До 1750 года знаменитое чудище почти нигде не обсуждалось, кроме как в Норвегии. Если скандинавы считали его представителем местной морской фауны, то весь остальной мир мог без помех представлять его как некоего буку из фольклора северных народов. Подобное мирное сосуществование двух противоположных мнений было возможно только из-за того, что их приверженцы оставались географически изолированными друг от друга.
      Однако в течение второй половины XVIII столетия с атлантического побережья Северной Америки пришла добрая дюжина сообщений, почти все из колонии Мэн.
      Американские враки! — воскликнули на этот раз британцы, пожимая плечами и явно забыв, что один из таких россказней исходил от отряда англичан, экспедированных в 1782 году на Багадуз незадолго до окончания американской Войны за независимость, или Восьмилетней войны. Если учесть, что британские военные оценили длину виденного ими змея в 90 метров, то еще неизвестно, кого считать большими болтунами — англичан или американцев.
      В этот период англичане едва ли были склонны верить в морского змея, волновавшего американские умы. Единственным именитым британцем, который публично высказался за его существование, был писатель Оливер Голдсмит. Нельзя сказать, что это было хорошей поддержкой. Автор «Викария из Уэйкфилда» имел репутацию человека доверчивого и невежественного. Самуэль Джонсон сказал о нем: «Если он и способен отличить корову от лошади, то на этом его познания в зоологии заканчиваются». Его не смущало то, что в конце своей жизни Голдсмит по заказу, за 800 гиней, составил внушительную компиляцию по естественной истории «История Земли и одушевленной природы». Она была опубликована в 1774 году, через три месяца после смерти автора. В ней можно прочесть следующее замечание весьма здравомыслящего человека: «Верить во все, что рассказывают о морском змее или кракене, было бы наивностью, но отбрасывать возможность их существования — это слишком самонадеянно».
      Ознакомившись с трудом Голдсмита, Джон Уэсли, основатель методизма, тут же написал в своем дневнике, не без орфографических ошибок: «Очень часто он обвинял в легковерии других литераторов, но сам обманулся россказнями епископа Понтоппидана о кракене и морском змее, первый из которых якобы достигал целой мили в диаметре, а второй был способен возвышаться над главной мачтой военного корабля».
      В это время, следует признать, британские свидетельства почти отсутствовали. И кроме наблюдений отряда, брошенного на штурм Багадуза, мы едва смогли отыскать еще одно-единственное, но зато чрезвычайно важное. Этот простой отрывок из бортового журнала, заполненного со всей сухостью подобных документов, открывает череду прозаических отчетов по поводу морского змея. Первого августа 1786 года вахтенный офицер корабля «Генерал Кул», находящегося тогда под 42° 44' северной широты и 23° 10' западной долготы, записал в бортовом журнале:
      «Мимо судна прошел громадный змей примерно 5 — 5, 5 метра в длину, 90 — 120 сантиметров в обхвате, спина которого была цвета светлого кедра, а брюхо — желтым».
      Среди британских документов XVIII века фигурирует еще одно свидетельство, правда полученное из вторых рук и восходящее к знаменитому драматургу и актеру Томасу Нолкрофту. Последний долго прожил в Париже, откуда вывез перевод «Женитьбы Фигаро» Бомарше и пристрастие к революции, чем нажил себе серьезных врагов в Англии. В одном из писем, адресованных, своему другу в 1799 году, он рассказывает, как, находясь на борту корабля «Кеннет», он однажды завел беседу с капитаном и вторым помощником и что оба категорически высказались в пользу существования кракена. Осмелев, он осведомился, что им известно о «морском змее, которого некоторые называют „морским червем“.
      «На этот вопрос, — пишет он, — я получил еще более прямой ответ. Второй помощник, месье Бэрд, которого никак нельзя назвать заслуженным лжецом, невзирая на то что его слова могут вызвать упрек в чрезмерной доверчивости и наивности, уверил меня, что лично видел, где-то на полпути в Америку, в Атлантическом океане, рыбу, довольно узкую, но достигавшую 65 — 80 метров в длину; ее появление повергло капитана, знакомого с этими широтами, в большой ужас, ибо он решил, что чудовище потопит судно.
      Оба пересказали мне ряд схожих слухов о появлении этого морского змея, уверяя, что он может подниматься над водой на высоту главной мачты.
      Если вы спросите нас, зачем мы пересказываем все это и считаем ли подобное вероятным, то мы вам ответим: нет. Но кто может считать себя в силах указать границы возможного? Некоторые моряки полагают эти рассказы лживыми и смешными; другие с серьезностью утверждают их правдивость: мы же уверены, что касательно этого вопроса и равным образом всех других необходимо собирать доказательства и сохранять их с некоторой долей скептицизма».
      Определенно, нельзя высказаться более мудро.
