Сладкие песни сирен

      Москва, как мы знаем, слезам не верит. Не верит она и легковесным, непродуманным, тяп-ляп составленным бумагам. Она, надо вам сказать, при всей своей отзывчивости, сердечности и известном всему миру гостеприимстве, довольно недоверчива.
      Наше беглое упоминание тяп-ляп составленных бумаг не имеет никакого отношения к "Обоснованию", под которым стояла подпись товарища Н. Никогда в жизни не позволял он себе подписать что-либо сомнительное. Тем не менее пришедший из Москвы ответ был сух и категоричен: "Звуковоспроизводящая и звукоусилительная аппаратура строго фондирована... соответствующие устройства поставляются в специальных целях по установленным правилам... изыскать до конца пятилетки не представляется возможным..." - и все в том же духе.
      От досады товарищ Н. стукнул кулаком по столу и привстал в своем кресле. Он так и остался стоять, потому что зазвонил телефон, да не простой, а для самых крупных руководящих товарищей, его номер из автомата или из частной квартиры не наберешь, да из какого-нибудь собеса или облздрава тоже. Некоторые называют его вертушкой - согласитесь, излишне фамильярно. Из этой вертушки и раздался властный голос, и то же самое лицо, что поставило свою подпись под ответом Москвы, пожурило область за недовыполнение и за недопонимание требований момента. На сей раз товарищ Н. кулаком по столу не стучал и досады вслух не высказывал - что он, враг себе, что ли? - и только несколько раз повторил, что все понял и будет исполнено, и еще поблагодарил собеседника за внимание к нуждам области. "Не подкачаешь? - спросило лицо.- А то, вишь ты, по гудкам фабричным соскучился!" "Шутит", - догадался товарищ Н., но свою ответную шутку сдержал, не к месту она и не ко времени, а сказал только: "Сделаем". Сам же, хитрец, велел супруге собрать вещички и ближайшим же рейсом махнул в столицу. И пошел, пошел по кабинетам, забирая все выше, пока не был принят совсем наверху.
      От спекуляций по сему поводу воздержимся, не тот случай, чтобы гипотезы строить, а скажем только, что после этого визита предложение области было тщательно изучено с привлечением специалистов по балканским странам, МИДа, Внешторга, Комитета по радиовещанию и телевидению и еще двух-трех серьезных комитетов, которым до всех мало-мальски важных государственных вопросов есть дело. Не верит Москва слезам, а инициативе с мест верит, поддержит перспективные предложения. И пошел опять товарищ Н. по кабинетам, теперь уже сверху вниз, и как же приятен был этот путь! Вот уже написаны запросы и справки, вот уже получены согласующие подписи, вот уже посланы бумаги в надлежащие страны и прямо посреди пятилетки найдены валютные средства. И чего это в газетах долдонят - нет валюты, нет валюты; для настоящего дела она всегда найдется: здесь сэкономим, там одолжим, тут клюквы с нефтью продадим - сколько-нибудь да наскребем. Это и есть государственный подход.
      Вернулся товарищ Н. в Н. окрыленный.
      Город бурлил. По чьей-то безответственности словечко "сирены" выпорхнуло из недр аппарата, где должно было храниться в пухлых папках для служебного пользования, в несгораемых шкафах и в курьерских портфелях, выпорхнуло и пошло себе гулять. Старушки в очередях судачили о новой океанической рыбе, что должны со дня на день завезти, оно конечно, не бельдюга и не макрурус, но, говорят, питательная, а если варить подольше, то бульончик - пальчики оближешь. Отчаянный директор гастронома, из молодых, вывесил плакат: "Добро пожаловать, гостья из Средиземноморья!" - и на всякий случай велел написать рядом норму отпуска гостьи в одни руки. Прошел слух, что "западники" утерли "восточникам" нос, раздобыли где-то валюту и теперь воду будут перебрасывать все-таки из Миссисипи, однако заокеанские правители потребовали идеологическую уступку: по всей области ус-становить единый политчас, о котором будут оповещать сиренами греческого производства, потому что Греция входит в состав НАТО, а пропагандистов пришлют из штаб-квартиры в Брюсселе. Доходило до нелепостей: мол, промторг получил партию моющихся обоев из Одессы, сиреневых в цветочек.
