Феликс Кривин
      Хвост павлина
      ПОКА ТЕЧЕТ МЕДЛЕННОЕ ВРЕМЯ...
      Однажды я прочитал такие стихи:
      Пока жизнь создает ошибочные, совершенно пустые образы,
      Пока медленное время течет мимо полезных дел,
      А звезды уныло кружатся в небе,
      Люди не могут смеяться.
      Кто мог написать эти стихи?
      Возможно, это был немолодой уже человек, приплюсовавший к своей жизни всю предшествующую историю, пустые, ничтожные, а порой и зловещие образы которой некогда претендовали на смысл... И, оглядываясь на историю и на собственную жизнь, он видит, как много они заблуждались, сколько не сделали полезного, того, что должны были сделать, - и не потому ли звезды так уныло кружатся в небе, хотя могли бы кружиться весело, если б жизнь текла веселей?
      Что и говорить, жизнь действительно создает немало пустого и ошибочного, и немало полезного остается несделанным, и - кто знает, кто, кроме поэта, знает? - быть может, во всем этом виноваты звезды, которые кружатся не так, как нам хотелось бы на Земле?
      И все же люди могут смеяться. Они смеялись всегда, под всеми звездами, и _над_ звездами, и _над_ временами, и _над_ жизнью, прожитой не так, как мечталось в начале и как мыслилось в конце.
      Люди всегда смеялись.
      И сам автор этих стихов не раз смеялся, если только он человек. Человек, а не бесчувственная машина...
      Стоп!
      Раскроем карты, точнее - перфокарты.
      Автор этих строк и есть бесчувственная машина по имени "СА-301" и стихотворений, подобных приведенному, сочиняет по сто пятьдесят в минуту.
      Всех этих раздумий, сомнений, разочарований - сто пятьдесят в минуту.
      Темп нашей жизни растет, и теперь мы видим, к чему он приближается. Медленное время - это единственное, что осталось медленного... Но и оно вы заметили? - летит слишком быстро.
      ВЕСЕЛАЯ ПРОФЕССИЯ
      Есть в нашем городе ресторан типа забегаловки. Это если идти... В общем, не мне вас учить, как идти, дорогу вы и сами найдете. Так вот, в этом ресторанчике работает официантка Аня. Вы ее знаете. Она там уже тогда работала, когда наше пятое почтовое отделение закрыли на ремонт.
      Серьезная женщина. Любой заказ выполняет в течение часа - как на междугородной телефонной станции. И непременно пожелает приятного аппетита, чего на телефонной станции не услышите.
      Однажды эта официантка Аня призналась:
      - У меня столько всякого юмора - хоть сейчас садись и пиши. Но мне это ни к чему: я здесь больше зарабатываю.
      И засмеялась. Ей было веселее работать официанткой, чем писать книжки юмора.
      Конечно, юмора всюду много. Юмор у нас - всенародное достояние. Бери его, добывай открытым способом, как уголь на некоторых сибирских месторождениях.
      Но, не исключено, что официанткой работать веселее. Тоже открытый способ, но результат несколько другой.
      У нас одну библиотекаршу приняли за парикмахершу в продуктовом магазине. Нагрузили продуктами - еле донесла. И несколько дней библиотекарша прожила как парикмахерша. Совсем другой жизнью. Потому что профессия парикмахерши веселей, чем профессия библиотекарши. А профессия официантки еще веселей.
      Был у нас один бухгалтер. Вообще-то он был не бухгалтер, а учитель математики, но сбежал из школы, потому что боялся детей.
      Сидит этот бухгалтер в своем кабинете, на счетах стучит, ручку арифмометра крутит. И тут вызывают его к директору.
      - Сколько будет пятью пять? - спрашивает директор.
      - Двадцать пять.
      - А план у нас какой?
      - Тридцать пять. Но пятью пять не может быть тридцать пять. Это пятью семь тридцать пять.
      - Пятью семь нам не утвердили.
      - Значит, будет у нас двадцать пять.
      - Но нам утвердили тридцать пять.
      - Где утвердили? В таблице умножения?
