Он сорвал с пальмы длинный тонкий лист и направил его в сторону Хелен, как рапиру.
      - Если же ты выйдешь замуж за Уоринга, то получишь в мужья человека себе под стать: такого же подлого и мерзкого. В этом случае, конфетка, тебе надо готовиться к смертельным схваткам. Конечно, вы можете скоро развестись, но такой исход маловероятен. Вы оба ищете, кого бы ненавидеть, а тут объект всегда под рукой. Вспомните обо мне на своей золотой свадьбе.
      Он взмахнул пальмовым листом, улыбнулся и ушел, прежде чем она успела придумать ответ. Она собиралась пойти за ним, но увидела, что навстречу ему идет Мейзи и решила не устраивать скандала в ее присутствии. Она слишком долго создавала образ послушной единственной дочери и не собиралась все испортить одним махом.
      Уоринг стоял неподалеку в одиночестве. Подойдя к нему, она сказала:
      - Нам надо поговорить.
      В его взгляде она прочла и обиду, и невольное восхищение. Добавив "пожалуйста", она наклонилась вперед. Декольте ее платья слегка опустилось, всего на дюйм, но этого оказалось достаточно, чтобы приковать его взгляд.
      - Сейчас? - спросил он.
      - Да, сейчас. С Анной ничего не случится. Я тебя долине задержу.
      После душного танцевального зала ночной воздух показался прохладным. Они подошли к машине ее отца и сели в нее. Сквозь ветровое стекло Хелен смотрела на сверкающие бриллианты звезд, яркую луну.
      - Прости меня за то, что случилось на прошлой неделе, - сказала она. Последовала короткая пауза.
      - Я тоже должен извиниться, - вздохнул он.
      Она продолжала смотреть вверх. Ночное небо приводило Хелен в восхищение, когда она была еще ребенком...
      - Посмотри на меня, - попросил он. - Хелен, посмотри на меня.
      Хелен сегодняшняя увидела, как Хелен молодая изобразила трепетную улыбку и как другое знакомое лицо приблизилось к ней. Две маски, стремящиеся друг к другу, маски искренней любви, скрывающие обман, эгоизм и зарождающуюся злость.
      - А как насчет Анны? - прошептала Хелен. - Я ведь обещала тебя долго не задерживать.
      - Анны? А кто она такая? - Маски встретились, поцеловались. - Я люблю тебя, Хелен.
      - А я тебя.
      Спасибо за совет, папочка. А теперь мы вот чем занимаемся, да к тому же на переднем сиденье твоей машины. Не прошло и пяти минут после нашего с тобой разговора. Было больнее, чем она ожидала, в этой боли была горечь победы, которая обернется поражением.
      Ханни не поняла, как оказалась там, но сразу же узнала это место.
      Однажды она ездила туда, когда Стефан отправился во Франкфурт, - там открывался новый магазин. Она путешествовала в поезде, а от станции - на автобусе, в котором было совсем мало пассажиров, все иностранцы, как ей показалось, кроме нее. Им пришлось подождать, пока водитель не вернется из закусочной. Он вышел, вытирая широкой ладонью пухлые губы, и внимательно посмотрел на пассажиров, прежде чем сесть за руль. Она почувствовала, что его взгляд задержался на ее лице, но решила, что ошиблась. Прошло время таких взглядов, и он не мог увидеть маленький букетик цветов у нее в сумке, завернутый в папиросную бумагу.
      Стоял жаркий сухой летний день, и дорога казалась бесконечной. Другие пассажиры - двое французов и четверо американцев - муж с женой лет пятидесяти и две женщины постарше - шептались между собой, но голоса терялись в шуме мотора. Ей бы хотелось, чтобы пассажиры говорили нормальными голосами, а не шептались, как на чьих-то похоронах.
      Наконец они прибыли на место, и водитель, ковыряясь в зубах, задумчиво смотрел на них, когда они выходили. У забора росла высокая трава, по углам стояли деревянные вышки. Прямо впереди посетителей ждали открытые ворота, которые не закрывались вот уже семь лет. Издевательская надпись все еще сохранилась над входом и почему-то наполнила ее сердце трепетом. "Они читали ее, - подумала она, входя в ворота. - Наверное, они видели все то, что вижу сейчас я".