      Во Франции на рубеже XVIII — XIX столетий недоверие к рассказам о морском змее, можно сказать, было всеобщим. Даже Пьер-Дени де Монфор, столь жадно желавший доказать существование своего гигантского спрута, решил, что принимаемое за змея морское чудовище есть не что иное, как щупальце огромного головоногого. Однако он прибавлял:
      «Это не означает, что я вовсе сомневаюсь в существовании гигантских рыб удлиненной формы, принимаемых всеми за змеев; я признаю, что подобные рыбы, даже очень опасные, встречаются в морях; и если бы мне потребовалось это подтвердить, то среди прочих я привел бы свидетельство о змее, убитом Франсуа Лега с помощью его товарищей на скале, куда они были жестоким образом высажены перед самым островом Маврикий, который управлялся в то время голландцами».
      Так как «ужасный змей» Франсуа Лега, о котором у нас есть и другие сообщения, был, очевидно, разновидностью морского угря или мурены относительно скромных размеров, то к нашему Левиафану или Се-Орму скандинавов он имеет весьма отдаленное касательство. И мнение Дени де Монфора по делу, которое мы рассматриваем, кажется неким завуалированным отказом участвовать в обсуждении, хотя и весьма вежливым.
      Настоящая схватка между защитниками и хулителями морского змея не на шутку разгорелась в начале XIX века в связи с делом о звере из Стронсе — местности, расположенной у северной оконечности Британских островов. Множество знаменитых людей, прямо или косвенно, оказались замешаны в этом деле. Об этом можно судить хотя бы по фрагменту письма, которое шотландский поэт Томас Кэмбелл отправил 13 февраля 1809 года одному из своих друзей:
      «Чтобы убедиться в том, что он реален, рассмотрим, что я узнал на протяжении последних двух недель: во-первых, некий змей (мой друг Телфорд получил изображающий его рисунок) был найден выброшенным на берег одного из Оркадских островов, настоящий морской змей с конской гривой, толщиной в четыре фута и длиной в пятьдесят футов — и это абсолютно истинно. Мальколм Ленг, историк, его видел и выслал изображение моему другу…»
      Томас Телфорд был известным инженером, построившим около 1500 километров новых дорог и не менее 120 мостов. Ленг был членом парламента от Шетлендских и Оркадских островов.
      Это то, что касается обычных толков. Теперь обратимся к фактам в их хронологическом порядке, который складывается перед нами по рассказам свидетелей, приведенных к присяге, тех, кто имел возможность осмотреть само чудище.

      Осенью 1808 года труп огромного животного странного вида был выброшен на берег острова Стронсе — одного из Оркадских островов. Первым человеком, который заметил диковину, был некий Джон Пис, фермер из Дунатуна. Согласно его заявлению, 26 сентября этого года он, отправившись на рыбную ловлю к востоку откосы Ротисхольм, заметил метрах в 400 от мыса нечто, выброшенное на рифы — то, что он сперва принял за мертвого кита. Его внимание было привлечено морскими птицами, которые, громко крича, кружились над самой находкой.
      Он приблизился и обнаружил, что только половина туловища животного высовывается из воды. И это был совсем не кит: существо отличалось странной формой головы, длинной и тонкой шеей, заостренным и вытянутым хвостом и наличием нескольких пар плавников — или лап? Заинтересовавшись, он приподнял одну из них из воды багром. Это была одна из конечностей, расположенных в передней части туловища: она была больше и толще тех, что находились ближе к хвосту. «Тогда, — заявляет Пис, — эта лапа или плавник была еще покрыта по всей площади, от туловища до кончиков пальцев, волосами примерно 25 сантиметров длиной». Фермер вырвал несколько волосков, чтобы осмотреть их внимательней в лодке.
      Другой свидетель, по имени Джордж Шерар, с удивлением заметил, как Джон Пис склонился, рассматривая нечто, находящееся в его лодке. Но, согласно ему, все это происходило 20 октября. Он же утверждал, что двумя неделями позже юго-восточный ветер усилился, превратился в бурю, и волнами выбросило на песок, уже целиком, гниющие останки странного животного.
      Тотчас же по острову распространился слух, что некий морской змей с шестью «крыльями» был найден в бухточке залива Ротисхольм. Говорили, что у него очень маленькая голова, но больше, чем у тюленя, длинная шея и гибкий хвост, похожий на хвост ящерицы. По всей спине у него густая грива или волосатый гребень, который спускается от плеч до хвоста или около того. Короче, совершенный монстр, вышедший из инфернальных фантазий Средневековья.
