Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Таинственные места Земли - Неведомая Африка

ModernLib.Net / История / Непомнящий Николай Николаевич / Неведомая Африка - Чтение (стр. 10)
Автор: Непомнящий Николай Николаевич
Жанр: История
Серия: Таинственные места Земли

 

 


Ниеркерк и Иньянга: крепости и террасы

Нельзя не обратить внимания еще на одну обширную область древних развалин. Она включает окаменевшие остатки укреплений и селений на холмах, возвышающихся в прибрежной долине, постепенно переходящей в большое центральное плато. Эти руины по-своему не менее интересны, чем Зимбабве или Мапунгубве.

Несмотря на то что португальцы никогда не достигали последних, они явно поддерживали связи с государствами, находившимися в районе сегодняшней юго-восточной границы между Мозамбиком и Зимбабве. Возможно, именно оттуда удачливые португальские капитаны Софалы получали большую часть своего дохода. О том, какую роль играли эти земли в качестве производителей или посредников в торговле с центром материка, можно отчасти судить по количеству сокровищ, полученных в порту Софалы, хотя это накопление богатства продолжалось недолго.

В 1607 году, спустя век с начала регулярной торговли с Софалой, секретарь Филиппа II Луиш де Фигейредо Фалькон в своем отчете о богатстве португальской империи заявлял, что звание капитана Софалы было самым престижным из всех местных должностей на побережье. Оно давало благ больше, чем само руководство Ормузом в Персидском заливе. Трехлетнее правление в Софале приносило двести тысяч крузадуш, тогда как Ормуз оценивался лишь в сто восемьдесят тысяч, и даже наместничество в Малакке, через которую осуществлялись торговля и грабеж Юго-Восточной Азии, давало не больше ста тридцати тысяч. В 1920 году Деймс писал, что крузадо «весил не больше 60 граммов, то есть 9 шиллингов 9 пенсов в английских единицах». Таким образом, звание капитана Софалы давало в год двести восемьдесят долларов по курсу 1918 года – сегодня это составило бы около восьмисот сорока тысяч долларов или даже больше – освобожденный от налогов доход за три года. Но капитан Софалы мог урвать лишь кусок (хотя и довольно жирный) от прибылей торговли, общий же доход был просто невообразимым. Это новое доказательство правдивости ранних арабских рассказов о богатствах, существовавших в Юго-Восточной Африке в Средние века…

Земли, через которые просачивались богатство и которые отчасти его порождали, лежали в широкой полосе, протянувшейся с севера на юг – от области Сены в нижнем Замбези на юг к современным Свазиленду и Наталю. Было бы логично ожидать, что они все же что-то после себя оставили, и эти надежды вполне оправданы.

Слухи о руинах на этих холмах, расположенных на западной границе Мозамбика, начали просачиваться обратно в Южную Африку вскоре после британской оккупации Машоналенда в 1891 году, но только в 1905 году Рэндэлл-Макивер создал первое подробное описание. Севернее Пеньялонги, где люди племени маньика до сих пор добывают аллювиальное (наносное) золото, Макивер обнаружил руины, отличавшиеся по стилю от Зимбабве и других восточных поселений, но не менее впечатляющие. Теперь мы знаем, что крепости и жилища, кладовые и террасные склоны холмов бывшей Восточной Родезии и Западного Мозамбика рассредоточены на территории в пять-восемь тысяч квадратных километров, а дополнительные тщательные исследования в Мозамбике могут ее значительно расширить. Когда чуть больше восьмидесяти лет назад их увидел Макивер, «о них еще не поступало сведений, и лишь случайные охотники порой забредали туда».

На холмах Ниекерк и Иньянги, простирающихся на многие километры к северу и югу вдоль этого крутого склона, он нашел то, что так и тянет назвать «южной азанийской» культурой. Тут тоже были обнаружены следы народа, умевшего использовать камни и воду для сохранения и орошения почвы на крутых склонах, пасшего скот и выращивавшего зерно, знакомого с плавкой и добычей нескольких видов металлов и много торговавшего с восточными странами Индийского океана.

