Латыш вскинул руками и грохнулся на землю. Подошли солдаты и повернули латыша лицом кверху.
      - Иван Карпыч, да какой же промазали, смотри вон, как раз три дыры на рубах. Ну и крепкий же человек... А это что у него в кулаке!?
      Из сжатых пальцев правой руки латыша торчала тесемка. Солдат разжал пальцы и вытащил широкую ладанку.
      - Давай-ка ее сюда, - сказал унтер-офицер и стал ее щупать.
      - Бумага какая-то, - определил он, - пойти отнести в штаб.
      В штабе из ладанки вытащили мелко сложенный лист бумаги, весь исписанный от руки.
      - Ни черта не разберешь, должно быть по-латышски написано, - сказал офицер, разглядывавши бумагу, - надо в штаб корпуса отослать ее, там разберут.
      В штабе корпуса был доктор латыш, который перевел эту бумагу. По словам доктора - это было старинное заклинание, написанное языком старых богослужебных книг; и начиналось так
      Верь, тогда победишь.
      Самый текста быль таков:
      "Cиe писание должно быть написано собственноручно и после того, как ты прочитаешь молитву Отче Наш.
      И кто носит cиe писание при себе и дает его читать и списывать другим, оно охранит того от врагов и разбойников, от всяких напастей и чар. Меч изощренный и заряженное оружие отразятся этим писанием и будут бессильны для сердца живого. Оно, как святое крещение, создаст тебе незримую броню милостью Бога Всемогущего.
      Всегда внимайте гласу Господню, заповедавшему нам:
      Опасайтесь грешить. Чтите день воскресный и пребывайте в страхе Божием. Вы, старые и молодые, ходите в церковь, кайтесь в грехах и воссылайте молитвы. Прощайте ближнему его прегрешения, беднякам помогайте, страждущего утешьте. Но если презрите уста вы Мои, и если душа ваша возгнушается словами Моими, то воспламенится гнев Мой, и опрокинется чаша его на вас. Дрогнет и потрясется земля, основания небес поколеблются. Небеса над головой сделаются медью, а земля под ногами железом. И восстанет брат на брата, сестра на сестру, сын на отца, дочь на мать и город на город. И возненавижу Я вас громом и молнией, и два острых меча будут рассекать грешную землю.
      Храните чудесные знаки, покрытые вечною тайной. Эти знаки:
      + В + D + I + ооК + I + К + В + D + I + vV.
      Кто не верит в могущество их, да напишет их и привяжет написанное на шею собаки или кошки и выстрелит в них - он не попадет. Пусть колет ножом, и раны не будет.
      И у кого кровь потечет из носа, пусть приложить это писание, и кровь остановится.
      С благоговением и трепетом запишите священные всем людям слова: +Христос + Варфоломей + Себастьян + Иисус +Мария + Иосиф.
      И было раз, в 1018 году, когда граф Филипп приказал отрубить голову своему слуге, согрешившему против своего господина, то палач не мог обезглавить преступника - топор не подымался. Граф увидел это из окна своей башни и приказал привести к себе слугу и расспросил его. Слуга показал записку, которую вынул из ладанки, - в ней были эти священные слова. Когда граф прочел их, то приказал всем слугам своим носить на себе такие же ладанки.
      И еще, кто носит на себе эти священные слова, тот рожает ласковых детей.
      Не усомнись и верь в могучую силу того, что тебе поведано ныне, и закончи свое писание так:
      Я вверяю себя Тебе, не поддавшемуся искушению. Аминь. Аминь".
      - Ну и времена. - говорили в штабе, А. П., - латыши коммунисты со средневековыми заклинаниями в ладанках утверждают пулеметами на российских равнинах владычество III Интернационала.
      ХV.
      Отстоять "белый Харьков" было невозможно. Соседние с 1-м корпусом войска не выдерживали натиска красных, и фланги 1-го корпуса были под постоянной угрозой обхода противником. Как в дни Кубанского похода, добровольцам опять приходилось пробиваться через сплошное кольцо большевиков. Однажды, Марковский полк был окружен шестью советскими полками. Марковны разбили их и захватили пленных.
