Джон Кристофер

Огненный бассейн

Глава 1.

План действий.

Везде звучала вода. Иногда это был слабый шепот, слышный только из-за тишины вокруг; иногда причудливое отдаленное журчание, как будто какой-то гигант разговаривал с собой в глубинах земли. Но в некоторых местах журчание звучало чисто и громко, и было видно течение в свете масляных ламп: вода вырывалась из-под каменной стены и падала с крутого обрыва водопадом. А кое-где вода лежала спокойно в черных глубинах… капли падали бесконечные столетия и будут падать еще бесконечно долго.

Меня освободили от охраны для участия в совещании, и поэтому я шел по тускло освещенному коридору поздно и в одиночестве.

Потолок пещеры, где происходило совещание, уходил во тьму, которую не могли рассеять лучи наших слабых ламп; мы сидели под конусом ночи, в которой не сверкала ни одна звезда. На стенах мерцали лампы, такие же стояли на столе, за которым на самодельных деревянных стульях сидели Джулиус и его ближайшие помощники. Джулиус встал, чтобы поздороваться со мной, хотя многие физические действия причиняли ему неудобство или даже боль. Ребенком он упал в пропасть и на всю жизнь остался калекой. Сейчас он был стариком, седоволосым, но розовощеким от долгих лет, проведенных в разреженной атмосфере Белых гор.

– Садись рядом, Уилл, – сказал он. – Мы только начали.

Прошел месяц с тех пор, как мы с Бинполом пришли сюда. Вначале я рассказал Джулиусу и другим членам совета все, что я знал, и передал образцы зеленого воздуха хозяев и воды из города, которые мне удалось принести с собой. Я ожидал немедленных действий, хотя не знал, каких именно. К Земле приближался большой корабль с родной планеты хозяев. Он вез машины, которые превратят земную атмосферу в пригодную для дыхания хозяев, чтобы они смогли выйти из-под защитных куполов своих городов. Люди и все другие живые существа Земли задохнутся. Мой хозяин сказал мне, что корабль прибудет через четыре года. Времени оставалось мало.

Джулиус как будто обращался ко мне, отвечал на мои сомнения. Он сказал:

– Я знаю, многим из вас не терпится. Так и должно быть. Мы знаем, какая огромная задача стоит перед нами, знаемее важность. Не может быть никаких извинений для неоправданной траты времени. Важен каждый день, каждый час, каждая минута.

Но не менее важно и другое. Именно потому, что события так торопят, мы должны все тщательно обдумать, прежде чем начать. Мы не можем допускать неверных ходов. Поэтому совет долго и напряженно думал, прежде чем выработать план действий. Сейчас я расскажу вам о нем в общих чертах, но у каждого из вас есть в нем своя роль, и об этом он узнает позже.

Он замолчал, и я увидел, как встал кто-то из сидящих за столом. Джулиус спросил:

– Вы хотите говорить, Пьер? Вы знаете, позже для этого будет возможность.

Когда мы в первый раз пришли в Белые горы, Пьер был членом совета. Это был смуглый человек с трудным характером. Мало кто решался спорить с Джулиусом, а он мог. Я знал, что он был против нашей экспедиции в город золота и свинца и против решения покинуть Белые горы. В конце концов, он вышел из совета или был исключен из него: мне трудно судить об этом. Он пришел с юга Франции, из тех гор, что находятся на границе с Испанией. Пьер сказал:

– То, что я собираюсь сказать, Джулиус, лучше сказать сейчас, чем потом.

Джулиус кивнул:

– В таком случае говорите.

– Вы сказали, что совет познакомит нас с планами. Вы говорили о нашем участии в планах, о том, что каждому из нас отведена своя роль. Я хочу напомнить вам, Джулиус: перед вами свободные люди, а не люди в шапках. Нам следует не приказывать, а спрашивать у нас. Не только вы и ваш совет должны решать, как сражаться с треножниками. Есть и другие, у которых хватит мудрости. Все свободные люди равны, и им должны быть предоставлены равные права. Этого требует не только справедливость, но и здравый смысл.