      Джон Пис вернулся, чтобы осмотреть невероятную тварь, измерил ее в локтях и обнаружил, что «длина составляет от 54до 55 футов». Джордж Шерар тоже провел измерения, но уже линейкой с футовыми отметками, и констатировал, что «зверь точно насчитывает 55 футов в длину от дырки, расположенной на верхушке черепа, до кончика хвоста». Наконец, плотник из Кируэлла Томас Фотерингхэм, независимо от первых двух, достиг того же результата, выяснив расстояние от «места сращения головы и шеи, где, как кажется, находилась слуховая дыра, до хвоста». Уж кто-кто, а плотник вполне в силах правильно употребить свой складной метр!
      В этом вопросе единодушие было совершенным. Что касается других черт зверя, то существуют некоторые расхождения между словами четырех свидетелей, которых допрашивали два мировых судьи; но, по совести говоря, они столь незначительны, что ими можно и пренебречь. Поэтому, чтобы избежать утомительного повторения, мы обратимся к самому ясному отчету, принадлежащему Джорджу Шерару. В пользу правильности такого выбора говорит особенная добросовестность этого человека, его стремление установить истину, а также то, что для подтверждения своих слов он потрудился собрать различные части тела животного, среди прочих — его череп, большую часть одной из его конечностей и несколько позвонков.
      Поведав обстоятельства находки зверя, фермер утверждал под присягой, что длина его шеи точно 4 метра 57 сантиметров, от дырки (расположенной на макушке черепа) до начала гривы. Также он измерил, насколько возможно точно, окружность тела, которая составила около 3 метров 5 сантиметров, и определенно туловище там, где прикреплялись конечности, имело именно такую окружность; нижняя челюсть отсутствовала, но когда он осматривал животное в первый раз, еще сохранились ткань и кости на том месте, где их уже не было, когда он измерял; на каждой стороне шеи было по отверстию, а еще одно располагалось позади черепа; волоски гривы достигали 35 сантиметров в длину, были серебристого цвета и светились странным образом в темноте, перед тем как высохнуть; верхняя часть конечностей, соответствующая лопатке, была присоединена к туловищу так же, как у коровы, образуя бок; части хвоста недоставало, его конец был случайно оторван; там, где обнажились суставы последнего, они были от 3 до 8 сантиметров величиной; кости были хрящеобразные, как у гигантской камбалы «алибу», исключая позвоночник — единственную часть скелета, действительно твердую; хвост был весьма гибок и гнулся во все стороны, когда он его приподнимал; он полагает, что то же самое относится и к шее, судя по ее виду… На каждой лапе по пять или шесть пальцев длиной примерно 25 сантиметров из весьма мягкой ткани; что пальцы были отдельны друг от друга и не сплюснуты и, насколько он мог видеть, вся лапа была размерами в 15 сантиметров, как в длину, так и в ширину.
      Остальные свидетели добавляют только немного полезных сведений, представляющих, однако, большую важность.
      По словам плотника Фотерингхэма, «кожа казалась упругой, если на нее нажимать, была серого цвета и без каких-либо чешуек; она казалась шероховатой на ощупь, если проводить рукой к голове, но мягкой, как бархат, если гладить к хвосту». Не менее ценно сообщение о том, что, когда он осматривал животное, «части кости и нижней челюсти, похожей на собачью, еще сохранились… с остатками мягких зубов, которые можно было согнуть рукой».
      У зверя, как утверждалось, было вспорото брюхо; обнаружилось то, что сочли желудком, к которому были присоединены еще две пары внутренних органов. Фермер из Уайтхолла на Стронсе, Уильям Фолсеттер, был настолько любопытен, что вскрыл этот орган длиной около 1 метра 20 сантиметров и слегка уплощенный. Он утверждал, что «перепонки, которые образовывали отделы, были легко различимы в том, что считалось желудком и были примерно пятисантиметровой толщины, располагались на одинаковом расстоянии друг от друга и состояли из такой же материи, что и сам желудок, а срез, который он сделал, имел вид гребешка. Вскрыв на четверть предполагаемый желудок, он обнаружил, что тот заполнен красноватым веществом, по виду — смесью воды и крови, распространяющим зловоние».

      Загадочную находку осматривали со всей тщательностью на протяжении нескольких дней разные очевидцы. Следствие, проведенное весьма систематически, попыталось свести все их наблюдения воедино и придать им официальный характер.
      Странного зверя выбросило на землю, принадлежащую юристу из Эдинбурга по имени Гилберт Ленг Мейсон. В момент происшествия он не был на Стронсе, но его брат, знаменитый шотландский историк Малькольм Ленг, член парламента, по счастью, находился в Киркуэлле, на том же острове. Когда до него докатились слухи о происшедшем, он весьма заинтересовался, особенно тем, как бы получить от фермера Джорджа Шерара несколько значительных фрагментов скелета животного. Плохая погода помешала ему самому отправиться в путь, но он немедленно отрядил некоего мистера Петри, чтобы тот собрал как можно больше сведений о чудовище.