      Когда штабной поезд генерала Кутепова остановился на Харьковском вокзале, обреченный город уже опустел. Все в нем притаилось и замерло, только, как всегда бывает в дни безвластья, со дна большого города уже подымалась человеческая муть. Начались грабежи, убийства.
      А. П. приказал своему конвою и охранной роте обходить город патрулями и каждого грабителя вешать на месте преступления. Не было никакого другого средства, чтобы обезопасить жизнь горожан. Разбои стихли...
      Войска 1-го корпуса уже отступали за Харьков, с часу на час должен был отойти штабной поезд. Вдруг поднялся гул со стороны пакгауза, заваленного разным товаром и посылками, которых не успели отправить по назначению. Толпа, как воронье над падалью, кружилась около пакгауза. Шум донесся до А. П. Он выскочил из вагона и быстрым шагом устремился к пакгаузу, за А. П. его адъютант.
      - Кутепов идет! - крикнул кто-то из толпы, и моментально все бросилось врассыпную. Люди бегали, падали, давили друг друга, кидали всякие свертки.
      А. П. крикнул своему адъютанту:
      - Стреляйте из револьвера! Адъютант приложил руку к козырьку:
      - Прикажете сбегать за револьвером, я его оставил в купэ...
      А. П. только крякнул. Около развороченного пакгауза было уже пусто.
      Когда А. П. возвращался обратно, он нагнал седенького отставного генерала, который подобрал брошенный бочонок с виноградом и тихонько катил его к себе в вагон.
      А. П. всего передернуло:
      - Бросьте, бросьте, генерал, как вам не стыдно!
      - Я хотел в дорогу провиантом запастись, - пролепетал старичок.
      На всем пути отступления 1-го корпуса вся власть естественно переходила к генералу Кутепову. С yтpa до поздней ночи А. П. не знал ни минуты отдыха. То был на фронте среди войск, то объезжал покидаемые города, то принимал вереницы просителей. Пристально глядя карими глазами на своего собеседника, А. П. молча его выслушивал, задавал два-три допроса и никому не отказывал, если просьбу считал справедливой.
      К А. П. раз пришел главный инженер большого завода, обслуживавшего Добровольческую армию, и сказал, что рабочим завода не уплачено жалованья за три месяца, казначейство эвакуировано, у администрации завода денег нет.
      А. П. поблагодарил инженера за осведомление, вынул из денежного ящика требуемую сумму и дал ее инженеру.
      Всеми силами А. П. боролся с злоупотреблениями власти на местах, нараставшими вместе с сознанием, что борьба с большевиками обречена на гибель. Всех виновных А. П. немедленно отдавал под военно-полевой суд.
      Однажды, начальник штаба после своего доклада у А. П. обратился к трем офицерам и сказал, что приказом командира корпуса они назначены членами военно-полевого суда, и, добавил начальник штаба, генерал Кутепов уверен, что отданного под суд мерзавца военно-полевой суд повесит.
      Один из офицеров тотчас ответил начальнику штаба:
      - Прошу вас доложить командиру корпуса, что я категорически отказываюсь быть членом военно-полевого суда. Если, как вы передали, генерал Кутепов уже предрешил приговор суда, то это - прямое давление на нашу судейскую совесть.
      Этого офицера поддержали двое других. Военно-полевой суд не состоялся, но своего отношения к этим трем офицерам А. П. нисколько не изменил. А. П. всегда говорил. что он высоко ценит гражданское мужество.
      Перед самым Ростовом Деникин решил дать сражение наседавшему противнику. Фронт сузился до 80 верст. Добровольческий корпус прикрывал подступы к Ростову, а Донская армия должна была защищать Новочеркасск.
