МИНА

— Урал, перебинтуешь Качка в БТРе, — сказал я Уралу, потом подхватил за руку Качка, Хасан взял его с другой стороны, и мы направились в БТР. Качок держал рану куском бинта, между пальцев сочилась кровь. Мы подвели Качка к десантному люку, дальше он полез сам. Хасан и Сапог запрыгнули на броню, а я полез в люк за Качком, поддерживая его сзади.

— Юра, да не пекись ты обо мне, я нормально себя чувствую и сам смогу залезть, — сказал мне Качок.

— Ну, мало ли чего, вдруг тебе помощь нужна.

— Нет, не нужна, да и вообще, я уже залез.

Я тоже залез в БТР и захлопнул люк.

— Ну как все, на месте? — спросил Туркмен.

— Да, все. Поехали давай, — сказал я.

— Духа нету, которого я притащил, — опомнился Урал.

— А где он? — спросил я.

— Там впереди БТРа лежит, — ответил Урал.

— Да на хрен он сдался, этот твой дух, — сказал я Уралу, и крикнул Туркмену:

— Туркмен! Там где-то впереди БТРа дух раненый лежит, переедь через него.

— Щас сделаем, какой базар, — ответил Туркмен.

БТР сначала отъехал назад, потом резко двинулся вперед.

— Аля, бесмеля, готов душара, — произнес Туркмен.

В командирский люк заглянул Хасан и выкрикнул:

— Э-э, мы духа задавили!

— А тебе что, жалко его стало? — спросил Туркмен.

— Да в общем нет, ну я думал, может, взяли бы его с собой, да поприкаловались бы с него.

— Что, за два года не наприкаловался еще? — сказал я Хасану.

— Да он, наверно, снюхался с этим духом, пока они там базарили, — приколол Хасана Туркмен.

— Да, кстати, а о чем вы там с этим духом трещали, а, Хасан? — спросил я его.

— Я спрашивал, откуда они.

— Ну, и откуда?

— С гор, там у них бой идет с десантурой, а эти раненых развозили по кишлакам, и тут мы им обломились, ну а дальше случилось то, что случилось, — ответил Хасан и голова его исчезла из поля зрения.

Урал разорвал санитарный пакет и достал бинт. Качок убрал руку с окровавленным шматком бинта, кровь хлынула из раны. Урал по быстрому начал перевязывать рану.

— Может, зашьем рану, Качок ты как на это смотришь? — предложил я.

— Смотрю отрицательно, ты и так мне чуть кишки не вырвал, — проговорил Качок, стиснув от боли зубы.

— Скажи спасибо, что рубашка развернулась так ровно, а то бы точно кишки вырвало.

— Да уж, ты прав, Юра, мне самому интересно, как это она так ровно распласталась.

— А куда ты ее денешь, а, Качок, на шее будешь таскать, да? — поинтересовался Урал.

— В жопу засуну, — простонав, ответил Качок.

— А ну, покажи, как ты это сделаешь? — спросил я Качка.

— Да пошел ты, и без того тошно. Черт что-то кровяна хлещет через бинт, — приподнимаясь и смотря на рану сказал Качок.

— Урал, на еще пакет, намотай побольше, — я подал Уралу еще один пакет.

— Качок! Как ты там, живой еще!? — крикнул Хасан, опять заглянув в командирский люк.

— Нет, не живой, помер ужо! — ответил ему Качок.

— Пусть будет земля тебе пухом, Качок, — опять крикнул Хасан.

— Аминь, — ответил Качок.

— Хасан, забей лучше косяк, — обратился я к Хасану.

— Осталось всего на косяк, и больше нету, — ответил Хасан.

— Забивай давай, приедем на место, у пацанов возьмем, — сказал я.

Хасан запрыгнул в командирское сиденье и принялся за дело, он достал иголку, насадил на нее кусочек чарса, потом подогрел его на огне от спички, и раздавил пальцами.

Мы часто так делали, грели чарс на огне, и пока он горячий, раздавливали его пальцами, а так он был прессованный и жесткий. Иногда мы отламывали от лепешки маленькие кропалики величиной со спичечную головку, но этот процесс был долгим, да и пальцы от этого болели, особенно указательный и большой, и ногти этих пальцев всегда нарывали.

