто: улицей Великого Рамзеса?
      1985
      АВГИЕВЫ КОНЮШНИ
      К длинному списку исторических событий и лиц подошел маленький человек.
      - Я Авгий. Поищите на "А".
      - А кто вы такой? - спросил секретарь Истории.
      - Известно кто - царь! Сын самого бога Солнца.
      - Царей много, да не все попадают в Историю. Вы конкретно скажите, каковы ваши дела.
      В разговор вмешался помощник секретаря:
      - Поищите на "Г". Это тот Авгий, у которого Геракл чистил конюшни.
      Секретарь покачал головой:
      - Опять этот Геракл! Столько мелюзги потащить за собой в Историю!
      1964
      ЛАОКООН
      Высший совет богов постановил разрушить Трою.
      - Подкиньте им троянского коня, - посоветовал Зевс. - Да не забудьте посадить в него побольше греков.
      Воля Зевса была исполнена.
      - Ну как Троя? Разрушена?
      - Пока нет, громовержец. Там у них нашелся какой-то Лаокоон...
      - Что еще за Лаокоон?
      - Личность пока не установлена. Но этот Лаокоон не советует ввозить в город троянского коня, он говорит, что надо бояться данайцев, даже если они приносят дары.
      - Уберите Лаокоона. Личность установим потом.
      Воля Зевса была исполнена. Два огромных змея задушили Лаокоона, а заодно и его сыновей.
      Смелый троянец умирал как герой. Он не просил богов о пощаде, он только просил своих земляков:
      - Бойтесь данайцев, дары приносящих!
      - Сильная личность! - похвалил его Зевс, наблюдая с Олимпа за этой сценой. - Такому не жалко поставить памятник.
      Воля Зевса была исполнена.
      И, учитывая последнюю просьбу Лаокоона - не ввозить в город троянского коня, - ему воздвигли красивый, выразительный памятник: Лаокоон въезжает в город на троянском коне.
      1964
      МИРМИДОНЯНЕ
      Мор уничтожил народ Эгины, и когда Зевс спохватился, на острове остались одни муравьи. Они были маленькие, совсем незаметные и потому уцелели во время бедствия.
      Но для такого бога, как Зевс, муравьи тоже кое-что значат. Он подал знак - и муравьи превратились в людей - настоящих людей, высоких, стройных и сильных. И назвал Зевс людей мирмидонянами, потому что они произошли от муравьев.
      Это были честные люди, исполнительные и трудолюбивые. Но по старой муравьиной привычке они ходили согнувшись, низко опустив голову, будто над ними был занесен сапог.
      Зевсу было за них стыдно, и он гремел:
      - Люди, будьте людьми! Люди, будьте людьми!
      Но от этого крика они пригибались к земле еще больше.
      А Зевс гремел и гремел в небесах. Старый, наивный бог, он не понимал простой истины: можно превратить муравьев в людей, но сделать людьми людей - это богам не под силу.
      1964
      ОЛИМПИЙСКОЕ СПОКОЙСТВИЕ
      Ах, каких детей породила Ехидна! Старший - настоящий лев. Младший настоящий орел. Средние - Цербер и Гидра - умницы, каких мало: на двоих двенадцать голов.
      Выросли дети, и каждый нашел для себя занятие. Цербер трудился под землей - сторожил подземное царство. Орел действовал с воздуха - клевал печень Прометея, прикованного к скале. А лев и Гидра работали на земле опустошали окрестности Немей и Лерны.
      Все дети пристроены, все при деле. Ехидне бы жить да радоваться. Но тут подвернулся Геракл со своими подвигами. Он задушил Немейского льва, отрубил головы Лернейской гидре, застрелил из лука орла, а Цербера связал и бросил в темницу. Хорош герой - убивать чужих детей! Да его б за такие подвиги...
      - Господа олимпийцы, перед вами несчастная мать! Она породила детей, которые стали ее единственной радостью и надеждой. И вот приходит какой-то Геракл, давно известный своими подвигами, и убивает этих детей. Он убивает их на наших глазах, а мы храним олимпийское спокойствие. Господа олимпийцы, до каких пор наши гераклы будут уничтожать наших гидр, которые опустошают наши города? До каких пор наши гераклы будут уничтожать наших орлов, которые клюют наших прометеев? Отвечайте, господа олимпийцы!
      1964
      ОСУЖДЕНИЕ ПРОМЕТЕЯ
      - Ну посуди сам, дорогой Прометей, в какое ты ставишь меня положение. Старые друзья, и вдруг...
      - Не печалься, Гефест, делай свое дело.
      - Не печалься! По-твоему, приковать друга к скале - это раз плюнуть?
      - Тебе ведь не привыкать!
      - Зря ты так, Прометей. Ты думаешь, нам легко на Олимпе? С нас ведь тоже спрашивают.
      Гефест взял друга за руку и стал приковывать его к скале.
      - Покаялся бы ты, Прометей, а? Старик простит, у него душа добрая. Ну, случилось, ну, дал людям огонь - с кем не бывает?
      Прометей молчал.
      - Думаешь, ты один любишь людей? Ведь мы на Олимпе для того и поставлены. Такая наша работа - любить людей. А если наказываем... Гефест взял копье и пронзил им грудь Прометея. - Если наказываем, так ведь это тоже не для себя. Пойми, дорогой, это для твоего же блага...
      1966
      БОЖЕСКИЙ РАЗГОВОР
      Титаны восстали против богов-олимпийцев.
      - Что это вы, ребята? - журил их Зевс. - Ай-ай, нехорошо! Давайте говорить по-божески. Только не все сразу, подходите поодиночке.
      Подошел первый титан-одиночка. Смотрит Зевс - здоровенный титан! Где с таким говорить по-божески!
      Пришлось поставить его на колени.
      Стоит на коленях титан - и все равно выше Зевса на целую голову.
      Пришлось отрубить ему голову.
      - Ну вот, - сказал Зевс, - с этим как будто договорились. Давайте дальше - поодиночке!
      1964
      ДАМОКЛОВ МЕЧ
      Дамокл поднял голову и увидел над собой меч.
      - Хорошая штука, - сказал он. - Другого такого не найдешь в Сиракузах.
      - Обрати внимание, что он висит на конском волосе, - подмигнул ему тиран Дионисий. - Это имеет аллегорический смысл. Ты всегда завидовал моему счастью, и этот меч должен тебе объяснить, что всякое счастье висит на волоске.
      Дамокл сидел на пиру, но к еде не притрагивался. Все вокруг веселились, а он был печален.
      Над его головой висел меч. Отличный меч. Другого такого не найдешь в Сиракузах.
      - Да, счастье... - вздохнул Дамокл и с завистью посмотрел на меч.
      1964
      НАРЦИСС
      Женщины ходили за Нарциссом по пятам и делали ему самые заманчивые предложения. Но Нарцисс отвечал каждой из них:
      - Я не могу любить сразу двоих - и себя, и тебя. Кто-то из нас должен уйти.
      - Хорошо, я уйду, - самоотверженно соглашались одни.
      - Нет уж, лучше уходи ты, - пылко настаивали другие.
      Только одна женщина сказала не так, как все.
      - Да, действительно, - сказала она, - любить двоих - дело хлопотное. Но вдвоем нам будет легче: ты будешь любить меня, а я - тебя.
      - Постой, постой, - сказал Нарцисс, - ты - меня, а я?
      - А ты меня.
      - Ты меня - это я уже слышал. А я кого?
      - Ты меня, - терпеливо объяснила женщина.
      Нарцисс стал соображать. Он шевелил губами, что-то высчитывал на пальцах, и на лбу у него выступил пот.
      - Значит, ты меня? - наконец сказал он.
      - Да, да! - радостно подтвердила женщина.
      - А я? - Нарцисс еще подумал. - Послушай, зачем так все усложнять? Пусть каждый любит сам себя, это гораздо проще.
      1964
      СИЗИФ
      Он катил на гору камень. Он поднимал его до самой вершины, но камень опять скатывался вниз.
      Тогда он пошел на хитрость. Он взял щепочку, подложил ее под камень, и камень остался лежать на вершине.
      Впервые за много веков он свободно вздохнул. Он отер пот со лба и сел в стороне, глядя на свою работу.