Он замолчал, но продолжал стоять среди более ста человек, собравшихся в подземном зале. Снаружи царила зима, холмы покрыл снег, но здесь мы были защищены толстым слоем скал. Здесь температура никогда не менялась, и одно время года ничем не отличалось от другого.

Джулиус помолчал недолго, потом сказал:

– Свободные люди правят собой по-разному. Живя и работая совместно, они должны частично отказаться от своей свободы. Разница между нами и людьми в шапках в том, что мы отказываемся от нее добровольно, с радостью, ради общей цели, Тогда как их разум порабощен чуждыми существами, которые обращаются с ними, как со скотом. Есть и другая разница. Свободные люди отказываются от своей свободы лишь временно. И делают это по согласию, а не из-за хитрости или силы. И это соглашение всегда может быть расторгнуто.

– Вы говорите о соглашении, Джулиус, – сказал Пьер, – на чем основана ваша власть? На совете. А кто назначил совет? Сам совет под вашим контролем. Где же тут свобода?

– На все свое время, – ответил Джулиус, – будет время обсудить и вопрос, какую форму правления нам избрать. Но этот день придет лишь тогда, когда будут уничтожены те, кто сегодня правит человечеством. До этого у нас нет возможности для обсуждения и споров.

Пьер начал что-то говорить, но Джулиус поднял руку и заставил его замолчать.

– Сейчас не должно быть разногласий и сомнений. Возможно, то, что вы говорите, справедливо, независимо от мотивов, которыми вы руководствуетесь; соглашение заключается свободными людьми и может быть расторгнуто. Оно может быть и подтверждено. Итак, я спрашиваю: пусть тот, кто сомневается в праве совета говорить от имени всех, встанет.

Он замолк. В пещере наступило молчание, слышался только бесконечный отдаленный шум воды. Мы ждали. Никто не встал. Когда прошло достаточно времени, Джулиус сказал:

– Вам не хватает поддержки, Пьер.

– Сегодня. Но посмотрим, что будет завтра. Джулиус кивнул.

– Вы хорошо сделали, что напомнили мне. Поэтому я спрошу еще кое о чем. Я прошу вас признать совет нашим правительством, пока не настанет время, когда те, что называют себя хозяевами, потерпят полное поражение. – Он помолчал. – Прошу встать тех, кто за это.

На этот раз встали все. Итальянец по имени Марко сказал:

– Я предлагаю изгнать Пьера за сопротивление воле общины.

Джулиус покачал головой:

– Нет. Никаких изгнаний. Мы нуждаемся в каждом человеке. Пьер тщательно исполнит свой долг, я знаю это. Слушайте. Я расскажу вам о нашем плане. Но вначале Уилл расскажет вам о том, как выглядит изнутри город наших врагов. Говори, Уилл.

Раньше меня просили временно хранить молчание и не отвечать на расспросы. В обычном состоянии мне было бы это нелегко. Я разговорчив по природе, а голова моя забита чудесами, которые я видел в городе, – чудесами и ужасами.

Но настроение мое в это время не было нормальным. На обратном пути с Бинполом вся моя энергия уходила на преодоление трудностей и опасностей, на размышления не оставалось времени. Но после возвращения в пещеры стало по-другому. В мире вечной ночи и тишины я смог думать, вспоминать и чувствовать угрызения совести. Я обнаружил – мне не хочется говорить с другими о том, что я видел, и о случившемся.

Теперь, услышав предложение Джулиуса, я смутился. Начал неуверенно, с остановками и повторами. Но постепенно я успокоился и заметил, с каким напряжением они слушают меня. Меня самого увлекли воспоминания об этом ужасном времени, о том, как ужасно было сгибаться под тяготением мира хозяев, потеть в неуемной жаре и влажности, смотреть, как слабеют и падают другие рабы, не выдержав напряжения, и знать, что меня ждет такая же судьба. Такой оказалась и судьба Фрица. Бинпол позже сказал, что я говорил страстно и легко, что обычно мне не свойственно. Когда я кончил и сел, наступила тишина, которая говорила о том, как глубоко поражена услышанным аудитория.