      Помолчал директор, побарабанил пальцем по столу.
      - И откуда, - говорит, - ты у меня такой умный?
      - Я, - говорит бухгалтер, - из школы пришел. Детей я боюсь, вот поэтому.
      Сняли с него премию.
      - Сколько будет пятью пять?
      - Двадцать пять.
      Сняли премию и половину зарплаты.
      - Как насчет пятью пять?
      - Двадцать пять.
      Сняли премию, зарплату, вычеркнули из очереди на квартиру и закрепили это все строгим выговором.
      - Как пятью пять?
      Молчит бухгалтер. Язык не поворачивается. Наконец повернулся:
      - Отпустите меня, я лучше в школу уйду. Там хоть и дети, и низкая успеваемость, но там по крайней мере пятью пять двадцать пять.
      - Зачем тебе это? Может, денег прибавится или квартиру без очереди дадут?
      - Ничего не прибавится, ничего не дадут, но когда пятью пять двадцать пять, как-то чувствуешь себя человеком.
      У нас на перекрестке регулировщик стоит, так тот шире смотрит на вещи. Правда, на перекрестке более широкий обзор.
      Вообще-то он не регулировщик, а учитель географии, но сбежал из школы, потому что боялся детей.
      Стоит регулировщик посреди улицы и наслаждается покоем. Разве ж это движение! Вот в школе у него было движение, когда учеников выпускали на перемену! Того и гляди растопчут, не знаешь, какой держаться стороны.
      А здесь - порядок. Пешеходы стоят - машины движутся, машины стоят пешеходы движутся. Здесь ведь не школа, здесь можно и оштрафовать.
      Стоит регулировщик, козыряет своим бывшим ученикам. И удивляется: все его отличники ходят пешком, а двоечники разъезжают в машинах. Вот этот, инженер, - пешком. А вот этот, завмаг, - в машине.
      Задумался регулировщик: почему это так? Почему плохие его ученики живут хорошо, а хорошие - плохо?
      И только он задумался, как сразу треск, лязг... Когда стоишь на проезжей части, не задумывайся.
      В общем, что там говорить. Не так важно выбрать профессию, как вовремя ее поменять. Если б Гершель своевременно не поменял свою профессию музыканта, планета Уран была бы открыта с большим опозданием, а если б химик Бородин не занялся музыкой, то опера "Князь Игорь" не была б написана никогда.
      А если б Зощенко не сменил профессию юриста на профессию солдата, а профессию солдата на профессию сапожника, а профессию сапожника на профессию актера, а профессию актера на профессию телефониста, а профессию телефониста на профессию агента уголовного розыска, а еще несколько профессий на профессию замечательного писателя Зощенко, то у нас не было бы Зощенко.
      Так я и сказал официантке Ане. Возможно, мы еще будем ее читать.
      СКРОМНО И ВЕСЕЛО
      В небольшом литовском городе есть ресторан "Нора бобра". Маленький такой ресторан, но производящий сильное впечатление.
      Ничего не производящий - только впечатление. Из телячьего - только восторг!
      Он решен очень скромно: на лесной полянке вырыта яма для костра, вокруг нее скамейки, а на склоне, буквально в нескольких метрах, настоящая нора бобра.
      Ее даже рыть не пришлось: бобр сам ее вырыл. А ресторан уже потом к ней пристроили.
      Здесь отличное обслуживание, если посетитель не ленив: доставай продукты, разводи костер, жарь, шкварь, обедай в свое удовольствие.
      И никакой пышности, никаких лишних затрат. Это ограниченность требует неограниченных средств, а остроумие довольствуется малым.
      ПЕРЕОЦЕНКА ЦЕННОСТЕЙ
      Когда древний Диоген был еще совсем молодым Диогеном, он попросил у оракула совета, как ему дальше жить. И получил ответ: нужно произвести переоценку ценностей.
      Один мой знакомый советовал мне то же самое:
      - Ты считаешь это несправедливым? А ты считай его справедливым и будешь спокойно спать. Тебя возмущает глупое? Считай его умным. А бездарное талантливым. Неужели это так трудно? Черт с ним, пусть оно будет талантливым. Зато ты будешь спокойно спать.