      Этому молодому человеку, без сомнения одаренному рисовальщику, особо предписывалось сделать несколько набросков с животного, но — увы! — буря успела прежде него добраться до останков. На этот раз костяк был разбит на мелкие кусочки яростью волн и рассеян по побережью. Шерар, который уже был сподвигнут собственной добросовестностью на собирание нескольких фрагментов загадочного существа, постарался поправить дело. Чтобы дать Петри точное представление о внешнем виде монстра, фермер неумелой рукой начертил мелом его контуры. По ним уже Петри попытался, следуя его указаниям, создать наиболее детальный и тщательный портрет. Он сделал шесть или семь различных эскизов, которые Шерар правил и отвергал, пока не получился рисунок, совершенно удовлетворивший его критика. Мало того, честный фермер даже заявил, «что готов поклясться, что этот рисунок является совершенно точным изображением рыбы, какой он ее запомнил, когда осматривал, и который соответствует во всех деталях форме, пропорциям и размерам этой рыбы».
      На этом портрете, который позже скопировали с большей или меньшей верностью во многих публикациях, можно видеть необычное животное со змеевидным телом и волнообразным длинным отростком сзади, украшенное по всей длине спины и хвоста подобием гребня и оснащенного шестью лапами!
      Последняя подробность заставила подпрыгнуть зоологов и анатомов. За исключением некоторых многоножек и крошечных клещей, только у насекомых признавались три пары лапок. Это было аксиомой и выходило из происхождения позвоночных и во всех случаях считалось объединяющей их анатомической чертой. Абсолютно нелепо было предполагать, что кто-то из представителей данного класса мог обладать больше чем двумя парами двигательных конечностей.
      Без сомнения, эта несуразность и была главной причиной пробудившегося интереса к зверю из Стронсе. Как, черт возьми, могло существовать создание, столь нелепо сложенное? Заинтригованный Малькольм Ленг поспешил сообщить основные подробности описания брату Гилберту, который, в свою очередь, передал его секретарю Вернеровского общества естественной истории в Эдинбурге, Патрику Нейлу. И этот последний уже на заседании 19 ноября 1808 года перед ошеломленным ученым собранием огласил сообщение о «огромном морском змее, недавно выброшенном на берег одного из Оркадских островов». Мистеру Ленгу объявили о необходимости немедленной пересылки фрагментов животного в музей Эдинбурга и сбора более конкретных сведений относительно происшествия с помощью других местных жителей. Как бы там ни было, дело представлялось ясным, по крайней мере, одному человеку, энтузиасту-секретарю Вернеровского общества: Вот что можно прочесть в протоколе этого памятного заседания: «Мистер Нейл решительно заключил, что нет никаких сомнений, что данное животное относится к виду, описанному Рамусом, Эгедем и Понтоппиданом, сообщения которых отбрасывались учеными натуралистами до настоящего времени как апокрифичные и вымышленные».

      Можно только удивляться тому, с какой легкостью были сделаны подобные заключения. Но можно лучше понять импульсивность мистера Нейла, если вспомнить, что вот уже несколько месяцев с Гебрид, островов, расположенных к западу от Шотландии, поступали весьма любопытные слухи. Согласно молве, несколько рыбаков, и даже уважаемый священник по имени Маклин, наблюдали у берегов огромное животное, которое в точности соответствовало описаниям норвежскогоморского червя. Те, до кого дошли рассказы о находке на Оркадских островах некоего большого змеевидного животного, естественно, предполагали, что там окончил свой жизненный путь тот самый монстр, виденный на Гебридах. И мистер Нейл немедленно развил интенсивную эпистолярную деятельность, дабы получить точные и обстоятельные сведения как от тех, кто наблюдал морского зверя живьем, так и от тех, кто видел его предположительный труп.
      Но только в апреле следующего года ученый секретарь Вернеровского общества получил от пастора Маклина, наконец-то решившегося ответить, подробный отчет о том, что тот видел. Приведем письмо этого важного свидетеля, поскольку происшествие, которое он описывает, сыграло решающую роль в заключении относительно зверя, выброшенного на берег в Стронсе:

      «Остров Эйгг, 24 апреля 1809 года
      Я получил, сударь, ваше письмо от первого числа настоящего месяца и ответил бы незамедлительно, если бы не счел должным умножить сведения относительно животного, чье описание вы у меня просили.
      Если меня не подводит память, я наблюдал его в июне 1808 года не у берегов Эйгга, а неподалеку от острова Колл. Я совершал лодочную прогулку, когда заметил на расстоянии в полмили то, что мало-помалу вызвало у меня удивление.
      На первый взгляд это был маленький утес. Зная, что на этом месте ранее ничего подобного не было, я внимательно пригляделся к сему предмету. Тогда я увидел, что он определенно поднимается над уровнем моря, и после его неторопливого движения я смог различить один глаз.