Потом снова заговорил Джулиус.

– Я хотел, чтобы вы выслушали Уилла, по нескольким причинам. Одна из них: его рассказ – это свидетельство очевидца. Вы сами слышали и убедились в этом. Он все это видел. Другая причина: я хотел подбодрить вас. Хозяева обладают колоссальной властью и силой. Они преодолели неизмеримые расстояния между звездами. Наша жизнь по сравнению с их долгой жизнью кажется танцем бабочки-однодневки над текущей рекой. И все же…

Он замолчал и с удивительной улыбкой посмотрел на меня.

– И все же Уилл, обычный парень, не умнее большинства, даже меньше других ростом, он, этот Уилл, ударил и убил одного из чудовищ. Ему, конечно, повезло. У хозяев есть место, уязвимое для удара, и Уиллу удалось узнать о нем. Но остается фактом, что он убил одного из них. Они вовсе не всемогущи. Этот факт должен подбодрить нас. То, чего Уилл добился благодаря удаче, мы можем достигнуть подготовкой и решительностью.

Это приводит меня к третьему пункту, к третьей причине, по которой я хотел, чтобы вы послушали Уилла. Это тем более существенно, что речь пойдет о неудаче. – Он посмотрел на меня, и я почувствовал, что краснею. Джулиус спокойно и неторопливо продолжал: – Хозяин стал подозревать Уилла, найдя в его комнате записи о городе и его обитателях. Уилл не думал, что хозяин зайдет в его комнату, где ему приходится надевать маску; но это было поверхностное суждение. Уилл знал, что его хозяин больше других заботится о рабах, что он уже раньше бывал в убежище, организуя там мелкие удобства, и, следовательно, мог побывать еще раз. Следовало предположить, что он зайдет туда еще и обнаружит книгу с записями.

Он говорил спокойно, размышляя, а не критикуя, но тем больший стыд и замешательство я ощущал.

– Уилл с помощью Фрица сумел наилучшим образом использовать ситуацию. Он бежал из города и сообщил нам сведения, ценность которых невозможно определить. Но можно было добиться и большего. – Глаза Джулиуса снова остановились на мне. – Если бы все было рассчитано заранее, Фриц тоже мог бы вернуться. Он передал часть своих сведений через Уилла, но, конечно, лучше было бы, если бы он рассказал обо всем сам. В нашей борьбе ценна каждая крупица знаний.

Затем Джулиус говорил о том, что у нас мало времени, что из глубин космоса приближается большой корабль, а с ним смерть для всего живого на Земле. И он сообщил нам о решении совета.

Самое главное заключалось в том, чтобы ускорить – в десять, сто, даже тысячу раз, – привлечение к нам молодежи. Для этого пойдут все, кто может, убеждая и обучая молодых людей по всему миру. Должны повсюду возникать очаги сопротивления и вызывать к жизни другие новые очаги. У совета есть карты, и он скажет, куда идти… В особенности необходимы такие очаги по соседству с двумя другими городами хозяев – один за тысячи миль к востоку, другой – за большим океаном на западе. Возникала при этом проблема языка. Возникали и другие проблемы, на первый взгляд, неразрешимые. Но их нужно разрешить. Не должно быть слабости, отчаяния – ничего, кроме решимости отдать последнюю каплю энергии и сил общей цели.

Разумеется, этот курс связан с возможностью насторожить хозяев. Может, они и не станут особенно тревожиться, так как их план близок к осуществлению. Но нам следует подготовиться к контрмерам. У нас должен быть не один штаб, а дюжина, сотня – и каждый должен быть способен действовать самостоятельно. Совет рассеется, и члены его будут переезжать с места на место, встречаясь лишь изредка, с должными предосторожностями.

