РАЗГОВОР

Вернувшись в палатку, я сел на носилки и укутался в одеяло. Время опять остановилось. В памяти крутился недавний сон. Меня преследовало чувство непонятного страха. Я еще могу понять страх от чего-то реального, но когда боишься того, чего не знаешь, это как-то жутковато.

«К чему это все? К чему? Почему во сне Хасан оказался рядом с Лейлой? Этот странный взгляд Туркмена, будто он хотел меня от чего-то предостеречь. Почему в этих снах я постоянно срываюсь в пропасть и просыпаюсь от ужаса, после которого комок в горле? Почему?» Такие вопросы я мысленно задавал себе, и не находил на них ответы.

Что-то должно произойти, не знаю — что, и не знаю — когда, но этот сон не может повторяться бесконечно, все равно настанет момент, когда он во что-то выльется, так было уже не раз.

«Подожду еще немного, если никто не появится, пойду пешком искать свой блок, а то с ума можно сойти, оставаться наедине с собой становится уже невыносимым».

Я закурил сигарету, и в тот же момент услышал, как мимо палатки с ревом пронесся медицинский тягач и остановился где-то рядом. Через секунду раздались голоса и топот, поведение медиков ничего хорошего не предвещало. Похоже, что привезли откуда-то раненых или убитых. Но откуда? Ночь вроде прошла тихо, стрельбы похожей на перестрелку слышно не было. Я поднялся с носилок, и направился к выходу. Снова послышался гул моторов, судя по звуку, подъехал БТР. И тут я услышал голос Туркмена.

— Бережной где лежит? — крикнул он, обращаясь к медикам.

В этот момент я уже вышел из палатки. Наш БТР стоял метрах в двадцати от меня.

— Туркмен! — выкрикнул я.

Нурлан, услышав окрик, обернулся и, спрыгнув с брони, направился в мою сторону. Шел он не спеша, опустив глаза, и глядел себе под ноги, как будто боялся споткнуться на ровном месте. В его походке и опущенном вниз взгляде было что-то необычное, тревожное, не похожее на поведение Туркмена, это был не тот Туркмен, которого я привык обычно видеть с радостной улыбкой и блеском в глазах. Приблизившись, он посмотрел на меня, мы встретились взглядами. Я в тот же момент понял: что-то случилось. Туркмен изобразил подобие улыбки, во взгляде его не было той знакомой мне радости от встречи. Он обнял меня за плечи, а я все не сводил с него взгляда, ожидая, что он сейчас сообщит что-то неприятное.

— Как ты? А то видок у тебя какой-то неважный, — поинтересовался Туркмен.

— Я-то нормально, хрен на этот видок. Вы сами как? — задал я встречный вопрос.

Туркмен промолчал, он то и дело отводил взгляд в сторону, как будто рассматривал что-то в стороне.

— Туркмен, что случилось? Где остальные? Где Хасан, где пацаны? — я слегка потряс его за плечо.

— Пошли зайдем в палатку, посидим и поговорим спокойно. Много чего случилось, за раз не скажешь.

Мы вошли в палатку.

— Проходи, садись, — предложил я Туркмену, и сам сел на носилки.

Туркмен присел рядом.

— Дай сигарету, — попросил Туркмен и протянул руку.

Я машинально достал из кармана начатую пачку «Охотничьих» и протянул ему, но потом осекся:

— Нурлан, ты че? Ты ж не курил?

— Да это я так, не всерьез. Просто не знаю, с чего начать. Ну давай сигарету, че ты дергаешь эту пачку туда-сюда, — произнес Туркмен, после чего вытащил из пачки сигарету и жестом попросил огня.

Я пожал плечами, достал из кармана спички и протянул Туркмену, он прикурил сигарету.

Поведение Туркмена меня все больше удивляло и беспокоило. За два года службы я ни разу не видел Туркмена с сигаретой, он был ярый противник курения, хотя и баловался чарсом. Но чтоб он закурил обычную сигарету! Значит, произошло что-то «из ряда вон выходящее». Туркмен между тем продолжал молча курить, разглядывая спичечный коробок.

— Давай не еби мне нервы, рассказывай. Хули мнешься?