      Камень лежал на вершине, а он сидел и думал, что труд его был не напрасен, и был доволен собой.
      Проходили века, и все так же стояла гора и лежал камень, и он сидел, погруженный в мысли, что труд его был не напрасен. Ничто не менялось вокруг. Сегодня было то, что вчера. Завтра будет то, что сегодня.
      У него отекли ноги и онемела спина. Ему казалось, что если он еще немного посидит, то и сам превратится в камень.
      Он встал и полез на гору. Он вытащил щепочку, и камень с шумом рванулся вниз, а он бежал за ним, прыгая с уступа на уступ, и чувствуя прилив новой силы.
      У подножья горы он догнал камень и остановил его. Потом поплевал на руки и покатил камень вверх, к вершине горы...
      1964
      ПИГМАЛИОН
      Персей много говорил о своих подвигах, но был среди них один, о котором он не любил вспоминать. Отрубив голову Медузе Горгоне, Персей по дороге домой заехал на остров Кипр к знаменитому скульптору Пигмалиону. Пигмалион в то время был влюблен в только что законченную статую, как обычно бывают влюблены художники в свое последнее произведение.
      - Это моя самая красивая, - сказал он, и статуя вдруг ожила.
      От таких слов ожить - дело естественное, но скульптор увидел в этом какое-то чудо.
      - О боги! - взывал он. - Как мне вас благодарить?
      Боги скромно молчали, сознавая свою непричастность.
      Пигмалион долго не находил себе места от радости. Потом наконец нашел:
      - Я пойду в мастерскую, немножко поработаю, - сказал он ожившей статуе. - А ты тут пока займи гостя.
      Женщина занимала гостя, потом он занимал ее, и за всеми этими занятиями они забыли о Пигмалионе.
      Между тем скульптор, проходя в мастерскую, наткнулся на голову Медузы Горгоны, которую оставил в передней неосторожный Персей. Он взглянул на нее и окаменел, потому что таково было свойство этой головы, о котором знали все, кого она превратила в камень.
      Прошло много долгих часов, и вот в прихожую вышли Персей и его собеседница.
      - Какая безвкусица! - сказала ожившая статуя, глядя на окаменевшего творца. - Знаете, этот Пигмалион никогда не мог создать ничего путного.
      Так сказала женщина, и Пигмалион навеки остался камнем...
      1964
      ГОМЕР
      А ведь старик Гомер был когда-то молодым человеком. Он пел о могучем Ахилле, хитроумном Одиссее и Елене, женщине мифической красоты.
      - Вы знаете, в этом Гомере что-то есть, - говорили древние греки. - Но пусть поживет с наше, посмотрим, что он тогда запоет.
      И Гомер жил, хотя кое-кто сегодня в этом сомневается. И он пел - в этом сегодня не сомневается никто. Но для древних греков он был просто способный молодой поэт, сочинивший пару неплохих поэм - "Илиаду" и "Одиссею".
      Ему нужно было состариться, ослепнуть и даже умереть, для того, чтоб в него поверили. Для того, чтоб о нем сказали:
      - О Гомер! Он так хорошо видит жизнь!
      1965
      ПРОКРУСТОВО ЛОЖЕ
      Тесей уже занес свой меч, чтобы поразить великана Прокруста, но вдруг опустил его:
      - Нет, не могу я так, без суда. Судите его, люди!
      И вот начался суд. Говорили, сколько людей погубил Прокруст, калеча их на своем прокрустовом ложе. Вспоминали маленьких, которых он вытягивал, и больших, которым обрубал ноги.
      Последнее слово - обвиняемому:
      - Я виновен. Виновен в том, что слишком любил людей.
      Его осыпали градом насмешек.
      - Да, я любил людей, хотя понимал, как они далеки от идеала. Человек мера всех вещей, но какой мерой мерить самого человека? Я нашел эту меру, вот она! - И Прокруст показал на свое ложе. - Идеальный человек должен быть таким, только таким - ни больше, ни меньше. Так судите меня, люди, за мою к вам любовь, за то, что, пока вы тешились жизнью, я пытался приблизить вас к идеалу. Все, что я и жизни сделал, это для вас. И ложе это - тоже для вас.
      - Для нас? - зашумела толпа. - Нет, с нас довольно! Ну-ка, положите его самого!
      И тут случилось невероятное: великан, еще недавно наводивший страх на всю округу, вдруг стал уменьшаться. И когда его подвели к ложу, он уже был самый простой человек, ниже среднего роста.
      Так стоял он, небольшой человек Прокруст, перед своим прокрустовым ложем, которое было явно ему велико, так стоял он и бормотал:
      - Люди, не судите меня... Просто я ошибся в расчетах...
      1964
      ПЛАТОН
      Платон был общительный человек, и у него было много друзей. Но все они говорили философу:
      - Платон, ты друг, но истина дороже.
      Никто из них в глаза не видел истины, и это особенно обижало Платона. "Почему они ею так дорожат?" - с горечью думал он.
      В полном отчаянии Платон стал искать истину. Он искал ее долго, всю жизнь, а когда нашел, явился с нею к друзьям.
      Друзья сидели за столом, пили и пели древнегреческие песни. И сюда, прямо на стол, уставленный яствами, Платон вывалил им свою истину.
      Зазвенела посуда, посыпались черепки.
      - Вот вам истина, - сказал Платон. - Вы много о ней говорили, и вот - я ее принес. Теперь скажите; что вам дороже - истина или друг?
      Друзья притихли и перестали петь древнегреческие песни. Они смотрели на истину, которая неуклюже и совсем некстати громоздилась у них на столе. Потом они сказали:
      - Уходи, Платон, ты нам больше не друг.
      1964
      АЛЕКСАНДР МАКЕДОНСКИЙ
      - Избавь меня, бог, от друзей, а с врагами я сам справлюсь!
      Он так усердно боролся с врагами, что бог избавил его от друзей.
      1964
      РАБСТВО
      Туллий Цицерон был рабом своего красноречия.
      Гней Помпей был рабом своего успеха.
      Юлий Цезарь был рабом своего величия.
      Один был в Риме свободный человек: раб Спартак.
      1966
      РЕБРО АДАМА
      - А где еще одно твое ребро?
      Это были первые слова, с которыми на свет появилась женщина.
      - Дорогая, я тебе сейчас все объясню. У создателя не нашлось материала, и он создал тебя из моего ребра.
      Она стояла перед ним - божественное создание - и смотрела на него божественным взглядом.
      - Я так и знала, что ты тратишь свои ребра на женщин!
      Так началась на земле семейная жизнь.
      1964
      КАИН
      Уже на заре истории была уничтожена половина человечества: Каин убил Авеля.
      Потом потекли мирные дни. Каин оказался дельным хозяином: он быстро освоил землю и заселил ее обильным потомством. И своим детям, которые не могли всего этого оценить, Каин не раз говорил:
      - Берегите, дети, этот мир, за который погиб ваш дядя!
      1964
      НОЙ
      Ной, этот старый подхалим, громче всех хвалил господа, и господь не мог этого не отметить.
      - Ной у нас святой человек, - говорил людям господь, - мы все должны брать пример с Ноя.
      Но люди никогда не умели следовать хорошим примерам. И тогда господь устроил им потоп. Он уберег только своего любимчика, который спасся вместе с семьей, прихватив всякой твари по паре.
      - Ну вот, теперь у нас с тобой порядок, - сказал бог, когда они с Ноем остались одни.
      - Хвала тебе, господи!
      - Правильно говоришь, - улыбнулся господь. - А теперь давай, действуй но своему усмотрению. Я скоро приду. Пока, до второго пришествия!
      Во второе пришествие на земле ничего не изменилось. Ной сидел в том же положении, в каком его оставил всевышний.
      - В чем дело, Ной? Почему у тебя не двигается работа?
      - Хвала тебе, господи!
      - Хвала - это само собой, - смягчился господь, - но о деле тоже забывать не следует. Я на тебя надеюсь, не подведи. Пока, до третьего пришествия!
      В третье пришествие господь застал Ноя в том же положении.
      - Как это понимать, Ной? Чем ты занимался все это время?
      - Хвала тебе, господи!