Такова первая часть плана – мобилизация всех сил, способных бороться, разведка и организация колоний вне пределов досягаемости трех вражеских городов. Но есть и вторая часть, может быть, более важная. Поиски средств для уничтожения врага. А это означает напряженную работу и испытания. Должна быть создана особая база, но лишь непосредственно связанные с ее работой будут знать, где она находится. С ней связаны все наши надежды. Ее мы не смеем обнаруживать перед хозяевами.

– Теперь я сказал все, что мог. Позже вы получите индивидуальные указания и карты. Есть ли у кого-нибудь вопросы или предложения? – закончил Джулиус.

Все молчали, даже Пьер.

– Тогда можно расходиться. – Джулиус помолчал. – Мы в последний раз собрались все вместе. Следующий раз соберемся после выполнения задуманного. Задача наша ужасна и грандиозна, но мы не должны бояться. Ее можно решить. Но только если каждый из нас все сделает для ее решения. Идите, и да будет с вами бог.

Сам Джулиус давал мне инструкции. Мне предстояло отправиться на юг и восток, с вьючной лошадью, выдавая себя за торговца, набирая добровольцев, организуя сопротивление. Потом мне предстояло вернуться с докладом в центр.

– Тебе все ясно, Уилл?

– Да, сэр.

– Посмотри на меня, Уилл.

Я поднял голову. Джулиус сказал:

– Мне кажется, тебе все еще больно от моих слов после твоего рассказа на собрании.

– Я понимаю, что ваши слова были справедливы, сэр.

– Но их не легче переносить, особенно если рассказываешь о храбрости, изобретательности и мужестве, а потом все это оказывается окрашенным в иной цвет.

Я не отвечал.

– Слушай, Уилл. Я сделал это сознательно. Мы сами должны устанавливать себе нормы, и эти нормы должны быть высокими, почти невозможными. Я использовал твой рассказ, чтобы вывести мораль: неосторожность одного человека может погубить всех – не должно быть самоуспокоения; сколько бы мы ни сделали, предстоит сделать еще больше. Но теперь я могу сказать: то, что сделали вы с Фрицем, имеет для нас огромное значение.

– Фриц сделал больше. И он не вернулся. Джулиус кивнул.

– Придется тебе это перенести. Важно, что один из вас вернулся, что мы не потеряли год из того короткого времени, что у нас осталось. Нам всем придется привыкнуть к утратам, а горе должно спаять нас.

Он положил мне руку на плечо.

– Я знаю тебя и поэтому говорю так. Ты запомнишь это, но запомнишь и мои слова на совете. Верно, Уилл?

– Да, сэр. Запомню.

Мы втроем: Генри, Бинпол и я – встретились в найденном мною месте, у расселины высоко в скале; через расселину пробивался дневной свет, его вполне хватало, чтобы мы могли видеть друг друга без помощи лампы. Это место находилось довольно далеко от жилой части пещеры, но мы любили приходить сюда из-за напоминания о внешнем мире; обычно лишь во время дежурств у выходов можно было убедиться в том, что этот мир по-прежнему существует, что где-то есть свет, ветер, дождь. А мы жили в постоянной темноте и непрерывном журчании и капании подземных вод. Однажды, когда снаружи бушевала буря, капли дождя проникли в трещину, и маленький ручеек потек в пещеру. Мы подставили лица под капли, наслаждаясь прохладной влажностью. Нам казалось, что дождь приносит с собой запах деревьев и растений.

Генри сказал:

– Мне предстоит переправиться через западный океан. Мы пойдем на «Орионе» с капитаном Куртисом. Он рассчитал свой экипаж в Англии, остался лишь один моряк с фальшивой шапкой. Вдвоем они приведут корабль в порт на западе Франции, там мы присоединимся к ним. Нас будет шестеро. Земля, куда мы направляемся, называется Америка, а население там говорит на английском языке. А ты, Уилл?

Я коротко ответил. Генри кивнул, очевидно, считая свое поручение более важным и интересным. Я был с ним согласен, но это меня теперь не трогало.

