Избранники Армагеддона - Серые земли Эдема

Зато, как вокруг красиво! Дорога к Афонской горе идет в тени кипарисов, над темно-зеленым лесом голубеют маковки монастырских церквей. Возле ворот дорога вымощена разноцветной плиткой, а весь двор устлан камнем, словно ковром. Стены собора святого Пантелеймона украшены изумительными фресками голубых и золотистых тонов. Выше светятся белизной стены Нагорного монастыря, к нему ведет портик, украшенный прекрасными изображениями святых. Дальше виден холм, засаженный масличными деревьями, и еще один храм - апостола Симона Кананита. По преданию, на этом месте погребен сам апостол, один из учеников Иисуса Христа. Неподалеку изумительной красоты водопад, струи воды вьются как кудри девушки, он устроен искусственно и служит для получения электрической энергии. Весь монастырь освещается ею после захода солнца - белые здания посреди темной южной ночи…
      Лицо Симона слабо светилось, а мечтательный голос звучал все тише и наконец умолк.
      Я слушал с удивлением: неужели столь райские уголки сохранились в разрушенной гражданской войной Абхазии?
      Симон убрал остатки сыра в рюкзак.
      – Пора! - голос снова звучал по-деловому. - Переоденься, но пижаму здесь не оставляй, спрячь в рюкзак.
      Когда мы вышли из древней башни, я боязливо поглядел в сторону загородки, но проем между камней на этот раз был пуст, словно там выломали зуб. Симон сделал мне знак подождать и зашагал в ту сторону по росистой траве. Наклонился и как будто что-то поднял. Косясь на него и не отходя от башни, я справил малую нужду, а когда Симон махнул мне рукой, поторопился следом.
      Симон зашагал прочь от башни по едва намеченной тропке. Луна светила уже тускло, туман поднимался снизу, монотонно шумела река. Вскоре тропа круто пошла вверх, и у меня опять заболели икроножные мышцы, а дыхание стало с шумом вырываться из груди. Хотя я взмок от пота, но чувствовал, как становится все холоднее.
      Наконец выбитая меж камней тропка стала положе, мы снова оказались на морене, в волнах тумана впереди что-то засветлело. Я сделал еще несколько шагов и остановился. Ледяная стена перегораживала ущелье, а снизу из черной расселины вырывался бурный поток. Я понял, что мы подошли к языку ледника.
      Симон деловито протянул мне альпинистские кошки, дальше предстояло карабкаться по льду.
      Грязный лед подтаял, по нему стекали ручейки. Днем они, наверное, превращались в бурные потоки. Ледяной склон был не особенно крут, и зубья кошек легко входили в ноздреватую поверхность, но подъем на высоту в несколько десятков этажей оставил меня совсем без сил.
      Как в тумане я увидел наконец обширную белесую поверхность. Симон уже пересекал ее, но у темной трещины остановился, поджидая меня.
      – Мы почти пришли, - сказал он. Дыхание его было совершенно ровным.
      Еще несколько десятков метров, и впереди показался каменистый склон. Я взобрался на четвереньках, волоча ледоруб, и упал лицом в откуда-то взявшуюся густую траву.
      Очнулся от тепла на спине и сразу почувствовал боль во всем теле, словно меня во второй раз избили. Перед глазами покачивались крупные желтые цветы, которые почему-то не пахли. Я со стоном перевернулся на бок и увидел, что солнце стоит высоко в небе, а я лежу на заросшей травой и альпийскими цветами террасе над грязно-белой поверхностью ледника.
      На фоне живописной картины появились грязные гамаши, так что я неохотно перевел взгляд выше.
      Симон изучающее рассматривал меня, и вид у него был недокормленный, но весьма решительный: смуглое лицо (от горного солнца?), черные усы и бородка, ввалившиеся глаза. А я-то думал, что все монахи толстые.
      – Надо идти? - вяло поинтересовался я.
      – Пока нет. - Симон присел на корточки и указал пальцем на соседний хребет. Вверху на нем блестели ледяные полосы, а над ними вилась будто черная муха.