Окно напротив командирского сиденья было закрыто защитным щитком, так как оно было выбито пулей от ДШКа. Хасан сначала привстал поближе к открытому люку, но там был ветер, который мог сдуть чарс с ладони, Хасан наклонился к Туркмену и стал забивать, пользуясь светом от его окна.

— Хасан, не мешай ехать, иди забей возле лампочки, — сказал Туркмен отталкивая Хасана.

— Дай забить, Туркмен, потерпишь пару минут, — возмутился Хасан и снова наклонился к водительскому окну.

— Хасан, сука! Над обрывом едем, не видишь что ли. Вали отсюда со своим чарсом, сейчас, вон, в пропасть улетим к чертям собачьим, — крикнул Туркмен и снова отпихнул Хасана. На этот раз Хасан перелез в десантный отсек, и начал забивать под лампочкой, плафоны в десантном отсеке были бледно-зеленого цвета, и видимость была плохая, но руки Хасана были с детства натренированны на это дело, и он без особого труда забил косяк. После чего посмотрел на нас, и спросил:

— Ну, кто будет?

— Все будут, чего зря спрашивать, — сказал я Хасану.

— Я не буду, мне и браги хватает, — ответил Туркмен.

— А я курну маленько, — отозвался Качок.

— Может Сапога обдолбим, — предложил Урал.

— Да он тогда ваще потеряется навсегда, и бесповоротно, — ляпнул Хасан, прикуривая косяк.

Мы курнули косяк, стало легко и свободно, все обломы, те, что были и те, что будут, стали как-то глубоко похеру. Я прыгнул в командирское кресло и натянул шлемофон, как раз в это время шли переговоры между ротным и комбатом, из наушников доносилось прерывистые слова:

— Березка, Березка, я Тайга. Как слышно? Прием.

Березка — это позывной нашей роты, а Тайга — это комбат, он был родом из Сибири, и позывной у него был или Тайга, или Сосна.

Дальше послышался ответ ротного:

— Я Березка, слышно нормально. Где вы, Тайга?

— В одиннадцатом квадрате. Березка, почему не выходили на связь, как у вас?

— У нас все нормально, с караваном пришлось повозиться, один ранен, но не тяжело.

— Березка, давайте быстрее подтягивайтесь, до темноты надо кишлак прочесать, сейчас над ним работают штурмовики. Полк уже здесь, артдивизион на подходе. Как понял?

— Все понял, минут через сорок будем на месте. Конец связи.

Я снял шлемофон и повернулся к пацанам.

— Полк уже подъехал.

— Куда подъехал? — спросил Хасан.

— Туда подъехал, — ответил я, показывая указательным пальцем по ходу БТРа.

— Юра, че ты паришься, какой полк, куда подъехал? — опять спросил Хасан.

— Полк, говорю, подъехал, он уже на месте. Понял? Я хрен его знает, где точно, в одиннадцатом квадрате, короче. Но это херня, сейчас на проческу пойдем.

— Че, по рации услышал, да? — спросил Урал.

— Да, ротный с комбатом только что базарили, — ответил я.

— А что еще они базарили? — спросил Туркмен.

— Да не много. Комбат спросил, чего не выходили на связь, полк говорит, уже подошел, в кишлаке работают вертушки, по приезду будем чесать кишлак, в общем.

— А че, завтра что ли нельзя прочесать, обязательно сегодня, — начал возмущаться Хасан.

Я протянул ему шлемофон, и сказал:

— На, скажи это комбату.

Хасан махнул рукой, взял автомат и полез на броню, за ним вылез Урал. Стало слышно, как разносился раскат взрывов, где-то вдалеке.

Туркмен думал о чем-то о своем, в такие минуты с ним бесполезно говорить, он все равно ничего не будет слушать. Качок кемарил, он потерял много крови, и по этому его от слабости тянуло на сон. Я взял автомат, запрыгнул наверх и сел на броню, облокотившись о крышку люка.

Хасан с Сапогом о чем-то беседовали, сидя возле баков с водой, точнее, Хасан что-то втирал Сапогу, а тот слушал и кивал. Я осмотрелся вокруг, справа от нас были отвесные скалы, слева глубокая пропасть, ехали мы по горной дороге, ехали медленно, так как эта опасная дорога шла серпантином.