Например, в Ниекерке Макивер обнаружил около семидесяти пяти квадратных километров интенсивного террасирования. Он принял стены уступов за оборонительные сооружения, но в дальнейшем согласился с теми, кто считал, что они созданы для возделывания земли и весьма напоминают о террасном земледелии Эфиопии и Судана. Тут также с потрясающей заботой террасы создавали на холмах – вплоть до самых вершин. Тут также «существует мало мест, где можно пройти 10 метров, не наткнувшись на стену, строение или искусственную груду камней». И тут также было развито мастерство постройки каменных зданий методом сухой кладки.

В Иньянге, немного южнее Ниеркерка, в стране, сохранившей первобытную дикость, где встречаются похожие террасы и сооружения, Макивер обнаружил ручей, запруженный у самого истока, причем «часть воды была отведена в сторону сооруженной дамбой». Исследователь говорит, что это обеспечивало жителей «высококлассным водопроводом, по которому вода могла передаваться вдоль склона и стекать вниз медленнее основного потока. Близ Иньянги много подобных конструкций, причем они тянутся на несколько километров, а угол склонения высчитан с изумительной точностью и сноровкой, которой иногда не хватает современным инженерам с их сложными инструментами. Плотины умело сложены из необработанных камней без использования раствора, а сами водопроводы представляют собой простые канавы около метра глубиной».

Здесь отчетливо заметно влияние Восточной Африки. У народа иньянга, как и у жителей Энгаруки на современной границе между Танзанией и Кенией, существовал обычай строить свои хижины и дома на каменных насыпях на склонах холмов, хотя тут имелись свои особенности. Они делали углубления типа шурфов в каменных насыпях, связывая их с поверхностью при помощи низких тоннелей, около метра тридцати сантиметров в высоту, и строили свои дома на вершинах насыпей, вокруг ям. Сначала европейцы считали их ямами для рабов, но сейчас все сходятся во мнении, что они использовались либо для хранения зерна, либо для содержания мелкого домашнего скота.

Частичные раскопки, предпринятые в 1951 году, предложили не – сколько ключей к датировке огромной сети террасного земледелия и крепостей и домов, построенных по методу безрастворной кладки. Саммерс предполагает, что эти участки являются следами двух культур раннего родезийского железного века – того самого периода А1, который был свидетелем начального заселения Зимбабве людьми, использовавшими железо вскоре после или немного ранее 500 года. Он называет их Зива 1 и Зива 2, по имени одного из участков. Они внесли свой вклад в формировавшуюся картину, начало которой лучше всего видно у водопада Каламбо.

Большинство руин относятся к гораздо более позднему времени. В Ниекерке «можно обнаружить совсем немного предметов, способствующих датировке, но, судя по нескольким бусинам из четырех разных мест, подходящим периодом представляется восемнадцатый век». Украшения, найденные в развалинах поблизости Иньянги, предполагали несколько более раннюю дату. Возможно, правильнее будет сказать, что большая часть сохранившихся зданий была построена и использовалась в течение двух-трех веков до 1750 года или около того. Как и следовало ожидать, существует свидетельство, по меньшей мере, торговых связей между руинами в Ниекерке, Иньянге, Зимбабве с западными культурами. Также подтверждены торговые сношения с берегом Индийского океана ранними португальскими документами и предметами, найденными в развалинах.

На вопрос о том, насколько прочно различные племена Восточной и Южной Африки, строившие из камня, были связаны между собой, так же как и о том, интенсивна ли была их торговля с побережьем Индийского океана, ответить весьма сложно. Стоит лишь подчеркнуть, что эти юго-восточные культуры явились плодом деятельности высокоорганизованных народов, обладавших навыками обработки камня и металла, бывших скотоводами и земледельцами, чье развитие измерялось веками стабильного роста.

Многие вопросы остаются без ответов. Что угрожало их безопасности? Они строили много крепостей, а у их складов зерна, вероятно, была вооруженная охрана. В любом случае, они были расположены так, чтобы их легко было защитить. Сколько их было? На первый взгляд может показаться, что только многочисленное население могло поднимать и складывать мириады камней, но Саммерс в 1951 году пришел к выводу, что на самом деле склоны холмов жители террасировали постепенно, следуя нуждам изменчивого земледелия, причем это делало относительно немногочисленное население.