      В местной газете появилась редакционная статья, выдержанная в спокойном, взвешенном тоне. Океаническая рыба новых сортов, сообщала газета со ссылкой на информированные крути, ожидается в следующем квартале и будет распределяться по предприятиям, пока же диетологи рекомендуют гражданам минтая и маргарин "Очарование" - продукты, содержащие полный набор незаменимых веществ. Обоев в городе не предвидится из-за отсутствия заявок торгующих организаций, и это только к лучшему, потому что обои, даже моющиеся, негигиеничны, и гораздо лучше покрывать стены масляной краской, которая в достаточном ассортименте - черная, коричневая, серая - всегда в наличии. Кроме того, газета строго и справедливо намекала, кому на руку непроверенные слухи.
      В аппарате над городскими слухами посмеивались и привычно ожидали, что будет дальше. По правде говоря, и здесь не все было известно до конца, однако наверху слухи гуляют свои, не пустые, обывательские, а масштабные. Поговаривали, что валютных средств, выделенных на сиренизацию области, заведомо не хватит, да к тому же часть их уже потрачена на отдых (тут называлась фамилия) в Греции по высшему разряду, с семьей. Вот уж нелепость - для этого есть совсем другая смета, идейно зрелым кадрам надо бы это знать. Другая версия представлялась более интересной - вроде бы одна средиземноморская страна предложила провернуть дело по безвалютному обмену: сирены едут к нам, а мы посылаем туда разных наших -специалистов - по сельскому хозяйству или по заготовкам. И хотя мысль по зрелом размышлении оказывалась небогатой - ив самом деле, на хрена им наши зоотехники,- так хотелось верить в поездку к теплому морю! За курсом драхмы следили внимательно, и, встречаясь в коридорах, работники аппарата перемигивались и спрашивали друг у друга: "Ну, как там на Эгейщине?"
      Лишь товарищ Н. был полностью в курсе дела. А оно двигалось медленно. Шла какая-то вялая переписка, Греция темнила, предлагала вместо сирен то сандалии, то оливковое масло - девать им его, что ли, некуда. Шут с ними, с сандалиями, думал товарищ Н., почесывая авторучкой "паркер" за ухом, а вот оливковое масло сгодилось бы, не прокисло; однако, понимал он, стоит дать слабину, как вопрос с сиренами сам собой исчезнет. Знал, ох, знал товарищ Н. тонкие экономические механизмы!
      Пришлось супруге вновь собирать товарищу Н. чемодан. И на сей раз поездка оказалась незряшной - кому следует дано было указание срочно послать в Грецию торгово-экономическую делегацию. В самую последнюю минуту, можно сказать, уже в тронувшийся поезд товарищ Н. воткнул в ее состав своего единственного сына Климентия. Были по этому поводу ненужные толки, мы же считаем поступок руководителя и отца политически оправданным. Как раз в то время сын Климентий готовился к поступлению в Институт международных отношений, а будущему дипломату зарубежная поездка только на пользу. Мария Афанасьевна, супруга товарища Н. и соответственно мать Климентия, считала к тому же, что лучше помыкаться недельку-другую на чужбине, чем гонять н-ских собак - того и гляди попадешь в дурную компанию.
      Климентий вернулся в город месяц спустя. Вытянулся, загорел, привез видеомагнитофон и кучу обклеенных яркими наклейками кассет. Вечером в палевокирпичном доме собрались мальчишки и девчонки, крутили кассеты. Мария Афанасьевна заглянула в комнату сына, но тут же вылетела как ошпаренная: вот уж непотребство! А сам товарищ Н., когда ребятки разошлись по домам, посмотрел один фильм и нашел его занимательным, хотя, конечно, по идеологии он здорово недотягивал. Впрочем, куда больше, чем голые красотки, предающиеся сомнительным средиземноморским забавам, его интересовало, с каким багажом вернулась на родину делегация. И, твердой рукой выключив аппарат, товарищ Н. обратился к сыну:
      - Ты, сынок, совсем уже взрослый мужик, оказывается. Так давай поговорим как мужчина с мужчиной, как руководитель со своим младшим товарищем, которому доверили... Ты хоть помнишь, что тебе доверили?