      – Вертолет, - пояснил Симон. - Ищут, куда высадить засаду.
      Я испугался:
      – А вдруг полетит в нашу сторону?
      – Вполне возможно, - так же равнодушно сказал Симон.
      Вертолет покружил, мерцая лопастями, и вдруг скрылся за гребнем.
      – А теперь быстрее! - прошипел Симон, вздергивая меня на ноги. - Надо укрыться и переждать, пока не улетят к другим перевалам. Ледник замаскирует тепловой след, но у них есть фотоэлектронные датчики движения. И, конечно, бинокли.
      Я вяло удивился эрудиции монаха - с чего это он изучал специальную технику для слежения? - но встал и поплелся за Симоном.
      Под скалами проходила еле заметная тропка, и лежали большие валуны, под бок одного мы и забрались. Что-то меня обеспокоило…
      – А почему тропа так мало хожена? - наконец сообразил я. - По ней ведь много туристских групп должно проходить к перевалу.
      Симон глянул на меня, и в глубоко посаженных глазах мелькнул зеленый огонек.
      – Этот перевал… посещается редко, - наконец сказал он.
      – А мы пройдем? - встревожился я. Читал описания сложных перевалов, без специального альпинистского снаряжения там делать нечего.
      Странный монах медлил с ответом, а потом вдруг повернул голову.
      Вибрирующий гул наполнил ущелье. Темная туша вертолета с обманчивой легкостью выплыла из-за гребня, повиснув над грязной поверхностью ледника. Я сжался, а машина поводила тупым носом, будто принюхиваясь, и я различил даже лица пилотов за ромбовидными стеклами.
      Симон потащил меня глубже под валун.
      – Мы на фоне нагретой солнцем скалы, - прошептал мне в ухо. - Аппаратура нас не видит.
      А я и не понял, почему мы втиснулись между скальным откосом и валуном.
      Вряд ли нас легко было различить среди камней ледниковой морены даже в бинокль. Вертолет недовольно взревел, наклонился и ушел вниз между скальными гребнями.
      – Пошли! - дернул за рукав спутник.
      Мы двинулись вверх по наклонной террасе. Вскоре трава поредела, а тропа потерялась на камнях. То и дело приходилось взбираться на скальные уступы. Я недоумевал: к знакомым мне перевалам вели чуть ли не дороги, выбитые ботинками бесчисленных туристов. Ледник тянулся слева и приобрел заметный уклон, а зеленоватый лед рассекли трещины.
      Наконец мы вышли на небольшую площадку. Вверху высились две скальные башни, словно остатки разрушенных зданий, а между ними спускался длинный снежный язык. Слева творилось что-то неладное: над бездонными трещинами громоздились ледяные утесы.
      – Не останавливайся, - буркнул монах и в своих чудных гамашах стал ловко взбираться по крутому склону. Я вздохнул и пошел следом, вбивая ранты ботинок в подтаявший снег. Порыв холодного ветра коснулся волос.
      Сзади донесся механический гул. Я в очередной раз воткнул ледоруб в снег и, держась за холодный металл головки, оглянулся.
      Мы поднялись уже высоко. Слева от нас ледяная река стекала к серым осыпям и бесчисленным зеленым холмам, а над горным пейзажем блистали облака, словно еще одна снежная цепь.
      И, словно уродливый черный лыжник, с этих призрачных гор к нам скользил вертолет!
      – Все-таки углядели, - недовольно сказал Симон.
      Мы застыли, по крутому склону не побежишь.
      Вертолет подплыл совсем близко - от грохота винтов заложило в ушах, белые вихри понеслись по снегу, и мое лицо закололи снежинки. За стеклами маячили лица, кто-то выставил руку в окно и красноречиво потыкал пальцем вниз.
      – Не дождетесь! - зло крикнул монах.
      Вряд ли его услышали, но под днищем угрожающе сдвинулись в нашу сторону сдвоенные стволы. Оттуда вылетела череда вспышек, снег повыше с грохотом взорвался, и я едва успел закрыть глаза: по щекам больно секанул ледяной град.