Превратившиеся в уголь зерна свидетельствуют, что выращивались просо, сорго и бобовые, для которых кристаллизованный базальт (долерит) предоставлял как плодородную почву, так и хороший дренаж. Но узкие поля на склонах холмов невозможно было интенсивно возделывать каждый год. «То, что можно увидеть сегодня, – всего лишь сохранившиеся остатки после столетий непрерывной работы, и при этом лишь малая часть всей земли возделывалась единовременно. Рассеянность культурных отложений сама по себе является свидетельством постоянных перемещений на новые поля, а повсеместность террасирования в этом регионе показывает, как тщательно прежние жители использовали каждый доступный клочок земли». Этот вывод подтверждается тем, что известно о более ранних поселенцах: несмотря на то что их было ненамного больше, чем современных жителей, они оказались намного лучше организованы и обладали наряду с политической независимостью еще и экономической самостоятельностью, которая впоследствии была утрачена.

Подобно Зимбабве и Мапунгубве, Дхло-Дхло, Кхами и многим другим центрам, развалины на границе Республики Зимбабве и Мозамбика не являются загадкой, которую можно решить, привлекая более или менее мифический народ «извне». Они возникли не по мановению волшебной палочки. Но их реальность впечатляет еще больше, чем загадочность. Это материальные свидетельства, оставленные народами, первыми создававшими цивилизацию – без сомнений, грубую и простую, но явно заслуживающую этого названия, – на земле, где прежде не существовало ни одной культуры. Создававшими с трудом, проявляя упорство и изобретательность, вытесняя дикость без какой-либо помощи извне.

Сохранились их памятники. «Сюда было вложено столько же труда, – сказал кто-то о Ниеркерке Макиверу, одобрительно цитирующему это замечание, – сколько в строительство пирамид, если не больше». Может быть, так оно и было.

Будучи разнообразными и противоречивыми, истоки Зимбабве берут свое начало практически в то же время, что и начала древней Ганы. Первичное возведение стен «Акрополя» и «Эллиптического здания» было осуществлено ненамного позднее роста влияния Мали и превращения Тимбукту и Дженне в центры науки и образования. Километры террас, крепостей, насыпей и каменных жилищ Ниекерка и Иньянги были созданы, когда Мохаммед Аския и его потомки правили Западным Суданом.

На этих равнинах и холмах творилась сама история. Народы – первопроходцы, пробивая собственный путь, привносил и новые идеи и изобретал и новые средства существования и пропитания – то продвигаясь вперед, то отступая, но все же постоянно продвигаясь по направлению к тем же целям и преодолевая те же препятствия и разочарования, которые встретила бы любая зарождающаяся цивилизация в любом другом месте Земли. Пути решений здесь, в Зимбабве, были типично африканскими, но движущие мотивы, а особенно движущие силы были общими со всем человечеством.

Зимбабве

Республика Зимбабве относится к числу «туристических» стран Африки и располагает как обилием качественных гостиниц, так неплохой дорожной сетью и прочей инфраструктурой. Однако участившиеся в последние годы нападения на белых фермеров и вообще рост преступности делают Зимбабве не совсем привлекательной для посещения европейцами. В районах, где расположены главные туристические достопримечательности, в том числе и комплекс Большого Зимбабве, пребывание достаточно безопасно. Перелет до Хараре через Лондон или через Йоханнесбург. Руины Зимбабве располагаются сравнительно недалеко от Хараре, и туда из столицы республики отправляются многочисленные экскурсии. Посещение Большого Зимбабве стоит совместить с поездкой в многочисленные национальные парки и заповедники страны, чтобы познакомиться с богатой африканской фауной, а также с визитом на знаменитый водопад Виктория на Замбези (перелет до городка Виктория-Фолс рейсом местной авиакомпании из Хараре).

КОРРИДА НА ПЕМБЕ

Пемба

Остров Пемба, расположенный в Индийском океане неподалеку от побережья Танзании, лежит рядом с другим и более известным островом – Занзибаром. Занзибар в последние годы все активнее развивается как центр туризма, и на нем уже действует неплохая инфраструктура по приему гостей, включая и вполне комфортабельные отели. На Пембе также стали появляться туристические гостиницы.

Перелет через Европу (Франкфурт-на-Майне, Лондон, Париж или Цюрих) до Найроби (Кения) или до Дар-эс-Салама (Танзания). Оттуда – до Занзибара местным рейсом. С Занзибара устраиваются экскурсии на Пембу – на катере или на маленьком самолете.

