В конвое генерала Кутепова, куда принимались офицеры по личному указанию А. П., было два еврея - офицеры первопоходники, бывшие студенты.
      XI.
      После падения Харькова все внимание красного командования обращается на Южный фронт.
      - Наш Южный фронт переживает сейчас тяжелый кризис,- указывал Троцкий, а Революционный военный совета 13-ой армии отмечал в своем приказе, что "серьезность положения требует безотлагательного принятия самых драконовских мер".
      Для поднятия боеспособности Красной армии, Троцкий привлек к сотрудничеству офицеров Генерального штаба и мобилизовал строевых офицеров Царской армии, а чтобы обезопасить советскую власть от измены, он сковал души начальников из бывших офицеров страхом за судьбу своих близких. Каждому такому начальнику под личную расписку сообщалось, что "его измена и предательство повлечет за собою арест его семьи".
      Стала создаваться трехмиллионная Красная армия по законам военной науки.
      Был проведен принцип единого командования, была создана стройная организация войсковых частей с суровой дисциплиной, приступленно к принудительным наборам, выработаны военные уставы и подробные тактические указания для Красных армий. Но большевицкое миропонимание наложило свою печать на творение Троцкого - духовные начала, воинский дух и духовное единомыслие, только одни создающие прочное единство армии, в Красной армии отсутствовали. Их и не могло быть, так как у красноармейской массы не было с коммунизмом ни кровной исторической связи, ни общего с ним идеала, способного вызвать одинаковые мысли и действия.
      На одном заседании Троцкий поучал и требовал от красных командиров:
      - Вам нужно добиться, чтобы в Красной армии каждый солдат знал, что в основе всего мира, во всем разнообразии его явлений, лежит повинующаяся своим внутренним законам материя, а вся вера человека в духовное начало есть только суеверие, внутренняя вошь, которая ослабляет человека еще более, чем внешняя...
      Красная армия Троцкого - это был вооруженный Красный Робот из механически спаянной людской массы с вкрапленными в нее коммунистическими ячейками, с помощью которых, как через чувствительную пластинку, он приводился в движение. Чтобы в движении эта неодухотворенная масса не распалась, она была скреплена беспощадным террором.
      В Рабоче-Крестьянской армии всем комиссарам и командирам было предоставлено право безо всякого суда расстреливать на месте каждого красноармейца не только за неисполнение приказания, но и за ропот против продовольствия. В каждой части, как общее правило, должен был стоять наготове резервный батальон и открывать пулеметный огонь по своим отступающим цепям. В случае дезертирства была только одна кара - расстрел и конфискация всего имущества у семьи дезертира.
      Пленные красноармейцы говорили:
      - Как не будешь воевать против вас, нам податься некуда.. Коммунисты или тебя самого уничтожать, или твоих изведут.
      Затаенная ненависть красноармейцев к комиссарам и коммунистам часто прорывалась. Красноармейцы, окруженные добровольцами, перед сдачей в плен перебивали свой командный составь. Но те же самые красноармейцы, становясь солдатами Добровольческой армии, если попадали в плен к большевикам, почти никогда не выдавали своих офицеров и всячески помогали им слиться с пленной толпою солдат.
      Неодухотворенные советские войска и сражались безо всякого боевого порыва. Если продвижение вперед до некоторой степени подымало дух красноармейцев, то не из за приближающегося момента торжества советской власти, а исключительно потому, что при скором окончании гражданской войны они надеялись на отдых и мирную жизнь. Красноармейцы определенно заявляли:
      - Только бы война скоре кончилась, а нам все равно, кто победит, кадеты, или комиссары.
      Красноармейцы давили добровольцев лишь своею массой...
      В результат лихорадочной деятельности Троцкого, перед фронтом 1-го корпуса вновь появились многочисленные красные войска. Они были усилены войсками, переброшенными с Западного фронта и с фронта Колчака.