      Пулемет!
      Меня прошиб холодный пот: вот и конец! Уж лучше сидел бы в этом проклятом санатории.
      Но вертолет неожиданно развернулся, тугая волна воздуха едва не смела нас со склона, а машина стала быстро проваливаться.
      – Высадят группу захвата, - прокричал Симон, едва гул стих. - Хотят взять живыми.
      Ну и ладно, мне уже было все равно. Колени ослабели, я стучал зубами, а промокшая майка липла к телу. Но Симон повелительно указал вверх, и я нехотя сделал шаг.
      Их оказалось слишком много, этих шагов. Я едва не утыкался носом в снег, ноги то и дело соскальзывали, противно дрожа. Один раз я глянул вниз, но лучше бы этого не делал: едва не сорвался в головокружительную пустоту. Все же успел заметить, что вертолет сел на ровном участке ледника - черная клякса в белой бездне, - а вокруг копошится несколько фигурок. Я повис на ледорубе и стал ошалело подтягиваться дальше.
      Наконец склон стал положе, и я обрадовался, но тут что-то противно просвистело возле уха.
      – Стреляют, - спокойно сказал Симон и покопался в снегу. - Быстрее!
      Перегиб склона на время скрыл нас, и монах протянул ладонь. На ней лежала странная полупрозрачная пулька с концом в виде иглы.
      – Наверное, что-то снотворное, - дрожащим голосом предположил я.
      Симон равнодушно кивнул и оборонил пульку в снег.
      – Ты представляешь для них ценность, убивать пока не хотят. Но вряд ли это профессионалы, если бы в кого-нибудь из нас попали, вниз долетел бы только мешок с костями.
      Про 'мешок с костями' мне не понравилось, но тут мы сделали последние шаги и оказались на площадке.
      Теперь стыдно признаться, но я издал жалкий писк. Вместо ожидаемого перевала я увидел жуткое сверкание льда, чуть не вертикально уходящего к небу. Нагромождение ледяных утесов, а между ними голубые и черные тени. Будто исполинская лестница расколотого трещинами льда вела к призрачно нереальной кромке снегов.
      – Что это? - сипло спросил я.
      – Адишский ледопад, - в голосе монаха прозвучало странное восхищение. - Самый большой на Кавказе.
      – Мы тут не пройдем, - уныло сказал я.
      – Пройти можно, - не согласился Симон. - Если подняться выше, то там можно перейти на скалы, а потом траверсировать склон Катынтау.
      – Катынтау… - мой голос упал. - Это же Безенгийская стена!
      Безенгийская стена - самый высокий участок Главного Кавказского хребта. Скальные отвесы и грандиозные ледопады с юга, и двухкилометровая снежно-ледовая стена с севера. Все маршруты высшей категории сложности! Куда меня завел Симон?
      – Надо спешить! - глаза монаха под прямыми бровями приобрели цвет зеленоватого льда. - За нами гонятся опытные люди с альпинистским снаряжением.
      Он повернулся и легко зашагал по снегу. Даже не проваливался при этом, и я вспомнил эльфа Леголаса из фильма 'Властелин колец'…
      – Надень кошки, - повернулся монах. - Снег слишком плотный.
      Я прицепил кошки, хотя не видел большого смысла. Нас скоро догонят, альпинист из меня неважный. Вдобавок снежный склон сужался кверху, заканчиваясь клином под ледяными утесами. Там нас и возьмут.
      Все же я потащился вверх, вбивая передние зубья кошек в снег и опираясь на ледоруб. Снова холод коснулся волос, и я понял, что это ветер переваливает через закованный в лед гребень Безенгийской стены. Снежные флаги веяли там в вышине…
      На подступах к серакам я оглянулся снова.
      И испытал шок - четыре темных пятнышка уже приближались к площадке, где мы были недавно. Рассмотреть их четко не удавалось: глаза резал свет, отраженный от ледяных глыб.