      Мой знакомый не был оракулом, поэтому он выражался прямо. А оракул выражался загадочно. Переоценка ценностей! Иди знай, что переоценивать и насколько.
      Диоген по-своему понял оракула и занялся какими-то темными махинациями. Что-то покупал по дешевке и продавал втридорога, произведя у себя дома переоценку. Проще говоря, он занимался подделкой монет.
      Но время разъяснило ему слова оракула. Переоценка ценностей означала совсем другое. Если ты не можешь иметь, что желаешь, желай то, что можешь иметь.
      Диоген прожил долгую жизнь, и ему ничего не нужно было для счастья, - в то время как Александру, его современнику, для счастья понадобилось завоевать целый мир и все равно терзаться тем, что вселенная остается незавоеванной.
      И тогда Александр сказал знаменательные слова:
      - Если бы я не был Александром, я хотел бы быть Диогеном.
      ЧЕМУ УЛЫБАЮТСЯ СТАТУИ
      Чего только не рассказывают о философе Диогене! Он и в бочке жил, и человека искал с фонарем, и даже у статуй просил подаяние - чтоб приучить себя к отказам...
      Может, они оттого и окаменели, что слишком часто отказывали?
      Теперь у них никто ничего не просит, и сами они ни в ком не нуждаются. Даже не смотрят друг на друга - просто стоят.
      Общество, в котором никто не общается друг с другом, каждый сам по себе - из опасения: вдруг кто-то о чем-то попросит.
      Лишь иногда улыбка блеснет на устах, когда вспомнят старого Диогена. Был такой. Ходил, просил подаяние. Приучал себя к отказам. А кого приучил?
      Думать надо, тогда будешь жить. Будешь отказывать сам, а не ждать, чтоб тебе отказали.
      А не будешь думать - Диогеном родился, Диогеном помрешь...
      Вот чему улыбаются статуи.
      ШТАНЫ ДИОГЕНА
      Александра Македонского, который варился у Данте в аду, Рабле наказал еще и тем, что заставил чинить штаны Диогена.
      Там, в аду, у Диогена появились штаны. Хоть и дырявые, но все же штаны... Плохо только, что из-за них его поместили в ад - поближе к месту новой работы Александра.
      Видно, правильно говаривал философ: лучше ничего не иметь. Стоило появиться штанам, как начались неприятности.
      УДОВЛЕТВОРЕНИЕ ЖЕЛАНИЙ
      Счастье - в самих желаниях, а не в удовлетворении желаний. Требуя у жизни удовлетворения, мы вызываем собственную жизнь на дуэль.
      А там уж как повезет: либо мы ее прикончим, либо она нас ухлопает.
      СОБСТВЕННОСТЬ
      Вместе с тем, что ему принадлежит, человек составляет единое целое. Поэтому чем он больше имеет, тем меньшую часть составляет сам.
      И за определенным пределом он сам начинает принадлежать - тому, что ему прежде принадлежало.
      СВЕТЛОЕ И ЧЕРНОЕ
      На той же беспросветной глубине океана, на которой у одних рыб глаза увеличиваются, у других они уменьшаются, пока не исчезнут совсем. Одних глубина заставляет лучше видеть, а у других совсем отнимает зрение.
      Видно, дело не в темноте, а в том, как себя настроишь. Настроишь увидеть - увидишь и в темноте, настроишь не увидеть - не увидишь и при ярком свете.
      Можно иметь очень большие и зрячие глаза и при этом закрывать их на действительность. Светло и безмятежно смеяться, ничего не видя вокруг.
      Возьмите креветок. Одни из них по ночам темнеют и становятся темными до незаметности, другие светлеют и становятся прозрачными до незаметности. А какая разница между этим темным и светлым? И то и другое - лишь средство приспособиться к темноте.
      МАЛЕНЬКАЯ ПЕЧАЛЬ
      Жила в анекдоте маленькая печаль. Все вокруг смеялись, а она не смеялась.