– А ты, Бинпол?

– Не знаю, куда именно.

– Но ты получил назначение? Он кивнул.

– На исследовательскую базу.

Этого и следовало ожидать. Бинпол принадлежал к тем людям, которые нужны, чтобы тщательно продумать нападение на хозяев. Наше трио должно разойтись, подумал я. Но это не имело особого значения. Мысли мои были с Фрицем. Джулиус был совершенно прав: я все время вспоминал его слова, и мне было стыдно. Еще одна-две недели подготовки, и мы бежали бы вдвоем. Моя неосторожность ускорила события и привела к гибели Фрица. Мысль горькая, но неизбежная.

Генри и Бинпол разговаривали, а я молчал. Они заметили это. Генри сказал:

– Ты очень молчалив, Уилл. Что случилось?

– Ничего. Он настаивал:

– В последнее время ты мрачен. Бинпол сказал:

– Я читал когда-то об американцах, о той земле, куда ты направляешься, Генри. Кажется, у них красная кожа, они одеваются в перья, носят с собой топоры и бьют в барабаны, когда начинают войну, а когда заключают мир, курят трубку.

Бинпол всегда слишком интересовался предметами – как они устроены, как действуют, – чтобы обращать внимание на людей. Но я понял, что он заметил мое настроение и догадался о его причине – ведь именно он ждал со мной Фрица из города и добирался со мной – и теперь пытается отвлечь Генри от расспросов. Я был благодарен ему за это и за ту чепуху, что он рассказывал.

Предстояло многое сделать до выхода.

Меня учили торговать, рассказывали о странах, в которых мне предстояло побывать, учили языкам, советовали, как организовать ячейку сопротивления и что говорить, когда я уйду. Все это добросовестно запоминал я с твердой решимостью больше не допускать ошибок. Но плохое настроение не покидало меня.

Генри выступил раньше меня. Он отправился в отличном настроении вместе с Тонио, который был моим спарринг-партнером и соперником при подготовке к играм. Все они были очень веселы. Все в пещерах казались веселыми, кроме меня; Бинпол пытался развеселить меня, но безуспешно. Потом меня вызвал Джулиус. Он прочел мне лекцию о самоистязании, о том, что нужно извлечь хороший урок из прошлого, чтобы не допускать подобных ошибок в будущем. Я слушал, вежливо соглашался, но плохое настроение меня не покидало. Джулиус сказал:

– Ты воспринимаешь это неверно, Уилл. Ты плохо переносишь критику, особенно от самого себя. Но такое настроение делает тебя менее пригодным для выполнения задач, поставленных советом.

– Задание будет выполнено, сэр, – сказал я. – И выполнено вовремя. Я обещаю это.

Он покачал головой.

– Не уверен, что такое обещание поможет тебе. Другое дело, если бы у тебя был характер Фрица. Да, я говорю о нем, хотя тебе и больно. Фриц был меланхолик по натуре и легко переносил печаль. Ты сангвиник и нетерпелив, с тобой совсем другое дело. Угрызения совести и сожаления могут привести тебя к болезни.

– Я сделаю все возможное.

– Знаю. Но достаточно ли будет этого. – Он задумчиво посмотрел на меня. – Ты должен был выйти через три дня. Я думаю, мы отложим выход.

– Но, сэр…

– Никаких «но», Уилл. Таково мое решение.

– Я готов, сэр. А у нас нет времени. Джулиус улыбнулся.

– В этом есть что-то от неповиновения, значит, не все еще потеряно. Но ты забыл уже, что я говорил на последнем совете. Мы не можем допустить неверных ходов, или планов, или недостаточно подготовленных людей. Ты пока останешься здесь, парень.

В тот момент я ненавидел Джулиуса. Даже пережив это, я продолжал негодовать. Уходили другие, и собственная бездеятельность раздражала меня. Тянулись темные бессолнечные дни. Я знал, что должен изменить свое отношение, и не мог. Я пытался изобразить веселье, но знал, что это не обманет никого, тем более Джулиуса. Наконец Джулиус снова вызвал меня.