      Еще с десяток метров, и на нас упал холод и голубая тень - мы оказались у подножия ледяных утесов.
      – Постой здесь, - коротко сказал монах и пошел в сторону по повисшему над пустотой ледяному гребню. Я даже ахнул.
      Через минуту монах появился и со странной улыбкой подошел ко мне.
      – Держи. - На ладони у него лежал красивый фиолетовый цветок. - Это большая редкость.
      Таких цветов я раньше не видел - нежно-фиолетовые лепестки и пушистая зеленая сердцевина. От цветка исходил тонкий аромат, что необычно для горных цветов.
      А Симон замер, оглядывая ледяные утесы, и лицо в голубоватом свете сделалось необычным - жестким и мечтательным одновременно. Словно в храме, где вместо свечей на солнце горят ледяные острия.
      Фигурки появились на площадке внизу, снова прозвучал выстрел, и на нас брызнули осколки льда. У меня ослабели колени.
      – Быстрее за мной, - деловито сказал монах. - Спрячемся в бергшрунде.
      Я потащился следом, вяло высматривая, где он добыл цветок, но видел вокруг только снег и лед… Когда оказались перед темной пастью трещины, я оглянулся, и склон чуть не уплыл из-под ног, по столь узкой тропе мы прошли. В белесой бездне под нами ползли черные фигурки.
      Бергшрунд - трещина между ледником и скалой - в этом месте напоминал ледяную пещеру, но ниже расширялся и зиял чернотой. Повинуясь жесту Симона, я забрался под каменный свод. Хотя какой в этом смысл? Нас легко найдут.
      Мой проводник не спешил следом, нелепые гамаши и потрепанный край подрясника маячили прямо перед моими глазами.
      – Зря они стреляли в этих горах… - непонятно к чему произнес он. А потом вдруг… запел.
      Странная это была песня - без слов. И странные звуки - гортанные, резкие, от которых по телу побежали мурашки. Где-то я читал об особом крике горцев, которым они переговариваются на больших расстояниях…
      Но этой песне ответил гром!
      Меня затрясло: я понял, что собирается сделать Симон. Но затрясло не только от этого - весь ледник содрогнулся. Раздался страшный треск и свет померк, когда мимо стали падать ледяные глыбы. Симон юркнул в пещеру, прикрыв меня своим телом, но все равно град острых льдинок осыпал лицо и руки, а воздух наполнился снежной пылью.
      Грохот стоял неописуемый, словно вся ледяная исполинская лестница пришла в движение. Нас кидало так, что казалось - то ли размозжит головы о каменный свод, то ли улетим на льдине в раскрывшуюся бездну.
      Но постепенно тряска стихла, грохот перешел в недовольный рокот и наконец смолк. Только иногда в наступившей ватной тишине раздавался треск.
      Вслед за монахом я кое-как вылез из щели. Нам здорово повезло, этот край ледника не пришел в движение. Но остальная поверхность сильно изменилась: исчезла большая часть сераков, всё было покрыто битым льдом, а вверху курилась снежная дымка, не давая рассмотреть верхнюю ступень ледопада.
      Я глянул вниз и испытал шок, только снежная пыль веяла из белой пропасти. Ни людей, ни вертолета - на пологой части ледника просто появился холм.
      'Зря они стреляли в этих горах', - вспомнил я слова Симона. Хотя лавина могла сойти и раньше, от шума вертолетных винтов или звука выстрелов. Тогда и мы оказались бы погребены под жутким холмом. Я содрогнулся, а потом стал вытрясать снег из карманов куртки, и вместе со снегом на ладони оказался лиловатый цветок. Я полюбовался им, отряхнул и заботливо спрятал в бумажник. Потом оглянулся: где монах?
      Тот стоял повыше у сохранившегося ледяного утеса. Видимо, его раскололо пополам, так что остаток торчал мутновато-голубым зеркалом.
      Я тоскливо поглядел вверх. Снег курился все сильнее, и где-то на километр выше мимолетно проглянул страшной крутизны склон Катынтау.