      Это было единственное место, где ощущалась связь с ними.
      Она зашла внутрь и вместе с остальными ходила по территории, но все это не вызывало в ней никаких чувств. Даже душевые комнаты и печи. Ничего особенного. Здесь не осталось о них памяти. Даже положить цветы было негде, и Ханни вернулась к входу, чтобы оставить их там. Когда она оглянулась, то увидела, что за ней наблюдает водитель. Он не сводил с нее глаз, пока она не села в автобус. Его лицо ничего не выражало, когда он посторонился, пропуская ее. За ней шли две американки.
      - Невозможно поверить, - говорила одна из них. - Я просто не могу это представить себе.
      Ханне нужно было верить или пытаться представить себе. Она видела, как это происходило. Она вместе с другими стояла в строю во время переклички на рассвете холодного зимнего дня и слышала их голоса, откликавшиеся на свои фамилии. Женщина в форме шла вдоль строя, считая ряды. Она была худой и изможденной, и на первый взгляд могло показаться, что ей тоже приходится голодать, как и остальным. Ее глаза на мгновение встретились с глазами Ханни. Суровое и волевое лицо излучало ненависть и презрение. В переднем ряду одну женщину с двух сторон поддерживали другие. Надзирательница подошла к ней, молча постояла, а потом внезапно ударила палкой, которую носила с собой. Женщина упала на промерзшую землю. Надзирательница пошла дальше, а женщина так и осталась лежать там. Она была мертва, а ее невидящие глаза смотрели в темное небо.
      За этим последовало новое построение и завтрак - горячая похлебка и маленький кусочек серого хлеба. Короткая передышка перед работой. Ханни попыталась найти лица, которые помнила с детства, - тетя Мириам, тетя Сара, тетя Ева, Ивчин и Рут, Софи и Эстер. Они, конечно, изменились/кожа плотно обтягиваем кости, как я у всех вокруг, но она была уверена, что узнает их.
      Обезумев от горя, она искала, понимая, что у нее мало времени, что невозможно рассмотреть все лица. Она ведь для этого здесь - зачем же еще? Чтобы увидеть их, пусть только один раз, пусть на одно мгновение. Зачем же еще преодолевать пространство и время и оказаться в этом ужасном месте? Высокая сгорбленная фигура вдалеке показалась ей похожей на тетю Сару - Ханни помнила, что именно так тетя стояла во время Бар Митцва Бенни. Но женщина повернулась, и Ханни поняла, что ошиблась.
      От ветра гудела колючая проволока. Ханни прижимала руки к груди, стараясь их согреть. Она замерзла, как и остальные, и едва не падала от истощения. Возможно, она ошиблась. Возможно, она оказалась здесь не для того, чтобы найти их, а чтобы страдать и умереть здесь вместе с ними. Даже если они умерли вчера или умрут завтра. Только...
      Вспомнив о нем, как иногда вспоминала, просыпаясь после кошмарного сна, она очень обрадовалась. Не то чтобы все для нее изменилось. Но он, что бы ни случилось, был реальным. Думая о нем, она знала, что он гдето в лагере вместе с ней. Она здесь, и она может найти его. В мужском лагере? Она побежала к колючей проволоке. Между двумя заграждениями была ничейная земля. По крайней мере, она могла смотреть на него и улыбаться.
      Он увидел ее в тот же миг, что и она его. Они пошли навстречу друг другу, их разделяли два ряда проволоки, и она поняла, что он оказался здесь совсем недавно. Он казался счастливым, и это насторожило ее. И только потом Ханни увидела форму, которая была на нем...
      Он прочитал ужас в ее глазах, а затем в полном отчаянии посмотрел на себя.
      Когда она проснулась, дом перестал качаться. Слышно было только их дыхание. Она проснулась, потому что ее правая рука, лежащая под ним, затекла. Черри открыла глаза и увидела, что Мэт не спит и смотрит на нее.
      - Ты спала, - сказал он ей.