      Ей говорили:
      - Смейся! Ведь у нас анекдот!
      Но она не смеялась, а только печалилась.
      - Если тебе так хочется плакать, ты можешь смеяться до слез, - убеждали ее те, что смеялись.
      А она все равно не смеялась. Даже до слез. Потому что жила в таком неудачном месте.
      То есть место было удачное - для тех, кто хотел посмеяться, а для тех, кто хотел погрустить или, допустим, задуматься, место это не очень подходило.
      Время шло, и маленькая печаль все росла. Чем больше вокруг смеялись, тем больше она росла.
      И никто не заметил, как она выросла.
      Маленькие печали быстро растут.
      Особенно когда живут в анекдоте.
      СЛОН В ПОСУДНОЙ ЛАВКЕ
      У каждой шутки доля правды - такая же, как у правды, нелегкая судьба. У каждой, которая связывает свою судьбу с правдой.
      Зачем?
      Зачем ей, беспечной дочери вымысла, брать на себя чужие заботы? Зачем связываться с правдой, которая зачастую не приносит радости, - ей, приносящей всем только радость?
      Шутка - любимица общества и держится в нем легко и непринужденно, а правда - что слон в посудной лавке: куда ни повернется, всюду что-то летит. Вот почему она часто появляется в сопровождении шутки.
      Шутка идет впереди, показывая слону дорогу, чтобы он не разнес всю лавку, иначе и говорить будет не о чем.
      Правда и шутка... Две неравноценные части, две равные участи. Две доли в разных значениях: доля-часть, вырастающая в долю-участь.
      И тут не забыть бы еще одно родственное слово; участие.
      Участие - со-чувствие и участие - со-действие.
      Не только сочувствие правде, но и содействие правде - вот что поднимает шутку на немыслимую для нее высоту и определяет в конце концов ее участь.
      И чем участь печальней, тем больше хочется шутить, поэтому шутка живет даже там, где правда почти не встречается.
      ВВЕРХ ПО ЛЕСТНИЦЕ, ВЕДУЩЕЙ ВНИЗ
      Вот какую фразу мне довелось прочитать:
      "ЧТИМЫЙ РЕЛИГИЕЙ ДРЕВНИХ НАРОДОВ,
      СЧИТАВШИЙСЯ ИЗОБРАЖЕНИЕМ БОЖЕСТВА,
      лотос служит главной пищей бегемоту".
      Начинается-то как: чтимый религией! А кончается? Служит пищей - и кому? Неуклюжему, толстому, грязному... Одним словом, бегемоту...
      Лотос, можно ли так низко пасть?
      Фразу, конечно, можно перестроить - чтобы не опускаться по лестнице, а, наоборот, двигаться вверх:
      "Служащий бегемоту главной пищей,
      лотос считался ИЗОБРАЖЕНИЕМ БОЖЕСТВА
      И БЫЛ ЧТИМ РЕЛИГИЕЙ ДРЕВНИХ НАРОДОВ".
      Как будто мы возвеличиваем лотос, вспоминая его блестящую родословную, но величия не получается. Фальшивое возвеличивание - это падение еще ниже.
      Лестница, ведущая вверх, это одновременно и вниз ведущая лестница. На одном ее конце - лотосопоклонники, распростертые ниц, а на другом бегемоты, спокойно жующие лотос.
      ПЕРВЫЕ БАСНИ
      На стенах пещер первобытные люди рисовали свои первые басни...
      Они рисовали мамонта и пещерного медведя, и быка, опустившего голову в глубокой задумчивости.
      Мамонт был грозен, но в том, как изображали его, явно сквозила ирония. Какое-то едва заметное нарушение пропорций, которое сводило на нет его величие и вызывало у зрителя не обычный и естественный страх, а скорее скептическую улыбку. И пещерный медведь чувствовал себя как-то неуютно в пещере, словно боялся, что его выгонят, и все порывался встать и уйти, но со стены ему трудно было уйти, потому что он был на ней нарисован. А уж о быках нечего и говорить: вся их задумчивость сводилась к тому, чтобы прикрыть отсутствие каких-либо мыслей.