      'И нам туда лезть?', - панически подумал я.
      Монах обернулся и помахал рукой:
      – Поднимайся, Андрей!
      Я стал взбираться к нему. Вот влип - со спятившим монахом на самом грандиозном ледопаде Кавказа! Но тут стало не до рассуждений. Ветер словно сорвался с цепи: сек снегом глаза, раздувал куртку, пытался сбросить в бездну, где уже бесновалась белая круговерть. Ясная погода в одну минуту сменилась пургой.
      Наконец обледенелые гамаши монаха оказались на уровне моих глаз, но тут яростный порыв ветра буквально сдул меня - ноги заболтались в пустоте, одна рука сорвалась с ледоруба, и я отчаянно пытался удержаться за металлический клюв другой. К счастью, ледоруб был плотно вбит в снег, но потерявшие чувствительность пальцы уже соскальзывали…
      Меня рванули за шиворот так, что я буквально взлетел, и лицо монаха оказалось напротив моего. И в самом деле спятил: глаза блестят зеленью, как у кота, волосы и усы белые от инея, а губы кривятся в сумасшедшей улыбке.
      – Лед! - провозгласил он. - Ты, наверное, не знаешь, но это самое странное вещество во Вселенной. Даже простое зеркало обладает необычными свойствами, а уж ледяное…
      Я не знал, что ответить, пытаясь прийти в себя. А монах пристально поглядел на меня, и лицо из оживленного вдруг сделалось прежним - худым и жестким.
      – Посмотри в это зеркало, - потребовал он. - Скажи, что ты видишь в нем.
      Я оглянулся - но вокруг никого, лишь сумасшедшее летящий снег. Как хотел бы снова оказаться в том 'санатории', пусть и на положении пленника!… Потом, почти помимо моей воли, глаза обратились к ледяному зеркалу.
      Это действительно было зеркало! Из мутноватой глубины выплыло искаженное, но явно мое лицо. За ним я разглядел причудливо искривленный пейзаж, но это были не горы, да их и не увидеть из-за метели. Я стал вглядываться…
      Странно, что вроде железнодорожной станции, отраженной в кривом зеркале. Пути, платформа с карикатурными людьми, изогнутые в дугу вагоны…
      Я хотел оглянуться, но услышал только удаляющийся голос монаха:
      – Береги цветок.
      И все исчезло…

3. Парк в сумерках.doc

      За окном вагона предлагали пиво и вяленую рыбу, а я лежал на второй полке и пытался понять, как здесь оказался. Только что проснулся и с изумлением обнаружил, что ничего не помню после этого чертова Адишского ледопада. Оставалось думать, что мы все-таки перебрались через Безенгийскую стену, а потом Симон посадил меня на московский поезд, но я все забыл. Результат инъекций в том 'санатории'?…
      В общем, доехал до Москвы как пришибленный. На Киевском вокзале первым делом зашел в Интернет-кафе и набрал в поисковой строке 'Новый Афон'. Вывалилась куча ссылок: история монастыря, прейскуранты пансионатов, рассказы туристов, фотографии…
      Моя догадка подтвердилась: когда-то монастырь и в самом деле был великолепен, но долгое время оставался в запустении, и лишь недавно его начали восстанавливать. А пока над буйной зеленью поднимались облезлые стены собора, торчали какие-то ржавые трубы, монастырских виноградников не было и в помине, и туристы делились впечатлениями только о знаменитых новоафонских пещерах. Водопад сохранился, и падающая вода действительно походила на кудри девушки (странное сравнение для монаха), но вокруг царило запустение…
      Так откуда же ты, Симон?
      С тяжелым сердцем я вышел из Интернет-кафе и отправился в общежитие.
      Последний год в университете прошел уныло. В аспирантуру меня не взяли, не было денег заплатить, кому следует, но пригласили и дальше посещать заседания рабочей группы по футурологии. И на том спасибо. Работу преподавателя подыскал в институте подмосковного города Р. Платили там немного, но я надеялся со временем перебраться в Москву.