      Добровольцы вместе со своей конницей генерала Варбовича отбивали все атаки красных и сами переходили в наступление. На этом участке большевики были даже отброшены верста на семь, но донцы сдали свою столицу, и колонны красных вышли в тыл добровольцам. Добровольческому корпусу было приказано отходить за Дон. Дроздовцы и Корниловцы после тяжелого боя прорвались через Ростов и Нахичевань, уже находившиеся в руках красных.
      XVI.
      Войска генерала Деникина укрепились за Доном. Добровольческая армия, которую после отхода от Харькова принял было генерал Врангель, теперь была свернута в Отдельный Добровольческий корпус под командой генерала Кутепова. Был, назначен новый начальник штаба, вместе с ним из расформированного штаба армии появились и новые офицеры Генерального Штаба. Количество штыков в корпусе сильно уменьшилось, а штаб разросся. Сразу в штабе начались новые веяния.
      Прежний начальник штаба требовал от своих подчиненных самого внимательного отношения ко всем офицерам, приезжавшим с фронта за различными справками. Когда же теперь приехал в штаб командир одного полка, и по его просьбе дежурный офицер ознакомил его с обстановкой на фронте, то этому офицеру был сделан выговор за то, что он в оперативное отделение -"в святая святых штаба" - пускает "посторонних лиц".
      Недалеко от штабного поезда были огромные склады фуража. Адъютант хозяйственной части всем проходившим командам разрешал брать необходимое им количество фуража под простую расписку старшего команды. Новый начальник штаба вызвал к себе адъютанта, и приказал, чтобы фураж выдавался только по предъявлению составленных по всей форме требовательных ведомостей. Проходившие наспех команды, конечно, таких ведомостей предъявлять не могли, и весь фураж в конце концов достался красным.
      Зазвучали в штабе и совершенно непривычные речи. В штабном поезде у станции "Каял" офицеры встречали новый 1920-ый год. В полночь генерал Кутепов поздравил всех и вскоре ушел за ним разошлось и все высокое начальство. Младшие офицеры остались сидеть за столиками. Никакого оживления не было, у всех бродили невеселые думы.
      Вдруг поднялся молодой капитан генерального штаба и начал речь.
      - Господа, - сказал он, - мы встречаем новый год на берегу реки Каялы, где когда-то "сила русская потопла", а потом по Руси разнесся плач княгини Ярославны. Не здесь мы мечтали встретить этот год... Так неожиданно, так быстро рушились наши надежды... Почему же произошла такая роковая катастрофа? - Надо иметь мужество глядеть правде в глаза. На ошибках учатся, и нам надо понять наши ошибки. Их много, но вот, по моему, главнейшие из них:
      - Беспощадной красной диктатуре Ленина мы, белые, не противопоставили такой же сильной власти. Там рубили с плеча, а мы самые насущные социальные и политические вопросы всегда откладывали до будущего Учредительного Собрания, в которое уже никто не верил. Национальная Россия ждала своего диктатора, а получила Особое Совещание - эту окрошку из либералов с черносотенцами.
      - Неудачна была и вся наша политика на местах. Наш лозунг - Единая, Великая, Неделимая Россия - был органически чужд тем окраинам, откуда началась наша борьба. Не прельстишь казачество звоном Московских колоколов. Казачество поднялось против неслыханного гнета, который шел как раз из Москвы. Но эта борьба казаков была только борьбой за свои казачьи вольности, за свои станицы, борьбой за землячество, а не отечество.
      На самом деле, казачества, которым Добровольческая армия помогла сбросить большевиков, признавали ее не как носительницу государственного национального начала, а только как вооруженную организацию сначала Алексеевскую, а потом Деникинскую, которая умеет воевать.
      Мы, добровольцы, не сумели стать цементом, который спаял бы эти окраины в одно целое, родственное нам по духу, и поэтому в Вооруженных силах Юга России между добровольцами и казаками не было ни духовной скрепы, ни одинакового понимания своих задач. В них не было единого духа...