      И все это было видно с первого взгляда - таковы были басни, нарисованные на пещерной стене.
      Трудность состояла в том, что зверя надо было изобразить так, чтобы он был похож и на себя - и вместе с тем немножко не на себя. Например, в волке должно было быть что-то от ягненка, а в удаве - что-то от кролика. И вот это-то превращало рисунок в басню, из которой неизбежно вытекала мораль, хоть она и не была нарисована.
      Потом появились устные, а еще позже - письменные басни.
      За это время на земле произошли серьезные изменения.
      Развенчанные и осмеянные, мамонты частью вымерли, а частью превратились в обыкновенных слонов. Быки не научились думать, зато проявили себя в другой, не менее важной деятельности. Пещерные медведи далеко обходили пещеры, хотя люди уже не жили в пещерах, они жили в городах, где им не угрожали дикие звери.
      И все это сделала басня.
      Ну, может быть, не все... Но ведь басня всегда допускала преувеличение...
      СМЕХ НАД ОСЛОМ
      У попа была собака, он ее любил, она съела кусок мяса, он ее убил...
      А задолго до этого у древнего философа Хрисиппа был осел. И съел он не кусок мяса, а все фиги с фигового дерева.
      Какой-нибудь другой человек, не философ, убил бы такого осла. Но Хрисипп, как истинный философ, только посмеялся над своим бедствием.
      - Эй! - крикнул он. - Дайте ему вина - промочить горлышко!
      И еще пуще рассмеялся. Так сильно рассмеялся, что тут же покинул белый свет.
      С тех пор прошло больше двух тысячелетий. И за это время кто только не смеялся над ослами! Над какими только ослами не смеялись!
      Смех над ослами - убийственный смех: он нередко убивает смеющегося.
      МНОГОУВАЖАЕМЫЙ ШКАФ
      В словарях прошлого века нет слова "престиж", хотя и тогда жили люди престижные, то есть достаточно уважаемые. Но было бы странно услышать в те времена:
      - Лев Николаевич землю пашет, потому что это престижно.
      - Алексей Максимович в люди пошел, потому что это престижно.
      Престиж - это не само уважение, это мода на уважение. Дурака нельзя уважать, но если его принято уважать, ему будут оказывать уважение и всюду кричать, что он умный, даже если он настоящий дуб или шкаф... Помните, у Чехова: "Многоуважаемый шкаф!"
      В мире существует закон всемирного притяжения, но одни люди притягивают людей, и их называют душой общества, другие же притягивают только предметы, и их, в зависимости от силы притяжения, называют хапугами, обиралами, рвачами, а то и просто ворами.
      Одушевленных притягивают одушевленные, неодушевленных - неодушевленные. Скажи мне, что ты притягиваешь, и я скажу, кто ты.
      - Ты меня уважаешь, шкаф?.. Я тебя уважаю...
      ЧЕГО НАМ ЖДАТЬ ОТ ДЕТЕЙ?
      - Как дела? Как жена, дети? - спросил я у одного из тех, кто ходит гоголем, а пишет гораздо хуже.
      - Что - дети! - вздохнул он. - Не зря говорят, что когда природа создает талантливого человека, она отдыхает на его детях.
      Мне стало его жаль, и я сказал ему в утешение:
      - А может, она уже на тебе отдохнула?
      ВЗРОСЛЫЕ ДЕТИ
      Все взрослые были когда-то детьми. Они и сейчас остались детьми, хотя это скрывают, чтоб не уронить свое достоинство.
      Маленькому не страшно уронить достоинство, он роняет его с небольшой высоты, а каково уронить достоинство большому, взрослому человеку? С высоты двух метров - шмяк! Пожалуй, от достоинства ничего не останется.
      Так думают эти взрослые. Они ведь не знают, что достоинство - все равно, что мяч: чем с большей высоты его роняешь, тем оно выше подпрыгивает.
      УРАВНЕНИЕ СМЕХОМ
      Смех равняет всех - слабых и сильных, робких и смелых, дураков и мудрецов.