      - Ах, Ной, - поморщился господь, - что ты заладил одно и то же? Я тебе поручил начать здесь новую жизнь, не могу же я сам во все вникать, должен же и ты проявить инициативу!
      - Хвала...
      Бог вышел из себя. Он плюнул, принес ведро и утопил в нем Ноя.
      Так погиб Ной, святой человек, который уцелел во время всемирного потопа.
      А землю бог заселил грешниками.
      И все пошло как по маслу.
      1964
      МАФУСАИЛ
      Первым человеком был Адам.
      Мафусаил не был первым человеком.
      Первым пророком был Моисей.
      Мафусаил не был первым пророком.
      Поэтому Мафусаил прожил девятьсот шестьдесят девять лет. И в некрологе о нем было написано: "Безвременно скончался..."
      1964
      СТАДО МОИСЕЕВО
      - Не сотвори себе кумира. Я, например, не сотворяю. У меня к этому не лежит душа.
      Зашумело стадо Моисееве:
      - Вы слышали, что сказал Моисей?
      - Как это правильно!
      - ...как верно!
      - ...не сотвори кумира!
      - ...не сотвори!
      - ...о Моисей!
      - ...мудрый Моисей!
      - ...великий Моисей!
      1964
      ВАВИЛОНСКОЕ СТОЛПОТВОРЕНИЕ
      Один из них сказал:
      - Давайте сотворим столп во славу божию!
      Каждый приносил камень и складывал в общую кучу.
      И увидел бог, что это хорошо.
      - Мне это нравится, - сказал он своим архангелам. - Я сам в молодости шесть дней работал на строительстве, так что я могу понять рабочего человека.
      Люди взялись дружно, и вскоре столп приблизился к небу.
      - А на небе-то пусто, никого нет!
      Бог обиделся.
      - Вы слышите? Они говорят, что меня нет. Разве это правда? Скажите, вы меня давно знаете.
      Архангелы жили на небе, пили нектар и амброзию, поэтому они верили в бога.
      Вернее, так: они верили в бога, и поэтому пили нектар и амброзию.
      - Вездесущий! - сказали архангелы.
      - А они что твердят в один голос? Нет, видно, придется смешать им языки, чтоб у них не было такого единогласия!
      Бог так и сделал, и люди сразу перестали понимать друг друга. Каждый вытащил из кучи свой камень и спрятал его себе за пазуху.
      Так окончилось творение столпа и началось столпотворение.
      1964
      ВАЛААМОВА ОСЛИЦА
      И заговорила ослица человеческим голосом:
      - Со слов Валаама...
      Разинули рты святые угодники: шутка сказать - со слов Валаама!
      И никто не знает, кто такой Валаам. Но, наверно, кто-то такой, раз на него ссылаются.
      Слушают святые угодники.
      На ус мотают.
      Пример берут.
      С ослов Валаама.
      1964
      ПРИТЧИ ЦАРЯ СОЛОМОНА
      - Лучше открытое обличение, нежели тайная любовь!
      Прежде подданные тайно любили царя, но, услышав такую притчу, перешли к открытому обличению:
      - И это называется царь!
      - Подумаешь - Соломон Мудрый!
      - Считает себя мудрым, а на самом деле дурак дураком!
      Подданные обличали вовсю. Они не щадили ни Соломона, ни его жен, ни его роскошных хоромов. Как перемывают грязную посуду, так они перемывали косточки царя.
      И тогда Соломон сказал еще одну притчу.
      Он сказал:
      - Кто хранит уста свои, тот бережет душу свою, а кто широко раскрывает рот, тому беда!
      И подданные захлопнули рты.
      Подданные замолчали.
      Подданные по-прежнему тайно любили царя.
      1964
      ИЗБИЕНИЕ МЛАДЕНЦЕВ
      Палач тяжело дышал.
      - Сил моих нет! Прямо детский сад, а не серьезное заведение!
      - Чтобы рубить головы, нужно свою сохранить на плечах, - мягко улыбнулся царь Ирод.
      - Трудно с ними, - всхлипнул палач. - Сущие ведь младенцы!
      - Младенцы? - Ирод встал из-за стола. - Младенцы? - Ирод вышел на середину кабинета. - Запомни, палач: если думать о будущем, младенцы - это самый опасный возраст. Сегодня младенец, а завтра... Младенцы быстро растут.
      1964
      ОВЦЫ И КОЗЛИЩА
      Стали отделять овец от козлищ.
      - Ты кто есть?
      - Овечка.
      - А откуда рога?
      - Честным трудом добыты.
      - А борода?
      - В поте лица нажита.
      - Проходи, проходи, овечка!
      Отделяют дальше.
      - Ты кто?
      - Овечка.
      - Где ж твоя борода?
      - Беда ободрала.
      - А твои рога?
      - Нужда обломала.
      - Проходи, проходи, овечка!
      Проходят козлища, лезут, прут, нагоняют страх на честных овечек. "Ох, трясутся овечки, - настали трудные времена: не знаешь, когда бороду отпускать, когда подстригаться!"
      1964
      ОДИН В ТРЕХ ЛИЦАХ
      - Итак, голосуется первое предложение, - сказал бог-отец. - Кто за? Кто против? Кто воздержался?
      - Я воздержался, - поднял руку бог-сын.
      - Опомнись, сынок! На кого ты поднимаешь руку?
      - Я ни на кого... Я просто так... голосую...
      Старый бог рвал на груди балахон и метал громы и молнии:
      - На меня? На самого? Не выйдет! Я себя породил, я себя и убью... когда сочту нужным...
      - Простите, я хотел сказать...
      - Нет, мальчик, шалишь!
      - Я не шалю, - пробормотал мальчик и вдруг почувствовал себя мужчиной. - Но мне надоело... распинаться...
      - Ах, ты не хочешь распинаться? Тогда мы сами тебя распнем!
      И бог-отец отдал соответствующее распоряжение.
      - А как же быть с обязанностями бога-сына? - спросил святой дух, который до этого сидел тихо.
      - Ну, это я беру на себя, - успокоил его старый бог. - Тем более, что я сам себя породил - так что мне это и по штату положено. - И он заговорил громче, одновременно от имени отца и сына: - Итак, голосуется первое предложение. Кто за? Кто против? Кто воздержался?
      - Я воздержался, - сказал осмелевший дух.
      - И ты, брат? Как же это? От кого, от кого, а от тебя не ждал.
      Говоря это, бог лихорадочно соображал, как бы разделаться со святым духом. Дух сидел тихо, но руки не опускал.
      - Ладно, сдашь мне дела и - чтоб духа твоего не было!
      Духа не было. Бог остался один. Один в трех лицах.
      - Итак, голосуется первое предложение. Кто за? Кто против? Кто воздержался? - Бог посмотрел вокруг и вздохнул с облегчением: - Принято единогласно.
      1964
      ФОМА НЕВЕРНЫЙ
      - Сейчас я пройду по воде, как по суху, - сказал Учитель.
      Ученики дружно выразили одобрение. Один Фома усомнился:
      - Может, не ходить? А вдруг утонете?
      - Он всегда сомневается! - зашумели ученики. - Валяйте, Учитель, если что - мы поддержим!
      Учитель встал и пошел. По воде, как по суху.
      - Встретимся на том берегу! - крикнул он восхищенным зрителям.
      - А теперь я поднимусь по воздуху, как по лестнице, - сказал он на том берегу.
      - А вдруг разобьетесь? - усомнился Фома, верный своему неверию.
      Учитель взмахнул руками и оторвался от земли.
      - Браво, браво! - кричали ученики. - Мы так и знали, мы так и верили!
      - А теперь, - сказал Учитель, опускаясь с неба на землю, - меня распнут на кресте.
      - Господь с тобой! - перекрестился Фома. - Как можно говорить такое?
      На него зашикали.
      - Меня распнут на кресте, - продолжал Учитель, - вобьют в меня гвозди...
      - Слушайте! Слушайте!
      - ...из моих ран потечет кровь...
      - Слушайте! Слушайте!
      - ...потом я умру. А потом воскресну.
      Ученики затаили дыхание. В тишине раздался тревожный голос Фомы:
      - А вдруг не воскреснешь?