      А. П. все время очень внимательно следил за противником. В оперативном отделении своего штаба два раза в день, утром и вечером, он останавливался около карты, лежащей на столе офицера, заведующего войсковой разведкой, и спрашивал:
      - Ну, как вверенные вам красные войска?
      В конце июля этот офицер доложил А. П. о произведенной перегруппировке советских войск и о всех данных, по которым можно было предположить о готовящемся наступлении красных. А. П. внимательно выслушал, переспросил и, как всегда, улыбнувшись только одними глазами, сказал:
      - Смотрите, повешу вас, если вы напутали...
      Как раз в эти дни командующий армией Май-Маевский, страдавший недугом запоя, был болен! А. П. на свой страх и риск решил предупредить удар красных.
      28-го июля генерал Кутепов отдал приказ 1-му корпусу:
      - Перейти в решительное наступление, сбить противника с занимаемых позиций и выйти на линию Ольховатка - Ржава - Обоянь - Сумы - Лебедянь... Частям корпуса быть готовыми к переходу в наступление к утру 31-го июля.
      31-го июля бои начались. Захваченные в советских штабах приказы, телефонограммы, донесения и журналы военных действий выяснили всю задуманную операцию большевиков.
      - Солдаты Южного фронта, - писал Троцкий в стиле старого полководца, - для вас пробил час решительных действий. Белогвардейские банды должны быть раздавлены. Теснее сомкнитесь в ряды. Советская республика ждет ваших подвигов и вознаградит вас по заслугам. Вперед, к победе !
      Революционный военный трибунал Южного фронта "с целью разгромления противника" выработал такой план:
      Из 8-ой и 13-ой армий была выделена ударная группа под командою помощника командующего Южным фронтом, бывшего генерала Селивачева. Эта группа из 33-х полков 42-й, 12-й, 15-й, 3-й дивизий и Симбирской бригады должны были отрезать Кутеповский корпус от Донской армии и захватить район Короча - Белгород Волчанск - Купянск. 13-я и 16-я дивизии должны были двигаться в Валуйкам в сторону Донцов.
      В лоб добровольцев должны были бить "части крепостного райoна" из 2-х полков отдельной кавалерийской бригады, из 3-х полков особой бригады Курского участка, 7-ми отдельных полков и отрядов с 34 бронепоездами.
      На левый фланг 1-го корпуса должны были наступать 13-ая и 14-ая армии. По выработанному совместному плану командующих этими армиями, на станцию Готня должны были обрушиться 9 полков 9-й дивизии и 3 полка 41-й дивизии, а 6 полков 7-й дивизии, которая с 24 часов 31-го июля поступала в подчинение командующему 13-й армией, должны были развивать успех.
      На 7-ую стр. дивизию красное командование возлагало особую надежду. Эта дивизия была переброшена с Восточного фронта, где она в районе Воткинска стояла в резерве, приводилась в порядок в производила все время усиленные занятия. В районе Курска каждый полк этой дивизии был доведен до 1200 штыков, и вся дивизия продолжала деятельно готовиться к боям. Настроение в полках 7-ой дивизии, по записям в журнале военных действий, было бодрое и крепкое, полки ехали из Сибири "на новый страх белогвардейским гидрам". Незадолго до большевицкого наступления сам Троцкий делал смотр этой дивизии.
      Южнее ст. Готня - в районе станции Баромля - должны были наступать 6 полков группы Пархоменко, 2 полка конной бригады Гусева и 8 отдельных полков и отрядов с 2-3 бронепоездами. Всего на левый фланг 1-го корпуса должны были наступать 34 полка.
      Таким образом, Кутеповский корпус по общему плану охватывался кольцом, отрезывался от Харькова и должен был быть раздавлен 80-ю полками 57 бронепоездами.
      Общее наступление красных войск должно было начаться 3-го августа.
      Всего за три дня до начала этой операции красных генерал Кутепов сам перешел в наступление и спутал все расчеты большевиков.