      - Неправильная оценка настроений казачества повлекла за собой и ошибочный стратегически план. Нам, подняв казаков, надо было немедленно идти на соединение с восставшими русскими силами, которые вел Колчак. Вместо этого мы, опираясь на свою неустойчивую базу, пошли на Москву, да к тому же фронтом в вид изогнутой дуги и безо всякого сосредоточения своей кавалерии против Конной армии Буденного. И отступать от Харькова нам надо было не на Ростов, а на Крым и Hoвороссийск, где мы могли бы опять таки опереться на русские силы. Мы наказаны за ошибочную политику и ошибочную стратегию. Но я уверен, что наше белое движение, уже давшее столько героев, выдвинет, наконец, вождя, рожденного быть диктатором, который и приведет нас к полной победе...
      Когда капитан кончил свою речь, наступило тягостное молчание. Все поняли скрытый смысл его слов.
      Вдруг чей то голос затянул: Смело мы в бой пойдем, - и сразу все подхватили:
      За Русь Святую
      И, как один, прольем
      Кровь молодую...
      Запели ту старую песню, с которой шли по степям в Кубанских походах за своими вождями Корниловым и Деникиным.
      Таков был ответ добровольцев на речь капитана.
      XVII.
      Откатившись от Орла до Ростова, ряды добровольцев сильно поредели.
      За все время своего тысячеверстного отхода добровольцам приходилось пробиваться через Конную армию Буденного, вбившуюся клином между Добровольческим корпусом и Донской армией. Добровольцы таяли от боев, от болезней. Началось в полках и дезертирство прежних красноармейцев. Они бежали в повстанческие отряды - к "зеленым". В одном полку несколько солдат оставили записку:
      - У большевиков коммуна заела, а вам кадетам не навести порядка. Уходим к зеленым...
      Так заблудившиеся русские люди метались из стороны в сторону, в конце концов пытаясь собственными силами найти свою дорогу.
      Когда Добровольческий корпус остановился за Доном, он начитывал 1763 офицера, 4638 штыков и 1723 сабель, всего 8124 бойцов при 250 пулеметах и 63 орудиях.
      Несмотря на свою малочисленность и непрестанное отступление в течение последних двух месяцев, дух Добровольческого корпуса не был подавлен. Полтора месяца красные стремились овладеть Батайском, расположенным на левом берегу Дона против Ростова, и не могли. Поднялся боевой дух и у донцов.
      5-го и 6-го января добровольцы вместе с донцами отразили под Батайском армию Буденного, пытавшуюся лобовым ударом вторгнуться в Кубань.
      Все последующие дни непрерывный атаки красной пехоты также не имели успеха, равно как и все ее попытки застать добровольцев врасплох ночными атаками.
      15-го января противник на всем фронте перешел в решительное наступление четырнадцатью Охотными дивизиями с пятью бронепоездами и двумя конными корпусами Думенко и Буденного. Но приказу Красного командования это наступление должно было носить - "стихийный и молниеносный характер с целью не оттеснить противника из занимаемых пунктов, а разбить его на голову." Но донцы разбили конницу Думенко, а добровольцы отбили все атаки красной пехоты. Красные потеряли 25 орудий и тысячи пленных.
      Большевики окрестили Батайск "вторым Верденом".
      В начале февраля генерал Кутепов отдал приказ перейти в наступление самому Добровольческому корпусу. Господствующие высоты были у большевиков, стоял жестокий мороз при сильном ветре. Несмотря на это, добровольцы в ночь на 7-ое февраля форсировали Дон, разбили советские войска и взяли Ростов. Красные опять понесли огромные потери, одних пленных было взято у них около 6 тысяч. Но развивать этот успех добровольцам было уже не с кем. Буденный в это время предпринял глубокий обход, сломил сопротивляемость донцов и вышел в глубокий тыл Добровольческому корпусу. Добровольцы безо всякого давления на фронте, по приказу, покинули Ростов и стали отходить.