      - Это уже слишком! - возмутились ученики. - Учитель - и не воскреснет! Кто ж тогда воскреснет? Уж не ты ли, Фома?
      Учитель подождал, пока они успокоились. Потом сказал:
      - К сожалению, не все от меня зависит. Для того, чтоб меня распяли, меня нужно сначала предать. Кто согласен меня предать?
      - Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я! Я!
      Ровно одиннадцать Я. Один Фома воздержался.
      - Не все сразу, не все сразу! - замахал руками Учитель. - Для того, чтоб предать, одного вполне достаточно. Пусть это будет... - Учитель обвел взглядом учеников. - Ты, Фома!
      Ученик рухнул на колени:
      - Учитель! Я люблю вас. Учитель, я не могу вас предать!
      - Он не может предать! Вы слышите? - шумели ученики. - Учитель, поручи это дело нам! Любому из нас!
      Для того, чтоб воскреснуть, человек должен сначала умереть, это очевидная истина. Но неверный Фома этого не понимал - и он упирался, тянул всех назад, когда все остальные дружной толпой провожали Учителя на Голгофу.
      1964
      ПОСЛЕДНИЙ РОМУЛ
      Все началось при Ромуле и кончилось при Ромуле, будто и не было этих двенадцати веков триумфов и побед, будто не было величия Римской республики и могущества Римской империи, и славы, славы, немеркнущей славы ее полководцев, консулов, императоров и рабов.
      Последний Ромул - Ромул Августул Момилл (что отличает его от первого просто Ромула) - живет на вилле, построенной еще знаменитым Лукуллом, которого, возможно, тоже не было... А было - что?
      Сначала семь холмов и посреди них - волчица, кормящая мать, воспитавшая основателя вечного города (ничего нет вечного на земле - поздняя мудрость, неизвестная основателям). Первый Ромул построил город, и с этого, собственно, все началось... а может, и не с этого, потому что тот Ромул давно уже стал легендой.
      Выкормыш волчицы. Смешно сказать! И придумают же такое!
      Последний Ромул смеется. Он представляет, как тот, первый, строил город без лопаты и топора, без всякого нужного инструмента. С одной волчицей, смеется последний Ромул.
      Без инструмента, смеется он, даже эту виллу не построишь. Правда, вилла построена хорошо, этот Лукулл, был он там или не был, видно, любил пожить. А кто не любит? Да, вилла неплохо построена. Сам Одоакр, король, останавливается здесь во время охоты.
      Король Одоакр останавливается здесь, и Августул Момилл принимает его, как настоящий хозяин, и даже сидит с ним за одним столом. И тогда Одоакр называет его императором - в шутку, конечно, но не без основания, потому что Ромул ведь и вправду был императором... Был или не был? Кажется, все-таки был.
      Тарквиний Гордый, Помпеи Великий, Антонин Благочестивый... Доблестный Марий, потерпев поражение, сказал знаменитую фразу: "Возвести своему господину, что ты видел Мария сидящим на развалинах Карфагена". Непокорный Катилина, потерпев поражение, сказал знаменитую фразу: "Я затушу развалинами пожар, который хочет уничтожить меня". Последний Ромул смеется: от всей истории остались одни знаменитые фразы. А может быть, и их тоже не было?
      Трубят рога. Входит варвар Одоакр. Король Одоакр. Он хлопает Ромула по плечу, опирается на его плечо и так проходит к столу, где для него уже все приготовлено. Он садится, он пьет ("Твое здоровье, Ромул!"). Он рассказывает что-то смешное - и сам смеется, и Ромул смеется. Он разрывает мясо руками и глотает его, и заливает вином...
      - Погляди, - говорит Одоакр, - какую я приволок волчицу.
      Удачная охота. Сегодня хороший день. И вечер будет хороший.
      Сколько лет Рим воевал с варварами, а все таи просто - посадить варвара на престол.
      Последний Ромул стоит над телом мертвой волчицы.
      1968
      СВЯТОЙ ДОМИНИК
      Окончив земные дела, святой Доминик отправился к богу.
      - Ну, что там у нас? - встретил его господь. - Я, понимаешь, оторвался от земли, руки не доходят.
      - Слава богу! - сказал Доминик. - Святая инквизиция не дремлет.
      - Слава богу! - согласился господь.
      - У нас теперь порядок, - докладывал Доминик. - Чуть что - и готово!
      - Готово? Это хорошо. Ну, а как нравится тебе у нас, на небе?
      Доминик промолчал.
      - Говори, говори, не стесняйся!
      - Разрешите донести... Я тут встретил одного... Уж очень какой-то веселый...
      - Веселый? Ну, это не беда! Они у меня все пьяны от счастья.
      - Разрешите донести, этот был не от счастья.
      Господь насторожился:
      - Не от счастья? А от чего? Я, понимаешь, оторвался от неба...
      - На все воля божья, - напомнил Доминик. - Прикажи, господи!
      И господь приказал.
      Тихо-тихо стало на небе. Приумолкли силы небесные, и одно только слышалось: "Разрешите донести... Разрешите донести... Разрешите донести..."
      - Вот теперь у нас полный порядок! - потирал руки святой Доминик. Слава богу!
      - Слава богу! - хором вторили силы небесные.
      - Слава богу! - говорил господь бог.
      И попробовал бы он не сказать! Интересно, как бы он тогда выглядел...
      1964
      НЕЧИСТАЯ СИЛА
      Не стало бесам житья, отовсюду их изгоняют. Только вселится бес в человека, а тут уже целая куча праведников:
      - Чур тебя, нечистая сила! Изыди!
      Изошли бесы, кто в чем стоял, и удалились в изгнание. Бредут по грешной земле, на судьбу свою плачутся.
      - Совести у них нет, - плачется Бес Совестный.
      - Черствые сердца, - плачется Бес Сердечный.
      И вдруг им навстречу праведник. В темноте не видать, но у бесов на праведников особое чутье.
      - Ноше вам почтение! - поклонился Бес Церемонный. - Позволено будет спросить: откуда путь держите?
      - Из города. Бесов гонял.
      Притихли бесы, опустили глаза, чтоб в темноте не блестели.
      - А это хорошее дело - бесов гонять? - осторожно спросил Бес Совестный.
      - Видно, хорошее, если за него деньги платят, - сказал праведник и пошел своей дорогой.
      Призадумались бесы: вот ведь как устроился человек. Кого-то там погонял - и деньги в кармане. И сердце у него не болит, и совесть его не мучит...
      - Я бы так, наверно, не смог, - вздохнул Бес Церемонный.
      - Платят, видно, на совесть, - между прочим сказал Бес Совестный. - А работа ничего. Чистая работа.
      Бес Сердечный молчал. А когда заговорил, то высказал общее мнение:
      - Айда-ка и мы в город, бесов гонять!
      По дороге запаслись одежонкой, подзубрили молитвы - и закипела работа!
      Поначалу было трудно: известно, дело непривычное. Но потом изловчились, во вкус вошли. Иного беса можно б и не изгонять, а они и его изгоняют.
      - Нечего с ними церемониться! - говорит Бес Церемонный.
      - У нас работа на совесть! - заявляет Бес Совестный.
      А Бес Сердечный только сплюнет в сердцах да еще на руки поплюет для надежности.
      Раздобрели бесы, остригли хвосты, животы отпустили - такие тебе стали праведники!
      - Чур тебя! - говорят. - Изыди, нечистая сила!
      Раз, два сказал - и деньги в кармане, так почему б не сказать? Любит нечистая сила чистую работу!
      1964
      АНТИМИР
      Жил-был антиквар. Он такого насмотрелся в своих древностях, что ему стало тошно жить на свете. И тогда он махнул на все рукой, написал завещание и отправился в антимир.
      В те далекие времена антимир находился на седьмом небе, но это мало радовало его обитателей.
      - Ох, - вздыхали они тихомолком, - ох, ох, ох!
      Зато правил антимиром неунывающий король Антиох.
      События происходили в 9341 году - 1439 году по земному летосчислению. Как вы помните, в этом году Базельский собор, недовольный правлением папы Евгения Четвертого, выдвинул в пику ему своего антипапу. А так как для антипапы, по мнению некоторых, больше подходил антимир, то его вскорости туда и переселили.