      Части 1-го корпуса 31-го июля стремительным ударом в ст. Готня - ст. Баромля обрушились на советские полки и разбили их. Остатки полков 14-ой армии добровольцы погнали на Северо-Запад, а полки 9-й дивизии на Северо-Восток, открывая себе дорогу на Курск. 7-я стр. дивизия была вынуждена втянуться в бой, но скоро от нее остались лишь "разрозненные части". В своем преследовании красных 1-ый корпус захватил станцию Ворожба и тем самым отрезал большевицкие армии левобережной Украины от армии Южного фронта.
      Своим ударом генерал Кутепов уничтожил западную группу противника, обеспечил свой левый фланг и выиграл несколько дней для того, чтобы совершить необходимую перегруппировку своих войск для встречи врага в восточном направлении.
      В стыке 1-го корпуса и Донской армии с 3-го августа уже двигалась лавина красных.
      Не встречая сопротивления и видя только одни маячившие разъезды добровольцев, красные уже заняли Валуйки - Купянск - Волчанск и подошли к Короче и Белгороду. Они вышли глубоко в тыл 1-го корпуса и уже были в 40 верстах от "белого Харькова", красные же разъезды подходили еще ближе...
      Но уже к этому времени была закончена переброска, частей 1-го корпуса. Напор красных с Севера сдерживали небольшие заслоны, а главные силы 1-го корпуса были сосредоточены в Короче. Харьков с Востока был оставлен совершенно незащищенным.
      Красные не решились двинуться на Харьков, имея над собою противника. Начались жестокие бои у Белгорода и Корочи. Под прикрытием этих боев высшее белое командование, учитывая создавшееся положение и силы противника, заканчивало переброску в этот район Конного корпуса генерала Шкуро численностью до 3-х тысяч сабель.
      1-ый корпус вместе с Конным рядом маневров окружил противника, сломил его сопротивление, и ко 2-му августа разбитые советские части лишь напрягали усилия, чтобы прорваться на Северо-Восток.
      После этих боев восточный фланг Красной армии под Курском оказался обнаженным, 1-ый корпус получил свободу маневрирования и, несмотря на 30-ти дневные бои, части корпуса снова устремились вперед.
      - Ни массы красных войск, брошенных против 1-го корпуса из ближайшего тыла, из глубоких резервов и с Восточного фронта, ни сила Курских укреплений не могли остановить ваш порыв - доблестные войска, - так говорил приказ генерала Кутепова от 7-го сентября. В этот день пал "красный Курск".
      Трофеи 1-го корпуса были - 15 тысяч пленных, 60 орудий, 100 пулеметов и 4 бронепоезда.
      За боевые отличия, оказанным во время Харьковской операции, А. П. был произведен в чин Генерал-Лейтенанта.
      {91}
      XII.
      Мертвящее дыхание большевиков опалило Курск сильнее, чем Харьков. Курск был точно пришибленный. На пустынных улицах стояли, как нищие на паперти облупленные дома в царапинах и серых подтеках от содранных вывесок. Разбитые окна заложены грязным тряпьем. В одном квартале торчали одни обгорелые стены.
      - Здесь была Чека, - говорили жители, - чекисты перед своим уходом облили здание керосином и подожгли. Весь квартал сгорел...
      В развалинах находили обуглившиеся кости.
      Оживление в городе было только на базаре. Тут продавалась жалкая снедь и всякая рухлядь. Среди снующего народа женщины с усталыми лицами нерешительно предлагали кружева, белье из тонкого полотна и кое-какие драгоценности...
      К генералу Кутепову шли горожане со всеми своими нуждами, и около штаба постоянно стояли кучки людей.
      Как-то из штаба вышел на улицу офицер. Часовые около дверей стукнули ружьями. Из небольшой толпы около штаба отделилось трое крестьян и пошли вслед за офицером. Дорогой они переговаривались и размахивали руками. Когда офицер присел на скамью в городском саду, эти крестьяне подошли к офицеру и сняли шапки.