      - Я знаю. Долго?
      - Нет.
      - Рука затекла. А так я чувствую себя прекрасно. Просто здорово.
      - Я кое о чем подумал.
      - О чем?
      - Наверное, я проживу еще лет пятьдесят. Это семнадцать тысяч двести пятьдесят дней и ночей. Впереди у вас очень много ночей.
      - Ты ошибаешься.
      Он смущенно посмотрел на нее. Но она улыбалась.
      - А как насчет тех дней, когда мы будем болеть?
      - Предположим, их будет пятьдесят. Остается семнадцать тысяч двести.
      - Я думаю, мы оба здоровы. Ты имеешь в виду это?
      - Что это?
      - Что ты хочешь на мне жениться?
      - А что же еще?
      Она взяла его за ухо и нежно потянула к себе.
      - Ну, а люди скажут, что это сумасшествие, что мы почти не знаем друг друга, что это не больше чем увлечение. Вот что они скажут.
      - А какое вам до них дело?
      Она посмотрела на его незнакомое и в то же время знакомое лицо. Что изменилось? Теперь она могла глядеть на него с любовью, верой и надеждой. Она увидела его искренность и простоту, почувствовала тяжесть того, что должна сказать ему. Но это не остановило ее, она ничего не собиралась от него скрывать.
      - Я ведь у тебя не первая, не так ли? - спросила она.
      - Нет.
      - Сколько их было?
      - Две, - ответил он просто. Немного помедлив, добавил: - Одна из них - проститутка.
      - А меня однажды ночью трахали пять парней.
      На его липе появился не ужас, а только смущение.
      - Ты хочешь сказать...
      - Нет, это не было изнасилование. Я добровольно пошла с ними. Мне было пятнадцать лет.
      - Расскажи, - попросил он. Она поняла, что он имел в виду. В просьбе слышались жалость и вера.
      - Не знаю смогу ли я объяснить, - начала она. - Может, это в состоянии сделать психоаналитик. Когда-то родители заставили меня ходить к психиатру, и он произвел на меня большое впечатление. Он говорил, как Бог. И затем однажды теплым вечерей я пришла к нему с расстегнутыми пуговицами на блузке. Я сидела и видела в его глазах желание сорвать ее с меня. Самым ужасным было то, что я знала: он сдерживается не потому, чтобы уберечь меня, а чтобы уберечь себя, свои деньги, профессиональную репутацию и все такое. После этого я перестала: ходить к нему. Он сделал заключение, что я неконтактна.
      Мэт не оттолкнул ее, а взял ее руку, которая лежала у его груди.
      - Это происходило три года, - продолжала она. - Они хотели меня, а я хотела, чтобы они хотели меня, а когда все узнали... Они просто не могли оставить, меня в покое. Я поехала в летний лагерь, там оказался один мальчик из школы, и он рассказал остальным, и в конце концов случился скандал, и меня отослали домой. Тогда об этом узнали мои родители. А осенью снова пришлось идти в школу и стало еще хуже. Это естественно. Так что этим летом они привезли меня сюда, чтобы тихо провести каникулы. Они надеются, что здесь смогут за мной уследить...
      - Но ведь то, что между нами, - совсем другое... - сказал он.
      - Ты это тоже почувствовал? Ничего общего. Такое случилось в первый раз.
      - Я знаю.
      И тут она увидела огни, отражающиеся на стене, - свет и тень, танцующие странный танец.
      - Посмотри в окно, - сказал он.
      Она обернулась, хотя ей очень не хотелось отводить взгляд от его лица. Небо казалось живым и колышущимся от света, оно вспыхивало и переливалось зеленым, голубыми розовым. Черри не испугалась - как и час назад, когда качался дом.
      - Что это?
      - Не знаю. Северное сияние. Никогда не видел ничего подобного.
      - Ну и ночь, - удовлетворенно сказала она. Какоето время они молча наблюдали за игрой красок на небе.
      - На дворе, наверное, здорово, - вздохнул Мэт.
      - Пойдем, посмотрим? Одеваться будем?
      - Ну, если только халаты и тапочки.