      Вот так они все и встретились - антипапа, антиквар и король Антиох, веселый правитель антимира.
      - Ну, что там на земле новенького? - спросил Антиох.
      - Хорошего мало, - покачал головой антиквар. - Говорят, прикончили Цезаря. (Цезаря прикончили давным-давно, но для любителя древностей это было самым новым событием.) Ох, что творится!
      - Не говорите "ох", - сказал король Антиох. - У нас на седьмом небе это не принято. У нас принято смеяться. А чтоб не лопнуть от смеха, лучшее средство - охота на антилоп.
      И король Антиох отправился на охоту.
      Между тем антипапа знакомился с обстановкой, поскольку антимир был для него новой областью. Для этого он призвал к себе местного дворника Антипа.
      - Слушай, дворник, ты тут крутишься при дворе. Посвяти меня в дела антимирские.
      - Наше дело десятое, - отмахнулся Антип.
      - Не гневи антихриста, дворник.
      - Наше дело десятое.
      Прогнал его антипапа и призвал антиквара, человека ученого.
      - Ты, антиквар, ученый человек, а мы, ты знаешь, университетов не кончали. Покопайся там в своих книгах, вычитай - что оно такое: антимир!
      Пока антиквар копался, антипапа времени не терял. Выпросил у Антиоха престол, сел на него и задумался.
      "Антимир... Ан-тимир... Анти-мир... Есть! Надоумил антихрист! Антимир значит война! Война во славу антихриста!"
      - Война? - помрачнел Антиох. - Ох, что ж это будет?
      - Не говорите "ох"! - одернул его антипапа. - Вы что, забыли, где вы находитесь?
      - На седьмом небе, - спохватился король. - Ох!.. простите, я хотел не ох... Ох, я совсем запутался...
      - Выпутывайтесь сами, - сказал антипапа, - а я иду объявлять войну. Некогда разводить антимонии.
      И он объявил войну, которая вошла в историю под названием Великих Антихристовых походов. Одни умирали за антихриста, другие умирали против него, но все умирали совершенно одинаково, и последним словом каждого было привычное слово "ох".
      - Не говорите "ох", - наставлял умирающих антипапа, но они все равно говорили.
      В конце концов на седьмом небе остался только сам антипапа, Антиох, антиквар и дворник Антип, для которого война была дело десятое.
      - Что-то я в последнее время мало радуюсь, - корил себя король Антиох. - Я сам себе становлюсь антипатичным.
      А антиквар сидел в своих книгах, сидел да вдруг как выскочит!
      - Докопался! - кричит. - Я уже докопался!
      - Докопались без тебя, - осадил его антипапа. - Антимир - значит война, поскольку мир - это мир, а анти - это анти...
      - Да нет же, не война! Здесь мир совсем в другом смысле. Мир - земля, антимир - небо! Мы ведь на небе!
      - Что же ты раньше не сказал? - просиял антипапа и потрепал антиквара по щеке. - Чудак человек, надо было сказать раньше!
      - А мы тут воюем, - сообщил невоевавший дворник АНТИП. - Столько народу перевели... Мое, конечно, дело десятое...
      - Блаженны павшие во славу антихриста, - сказал антипапа и воздел очи горе. - Они теперь там, на восьмом небе!
      И было так приятно чувствовать себя в антимире, который вовсе не означает войну, а означает нечто совсем другое, что все облегченно вздохнули:
      - Ох!
      Но тут же зажали рты и радостно улыбнулись.
      1964
      ПРАЗДНИК НА УЛИЦЕ ВАРФОЛОМЕЯ
      В жизни каждого Варфоломея есть своя Варфоломеевская ночь. Была такая ночь и у святого Варфоломея.
      Она пришла с большим опозданием, где-то в середине средних веков, когда о самом апостоле уже почти забыли. Но он не унывал, он знал, что и на его улице будет когда-нибудь праздник.
      И вот наконец...
      Варфоломей побрился, надел свой лучший костюм и вышел на улицу. На улице была ночь. Варфоломеевская ночь.
      - Спасибо, родные, порадовали старика, - бормотал Варфоломей, глядя на бурные события этой ночи. - Господь не забудет святых ваших дел!
      К нему подошли двое.
      - Именем Варфоломея! - сказали они и взяли святого за шиворот...
      Была ночь. Варфоломеевская ночь.
      Варфоломеевская ночь, но уже без Варфоломея.
      1964
      ПРОСТАЯ СТАРУШКА
      Старушка подошла к костру, на котором горел Ян Гус, и сунула в него вязанку хвороста.
      - О святая простота! - воскликнул Ян Гус.
      Старушка была растрогана.
      - Спасибо на добром слове, - сказала она и сунула в костер еще вязанку.
      Ян Гус молчал. Старушка стояла в ожидании. Потом она спросила:
      - Что же ты молчишь? Почему не скажешь: "О святая простота"?
      Ян Гус поднял глаза. Перед ним стояла старушка. Простая старушка.
      Не просто простая старушка, а старушка, гордая своей простотой.
      1964
      ПАМЯТНИК МИГЕЛЮ СЕРВЕТУ
      Кальвин сжег Мигеля Сервета. Кальвинисты воздвигли ему памятник.
      - Вот здесь, - говорили кальвинисты, - на этом самом месте, безвременно сгорел великий Сервет. Как жаль, что он не дожил до своего памятника! Если б он так безвременно не сгорел, он бы сейчас порадовался вместе с нами!
      - Но, - говорили кальвинисты, - он недаром сгорел. Да, да, друзья, великий Сервет сгорел не напрасно! Ведь если б он здесь не сгорел, откуда б мы знали, где ему ставить памятник?
      1964
      ОТРЕЧЕНИЕ ГАЛИЛЕЯ
      - Между нами говоря, дорогой Галилей, я и сам думаю, что она вертится. - Отец инквизитор покрутил пальцем, показывая, как вертится Земля. - Но одно дело - думаю, а другое - говорю. Вы ученый человек, неужели вы до сих пор не поняли разницы?
      - Нет, я понял, - сказал Галилей, - и именно поэтому я говорю, а не только думаю.
      - В таком случае говорите так, чтобы вас никто не слышал. А то ведь - я не хочу вас пугать - у вас могут произойти неприятности... Вспомните Джордано Бруно.
      Галилей вспомнил. "Я уже стар, - подумал он, - и у меня впереди большая работа. Это очень большая работа, и не хочется умереть, не закончив ее..."
      Святая церковь пышно праздновала отречение Галилея. Рекой лилось вино, приготовленное из крови спасителя. А когда был провозглашен тост за дружбу науки и религии, отец инквизитор подмигнул Галилею и шепнул:
      - А все-таки она вертится!
      1964
      НЬЮТОНОВО ЯБЛОКО
      - Послушайте, Ньютон, как вы сделали это свое открытие, о котором теперь столько разговору?
      - Сам не знаю, как... Просто стукнуло в голову...
      - Яблоко стукнуло? А ведь признайтесь, это яблоко было из моего сада...
      Они стояли каждый в своем дворе и переговаривались через забор, по-соседски.
      - Вот видите, моя ветка свешивается к вам во двор, а вы имеете привычку здесь сидеть, я это давно приметил.
      Ньютон смутился.
      - Честное слово, не помню, что это было за яблоко.
      На другой день, когда Ньютон пришел на свое излюбленное место, ветка была спилена. За забором под своей яблоней сидел сосед.
      - Отдыхаете? - кивнул соседу Ньютон.
      - Угу...
      Так сидели они каждый день - Ньютон и сосед за забором. Ветки не было, солнце обжигало Ньютону голову, и ему ничего не оставалось, как заняться изучением световых явлений.
      А сосед сидел и ждал, пока ему на голову упадет яблоко.
      Может, оно и упало, потому что яблок было много и все они были свои. Но сейчас это трудно установить. Имени соседа не сохранила история.
      1965
      СПЕКТРАЛЬНЫЙ АНАЛИЗ
      На вкус и на цвет товарищей нет, и когда Ньютон заговорил сразу о семи цветах, у него стало в семь раз меньше товарищей.
      - Он и прежде любил утверждать, что белое - это черное, - припоминали бывшие товарищи. - А теперь выходит, что белое - это красное, оранжевое, желтое, зеленое, голубое, синее и фиолетовое? Так, что ли, надо его понимать?