Он сказал:

– Я думал о тебе, Уилл. Мне кажется, я нашел ответ.

– Я могу выступить, сэр?

– Подожди, подожди! Ты знаешь, торговцы разъезжают парами, чтобы иметь товарища и чтобы в случае необходимости защитить товары. Хорошая идея – дать тебе такого товарища.

Он улыбался. В гневе я ответил:

– Я вполне управлюсь и сам, сэр.

– Но если вопрос стоит так: идти вдвоем или остаться здесь – что ты выберешь?

Похоже, он считал меня не способным выполнить задание в одиночку. Но ответ мог быть только один. Я угрюмо ответил:

– Я выполню ваше решение, сэр.

– Хорошо, Уилл. Тот, кто пойдет с тобой… ты хочешь увидеть его сейчас?

Он улыбался. Я стесненно ответил:

– Да, сэр.

– В таком случае… – Его глаза устремились во тьму в глубине пещеры, где ряд известняковых столбов создавал каменный занавес. – Подойди.

Появилась фигура человека. Мне показалось, что глаза обманывают меня. Легче было считать так, чем поверить в возвращение из мертвых.

Потому что это был Фриц.

Позже он рассказал мне, что произошло. Убедившись, что река унесла меня под золотую стену, он вернулся и, как мог, замел мои следы, рассказывая другим рабам, будто я обнаружил своего хозяина мертвым в бассейне и прямиком отправился к месту счастливого освобождения, не желая оставаться в живых после смерти хозяина. Его рассказ никого не удивил, и Фриц готовился последовать за мной. Но тяжелые условия жизни вместе с дополнительным напряжением бессонной ночи сказались на нем. Он упал вторично и был доставлен в больницу для рабов.

Мы условились с ним, что если я выберусь, то буду три дня ждать его. Прошло гораздо больше времени, прежде чем он смог встать с постели, и он решил, что я ушел. На самом деле мы с Бинполом ждали его 12 дней, прежде чем отчаяние и снег заставили нас уйти; но Фриц, конечно, этого не знал. Поверив в мой уход, он начал снова, как это характерно для него, медленно и логично обдумывать все заново. Он решил, что выход под водой будет труден – я погиб бы, если бы Бинпол не вытащил меня из реки, – и знал собственную слабость. Ему нужно было окрепнуть, а больница для этого вполне годилась. Оставаясь в ней, он избегал побоев хозяина и тяжелой работы, которую обычно должен был выполнять. Он оставался там две недели, изображая растущую слабость, а потом заявил, что он не в состоянии больше служить хозяину, а потому должен умереть. Поздно вечером он покинул больницу и направился к месту счастливого освобождения. Укрывшись до наступления ночи, он пошел к стене и свободе.

Вначале все шло хорошо. Он в темноте вынырнул, устало доплыл до берега и пошел на юг по тому же маршруту, что и мы. Но он на несколько дней отставал от нас и отстал еще больше, когда лихорадка вынудила его пролежать несколько дней в заброшенном сарае, потея от слабости и умирая от голода. Он все еще был отчаянно слаб, когда снова двинулся в путь, и вскоре его остановила более серьезная болезнь. На этот раз, к счастью, за ним ухаживали: у него было воспаление легких. Его нашла женщина, сын которой несколько лет назад стал вагрантом после надевания шапки.

Оправившись, он убежал и продолжил свой путь. В буран добрался он до Белых гор, и некоторое время был вынужден скрываться в долине, прежде чем начать подъем. В туннеле его окликнул единственный дежурный, именно на этот случай и оставленный Джулиусом. Сегодня утром дежурный привел его в пещеры.

Все это я узнал позже. А в этот момент я просто смотрел, не веря своим глазам. Джулиус сказал:

– Я думаю, вы с ним сработаетесь. Как ты считаешь, Уилл?

И я понял, что улыбаюсь, как идиот.

Глава 2.

Охота.