Я сидел и думал, сколько же, черт возьми, за эти два года пришлось исколесить по этим проклятым горным дорогам, и сколько бронетехники улетело в пропасть вместе с экипажами. Куда ни глянь, везде братские могилы, да вообще весь Афган — это братская могила. Из этой войны два выхода, как при менингите, или умер, или сошел с ума, и еще не известно, что лучше.

Помню, как-то в наш детдом, какие то блатные притащили видик, в начале восьмидесятых это была диковина, мы никогда не видели ничего подобного. Показали нам фильм ужасов, мы были ошарашены, после этого просмотра я первое время боялся один оставаться в темноте. А сейчас, после всего увиденного и пережитого в Афгане, и вспоминая этот фильм, я про себя думаю, какая это была наивная сказка. Видеть ужасы на экране, и видеть их в натуре, мало того, еще и участвовать во всем этом кошмаре самому, поверьте мне, это огромная разница.

Я посмотрел на Сапога, как раз в этот момент он перечитывал какие-то письма, наверно из дома. Ах, как я ему завидовал в этот момент, сам я за эти два года в Афгане не получил ни одного письма. Да и кто мне напишет, у меня ведь нет никого, ни родных не близких. А если вы спросите, как же друзья по детдому? Да они, скорее всего, по зонам расфасованы, и того, что я сейчас в Афгане, они возможно и не знают. И когда в роту приносят почту, на душе такая тоска наступает, аж выть охота, в такие минуты начинаешь думать, застрелиться что ли, один хрен никто оплакивать не будет. И вот видя, как Сапог читает письмо, мною опять овладели подобные мысли.

Вдруг БТР ротного резко остановился, мы уткнулись ему в зад.

— Что случилось?! — крикнул Хасан.

— Петруха увидел на дороге что-то похожее на мину, — ответил Закиров.

Меня как током ударило.

— Товарищ старший лейтенант, разрешите — я пойду, — крикнул я.

— Бережной, ты знаешь, на что идешь, — ответил ротный.

— Да, я знаю, разрешите выполнять?

— Иди, Юра.

— Есть, — ответил я, и направился в сторону мины.

Я подошел к месту, где предположительно должна была находиться мина и откинул несколько камней. Под камнями и вправду лежала мина, это была английская мина с круглым пластмассовым корпусом и резиновым взрывателем на воздушной подушке. Такая мина с первого раза могла и не сработать, взрыватель срабатывал от давления воздуха внутри воздушной подушки, так что неизвестно где она шарахнет, или под первым колесом первого БТРа, или посреди колоны.

Вдруг откуда-то появился скорпион и заполз на мину, наверно, вылез из под камней, которые я расшевелил.

— Дурила, знал бы ты, на чем сидишь. А ну, кыш отсюда, — я махнул рукой.

Скорпион ощетинился и принял боевую позицию, жало его было наготове и клещи подняты к верху, он, постояв немного в такой позе, стал потихоньку пятится назад.

— Что, разозлился, сученок? Вот так все вы здесь к нам относитесь. Наверно думаешь, явились сюда гости не званные, в чужой монастырь со своим уставом. Да хотя, что ты можешь думать, тупое насекомое? — я вытащил штык-нож и, подцепив скорпиона острием, откинул его в сторону.

Потом я посмотрел на круглый черный пятак взрывателя, на душе была какая-то пустота, страха я не ощущал. Возможно, по этой мине уже кто-нибудь проезжал, а может нет, с какого времени она стоит, неизвестно, может час, может день, может год, черт ее знает. В голове промелькнула страшная мысль, сейчас стоит нажать на эту черную точку и все, быстрая и безболезненная смерть, тебя разорвет на куски, не успеешь даже осознать, что произошло. Я не раз видел, как умирают мучительной смертью, видел, как горят живьем. Не раз приходилось видеть, как духи подбрасывали наших пленных после жутких казней, на них страшно было смотреть, тела были изувечены до неузнаваемости. Я не хотел такой смерти, я всегда думал, пусть лучше убьют сразу, но только бы не остаться калекой, или мучиться, перед тем как умереть. А тут передо мной лежала мина, я был один на один с этим смертоносным механизмом, и был выбор или жить, или умереть. Я где-то слышал, что у каждого человека все предрешено судьбой, или, как еще можно выразиться, «на все воля божья».