      Все знали, как надо понимать, и все ничего не понимали. И тогда, чтобы им объяснить, Ньютон взял семь цветов и соединил в один белый цвет.
      - Ну, знаете! Семь цветов - в один! - зашептались вокруг.
      И у Ньютона стало еще в семь раз меньше товарищей.
      1965
      ИЗВОЗЧИКИ ГОРОДА ГЛАЗГО
      Извозчики города Глазго съезжались на свой очередной сбор...
      Стояла зябкая, слякотная погода. В такую погоду хорошо иметь за спиной веселого седока, потому что ничто так не согревает, как разговор, - это отлично знают извозчики.
      Но веселые седоки брели в этот день пешком, возложив на транспорт только свои надежды. На городской транспорт возлагались сегодня очень большие надежды, и, возможно, поэтому он подвигался так тяжело.
      Слет проходил на центральной торговой площади. Первые ряды занимали многоконные дилижансы, за ними шли двуконные кареты, одноконные пролетки, а в самом конце толпилась безлошадная публика.
      Среди этой публики находился и Джемс Уатт.
      Разговор шел на уровне дилижансов. Там, наверху, говорилось о том, что лошади - наше будущее, что если мы хотим быстрее прийти к нашему будущему, то, конечно, лучше к нему приехать на лошадях.
      Одноконные пролетки подавали унылые реплики. Дескать, не в коня корм. Дескать, конь о четырех ногах и то спотыкается.
      Но эти реплики не достигали высокого уровня дилижансов.
      - Дайте мне сказать! - крикнул безлошадный Уатт. - У меня идея!
      - Где ваша лошадь, сэр?
      - У меня нет лошади. У меня идея.
      На него прищурились десятки насмешливых глаз. Десятки ртов скривились в брезгливой гримасе:
      - Нам не нужны идеи, сэр. Нам нужны лошади.
      Потому что лошади - наше будущее, и если мы хотим быстрее прийти к нашему будущему, то, конечно, лучше к нему приехать на лошадях.
      Собрание проходило успешно. Отмечалось, что за истекший год городской транспорт увеличился на несколько лошадиных сил, а за текущий год он увеличится еще на несколько лошадиных сил...
      Потому что лошади - наше будущее, и если мы хотим быстрее прийти к нашему будущему, то, конечно, лучше к нему приехать на лошадях.
      - Дайте мне сказать!
      Стояла зябкая, слякотная погода. Моросил дождь, и Уатт прятал под плащом модель своего паровоза. Он прятал ее не от дождя, а от этих десятков глаз, которым ни к чему паровоз, когда идет такой серьезный разговор о транспорте.
      Настоящий, большой разговор о транспорте.
      О будущем нашего транспорта.
      Об огромных его перспективах.
      ...Разъезжались на лошадях.
      1966
      ОСТРОВ ЛИЛИПУТОВ
      Если бы у лилипутов не было Гулливера, то как бы лилипуты писали свою историю?
      Но у лилипутов был Гулливер...
      "Лемюэль Гулливер, лилипут по рождению, воспитанию и вероисповеданию. Происходил из довольно низкого рода, но сумел подняться до невиданных высот и высоко поднять знамя нашей великой, славной Лилипутии..."
      Лилипуты читают эти строки и вырастают в собственных глазах.
      1966
      ТРИ МОНАХА
      Три нищих монаха входили в богатый город.
      - Сейчас посмотрим, крепка ли вера у здешних жителей!
      Вышел один из них на базарную площадь, где обычно собирался народ, и провозгласил:
      - Братия, я пришел, чтобы научить вас надевать штаны через голову!
      Вера у жителей была крепка: "Ну, слава богу!", "Справедливая мысль!", "И как мы сами до этого не додумались?"
      Монаха щедро наградили, и жители стали осваивать новый метод.
      Нелегкое это дело - надевать штаны через голову, да в получается как-то не так... Но жители не видели, как получается, потому что глаза у всех были закрыты штанами.
      Прошло какое-то время, и решил второй монах посмотреть, крепка ли вера у жителей города. Вышел на базарную площадь и возгласил:
      - Братия, надевая штаны через голову, не следует забывать о ногах!
      Вера у жителей была крепка: "Ну, слава богу!", "Справедливая мысль!", "И как мы сами до этого не додумались?"
      Это уже и вовсе трудно: надевать штаны и через ноги, и через голову. Жители забросили все дела и с утра до вечера возились со своими штанами. А монах вернулся к товарищам - он свое получил.
      Прошло еще время, и выходит на площадь третий монах:
      - Братия, я знаю, как надевать штаны!
      Вера у жителей была крепка по-прежнему: "Как?", "Как?" "Расскажи!", "Научи!", "Посоветуй!"
      И сказал им этот третий:
      - У кого голова на плечах, тот не станет тянуть штаны через голову, а будет надевать их непосредственно на ноги.
      Переглянулись жители - у всех вроде головы на плечах. Как же это получилось?
      И тут каждый вспомнил, какие муки пришлось ему пережить, надевая штаны через голову. "Ну, слава богу!", "Справедливая мысль!", "И как мы сами до этого не додумались?"
      Наградили и этого монаха, и уж хотели надевать штаны по-новому, а в сущности, по старому доброму методу, да только в городе не нашлось штанов.
      ...Три богатых монаха уходили из нищего города...
      1956
      ДУЛЬСИНЕЯ ТОБОССКАЯ
      Семейная хроника
      Действие происходит в доме Дульсинеи, у очага.
      В глубине сцены большой портрет Дон-Кихота. Под ним кресло, в кресле Санчо Панса, толстый мужчина лет 60. Рядом с ним, на низенькой скамеечке, Дульсинея, толстая женщина лет 45, вяжет кофту.
      Санчо Панса (заключая рассказ). А потом я закрыл ему глаза...
      Дульсинея. Ах, Санчо, вы опять разрываете мне сердце! Вот уже сколько лет вы разрываете мне сердце, а я все не могу прийти в себя. Но, пожалуйста, вернитесь к тому месту, где вы встретились с этим рыцарем и ваш господин сказал...
      Санчо Панса (возвращается к тому месту). Он сказал: "Сеньор, если вы не разделяете мнение, что Дульсинея Тобосская - самая красивая дама, то я всажу в вас это мнение вместе с моим копьем!"
      Дульсинея (ликуя и сочувствуя). Бедный рыцарь! Он был на волосок от смерти!
      Санчо Панса. Определенно. Но он не захотел спорить, он сказал, что лично ему не попадалось ни одной приличной женщины и что, быть может, такой и является Дульсинея Тобосская. Он сказал, что наш сеньор счастливее его.
      Дульсинея. Бедный рыцарь!
      Санчо Панса. Да, он оказался неплохим человеком. И знаете, Дульсинея, ведь мы чуть не убили его. А сколько бывает, что человека сначала убьют, а потом уже выясняют, какой он был хороший...
      Дульсинея (погрустнев). Я была глупой девчонкой, Санчо, я ничего не понимала. Когда ваш сеньор назвал меня дамой своего сердца, я решила, что он спятил... И вот прошло двадцать лет... У меня выросли дети. Старший, Алонсо, служит в армии короля, средний, Алонсо, работает с отцом в поле, младший, Алонсо, пасет овец. У меня трое детей, и всех их я назвала в память о нем.
      Санчо Панса. Да... (Обращаясь к портрету.) Алонсо Кехана, Дон-Кихот, славный рыцарь Печального Образа. Лежите вы, сеньор, в земле и не подозреваете, что делается с вашим именем. А оно, имя ваше, живет, его дают маленьким детям, чтобы они вырастали такими же, как и вы. Нет, сеньор, вы не должны были умирать.
      Дульсинея. И подумать только, что все это из-за меня, что я, я одна виновата в его смерти!
      Санчо Панса. Ну нет, это вы уже говорите лишнее. Он умер от болезни. Я сам закрыл ему глаза.
      Дульсинея (на самой высокой ноте). Санчо, не спорьте с женщиной, у которой трое детей и которая знает толк в этом деле. Он умер от любви.
      Санчо Панса (с сомнением). От любви рождаются, а не умирают.