Поездку на Пембу стоит совместить с посещением знаменитых кенийских и танзанийских национальных парков, а также Килиманджаро, самой высокой вершины Африканского континента.

В этот послеобеденный час в поселке царит необычное оживление. Среди кокосовых пальм мелькают белые «манзу» – парадные длинные одеяния мужчин и цветные «канга», яркие женские платья. Оживленными стайками проносятся ребятишки. Все направляются в сторону большой открытой песчаной площади, окруженной пальмами и манговыми деревьями.

На площади уже довольно много народа, и пестрая праздничная толпа, освещенная ярким солнцем, проникающим через зелень листвы, представляет собой очень живописную картину. Особый колорит вносят продавцы бетеля, апельсинов, манго, кокосов и кофе с имбирем.

Продавцы этого напитка ходят по площади из конца в конец, неся в одной руке полированный конусообразный латунный кувшинчик на маленькой печке с древесным углем, а в другой – три-четыре пиалы, которые, благодаря жонглерскому мастерству продавца, постоянно звенят друг о друга, привлекая внимание окружающих.

Постепенно люди расступаются по краям площади. Они занимают места под навесами и на скамейках, расположенных вокруг нее и напоминающих трибуны. Почти все население поселка собралось здесь, чтобы присутствовать на корриде, одном из самых любимых здешних праздников.

Но не подумайте, что вы находитесь где-нибудь на Пиренейском полуострове или в Латинской Америке. Нет, мы в Африке, на небольшом острове Пемба, что лежит у побережья Танзании.

В центр площади, на арену, которая здесь называется «убунгу ван гомбе», выбегают маленькие дети, издавая особый клич – серию коротких, резких громких звуков, напоминающих лай. Начинают петь женщины, стоящие за специальной оградой, расположенной у края арены. Вместе с ними вступает музыкант, играя на рожке «зомари». Звуки инструмента, напоминающие волынку, сливаются с пением и хлопками женщин – вместе это составляет своеобразный оркестр, под аккомпанемент которого и начинается представление.

На арену выходит процессия матадоров, которых здесь именуют «мчезаджи». Они выстраиваются в цепочку, чтобы поприветствовать присутствующих – нечто вроде «morituri te salutamus» («идущие на смерть приветствуют тебя…»). Затем проходят через всю арену к месту, где сидит «шеха», глава специального клуба, который организует корриду. Он подает знак, и представление можно начинать.

Коррида на Пембе – наследие португальского владычества в XVI—XVII веках. Это было одно из многих мест на восточноафриканском побережье, которые удерживали в то время португальцы, однако сохранилась коррида по наше время только здесь, и ее не увидишь даже на соседнем Занзибаре.

Коррида на Пембе базируется в общем-то на иберийской модели, но она мало похожа на классическую «коррида де торос» и в большей степени напоминает «капеа» – деревенский бой быков в Испании и португальскую бескровную корриду, в которой быка не убивают. В нашем случае бык не получает ран, и, хотя не исключен и фатальный для матадора исход, он бывает ранен крайне редко. Поэтому здешняя коррида называется «мчезо ва нгомбе» – «игра с быком».

Представление обычно устраивается в наиболее жаркое время года, в три-четыре часа после полудня. По старым поверьям, бычьи бои могут помочь вызвать дождь, и поэтому в наиболее засушливые годы их иногда устраивают подряд несколько раз в неделю, до тех пор, пока не начнется ливень.

Для проведения зрелища жители деревни создают специальный клуб, из членов которого выбирается «шеха», заведующий всеми необходимыми приготовлениями. Клуб обсуждает вопросы сооружения скамеек на «пласа де торос», стоимости мест на «трибунах», платы музыканту и владельцам быков. Деньги, взятые за место – обычно очень небольшие, идут лишь на то, чтобы окупить расходы, а те, кто хочет смотреть представление, но не имеет средств, могут наблюдать его стоя. Есть отдельные скамейки для женщин, для мужчин и для детей, но очень многие просто стоят вокруг площадки, где разворачивается действо.