      - Опять ты за свое, батя...- отмахнулся Климентий.
      - А за чье же еще? Расскажешь ты мне, как отцу родному, что у вас там было с этими сиренами проклятыми? Гляди, Клим, определю в ракетную академию, век заграницы не увидишь!
      - Да не знаю я никаких сирен! Что я, виноват, что их там сроду не было? И вообще Иван Максимович и Сурен Оникович меня с собой не брали...
      Убедившись, что из балбеса ничего больше не вытянуть, товарищ Н. на следующее же утро связался по вертушке с Москвой. Ему сообщили, что делегация моталась в Афины зазря, накладка вышла: оказывается, никаких сирен в Греции сроду не было, их местожительство находится, согласно мифологии, где-то между Сциллой и Харибдой, а это, по нынешнему административному делению, район Сицилии, где, как известно, на каждом шагу мафия, крестные отцы и беззащитные комиссары полиции. "Ух ты! - присвистнул мысленно товарищ Н. - Эк дело-то поворачивается". Но присвистнул, повторяем, мысленно, поскольку свистеть по вертушке так же неуместно, как в церкви.
      Из дальнейшего разговора товарищу Н. стало известно, что вопрос передан для проработки из балканских отделов в южноевропейские и что надо ждать, потому что быстро только кошки рожают.
      Грубоватое выражение, но справедливое. К нашей истории оно тоже имеет отношение. Намеревались мы сделать эту главу короткой, и так старались, и этак - не выходит. Сложны государственные дела! Склонные жаловаться на нехватку того и отсутствие этого, поймите вы, наконец, сколь труден путь к конечной цели, к нашему, то есть, всеобщему и полному благосостоянию.
      Двинемся, однако, дальше.
      Много воды утекло в великих реках Амуре и Миссисипи с того памятного дня, когда товарищ Н. вник в суть вопроса и произнес свое вещее "Сирены, говоришь?". Не меньше утекло кадров с предприятий города и области. Очень большая была у них текучесть. Произошли и другие события. Климентий поступил в Институт международных отношений, но был отчислен после первой сессии; в кабинете товарища Н. поменяли портреты; вопрос о переброске рек оставался до конца не решенным, но подготовительные работы уже начались пруды стали расчищать в ожидании большой воды; область торжественно отметила юбилей товарища Н., по случаю которого он был удостоен высокой награды; Мария Афанасьевна справила новую норковую шубу; в торговую сеть дважды поступало вымя говяжье; Степан Сильвестрович Рейсмус защитил кандидатскую диссертацию; цех ширпотреба предприятия АГ-518 освоил выпуск набора "Землекоп-любитель" (лопата штыковая, лопата совковая, кайло, тачка); опять не уродились зерновые - впрочем, это событие касалось всего Несуглинья, в которое органично входит Н-ская область...
      Останавливаться подробно на этих событиях нет никакого смысла, ибо наша повесть - не "Война и мир", а мы, как ни горько это признавать, не яснополянские старцы. Так пусть бегло перечисленные факты из жизни города Н. служат фоном, этаким театральным задником для тех удивительных сцен, которые мы вам покажем. Свет на сцену! - как говорит в таких случаях еще не известный вам актер Борис Взгорский.
      На исходе лета товарищу Н. позвонило из Москвы то самое лицо, которое, если помните, поначалу подшучивало над смелой инициативой области. Порасспросив о ходе уборочных работ, о подготовке к зиме и прочем, лицо напоследок сказало товарищу Н. буквально следующее:
      - Тут у нас сложилось мнение, что пора провести широкий эксперимент по сиренизации Несуглинья. У тебя, помнится, были соображения на этот счет, тебе и карты в руки. На днях жди гостей. Смотри не подведи нас.