Но все-таки, если я не хочу жить, то меня уже ни что не остановит, ни судьба, ни воля божья. Подумав об этом, я протянул руку к мине, и нажал на резиновый взрыватель. По спине пробежала мелкая дрожь, и я почувствовал, как на лбу выступил холодный пот, сердце бешено стучало. Мина не взорвалась, я со злостью ударил кулаком по взрывателю с криком:

— Черт, будь ты проклята, сука!

Дальше играть в русскую рулетку у меня не хватило духа, когда она взорвется неизвестно, а испытывать эти муки после каждого нажатия у меня не было сил, и я встал.

— Бережной! Ну, чего там такое?! — крикнул ротный.

— Мина на воздушной подушке, сейчас я ее вытащу! — ответил я и снова присел на корточки.

Я небрежно отбросил еще несколько камней прикрывающих мину, разгреб землю вокруг нее и, взявшись за корпус, вытащил мину из ямы. Повертев ее в руках, я подумал, да, тяжелая зараза, и, оглядевшись вокруг, бросил мину в пропасть, потом посмотрел на место, где она лежала, и увидел пару торчащих наконечника от танковых снарядов. Духи частенько ставили подобные мины, сверху обычная мина, а снизу один или два снаряда от танка или САУ. Если такая дура ухнет под БТРом, то днище от взрывной волны прилипает к потолку, и если кто в это время находится в десантном отсеке, то его по стенам размажет. Сидя на броне, еще есть шанс остаться целым, а вот водилам частенько доставалось от таких мин.

Но это еще ничего, вот разок мне пришлось увидеть, как танк наехал на мину, под которой лежала авиабомба. Так там шандарахнуло так, что от танка катки и траки как семечки разлетелись в разные стороны, башня улетела как фанера, а броню разорвало как жестянку. От экипажа ничего не осталось, а от командира танка, который ехал высунувшись из люка башни, нашли лишь голову, которая отлетела метров на сто от взрыва.

— Ну, ни хрена себе арсенал, — произнес я шепотом, глядя на головки снарядов.

На мгновение я даже пожалел, что хотел взорваться на этой мине, черт возьми, чтоб от меня осталось? Наверно одна пыль, б-р-р-р, какая жуть, надо взять себя в руки, иначе, когда ни будь точно на тот свет загремишь, да к тому же по своей дури. Пацаны не хотят умирать и умирают, а меня считай, постоянно проносит, это же, можно сказать, голимая везуха, а я, дурак, сам сую башку в пекло, нет, хватит, надо это дело прекращать, а мысли эти дурацкие надо выкинуть из головы.

— Юрка, ну че ты там сидишь? Солнце вон уже заходит, — крикнул Петруха.

— Все нормально, можно ехать, — крикнул я в ответ, и направился к машинам.

Я не торопясь шел к своему БТРу, взгляд мой был устремлен вперед, но смотрел я в никуда, как бы насквозь, а все окружающее видел каким-то боковым зрением.

— Юра, с тобой все в порядке? — услышал я голос ротного, когда поравнялся с его машиной.

— Да, командир, я в порядке.

БЛОК

БТР ротного тронулся с места и, гудя движками, прокатил мимо. Я запрыгнул на броню, и наш БТР тоже двинулся. Все сидели и молча смотрели на меня, мне это надоело и, посмотрев на всех по очереди, я спросил:

— Ну, че вы на меня уставились?! Видите, живой я, живой! Понятно?

— Да нет, мы видим, что ты живой, только ты бледный весь, — негромко сказал Хасан.

— А ты что хотел, Хасан. По-твоему, я должен сиять от радости, да? Сейчас вот возьму гранату, сорву кольцо, а потом отпущу чеку, дам тебе ее в руки и посмотрю после этого на твою рожу.

— Да успокойся ты, Юра, я же не подкалываю тебя.

— Я сейчас как раз спокоен. Это пять минут назад я беспокоился. А где Сапог?

— Там внутри, наверно, где же еще ему быть, — ответил Урал.

Я постучал автоматом по броне и крикнул в люк:

— Сапог, вали сюда!

Из люка показалась голова Сапога, он вопросительно посмотрел на меня.