Быки, участвующие в представлении, – горбатые зебу с короткими рогами. Может, поэтому опасные раны, нанесенные ими, на Пембе большая редкость. Коррида очень популярна у жителей острова, и дети часто угоняют самых норовистых по их мнению телят и учат их бодаться. Однако особо злых и бодливых быков на Пембе нет, хотя у некоторых «знаменитостей» есть красноречиво характеризующие их клички – например, Бритва или Пулемет. Если в представлении должен участвовать один из них, то по поселку накануне ходят мужчины с барабанами и выкрикивают его кличку. Владельцы такого быка очень гордятся своим питомцем, и вполне понятно желание мальчишек взрастить подобную «знаменитость».

В одном представлении обычно участвуют пять-шесть быков. Они отобраны таким образом, что только два-три из них – «звезды», а остальным отводится второстепенная роль. Чтобы быки на арене вели себя энергичнее, за день до представления их отделяют от стада и не кормят. А женщины, чтобы оградить матадора от рогов особо опасного быка, в том месте, где он будет привязан, втыкают в землю специальные корешки или амулеты с написанными заклинаниями. Иногда и матадоры надевают амулет себе на шею или ночью, накануне представления, жители деревни устраивают специальные пляски – «умунде» – для защиты от бычьих рогов.

Представление начинается с того, что несколько человек, взяв длинную веревку, направляются к загону для быков, расположенному неподалеку от арены. Они возвращаются с животным: длинная веревка обвязана вокруг его шеи, а другая, короткая, держит одну из его задних ног. Зверь имеет самый смирный вид, и, чтобы в него вселился бес, с ним проделывают унизительную шутку: шейную веревку пропускают вокруг столба в изгороди, за которой стоят хлопающие в ладоши женщины и музыкант с «зомари», натягивают ее на коротко и таким образом опрокидывают быка на землю. При этом все присутствующие начинают кричать и улюлюкать.

После этого быка словно подменяют. Привязи отпускаются, и бык оказывается на свободе. Он вскакивает и яростно бросается во все стороны. Веревка волочится за ним по арене, и специальный человек постоянно следит за ней, чтобы в случае, если кто-нибудь из матадоров или зрителей будет загнан в угол или прижат к стене, быка можно было оттащить от его жертвы.

С этого момента и начинается основная часть представления. Женщины снова затягивают песню, а на арене появляется «мчезаджи», матадор. В качестве капе и мулеты он использует куски белой, реже красной материи и тростниковую циновку. Герой вызывает быка на себя, отскакивая в сторону перед самым его носом, чтобы избежать удара. Зрители редко не бывают свидетелями нескольких удачных пасов и ловких пируэтов, которые, хотя, может, и не наделены скульптурной грацией матадоров Мадрида или Памплоны, зато ярко демонстрируют мужество и прекрасное знание бычьих рефлексов.

После наиболее удачного паса матадор выпрямляется, чтобы поприветствовать публику и принять аплодисменты, а друзья и поклонники набрасывают ему на шею венки из травы. Иногда он подходит к скамейкам, где сидят самые важные персоны, и получает от них заранее приготовленный дар. Обычно это единственные деньги, которые он получает за свое выступление. Представление с быком для «мчезаджи» – отнюдь не средство заработка, а своего рода искусство ради искусства.

Для пущего веселья некоторые зрители, желающие испытать свои собственные силы, включаются в представление, и в своем стремлении спровоцировать быка на атаку принимают самые комичные позы. Чаще всего это оканчивается тем, что такие любители, недооценив подвижность быка, вынуждены спасаться бегством и искать убежище на деревьях. Их преследуют раскаты добродушного хохота: оскорбительные крики, с которыми испанская толпа встречает подобное «представление», не знакомы корриде на Пембе. Для зрителей это просто веселая ситуация, а не недостойное поведение, и самое худшее, что может услышать беглец, – это длительное и продолжительное улюлюканье и шутки в свой адрес.

Иногда кто-нибудь из матадоров, бравируя своей ловкостью, пытается проявить особую смелость: хватает быка за горб, крутит животному хвост и даже садится на него верхом, что чаще всего кончается для «мчезаджи» плачевно, ибо бык с легкостью сбрасывает того на песок. Порой, если бык оказывается особенно сильным, чтобы его свалить, на него наваливаются сразу несколько матадоров, и тогда арена превращается в поле для регби во время самой горячей потасовки.