      - Здравствуйте, в чем дело? - спросил офицер.
      - Да вот мы хотим побеспокоить вашу милость, - сказал один с нависшими бровями и с седой бородой.
      - Пожалуйста, - ответил офицер. - Присаживайтесь.
      - Спасибо на добром слове, - ответил седой, - мы и так постоим. Скажите нам, а вы кто будете, начальник или как?
      - Нет, я не начальник, но служу в штабе.
      - То-то вот я и говорил землякам, что чин то на вас небольшой, а они мне ему, мол, часовые ружье на караул взяли. Просчитались маленько... Так значить, Ваше Благородие, ты в штабе служишь - это выходит, что у главного генерала Кутепа, который всем тут заворачивает. Так что ли?
      - Да, служу у генерала Кутепова, - улыбнулся офицер.
      - Мил человек, - сказал тот же старик, - уже присаживаясь на скамью, - а ответь ты нам по душе. Дело у нас не маленькое, послали нас в город наши мужички - идите, мол, ходоками и разузнайте все доподлинно, какие такие Деникинцы и белогвардейцы, а главное, как у них самый набольший решил насчет земли. У нас на селе большое беспокойство. Землю то нам отдавать придется, или нет?
      Офицер ответил, что генерал Деникин идет на Москву, чтобы сбросить власть комиссаров и установить по всей России закон и порядок, которые обеспечили бы каждому гражданину свободную жизнь и труд, а потом, когда Россия поуспокоится, тогда созвать от всего народа собор, который и изберет себе ту власть, какую он захочет. Тогда же выборные народа окончательно решать, как быть с землей. А до тех пор генерал Деникин так велел - пусть вся помещичья земля, какую сейчас обрабатывают крестьяне, остается в их владении, но чтобы они отдавали помещику треть своего урожая - третий сноп.
      - Так, так, - кивали головами мужики. - Да ведь долго придется ждать этого самого собора, да и как он еще решит, ничего неизвестно... Небось будут выбирать в него того, кто погорластее...
      Ну, а до тех пор, значит, помещику плати хлебом за его землю. Так, так... А у тебя самого поместья то были? - Ну, коли нет, так я тебе скажу, неправильно вы решили с землей. Сам посуди, к примеру, недалече от нас было большое поместье известных господ... Конечно, мужики при большевиках усадьбу то разорили. И приехал теперь туда их барин да с черкесами. Мужички, понятное дело, испугались. Вышли барину навстречу, иконки ему отдают, что из хором взяли, говорят - берегли, может твое родительское благословение было, опять таки хлеб-соль несут на блюде. Ну, а барин их, как закричит на мужиков, аж багровым стал, - вы, сукины дети, весь мой барский дом разграбили, а теперь суете мне вашу июдскую хлеб-соль...
      Отшвырнул он блюдо и взял только иконки, да и то, говорить, их вновь святить надо, опоганили, мол, своими руками... Кричал, кричал, а потом требует - выдать мне всех ваших зачинщиков. Ему мужики говорят, - все, барин, виновны, всем миром шли на усадьбу... А барин говорить, коли так, всех перепорю... И драли же потом мужиков нагайками эти самые черкесы, не приведи Бог... Конечно, и баб похлестали... А когда барин уезжал, наложил на мужиков аренду и аренду большую, да еще штраф приказал платить... Мужички хотят жаловаться, а к кому пойдешь? - Нету теперь ни на кого управы...
      - Ну а при большевиках что же лучше было? - спросил офицер.
      - При большевиках не скажу лучше. Не то что скотине иди хлебу, скамейке своей перестали быть хозяевами, однако земля то, говорят большевики, ваша, теперь навсегда... Да и как тебе еще сказать - это верно, что нажрались они за наш счет и насосались здорово, ну а голодные мухи те жалят злее... Взять вот подводную повинность, измучили вы ею, возят и возят вас наши мужики, кони ослабли, работа в поле стала... Скот тоже отбираете и режете... Оттого молодые и подаются к большевикам ...