      - Хорошо.
      Они тихонько вышли. В доме не было слышно ни звука. Они не стали включать электричество: все заливал льющийся снаружи свет. На лестнице. Святой Георг из цветного, стекла убивал радужного дракона, и сам менял оттенки. Когда они спустились в холл, Черри посмотрела на лестницу и схватила Мэта за руку.
      - Они вернулись.
      Маленькие человечки стояли наверху и смотрели на них. Черри заметила две женские фигурки и, по крайней мере, три мужских. Она помахала им, но они даже не пошевелились.
      - Может быть, их напугало землетрясение, - сказала она. - Или свет. Странно, что никто больше не проснулся. А ты как считаешь?
      - Я рад, что все остальные спят.
      Она взяла его за руку.
      - Я тоже.
      Они вышли из дома. Было тепло, а в небе летали ангелы.
      - Нужно торопиться, - сказала Бриджет. - Что бы это ни было - лунатизм, раздвоение личности или что-то еще, ей плохо. Пойдем искать ее.
      - Нет.
      Хотя Стефан стоял рядом с ней, в темноте она не могла рассмотреть выражение его лица. Сильные пальцы сжали ее локоть.
      - Почему? - спросила Бриджет.
      - Мне нужно подумать.
      - О чем? Она страдает... Ей, наверное, больно.
      - Ее последний крик - "Не делайте этого!" - был обращен к кому-то.
      - Ну и что?
      - Сначала - мольба о помощи. Возможно, она оказалась одна в темноте. Но сейчас она кого-то умоляла. Кого?
      - А это имеет значение? Как ты сам сказал, ей все кажется.
      - Не уверен.
      - Настоящая это опасность или нет, ясно одно - миссис Малоне нужна помощь.
      - Самое очевидное - не всегда самое верное. - В его голосе послышалась злость, и это поколебало ее уверенность. Мужчины, конечно, гораздо лучше разбираются в таких делах.
      - Если она на самом деде в опасности, нужно сначала все продумать, сказал он.
      - Я не могу понять...
      - Маленькие человечки. Она же говорила тебе, что сии издевались над ней и сбросили с лестницы. Мы не поверили. А если это правда?
      - Но как им удалось? Они такие маленькие и беспомощные.
      - Не знаю. НЕ ЗHАЮ. Но они какие-то странные.
      - А зачем им это?
      - Подумай сама. Они спустились в подвал, когда Шеймус умер. Затем мы поймали Грету, а на следующий день вышли остальные. Думаю, они поняли, что не все люди одинаковые и нас нечего бояться.
      - Конечно, нечего.
      - Вспомни условия, в которых они жили. Подопытные кролики Хофрихта, игрушки твоего дяди-дегенерата. Игрушки, чтобы приятно возбуждать его и чтобы их мучить. Порки, пытки - все это было. Хозяин и рабы, а рабы боятся хозяина. А что может произойти, если хозяин умрет, а рабы оказываются на свободе и находят существ, похожих на хозяина, но не таких жестоких и сильных, как он? Что может произойти, когда они это осознают?
      - Ты хочешь сказать, что они станут мучить миссис Малоне, чтобы отомстить за издевательства над собой?
      - Миссис Малоне - первая жертва, потому что, возможно, они почувствовали ее страх. Но после того, как им это понравится...
      - Я не могу в это поверить. Грета?
      - Да, Грета. - Он говорил уверенно. - Грета совсем не такая, как кажется. Она жила вместе с ними. Они не люди. Ты должна это помнить. И рост их здесь ни при чем. Человеком может быть только тот, кто получил воспитание и представление о морали, культуре и других общечеловеческих ценностях. Они этого не понимают.
      - Допустим, ты прав. Но они такие маленькие. Какую опасность они могут для нас представлять?
      - Хотел бы я знать. Но я бы предпочел иметь при себе какое-нибудь оружие, прежде чем спущусь к ним. Они маленькие и быстро передвигаются. Крупнее крыс, но гораздо опаснее, потому что у них есть разум.
      - Внизу есть старое ружье, - вспомнила Бриджет, - но нет патронов.