Когда бык изливает всю свою злость, вызванную той шуткой, которую проделывают с ним вначале, он перестает атаковать матадора и пытается покинуть круг, разгоняя зрителей, оказавшихся на его пути, и заставляя их в панике разбегаться. Но его останавливают рывком веревки, привязанной к ноге, и вынуждают вернуться.

Представление с одним быком идет минут двадцать. Когда «шеха» дает знак, его рывком длинной веревки валят на землю, в нос вставляют кольцо и уводят.

В перерыве торговцы снова предлагают свои нехитрые угощения, зрители переговариваются, обсуждая только что увиденное и вспоминая наиболее веселые эпизоды. Но вот по сигналу «шеха» приводят новое животное…

Коррида завершается только вечером. И потом еще долго не смолкают разговоры и смех расходящихся зрителей, вспоминающих волнующие события минувшего дня.

КОГДА ПРИХОДИТ ЗАСУХА

Обычно пустынный вельд теперь совсем вымер. На небе – ни облачка. Земля потрескалась, и кажется, лишь акация да колючий кустарник «подожди немного» способны выдержать длительную борьбу с засухой. Желтое марево скрывает отдаленные холмы и горы, и только клубы густой тяжелой пыли виднеются сквозь него. Это пастух перегоняет скот в тщетной надежде найти воду. У коров ввалились бока, они протяжно мычат и еле бредут по дну высохшего русла…

На склоне горы раскинулась деревня. В эти знойные часы в ней тихо, но у крааля женщины-вождя, «королевы» Муджаджи, видно несколько фигур. Это самые знатные персоны – родственники и приближенные «королевы». Они прохаживаются вдоль резного частокола, окружающего ее жилище, и приговаривают: «Люди плачут и просят дождя. Плох тот вождь, который убивает свой народ засухой!»

Ловеду Северного Трансвааля в ЮАР верят в способность Муджаджи вызывать дождь. Они ждут, какое решение подскажут ей гадальные кости, и уверены: возьмется она за дело – вода обязательно будет. А если засуха продлится еще несколько дней, то погибнет весь урожай кукурузы…

«Королева» не спешит. Но потом, смиловавшись, посылает дождь. Он возвращает жизнь в вельд, а народ получает еще одно доказательство всемогущества их правительницы.

Обычай «вызывать дождь» широко распространен у народов Южной Африки. Еще в середине XIX века знаменитый английский путешественник Давид Ливингстон отмечал, что вера в способность или власть вызывания воды с неба посредством колдовства есть одно из наиболее укоренившихся верований у южноафриканских народов.

Муджаджи V, нынешняя глава ловеду и «королева дождя»

Однако таким могуществом над облаками и ветрами обладают только избранные. Это либо сам вождь, либо специальный «дождевой доктор». Им доступно общение с предками, от воли которых, как считается, зависит либо наступление засухи, либо, наоборот, обильные дожди. Если они сильно разгневаны, то засухи не миновать. Часто причиной ее может быть и сам «дождевой доктор»: когда он рассержен или обижен, на землю не упадет ни капли. Тогда весь народ старается умилостивить владыку и помочь ему забыть обиду.

Самыми умелыми вызывателями дождя в Южной Африке считаются колдуны народов суто и педи. В позапрошлом веке как повелитель облаков прославилась мать вождя народа свази. Его соседи зулусы не раз обращались к ней с просьбой разверзнуть небеса, но если и она была бессильна, то они знали, что вождь ловеду, «королева» Муджаджи их не подведет. Муджаджи действительно была самой удачливой «королевой дождя». Бывали времена, когда земля страдала от избытка влаги, и тогда к ней приходили вожди и просили послать сухую погоду.

Благодаря своей правительнице народ ловеду широко известен за пределами Трансвааля. Это женщина со сравнительно светлым цветом кожи, которая живет в затворничестве среди своего народа и имя которой на протяжении полутора веков вселяло уважение и трепет не только африканцам, но и некоторым европейцам.

У ловеду уже давно нет вождя сильного пола. А их правительница и ныне сохраняет титул «королевы дождя» – великой Муджаджи, которая царствовала еще в позапрошлом веке. Муджаджи I давно умерла, но она считается бессмертной. Ее называли «великой волшебницей», «королевой дождей, облаков, саранчи и засухи». В 1876 году писатель Райдер Хаггард побывал недалеко от владений Муджаджи. Автор знаменитых «Копей царя Соломона» был так поражен рассказами о ее могуществе и сказочной власти над небесами, что она стала прообразом женщины-вождя Айеши в другом его знаменитом романе «Она».