      Ну, господин хороший, просим прощения на нашем мужицком слове. Не обессудьте... Давай Бог...
      Старик протянул руку офицеру и простился.
      - Вот тебе и наша народная опора, - подумал офицер и пошел в штаб.
      На фронте 1-го корпуса наступили дни сравнительного затишья. Полки приводили себя в порядок. В Курске, не в пример Харькову, в Добровольческую армию записывались горожане. Пополнялся и офицерский состав. Офицеры или перебегали из Красной армии, или же быстро сдавались во время боев при всяком удобном случае. Охотно шли к добровольцам на регистрацию и те офицеры, которые все время скрывались от большевиков. Всех таких офицеров добровольцы называли "трофеями". Это "трофеи" являлись в Белую армию смущенными, но с искренним желанием искупить свои вольные или невольные грехи перед нею. Это настроение бывших офицеров быстро угасало. По распоряжение высшего начальства они должны были проходить через реабилитационные комиссии.
      - А там, - говорили офицеры, - нас встречали мордой об стол.
      Дожидаясь для реабилитации своей очереди по два, по три месяца, офицеры сидели в больших городах без жалования и сильно нуждались. Им приходилось заниматься спекуляций или пристраиваться в тылу.
      Штаб генерала Кутепова с перебежавшими или пленными офицерами делал так:
      после краткого опроса офицеру предлагали поступить на выбор в любой полк 1-го корпуса. В этом полку офицера зачисляли в офицерскую роту, где во время боев и происходила его реабилитация. Такие офицерские роты были гордостью полков.
      Солдатами 1-ый корпус пополнялся, главным образом, из пленных красноармейцев, присылал пополнение и тыл. Но команды из тыла приходили почти раздетыми, и во многих запасных частях невозможно было выводить людей на занятия, так как они были босы и без шинелей.
      В Курске один командир батареи умолял интенданта, приехавшего из штаба армии, выдать сапоги его солдатам.
      - Ведь выпал снег, - говорил командир, - как же мои люди на босу ногу могут работать при орудиях?
      Командиру сапог не выдали, а через несколько дней, когда штаб иго корпуса покидал Курск, тот же интендант просил штаб дать ему вагоны для погрузки нескольких тысяч пар обуви.
      Солдатам нечем было сменить свои обовшивевшие рубашки, а на складах лежали огромные запасы белья и бязи еще от прошлой войны...
      На фронте плохо одетые солдаты вопрос с обмундированием разрешали просто они раздевали почти догола не только пленных, но и перебежчиков
      В 1-м корпусе прошел слух, что англичане прислали для офицеров чемоданы с полным обмундированием и всякими походными принадлежностями. В тылу уже все ходили в прекрасных френчах и галифэ, а войскам выдали их, только перед самой эвакуацией Ростова. Многие офицеры ничего не получили. В Новороссийске в последний день его агонии, к генералу Кутепову пришло несколько офицеров с жалобой, что интендант отказал им в выдаче английского обмундирования, несмотря на то, что склады полны им.
      А. П. немедленно дал записку с приказанием выдать этим офицерам полное обмундирование. Когда офицеры пришли в склад, он был уже весь в огне.
      Общая уверенность, что от интенданта ничего не получишь, влекла за собой то, что полки старались обуться и одеться собственными силами. Захватывая у большевиков обозы и склады со всяким имуществом, полки не сдавали своей добычи, а возили ее с собой в обозах, или же загромождали ею железные дороги. Часть добычи "загонялась" в тылу. У офицеров появлялись большие деньги, начинались кутежи. Слишком соблазнительно было после непрестанных боев н походной жизни в грязи и холоде очутиться в светлых ресторанах, с музыкой, вином и женщинами. Скоро опять ехать на фронт, а тут - хоть день, да мой...
      XIII.