      - Его можно использовать как дубину. Возможно, в кухне найдется и что-нибудь подходящее.
      Снова раздался крик, но слов уже было не разобрать, Он становился все громче, пока не перешел в протяжный вой.
      - Ждать больше нельзя, - заявила Бриджет. - Бог знает что они там с ней делают.
      - Но как они затащили ее туда? - спросил Дэниел. - Они же не могли отнести ее на руках.
      - Не важно.
      Она ощупью добралась до двери, он последовал за ней. Темнота на лестничной площадке была совершенно непроницаемой. Они стали медленно пробираться к верхней ступеньке, держась руками за стену. Остановившись там, Бриджет чувствовала прерывистое дыхание и стук его сердца. Что-то неосязаемое, но в то же время реальное тало от него к ней. Как любовь: непонятное, непознанное, но существующее. Но это была не любовь, а страх.
      Ее нервы напряглись до предела. Страх проник в мозг, полностью завладел им. Она понимала, что должна избавиться от страха. Нужно было что-то делать: движение необходимо, как воздух. Бриджет бросилась вперед, вниз по лестнице в темноту. Она слышала, как Дэниел зовет ее, но решила не обращать внимания. Она уже почти добралась до холла, но зацепилась за что-то ногой и упала, выставив вперед руки. Раздался смех - злой, неестественный смех, напоминающий звон колокольчика.
      Какое-то время она лежала, скрючившись и едва не потеряв сознание от боли. Она сильно ударилась левым локтем, затем услышала голос Дэниела, зовущего ее, и смех в ответ. Она ничего не ощущала, кроме шершавых досок, на которых лежала. Скорчившись от боли, Бриджет попыталась встать, но ноги не слушались ее. Она почувствовала себя Гулливером, привязанным к тысяче маленьких колышков веревками толщиной с нить. Возможно ли такое? Конечно, нет. Значит, ее парализовало. Она позвала на помощь Дэниела. Он прокричал что-то, но его слова опять заглушил смех.
      - Помоги мне! - стонала Бриджет в отчаянии. - Помоги мне!
      Смех походил на поток воды, который, казалось Дэниелу не преодолеть. Она звала его снова и снова, а потом замолчала.
      "Что я здесь делаю, - подумал Уоринг. - Какое разумное объяснение можно этому найти?"
      Он попытался сопротивляться своему бестелесному существованию, но прекратил, поняв, что его попытки тщетны. Странная сцена, разворачивающаяся на его глазах, беспокоила и пугала его. Он оказался в маленькой комнате. Был солнечный вечер. Широкий луч света проникал сквозь одно из окон и падал на ковер с непонятным псевдо-восточным орнаментом. Он сразу сообразил, что никогда раньше не бывал здесь. Откуда-то издали доносился шум прибоя. Еще Уоринг слышал шумное дыхание полной женщины, сидящей в кресле. Она казалась отвратительной и ужасающе толстой, и была одета в белый костюм с короткой юбкой, открывающей толстые икры. В треугольном вырезе кофты виднелись огромные, темные, потные груди. Рядом с ней стояло что-то похожее на вентилятор, но притока свежего воздуха Уоринг не чувствовал.
      Его раздражали не только ковер и вентилятор, но и телеэкран - плоский прямоугольник на стене, и телефонный аппарат без диска. Казалось, в этой комнате жили люди разного роста: мебель была или приземистой, или высокой. На столике у окна находилось что-то непонятное, похожее на раковину, но сделанное из стали и пластика и окрашенное в яркие, режущие глаз цвета.
      Он все еще размышлял, что это такое, когда услышал другой звук - открылась дверь. Раздались шаркающие шаги старика. Полная женщина пошевелилась и позвала:
      - Уоринг!
      Когда открылась дверь, он сам, но уже значительно постаревший, вошел в комнату. Теперь Уоринг узнал и женщину.
      - Ты очень долго не появлялся, - пожаловалась Хелен. - Я должна была принять таблетку еще полчаса назад. Ты что, решил меня убить? Или замыслил еще что-то?
      Он посмотрел на нес с холодным отвращением:
      - Ты сама могла ее взять.