— Хватай кружку, канистру и налей каждому по кружке браги. Мне кажется, повод для этого есть? — Я посмотрел на пацанов.

— Да, да, конечно, какой базар! — воскликнул Хасан, потирая ладони.

— Хасан, я с тебя балдею, меня чуть миной не разорвало, а тебе лишь бы браги вмазать. Если б меня разнесло, то вы бы за упокой всю канистру выжрали, наверно.

— Да, конечно, и еще бы у ротного заняли, — подколол Хасан.

Появился Сапог, Хасан взял у него из рук налитую кружку и передал мне со словами:

— Но не разорвало же, так ведь? Это значит, долго будешь жить. Понял?

— Да, поживешь тут, —пробубнил я себе под нос, потом приподнял кружку со словами:

— Ну ладно, пьем за нас, чтоб долго жили, и за тех, кому не досталось пожить.

Я выпил, потом все остальные вмазали по кружке. Солнце быстро заходило за горизонт и начало быстро смеркаться. В низине у подножья гор показался наш полк, отчетливо была слышна стрельба, и трассера веером летели во все стороны; расстояние до полка, было километра два.

Я осмотрелся вокруг и промолвил с досадой в голосе:

— Через полчаса будет темно, если погонят на проческу, я лучше застрелюсь нахер.

— Да не погонят никуда. Полкач наш не дурак ведь? — произнес Хасан.

— Да хрен знает, что у них там на уме, — вмешался в разговор Урал.

— А что, на блоке легче? Наверху десантура укрепилась, туда духи не полезут, а через блоки попробуют прорваться, как пить дать. Да и ваще, че гадать, приедем посмотрим, — закончил я.

— Черт, мы мясо от верблюда забыли, — воскликнул Хасан.

— Ну, а че ты его не забрал? — спросил я Хасана.

— А ты че не забрал?

— Да мне до мяса было, что ли. Да и вообще, ну его нахер это мясо, с ним возиться одни проблемы. Лучше подумайте, как мы сейчас спускаться вниз будем, — сказал я, показывая пальцем на крутой спуск.

Дорога круто пошла вниз, и БТРы наши на пониженных скоростях начали спускаться вниз по горной дороге, местами приходилось съезжать на тормозах, и казалось, что вот-вот занесет машину, и улетим мы все в пропасть ко всем чертям. Мы молча смотрели вниз по ходу БТРа и держались за броню, чтоб не выскользнуть, каждый в душе молил бога: быстрее бы добраться до подножья.

Ну вот, наконец, мы и внизу, я глянул на часы, спускались мы чуть более двадцати минут, а казалось, что прошла целая вечность. Впереди уже отчетливо были видны наши блоки, невдалеке от них расположился артдивизион, чуть дальше расквартировалась ремрота и медики. Весь кишлак был взят в полукольцо, через каждые сто метров стоял БТР или танк, со стороны блоков по кишлаку велся беспорядочный огонь.

При подъезде к блокам машина ротного свернула в сторону и остановилась возле БТРа комбата, там же стоял БТР взводного, мы тоже свернули и стали рядом. Ротный спрыгнул с брони и пошел на доклад к комбату. Я и Хасан тоже спрыгнули, и направились к БТРу взводного узнать от пацанов, что тут за обстановка.

Взводный как орел восседал на башне БТРа, повернувшись к нам, он ехидно так заявил:

— Ну что, вояки, явились? Пока вы там болтались где-то, мы успели с духами постреляться.

— Ну а вы, товарищ лейтенант, уже шило намылили, чтоб дырку в кителе для ордена колоть? — ляпнул со злостью Хасан.

— А ну, повтори, что ты сказал? Ты сержантишка чмошный, да я тебя разжалую нахер, и не посмотрю что ты дембель, да ты у меня будешь ходить с одной соплей, я тебя вонючим вафлейтером сделаю.

Я заметил, как Хасан весь напрягся и побелел от злости, рука его с силой сжала цевье автомата висящего на плече. Я дернул Хасана за рукав.

— Хасан, успокойся, не стоит вязаться с этим козлом, — негромко сказал я ему.

Но Хасан с силой отдернул руку, и почти срываясь на крик, заявил, глядя взводному в глаза:

— Лучше заткнись, пиздюнант вшивый! Не ты мне давал эти лычки, не тебе и снимать, а когда я их получал, ты в это время, салабон сопливый, еще зеленым кадетом «машку» (полотер) тягал по казарме.