      А кого "нас" - не сказал.
      Товарищу Н. достало ума, чтобы и полсловом не напомнить, что не соображения какие-то были у него, а готовую идею положил он на стол и всю подготовительную работу провернул. Вы думаете, он славы не хотел? Еще как хотел. Но если сиренизация себя не оправдает, рассуждал товарищ Н., то зачем подставляться?
      Вот государственный ум, вот тактик! Не случайно настоящая его фамилия Невылезайло. Как говорили древние римляне, имя - это предзнаменование. Или это говорили древние греки?
      Ждать пришлось недолго. На следующей неделе пришел телекс: завтра спецвагоном на станцию Н.-пассажирская прибывают в распоряжение области сирены средиземноморские стандартные. Так и было напечатано, слово в слово: средиземноморские стандартные. И о чем они там в Москве себе думают? Если стандартные, так хоть номер стандарта сообщи.
      В назначенный час товарищ Н. и сопровождающие его оживленные лица вошли под своды горвокзала.
      От рядовой публики перрон был очищен, состав подали на дальний путь, а спецвагон отцепили и подогнали точно к зданию вокзала. Вагон был не наш, с какими-то ступенечками и поручнями, с бронзовыми накладками и разными финтифлюшками, даже цвета не нашего. Духовой оркестр вскинул трубы, дирижер в фуражке и кителе взмахнул рукой, и томительные звуки "Амурских волн" полились над перроном. Весь цвет областного аппарата древнегреческим хором выстроился перед спецвагоном - все люди статные, горделивые, в светло-серых летних шляпах, товарищ Н. посередине и чуть впереди, остальные на полшага сзади.
      Появился микрофон. Товарищ Н. привычно шагнул к нему и нацепил очки, помощник протянул аккуратные четвертушки бумаги с напечатанной речью. По мановению дирижера смолк оркестр. Но вагонная дверь оставалась закрытой, выступать было не перед кем. Товарищ Н. нахмурился и подозвал жестом растерянного распорядителя с красной повязкой на рукаве. Выслушав указания, распорядитель бросился к вагону - и в этот момент двери распахнулись. Все затаили дыхание, распорядитель застыл на месте, товарищ Н. опять надел очки и придвинулся к микрофону. Однако вместо сирен из двери, держась за бронзовый поручень, вышел хорошо одетый молодой человек. Небрежно, как может позволить себе только столичный чиновник, да и то не всякий, он кивнул встречающим и коротко спросил:
      - Где насест?
      Вот те-на! Так все продумали, последние мелочи учли и расписали, даже хлеб-соль на жостовском подносе под рушником держали наготове во втором ряду, а о насесте забыли...
      Общеобразовательный уровень нынче настолько высок, что мы не сочли нужным знакомить читателя с приключениями древнегреческого путешественника, полагая, что о них всяк знает сам, если не по подлиннику, то хотя бы понаслышке. А потом спросили одного собрата-литератора, и не какого-нибудь, а из кругов, близких к секретариату союза, дачу в Тарусе имеет,- кто это такие, сирены?
      А он усмехнулся презрительно и отвечает - вы что, ребята, сами не знаете? Это такие полубабы-полурыбы, с хвостом от пупка и с грудями.
      Насчет грудей - это он попал в самую точку, но случайно. Он сирен с русалками спутал. Сирены же, да вы и сами знаете, вовсе не рыбы, а полуженщины-полуптицы, иными словами, голова и верхняя часть тела у них женская, а нижняя - птичья. Всякий читатель, достигший шестнадцатилетнего возраста, способен, независимо от своего пола, представить в общих чертах, как сирены выглядят.
      Теперь вам понятна растерянность встречающих? Если нижняя часть тела птичья, без насеста не обойтись.
      - Начальника вокзала ко мне,- шепотом приказал товарищ Н.