      - Я, калека? Каким образом?
      - На прошлой неделе, ты смогла добраться до конфет.
      - Ты все еще пытаешься доказать, что я лгу, - с горечью сказала она. Их взяла сиделка. Я же тебе говорила.
      - Боже праведный, ты лучше обвинишь ее, чем признаешься. Такие, как она, приходят проведать тебя и сотни других больных, моют твое вонючее тело, ничего не получая взамен. А ты обвиняешь ее в том, что она взяла какую-то проклятую конфету, которую ты засунула в свою ненасытную глотку. Меня тошнит от твоей неблагодарности.
      - Они приходят, потому что тогда их не отправят служить в Азию. А то, что они моют меня, не означает, что они перестают любить конфеты.
      - Ты законченная эгоистка и думаешь, что все остальные такие, как ты.
      Внезапно она разразилась смехом.
      - Может, мне следует получше изучить тебя? Прекрасный Образец идеалиста, мужского пола. Думаешь, я не видела, как ты вчера лежал на веранде и притворялся спящим, а сам пялился на ее ноги? Тебе будет очень не хватать ее маленьких сисек, если она прекратит сюда ходить, не так ли? Я видела, как у тебя изо рта течет слюна, когда ты на них смотришь. Ты с ней так прекрасно ладишь, почему бы тебе не попросить ее дать тебе их немного пососать? А ты ей подаришь плитку шоколада.
      Уоринг посмотрел на нее сверху вниз:
      - Ты, старая свинья. Как бы мне хотелось...
      - Хотелось? Хотелось чего? Чтобы я умерла? Тогда бы ты и старина Джек могли съехаться и вести чистую счастливую жизнь, играть вместе в шашки, прогуливаться по пляжу, притворяясь, что не пялитесь на девушек, на молоды&тела, которые вам так хочется поиметь, но до которых вам уже больше никогда не придется дотронуться. Его жена умерла. Как жаль, что твоя половина все еще цепляется за жизнь, несмотря на больное сердце и прочие недуги.
      - Я презираю тебя, - тихо сказал Уоринг. - Я понял, что у такого чувства, как презрение, нет предела. Яма оказывается бездонной. Хочу ли я, чтобы ты умерла? Еще бы! Если бы я верил в силу молитвы, я бы молился, чтобы это произошло. И ты абсолютно права. Когда ты умрешь, я поселюсь с Джеком и спокойно поживу годик-другой - сколько там осталось. Единственное, что придает мне оптимизма, - это перспектива приятного компаньона. Конечно, шатки и прогулки по пляжу, и мы обязательно получим разрешение, чтобы завести собаку, так как нас будет двое. Колли, или спаниеля, или, может, просто дворняжку. Вот что это будет - спокойствие, спокойствие, спокойствие. - Старик нагнулся к ней. - Почему ты не умираешь? Черт побери, ну почему ты не умираешь?
      Хелен закашлялась, а он молча смотрел на нее. Когда приступ прошел, задыхаясь, она попросила:
      - Дай таблетку.
      Уоринг постоял, глядя на нее с ненавистью, а затем повернулся и направился к высокому узкому комоду. Он вернулся к ее креслу с таблеткой и стаканом воды. Хелен взяла таблетку, положила в рот и проглотила, запив ее водой, которая отвратительно булькала у нее в горле.
      - Пока таблетки помогают тебе, но это долго не продлится, - сказал Уоринг. - С таким сердцем, как у тебя. Мое-то в порядке. Это сказал Готтлейб. У меня еще есть впереди несколько лет. А все потому, что я слежу за собой.
      - Так же, как Джек... - Она тяжело дышала.
      - Конечно, я переживу тебя. И у меня будет хоть немного спокойствия перед смертью.
      Сначала он решил, что это - очередной приступ кашля, но потом понял: ее огромное тело содрогалось в приступе ужасного смеха.
      - Давай, смейся, - сказал Уоринг. - Пусть у тебя случится сердечный приступ. Меня это очень устроит.
      Ей удалось взять себя в руки.