Взводный привстал от удивления, глаза его округлились, он некоторое время даже не мог подобрать слова, а Хасан стоял и смотрел на него, готовый ответить на любой выпад взводного. А я стоял и наблюдал, что же произойдет дальше, тормозить Хасана было бесполезно, когда он в таком состоянии, ему никакие убеждения не помогут.

Вдруг сзади раздался голос ротного:

— Что здесь за разборки? А ну прекращайте! Не хватало еще драки. Гараев, Бережной, а ну быстро в машину и поехали. Давайте быстро, быстро. Гараев, кому сказал, быстро в машину.

Мы с Хасаном направились к своему БТРу.

— Я с тобою в полку разберусь, — крикнул взводный Хасану вдогонку. Хасан повернулся, но я схватил его за плечо, развернул, и толкнул вперед.

— Ну все, хватит на сегодня, потом в полку разберетесь, — сказал я Хасану.

— Да я его пристрелю как собаку! Вот пидор, думает, раз он шакал, то можно борзеть без меры.

— Да успокойся ты, наконец.

— Я спокоен, пусть этот козел теперь беспокоится, я ему устрою, — не унимался Хасан.

Мы подошли к БТРу и запрыгнули на броню.

— Ну что, куда едем? — спросил Туркмен, высунувшись из люка.

— А хрен его знает, — ответил Хасан.

Я вдруг вспомнил, что Качка надо к медикам завезти, он же с температурой в БТРе валяется.

— Блин, Качка же надо к медикам. Туркмен, скажи ротному по рации, что мы завернем к медикам, пусть посмотрят рану Качку, может, у него там кишки порубило, у него вроде как температура, или, может, он от браги такой горячий. Ну, короче, передай и завернем к медикам. Понял?

— Да передам, не волнуйся, — ответил Туркмен.

— Че, к медикам едем? — спросил Хасан.

Я посмотрел на него, и ответил:

— Да, едем. А че?

— Давай сначала к танкистам заскочим, возьмем чарса, к тому же они вон, рядом.

— Да пошел ты со своим чарсом! Не успеешь что ли? Качок, вон, горит весь, — ответил я Хасану.

— Да не, я ниче не имею против, поехали к медикам, просто я хотел как лучше, — оправдывался Хасан.

— Туркмен! — крикнул я.

— О-у! — раздалось из люка.

— Ну, че там ротный базарит? — спросил я заглянув в люк.

— А че он скажет? Говорит, езжайте, раз надо, потом на блок станем между крайним танком и БТРом Грека. И еще сказал, что полкач приказал ночью вести беспокоящий огонь в сторону кишлака, боеприпасов хватает. А утром рано на проческу, надо успеть до ветра, а то если «афганец» подымет песок с пылью, то пиз…ец. Нас наверняка вертушки поддерживать будут, а то получится как в Шолбофоне, когда пехоту из соседнего полка свои же вертушки ракетами накрыли.

— Ты мужиков из санчасти хорошо знаешь? — спросил я Туркмена.

— Ну как тебе сказать, общаемся, в общем.

— Шириво можешь у них выцепить, морфия пару стекол хотя бы.

— Да не знаю, спрошу, в общем. А чего это ты морфий захотел? Сейчас у мужиков героина возьмем.

— Да героин бадяжить надо и все такое, хлопотно, а морфий набрал, ширнулся, и нет проблем.

— Ты что, Юра, вмазаться захотел? — спросил удивленно Туркмен.

— Да не сейчас, завтра кишлак чесать будем, а там мало ли чего, я боли не выношу, если что, то ширнусь, а потом пусть хоть в «цинковый фрак» одевают.

— Ладно, сделаем.

— И «баян» возьми.

— А твой где?

— Разбил, давно еще.

— Ну ладно, возьму, какой базар.

БТР наш резко остановился, я стукнулся головой об крышку люка.

— Приехали, — сказал Туркмен, посмотрев на меня, и засмеялся, увидев, как я долбанулся башкой.

— Тормозить надо плавно, водила ты липовый, — сказал я Туркмену.

— Так точно, товарищ сержант. Каску надо одевать, Юрик.