      Войска могли удержаться на реке Кубани - естественном водном рубеже, но у казаков наступил полный паралич воли к сопротивлению, они не выполняли ни одной директивы Главного командования. Кубанское и Терское войско потеряло всякую связь со Ставкой и уходило через горы на Черноморское побережье. Донцы, не оказывая никакого сопротивления красным, неудержимо катились к Новороссийску.
      Вперемежку с войсками шли тысячные толпы мирного населения. Спасался от большевиков и почти весь калмыцкий народ.
      Ни управлять, ни распоряжаться всей этой людской массой было уже немыслимо, только Добровольческий корпус генерала Кутепова шел, как римский легион, среди полчищ варваров.
      Арьергард прикрывал полковник Туркул. Конные массы противника окружали Дроздовцев. Полковник Туркул сворачивал свой полк в каррэ, и под звуки оркестра Дроздовцы бросались в контратаку и прорывали противника.
      Неудержимая лавина казаков и беженцев затапливала весь тыл и все пути отхода Добровольческого корпуса. Катастрофа при эвакуации Новороссийска становилась очевидной. Транспортных судов было мало. Создавалась угроза самому бытию добровольцев.
      28-го февраля генерал Кутепов, в полном согласии со строевыми начальниками, послал генералу Деникину телеграмму, в которой он указывал, что создавшаяся обстановка "повелительно требует принятия немедленных и решительных мер для сохранения и спасения офицерских кадров Добровольческого корпуса и всех бойцов за идеи Добровольческой армии". Далее, в этой телеграмме генерал Кутепов указывал, какие, по его мнению, следует принять меры.
      Во всей форме такого обращения к своему Главнокомандующему генерал Деникин усмотрел недоверие к себе со стороны добровольцев, и в этот день бесповоротно решил оставить свой пост после эвакуации армии в Крым.
      К 12-му марта Добровольческий корпус подошел к Новороссийску. Около города, вдоль железнодорожного полотна, под откосами лежали грудами сброшенные поездные составы. Дороги были забиты повозками, орудиями. Улицы Новороссийска гудели взбудораженным народом. На берегу моря метались люди. Между ними бродили кони. Казаки расседлывали и разнуздывали своих боевых товарищей и, тихонько ударяя по крупу, отгоняли их прочь от себя. Но кони возвращались и покорно шли по пятам своих хозяев, даже бросались за ними в море и плыли. Раздавались отдельные револьверные выстрелы - то кто-нибудь пристреливал своего коня, пуская ему пулю в ухо... С бесстрастными лицами, на корточках, сидели калмыки, как изваяния Будды.
      Всю ночь шла погрузка войск на корабли. Громыхали взрываемые склады со снарядами, и полыхало багровое небо. Наступал рассвет. Нависли сизые тучи, плескалось свинцовое море. Мерно покачивался последний корабль. Вереницы людей с серыми лицами шли к нему по мосткам. На середине мостков, прислонясь к перилам, стояло трое молодых людей в офицерских френчах, но без погонь. Их окружали конвойные с винтовками. То были приговоренные к смертной казни грабители. Вдруг поток людей на мостках остановился. Конвой отошел на несколько шагов от приговоренных, и вокруг них образовалась жуткая пустота. Во внезапно наступившей тишине разнеслись отдельные слова команды:
      - По приговоренным... Шеренгой... Шеренга, пли!
      Через несколько минут мимо распластанных трупов, по-прежнему молча, шли люди в серых шинелях с винтовками в руках.
      Один за другим уплывали пароходы. Махая руками, подбегали к пристани отставшие и отбившиеся от своих частей. Число их ежеминутно росло. До отплывавших доносились крики и мольбы, прозвучали отдельные револьверные выстрелы. Большевики входили в город. По сбившимся на пристани застрекотал пулемет...
      А. П. с миноносца "Пылкий" сигнализировал английскому броненосцу "Император Индии" просьбу задержать своим огнем главные силы большевиков, подходивших к станции Тоннельной, чтобы миноносец успел погрузить всех оставшихся на пристани.