      - Кстати, для тебя есть две новости из больницы. Первая - что у Джека легкий приступ стенокардии, он хотел, чтобы ты пришел навестить его. Вторая - чтобы ты не беспокоился. У него случился еще один приступ, более сильный. - Ее глаза смотрели на него, стиснутые жировыми складками, рот скривился в улыбке. - Он умер час назад. - Она зашлась смехом и начала раскачиваться из стороны в сторону. - Не обращай внимания, мой сладкий ягненочек. У тебя еще есть я.
      Ханни сидела на кровати и дрожала. Все казалось таким явственным холодное серое небо и колючий ветер с востока, проволока и башни, длинные бараки и масса лиц, искаженных холодом и голодом, унылых, смирявшихся со своей судьбой. И его испуганные глаза, смотревшие на черную с серебром форму. Боль, которая разрывала ее сердце... Кошмар? Но такой реальный. Стефак тоже встал и теперь смотрел на Ханни. Она решила, что разбудила его своим криком, и попробовала улыбнуться.
      - Все в порядке... - Она попыталась успокоить его.
      - Что ты здесь делаешь? - Его голос дрожал. Она ничего не поняла и направилась к нему.
      - Стефан...
      Он остановил ее жестом: его рука поднялась, чтобы отразить удар или ударить первой.
      - Они повесили тебя, - сказал он. - Я читал об этом. Не тогда, позднее. Некоторые англичане были против. Они не так вешают. У них все быстро: узел веревки разрывает шейные позвонки, когда ты падаешь. А это была медленная смерть - удушение в петле. Пять минут агонии, может, больше. Но все равно недостаточно медленно. Ты слышишь? Недостаточно медленно...
      Он глубоко вдохнул воздух, всхлипнул и вздрогнул всем телом, закрыл лицо руками, и она увидела, что он плачет. Его трясло как в лихорадке. Она попыталась подойти к нему, но, заметив это, он закричал:
      - Оставайся там! Не двигайся! - Он замолчал, тяжело дыша, а потом опять заговорил: - Тогда в последний раз, в камере, мы говорили о маминых деньгах. Ты сказал, что это чистые деньги, и она бы хотела, чтобы они достались мне. Но дед столько же оставил тете Хильде, и что случилось? Она потратила их, причем все, когда дядя Пауль заболел. Он не разрешил ей обратиться к тебе за помощью, а у них ничего не было отложено на черный день - ему не давали продвигаться по службе, когда он отказался вступить в партию. Стефан снова замолчал. Его глаза были прикованы к ней, лоб покрылся испариной.
      - Я плохо помню дядю Пауля, - сказал он. - Он почти никогда не появлялся у нас после того, как Гитлер пришел к власти, не так ли? Но я помню, как он приезжал к нам предыдущим летом и как я тихонечко сидел в уголке и слушал ваш спор. Я опаздывал на встречу с другими мальчишками мы собирались идти купаться, - но хотел послушать вас. Я видел, что он слабый человек - и телом, и духом. А в тебе была сила. Мне исполнилось всего десять лет, а я уже понимал это. Он рассердился, а ты нет, потому что был уверен в себе. А я сидел и слушал и благодарил Бога, что я твой сын, а не его.
      Лицо Стефана покрылось потом, он вытирал его тыльной стороной ладони.
      - Нет чистых и грязных денег. Есть только люди. И я не чист, потому что ты был таким. Они повесили тебя, а должны были заодно и меня повесить, потому что все, что ты представлял из себя и что принадлежало тебе, - мое. Все. Все!
      На его лице было отчаяние, которое она видела сквозь колючую проволоку, но здесь их ничто не разделяло. Она пошла к нему, но он закричал:
      - Стой! Или теперь я тебя задушу.
      Она шла к нему, раскрыв объятия.
      - Стефан. Это Ханни. Я люблю тебя, милый.
      Он не двигался, а ждал, пока она подойдет. Потом он схватил ее за гордой сжал изо всех сил. Она начала задыхаться, тело ее дрогнуло, в ушах послышался звон. Сквозь него звучал голос Стефана:
      - Только грязные люди! И грязь переходит из поколения в поколение. Но здесь все кончается. Ты думаешь, я мог иметь детей, сыновей, после того, кем был ты и кем был я? Но все кончается! - Кончается!