Я спрыгнул и осмотрелся: уже изрядно стемнело, на горизонте показался серп луны, это хорошо, что ночь лунная, из-за луны опасность налета резко снижалась, и наблюдающим было намного легче. За мной следом спрыгнул Хасан и Туркмен, рядом стояла палатка медиков и несколько «таблеток».

— Ну, я пошел к земляку, заодно и позову какого-нибудь айболита, — сказал Туркмен и, махнув рукой, пошел в палатку. Спустя примерно минуту из палатки вышел капитан медиков и, подойдя к нам, спросил:

— С чем пожаловали, воины?

— С раненым, товарищ капитан, — ответил я.

— А кто ранен-то, носилки надо?

— Да нет, вроде не надо, —ответил Хасан.

Я постучал по крышке десантного люка и крикнул:

— Урал, Качок! Ну че вы там?

— Уже выходим, Качок спал как убитый, еле разбудил, — ответил Урал открыв люк.

Потом показалась голова Качка с сонной рожей.

— Где мы? — спросил он сонным голосом.

— В раю, Качок, ты помер и в рай попал, вот ангел стоит, — сказал Хасан, показывая на капитана.

— Да пошел ты, Хасан, знаешь куда? — пробубнил Качок и, держась за бок, вылез из люка.

— Сам можешь идти? — спросил капитан Качка.

— Да, могу.

— Ну все, ребята, отремонтируем мы вашего товарища, будет как новый, а вы можете ехать.

Мы сели рядом с БТРом и стали ждать Туркмена. Минут через десять появился Туркмен и, подойдя к нам, бодро сказал:

— Ну че, заколебались, наверно, меня ждать?

— Да нам, в общем-то, похеру, или здесь сидеть или на блоке, — сказал, вставая, Хасан.

— Тогда прыгаем и поехали, — воскликнул Туркмен и, ударив меня по плечу, добавил:

— Все нормально Юра, сделал все, что ты просил.

— Ну, я не сомневался, ты, Туркмен, всегда все делаешь как надо.

Туркмен протянул мне сверток из бумаги со словами:

— На, держи, здесь «баян», пара стекол морфия и пара промедола.

— Ну ты, Туркмен, молодец, я твой должник.

— Да ладно, сочтемся, — сказал Туркмен, залезая на БТР.

Я запрыгнул в десантный люк, и мы тронулись с места.

Подъехав к блокам, мы стали между танком и БТРом Грека. Луна заметно поднялась, и стало более или менее светло, даже вдали вырисовывались силуэты, с одной стороны — танка, с другой — БТРа.

— Ну что, мужики, может браги вмажем на ночь грядущую, и заодно похаваем? — спросил я пацанов.

— Глупый вопрос, конечно же, вмажем, — сказал Урал.

— Не, подождите немного, я к танкистам за чарсом смотаюсь, — предложил Хасан, и подозвав Сапога, сказал:

— Возьми большую фляжку, пластмассовая которая. Понял? И набери в нее браги, только не разливай, а то я тебя задушу.

Сапог, сняв свою флягу с ремня, начал шариться по отсеку, ища вторую фляжку в полумраке.

— В вещмешке моем возьми, тормоз, а то до утра будешь здесь лазить, — сказал я Сапогу, и показал пальцем, где лежал мой вещмешок.

Сапог, недолго порывшись в мешке, нашел фляжку и вылез на броню за брагой.

— Пошли на свежий воздух, чего мы здесь сидим в этом железе, — предложил Туркмен.

Мы все вылезли из люков и расположились позади БТРа, чтоб огоньками от сигарет не привлекать внимание духовских снайперов.

Через минут пять появился Сапог с фляжками, и Хасан, взяв их, отправился к танкистам за чарсом, а мы расположились поудобней, закурили и стали болтать о всякой ерунде.

Минут через сорок появился Хасан, он был обдолбленый в доску. Хасан подошел и сел напротив, он смотрел на нас, мы смотрели на него.

— Ну, че ты пялишься своей обдолбленной харей. Взял то, за чем ходил, или забыл за чем ходил? — спросил я Хасана после небольшой паузы.

Хасан протянул кусок лепешки величиной с пачку сигарет и пару пластинок.

Я взял у него одну пластинку и положил себе в карман.