      Через минуту запыхавшийся начальник вокзала, распорядитель с повязкой и несколько носильщиков приволокли на перрон железные барьеры, какими в случае чего закрывают проходы туда, где посторонним делать нечего. Пока барьеры тащили, в вагонном окне мелькнуло любопытное женское лицо, к стеклу прижался изящный носик, а потом видение исчезло. Да на окно никто и не смотрел. В дверях появились одна за другой три сирены и, взмахнув крыльями, перепорхнули на свои временные насесты. Собравшиеся на перроне уставились на них, разинув рты.
      Одна из сирен была молоденькая, совсем девочка, лет восемнадцати. Простое и милое, чуть не сказали русское, конечно же античное лицо: прямой носик, чистый, без единой морщинки, лоб, редкой белизны кожа, легкий румянец на щеках, золотистые, падающие на плечи волосы. "Елена, дочь Ипполита", - представил ее сопровождающий. Елена улыбнулась так доверчиво, что даже товарищ Н. ощутил под галстуком неожиданный приток тепла, словно от горчичников. А сын его, непутевый Климентам, прошедший на церемонию в качестве члена семьи, не мог оторвать взора от огромных серых глаз Елены, от стройной ее шейки, от маленькой, прекрасно очерченной груди, на которой спелыми ягодами алели соски.
      Кстати, о грудях. Кроме голубой ленты в волосах, на Елене, так же, как на ее спутницах, ничего не было. Да и есть ли надобность в одежде по теплому времени года, если почти все тело покрыто нежным, но плотным пухом, вроде гагачьего, а кое-где и нарядным светлым пером? Однако руки, однако плечи, однако грудь...
      Впрочем, если грудь Елены нельзя было не признать совершенной - на чем позже, пусть и со скрипом, сошлись даже жены аппарата, - то у двух других сирен, постарше, эти атрибуты женственности оказались вполне заурядными. Дорида, дочь Вакха, и Гегемона, дочь Гефеста, оказались дамами в возрасте и в условиях нездорового, жаркого климата Средиземноморья, а может, и по каким-то другим причинам, не сумели сохранить свежесть и красоту грудей. Впрочем, если разобраться, приехали они в город Н. дело делать, а не стати свои показывать. Наша держава, в конце концов, тоже посылает за рубеж прежде всего опытных и морально устойчивых специалистов, а какая там у них грудь и все прочее, это никого не касается.
      Представленные публике Елена, Дорида и Гегемона приветливо улыбались, перебирая по насесту крепкими птичьими лапами. Елена кокетливо расправляла крылья, а старшие сирены, чернявые и довольно носатые, изредка произносили гортанные слова на непонятном языке. Не верилось, что с такими голосами они могут петь не то что сладостно, как отмечено в первоисточнике, но и вообще как бы то ни было.
      - Молодуха вроде бы ничего, - сказал завотделом промышленности директору завода ЖБИ.- Эх, чому я не сокил! А те, что постарше, на евреек смахивают.
      - Дурят нашего брата! - согласился директор.- А мы и берем что дают. Он имел веские основания так говорить, ибо последние годы получал такой цемент, что рассказать - не поверите.
      - Своих евреек не хватает, что ли? - продолжал завотделом.- Да зайди в любую поликлинику... - Но тут на них зашикали: товарищ Н. прокашлялся и начал читать приветственную речь.