      А еще этой зимой получил 'мыло' все от той же странной организации, с предложением поехать на другой семинар, в этот раз на Украину. Словно меня не держали в тюрьме, а потом не пытались убить…
      Я не стал отвечать, и вскоре про это предложение позабыл…
      Последний год в университете усердно работал над дипломной работой о вариантах будущего развития России. Со своими мнениями не лез, просто старался перечислить имеющиеся сценарии, а их хватало. Обзор начал с планов, а скорее мечтаний российской политической элиты. Детально разработанных сценариев с цифровыми выкладками, как у западных аналитиков, не было и в помине.
      Естественно, преобладал административный восторг. Предполагалось, что Россия на равных войдет в мировое разделение труда, сначала как поставщик сырья, но со временем отвоюет и долю рынка высоких технологий. Вооруженные силы останутся надежным щитом от враждебных посягательств, народонаселение снова начнет расти, а республики бывшего СССР в основном перейдут на дружеские позиции.
      Западные, в основном американские исследовательские центры, тоже упоминали этот вариант, но указывали, что западная элита смирится с существованием России лишь как сырьевого придатка. Никаких высоких технологий в России, особенно военных, она не допустит, продолжив работу по их разрушению. В России должны остаться лишь технологии среднего уровня: автомобили, сборка электроники на основе импортных компонентов, производство других потребительских товаров. Коррупция и организованная преступность будут по-прежнему разъедать страну, и этот вариант представлялся американцам лишь замедленным сползанием к полному краху.
      Самым вероятным считалось, что российская элита, занятая грабежом собственной страны, не справится с деградацией промышленной инфраструктуры, вооруженных сил и качества народонаселения. Через несколько десятилетий в европейской части России останется не более 80 миллионов жителей, резко вырастет число техногенных катастроф, и может понадобиться ввод международных сил для поддержания порядка, по образцу бывшей Югославии или Ирака. Контроль над богатыми сырьем Сибирью и Дальним Востоком будет утрачен, и они войдут в сферу влияния Китая. Чтобы предотвратить столь нежелательное усиление Китая, Америка должна принять решительные меры для укрепления своих позиций в Сибири. Вкладывать капиталы в создание производств по добыче и переработке сырья, в подкуп российской элиты, а в перспективе, по мере дальнейшего ослабления России, объявить Сибирь общим достоянием человечества и ввести международное (читай, американское управление).
      Таковы были рекомендации института, выполнявшего в основном правительственные заказы. Некоторые независимые исследователи указывали, что при нынешнем военном доминировании США в мире американская элита может и форсировать развитие событий, чтобы Россия не помогала дальнейшему усилению Китая и, не дай Бог, сама выбралась из кризиса. Реально правившая страной Закрытая Сеть США могла учесть, что Россия иногда проявляла чрезмерную живучесть…
      Работая, я иногда вспоминал о сумеречной Москве - что за оружие там было применено? - но в дипломе об этом не написал. Не хватало прослыть сумасшедшим.
      Защита прошла успешно: ученые мужи покивали, хотя не обошлись без каверзных вопросов. Хоть студентам можно продемонстрировать, что с мнением ученых в России еще надо считаться. Получив диплом, я покинул Alma mater - как думал, на пару лет. А чтобы отдохнуть, договорился с приятелем съездить на юг. Только на сей раз в Крым, хватит с меня Кавказа.
      Мы зря думаем, что сами выбираем путь…
      Вещи отвез к дальним родственникам, которые снисходительно терпели мои редкие визиты, а деньги и паспорт переложил из барсетки в старый бумажник, что брал еще на Кавказ - так удобнее в дороге.
      За приятелем заехал вечером, как договорились. Его отец, чиновник средней руки, часто ездил в командировки в Америку и вывез оттуда мебель для всей квартиры. Я сидел на необычайно упругой американской софе и глядел, как Маслевич (фамилия моего приятеля) морщит лицо над удобным, с колесиками, американским чемоданом.