      Дульсинея. И рождаются, и умирают. Все, Санчо, все, что происходит на свете, - все это от любви.
      Санчо Панса (не убежден, но не желает продолжать спор). Да, отчаянный был человек. Не могу забыть, как он воевал с этой мельницей. "Сеньор, говорю ему, - не связывайтесь вы о ней!" И знаете, что он мне ответил? "Санчо, - говорит, - мой верный Санчо! Если я не захочу связываться, и ты не захочешь связываться, и никто не захочет связываться, то что же тогда будет? Сколько нехорошего совершается на земле, и все оттого, что люди не хотят связываться". - "Сеньор, - говорю я ему, - но зачем же нам воевать с мельницами?" - "Санчо, - отвечает он и смотрит на меня близорукими глазами, - верный мой Санчо, если я не стану воевать с мельницами, и ты не станешь воевать с мельницами, и никто не станет воевать с мельницами, то кто же будет с ними воевать? Настоящий рыцарь не гнушается черной работы".
      Дульсинея. Я это мужу всегда говорю.
      Санчо Панса. Да, поездили мы с ним. Бывало, не только поспать - и поесть некогда. Только пристроишься, а тут: "Где ты, мой верный Санчо? Погляди, не пылится ли дорога!" - "А что ж, - говорю, - дорога на то и дорога, ей пылиться положено". - "Нет, добрый мой Санчо, дороги бывают разные, и люди по ним ездят разные, так что ты, пожалуйста, погляди!" "Сеньор, - говорю, - это и не люди вовсе, это стадо какое-то". - "Тем более, Санчо, тем более! На хорошего человека у меня рука не поднимется, а это... Так что вперед, храбрый Санчо, пришпорь своего осла!"
      Дульсинея (восхищенно). Страшно-то как!
      Санчо Панса. Еще бы не страшно! Их, этих свиней, сотни три, а нас двое. После этого он полдня в себя приходил, а как пришел, первым делом: "Где ты, мой верный Санчо? Погляди, не пылится ли дорога!" Близорукий он был, за два шага ничего не видел.
      Оба задумываются.
      Дульсинея вяжет кофту. С охапкой дров входит муж Дульсинеи, высокий, тощий мужчина лет 50. Хочет пройти тихо, чтоб не помешать, но роняет полено.
      Санчо Панса (привстав). Здравствуйте, сосед. Как поживаете?
      Муж. Да так... (нерешительно смотрит на жену).
      Дульсинея. Он хорошо поживает.
      Муж. Спасибо... Я хорошо...
      Дульсинея (мужу). А мы тут говорили о покойном сеньоре. Ты помнишь покойного сеньора? (Санчо.) Он помнит покойного сеньора. (Мужу.) Он был настоящим рыцарем и никогда не брезговал черной работой. Он был смелым. И он любил... Ты понимаешь, что значит - любить? (Санчо.) Он не понимает, что значит - любить. (Мужу.) А как он воевал! Он дрался как лев!
      Муж (нерешительно.) Совсем, как наш старший Алонсо.
      Дульсинея. А? Ну да, ты прав. (Санчо.) Он прав. Наш старший весь в сеньора.
      Санчо Панса. Я рад за вас, потому что мои дети пошли бог знает в кого. Ведь теперь какие дети? Хорошие примеры на них не действуют.
      Муж подбирает полено и роняет второе. Подбирает второе и роняет третье. Дульсинея и Санчо следят за его работой.
      Дульсинея (Санчо). Он у меня ничего. (Мужу.) Правда, ты у меня ничего? (Санчо.) Он согласен... Между прочим, вы ничего не заметили? Ну-ка присмотритесь к нему! А? Особенно в профиль...
      Муж в смущении роняет дрова.
      Дульсинея. Ладно, не будем ему мешать. Расскажете еще, сосед, о сеньоре.
      Санчо Панса (задумывается). Мы с ним были два сапога пара. Я тоже любил разные приключения. Куда он, туда, бывало, и я. Сколько раз после боя лежим мы с ним рядом - ни двинуть рукой, ни ногой, а он говорит: "Санчо, знаешь ли ты, сколько в мире звезд?" - "Тьма", - говорю. "Правильно, Санчо, тьма - и еще одна. И эта одна - моя Дульсинея!"
      Муж Дульсинеи с поленом в руке улыбается и с гордостью смотрит на жену. Он очень внимательно слушает рассказ Санчо Пансы.
      Санчо Панса. Ох и любил он вас, соседка. Уж так любил, так любил, ну просто - никакого терпения. Извините, сосед.
      Дульсинея. Он извиняет.
      Санчо Панса. Настоящий рыцарь. Иной раз так поколотят, лежит - ну хоть сейчас на кладбище. "Санчо, - шепчет, - послушай, как у меня бьется сердце!" А сердце - еле-еле: тик-так, как дамские часики... "Санчо, говорит, - оно бьется любовью к ней!" Это значит, к вам, соседка. Извините, сосед.
      Дульсинея прикладывает к глазам кофту, встает.
      Дульсинея. Извините, я пойду... Я больше не могу... У меня столько дел на кухне... (Быстро уходит.)
      Муж (после ухода жены сразу обретает дар речи). Вот так она всегда: чуть вспомнит - тут же расстроится. Никак не может забыть. Я, конечно, понимаю: разве можно так просто забыть человека? Тем более, такой человек. (Говорит быстро, словно спеша выложить все, что накопилось за многие годы.) Между нами говоря, я сам не могу забыть - все время что-то напоминает. А она тем более женщина. Разве ж я не понимаю? Ваш сеньор замечательный был человек, хотя сам я его не знал, но жена мне рассказывала. Ну просто удивительно, какой это был человек... Между нами говоря, я стараюсь быть на него похожим. Вы слышали сегодня: она уже замечает. Пока это только так, чисто внешнее сходство, но я стараюсь. И детей своих воспитываю. В общем, между нами говоря, в нашем доме ваш сеньор пользуется большим уважением. Мой младший Алонсо сказал недавно: "Когда я вырасту, я буду таким, как мамин сеньор!"
      Санчо Панса. Мне приятно это слышать. Пожалуй, вы действительно немного похожи на рыцаря Печального Образа. Он был такой же худой...
      Муж (доверительно). Между нами говоря, я расположен к полноте. Но я стараюсь. Я ем через день и почти ничего не пью, потому что от этого дела полнеют. Кроме того, я совершенно не ем мучного, молочного и мясного, а также жирного, сладкого и острого. Хотел еще отказаться от овощей, но у меня не хватает силы воли. Но погодите, я заставлю себя, вот тогда вы меня сравните с вашим сеньором!
      Санчо Панса. Вы еще попробуйте ездить на лошади. Для рыцаря это первое дело.
      Муж. Что вы, с лошади я упаду! Между нами говоря, я даже с кровати падаю! И кроме того, для того, чтоб похудеть, надо больше ходить пешком.
      Санчо Панса. Все рыцари ездили на лошадях.
      Муж. Не нужно об этом, с лошадью у меня не получится. (Посмотрел на портрет и вздохнул.) И еще вот - драться я не умею...
      Санчо Панса. Ну, без этого и вовсе нельзя. Мой сеньор всегда дрался до потери сознания.
      Муж. Боюсь я как-то. Крови не выношу. Курицу - и то не могу зарезать. Жена у меня кого угодно зарежет, а я не могу. Это у меня с детства.
      Санчо Панса. Положим, мой сеньор тоже никого пальцем не тронул. Главным образом били его.
      Муж. Чтоб меня били, это тоже я не могу. Я, между нами говоря, не переношу физической боли. Какую угодно, только не физическую. Однажды, вы знаете, полено на ногу уронил, так со мной потом сделался нервный припадок. Я вам честно говорю, это у меня, наверно, такая болезнь. (Вздыхает.) Он бы на моем месте, конечно... Мне даже совестно и перед женой, и перед детьми, что это я, а не он на моем месте. Конечно, я стараюсь, но все что-нибудь не так получается.
      Санчо Панса (обдумав последнее замечание). А что, если вам не стараться, а? Я вам вот что, сосед, посоветую: ешьте каждый день, даже три раза в день, ешьте мучное, мясное, молочное, соленое, кислое и сладкое. Пейте, сколько влезет, толстейте, раз вы к этому расположены. В общем, сосед, будьте самим собой.