Молчание Туркмена начало меня слегка раздражать.

— Ты не хипишуй, Юра. Пока не успокоишься, я говорить ничего не буду.

— Я спокоен. Давай, говори, — сказал я, уже умеренным голосом. На Туркмена наседать бесполезно, его этим не проймешь.

Туркмен сделал несколько затяжек и бросил сигарету под ноги, растоптав ее носком сапожка.

— Кто тебя подстрелил, знаешь?

— Догадываюсь.

— Молодец, что догадливый такой. Но вот, что было потом, ты, наверное, вряд ли знаешь?

— Что было потом, я ни хрена не знаю, мне капитан-медик рассказал в общих чертах обстановку, а дальше можно только догадываться. Единственное, что я знаю точно, так это то, что убили Бабая, я своими глазами видел его мертвого.

— Взводный баловался с ручным гранатометом, не знаю, че там у него случилось, но гранату он запулил прямо на озеро, как раз туда, где стоял блок танкистов. Как он потом говорил, получилось это у него случайно.

Выбросив окурок, я тут же достал еще одну сигарету и, прикуривая, процедил сквозь зубы:

— Доверили дураку стеклянный х…й…

— Слушай дальше, — перебил меня Туркмен. — Танкисты тут же закричали в рацию, что блок обстреляли, один убит, а одного ранило. Они думали сначала, что это тебя насмерть, Бауржан еще живой был, он сам до блока доковылял. Взводный наш перешугался, и пи…анул командиру по рации, что танкистов обстреляли из кишлака. Ну и завертелась карусель.

— Козел блядь!

— Не спорю, — подытожил Туркмен, и добавил: — Да еще Хасан во всю эту канитель с дуру плеснул керосину.

Я вопросительно посмотрел на Туркмена. Туркмен, гоняя во рту спичку, глянул в потолок, потом себе под ноги и, нервно сплюнув спичку, продолжил:

— Хасан лазил по броне, и увидел, как взводный стрелял из гранатомета, он заметил, как граната полетела в сторону озера. А когда в эфир передали, что двоих накрыло, и один из них ты, Хасан схватил автомат и разрядил магазин по БТРу взводного, к счастью никого не задел. Прокричал, что убьет этого урода, и кинулся поначалу к блоку взводного. Я, было, бросился его догонять, Хасан ведь в таком состоянии мог кучу дров наломать, но он резко развернулся и побежал к озеру.

— Слушай, Туркмен, а че Хасан с тобой не приехал?

— Да подожди ты, дай рассказать до конца! — гаркнул Туркмен.

Я вздрогнул от неожиданного выкрика.

— Хули ты орешь, как дурак! Не надо орать на меня, говори спокойно, я слушаю.

— Не перебивай меня. Понял? — сказал Туркмен уже спокойным, но довольно-таки твердым голосом.

Туркмен очень редко раздражался, а если такое случалось, то он быстро отходил. И я вообще не припомню случая, когда он последний раз так «вспыхивал». Да к тому же, как мне показалось, причин для гнева на данный момент вроде бы не было. И все же я решил больше не доставать Туркмена вопросами и приготовился молча его выслушать.

Туркмен, немного помолчав, продолжил:

— Тут у взводного на блоке поднялся переполох. В эфире послышались крики. Нас обстреляли! Нас обстреляли! Мне пришлось сказать, что БТР обстреливают с гор, не говорить же, что это Хасан об…ячил взводного машину. Ну, естественно, эта запарка тоже добавила накалу к общему бардаку, а командир ведь обещал, если один выстрел из кишлака прогремит, то кишлак разнесут к чертям.

— М-да, бля. Ну мы и воюем, — процедил я.

— Не удивляйся, это только начало. После поступил приказ оттянуть блоки за овраг, танкистов с озера тоже сняли. И начался обстрел кишлака из артдивизиона, а пехоте сказали готовиться к проческе. Жители поначалу кинулись к расщелине, но подход к ней был заминирован, и они начали подрываться на минах, после чего бросились обратно в кишлак. Нам сверху было видно, как они мечутся по кишлаку среди взрывов. Дальше вообще началась х…ня непонятная, все мирные, оставшиеся в живых, бросились прямо на наши блоки. Мы все ох…ели! Что делать?! И тут какой-то дурак влупил из пулемета по толпе, и все остальные начали палить по мирным.