      Со взятием Курска 1-ый корпус выдвинулся вперед, как хороший коренник. По бокам его, на пристяжке, шли конные корпуса генералов Шкуро и Юзефовича. Боевой порыв не спадал. Полки 1-го корпуса развернулись в дивизии.
      Неожиданно из штаба армии пришло приказание - выделять из 1-го корпуса шесть полков для отправления их на внутренний фронт, против Махно и Петлюровцев. Для той же цели у Шкуро - соседа справа - была снята бригада Терской дивизии, а у Юзефовича - соседа слева - два полка.
      А. П. всячески протестовал против этого распоряжения, но пришлось подчиниться.
      Генерал Кутепов стоял около карты с размеченными на ней советскими полками и спрашивал:
      - Какие новые красные части прибыли на фронт 1-го корпуса? Штаб армии приказывает взять Орел.
      - Ваше Превосходительство, - отвечал офицер, - на нашем фронте те же советские дивизии, что мы расколачивали много раз. Хотя они и пополнены, но Орел вы можете взять, хоть завтра. Однако Орел брать нельзя, все полученные сведения подтверждают, что на левом фланге корпуса, под Карачевым, высаживается Латышская дивизия, а на правом фланге, в нашем стыке с донцами, сосредотачивается Конная армия Буденного.
      А. П. расставил ноги и стал хлопать себя по шее правой ладонью:
      - Об этом я только что говорил по прямому проводу со штабом армии. Говорил , что я Орел возьму, но мой фронт выдвинется, как сахарная голова. Когда ударная группа противника перейдет в наступление и будет бить по моим флангам, то я не смогу маневрировать - часть своих полков мне и так пришлось оттянуть к соседним корпусам после того, как их ослабили, да у меня самого отняли шесть полков... А мне все-таки приказали взять Орел.
      - Ваше Превосходительство, а наша кавалерия сосредотачивается против Конной армии Буденного?
      - Когда она еще сосредоточится! - А П. махнул рукой, круто повернулся и ушел.
      1-ый корпус повел наступление. Красные отчаянно сопротивлялись. Подпускали цепи добровольцев на 30-40 шагов и шли в штыковые атаки...
      Полковник Туркул со своими "Дроздами" разбивал один советский полк за другим и захватил три бронепоезда. Полковник Скоблин с Корниловцами ворвался в Орел...
      1-го октября Май-Маевский прислал поздравление:
      - Орел - орлам !
      А генерал Кутепов возвратился с фронта сумрачным...
      Преследуя красных, добровольцы уже вступили в Тульскую губернию.
      Пятаков - член Револющонного Военного Совета Южного фронта рвал и метал. Он выкрикивал по прямому проводу штабу армии:
      - У вас делается чорт знает что - истерика и полный беспорядок... Все ваши отговорки о малочисленности дивизий бессмысленны. Ваши и белые штыки подсчитаны, перевес на вашей сторон... По поручению Реввоенсовета Республики приказываю - всех командиров и комиссаров, вплоть до полковых, за отступление расстреливать на месте... Добейтесь, чтобы войска легли целиком, но не отступали, пока им не прикажут... Объясните всем, что сейчас предстоит операция, от которой зависит исход борьбы с белыми... Ваши бессмысленные и преступные отступления могут сорвать эту операцию.... Довольно миндальничать...
      Красное командование приступило к выполнению своей решительной "операции" на Южном фронте.
      В начал октября десять тысяч штыков и три тысячи сабель Латышской дивизии обрушились на левый фланг 1-го корпуса, а вся конница Буденного бросилась в стык добровольцев и Донской армии.
      Перешли в наступление и все другие советские полки. Добровольцы упорно отбивались, но тончайшая нитка их трехсотверстного фронта стала ежеминутно рваться. Кавалерия Буденного взяла у донцов Воронеж и вышла в тыл 1-му корпусу. 1-ый корпус стал отходить от Орла.