Мы вышли на юго-восток, уходя от зимы. Вначале был крутой подъем, осложненный сугробами, по горному переходу, который нас привел в страну итальянцев, но потом идти стало легче. Миновав плодородную равнину, мы пришли к морю, которое билось о скалистые берега с маленькими рыбачьими гаванями. Оттуда мы уже пошли на юг, оставляя слева холмы и отдаленные горы, пока снова не настало время повернуть на запад.

Нас везде встречали радостно, не только из-за товаров, но и из-за того, что мы были новыми людьми, а в маленьких коммунах волей-неволей все слишком хорошо знают друг друга. Мы продавали ткани, резное дерево и маленькие деревянные часы из Черного Леса: наши люди захватили несколько барж на большой реке и доставили ими груз. Торговля шла хорошо: по большей части это были богатые сельскохозяйственные земли, женщины охотно покупали здесь обновки. Доход, помимо того, что шло на еду, выражался в золотых и серебряных монетах. Повсеместно нам охотно предоставляли жилье. В ответ на гостеприимство мы похищали детей хозяев.

Эту проблему я никак не мог разрешить для себя. Для Фрица все было ясно и очевидно: у нас есть долг, и мы обязаны его выполнить. Я понимал, что мы спасаем этих людей от уничтожения хозяевами, но все же завидовал прямолинейности Фрица. Отчасти это происходило потому, что я легче сходился с людьми. Фриц, дружелюбный в глубине души, внешне оставался неразговорчив и сдержан. Он лучше меня владел языками, но я больше разговаривал и гораздо больше смеялся. В каждом новом поселке я завязывал быстро хорошие отношения и часто уходил с истинным сожалением.

Еще в замке де ла Тур Роже я понял, что хотя мужчина или женщина носит шапку и считает треножники огромными металлическими полубогами, это не мешает им во всех других отношениях оставаться людьми, способными на дружбу и любовь. Моя роль заключалась в том, чтобы общаться с ними и торговать. Я делал это, как мог, но не способен был при этом оставаться равнодушным. Было нелегко узнавать их, ценить их доброту и в то же время продолжать наше дело. В сущности, с их точки зрения, мы завоевывали их доверие, чтобы предать их. Мне часто становилось стыдно от того, что сами мы делали.

Нашу главную заботу составляли мальчики, которым примерно через год должны были надеть шапку. Вначале мы завоевывали их интерес подкупом, раздавая мелкие подарки – ножи, свистки, кожаные пояса и тому подобное. Они толпились вокруг нас, и мы с ними разговаривали, искусно вызнавая, кто из них начал сомневаться в праве треножников владеть человечеством, и до какой степени простираются эти сомнения. Вскоре мы научились быстро распознавать потенциальных повстанцев.

А их оказалось гораздо больше, чем можно было предполагать. В самом начале я удивился, узнав, что Генри, которого знал с рождения и с которым много раз дрался, не меньше меня хочет освободиться от предстоящего обряда и от тесных рамок жизни, которую мы вели, он тоже сомневается в том, что старшие называли благословением, – в надевании шапки. Я не знал об этом, потому что на такие темы никто не разговаривал. Немыслимо было высказывать сомнения, но это не означало, что сомнений не существует. Постепенно нам стало ясно, что какие-то сомнения возникают у всех, кому предстоит надевание шапки. Для мальчиков было невероятным облегчением оказаться в обществе двух взрослых в шапках, но которые, в отличие от родителей, не запрещали говорить на загадочные темы, а напротив, подбивали на это, внимательно слушали и говорили сами.

Конечно, нам приходилось соблюдать осторожность. Вначале шли завуалированные намеки, вопросы, внешне невинные. Наша задача заключалась в том, чтобы в каждой деревне найти одного-двух мальчиков, сочетавших умственную независимость с надежностью. Таких, незадолго до своего ухода, мы поодиночке отводили в сторону.