      И слабые, смеясь, чувствуют себя сильнее, робкие - смелее, и дураки смеются как можно громче, чтобы выглядеть не глупее других, а мудрые только улыбаются, чтоб не выглядеть дураками.
      КТО СМЕЕТСЯ ПОСЛЕДНИМ
      Смех заразительнее слез, - не потому ли, что радость разделить легче, чем горе? Один засмеялся, за ним второй, десятый, сотый и, наконец, последний.
      Последний смеется особенно хорошо, потому что он не несет никакой ответственности. Он просто присоединяется к большинству: раз все смеются, значит, повод к этому есть, хоть ему, последнему, он и не виден.
      Тот, кто смеется первым, всегда рискует: а вдруг повода нет? Приходится самостоятельно отличать смешное от несмешного. А это не так просто: на нем ведь не написано, смешное оно или нет. Рискуешь прослыть человеком без чувства юмора.
      Вот почему смех так заразителен: один засмеялся - потому что смешно, второй - потому что смеется первый, а последний - чтоб чего-нибудь не подумали. Этот смеется особенно хорошо.
      Но не зря в народе замечено: наиболее заразителен смех, когда смеется начальство. Тут уж нужно не зевать, успеть рассмеяться вовремя. В этом случае самое опасное - смеяться последним.
      ЛЕГЕНДА О КУРИЦЕ
      Курица почтенная птица. Она не смеется, не улыбается и вообще относится к жизни всерьез.
      Но ее почему-то не уважают. Говорят, что у нее куриные мозги. А куриными мозгами пороха не выдумаешь.
      А зачем нам выдумывать порох? Что, у нас мало пороха? Может, нам как раз и нужны куриные мозги, чтобы больше уже никогда не выдумывать пороха?
      Дело не в порохе. Даже в такой благополучной, процветающей пословице, как "денег куры не клюют", курица предстает не в лучшем виде. Денег много, все их клюют, а если курица не клюет, то не потому, что такая честная, а потому, что с куриными мозгами.
      Потому она и серьезная: попробуйте куриные мозги рассмешить! А смеется она только над полной нелепостью, над тем, о чем принято говорить: курам на смех.
      Вот какая она, курица. Птица не слишком высокого полета.
      А ведь когда-то у нее был полет... Она расправляла крылья и летела на все четыре стороны, хотя до четырех считать не умела. Теперь-то она, возможно, научилась считать, но разучилась летать на все четыре стороны.
      Да и куда улетать от родного насеста, где у нее и просо, и крыша над головой?
      А крылья у нее остались как воспоминание о тех временах, когда у нее ничего не было, кроме крыльев. Ни вкусного проса, ни теплого, насиженного курятника, а только крылья, на которых можно лететь за своей мечтой...
      За мечтой о просе, о теплом курятнике...
      ПРИВАТ-ДОЦЕНТ ФИЛОСОФИИ
      Никто не помнит смеющимся Гераклита, его помнят только плачущим. Никогда не смеялся Анаксагор, а Мисон, один из семи мудрецов, смеялся лишь в одиночестве, боясь скомпрометировать свою мудрость. Философ Аристоксен, вообще ненавидевший смех, с удовольствием вспоминает, как сограждане застигли Мисона за этим малопочтенным занятием.
      Это было как неразделенная любовь: юмор тянулся к философии, а философия от него отворачивалась.
      Но в конце концов постоянство было вознаграждено.
      Фейербах назвал юмор приват-доцентом философии. Не шутки, не забавы, а философии, одной из самых серьезных наук.
      Кто такой приват-доцент? Сейчас это звание уже устарело.
      По мнению одних, это был преподаватель, допущенный к чтению лекций, но еще не получивший звания профессора. По мнению других, преподаватель, ведущий необязательный курс. По мнению третьих, это был просто нештатный преподаватель.
      К юмору подходят все три определения.
      Во-первых, он не имеет профессорского звания (как, впрочем, не имел и сам Фейербах, тоже приват-доцент, так никогда и не ставший профессором).
      Во-вторых, курс, который юмор ведет, во все времена считался необязательным.