— Что, всех положили?

— Нет, не всех, основная часть все же вышла, и то благодаря нашему ротному. Своим, нашим и БТРом взводного он прикрыл мирных от обстрела, и дал им возможность уйти по оврагу в соседний кишлак. Но положили тоже дох…я. Потом первая рота по приказу комбата ринулась на проческу, а нас оттянули и расставили на блоки на подходе к дальнему кишлаку.

— А командир-то наш какого хрена всю эту бойню затеял? Никто ему сказать не мог, что кишлак здесь не причем?

— Командиру другую информацию дали. А кто правду скажет? Взводный что ли расколется, что он двух бойцов подорвал? Или я должен был сказать, что Хасан БТР взводного обх…ячил? Ты сам бы как поступил?

— Не знаю, — я пожал плечами.

— Хасан поначалу пытался справедливость качать, но его уже никто слушать не хотел, процесс, как говорится, пошел, да и эфир в момент забился командами, все забегали засуетились, началась пальба. Мы сразу поехали к палаткам медиков, проверить, жив ты там, или как, нам то хули этот бардак, мы прекрасно знали, что духов кишлаке нет. По дороге узнали у танкистов, что Бабай скончался.

— Ну а что? Могли бы ведь смотаться к командному пункту и доложить командиру, что это бойня не по делу, — не унимался я.

— Да что ты заладил — не могли передать, не могли доложить… Что толку-то от этих передач и докладов, кишлак уже во всю громили! Слушай дальше и не спрашивай всякую ерунду.

— Ну ладно, ладно, рассказывай, я слушаю внимательно.

— Хасан как увидел тебя на носилках, не поверил, что ты живой, начал щупать пульс, тормошить. Медики Хасана оттаскивают, пытаются ему втемяшить, что ты просто без сознания, а он не верит, кричит, что вы медики все пиз…те. Да я и сам уже начал сомневаться, ты больше на труп смахивал, чем на живого, руки раскинуты, вся рожа в крови. А Хасан, как еба…утый бегает вокруг тебя, и материт всех медиков.

Туркмен говорил быстро и возбужденно, сопровождая рассказ жестами. Я сидел и молча слушал.

— Потом Хасан вдруг вскинул автомат и передернул затвор, меня холодным потом пробило, я уж было подумал, что он сейчас медиков начнет косить. Но Хасан бросился к БТРу, прокричал, что убьет козла взводного. Я его еле успел перехватить возле БТРа, но попробуй его удержи, он как сумасшедший вырывается, да еще автоматом бьет меня по рукам. Слава богу, ротный вовремя подоспел, отобрал у этого психа автомат и загнал Хасана в свой БТР. Так Хасан и катался рядом с ротным, пока этот бардак не закончился. Дай сигарету! — выпалил Туркмен, прервавшись.

Я шустро вынул пачку из кармана и, достав сигарету, протянул ее Туркмену со словами:

— Там в БТРе, в моем вещмешке «Ростов» есть. Может сходить?

— Да не надо никуда ходить, мне курево без разницы, просто успокоиться надо немного. Спички дай!

— А че ты беспокоишься-то, я вот живой вроде пока, с остальными, наверное, тоже все в порядке. Иначе ты бы сказал. Так чего ты так забеспокоился, а, Туркмен? — Я попытался взглянуть ему в глаза, наклонив голову.

У меня складывалось такое впечатление, что Туркмен своим рассказом оттягивает время, боясь сказать главное и, судя по всему, что-то очень для меня неприятное.

— Да я беспокоюсь, потому что я еще не все тебе рассказал, — ответил Туркмен, нервно прикуривая сигарету.

— Да, кстати. А ротный что, тоже ничего не знает про эти заморочки? — задал я вопрос.

— Поначалу догадывался, а сейчас уже знает, Хасан ему все выложил, и даже про то, как взводный чижей подставил, когда вы в расщелину ходили. Я не знаю, что там ему ротный втирал, но когда Хасан вернулся обратно, то был спокоен, и про взводного больше не вспоминал.

— Да уж, наш ротный мастер убеждать.