      На серой громаде, стоявшей на внешнем рейде, прозвучал боевой сигнал. Забегали матросы, повернулась огромная пушка и с ревом засверлила нависшие облака.
      "Пылкий" несся к пристани и сотрясался от своих выстрелов.
      С обезумевшими глазами толпа бросилась к миноносцу.
      - Брать в первую очередь раненых и сестер милосердия, - закричал А. П.
      Упали сходни. Около них быстро выстроился конвой с револьверами в руках. С борта ощерились пулеметы. Толпа расступилась и пропустила раненых и женщин.
      - Не напирать, не напирать ! грузиться в полном порядке вещи бросать в воду! - раздавался резкий голос А. П.
      Подошел командир миноносца и доложил, что миноносец перегружен. Больше нельзя взять ни одного человека. А. П. крикнул:
      - Взятых на борт высажу на английский броненосец и сейчас же вернусь за остальными. Всех до одного возьму!
      Когда миноносец в третий раз забирал последних людей на пристани, ясно были видны лица подбегавших большевиков, и пули уже непрерывно щелкались по миноносцу.
      XVIII.
      С винтовками в руках и со всеми своими пулеметами высадился в Крыму лишь Добровольческий корпус. Он даже привез несколько пушек. Донцы приехали безоружными.
      Добровольческий корпус мог бы сохранить всю свою артиллерию, коней и обозы, если бы начал свой отход от Харькова прямо на Крым, как предлагал Деникину генерал Врангель, но тогда казаки обвинили бы добровольцев, что они покинули их в самую грозную минуту.
      Добровольческий корпус мог бы силою пробиться через Грузию и интернироваться в Турции, но об этом не могло быть и речи, раз оставался клочок русской земли, где еще дрались за национальное знамя. Крым защищал генерал Слащев со своим пятитысячным корпусом.
      В Крыму потрясенные войска были поставлены на отдых. Для штаба генерала Кутепова был назначен город Симферополь, Ставка расположилась в Феодосии.
      Вскоре после приезда А. П. в Крым генерал Слащев попросил А. П. приехать к нему на фронт, для чего прислал вагон с паровозом. А. П. поехал.
      Слащев, одетый в фантастическую форму, им самим придуманную, с блеском в глазах от кокаина, стал пространно раcсказывать, что в войсках его корпуса общее недовольство Главнокомандующим. Такое же настроение во всем населении Крыма, в духовенстве, во флоте и даже, будто бы, среди чинов Добровольческого корпуса. Затем Слащев сказал, что 23-го марта предположено собрать совещание из представителей духовенства, флота и населения для обсуждения создавшегося положения, и что, вероятно, это совещание решит обратиться к генералу Деникину с просьбой о сдаче им командования. В виду же того, что в Крым прибыль Кутепов, Слащев считает необходимым и его участие в этом совещании.
      А.П. ответил коротко:
      - В настроении Добровольческого корпуса вы ошибаетесь. Я лично участвовать в каком-либо совещании без разрешения Главнокомандующего не буду. Однако, придаю огромное значение всему, что вы мне сказали, и немедленно доложу об этом генералу Деникину.
      А. П. встал и приказал везти себя в Феодосию.
      - С тяжелым чувством, - рассказывал А. П. впоследствии, - я ехал к Деникину. Считал своим долгом... Надо было положить конец всем интригам, заговорам и шептаньям по углам. Ведь это развращало армию...
      Генерал Деникин выслушал А. П., нисколько не удивился и только спросил его о настроении Добровольческого корпуса.
      А. П. ответил, что одна дивизия вполне прочная, в другой настроение удовлетворительное, в двух - неблагополучно. Войска, критикуя наши неудачи, главным образом обвиняют в них начальника штаба Главнокомандующего - генерала Романовского. По мнению А. П., необходимо было принять спешные меры против намеченного совещания и вызвать всех старших начальников для того, чтобы генерал Деникин мог непосредственно выслушать их доклады о настроении войск.