      В-третьих, он нештатный, всегда и всюду нештатный, и перестает быть юмором, едва попадает в штат.
      Особенно на высокую должность.
      БОГАТСТВО БЕДНОСТИ
      Египетская куртизанка Родопис продавала свою любовь царю за деньги, а Эзопу - за остроумие.
      Одни платят остроумием за любовь, другие - любовью за остроумие. И лишь те, кому нечем платить, расплачиваются деньгами.
      ДУША ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ
      Если человек отдает душу работе, он творец. Если он отдает душу женщине, он влюбленный. Если он отдает богу душу, он покойник.
      А если он отдает душу себе? Сам себе? У себя взял - себе отдал, - как это называется?
      Он, наверно, считает так: у себя душа в большей сохранности. А отдашь потом ищи ее, свищи...
      Впрочем, отдавая душу себе, он не о душе заботится. Он о теле заботится, чтоб ему было уютно на земле жить.
      А душа вдруг куда-то исчезает. Она не подчиняется закону сохранения материи. Она ведь не материя, а скорее свойство материи. И не всякой материи, а человеческого сердца.
      Так же, как ток - душа проводника. Проводник в исправности, а тока нет. Потому что нет напряжения.
      Всякая душа может существовать только под напряжением. Без напряжения она исчезает.
      ЗАЧЕМ НУЖЕН ЮМОР?
      Природа не создает ничего лишнего, и что-то же она имела в виду, когда наделила человека чувством юмора.
      Курицу не наделила. Быка не наделила. Не говоря о насекомых и вообще одноклеточных (хотя им бы он пригодился больше других).
      Когда природа чем-то наделяет, она делает это, чтоб облегчить выживание. Либо в трудных погодных условиях, либо в трудных голодных условиях, либо в условиях враждебного окружения, либо просто для продолжения рода.
      Рассмотрим все эти случаи.
      Что касается выживания в трудных погодных условиях, то юмор, как известно, погоды не делает. Он только помогает время скоротать, ожидая у моря погоды.
      Может быть, юмор нужен для добывания пищи?
      Однако опыт показывает, что люди с пищей - сплошь и рядом без юмора, а люди с юмором - сплошь и рядом без пищи.
      Известная пословица, что от смеха дети бывают, наталкивает на предположение, что юмор нужен для продолжения рода. Но вот вопрос: почему самые великие юмористы нередко оставались бездетными, тогда как люди, начисто лишенные юмора, имели кучу, а то и не одну кучу, детей?
      Остается последнее: юмор нужен для защиты от врагов.
      Одних природа наделила средствами нападения - клыками, когтями, административными мерами, а других - юмором, одним только юмором - против всех этих сокрушительных средств.
      ХВОСТ ПАВЛИНА
      Фейерверк юмора напоминает павлиний хвост: человек острит, вызывая восхищение окружающих. Когда этим хвостом начинают хлестать налево и направо, юмор становится сатирой, не теряя при этом своей привлекательности, так как общество любит отчаянных смельчаков.
      Бесхвостый вид павлинов утверждает, что к юмору прибегают обычно те, кому ничего больше не остается. Кто не может произвести впечатление силой мускулов или высоким постом.
      Поэтому бесхвостые не любят юмора и при каждом удобном случае норовят выдрать павлину хвост. В таких условиях не слишком распустишь хвост, его приходится держать в опущенном состоянии.
      Это грустный юмор. Он уже не средство произвести впечатление, а всего лишь средство самозащиты. Прикрыться хвостом от ударов, которые наносит жизнь.
      Потому что жизнь так устроена: она наносит удары. И в этих трудных условиях одни берут постом, другие - хвостом.
      ПЕРЕЖИТОК ХВОСТА
      Смех уничтожает страх, который в человеке - пережиток его животного прошлого. Вроде копчика - пережитка хвоста.
      Животному избавляться от страха нецелесообразно. Если б мышка избавилась от страха, она была бы немедленно съедена. Поэтому мышка не может позволить себе такой роскоши - смеяться над кошкой.
      Человек - может. Это единственная роскошь, которую он может себе позволить в самой убогой бедности.