      Речь ему готовили Рейсмус и заведующий промышленным отделом - тот самый, который усомнился в национальности Дориды и Гегемоны. Естественно, первый уделил большое внимание гуманитарным проблемам, позволил себе вкрапить в текст стихотворные строки, второй же налегал на текущие проблемы города и области. Прочитать речь загодя товарищу Н. по занятости не удалось, так что он на ходу ужимал часть гуманитарную в пользу хозяйственной и сбился всего лишь раз-другой, да и то по вине Рейсмуса, который натыкал в текст непонятных слов, вроде Сциллы и Харибды. Вот и заявил товарищ Н., что руководство области умело прокладывает курс между Цилями и Говбиндерами. (Говбиндером звали бывшего начальника санэпидемстанции, человека склочного, неуживчивого, не раз портившего своими придирками кровь руководству н-ских предприятий,- ну, подумаешь, выброс аммиака, нарочно, что ли, с кем не бывает. Потом Говбиндера сняли, и дышать стало легче - в фигуральном смысле, конечно.) Но в общем речь удалась. Особенно то место - о животворном потоке вод, что потекут в область из далеких речных бассейнов под звуки прославленного трио, имелись в виду Елена, Дорида и Гегемона. И вообще: добро пожаловать, дорогие зарубежные гостьи! Вот вам наши хлеб да соль, как говорится, не побрезгуйте...
      Вынесли-таки хлеб да соль. Сирены, должно быть привыкшие к иной пище, с недоумением глядели на расписной поднос с караваем и солонкой. Сопровождающий шепнул им что-то по-английски, те откусили от каравая по крошке и брезгливо сжевали. Потом они стали кланяться, крылом слали публике воздушные поцелуи, но от ответного слова воздержались.
      Оркестр грянул "Прощание славянки", и товарищ Н. со свитой направился к машине. По дороге он бросил заму по идеологии:
      - Распорядись, чтобы им срам прикрыли. Неудобно все-таки. Молодежь смотреть будет, дети.
      Весь товарищ Н. в этом: ничего не упустит, все лично проконтролирует. Потому и высока в области исполнительская дисциплина.
      В тот же день в городском универмаге были закуплены розовые бюстгальтеры н-ской галантерейной фабрики, их отвезли в профилакторий химкомбината, где временно разместили сирен, заблаговременно выселив надышавшихся аммиаком химиков. Сопровождающий разъяснил гостьям, как мог, что ношение бюстгальтеров такого типа есть местный обычай, сложившийся исторически. Елене и Дориде обнова пришлась впору, с полногрудой Гегемоной вышла промашка. Поскольку купленное белье не обменивают, принесли иголки, нитки и какую-то тесьму; лифчик, и без того не маленький, расставили, и Гегемона, дочь Гефеста, поворчав себе что-то под крючковатый нос, смирилась.
      Товарищ же Н., вернувшись в свой кабинет, вызвал к себе ближайших подчиненных и устроил им выволочку. За этих сирен народные средства плачены, причем инвалютные, так что же мы резину тянем, товарищи? Пусть начинают деньги отрабатывать, то есть петь, то есть закреплять кадры на предприятиях города и области. Вы что, запамятовали, для чего все это затеяно? Нет, товарищи ничего не забыли, но наперед надо решить ряд вопросов. Как-то: определить первоочередные объекты, утвердить места для пения, наладить акустическую аппаратуру, подготовить тексты и соответствующую музыку, подключив для этого, наряду с отделом культуры, лучших областных поэтов и композиторов, провести тексты через художественные советы, получить где надо разрешение на их публичное исполнение, в том числе по радио и телевидению, и прочее, и прочее, включая смету расходов и технико-экономическое обоснование.
      - Столько времени прошло, а вопросы не подготовлены! - бушевал товарищ Н. Крут он был, но справедлив.- Нам такое дело доверено! Все Несуглинье на нас смотрит, вся страна! Не возражать! Для начала создаем управление по сиренизации. Да, так и назвать, потом уточним название в рабочем порядке. Возглавишь ты, это твой вопрос. Ставок у тебя нет? У всех нет! По заводам людей оформишь. Для них же все делается.
      Умел товарищ Н. поднять людей, повести за собой. И поднялись люди, и пошли, и горы бы свернули, но встало на их пути непреодолимое препятствие, почище всякой горы - языковой барьер.