      Муж (испуганно). Самим собой? Но кому я такой нужен? Меня выгонят в первый же день. Ни старший Алонсо, ни средний Алонсо, ни младший Алонсо никто не захочет меня знать, не говоря уже о жене. Они терпят меня лишь потому, что я на него похож, а попробовал бы я не быть на него похожим!
      Входит Дульсинея. Муж сразу умолкает.
      Дульсинея. Вот она, участь женская: все пригорело. Вам, мужчинам, этого не понять. Пока за молоком проследишь, суп выкипит, пока тесто замесишь, молоко сбежит. И посуда три дня немытая, - вот они, женские дела. (Мужу.) Пойди суп помешай. Когда закипит, всыплешь картошку. Только почистить не забудь. Соли ложку столовую... Только грязную ложку не сунь, помой сперва. Ты понял? (Санчо.) Он понял.
      Муж подбирает дрова и уходит. Дульсинея садится на скамеечку, опять принимается за свою кофту.
      Дульсинея. Ну, а потом что?
      Санчо Панса. А потом я закрыл ему глаза...
      Медленно идет занавес. На фоне музыки, которая звучит то тише, то громче, слышны отдельные фразы.
      Дульсинея. Ах, Санчо, вы опять разрываете мне сердце! Прошу вас, вернитесь к тому месту, где вы встретились с этим рыцарем...
      Санчо Панса. Он сказал: "Сеньор, если вы не разделяете..."
      Дульсинея. Я была глупой девчонкой, Санчо...
      Дальнейшие слова звучат уже при закрытом занавесе. У левой кулисы появляется Муж. В одной руке у него щетка, в другой ведро. Печально опустив голову, он идет к правой кулисе, словно иллюстрируя звучащие в это время слова.
      Голос Санчо Пансы. Алонсо Кехана, Дон-Кихот, славный рыцарь Печального Образа!..
      Голос Дульсинеи. Все, Санчо, все, что происходит на свете, происходит от любви!
      1968
      В КАРЕТЕ ПРОШЛОГО
      НАЧАЛО НАЧАЛ
      Мироздание строилось по принципу всех остальных зданий: с самого первого кирпича оно уже требовало ремонта.
      ФОРМА ВРЕМЕНИ
      Вероятно, время такое же круглое, как наша Земля: иначе почему человек, направляясь в будущее, рано или поздно оказывается в прошлом?
      РЕКОНСТРУКЦИЯ ВРЕМЕНИ
      Если бы между прошлым и будущим не было настоящего, все плохое было бы уже позади, а впереди было б только хорошее.
      ВРЕМЯ В ПРИРОДЕ
      Запасы времени в природе неограничены, но как мало приходится на каждого человека.
      ГОДЫ
      Это только так говорится, что годы берут свое. На самом деле они берут не свое, а чужое.
      ЖИВЫЕ И МЕРТВЫЕ
      Живое умирает, а мертвое существует миллионы лет, потому что оно совсем не расходует времени.
      СТАРОСТЬ СЛОВА
      Архаизмы - это слова, забывшие о том, что и они были когда-то неологизмами.
      ЭВОЛЮЦИЯ ВИДА
      Поразить потомков своей наследственностью, а предков своей изменчивостью - в этом суть приспособления к окружающей среде.
      БОРЬБА ЗА СУЩЕСТВОВАНИЕ
      В процессе борьбы за существование и динозавры, и бронтозавры ухитрились вымереть в древние времена, задолго до своего полного уничтожения.
      ДРАКОНЫ
      Драконы - это змеи, мечтавшие о крыльях и оставившие в легендах свои мечты.
      ПЕРВАЯ ПАЛКА
      Когда обезьяна взяла в руки палку, она еще не подозревала, что палка имеет два конца.
      ЭПИГОНЫ
      Эпигон - это обезьяна, которой не удается стать человеком, как она ни пытается повторить уже однажды пройденный путь.
      АРХЕОЛОГИЯ
      Вавилоняне раскапывали культуру шумеров, при этом закапывая свою.
      ПАМЯТНИКИ СТАРИНЫ
      Пирамиды, посмертные дворцы фараонов, являются наглядным примером того, как в великолепную форму можно вложить совершенно ничтожное содержание.
      ПЕРВАЯ ДВЕРЬ
      Когда человек изобрел дверь, он искал не входа, а выхода.
      ИСТОРИЯ
      Много побед одержал великий Пирр, но в историю вошла только одна пиррова победа.
      ПРЕЕМНИКИ
      Они мыслили точно так, как Сократ. А цикуту им заменяла цитата.
      УРОК КРАСНОРЕЧИЯ
      ...и тогда Демосфен выплюнул свои камни и набрал в рот воды.
      ВЕРА
      И до конца своих дней Гомер слепо верил в прозрение своих современников.
      ЦЕЗАРИ
      Жребий был брошен вместе со всеми доспехами при попытке обратно перейти Рубикон.
      ПЕРСПЕКТИВЫ
      Когда Калигула ввел в сенат своего коня, все лошади Рима воспрянули духом.
      РЕПЛИКА ОБЕЗЬЯНЫ
      Иногда опасно уходить от достигнутого. Даже вперед.
      БИТВЫ
      Битвы за свои убеждения никогда не бывают столь жестоки, как битвы за свои заблуждения.
      ВОЙНЫ
      А что касается войн Алой и Белой розы, то это были только цветочки.
      ЧЕЛОВЕК И ОРУЖИЕ
      Из века в век бродя по дорогам, рыцари одичали, отбились от своих дам и превратились в настоящих разбойников.
      СОЛДАТЫ ИСТОРИИ
      Факты - солдаты истории: они всегда подчиняются генералам.
      СВИДЕТЕЛИ ИСТОРИИ
      Свидетели истории могут быть как свидетелями защиты, так и свидетелями обвинения. Все от того зависит, кто их вызывает на суд.
      СУД ИСТОРИИ
      Суд истории - это суд, всегда выносящий приговор, но никогда не приводящий его в исполнение.
      СМИРЕНИЕ
      Буйным становится человек, когда он продает душу дьяволу, но каким же кротким становится он, когда он отдает богу душу.
      МЕЧТЫ ВСЕВЫШНИЕ
      Если бы люди вели себя, как ангелы, а работали, как черти.
      ЖИТЕЙСКАЯ ФИЛОСОФИЯ
      Цель оправдывает средства, но - увы - не всегда их дает.
      МЫСЛИ
      Мудрые мысли погребены в толстых книгах, а немудреные входят в пословицы и живут у всех на устах.
      ПРАКТИЧЕСКИЙ СОВЕТ
      Когда перед тобой возникнет стена, вбей в нее гвоздь, повесь на него шляпу и чувствуй себя, как дома: одна стена у тебя уже есть.
      ОБЯЗАТЕЛЬСТВО
      Мы вырубим все оазисы, чтобы они не заслоняли от нас пустынь, которые нам еще предстоит засадить деревьями.
      СИЛА ИСКУССТВА
      Очнувшись от своей игры, Орфей застал свою жену в объятиях Морфея.
      ПРИЗНАНИЕ
      И вот уже он стал таким великим художником, что мог не слышать ничего вокруг, как Бетховен, и не видеть ничего вокруг, как Гомер.
      ТЕАТР
      Театр начинается с вешалки и кончается вешалкой. Но помните: главное всегда в середине.
      ГАЛЕРКА
      Настоящего зрителя искусство всегда возвышает.
      ЛАВРЫ
      Уходя из театра, каждый зритель уносит с собой по лавровому листку.
      СОВРЕМЕННОСТЬ
      Современность - это то, что понимается только со временем.
      УВЕДОМЛЕНИЕ ЗРИТЕЛЯ
      Сегодня и завтра, в любой сезон - билеты на сегодняшнюю трагедию действительны на завтрашнюю комедию.
      СУТЬ ЖИЗНИ
      При естественном движении от начала к концу - вечное движение к началу.
      ЭВОЛЮЦИЯ ЧЕЛОВЕКА
      ...а старые обезьяны все еще вспоминают о том, как они жили до эволюции...
      1965-1970