      Ее поглотила не тьма, а ужасный шум в голове. Позднее наступила; тишина. Когда Ханни приоткрыла глаза, появился свет. Она думала, что его руки все еще сжимают ее горло, но это была всего лишь боль. Она сглотнула, и боль усилилась. Ханни открыла глаза и с трудом поднялась на ноги.
      Стефан сидел на своей кровати, уставившись в стену. Ей было больно говорить, но все равно она сказала:
      - Стефан....
      Он не слышал ее. Шатаясь, Ханни подошла к нему и положила руки на плечи. Он не сопротивлялся. Она погладила его лицо. Он оставался безучастным и сидел неподвижно. Ханни опустилась на кровать рядом и положила голову ему на плечо.
      Они долго оставались в таком положении, пока он не заговорил. Он назвал ее по имени и, не обращая внимания на боль, она ответила ему.
      - Я убил тебя, Ханни, - сказал он.
      - Нет, нет! Я жива. Посмотри.
      - Я видел, как ты лежала там. Я убил тебя, как он убивал всех остальных. Только одно: убийство. Я мельче, чем он. Но одного убийства достаточно.
      - Дотронься до меня, - попросила она. - Почувствуй меня. Я здесь, рядом с тобой.
      - А теперь ничего не осталось. Я ничего не слышу, ничего не вижу. Но все еще существую. Почему я существую, Ханни? Ты умная, объясни мне.
      Она попыталась обнять его и почувствовала, что тело Стефана словно окаменело.
      - Прости меня, - попросил он.
      - Мне не за что тебя прощать. Я люблю тебя.
      - Прости меня. Иначе я проклят.
      Она заплакала.
      - Я прощаю тебя, - сказала она. - И все другие прощают, все. Софии Рут, Ивчини Эстер. И тетя Мириам, и тетя Сара, и тетя Ева. Они все прощают тебя. И я люблю тебя. Я люблю тебя!
      - Тьма, - снова заговорил он. - Нет ответа, нет звуков, кроме моего собственного голоса. Ничего... Я даже своего тела не вижу. Я ничего не вижу, ничего не слышу, ни до чего не могу дотронуться. Но я продолжаю жить.
      - Я здесь, и я люблю тебя, - сказала она в слезах.
      - Прости меня. Только прости! - закричал он.
      Небо потемнело, когда они отходили от дома, держась за руки. Разноцветные огни сменились обычными звездами, на востоке показалась яркая полоса - это поднималась луна.
      - Кажется, представление закончилось, - сказал Мэт. - Хочешь вернуться в дом?
      - Нет, - покачала головой Черри. - Давай останемся здесь, если уж вышли. Как ты думаешь, что происходило сегодня ночью? Атомная бомбардировка? Война где-нибудь?
      - Не думаю.
      "И мне все равно, - подумал он. - Нас двое, и одиночеству конец".
      - Все эти землетрясения, а потом огни, - сказала она. - И ничего не произошло.
      - Ничего... - Он сжал ее руку.
      - Я знаю. Ты что, хочешь сказать, что этот спектакль был разыгран для нас? Как мартовские иды?
      - Нет, - засмеялся он, - я этого не говорил.
      - Здесь есть где посидеть. Под этим деревом. Мы можем посмотреть, как будет всходить луна.
      Они сели, прислонившись спинами к своду дуба. Черри устроилась поудобнее рядом с ним, он обнял ее за плечи.
      - Сейчас бы шампанского, - вздохнула она.
      - Я думают, ты не пьешь.
      - Почти. Но я люблю вкус шампанского. А почему ты пьешь так много?
      И он рассказал ей: о годах пьянства и о том, что привело к последнему запою. Она слушала спокойно, внимательно и с любовью.
      - У тебя неровный характер, - сказала она.
      - Ты права.
      - У меня тоже. Как ты думаешь, кто-нибудь поручится за наше будущее?
      - Никто, у кого есть хоть капля ума.