      Это только говорится, что весь мир изучает наш язык. В мире-то вон еще сколько лености и косности. Ни бельмеса не понимали по-русски ни прекрасная Елена, ни ее старшие подруги Дорида и Гегемона. Говорили они на каком-то сицилийском диалекте, древнегреческого, на котором с грехом пополам мог объясниться кандидат наук Рейсмус, сроду не знали. Понимали немножко птичий английский, куиить-продать-поесть-попить, но не больше. Как же петь им свои сладкие песни? "Твоя-моя-работай-надо"? Или по-сицилийски? Да кто поймет этот сицилийский! Уж на что японские острова крупнее Сицилии, так недавно японская делегация приезжала - и никто без переводчика ничего понять не мог.
      Сирен засадили за изучение русского языка. А это работенка не на день и не на неделю. Одних падежей сколько у нас - помните? Верно, шесть.
      О чем же, спрашивается, при таком количестве падежей вы раньше думали, товарищи энчане?
      Мы нередко покупаем за рубежом то, чего у нас нет и не предвидится или есть, но лучше бы не было. Привозят это, закупленное, в красивой упаковке, липучкой обмотано, ленточкой перевязано. Разворачивают, расколачивают мать моя родная! Ручки, кнопочки, стрелочки, и возле каждой надпись на чужеземном языке. Даже инструкция приложена - что, куда и зачем вставлять, и одна только незадача: язык-то чужеземный.
      Конечно, из-за того же зарубежья, где эту штуку с кнопками смастерили, можно выписать специалиста. Многое можно, да кто денег даст? Вот и кличут умельца Петровича из ремонтно-механического. Он и блоху может подковать, и первую главу "Капитала" недавно на фасоли выгравировал - если есть под рукой очень сильный микроскоп, можно взять и прочитать. Однако дело это сколь удивительное, столь же и бесполезное. Упаси Бог, не подумайте, будто последнее наше замечание касается великой книги. И мысли такой никогда бы себе не позволили. Говоря о бесполезности, мы имеем в виду совсем другое: зачем расходовать зерна на непищевые цели, когда в стране и так нехватка зерна, зачем ускорять износ дорогого микроскопа и портить глаза, читая мелкий шрифт, когда можно зайти в городскую библиотеку, взять книгу и прочесть хоть первую главу, хоть весь том, от корки до корки. Что не умаляет редкого таланта Петровича, коим мы искренне восхищены.
      Так вот, приходит наш ковец блохи, наш гравировщик по фасоли, крутит так и этак зарубежную штучку и в толк не может взять, зачем она и для чего. А тут еще голова после вчерашнего арбузом колется. Однако нельзя Петровичу срамиться перед миром. Глаза боятся, а руки делают - берет умелец одну деталь, сует в другую, ан не лезет, тогда он бормочет: "Где наша не пропадала, едрена рашпиль" - и загоняет "папу" в "маму" с хрустом и скрежетом. А выучился бы Петрович английскому или японскому, прочел бы, куда вставлять и как поворачивать, и вошла бы деталь в деталь, как нож в масло.
      Какое, спросите, имеет отношение эта вставная история к событиям в городе Н.? Да самое прямое. Можно было все продумать заранее и выписать сирен со знанием русского языка. А если бы вдруг таких не нашлось или заломили бы за них несусветную цену, то послали бы туда нашего человека пожить месяц-другой между Сциллой и Харибдой, подучить Елену, Дориду и Гегемону русскому языку.
      Но теперь не было этого месяца у товарища Н. и его аппарата. В любой момент Москва могла спросить - а как там у вас идет сиренизация области? как окупаются валютные средства? и не пора ли раздвигать рамки эксперимента, сделать его, так сказать, достоянием всего Несуглинья, а то и сопредельных областей? Не ответишь же, что-де сирены пока не задействованы, не поют - не телятся, зубрят, как школьницы, падежи и спряжения, а валютные средства тем временем заморожены.