      Наконец собрался, и мы поехали.
      В аэропорту было черно от народа. Прибывала какая-то важная персона из-за океана, и лайнер еще только поднимался над землями Запада, а здесь уже убирали самолеты с неба, готовясь встретить гостя пустой голубой улыбкой доброжелательства.
      Маслевич недовольно побродил, примостился на надувном матраце, купленном для морских купаний, и быстро уснул. Я то задремывал, то просыпался, и мне стало казаться, что мы уже никуда не улетим - что мы превратились в заключенных еще небывалой тюрьмы будущего, отгороженной от мира синим стеклом и сторожким светом прожекторов.
      Но наконец солнце взошло над бетонными полями, и репродукторы прохрипели посадку.
      В Грузию я летел ночью и ничего не увидел, так что теперь приник к иллюминатору. Чудесной показалась облачная страна внизу: белоснежные замки, фантастические ватные звери, и над всем - темная синева небосвода. Странно манила эта синева, но одновременно пугала, неземным холодом тянуло от нее.
      Я прикрыл глаза и вскоре задремал, убаюканный гулом моторов…
      И привиделся иной пейзаж: снежные горы над заиндевелым лесом. Что-то упорядоченное виднелось у их подножья - на площади среди леса рядами стояли металлические мачты. Надо всем тоже висела темная синева небосвода. Вдруг в ней появилось голубоватое свечение и быстро охватило полнеба. Словно исполинская птица замахала призрачными крыльями над горами, и волны голубого пламени побежали по белым склонам…
      Я сильно вздрогнул и проснулся. Сердце отчаянно билось: что это было?… Но самолет уже проваливался в воздухе, мы прилетели…
      В Симферополе обменяли рубли на местную валюту, цены показались соблазнительно низкими, и к морю поехали на такси.
      Миновали город, сады за оградой пыльных кипарисов, и потянулся непривычно низкорослый лес с ныряющими в зелень гравийными дорогами. Холмы поднимались все выше, над одеждой лесов выступили белые плечи скал. А вот и настоящие горы полуразрушенными замками встали по сторонам - машина въехала на перевал.
      Голубой туман охватил полнеба, и я не сразу догадался, что вижу море. Вспомнилось:
 
'Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гуляем лишь ветер… да я!'.
 
      Свобода… Мы все мечтаем о свободе, но есть ли она?…
      Море сначала приблизилось, заполнив голубизной полмира, а потом отвернуло влево - мы поехали вдоль побережья.
      После каменного медведя Аю-Дага, вечно пьющего морскую воду, меж зеленых коленей гор открылась чаша с россыпью белых домов - Ялта. И тут я испытал странное беспокойство: будто кто-то постучал в невидимые стены сознания. Словно опять явился тот проводник…
      Камни, сосны, горячий блеск воды. Никого…
      Город объехали стороной, ощущение пропало, и я забыл о нем. А еще считал себя наблюдательным.
      За Ялтой шофер показал на белеющий среди зелени царский дворец - Ливадия. Более двух веков назад Россия пришла на эти берега, но, так и не сумев связать концы огромной империи воедино, отступила от теплого моря на хмурый север.
      Мимо побежали каменные изгороди, россыпи желтых и красных плодов в садах, дома над крутыми улочками.
      Алупка. Приехали.
      Искать жилье не пришлось. Едва такси встало, вокруг собралась кучка людей - предлагали квартиры, комнаты, веранды. Мы растерялись и быстро капитулировали перед напористой женщиной с большим носом и черными волосами.
      Женщина забралась в такси и стала по-хозяйски показывать, куда ехать. Оказалось недалеко, съехали с улицы и остановились перед двухэтажным домом: внизу ворота гаража и входная дверь, наверху веранда, а за садом блестит море.
      Дверь открылась, выскочила большая черная собака и молча обнюхала нас. Следом появился хозяин: среднего роста, тоже горбоносый и с густой проседью в черных волосах.
      – Гела, лежать! - приказал он.