      С предложением Кутепова Деникин не согласился. Он счел, что наступило время выполнить свое решение - отказаться от поста Главнокомандующего.
      Генерал Деникин немедленно отдал приказание собрать в Севастополе 21-го марта Военный Совет под председательством генерала Драгомирова "для избрания преемника Главнокомандующему Вооруженными силами Юга России".
      Накануне своего отъезда на Военный Советь А. П. вызвал к себе одного своего офицера.
      - Вы слышали, - обратился к нему А. П., - что Деникин решил уйти?
      - Так точно, Ваше Превосходительство, - ответил офицер, - но я не знаю, насколько эти слухи верны.
      - Генерал Деникин решил уйти бесповоротно, - продолжал А. П., - на пост Главнокомандующего выдвигают генерала Врангеля, а некоторые командиры добровольческих частей говорили мне, что, если не удастся убедить Деникина изменить свое решение, то на этом посту предпочли бы видеть меня. Что вы на это скажете?
      - Ваш вопрос так неожидан... Сейчас мне в голову приходят такие мысли... У барона Врангеля иностранная фамилия, к тому же с титулом, чуждым для русского уха. Большевики, конечно, используют это в своей пропаганде. Генерал Врангель энергичен, талантливый военачальник, но, говорят, настолько честолюбив, что это мешает ему быть всегда беспристрастным. Думаю еще, если Главнокомандующим будет генерал Врангель, то армии, как Добровольческой, наступит конец. Откровенно говоря, я бы лично предпочел видеть вас на этом посту и, поверьте, не потому, что вы мой начальник...
      - Быть может, вы во многом и правы, - сказал А. П., несколько помолчав, но я считаю, что Врангель талантливее меня, и он лучше, чем я, справится с нашим тяжелым положением... Я буду настаивать на кандидатуре генерала Врангеля и скажу об этом начальникам своих частей.
      Перед самым заседанием Военного Совета генерал Кутепов устроил предварительное совещание старших начальников Добровольческого корпуса. На этом заседании, несмотря на все заявления А. П., что решение Деникина бесповоротно, начальники единодушно постановили просить генерала Деникина остаться во главе армии. Это постановление было оглашено на Военном Совете.
      Генерал Драгомиров послал Деникину телеграмму, в которой подчеркивал, что "только представители флота указали преемником генерала Врангеля, а вся сухопутная армия ходатайствует о сохранении Вами главного командования"...
      Деникин был непреклонен. Тогда Военный Совет остановился на кандидатура Врангеля, и 22-го марта в Белой армии произошла смена командования. Приказом по армии генерал Деникин назначил своим преемником генерала барона Врангеля.
      XIX.
      Когда генерал Врангель уезжал из Константинополя на Военный Совет, ему был вручен для передачи генералу Деникину английский ультиматум.
      Британское правительство предлагало генералу Деникину прекратить "неравную и безнадежную борьбу" и обещало свое посредничество для переговоров с Советской властью, чтобы добиться амнистии населению Крыма и войскам Юга России. В случае отклонения этого предложения со стороны Деникина, Англия предупреждала, что она решительно прекратит свою дальнейшую поддержку Белой армии.
      На эту ноту генерал Врангель, приняв пост Главнокомандующего, немедленно послал ответ, полный достоинства. Теперь Белая армия в своей борьбе с большевиками оставалась безо всякой помощи извне, и Врангель считал, что положение в Крыму безвыходно.
      На обреченность борьбы с большевиками Врангель указывал прямо. Он говорил - "я не вправе обещать армии победу и готов испить с нею чашу унижения".
      Обреченность борьбы учитывал ближайший помощник Главнокомандующего генерал Шатилов, когда заявлял на Военном Совета, что у противника "из ста шансов на победу имеется девяносто девять и девять в периоде".
      Эту обреченность сознавали штабы при одном взгляде на карту всего Советского Союза и маленького Крымского полуострова.
      Чувство обреченности передалось и войсками.