      Правда, если его одновременно смешить и пугать, он может больше бояться, чем смеяться. Потому что в нем еще сильны пережитки животного. Не зря говорят: животный страх. А "животный смех" - такого никто не слышал.
      Смех не бывает животным даже тогда, когда мы надрываем животики. Именно тогда, когда мы надрываем животики, мы избавляемся от пережитков хвоста.
      Ну, а если мы страхом подавляем смех, - тут уж отращиваем в себе пережитки, которые могут вырасти до размеров хвоста, так что будет неловко встречаться друг с другом.
      БОРЬБА ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЕЙ
      Одни смехом уничтожают страх, другие страхом уничтожают смех, поэтому в мире не убывает ни смеха, ни страха.
      УЛЫБКИ ОСТРОВА САРДИНИЯ
      На острове Сардиния растет ядовитая трава, от которой человек умирает с улыбкой. Точнее, с гримасой, похожей на улыбку. Отсюда и название улыбки: сардоническая.
      Такие улыбки встречаются не только на острове Сардиния и происходят не только от ядовитой травы, хотя по существу своему они ядовитые. Они желчные, злобные. Как будто в человеке улыбается зло.
      Ведь в каждом человеке есть и добро и зло, и улыбаются они по-разному. Зло не умеет улыбаться по-доброму, оно улыбается только по-злому, и потому улыбка его похожа на гримасу: ведь улыбка и зло - понятия противоположные. Зло должно злиться, сердиться, но только пусть оно лучше не улыбается. Пусть не выдает гримасу свою за улыбку, от этого никому не станет веселей.
      Одна такая сардоническая улыбка может скомпрометировать всю Сардинию, всех сардин и все, какие есть на свете, улыбки...
      ВЕЛИКИЙ ОБМАНЩИК
      Юмор - великий обманщик: когда ему грустно, он делает вид, что ему весело, а говоря мудрые вещи, прикидывается дурачком. И вполне справедливо, что бывший день обманщика переименовали в день смеха.
      Переименовать нетрудно. Но если бы каждый день обманщика, каждый день каждого обманщика стал на самом деле днем смеха... Мы бы с вами смеялись триста шестьдесят пять дней в году.
      ПРОДЕЛКИ ПРОСТРАНСТВА И ВРЕМЕНИ
      Как-то я попытался сострить, добавив два слова к известной пословице: "Работа не волк, в лес не уйдет, не надейся".
      Здесь уже никто не боится, что работа уйдет, а, наоборот, на это надеются.
      Но мой, дополненный и расширенный вариант не удовлетворил специалистов. Они сказали, что это лежит на поверхности.
      Геология юмора требует разрабатывать глубинные, а не поверхностные пласты. Самое ценное лежит глубоко, а сверху лежит то, что никому не нужно.
      Я взял другую пословицу и тоже ее продолжил: "Он от скромности не умрет своей смертью". То есть, бывает такая скромность, за которую могут и пришибить.
      Все согласились, что могут. Но это тоже лежит на поверх" нести.
      А если я беру свое добро там, где оно лежит? Оно лежит на поверхности я беру на поверхности. В конце концов, многие берут свое добро там, где оно лежит. Некоторые даже берут не свое - там, где оно плохо лежит...
      Я бы так и сказал, но это тоже лежит на поверхности.
      Перестав ползать животом по пространству, я решил уйти в глубь веков и извлек фразу из адамовых времен: "Он вошел в костюме Евы".
      Вроде бы ничего особенного: вошел голый молодой человек, но не в костюме Адама, что для него было бы естественно, а в костюме Евы. То есть, без одежды, но без одежды женской, а не мужской.
      Кажется, смешно. Но специалисты сказали, что это уже было.
      Когда было? У кого? Может, у тех же Адама и Евы? Может, у них на двоих был один костюм, - верней, на двоих не было одного и того же костюма?
      Это никому не известно. Одно известно: мужчине в костюме Евы ходить не положено.
      Не потому, что стыдно.
      Не потому, что не принято.
      А потому, что это уже было.