— Хасан рассказал, что ротный отметелил взводного, рожу набил ему капитально, и дал сутки сроку, чтоб тот сразу после рейда перевелся из полка куда угодно — в Шиндант, на точку, только подальше от полка. И если взводный за сутки из полка не съеб…тся, то ротный сам его пристрелит.

Туркмен опять замолчал и, резко смяв в кулаке горящую сигарету, с силой швырнул ее на землю, после чего закрыл лицо руками, и замер в этой позе.

Я некоторое время смотрел на него, после чего тихо спросил:

— Нурлан, что случилось?

Туркмен убрал руки от лица, и посмотрел мне в глаза. Я уже не сомневался, что произошло что-то страшное, и где-то в глубине сознания даже догадывался, с кем произошло это страшное, но боялся даже представить такое. Про себя я молился, чтоб Туркмен объявил все что угодно, но только не это. Мы несколько секунд смотрели друг на друга, Туркмен никак не решался сказать мне то, о чем я уже и так в глубине души догадывался, но все же боялся услышать. Я глядел на Туркмена, а в моем сознании крутился этот проклятый сон.

Между сном и реальностью есть большая разница, любой сон заканчивается пробуждением в реальности, а реальность заканчивается смертью, пробуждения из которой нет.

— Что случилось, Нурлан? — повторил я свой вопрос.

— Мне ротный вообще запретил к тебе приезжать, и тем более что-то рассказывать, — произнес Туркмен.

— Рано или поздно я все равно обо всем узнаю. Что толку скрывать.

— Ротный собирается с вертушкой отправить тебя в госпиталь в Шиндант, а оттуда на дембель.

— А вот х…й он угадал. Никуда я не полечу, и никто меня не заставит! — воскликнул я, и негромко добавил: — Говори Туркмен, что с Хасаном?

— Он у духов, — еле слышно произнес Туркмен.

— Как! — я подскочил и уставился на Туркмена.

— Ночью духи были на блоке Грека. Качан и близнецы спали в БТРе, их не тронули, Хохлу горло перерезали, а Грека и Хасана забрали с собой, они снаружи были, к тому же загашенные.

— Ну ладно, блок Грека это одно, а причем здесь Хасан?! — Я заметался туда-сюда по палатке, у меня в голове не укладывались слова Туркмена, казалось, что он несет чепуху.

— Грек привез кишмишовки из Шинданта, когда они мотались туда за боеприпасами и сухпаем, ну и позвал Хасана к себе в компанию. Они там, ясно дело, вмазали ништяк, а Хохол, скорее всего, стоял в это время наблюдающим, ну и наверно после того, как Грек с Хасаном вырубились, Хохол допил то, что осталось, и уснул. Это я так думаю, а на самом деле хрен его знает, что у них было. Ясно одно, Хохлу перерезали горло, а Грек с Хасаном пропали, а это значит, что они у духов.

Я подошел к Туркмену и присел перед ним на корточки, положив руки ему на плечи.

— Нурлан, ты ведь знаешь, раз Хасан у духов, значит, он мертв, они же убьют их, они же суки будут над ними издеваться, и замучат до смерти. Духи отыграются на них за разъе…анный кишлак. Ведь ты же понимаешь это не хуже меня?

Я смотрел Туркмена с надеждой, Туркмен был рассудительным пацаном, и говорил всегда правильные вещи. Мне хотелось, чтоб он хоть как-то меня успокоил, мне это было необходимо, иначе в данный момент «крыша» моя находилась на гране срыва.

— Если б духи хотели их убить, убили бы сразу. Раз не убили, значит, для чего-то они им нужны, — спокойным голосом произнес Туркмен.

— Может, обменять их хотят на пленных духов? У нас же есть двое, этот снайпер полудохлый, и тот, что у ротного.

— Уже один остался. Того, что был у ротного, летеха с разведки замочил.

— Как замочил? Когда замочил?!

— Когда мы на блок становились, летеха выпросил его у ротного. А после они с нашим взводным браги нахлебались, ну и летеха его забил до смерти, как бы мстя за Пипка. Пипок же был его любимчиком. Хорошо что еще пастух живой пока, он в БТРе комбата сейчас.