      Каждый день начинался с пятиминутки по сиренам. Вел ее лично товарищ Н. Вопросы решались оперативно. Прежде всего наладили быт Елены, Дориды и Гегемоны. Поначалу их хотели перевести в гостиницу, разумеется, не в городскую, где теснился забитый командированный люд, а в маленькую, тихую, без вывески, которая почему-то называлась общежитием. В небольшом доме, позади драмтеатра, отдыхали после государственных дел посланцы столицы и союзных республик; холодильники таили в себе благородные напитки, в вазах стояли свежие цветы, на блюдах лежали спелые фрукты - что твоя Сицилия. Но, подумав, отказались от этой затеи. Во-первых, сирены своим внешним видом не вписывались в строгую обстановку общежития, а во-вторых, они имели обыкновение время от времени затягивать в полный голос что-то заунывное на своем родном наречии, что вряд ли пришлось бы по вкусу обитателям скромного общежития.
      А что, если оставить Елену, Дориду и Гегемону там, где они есть,- в профилактории химиков? Славная мысль! А чтобы не было пересудов, объявили, будто профилакторий закрыт на реконструкцию и что временно там будут проживать приезжие специалисты по эстетике и дизайну.
      Проблема питания тоже худо-бедно решилась. Приписать сирен к городскому общепиту или кормить их продуктами из магазинов не рискнули потравились бы и расторгли контракт. На н-ском же колхозном рынке цены несусветные, да и кто даст наличные на закупки съестного? Кончилось тем, что прикрепили сирен к одному буфету, поставили их на лечебное питание так это называется. Продукты там всегда свежие и совсем дешевые. Почему так - понять не можем, там проводится, должно быть, какой-то эксперимент в области ценообразования; но мы, увы, не экономисты, а скромные бытописатели.
      Надо ли перечислять продукты, которые выдавались в том буфете для лечебного питания заслуженных граждан города Н.? Может, и надо, но, составив короткий список, мы поняли, что многое знаем лишь по наименованию, а кое-что - всякие там балычки, паштетики и нежнейшие сосисочки, стоящие в банках одна к одной, как на митинге,- помним, но неотчетливо. А браться за образ, который ты можешь создать только в своем воображении, да и то лишь приблизительно, хорошо еще, если по памяти,- занятие для художника пустое. Сколько талантов потерпело неудачи из-за безрассудного желания рассказать о том, чего не видели своими глазами!
      Елена ела совсем немного: орехи, апельсины, свежую зелень, иногда немножко бульону и ножку цыпленка на обед. Дорида и Гегемона, дамы дородные, предпочитали еду поплотнее - отбивные, поросенка с хреном, судака в тесте, кулебяку. Но все три обнаружили общую гастрономическую страсть. Первым словом, которое они произнесли по-нашему, было короткое и гордое слово - икра. Как только приближалось время трапезы, сирены взлетали на насест и выкрикивали с нетерпением и тревогой - Елена нежно и напевно, Дорида и Гегемона будто каркали: "Ик-кра-а, ик-кра-а!"
      Вскоре к этому слову прибавилось много других. Похоже, что у себя на родине сирены привыкли честно отрабатывать свой хлеб. Вот и русский язык они изучали в поте лица, и не как-нибудь, а по самой прогрессивной методе в непринужденных беседах, играх, музицировании и застолье. По счастливому стечению обстоятельств, в Н-ском пединституте на кафедре германских языков отыскалась энтузиастка и знаток прогрессивных педагогических течений Пелагея Артуровна Коноплева-Ланкастер, женщина большой интеллигентности, потомок двух знатных родов - нашего, российского, и тамошнего, английского, сильно обветшавших в прошлом веке, а еще сильнее в тридцатые годы нынешнего, когда и одного знатного рода для обветшания хватало с головой.
      В помощь Пелагее Артуровне откомандированы были Степан Сильвестрович Рейсмус и сынок товарища Н. недоросль Климентий. Насчет недоросля это мы так, для красного словца. На самом деле Климентий был не чужд педагогической науке: чтоб собак не гонял (это выражение его уважаемого отца), одаренного юношу приставили лаборантом к кафедре, где доценствовал Рейсмус. Вот как переплетаются человеческие судьбы, и зря критики бранятся, что авторы распоряжаются своими героями как хотят. Сама жизнь, знаете, подбрасывает такие сюжеты!