      Но если в армии уже не было веры в победу, то осталось сознание долга.
      У Главнокомандующего долг вождя - "не склонить знамени перед врагом" и "вывести армию и флот с честью из создавшегося тяжелого положения". (См. "Записки" Генерала П. Н. Врангеля: "Белое Дело". IV. стран. 915.).
      У солдата - долг часового на посту. Под защиту штыков армии бежали в Крым тысячи людей.
      31-го марта, через девять дней после смены власти в Крыму, красные повели наступление на Перекоп. Бой приняли не только войска генерала Слащева, но и корпус генерала Кутепова, а также донцы. Красные войска, потерпели жестокий урон, после чего они стали на фронте пассивны.
      Началась кипучая работа Врангеля по приведению в порядок армии и тыла.
      Армия была реорганизована. Она была сведена в четыре корпуса и получила наименование "Русской". Добровольческий корпус стал 1-м армейским, его командиром остался Кутепов.
      А. П. быстро подтянул свои войска. Тяжелые неудачи не могли сломить упорство и волю к борьбе старых добровольцев.
      Вскоре войска 1-го корпуса были сосредоточены на Перекопском направлении. В конце мая А. П. со штабом переехал в местечко Армянский Базар, недалеко от Перекопских укреплений.
      Жалкое местечко скучилось на перешейке среди мертвой солончаковой степи. Около домов ни дерева, ни кустика. В знойном разморенном воздухе пахло тлением и тучами носились мухи. Каждый день заунывным дребезжащим звоном маленькая церковка встречала телеги с телами павших на Перекопском валу...
      На рассвете 25-го мая вся Русская армия перешла в наступление. Корпус генерала Кутепова атаковала на Перекоп главные силы XIII-ой Советской армии. Красные упорно сопротивлялись, особенно латышские части. Через несколько часов боя 1-ый корпус овладел всей укрепленной позицией красных.
      Корпус генерала Слащева произвел высадку восточнее Арбатской Стрелки, овладел Мелитополем и бил по тылу отступающих красных.
      Пять дней продолжались жестокие бои. Красные были разгромлены. XIII-ая Советская армия потеряла до 8.000 пленных, 30 орудий, два бронепоезда и огромные склады боевых припасов. Большие потери понесли и белые, особенно в командном составе.
      XX.
      Когда Русская армия вышла за Перекоп и заняла Северную Таврию, красные стали усиленно подвозить свои резервы.
      В середине июня с Кавказа по железной дороге был переброшен на восточный участок фронта Русской армии конный корпус Жлобы в семь с половиной тысяч шашек на прекрасных конях.
      Этот корпус вместе с приданными ему кавалерийскими и пехотными частями XIII-ой Советской армии начал теснить донцов и проникать в глубь расположения Русской армии.
      Генерал Врангель отдал директиву, в которой главная роль отводилась генералу Кутепову. Ему было приказано произвести необходимую перегруппировку своих войск, охватить ими со всех сторон конницу Жлобы и на рассвете 20-го июня нанести ей решительный удар.
      Пехота должна была разгромить кавалерию.
      Всю ночь части 1-го корпуса бесшумно двигались и накапливались, как грозовые тучи. В заснувшей немецкой колонии был ярко освещен только один дом, где неумолчно стучали телеграфные аппараты, и по проволокам несся к войскам повелительный ток.
      Пропели третьи петухи. А. П. вышел из штаба. Аппараты смолкли. Наступило напряженное затишье. Ухо ловило каждый звук. Вот заиграла в конце деревни пастушья свирель. На ее нужный зов откликнулось радостное мычанье. Послышался скрип ворот, стук калиток. Вдруг в глубине неба точно хлопнул огромный бич. Оборвалась свирель, шарахнулось стадо, дробными копытцами засеменили овцы. Удары бича все настойчивее гнали с неба предутренний сумрак. Наконец, брызнуло золотом июньское утро. Непрерывный рокот встретил восходящее солнце.