      В штабе 1-го корпуса шло совещание. Начальник штаба обрисовал общую картину фронта 1-го корпуса и попросил своих офицеров высказаться по поводу создавшегося положения.
      - Ваше первое слово, - обратился начальник штаба к самому младшему по чину офицеру.
      - Мое мнение таково, - начал тот, - прежде всего надо приказать всем штабам выйти из вагонов, а свои обозы, больных и раненых отправить, как можно дальше в тыл. Затем, собрать в один кулак все наши полки и обрушиться ими на Латышскую дивизию. Латыши уже сильно потрепаны Корниловцами, и 1-ый корпус, без сомнения, уничтожит всю Латышскую дивизию. Все остальные советские полки будут потом не страшны. Мы снова возьмем Орел, и, не задерживаясь в нем, нам надо идти быстрым маршем на Москву. За Орлом, кроме только что мобилизованных частей, мы никого не встретим и Москву мы возьмем. Это произведет сильнейшее впечатление на все красные армии. Карты большевиков будут спутаны, советские войска потеряют управление. Действительно кавалерия Буденного будет громить наши тылы, но с нею быстро случится то же, что было с казаками Мамонтова, - у нее разбухнут обозы от награбленного добра, и весь ее порыв спадет. Удар Буденного по Харькову был бы даже полезен для тыла, пришлось бы многим поневоле взяться за винтовки...
      - Штаб армии никогда не согласится на ваш план, - прервал кто-то говорившего.
      - Об этой операции надо только предупредить штаб армии, а потом немедленно порвать с ним все провода...
      С мнением младшего офицера никто не согласился.
      Нисколько лет спустя, в кругу близких людей генерала Кутепова, зашел разговор о том, что каждому человеку судьба посылает пять минут, ухватив которые человек может добиться высшей удачи во всей своей жизни. Так бывает в азартных играх, в любви, в политике. Если же человек упустит эти пять минут, то очень редко или почти никогда не бывает так, чтобы судьба смилостивилась и снова подарила такие же пять минут.
      - А скажите, - спросил А. П., - по вашему, у меня были эти пять минут?
      - Ваше Высокопревосходительство, - ответил А. П. его бывший штабной офицер, - помните обстановку под Орлом, не там ли давала вам судьба ваши пять минут?
      - Если бы я пошел тогда на Москву, то каких бы собак на меня вешали в случай неудачи, - проговорил А. П.
      - Конечно, при неудаче, на вас валили бы всю вину за трагический конец вооруженной борьбы с большевиками, - ответил офицер, - но нас тогда давно бы не было в живых, все бы легли костьми, ну, a при удаче, победителей не судили бы...
      XIV
      Чем дальше откатывался 1-ый корпус, тем больше в нем волновались и недоумевали. Подкрепления не шли, полки, взятые на внутренний фронт, оттуда не возвращались.
      На всех офицеров, приезжавших из командировки, набрасывались с расспросами :
      - Ради Бога, расскажите, что делается в тылу? - Неужели там не могут справиться с разбойником Махно собственными силами - ведь нас ржут без ножа.
      - Э, батенька мой, - отвечали, тыл во всю работает. Одни сидят в канцеляриях и стучат на машинках не хуже, чем мы на пулеметах, а другие спасают Poccию за чашкой кофе и нашими спинами. Рестораны и улицы гудят народом, а вот, чтобы взять винтовку в руки, никто не может - у каждого в кармане свидетельства о неизлечимых болезнях или о том, что он незаменимый специалист по спасению России. Ну, а в свободное от занятий время все спекулируют, чем только можно...
      Что же Деникин глядит и все его бояре думающие?
      - Гнать в три шеи этих бояр... Деникин в гору, семеро под гору... нет, на старых дрожжах теста не подымешь.
      Из тыла привозили копии писем с беспощадной критикой стратегии Деникина. Эти письма, будто бы, писал командующий Кавказской армией генерал Врангель. В их подлинности сомневались.