      Собака легла, продолжая разглядывать нас. Мужчина белозубо улыбнулся и протянул руку.
      – Нестор. А это моя жена Зинаида. На собаку не обращайте внимания, своих она не тронет.
      Мы тоже представились, и хозяин показал нам жилье - опрятную белую постройку в саду. На ведущей к ней дорожке валялись упавшие вишни, к стене был прикреплен рукомойник, а внутри стояли две кровати, стол и кое-что из столярного оборудования.
      – Если хотите, можете занять комнату наверху. - Нестор махнул рукой в сторону дома. - Но тут свободнее, никто мешать не будет. - И подмигнул.
      Жилье показалось подходящим, мы договорились о цене и заплатили за две недели вперед. Довольный хозяин разрешил рвать вишен, сколько захотим, и ушел. Мы побросали вещи и отправились к морю.
      На пляже галька уходила в голубую воду, повсюду лежали белые и красные тела разморенных солнцем купальщиков. Мы разделись и по раскаленным камням заковыляли к морю.
      Сначала вода показалась холодной, но потом стала обнимать тело с такой лаской, что долго не хотелось выходить на берег. Мы купались и загорали до одури, а потом побрели по каменной лестнице вверх. За листвой с красными вишнями виднелась веранда, с нее помахал Нестор:
      – Эй, ребята, поднимайтесь! Вином угощу.
      Мы ополоснулись прохладной водой (под вишнями была устроен летний душ) и пошли к дому. Навстречу вышла собака, молча проводила через двор, затем по лестнице на веранду и разлеглась на дощатом полу.
      – Гела вам еще не доверяет. - Нестор был в майке, курчавые волосы на груди тоже тронула седина. Он кивнул на стулья вокруг покрытого клеенкой стола:
      – Усаживайтесь.
      Ловко разлил из кувшина огненно-красное вино по стаканам:
      – С приездом в Крым. И с днем военно-морского флота. Сегодня будет праздничный салют в Севастополе. Когда-то и я в советском флоте служил.
      – А кем? - вежливо поинтересовался я, пробуя вино, оказалось нежным и сладким на вкус.
      – Подводником. - Нестор выпил стакан до дна и поставил на стол. - Нам вино тоже давали, только сухое. Обычно оно полагается на атомных подлодках, но я служил на дизель-электрической. Такие труднее обнаружить, они почти бесшумны. Ходили к берегам Америки, там ложились на дно и дежурили с ракетами наготове. По лодке передвигались в войлочных тапочках, чтобы американцы по звуку не засекли. Отбывали дежурство и уходили, а на грунт ложилась другая подлодка. Интересно, сейчас туда ходят?
      – Вряд ли, - сказал я, чувствуя сонливость, в голове словно отдаленно шумело море. - Американцы теперь наши друзья.
      – Таким друзьям палец в рот не клади, - усмехнулся Нестор. - Мигом руку оттяпают. Это раньше они нас опасались. Мне замполит по секрету сказал, что если начнется война и нас подобьют, то у него и командира есть приказ - взорвать ядерные боеголовки. Пол-Америки смыло бы к чертям собачьим. Скорее всего, травил - боеголовки на ракетах так устроены, что если и подорвать, ядерного взрыва не получится. Сначала взрыватели должны встать в боевое положение при запуске… А может, проверял: не скажу ли кому? Любили у нас такие проверки устраивать.
      Стекла веранды были раскалены от солнца, но из открытого окна вдруг словно потянуло морозным воздухом. На миг мне сделалось зябко, представилась сцена из американского же фильма: гигантская волна, рушащаяся на небоскребы. Но я отогнал видение прочь.
      Не знал еще, что таким ледяным холодом веет ветер из будущего…
      Вино нас окончательно разморило, и мы подремали в своем сарайчике. Проснулись к вечеру - небо стало темно-синим, появились звезды, а море спряталось в темноту, слышен был только плеск волн с побережья. Мы приоделись и вышли погулять, приятелю не терпелось завести знакомство с какой-нибудь девушкой.