Причем королева-богиня Айеша у Хаггарда так походила на реальную Муджаджи, что некоторые даже решили, что он «написал ее с натуры». Писателю даже пришлось объяснять, что он лично никогда не был знаком с Муджаджи. Однако фигура правительницы ловеду, видимо, весьма интересовала его: Хаггард посвятил Муджаджи специальную статью, опубликованную им в 1896 году в издававшемся при его участии журнале «Эфрикан ревью».

Свое происхождение правящая династия ловеду ведет (правда, опосредованно) от правителей легендарной Мономотапы – государства в междуречье Замбези и Лимпопо, расцвет которого приходится на XV—XVII века. Согласно устной традиции ловеду, правители народа розви, потомки властителей Мономотапы, пришли к ним с севера и, установив свою власть, насадили новые обычаи, в частности обрезание. В начале XIX века, когда умер последний в правящем роду мужчина, ловеду стала править женщина, получившая титул «королевы дождя». С тех пор звание правителя передается по женской линии. В социальном смысле, однако, как отмечают этнографы, королева выступала как лицо мужского пола и даже «женилась» на женщинах, которые потом жили с ее родственниками-мужчинами. Наследовала престол старшая дочь «главной жены» королевы. Подобная форма правления является исключением для всего региона.

Так распространенный культ королев-богинь-колдуний, имя и титул которых передавались от женщины к женщине на протяжении поколений, и породил легенды об их бессмертии.

По обычаю, достигнув преклонного возраста, «королева» должна была совершить ритуальное самоубийство, приняв яд, и передать свои магические навыки молодой девушке, которая занимала ее место в племени и перенимала ее имя-титул. Не случайно, ловеду и их соседи считали Муджаджи бессмертной. Непосредственно ее видели очень немногие люди, а те, кто имел такую возможность, не мог рассказать ничего, ибо королеву обслуживал лишь узкий круг в основном немых женщин.

Передававшееся по наследству имя правительницы ловеду, а также миф о ее бессмертии ввели в заблуждение даже некоторых европейских исследователей. Иногда в работах середины ХХ века, посвященных «королеве дождя», можно прочесть, будто это все та же особа, что царствовала и век тому назад!

После смерти «королевы» все огни в ее стране должны были погаснуть, их тушили с помощью специального снадобья – «муфуго», которое раздавалось из королевского крааля. Для нового разжигания огня нужно было уплатить налог новой королеве. Специалисты считают, что это означает, будто правительница ловеду была и обладательницей огня. С ее смертью была связана и важнейшая ритуальная функция – вызывание дождя. В качестве снадобий для этой церемонии использовались части останков умершей королевы. Вот как описывалось приготовление такого средства в 1931 году: «После смерти королевы, сведения о чем хранились в секрете в течение года, ее тело каждый день обмывалось, и сохранившаяся грязь сбрасывалась в специально устроенную в земле емкость. Так делалось до тех пор, пока не сходила вся кожа, и лишь после этого тело сжигалось». Затем снадобье помещалось в специальные сосуды и использовалось в церемонии вызывания дождя.

В королевском краале Муджаджи по-прежнему совершаются старинные обряды

Считается, что вызыватель дождя обращается к духам предков, которые и ниспосылают осадки. Особенностью ловеду было лишь то, что таким «вождем» у них оказалась женщина.

Возможно, поэтому ряд соседних народов обращался к «королеве», чтобы она наслала воду на их земли, считая, что она обладает большим могуществом, чем их собственные вызыватели дождя мужского пола. Любопытно и то, что самым универсальным средством платежа, будь то дань, оплата услуг или что-нибудь другое, у ловеду издавна было местное пиво.

Муджаджи могла собирать облака, висевшие над Драконовыми горами, или сделать так, чтобы дождь выпал над участком одного человека и обошел стороной другой. Кроме власти над облаками, ее сравнительно светлая кожа и бессмертие лишь добавляли ей славы и загадочности.

Муджаджи I в 1894 году сменила Муджаджи II. В то время земли ловеду уже вошли в состав бурской республики Трансвааль, а с созданием Южно-Африканского Союза, предшественника нынешней ЮАР, стали и его частью.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15