      - Не станет же Врангель в такой тяжелый момент подрывать авторитет Главнокомандующего.
      - Ну, если не Врангель, - отвечали, - так его клевреты, - и называли фамилии.
      Тогда возмущались:
      - Эх, ослабел наш старик! Подвесить бы ему парочку генералов, живо бы все в порядок пришло.
      Корпус генерала Кутепова продолжал свой отход, все время находясь под ударом справа всей Конной армии Буденного. Продолжала наседать и вся ударная группа большевиков, особенно Латышская дивизия.
      - Без латышей, - показывали пленные, - мы давно бы отскочили за Москву.
      Большинство латышей было партийными коммунистами, и советская власть считала их своим оплотом. Их хорошо одевали и кормили, и платили жалованье золотом. Латыши упорно дрались и ходили в штыковые атаки.
      Однажды, в штаб одного полка, привели пленного латыша. Он был сбит ударом приклада в грудь, под ложечку, и упал навзничь, заглатывая воздух, как рыба на песке.
      При обыске нашли у латыша партийный билет, десятирублевые золотые и замшевый мешочек с бриллиантами.
      Командир полка приказал латыша расстрелять. Офицер, приведший пленного, заикнулся, что, быть может, его следует отправить в штаб корпуса для дополнительного опроса.
      - А вы забыли, - обрезал его командир, - как прошлый раз трое таких молодцов вырвали винтовки у конвойных и их перекололи? Да и откуда я возьму людей рассылать с пленными?
      К латышу подошли солдаты.
      - Ну, идем, - сказал один из них.
      Латыш повернулся и увидел офицера, взявшего его в плен. Латыш быстро засучил левый рукав куртки и снял с руки браслет с золотыми часами. Он повернулся к офицеру и сказал:
      - Возьмите себе на память. Пусть владеет моими часами офицер, а не эти, - латыш указал пальцем на солдата, - переметные сумы. Сегодня они у вас а завтра у нас...
      - Нечего разговаривать, - крикнул командир, - марш!
      - Виноват, господин полковник, - сказал латыш. - Прошу вас только, чтобы меня расстреляли, как солдата, а не в затылок.
      В это время офицер протянул командиру подаренные часы.
      - Господин полковник, посмотрите, а какая надпись на часах.
      На задней крышке часов было выгравировано: Лучшему солдату Красной армии Лев Троцкий.
      - Командир прочел надпись вслух и посмотрел латышу прямо в глаза. Тот выдержал взгляд.
      - Так вот ты какой, братец, - протянул полковник, - хорошо, твою просьбу исполню. Прикажите, - обратился он к своему адъютанту.
      Латыша окружили три солдата и вместе с унтер-офицером повели его на задворки.
      - Эй, - крикнул унтер-офицер, - лопату принесите!
      - Ишь ты латышская морда, - ворчал один конвоир, - отъелся на русских хлебах, да еще ругаешься переметными сумами. Бога бы лучше вспомнил перед смертью.
      Подошли к плетню.
      - Стой, - скомандовал унтер-офицер. - Ты, - кивнул он головой латышу, становись у ветлы, да скидавай куртку, нечего зря портить хорошую вещь.
      - Оно бы приказать снять штаны и сапоги, - сказал ворчавший солдат.
      - Чего там душу томить, потом снимешь, - ответил другой.
      - Да, стягивай потом с мертвеца, - опять заворчал первый.
      Латыш снял куртку и бросил ее в сторону. Он стал спиной к ветле, выставил ногу вперед и оперся на нее. Правой рукой схватился за рубашку на груди...
      Раздался залп. Латыш качнулся, схватился за грудь уже обеими руками, но не упал, а прислонился спиной к ветле. Его белые губы прыгали, из них вырывались непонятные слова...
      Солдаты глядели растерянно.
      - Вот, мерзавцы, промазали! - крикнул унтер-офицер. Он выхватил револьвер, подбежал к латышу и сзади в упор выстрелил в затылок.