Мы рассказывали им правду о треножниках и о мире, о том, какую роль они могут сыграть в организации сопротивления. Сейчас уже нельзя было посылать их в наши штаб-квартиры. Напротив, они должны были оставаться в своих деревнях и поселках, организовывать группы до весеннего надевания шапок. Это должно было произойти много времени спустя после нашего ухода, чтобы избавить от подозрений. Они должны были найти место для жизни в стороне от людей в шапках, но так, чтобы оттуда можно было добывать пищу и наблюдать, набирая новых добровольцев. И там они должны были ждать новых указаний.

Мы мало что могли дать им: успех целиком зависел от их индивидуальных качеств и умения приспосабливаться к обстановке. Мы давали им средства связи. У нас с собой были голуби в клетках, и мы время от времени оставляли новобранцам пару. Эти птицы могли через большие расстояния вернуться к месту, где они вылупились из яйца. Они переносили сообщения на листочках бумаги, привязанных к лапам.

Мы сообщали новым добровольцам опознавательные знаки: лента, вплетенная в гриву лошади, шляпа определенного фасона и надетая под определенным утлом, определенные жесты, крики птиц. Договаривались о месте, где будет оставлено сообщение для нас или наших сменщиков. В сообщении должен быть указан путь к их убежищу. Кроме этого мы ничего не могли им дать. Мы шли все дальше и дальше по пути, указанному Джулиусом.

Вначале мы часто видели треножники. Но потом они встречались все реже и реже. Не зима вызывала их не активность, а отдаленность от города. В земле, называемой Эллада, нам рассказывали, что они появляются лишь несколько раз в году, а в восточной части этой страны треножники появлялись лишь раз в год на церемонии надевания шапок, и не в маленьких поселках, как в Англии: родители свозили детей с больших расстояний в одно место, где им надевали шапки.

Конечно, это вполне объяснимо. Треножники могли передвигаться быстро, гораздо быстрее лошади, и безостановочно, но расстояние даже для них имело значение. Районы вблизи города они неизбежно должны были посещать чаще, чем отдаленные места. Для нас было большим облегчением оказаться на территории, где в это время года ни одно металлическое полушарие на трех суставчатых ногах не появится на фоне горизонта. К тому же возникала еще одна мысль. Два города хозяев расположены по краям огромного континента. Чем дальше мы отходили от города, тем слабее становился их контроль над местностью. Не значило ли это, что на полпути между городами существует территория, где их контроля нет совсем, где люди не носят шапок и свободны?

На самом деле, как мы узнали позже, контролируемые территории перекрывали друг друга, и на середине между ними находились, главным образом, океан на юге и ледяные пустыни на севере. Те же земли, дальше к югу, которые они не контролировали, хозяева превратили в абсолютную пустыню.

Наша задача не стала легче, как можно было подумать, оттого, что здесь треножники встречались реже. Наоборот, по-видимому, из-за своей редкости они вызывали особое преклонение. Мы, наконец, добрались до места, где за полуостровом между двумя морями были развалины огромного города. Он сравнительно мало зарос растительностью, но выглядел гораздо более древним, чем другие. В городе находились большие деревянные купола на трех столбах, куда вели ступени. Здесь люди молились. Проводились длинные службы, с продолжительным пением и плачем. Над каждым куполом стояла модель треножника, выложенная золотыми листами.

Но мы и здесь сумели найти последователей. К тому времени мы стали очень искусны в своей работе.

Конечно, бывало и трудно. Хотя мы двигались на юг, в солнечные теплые земли, временами было холодно, особенно в высокогорных районах, и потому мы ночью, чтобы не замерзнуть, жались к своим лошадям. И долгие сухие дни в пустынных районах, когда мы беспокойно искали признаки воды, не столько для нас, сколько для лошадей. Мы полностью зависели от них, и для нас страшным ударом было, когда лошадь Фрица заболела и спустя несколько дней умерла. Я был настолько эгоистичным, что обрадовался, ведь это произошло не с моей лошадью, Кристом, которая мне очень нравилась. Если Фриц испытывал нечто подобное к своей лошади, то никак этого не проявлял.